Страница:
– Попрошу за мной, мистер Глокстон, – голос Осоргина неожиданно потеплел. – Миледи примет вас.
– Слава Богу, – проворчал Глокстон. – Ещё немного – и я впал бы в отчаяние.
– Мы никогда этого не допустим, – Осоргин был серьёзен и основателен, как Мыс Доброй Надежды. – Осторожно… Сюда.
Кабинет управляющего был обставлен роскошно и со вкусом. Роскошно – потому что кабинет управляющего банком, – таким банком, – должен производить соответствующее впечатление на клиентов и соперников. Со вкусом – потому что Рэйчел сама обставляла его, подбирая всё, от цвета и рисунка дерева для мебели и паркета до конструкции бюро и полочек, на которых разместилась коллекция бонсаи. Нарушив принципы построения интерьера по-японски, когда одна картина, ваза или скульптура является центром организации пространства, и непостижимым образом сплавив викторианское великолепие с минимализмом и близостью к природе, столь характерных для стиля Страны Восходящего Солнца, Рэйчел добилась результатов, воистину потрясавших воображение всех, кто входил в её парадный кабинет. Роскошь и вкус нелегко свести воедино. Рэйчел удалось сделать это. Здесь и сейчас – как везде и всегда.
Кабинет был рассчитан на то, чтобы вместить множество народу, и разделён на несколько зон – зелёную, зону отдыха, курительную, снабженную мощной и бесшумной потолочной вентиляцией, деловую. В центре на небольшом возвышении находился огромный стол заседаний совета.
Даже на Глокстона, до зевоты равнодушного к роскоши, кабинет графини Дэйнборо произвёл должное впечатление. Когда он поздоровался, в его тоне не было и следа присущего ему обычно снисходительного безразличия человека, уставшего от близости к высоким тайнам великой державы:
– Добрый день, леди Рэйчел.
– Здравствуйте мистер Глокстон, – Рэйчел приблизилась и указала гостю на мягкий кожаный диван, опускаясь в кресло напротив.
А она и вправду диво как хороша, подумал Глокстон, впрочем, без особенных эмоций. Фото – всего лишь жалкая тень оригинала. Что это за странный медальон? Такой большой? Ох, и непростая же штучка! Держится изумительно.
Дождавшись, пока Рэйчел усядется, опустился на кожаные перины и Глокстон. Он огляделся, сохраняя на лице вежливую улыбку. За ширмами-экранами проступали два человеческих силуэта, совершенно неподвижных. Странная деталь интерьера, подумал Глокстон. Голос Рэйчел вернул его к действительности:
– Чем могу быть вам полезна?
Выдержав небольшую паузу, Глокстон улыбнулся со всей любезностью, на которую был способен:
– Постараюсь не отнимать много вашего драгоценного времени, леди Рэйчел. Лицо, меня уполномочившее, просит вас встретиться с ним лично. И как можно скорее.
– Могу я узнать предмет предстоящей беседы?
– Увы. Как я уже сказал, это личная просьба, миледи.
– Хорошо. Разумеется, я встречусь с уполномочившим вас лицом.
– Тогда позвольте мне…
– Нет-нет. Ради Бога, не сочтите меня невежливой. Это вся просьба?
– Да.
– Хорошо. Ещё раз спасибо за то, что вы столь любезно соизволили известить меня лично. И простите за некоторые неудобства, причинённые вам моими сотрудниками. У нас очень строгие правила.
– Я заметил. Миледи, – Глокстон, слегка растерявшийся и не ожидавший от женщины с такой внешностью подобного стиля ведения беседы, хотел ещё что-то добавить.
Но Рэйчел с улыбкой, не оставившей ему ни единого шанса, продолжила:
– Мистер Осоргин проводит вас и обсудит с вами детали. Прошу извинить меня, мистер Глокстон. Надеюсь, мы ещё встретимся в более непринуждённой обстановке, – Рэйчел поднялась.
Не вполне ещё владея собой, Глокстон склонился к её руке.
На выходе Глокстона ждал Осоргин. Через минуту они уже сидели в длинном «Паккарде», окна которого были плотно задёрнуты занавесками. Ровно заурчав стопятисильным мотором, автомобиль выехал через распахнутые ворота гаража на улицу.
– Куда мы едем? – осведомился Глокстон.
– Проветриться, – улыбнулся Осоргин.
– То есть?!
– Вас могли видеть входящим в банк. Как и когда вы вышли, должно остаться между нами, – Осоргин подался чуть вперёд и бросил по-русски в рожок внутреннего переговорного устройства: – Костя, остановите.
«Паккард» замер у тротуара. Глокстон сделал движение к рукоятке двери, но Осоргин удержал его, положив руку ему на колено:
– Не спешите, мистер Глокстон. – Осоргин вытащил из нагрудного кармана кусочек картона с пятизначным номером, и когда Глокстон протянул руку, чтобы взять его, осуждающе покачал головой. – Нет. Запоминайте. Это легко.
