Страница:
Некоторые из присутствующих, тщательно скрывая своё любопытство, рассматривали «новенького» – высокого худощавого джентльмена лет сорока с небольшим, с пронзительно-синими холодными глазами и типичной внешностью брокера из Сити. Правда, судя по экипировке с Сэвил Роу и Бонд-стрит, дела у «новенького» шли неплохо. Единственное отличие его от других завсегдатаев кабинета составлял довольно объёмистый портфель дорогой кожи. «Новичок» вёл себя так, словно не раз уже бывал здесь. Председательствующему – главе совета директоров – лицо «новенького» показалось смутно знакомым.
– Рад приветствовать вас, джентльмены, – председательствующий опустил обращение «леди» по одной простой причине: в зале заседаний не было ни одной женщины. – Хотя повод для нашего собрания несколько необычный…
Глава совета гневно обрушился на жёлтую прессу, невесть что возомнившую о себе, и от всей души заверил собравшихся: под его чутким руководством разработан остроумный а, главное, недорогой план по эффективному противодействию беспримерному в своей наглости плебейскому натиску на старинный и уважаемый вкладчиками оплот их финансового благополучия. Когда он набрал в рот побольше воздуха, намереваясь плавно закруглить явно произведший впечатление на публику спич, «новичок» неожиданно поднял руку.
– Могу я добавить несколько слов, мой дорогой друг?
– Сэр?! Прошу прощения? Мистер Брукс, если не ошибаюсь?
– Совершенно верно. Я полагаю, такое представительное собрание – само по себе замечательный повод ознакомиться с некоторыми документами, содержание которых представляется мне весьма важным. Я взял на себя труд изготовить достаточное количество копий, чтобы снабдить ими всех присутствующих, – с этими словами Брукс распахнул свой портфель и извлёк из него тоненькую папочку. – Прошу вас, господа.
По мере того, как до читателей начинал доходить смысл прочитанного, выражения вежливого любопытства или скучающего безразличия сменялись одним, одинаковым для всех: изумлённым негодованием, граничащим с ужасом.
В следующее мгновение в зале появилось около дюжины вооружённых мужчин, одетых в тёмно-синюю, чем-то напоминающую морскую, форму. Один из них, отставив стул, сел рядом с Бруксом и обвёл присутствующих свинцовым взглядом:
– Моё имя – коммодор Осоргин. Я начальник Отдела экономической безопасности банка «Falcon Bank and Trust». Эти люди в форме и с оружием – мои сотрудники. Я предлагаю вам, джентльмены, не изображать из себя героев, а быстро и чётко выполнить условия Меморандума, с которым вы были только что любезно ознакомлены.
– Какой-то бред. Я звоню в полицию!
Председатель потянулся к телефону и резко отдёрнул руку, услышав голос кавторанга, звучавший тихо и насмешливо:
– Телефонный узел банка находится под контролем моих офицеров. Входы, выходы, как и все прочие коммуникации. Не стоит даже пытаться.
Кто-то вскочил со своего места, но был тут же насильно усажен обратно. Осоргин обратил свой взгляд на взбунтовавшегося:
– Фамилия?!
– Фамилия этого человека Коллер, коммодор, – Брукс пристально посмотрел на стремительно бледнеющего акционера.
– У вас есть возражения, сэр? Вам не нравятся наши условия? – уже тише продолжил кавторанг.
– Вы…
– Мистер Брукс, – Осоргин повернул голову. – Вы подтверждаете участие этого лица в известных событиях?
– Подтверждаю, – плотоядная улыбка искривила тонкие губы Брукса.
– Отлично, – Осоргин вытащил пистолет и, направив ствол на сизого от ужаса Коллера, нажал на спуск.
Выстрел, похожий на короткий кашель, сопровождаемый негромким лязгом омасленной боевой механики, заставил сидящих в кабинете людей оцепенеть. Мягкая полуоболочечная пуля с экспансивной выемкой в головной части ударила в грудь своей жертве с такой силой, что вышвырнула тело из перевернувшегося кресла и протащила по ковру около ярда. Ковёр смягчил звук падения, но всё равно он оказался достаточно громким – как будто свалилось что-то довольно жёсткое. Один из офицеров подхватил тело подмышки и быстро выволок его вон из кабинета. Вернувшись, он аккуратно поставил кресло снова к столу и замер, отступив на шаг назад.
– Я достаточно красноречив, джентльмены? – спокойно поинтересовался Осоргин, кладя пистолет, странный ствол которого, похожий на трубу, сочился чуть заметным дымком, на стол прямо перед собой. – Кто-нибудь ещё желает заявить о своём несогласии с Меморандумом?
Тишина продолжалась долго – так долго, что Осоргин откровенно заскучал. Наконец, председатель выдавил из себя:
– Даже если мы согласимся, – он затравленно посмотрел на дверь, за которой исчезло тело, – это займёт месяцы…
– Вы напрасно переживаете, – вежливо улыбнулся кавторанг. – По моим расчётам, это займёт около одиннадцати минут. Вам надлежит поставить свои подписи всего лишь в четырёх местах – на доверенности на имя мистера Брукса и трёх нотариальных копиях таковой. После чего вы можете считать себя на свободе и в полной безопасности. Разумеется, если вы не станете в дальнейшем делать каких-нибудь глупостей, которые могут доставить нам некоторое минутное беспокойство.
– Это… Варварство! Это произвол. Грабёж среди бела дня. Мы будем…
– Вы будете выполнять то, что вам велено, или отправитесь на корм рыбам с порцией свинца в башке, мой дорогой сэр. Это касается всех. Мне кажется, это очень просто понять, и выбор более чем очевиден. Кроме того, мои офицеры буквально рвутся доказать мне и вам своё служебное рвение и специфические навыки, полученные в ходе изнурительных тренировок. Не заставляйте меня запускать механизм необратимых процессов. Прошу вас, мистер Брукс. Господа.
Офицеры быстро раздали бумаги и так же быстро собрали их, уже украшенные подписями, многие из которых были несколько неуверенными. Когда бумаги передали Бруксу, тот внимательно просмотрел их и церемонно кивнул Осоргину. Кавторанг угрюмо улыбнулся:
– Благодарю за сотрудничество, джентльмены. Сейчас вас проводят к в столовую, где вы сможете подкрепиться приготовленными для вас закуской и напитками. Не рекомендую, впрочем, злоупотреблять наиболее крепкими из них. После этого советую вам с недельку не появляться в городе, чтобы не попадаться под горячую руку газетчикам. Банк будет закрыт сегодня, завтра и третьего дня. Надеюсь, впечатления от нашего знакомства надолго останутся в вашей памяти. Не смею больше задерживать, джентльмены, – Осоргин поднялся.
Несколько минут спустя они вместе с Бруксом вошли в одно из подсобных помещений банка, где, испуская громкие жалобные стоны, лежал на импровизированном ложе из нескольких составленных вместе стульев «хладнокровно застреленный насмерть» Коллер. Возле него хлопотал ухмыляющийся Карташев. Толстый алюминиевый нагрудник с обширной вмятиной валялся на полу, вместе с разорванной сорочкой.
– Боже мой! Какая боль! – провыл Коллер, уставляя страдальческий взгляд на вошедших. – У меня наверняка сломаны все рёбра!
– Не больше трёх, – хладнокровно возразил Осоргин, проходя к телефону. – Вы неплохо справились, мистер Коллер. Сейчас вам наложат тугую повязку и увезут в безопасное место.
Ладягин немало поэкспериментировал с пороховым зарядом патрона с тем, чтобы Коллер не отдал концы по-настоящему, и потому, паля в него, кавторанг не испытывал ничего, кроме мстительного удовлетворения. Взявший Коллера за жабры Брукс не прогадал: до смерти напуганный угрозой компрометации и разорения Коллер честно – насколько такое слово вообще можно употреблять по отношению к подобным типам, подумал Осоргин – выполнил свою часть соглашения и теперь отчаянно трусил, мечтая поскорее исчезнуть с глаз долой. После того, как это чудо вынырнет – в разгар душераздирающих слухов о своей страшной смерти и газетной вакханалии по этому поводу – вся операция по «недружественному поглощению» «Бристольского кредита» предстанет перед ошарашенной публикой в виде совершеннейшего фарса. Отлично, усмехнулся про себя кавторанг. Замечательно. Всё, как и задумано главнокомандующим.
– А шишка! Шишка на голове! – продолжал стонать Коллер. – Вы просто настоящие звери, джентльмены! О-о-о-о… Как больно… Неужели нельзя было придумать что-нибудь менее ужасное?!
– Постановка должна была выглядеть правдоподобно и безупречно. Заживут ваши рёбра, ничего страшного. И вообще – искусство требует жертв!
– А деньги?!
– Вы не в церкви, вас не обманут, – отрезал кавторанг. Недавно попавшая в кают-компанию – стараниями Гурьева, который заботился о том, чтобы господа офицеры не оставались в неведении относительно происходящих в СССР литературных и не только событий – книжка одесских юмористов Ильфа и Петрова так понравилась моряку, что он цитировал её к месту и не к месту, нисколько не заботясь о том, насколько механический перевод цитат на английский соответствует британскому чувству юмора. – Мистер Брукс, выдайте этому засранцу его тридцать сребреников.
– Мастер Джейк вообще-то обещал перебить всех засранцев, а не одаривать их деньгами, – сердито поджал губы Брукс.
– Мастер Джейк отходчив и предпочитает элегантные решения кровавым, – усмехнулся моряк и подмигнул Коллеру. – Но и его терпение не безгранично. А уж моё – так я и вовсе не советую вам, Коллер, испытывать. Я как раз обожаю дырявить всё подряд. Хорошенько зарубите себе это на носу.
Он снял трубку телефонного аппарата и, услышав голос офицера, отвечающего за связь, велел:
– Соедините меня с базой. И дайте отбой по команде, всё прошло штатно.
Лондон. Октябрь 1934 г.
Осень 1934 – Осень 1935 г.
– Рад приветствовать вас, джентльмены, – председательствующий опустил обращение «леди» по одной простой причине: в зале заседаний не было ни одной женщины. – Хотя повод для нашего собрания несколько необычный…
Глава совета гневно обрушился на жёлтую прессу, невесть что возомнившую о себе, и от всей души заверил собравшихся: под его чутким руководством разработан остроумный а, главное, недорогой план по эффективному противодействию беспримерному в своей наглости плебейскому натиску на старинный и уважаемый вкладчиками оплот их финансового благополучия. Когда он набрал в рот побольше воздуха, намереваясь плавно закруглить явно произведший впечатление на публику спич, «новичок» неожиданно поднял руку.
– Могу я добавить несколько слов, мой дорогой друг?
– Сэр?! Прошу прощения? Мистер Брукс, если не ошибаюсь?
– Совершенно верно. Я полагаю, такое представительное собрание – само по себе замечательный повод ознакомиться с некоторыми документами, содержание которых представляется мне весьма важным. Я взял на себя труд изготовить достаточное количество копий, чтобы снабдить ими всех присутствующих, – с этими словами Брукс распахнул свой портфель и извлёк из него тоненькую папочку. – Прошу вас, господа.
По мере того, как до читателей начинал доходить смысл прочитанного, выражения вежливого любопытства или скучающего безразличия сменялись одним, одинаковым для всех: изумлённым негодованием, граничащим с ужасом.