Глокстон, несколько раз прочитав номер, кивнул. Действительно, легко. Черт побери, что за люди?! Он кивнул опять и выжидательно посмотрел на спутника.
– Позвоните мне по этому телефону часа через три. Скажем, в час пополудни. Я буду у аппарата, мы с вами поболтаем о погоде пару минут, пока мои мальчики прозвонят линию на предмет прослушки и поставят генераторы помех. Встреча будет иметь место на нашей территории. Мероув Парк или на Мотли-авеню, на ваш выбор. Только там я могу ручаться за то, что беседа с известным лицом будет достаточно конфиденциальной и не прервётся помимо нашего с вами желания.
– Простите, мистер Осоргин. Вы, вероятно, не совсем…
– Да уж куда больше, – Осоргин хрустнул пальцами. – Мистер Глокстон, просто поверьте, у меня есть опыт, которого пока нет у вас, – как и технические возможности. А известное лицо под нашим присмотром будет куда в большей безопасности, чем в собственной кровати под балдахином. Слово русского дворянина и офицера.
– Кха-р-р-рм, – Глокстон провёл пальцем между шеей и крахмальным воротничком сорочки. – Хорошо. Я не могу обещать, но… Скорее всего. Вы меня впечатлили, знаете ли. Я могу идти?
– Ещё нет. Сейчас напротив остановится кэб, вы пересядете туда, и он отвезёт вас, куда скажете. Мой человек выйдет где-нибудь по дороге.
– Однако, – Глокстон приподнял брови. – Кэб тоже ваш?
– Разумеется.
– Однако, – повторил Глокстон. – Скажите, мистер Осоргин. Вам, вероятно, очень хорошо платят?
– Я ни в чём не нуждаюсь, как и все, кто работает у миледи. Но дело, как вы, вероятно, догадываетесь, не только в этом.
– Догадываюсь, – не стал отпираться Глокстон. – Спасибо за урок, мистер Осоргин.
– Всегда рад оказаться полезным. До встречи, мистер Глокстон.
– Простите, сэр!
– Сидите, сидите, дружище Артур, – махнул рукой король, и покачал головой изумлённо. – Вижу, вас пробрало, как следует. Что это было? Хотите чего-нибудь выпить?
– С удовольствием, сэр.
– Два бокала и бутылку бурбона, – распорядился вошедшему на звонок камердинеру король и снова с улыбкой посмотрел на Глокстона. – Бедняга Артур. Да на вас просто лица нет. Ну же! Я сгораю от любопытства.
– Это просто баскервильские псы, сэр, – Глокстон передёрнул плечами. – Разорвут в клочья кого угодно и сожрут ещё в воздухе, молча, без единого лишнего движения, и пикнуть не дадут. Я чувствовал себя жуком на булавке энтомолога. Не завидую я их врагам, ваше величество… Сэр. Мало того. Леди Рэйчел охраняют японцы.
– Подождите, подождите, Артур, – поморщился король. – Вы же говорили – русские?
– Русские – вокруг, сэр. Везде. А рядом с ней, в кабинете, и, насколько я понимаю, безвылазно – японцы. До меня дошло, что это живые люди, только когда я вышел. Двое. Догадываюсь, что они меняются, как часовые. А она ведёт себя так, будто их не существует.
– Это… Это… Это не просто чёрт знает что, – вскочил Эдуард. – Это – чёрт знает что в превосходной степени!
– Да, сэр, – потерянно кивнул Глокстон.
– Они… вооружены?
– Не имею понятия. Не думаю, что это принципиально, сэр. Русские – вооружены безусловно. И – до зубов.
– Но нам они не враги? Что скажете? – король снова опустился на место.
– Нет. Пока – нет. – Глокстон плеснул себе виски и одним махом опорожнил бокал.
– И как долго?
– Пока мы их друзья, сэр. Я бы, признаться, предпочёл умереть, будучи уверенным, что это будет продолжаться вечно.
Глокстон поведал о своём визите в «Фалкон», постаравшись не упустить ни малейшей детали.
– Звучит довольно грозно, – король покрутил в руке бокал, в котором бурбона было на самом донышке. А он стал пить значительно меньше, с удивлением и радостью отметил Глокстон. Ах, ваше величество, если только… – Итак, какой у нас план?
– Всё в порядке. Итак, послезавтра, в особняке на Мотли-авеню, вечером. Подходит?
Глокстон шёпотом передал сообщение королю. Тот нетерпеливо кивнул.
– Подходит. Когда?
– Сейчас поясню. Выезжайте вдвоём, можете взять охрану, хотя она вам и не понадобится.
– Мы будем вдвоём.