« Меморандум– Что это за бред?!? – прохрипел управляющий, дрожащими пальцами расстёгивая пуговицу сорочки под узлом галстука. – Кто вы такой?!? Что это за…
Владелец и дирекция банка «Falcon Bank and Trust», руководствуясь, в первую очередь, вопросами престижа, надёжности и соблюдения законности на рынке финансовых услуг Британской Империи и только во вторую очередь – вопросами извлечения прибыли, принял решение взять под свою опеку кредитно-инвестиционную и операционно-клиентскую части банка «Бристольский кредит». Нелёгкое и тщательно взвешенное решение владельца и дирекции «Falcon Bank and Trust» имеет под собой следующие Основания.
1. Разнузданная дискредитационная кампания, ведущаяся против «Бристольского кредита», подрывает доверие отечественных и зарубежных вкладчиков к кредитно-финансовой системе Великобритании.
2. Сомнительные сделки, осуществляемые на протяжении ряда лет руководством «Бристольского кредита» вопреки мнению ряда мажоритарных и миноритарных акционеров, а также рядовых клиентов-вкладчиков банка «Бристольский кредит».
3. Многочисленные нарушения финансовой отчётности в работе банка «Бристольский кредит», принявшие в последние 24 месяца систематический характер.
4. Неоднократно выражавшееся в конфиденциальном порядке недовольство дирекции Банка Англии работой и положением банка «Бристольский кредит».
5. Нарушения законодательства в области банковских операций в отношении ряда вкладчиков, предпринятые без согласования с Советом акционеров, о фактах которых Совет акционеров также не извещался.
6. Нотариальное мошенничество и шантаж в отношении ряда клиентов и вкладчиков.
7. Сокрытие условий ряда сделок с правительствами, институтами и частными лицами, ведущими враждебную народу Великобритании политику и деятельность.
Подробности и копии документов, подтверждающие настоящие Основания, изложены в Приложении к Меморандуму, с которыми желающие могут ознакомиться по их требованию.
Учитывая сказанное выше, владелец и дирекция «Falcon Bank and Trust» предприняли усилия по консолидации кредиторской и дебиторской задолженности банка «Бристольский кредит», а также акций банка, находящихся в свободном обращении. В связи с необходимостью полного контроля над деятельностью банка «Бристольский кредит» принято решение рекомендовать всем акционерам банка «Бристольский кредит» реализовать минимум 75% принадлежащих им пакетов акций банка по номинальной стоимости таковых акций в пользу «Falcon Bank and Trust». Оставшиеся 25% или менее акций акционерам надлежит передать в трастовое управление вновь назначенному после краткого периода реорганизации Совету акционеров. При несогласии с таким решением, оставшиеся на руках акционеров ценные бумаги банка им надлежит реализовать на рынке в срок, не превышающий шести недель с момента вступления в силу настоящего Меморандума.
При несоблюдении означенных выше требований, владелец и дирекция «Falcon Bank and Trust» оставляет за собой право применить к акционерам меры экономического и внеэкономического принуждения.
Лондон, 25 октября 1934 года».
В следующее мгновение в зале появилось около дюжины вооружённых мужчин, одетых в тёмно-синюю, чем-то напоминающую морскую, форму. Один из них, отставив стул, сел рядом с Бруксом и обвёл присутствующих свинцовым взглядом:
– Моё имя – коммодор Осоргин. Я начальник Отдела экономической безопасности банка «Falcon Bank and Trust». Эти люди в форме и с оружием – мои сотрудники. Я предлагаю вам, джентльмены, не изображать из себя героев, а быстро и чётко выполнить условия Меморандума, с которым вы были только что любезно ознакомлены.
– Какой-то бред. Я звоню в полицию!
Председатель потянулся к телефону и резко отдёрнул руку, услышав голос кавторанга, звучавший тихо и насмешливо:
– Телефонный узел банка находится под контролем моих офицеров. Входы, выходы, как и все прочие коммуникации. Не стоит даже пытаться.
Кто-то вскочил со своего места, но был тут же насильно усажен обратно. Осоргин обратил свой взгляд на взбунтовавшегося:
– Фамилия?!
– Фамилия этого человека Коллер, коммодор, – Брукс пристально посмотрел на стремительно бледнеющего акционера.
– У вас есть возражения, сэр? Вам не нравятся наши условия? – уже тише продолжил кавторанг.
– Вы…
– Мистер Брукс, – Осоргин повернул голову. – Вы подтверждаете участие этого лица в известных событиях?
– Подтверждаю, – плотоядная улыбка искривила тонкие губы Брукса.
– Отлично, – Осоргин вытащил пистолет и, направив ствол на сизого от ужаса Коллера, нажал на спуск.
Выстрел, похожий на короткий кашель, сопровождаемый негромким лязгом омасленной боевой механики, заставил сидящих в кабинете людей оцепенеть. Мягкая полуоболочечная пуля с экспансивной выемкой в головной части ударила в грудь своей жертве с такой силой, что вышвырнула тело из перевернувшегося кресла и протащила по ковру около ярда. Ковёр смягчил звук падения, но всё равно он оказался достаточно громким – как будто свалилось что-то довольно жёсткое. Один из офицеров подхватил тело подмышки и быстро выволок его вон из кабинета. Вернувшись, он аккуратно поставил кресло снова к столу и замер, отступив на шаг назад.
– Я достаточно красноречив, джентльмены? – спокойно поинтересовался Осоргин, кладя пистолет, странный ствол которого, похожий на трубу, сочился чуть заметным дымком, на стол прямо перед собой. – Кто-нибудь ещё желает заявить о своём несогласии с Меморандумом?
Тишина продолжалась долго – так долго, что Осоргин откровенно заскучал. Наконец, председатель выдавил из себя:
– Даже если мы согласимся, – он затравленно посмотрел на дверь, за которой исчезло тело, – это займёт месяцы…
– Вы напрасно переживаете, – вежливо улыбнулся кавторанг. – По моим расчётам, это займёт около одиннадцати минут. Вам надлежит поставить свои подписи всего лишь в четырёх местах – на доверенности на имя мистера Брукса и трёх нотариальных копиях таковой. После чего вы можете считать себя на свободе и в полной безопасности. Разумеется, если вы не станете в дальнейшем делать каких-нибудь глупостей, которые могут доставить нам некоторое минутное беспокойство.