– Договорились. Поезжайте по Найтсбридж, потом сворачивайте на Бромптон-роуд, двигайтесь до пересечения с Коттэдж Плейс. Время встречи шесть пятнадцать пополудни плюс-минус пять минут. Там, возле церкви, вас будут ждать. Тёмно-зелёный «Ягуар». Два раза мигните фарами, пауза, один раз. Ответ – два плюс два. Поезжайте за ним, он приведёт вас на место. Кто будет за рулём?
– Я. А нельзя ли просто сообщить адрес?!
– Постарайтесь не отстать от машины сопровождения, – проигнорировал его удивление Осоргин. – Мои ребята любят неожиданные повороты.
– Я приложу все силы.
– До встречи, мистер Глокстон. Передайте известному вам лицу, что мы чрезвычайно польщены его вниманием.
– Непременно. До встречи, мистер Осоргин.
Глокстон опустил трубку на рычаг и, посмотрев на сюзерена, покачал головой:
– Черти. Настоящие черти!
– Обожаю приключения, – король потёр ладони и усмехнулся. – Свяжитесь с Уоллис, договоритесь, чтобы она обеспечила нам с вами алиби, дружище Артур.
– Вы ей скажете?
– Разумеется, – Эдуард приподнял красивые брови. – Я ведь еду на встречу с очаровательной графиней Дэйнборо. Как же я могу не сказать об этом Уоллис?!
Самого особняка, обнесённого высокой, совершенно глухой каменной оградой, похожей на стену средневековой цитадели, не было видно – только крутоскатная черепичная крыша оказывалась открытой взору наблюдателя, случайного или заинтересованного. Едва первый автомобиль подъехал к воротам, как они распахнулись внутрь, приведённые в движение электрическими моторами, и пропустили прибывших. Глокстон с удивлением понял, что его так удивило: многочисленные оконные проёмы здания, сверкая в лучах подсветки откуда-то снизу, оставались совершенно непрозрачными – зеркальными, так, что не представлялось возможным разглядеть что-либо происходящее внутри дома. У крыльца машину встретили, похоже, те самые ребята, виденные Глокстоном в банке третьего дня. Их молча проводили внутрь, где уже находился Осоргин. Глокстон представил его королю, и Эдуард первым протянул моряку руку:
– Весьма польщён.
– Простите, что вынуждены были доставить вам такую массу хлопот, ваше величество. Я отвечаю головой за жизнь и безопасность её милости, поэтому вынужден принимать чрезвычайные меры предосторожности.
– Ничего, ничего, – улыбнулся Эдуард. – Я был бы рад, если бы мои гвардейцы додумались проявить хоть малую толику того рвения, с которым вы защищаете вашу хозяйку. Мне это доставило даже удовольствие, сэр. Ведите. И придумайте, чем занять старину Артура, пока мы будем секретничать с графиней, – король подмигнул своему спутнику и легко взбежал по ступенькам, держась впереди предупредительно приотставшего Осоргина.
Рэйчел уже была в гостиной. Когда Эдуард вошёл, она склонила голову, увенчанную тяжёлой короной волос:
– Благодарю вас, ваше величество, за то, что приняли моё приглашение.
– Оставьте эти нагромождения слов, леди Рэйчел. Ваш верный паладин уже принёс все мыслимые извинения, да и я, признаться, просто преклоняюсь перед его профессионализмом. Если все ваши подчинённые таковы, трижды снимаю шляпу! И для вас – просто Дэвид. Ну, в крайнем случае – милорд.
– Конечно, милорд. Сейчас подадут ужин, – Рэйчел улыбнулась.
– Какой сюрприз, – улыбнулся в ответ король. – Я много слышал о вас. Должен заметить, молва вас явно недооценивает.
– Вы очень добры, милорд. Что касается моих людей – я просто стараюсь быть благодарной им за их труд.
– Кажется, они вас боготворят.
На это Рэйчел ничем, кроме улыбки, отвечать не стала. Эдуард, как ни в чём не бывало, продолжил:
– Вы покажете мне ваших японцев?
– Непременно, милорд. Но не сейчас. Сейчас их здесь нет.
– Вот как? Для меня сделано исключение?
– Разумеется, – Рэйчел вздохнула.
– Как вы с ними объясняетесь?
– По-английски. В основном. Мои познания в японском ограничены дюжиной формул вежливости или благодарности.
– Я слышал, что японцы не служат никому, кроме своего императора.
– Японцы, как и все прочие люди, совершенно разные. Тут, правда, несколько особый случай. Они охраняют меня, исполняя волю своего императора. Как следует из данных мне в своё время объяснений, это не просто приказ, а нечто, ставшее смыслом их существования. И если вы полагаете, будто мне это нравится, вы глубоко заблуждаетесь, милорд. Находиться в клетке, даже столь удобной, как моя, – сомнительное удовольствие. Просто я знаю – и верю, – это необходимо.
– Вы поэтому так мало появляетесь в свете?
– Да. И поэтому тоже.