– Это… Варварство! Это произвол. Грабёж среди бела дня. Мы будем…
– Вы будете выполнять то, что вам велено, или отправитесь на корм рыбам с порцией свинца в башке, мой дорогой сэр. Это касается всех. Мне кажется, это очень просто понять, и выбор более чем очевиден. Кроме того, мои офицеры буквально рвутся доказать мне и вам своё служебное рвение и специфические навыки, полученные в ходе изнурительных тренировок. Не заставляйте меня запускать механизм необратимых процессов. Прошу вас, мистер Брукс. Господа.
Офицеры быстро раздали бумаги и так же быстро собрали их, уже украшенные подписями, многие из которых были несколько неуверенными. Когда бумаги передали Бруксу, тот внимательно просмотрел их и церемонно кивнул Осоргину. Кавторанг угрюмо улыбнулся:
– Благодарю за сотрудничество, джентльмены. Сейчас вас проводят к в столовую, где вы сможете подкрепиться приготовленными для вас закуской и напитками. Не рекомендую, впрочем, злоупотреблять наиболее крепкими из них. После этого советую вам с недельку не появляться в городе, чтобы не попадаться под горячую руку газетчикам. Банк будет закрыт сегодня, завтра и третьего дня. Надеюсь, впечатления от нашего знакомства надолго останутся в вашей памяти. Не смею больше задерживать, джентльмены, – Осоргин поднялся.
Несколько минут спустя они вместе с Бруксом вошли в одно из подсобных помещений банка, где, испуская громкие жалобные стоны, лежал на импровизированном ложе из нескольких составленных вместе стульев «хладнокровно застреленный насмерть» Коллер. Возле него хлопотал ухмыляющийся Карташев. Толстый алюминиевый нагрудник с обширной вмятиной валялся на полу, вместе с разорванной сорочкой.
– Боже мой! Какая боль! – провыл Коллер, уставляя страдальческий взгляд на вошедших. – У меня наверняка сломаны все рёбра!
– Не больше трёх, – хладнокровно возразил Осоргин, проходя к телефону. – Вы неплохо справились, мистер Коллер. Сейчас вам наложат тугую повязку и увезут в безопасное место.
Ладягин немало поэкспериментировал с пороховым зарядом патрона с тем, чтобы Коллер не отдал концы по-настоящему, и потому, паля в него, кавторанг не испытывал ничего, кроме мстительного удовлетворения. Взявший Коллера за жабры Брукс не прогадал: до смерти напуганный угрозой компрометации и разорения Коллер честно – насколько такое слово вообще можно употреблять по отношению к подобным типам, подумал Осоргин – выполнил свою часть соглашения и теперь отчаянно трусил, мечтая поскорее исчезнуть с глаз долой. После того, как это чудо вынырнет – в разгар душераздирающих слухов о своей страшной смерти и газетной вакханалии по этому поводу – вся операция по «недружественному поглощению» «Бристольского кредита» предстанет перед ошарашенной публикой в виде совершеннейшего фарса. Отлично, усмехнулся про себя кавторанг. Замечательно. Всё, как и задумано главнокомандующим.
– А шишка! Шишка на голове! – продолжал стонать Коллер. – Вы просто настоящие звери, джентльмены! О-о-о-о… Как больно… Неужели нельзя было придумать что-нибудь менее ужасное?!
– Постановка должна была выглядеть правдоподобно и безупречно. Заживут ваши рёбра, ничего страшного. И вообще – искусство требует жертв!
– А деньги?!
– Вы не в церкви, вас не обманут, – отрезал кавторанг. Недавно попавшая в кают-компанию – стараниями Гурьева, который заботился о том, чтобы господа офицеры не оставались в неведении относительно происходящих в СССР литературных и не только событий – книжка одесских юмористов Ильфа и Петрова так понравилась моряку, что он цитировал её к месту и не к месту, нисколько не заботясь о том, насколько механический перевод цитат на английский соответствует британскому чувству юмора. – Мистер Брукс, выдайте этому засранцу его тридцать сребреников.
– Мастер Джейк вообще-то обещал перебить всех засранцев, а не одаривать их деньгами, – сердито поджал губы Брукс.
– Мастер Джейк отходчив и предпочитает элегантные решения кровавым, – усмехнулся моряк и подмигнул Коллеру. – Но и его терпение не безгранично. А уж моё – так я и вовсе не советую вам, Коллер, испытывать. Я как раз обожаю дырявить всё подряд. Хорошенько зарубите себе это на носу.
Он снял трубку телефонного аппарата и, услышав голос офицера, отвечающего за связь, велел:
– Соедините меня с базой. И дайте отбой по команде, всё прошло штатно.
Лондон. Октябрь 1934 г.
«Sunday Times». Страшная находка
Сегодня, 27 октября 1934 года, тело Виктора Ротшильда было найдено в его рабочем кабинете в поместье Эксбери Парк. Никто из прислуги и домочадцев недавно бесследно исчезнувшего барона не может объяснить, каким образом тело появилось в доме и когда это произошло. Из кругов, близких к семье, сообщается, что по просьбе родственников лорда Ротшильда вскрытие производиться не будет, поскольку совершенно очевидна смерть Виктора Ротшильда от естественных причин – переутомления и нервного истощения, на которое барон Ротшильд неоднократно жаловался своему лечащему врачу. «…»
Осень 1934 – Осень 1935 г.
Впервые за много, много лет у него появилось время. Время – с большой буквы. Время подумать о том, что произошло – и куда двигаться дальше.