– Они не отпускают вас? Совсем?
– Видите ли… Это очень, очень долгая, совсем невесёлая и, я бы сказала, почти мистическая история. Считается, пока самураи находятся рядом со мной, ничего плохого не может случиться. Лично со мной, разумеется. Пока это действует. И это одна из причин, по которой мистер Осоргин настаивал на вашем визите, милорд. Я же не могу явиться в Бэкингемский дворец в сопровождении телохранителей, как какая-нибудь царица Савская.
– Можете.
– Милорд, я прошу вас, – вздохнула Рэйчел.
– Я не шучу, дорогая, – кивнул король. – Я позабочусь о том, чтобы мистер О… Оро… Проклятье, эти русские фамилии – язык переломаешь. Одним словом, я даю вам устное – пока устное – разрешение появляться в любом месте в таком составе, который вы сочтёте нужным. Я ведь очень хорошо понимаю, насколько всё это не случайно.
– Ах, вот как. Глокстон доложил вам… историю?
– Конечно. Неужели вы думали, такая история может ускользнуть от внимания Артура?! Должен признаться, это – одна из самых захватывающих историй, которые мне доводилось слышать.
– Это всего лишь средневековая легенда, милорд, – покачала головой Рэйчел. – Не имеющая ни оснований, ни доказательств, ни, по большому счёту, какого-нибудь смысла. Теперь – тем более.
– Это перестало быть просто легендой, миледи, в тот самый миг, когда из-за неё пролилась человеческая кровь. А доказательства – кто знает? Возможно, мы доживём до того дня, когда доказательства объявятся. Я совершенно определённо не имею ничего против.
Я имею, подумала Рэйчел. Но, похоже, это абсолютно никого не интересует. Даже Джейка. Она снова вздохнула и улыбнулась королю.
– И что же, все эти предосторожности распространяются и на юного графа Роуэрика?
– В меньшей степени. Не расспрашивайте меня, милорд, я мало разбираюсь в мистических хитросплетениях. Если желаете, я попрошу мистера Муруоку объяснить вам всё подробно. Похоже, вам обоим это доставит огромное удовольствие. Эндрю в состоянии за себя постоять намного лучше, чем это может показаться на первый взгляд. Кроме того, пока со мной всё в порядке, с ним ничего не может случиться. Почему это именно так – я снова бессильна вам объяснить. Поверьте, милорд – эти тонкости не стоят того, чтобы мы теперь тратили на них время.
– Как хотите, миледи, – король улыбнулся и пожал плечами. – Но моё распоряжение остаётся в любом случае в силе. Кстати, ваша идея с Андоррой приводит меня в восторг.
– Это не моя идея, милорд.
– Ах, да. Конечно. Мистер Гур, не так ли? Снова этот таинственный мистер Гур. Конечно же, японцы – это тоже его идея.
– У него никогда не иссякают идеи, милорд. Такова природа этого человека.
Когда принесли десертное вино, Эдуард пригубил бокал:
– У вас прекрасный повар, леди Рэйчел.
– Благодарю вас, милорд. Это не повар. Я рада, что вам понравилось.
Эдуард едва справился с собой, чтобы не сломать между пальцев тонкую хрустальную ножку:
– Миледи?! Невероятно!
– Нет никакой доблести в том, чтобы приготовить ужин для своего короля.
Эдуард несколько мгновений смотрел на Рэйчел, качая головой.
– Бог мой. Я должен был догадаться, – он поставил бокал на стол. – Расскажите мне о нём, леди Рэйчел. Это ведь он? Ну, конечно же, это он. Расскажите мне. Поверьте, это – не простое любопытство.
– Я понимаю, сэр, – Рэйчел поудобнее устроилась в кресле. – Но ведь и вы понимаете, милорд, – ничего конкретного я вам рассказать не могу, – но я попробую. Представьте себе, – вы тонете. Вокруг вас – ледяная вода, ни зги не видать из-за снега с дождём, чёрные волны, чёрные тучи у самой воды. Вы чувствуете, как жуткий, смертельный холод обнимает вас от кончиков ногтей до корней волос. Вы понимаете, – это конец. И вдруг, – чьи-то руки выдёргивают вас из ледяного плена, и мгновение спустя вы ощущаете настоящую земную твердь под ногами. Открываете глаза – и… В ладонях у вас здоровенная глиняная кружка восхитительно вкусного, горячего, животворящего эля, на плечах – подбитая горностаями пурпурная мантия, немыслимо синий купол небес над головой и всходящее позади огромное яркое солнце. Да, да, это вы – на смотровой площадке главной башни могучего замка, словно высеченного из единой глыбы белого мрамора. Впереди и с боков, насколько хватает глаз, марширует среди колышущейся зелёной травы закованная в кольчуги пехота, сверкают латы конных рыцарей, по небу проносятся с рёвом боевые драконы, полощутся на ветру строгие лики святых на древних хоругвях и плюмажи на шлемах… Рядом с вами – ваши верные бароны и графы, готовые умереть за вашу улыбку. Искусав себе губы до крови, вы понимаете, что это – не сон, что это – на самом деле. И рядом Он – в серебряных доспехах, глядит на вас своими невозможными серебряными глазами, от взора которых ваши враги даже не разбегаются – лопаются, как вонючие болотные пузыри. Он обнимает вас за плечи, и вы слышите его грозный и ласковый голос: «Твоя воля – мой меч. Улыбнись же, моя королева!» И улыбается сам – всё будет хорошо, моя королева, всё будет хорошо!
– Твоя воля – мой меч, – повторил медленно король.
– Да. Меч, которым можно сразить самого дьявола, милорд. Двойной меч. Японцы, – они так и называют его: Хатиман, Мечерукий.
– Невероятно, – качая головой, прошептал король. – Невероятно! Но… Кто же он?! Чародей? Маг? Повелитель птиц и зверей, говорящий на их языке? Это правда, что у него есть ручной орёл, безжалостный убийца, которого он может заставить делать всё, что ему угодно?
– Рранкар – не больше убийца, и ничуть не более безжалостен, чем любой другой орёл или тигр, – улыбнулась Рэйчел. – Он друг, а не наёмник. Только не спрашивайте меня, как. Я не знаю ответа. Знаю только, что дело не в магии. Нет никакой магии вообще, всё это бредни невежд и выдумки бездарностей. Всё и проще, и сложнее одновременно. Он не просто уверен, что в каждом живом существе спрятан алмаз – он совершенно точно знает это. И он умеет достать этот алмаз из кого угодно и показать владельцу: посмотри, какое сокровище принадлежит тебе! И тот, кому принадлежит это сокровище – неважно, человек или зверь – становится его другом. Вручает ему этот алмаз для огранки. Он просто огранщик, наставник. Он ювелир. Он берёт у вас булыжник, а возвращает вам – бриллиант и крылья в придачу, чтобы вы могли поднять свой бриллиант поближе к свету, к солнцу, чтобы он засверкал, как того заслуживает. Но каждое истинное ремесло, доведённое до совершенства, становится искусством, превращается в чудо. Вот в чём его главный секрет.
– И с вами произошло то же самое.
– Да. И это снова из простого события сделалось чем-то гораздо большим. Его главное умение, его работа – увидеть, разглядеть человека, людей, идущих с ним рядом. Его интерес к ним – личностям, их внутреннему миру, знаниям, мнениям, взглядам. Это не любопытство – и ничего общего не имеет с любопытством. Всё начинается с совершеннейших мелочей. Он жадно учится всему, чего могут его научить – кто бы это ни был. А потом… Он открывает людям не только и даже не столько – себя, сколько их самих. Как и многим другим, он подарил мне – меня. Он заставил меня поверить – не только поверить, но и понять – что способен взглянуть на мир моими глазами. Увидеть его в точности таким, каким вижу его я. Я вдруг поняла: мне совсем не нужно притворяться для него, не нужно капризничать, манипулировать, хитрить – мне достаточно просто сказать, что я вижу то или это иначе. И этого совершенно достаточно для того, чтобы он остановился. Остановился затем, чтобы посмотреть моими глазами. Я не уверена, понимаете ли вы, милорд, что я на самом деле пытаюсь сказать. Женщины в мире привыкли, что мужчины делают своё дело, никогда не спрашивая их ни о чём. Я тоже привыкла к этому. Нас, женщин, воспитывают именно так – если хочешь, чтобы мужчина сделал то, что необходимо тебе, воспользуйся своим арсеналом: красотой, обаянием, остроумием, покори его, одурмань… С ним это невозможно. С ним можно быть только честным до конца, как и он – всегда до конца честен в ответ. Ни для одного мужчины на свете я не хочу быть такой желанной и неотразимой, как для него – именно потому, что он в своём восхищении совершенно безжалостно бескорыстен. О, я поняла это далеко не сразу – но когда поняла… Человечество состоит из мужчин и из женщин, милорд, и человек убог и несовершенен, пока одинок. Каждый мужчина и каждая женщина – всего только полчеловека, и мы обездоливаем себя и наших детей, не умея объяснить им это. А он – может. Он делает это ежедневно, ежесекундно – на глазах сотен людей. Вы знаете, что произошло? Сначала они увидели это его отношение ко мне. Зная о том, на что он способен, они поняли – нет, это не слабость. Они решили: это любовь. Но это – это гораздо больше. Сначала, увидев, услышав, узнав, как он поднимает меня, ставит рядом с собою буквально во всём, они решили: я – его женщина, и потому – именно потому, и только поэтому – им полагается так же внимательно и трепетно ко мне относиться. Потом они поняли – постепенно, – что я – его часть, его удел, его доля, и перенесли свои чувства к нему на меня. Но постепенно – снова очень быстро, неимоверно быстро – он приучил их к тому, что я достойна быть услышанной и понятой не только как его отражение, но и как я сама. Потому что я – это я, неповторимая, единственная, ни на кого не похожая, как он, как вы, как ваша Уоллис, как любой другой человек – мужчина и женщина – на этой земле. Он – человек будущего. Придёт время – и все мужчины научатся так относиться к женщинам, своим и чужим. Не знаю, скоро ли наступят такие времена для всех остальных, но я уже живу в этом мире, милорд. И мне он нравится так, что я не просто не позволю отнять его у меня, не просто не дам его разрушить – я сделаю всё для того, чтобы мир каждого человека стал таким.