Лондонский дом на Мотли-авеню купили и тоже переоборудовали: обнесли настоящим забором – то, что Гурьев называл «безопасным периметром». Там принимали политиков, и не только – вообще людей, которым совершенно незачем было лицезреть то, что творится в Мероув Парк. После странной смерти Ротшильда здесь буквально «прописался» Черчилль, у которого – то ли после этого, то ли вследствие этого – резко пошли на лад финансовые дела. В самом поместье стали традицией «субботы» и «вторники» – долгие, бесконечные разговоры у камина после ужина, когда ставшее уже довольно большим «общество» обсуждало всё на свете. В таких разговорах иногда рождалось нечто гораздо большее, чем планы на ближайшую неделю.
Гурьев много времени уделял Ладягину, который оказался настоящим кладезем идей – от концептуально-стратегических до предельно конкретных технических инноваций. К сожалению, работы по созданию детектора, обещанного ещё в июле, продвигались крайне медленно: экспериментально установив, что из оставшихся материалов, использованных для изготовления мечей, ничего не получится – слишком мало, Ладягин теперь пытался придумать что-нибудь ещё. Опасения Гурьева, что оружейник замкнётся на какой-то одной задаче, забыв обо всём остальном, оказались напрасными: в мыслях не было недостатка. И пистолет, и прочие проекты, существовавшие в голове – не только Гурьева, не только Ладягина – быстро, невероятно быстро обрастали плотью и кровью. Мыслей было много – даже, кажется, больше, чем нужно. Существовали значительные проблемы с их реализацией:
– Поймите, Яков Кириллович, невозможно частным образом финансировать исследования науки в целом ряде отраслей и областей. Нужна государственная воля, государственный интерес. Никакому частнику не нужна энергия освобождённого атома. Он просто не знает, куда её деть, а, главное, как!
– Электричество.
– А как передать его на большие расстояния? Как снимать? С какого рабочего тела? Масса, масса вопросов. Нужны лаборатории, сотни, тысячи людей, химики, математики. Никакой частный капитал, даже будь это такой банк, как у вас, не в состоянии оплатить такой объём работ. Мало ли, что я придумал? Нужно это ещё как-то воплотить. Вы поймите, Яков Кириллович. Ведь как всё начиналось? Возьмем век восемнадцатый. Это век Голландии: там сделали то, чего никто в истории до них не смог, – внедрили идеологию тотальной механизации. Открыли, можно сказать, созидательную мощь изобретений, науки и образования. Целое столетие маленькая, мизерная по мировым масштабам страна была лидером мирового развития! Потом – Британия подхватила этот порыв Нидерландов, продержав у себя первенство следующие сто лет. Ведь именно на долю Британии выпала судьба быть колыбелью овладения движущей энергией неживой природы – энергией пара, нефти, газа, электричества! Именно Британия дала идее прогресса мощь и размах! Именно Британия стала мастерской и лабораторией мира, в Британии была дана жизнь индустриальному обществу. Британия, став мировым лидером производительности труда, повела за собой остальную Европу. Да что там Европу – весь мир!
– Вы поэтому сюда так стремились в своё время? – улыбнулся Гурьев.
– Не только. Это уже, к сожалению, не совсем действительность. Девятнадцатый век – да, это, несомненно, по праву, – Век Британии. Если в восемнадцатом веке Нидерланды отстояли право нового общественного уклада жизни, то в девятнадцатом веке именно Британская Империя, кнутом и пряником, заставила признать весь мир первенство силы и привлекательности Европейского прогресса. Но сейчас совсем другое время! Сейчас и скорости возросли, и масштабы, и прогрессу стали тесны рамки британских доспехов, эстафету первенства принимает Америка. А могла бы – и Россия! Тот же атом…
– Это мне ясно. Атом – это очень интересно. Это одно из самых перспективных направлений. Но меня волнуют ещё две вещи. Даже три. Это связь, дороги – и дураки.
– Связь – я понимаю. В России возможна только беспроводная связь. У меня есть несколько мыслей на эту тему. Вот послушайте. Если поднять антенну на очень большую высоту…
– А как?
– Вот! Это – вопрос!
– Мачта до неба? Дорого.
– Мачта – дорого. А стратостат? Дирижабль? Дирижабль. Дирижабль, – Ладягин вдруг застыл с выпученными глазами, и секунду спустя – завопил так, что всё присутствующие повскакали, решив, что начался пожар: – Гелий! Гелий! Яков Кириллович, гелий!
– Владимир Иванович, не надо так… громко.
– Да вы что?! Гелий вместо водорода! Понимаете?! Инертный газ! Не горит, не взрывается!
Кто-то из лётчиков, заинтересовавшись, пересел поближе:
– А что? Это, действительно, идея! А гелий где взять?
– Это сопутствующий газ при нефтедобыче. Его уже научились собирать и превращать в жидкое состояние!
– То есть технически это возможно – гелий вместо водорода?
– Владимир Иванович хочет сказать – для такого проекта, как, например, этот, нужна поддержка государства, – прищурился Гурьев. – Правильно?
– Конечно! Никакой коммерсант это не вытянет…
– А обледенение? Там такие поверхности…
– А среднезимняя температура в России – чуть не минус десять по Цельсию… И восемь месяцев!
– Господа, господа! Но ведь у дирижабля есть двигатели? Можно поставить динамо…
– И?
– В оболочке пусть будет тонкая проволока, а по ней – электрический ток! Вот вам нагрев – и никакого льда!
– Пишите патент, Владимир Иванович, – кивнул Гурьев под одобрительный смех офицеров.
– На самом деле ничего смешного не вижу, – покачал головой генерал Матюшин. – Если связать с помощью грузового и пассажирского воздухоплавания те пространства, на которых совершенно невообразима прокладка железнодорожного полотна, и как следует подумать над тем, как правильно использовать великие русские реки в роли транспортных артерий – вполне вероятно, это могло бы решить проблему дорог, которая вас, Яков Кириллович, так озадачивает. Да не только вас одного, к слову сказать.