– И вы, миледи, пытаетесь уверить меня, будто сотворённое этим человеком, – с вами, с другими людьми – не магия?! – потрясённо и медленно произнёс Эдуард. – Боже мой, миледи. Ведь вы не просто ощущаете то, о чём говорите – вы понимаете это. Вы не только чувствуете – вы сознаёте?! Неужели же вы не понимаете: это и есть – настоящее чудо?!
– Чудес не бывает, милорд, – покачала головой Рэйчел. – Есть воля, есть правда, есть долг и есть честь. Соединить всё это совсем не просто – но можно и нужно. Если вы пришли за помощью – вы её получите. И взамен я не потребую у вас душу – я потребую, чтобы вы были честны и верны. Себе, своему слову – прежде всего. И тогда – всё у нас получится.
– И это тоже – его слова?!
– Не просто слова, милорд. Его слово есть дело.
– Леди Рэйчел… вы… вы это всерьёз?
– К сожалению.
– Это невозможно.
– Я знаю. Вы никогда не поверите в то, что я видела своими глазами, милорд. В это просто невозможно поверить.
– Ах, так вот что имел в виду ваш брат! С каждым – на его языке. Но… как, Боже мой, как?! Откуда?! Да мыслимо ли такое – вообще?!?
– Что мы знаем о Божьем промысле, милорд? – кротко спросила Рэйчел. – Что мы знаем о том, кому, как и когда дано, и для чего? Наша судьба – стать на сторону Добра, чего бы это ни стоило. Как он.
– И всё-таки. Почему он уехал? Как это вы можете объяснить?
– Слава Богу, – проворчал Глокстон. – Ещё немного – и я впал бы в отчаяние.
– Мы никогда этого не допустим, – Осоргин был серьёзен и основателен, как Мыс Доброй Надежды. – Осторожно… Сюда.
Кабинет управляющего был обставлен роскошно и со вкусом. Роскошно – потому что кабинет управляющего банком, – таким банком, – должен производить соответствующее впечатление на клиентов и соперников. Со вкусом – потому что Рэйчел сама обставляла его, подбирая всё, от цвета и рисунка дерева для мебели и паркета до конструкции бюро и полочек, на которых разместилась коллекция бонсаи. Нарушив принципы построения интерьера по-японски, когда одна картина, ваза или скульптура является центром организации пространства, и непостижимым образом сплавив викторианское великолепие с минимализмом и близостью к природе, столь характерных для стиля Страны Восходящего Солнца, Рэйчел добилась результатов, воистину потрясавших воображение всех, кто входил в её парадный кабинет. Роскошь и вкус нелегко свести воедино. Рэйчел удалось сделать это. Здесь и сейчас – как везде и всегда.
Кабинет был рассчитан на то, чтобы вместить множество народу, и разделён на несколько зон – зелёную, зону отдыха, курительную, снабженную мощной и бесшумной потолочной вентиляцией, деловую. В центре на небольшом возвышении находился огромный стол заседаний совета.
Даже на Глокстона, до зевоты равнодушного к роскоши, кабинет графини Дэйнборо произвёл должное впечатление. Когда он поздоровался, в его тоне не было и следа присущего ему обычно снисходительного безразличия человека, уставшего от близости к высоким тайнам великой державы:
– Добрый день, леди Рэйчел.
– Здравствуйте мистер Глокстон, – Рэйчел приблизилась и указала гостю на мягкий кожаный диван, опускаясь в кресло напротив.
А она и вправду диво как хороша, подумал Глокстон, впрочем, без особенных эмоций. Фото – всего лишь жалкая тень оригинала. Что это за странный медальон? Такой большой? Ох, и непростая же штучка! Держится изумительно.
Дождавшись, пока Рэйчел усядется, опустился на кожаные перины и Глокстон. Он огляделся, сохраняя на лице вежливую улыбку. За ширмами-экранами проступали два человеческих силуэта, совершенно неподвижных. Странная деталь интерьера, подумал Глокстон. Голос Рэйчел вернул его к действительности:
– Чем могу быть вам полезна?
Выдержав небольшую паузу, Глокстон улыбнулся со всей любезностью, на которую был способен:
– Постараюсь не отнимать много вашего драгоценного времени, леди Рэйчел. Лицо, меня уполномочившее, просит вас встретиться с ним лично. И как можно скорее.
– Могу я узнать предмет предстоящей беседы?
– Увы. Как я уже сказал, это личная просьба, миледи.
– Хорошо. Разумеется, я встречусь с уполномочившим вас лицом.
– Тогда позвольте мне…
– Нет-нет. Ради Бога, не сочтите меня невежливой. Это вся просьба?
– Да.
– Хорошо. Ещё раз спасибо за то, что вы столь любезно соизволили известить меня лично. И простите за некоторые неудобства, причинённые вам моими сотрудниками. У нас очень строгие правила.
– Я заметил. Миледи, – Глокстон, слегка растерявшийся и не ожидавший от женщины с такой внешностью подобного стиля ведения беседы, хотел ещё что-то добавить.
Но Рэйчел с улыбкой, не оставившей ему ни единого шанса, продолжила:
– Мистер Осоргин проводит вас и обсудит с вами детали. Прошу извинить меня, мистер Глокстон. Надеюсь, мы ещё встретимся в более непринуждённой обстановке, – Рэйчел поднялась.
Не вполне ещё владея собой, Глокстон склонился к её руке.
На выходе Глокстона ждал Осоргин. Через минуту они уже сидели в длинном «Паккарде», окна которого были плотно задёрнуты занавесками. Ровно заурчав стопятисильным мотором, автомобиль выехал через распахнутые ворота гаража на улицу.
– Куда мы едем? – осведомился Глокстон.
– Проветриться, – улыбнулся Осоргин.
– То есть?!
– Вас могли видеть входящим в банк. Как и когда вы вышли, должно остаться между нами, – Осоргин подался чуть вперёд и бросил по-русски в рожок внутреннего переговорного устройства: – Костя, остановите.
«Паккард» замер у тротуара. Глокстон сделал движение к рукоятке двери, но Осоргин удержал его, положив руку ему на колено:
– Не спешите, мистер Глокстон. – Осоргин вытащил из нагрудного кармана кусочек картона с пятизначным номером, и когда Глокстон протянул руку, чтобы взять его, осуждающе покачал головой. – Нет. Запоминайте. Это легко.
Глокстон, несколько раз прочитав номер, кивнул. Действительно, легко. Черт побери, что за люди?! Он кивнул опять и выжидательно посмотрел на спутника.
– Позвоните мне по этому телефону часа через три. Скажем, в час пополудни. Я буду у аппарата, мы с вами поболтаем о погоде пару минут, пока мои мальчики прозвонят линию на предмет прослушки и поставят генераторы помех. Встреча будет иметь место на нашей территории. Мероув Парк или на Мотли-авеню, на ваш выбор. Только там я могу ручаться за то, что беседа с известным лицом будет достаточно конфиденциальной и не прервётся помимо нашего с вами желания.
– Простите, мистер Осоргин. Вы, вероятно, не совсем…
– Да уж куда больше, – Осоргин хрустнул пальцами. – Мистер Глокстон, просто поверьте, у меня есть опыт, которого пока нет у вас, – как и технические возможности. А известное лицо под нашим присмотром будет куда в большей безопасности, чем в собственной кровати под балдахином. Слово русского дворянина и офицера.
– Кха-р-р-рм, – Глокстон провёл пальцем между шеей и крахмальным воротничком сорочки. – Хорошо. Я не могу обещать, но… Скорее всего. Вы меня впечатлили, знаете ли. Я могу идти?
– Ещё нет. Сейчас напротив остановится кэб, вы пересядете туда, и он отвезёт вас, куда скажете. Мой человек выйдет где-нибудь по дороге.
– Однако, – Глокстон приподнял брови. – Кэб тоже ваш?
– Разумеется.
– Однако, – повторил Глокстон. – Скажите, мистер Осоргин. Вам, вероятно, очень хорошо платят?
– Я ни в чём не нуждаюсь, как и все, кто работает у миледи. Но дело, как вы, вероятно, догадываетесь, не только в этом.
– Догадываюсь, – не стал отпираться Глокстон. – Спасибо за урок, мистер Осоргин.
– Всегда рад оказаться полезным. До встречи, мистер Глокстон.
* * *
Войдя в кабинет короля, Глокстон, окончательно потеряв самообладание, плюхнулся в кресло. Впрочем, тут же подскочил, как ужаленный:– Простите, сэр!
– Сидите, сидите, дружище Артур, – махнул рукой король, и покачал головой изумлённо. – Вижу, вас пробрало, как следует. Что это было? Хотите чего-нибудь выпить?
– С удовольствием, сэр.
– Два бокала и бутылку бурбона, – распорядился вошедшему на звонок камердинеру король и снова с улыбкой посмотрел на Глокстона. – Бедняга Артур. Да на вас просто лица нет. Ну же! Я сгораю от любопытства.