– А дураки?
– Перевоспитывать дураков – артель «Напрасный труд», знаете ли. Это – как если бы мы пытались переделать какую-нибудь из наших русских организаций здесь, за рубежом, для выполнения наших задач. Ничего не выйдет. Мы пошли по совершенно другому пути – и посмотрите на наши результаты!
– Где были бы мы, а где – результаты, если бы не ваше… душевное электричество, голубчик Яков Кириллович. Надо сразу воспитывать умных, я с вами абсолютно согласен. Это, разумеется, требует времени. Но державу не построишь ни за месяц, ни за полгода.
– И как же вы собираетесь это делать, Николай Саулович?!
– Есть кое-какие мысли…
А всё это ещё надо было как-то систематизировать, записать: голова – хорошо, но никто не в состоянии будет достать мысли из его головы, случись что. Писать Гурьев не любил – выручала стенография, и сильно. Стенография здорово экономила самое дорогое – время.
В марте тридцать пятого пришла долгожданная посылка с бумагами из Ватикана. Из этих сведений он смог, наконец, восстановить недостающее звено в цепи, связанное с кольцом: направленный в ещё в екатерининские времена на Мальту обучаться у иоаннитов корабельному делу, предок Гурьевых, видимо, причастился там мальтийской тайны, которую и привёз с собой по возвращении в Россию. Почему, отчего безвестному гостю из бесконечно далёкой страны доверили какую-то, судя по ценности кольца, значительную тайну – это установить не удалось, да и не слишком, в свете открывшейся массы дополнительных обстоятельств, Гурьева интересовало. Не стало яснее и то, что же, на самом деле, прятали Мальтийские рыцари. Зато выяснилось, где: Крым.
– Какой же вы сделались нелюбопытный, Яков Кириллович, – посетовал Матюшин.
– Да нет у меня ни времени, ни здоровья на всю эту чепуху, – поморщился Гурьев. – Ясно же – чепуха это всё, выеденного яйца не стоит. Что и кому можно по нынешним временам доказать самыми фантастическими бумагами, Николай Саулович? Ничего. Ровным счётом. Вы же сами – кадровый разведчик, штабист. При существующих технологиях изготовить любой памятник письменности, освящённый авторитетом хоть самого Гуттенберга, не стоит просто ничего. Да я сейчас выйду через наших новых парижских знакомых на специалистов – они нам оригинал Моисеева Пятикнижия, собственной рукой пророка начертанный, в момент сварганят. Не вижу я в этом никакого смысла – давайте мы это потому оставим. Нам есть, на чём сосредоточиться.
– И всё же – поверьте интуиции старого разведчика и генштабиста, Яков Кириллович, – прищурился генерал, – за всем этим что-то кроется, и что-то – для наших с вами планов весьма важное.
– А вы, Николай Саулович, поверьте моей, – возразил Гурьев. – Если от этой тайны что-то важное зависит – для нашего дела – она нам в соответствующий момент и откроется. Как то самое пророчество. А ломиться мы не станем. Раз такая каша из всего этого на сегодняшний день получается – это может означать только одно: мы не готовы. Ни духом, ни техникой. Вот и давайте будем готовиться.
– Откуда же такая уверенность, Яков Кириллович?
– Из опыта изучения текстографии и текстологии Священного Писания, – усмехнулся Гурьев.
Генерал только недоумённо головой в ответ покачал.
Он и сам всё время жил с этой мыслью. И странным, непостижимым образом эта мысль нисколько не отдаляла их друг от друга – наоборот. Они оба – и Гурьев, и Рэйчел – научились ценить каждую секунду, проведённую вдвоём. Никогда время ещё не было таким плотным.
Только один раз он взял Рэйчел с собой, а Андорру – в июле тридцать пятого, на праздник в честь дня рождения наследника великокняжеского престола – Кириллу исполнялось четыре года. Рэйчел так хотелось побольше узнать о Гурьеве, познакомиться с теми, кто знал его ещё в Москве, в России, что она даже не думала о ревности и не испытывала никакой неловкости. Всё было просто чудесно, – Рэйчел безоглядно влюбилась в пейзажи крошечной горной страны, и они провели восхитительную, незабываемую ночь в пастушеской хижине у открытого очага, под огромными, яркими звёздами, в такой тишине, какой невозможно представить себе, не услышав её своими ушами. Только вдвоём. Вдвоём под огромным и чёрным куполом неба.
Ревновать его можно было, пожалуй, только к Тэдди. С мальчиком он по-прежнему проводил уйму времени – и не только в занятиях. Рэйчел пришла в ужас, когда в августе того же года на поле перед домом появился сверкающий самолёт – подарок для Тэдди. А через месяц Тэдди уже был в воздухе – за штурвалом. Она понимала: иначе нельзя. Судьба этого мальчика – это судьба воина и государя, даже если он никогда не наденет настоящую корону, и глупо, немыслимо этому мешать. Она знала – конечно, знала. Но то, как Гурьев воплощал эту судьбу в реальность, всё равно приводило её в ужас, хотя Рэйчел отчётливо понимала – никто, кроме Джейка, не сможет этого сделать. Никто, никогда не сможет сделать это лучше него.
Лондонский дом на Мотли-авеню купили и тоже переоборудовали: обнесли настоящим забором – то, что Гурьев называл «безопасным периметром». Там принимали политиков, и не только – вообще людей, которым совершенно незачем было лицезреть то, что творится в Мероув Парк. После странной смерти Ротшильда здесь буквально «прописался» Черчилль, у которого – то ли после этого, то ли вследствие этого – резко пошли на лад финансовые дела. В самом поместье стали традицией «субботы» и «вторники» – долгие, бесконечные разговоры у камина после ужина, когда ставшее уже довольно большим «общество» обсуждало всё на свете. В таких разговорах иногда рождалось нечто гораздо большее, чем планы на ближайшую неделю.
Гурьев много времени уделял Ладягину, который оказался настоящим кладезем идей – от концептуально-стратегических до предельно конкретных технических инноваций. К сожалению, работы по созданию детектора, обещанного ещё в июле, продвигались крайне медленно: экспериментально установив, что из оставшихся материалов, использованных для изготовления мечей, ничего не получится – слишком мало, Ладягин теперь пытался придумать что-нибудь ещё. Опасения Гурьева, что оружейник замкнётся на какой-то одной задаче, забыв обо всём остальном, оказались напрасными: в мыслях не было недостатка. И пистолет, и прочие проекты, существовавшие в голове – не только Гурьева, не только Ладягина – быстро, невероятно быстро обрастали плотью и кровью. Мыслей было много – даже, кажется, больше, чем нужно. Существовали значительные проблемы с их реализацией:
– Поймите, Яков Кириллович, невозможно частным образом финансировать исследования науки в целом ряде отраслей и областей. Нужна государственная воля, государственный интерес. Никакому частнику не нужна энергия освобождённого атома. Он просто не знает, куда её деть, а, главное, как!
– Электричество.
– А как передать его на большие расстояния? Как снимать? С какого рабочего тела? Масса, масса вопросов. Нужны лаборатории, сотни, тысячи людей, химики, математики. Никакой частный капитал, даже будь это такой банк, как у вас, не в состоянии оплатить такой объём работ. Мало ли, что я придумал? Нужно это ещё как-то воплотить. Вы поймите, Яков Кириллович. Ведь как всё начиналось? Возьмем век восемнадцатый. Это век Голландии: там сделали то, чего никто в истории до них не смог, – внедрили идеологию тотальной механизации. Открыли, можно сказать, созидательную мощь изобретений, науки и образования. Целое столетие маленькая, мизерная по мировым масштабам страна была лидером мирового развития! Потом – Британия подхватила этот порыв Нидерландов, продержав у себя первенство следующие сто лет. Ведь именно на долю Британии выпала судьба быть колыбелью овладения движущей энергией неживой природы – энергией пара, нефти, газа, электричества! Именно Британия дала идее прогресса мощь и размах! Именно Британия стала мастерской и лабораторией мира, в Британии была дана жизнь индустриальному обществу. Британия, став мировым лидером производительности труда, повела за собой остальную Европу. Да что там Европу – весь мир!
– Вы поэтому сюда так стремились в своё время? – улыбнулся Гурьев.
– Не только. Это уже, к сожалению, не совсем действительность. Девятнадцатый век – да, это, несомненно, по праву, – Век Британии. Если в восемнадцатом веке Нидерланды отстояли право нового общественного уклада жизни, то в девятнадцатом веке именно Британская Империя, кнутом и пряником, заставила признать весь мир первенство силы и привлекательности Европейского прогресса. Но сейчас совсем другое время! Сейчас и скорости возросли, и масштабы, и прогрессу стали тесны рамки британских доспехов, эстафету первенства принимает Америка. А могла бы – и Россия! Тот же атом…
– Это мне ясно. Атом – это очень интересно. Это одно из самых перспективных направлений. Но меня волнуют ещё две вещи. Даже три. Это связь, дороги – и дураки.
– Связь – я понимаю. В России возможна только беспроводная связь. У меня есть несколько мыслей на эту тему. Вот послушайте. Если поднять антенну на очень большую высоту…
– А как?
– Вот! Это – вопрос!
– Мачта до неба? Дорого.
– Мачта – дорого. А стратостат? Дирижабль? Дирижабль. Дирижабль, – Ладягин вдруг застыл с выпученными глазами, и секунду спустя – завопил так, что всё присутствующие повскакали, решив, что начался пожар: – Гелий! Гелий! Яков Кириллович, гелий!
– Владимир Иванович, не надо так… громко.
– Да вы что?! Гелий вместо водорода! Понимаете?! Инертный газ! Не горит, не взрывается!
Кто-то из лётчиков, заинтересовавшись, пересел поближе:
– А что? Это, действительно, идея! А гелий где взять?
– Это сопутствующий газ при нефтедобыче. Его уже научились собирать и превращать в жидкое состояние!
– То есть технически это возможно – гелий вместо водорода?
– Владимир Иванович хочет сказать – для такого проекта, как, например, этот, нужна поддержка государства, – прищурился Гурьев. – Правильно?
– Конечно! Никакой коммерсант это не вытянет…
– А обледенение? Там такие поверхности…
– А среднезимняя температура в России – чуть не минус десять по Цельсию… И восемь месяцев!
– Господа, господа! Но ведь у дирижабля есть двигатели? Можно поставить динамо…
– И?
– В оболочке пусть будет тонкая проволока, а по ней – электрический ток! Вот вам нагрев – и никакого льда!
– Пишите патент, Владимир Иванович, – кивнул Гурьев под одобрительный смех офицеров.
– На самом деле ничего смешного не вижу, – покачал головой генерал Матюшин. – Если связать с помощью грузового и пассажирского воздухоплавания те пространства, на которых совершенно невообразима прокладка железнодорожного полотна, и как следует подумать над тем, как правильно использовать великие русские реки в роли транспортных артерий – вполне вероятно, это могло бы решить проблему дорог, которая вас, Яков Кириллович, так озадачивает. Да не только вас одного, к слову сказать.
– А дураки?
– Перевоспитывать дураков – артель «Напрасный труд», знаете ли. Это – как если бы мы пытались переделать какую-нибудь из наших русских организаций здесь, за рубежом, для выполнения наших задач. Ничего не выйдет. Мы пошли по совершенно другому пути – и посмотрите на наши результаты!
– Где были бы мы, а где – результаты, если бы не ваше… душевное электричество, голубчик Яков Кириллович. Надо сразу воспитывать умных, я с вами абсолютно согласен. Это, разумеется, требует времени. Но державу не построишь ни за месяц, ни за полгода.
– И как же вы собираетесь это делать, Николай Саулович?!
– Есть кое-какие мысли…
А всё это ещё надо было как-то систематизировать, записать: голова – хорошо, но никто не в состоянии будет достать мысли из его головы, случись что. Писать Гурьев не любил – выручала стенография, и сильно. Стенография здорово экономила самое дорогое – время.
В марте тридцать пятого пришла долгожданная посылка с бумагами из Ватикана. Из этих сведений он смог, наконец, восстановить недостающее звено в цепи, связанное с кольцом: направленный в ещё в екатерининские времена на Мальту обучаться у иоаннитов корабельному делу, предок Гурьевых, видимо, причастился там мальтийской тайны, которую и привёз с собой по возвращении в Россию. Почему, отчего безвестному гостю из бесконечно далёкой страны доверили какую-то, судя по ценности кольца, значительную тайну – это установить не удалось, да и не слишком, в свете открывшейся массы дополнительных обстоятельств, Гурьева интересовало. Не стало яснее и то, что же, на самом деле, прятали Мальтийские рыцари. Зато выяснилось, где: Крым.
– Какой же вы сделались нелюбопытный, Яков Кириллович, – посетовал Матюшин.
– Да нет у меня ни времени, ни здоровья на всю эту чепуху, – поморщился Гурьев. – Ясно же – чепуха это всё, выеденного яйца не стоит. Что и кому можно по нынешним временам доказать самыми фантастическими бумагами, Николай Саулович? Ничего. Ровным счётом. Вы же сами – кадровый разведчик, штабист. При существующих технологиях изготовить любой памятник письменности, освящённый авторитетом хоть самого Гуттенберга, не стоит просто ничего. Да я сейчас выйду через наших новых парижских знакомых на специалистов – они нам оригинал Моисеева Пятикнижия, собственной рукой пророка начертанный, в момент сварганят. Не вижу я в этом никакого смысла – давайте мы это потому оставим. Нам есть, на чём сосредоточиться.
– И всё же – поверьте интуиции старого разведчика и генштабиста, Яков Кириллович, – прищурился генерал, – за всем этим что-то кроется, и что-то – для наших с вами планов весьма важное.
– А вы, Николай Саулович, поверьте моей, – возразил Гурьев. – Если от этой тайны что-то важное зависит – для нашего дела – она нам в соответствующий момент и откроется. Как то самое пророчество. А ломиться мы не станем. Раз такая каша из всего этого на сегодняшний день получается – это может означать только одно: мы не готовы. Ни духом, ни техникой. Вот и давайте будем готовиться.
– Откуда же такая уверенность, Яков Кириллович?
– Из опыта изучения текстографии и текстологии Священного Писания, – усмехнулся Гурьев.
Генерал только недоумённо головой в ответ покачал.
* * *
Да, время появилось, но и забот – не убавилось, хотя очень многое работало в автономном, автоматическом режиме. На Мотли-авеню не переводились гости со всего света. Нашлись подходы к Ильину [32], Крамаржам [33], вытащили через Финляндию Солоневича, эмиссары банка вовсю трудились в Китае и Индонезии. Гурьев и сам частенько отправлялся в вояжи – как правило, ненадолго, на два, на три дня, всегда – аэропланом и непременно в сопровождении Тэдди, двух офицеров и кого-нибудь из высокопоставленных сотрудников банка, иногда – самого Брукса. География этих поездок была более чем обширной – он даже побывал в Палестине, где разговаривал с Рутенбергом и раввином Авраамом Куком [34], и Рэйчел видела, каким довольным он вернулся из этой поездки. Как и Тэдди, который взрослел просто на глазах. Они никогда – никогда, никогда! – не брали её с собой. Никогда. Рэйчел понимала – так он приучает её к мысли о разлуке.Он и сам всё время жил с этой мыслью. И странным, непостижимым образом эта мысль нисколько не отдаляла их друг от друга – наоборот. Они оба – и Гурьев, и Рэйчел – научились ценить каждую секунду, проведённую вдвоём. Никогда время ещё не было таким плотным.
Только один раз он взял Рэйчел с собой, а Андорру – в июле тридцать пятого, на праздник в честь дня рождения наследника великокняжеского престола – Кириллу исполнялось четыре года. Рэйчел так хотелось побольше узнать о Гурьеве, познакомиться с теми, кто знал его ещё в Москве, в России, что она даже не думала о ревности и не испытывала никакой неловкости. Всё было просто чудесно, – Рэйчел безоглядно влюбилась в пейзажи крошечной горной страны, и они провели восхитительную, незабываемую ночь в пастушеской хижине у открытого очага, под огромными, яркими звёздами, в такой тишине, какой невозможно представить себе, не услышав её своими ушами. Только вдвоём. Вдвоём под огромным и чёрным куполом неба.
Ревновать его можно было, пожалуй, только к Тэдди. С мальчиком он по-прежнему проводил уйму времени – и не только в занятиях. Рэйчел пришла в ужас, когда в августе того же года на поле перед домом появился сверкающий самолёт – подарок для Тэдди. А через месяц Тэдди уже был в воздухе – за штурвалом. Она понимала: иначе нельзя. Судьба этого мальчика – это судьба воина и государя, даже если он никогда не наденет настоящую корону, и глупо, немыслимо этому мешать. Она знала – конечно, знала. Но то, как Гурьев воплощал эту судьбу в реальность, всё равно приводило её в ужас, хотя Рэйчел отчётливо понимала – никто, кроме Джейка, не сможет этого сделать. Никто, никогда не сможет сделать это лучше него.