– Это просто баскервильские псы, сэр, – Глокстон передёрнул плечами. – Разорвут в клочья кого угодно и сожрут ещё в воздухе, молча, без единого лишнего движения, и пикнуть не дадут. Я чувствовал себя жуком на булавке энтомолога. Не завидую я их врагам, ваше величество… Сэр. Мало того. Леди Рэйчел охраняют японцы.
– Подождите, подождите, Артур, – поморщился король. – Вы же говорили – русские?
– Русские – вокруг, сэр. Везде. А рядом с ней, в кабинете, и, насколько я понимаю, безвылазно – японцы. До меня дошло, что это живые люди, только когда я вышел. Двое. Догадываюсь, что они меняются, как часовые. А она ведёт себя так, будто их не существует.
– Это… Это… Это не просто чёрт знает что, – вскочил Эдуард. – Это – чёрт знает что в превосходной степени!
– Да, сэр, – потерянно кивнул Глокстон.
– Они… вооружены?
– Не имею понятия. Не думаю, что это принципиально, сэр. Русские – вооружены безусловно. И – до зубов.
– Но нам они не враги? Что скажете? – король снова опустился на место.
– Нет. Пока – нет. – Глокстон плеснул себе виски и одним махом опорожнил бокал.
– И как долго?
– Пока мы их друзья, сэр. Я бы, признаться, предпочёл умереть, будучи уверенным, что это будет продолжаться вечно.
Глокстон поведал о своём визите в «Фалкон», постаравшись не упустить ни малейшей детали.
– Звучит довольно грозно, – король покрутил в руке бокал, в котором бурбона было на самом донышке. А он стал пить значительно меньше, с удивлением и радостью отметил Глокстон. Ах, ваше величество, если только… – Итак, какой у нас план?
* * *
В назначенное время Глокстон набрал заученный наизусть номер. Осоргин ответил после второго гудка. Как и было условлено, Глокстон осведомился о планах Осоргина на ближайший уик-энд, предложив вместе порыбачить в верховьях Эйвона. Наконец, в трубке что-то щёлкнуло, и разом приблизившийся голос Осоргина произнёс:– Всё в порядке. Итак, послезавтра, в особняке на Мотли-авеню, вечером. Подходит?
Глокстон шёпотом передал сообщение королю. Тот нетерпеливо кивнул.
– Подходит. Когда?
– Сейчас поясню. Выезжайте вдвоём, можете взять охрану, хотя она вам и не понадобится.
– Мы будем вдвоём.
– Договорились. Поезжайте по Найтсбридж, потом сворачивайте на Бромптон-роуд, двигайтесь до пересечения с Коттэдж Плейс. Время встречи шесть пятнадцать пополудни плюс-минус пять минут. Там, возле церкви, вас будут ждать. Тёмно-зелёный «Ягуар». Два раза мигните фарами, пауза, один раз. Ответ – два плюс два. Поезжайте за ним, он приведёт вас на место. Кто будет за рулём?
– Я. А нельзя ли просто сообщить адрес?!
– Постарайтесь не отстать от машины сопровождения, – проигнорировал его удивление Осоргин. – Мои ребята любят неожиданные повороты.
– Я приложу все силы.
– До встречи, мистер Глокстон. Передайте известному вам лицу, что мы чрезвычайно польщены его вниманием.
– Непременно. До встречи, мистер Осоргин.
Глокстон опустил трубку на рычаг и, посмотрев на сюзерена, покачал головой:
– Черти. Настоящие черти!
– Обожаю приключения, – король потёр ладони и усмехнулся. – Свяжитесь с Уоллис, договоритесь, чтобы она обеспечила нам с вами алиби, дружище Артур.
– Вы ей скажете?
– Разумеется, – Эдуард приподнял красивые брови. – Я ведь еду на встречу с очаровательной графиней Дэйнборо. Как же я могу не сказать об этом Уоллис?!
* * *
«Ягуар» ждал их на условленном месте. Они довольно быстро покинули Большой Лондон, несмотря на то, что пробирались буквально какими-то закоулками. Король с любопытством глядел на свою столицу из окна автомобиля. На выезде из переулка к ним в хвост пристроился ещё один автомобиль, успокоительно помигав фарами. Маленький кортеж помчался по ночному городу.Самого особняка, обнесённого высокой, совершенно глухой каменной оградой, похожей на стену средневековой цитадели, не было видно – только крутоскатная черепичная крыша оказывалась открытой взору наблюдателя, случайного или заинтересованного. Едва первый автомобиль подъехал к воротам, как они распахнулись внутрь, приведённые в движение электрическими моторами, и пропустили прибывших. Глокстон с удивлением понял, что его так удивило: многочисленные оконные проёмы здания, сверкая в лучах подсветки откуда-то снизу, оставались совершенно непрозрачными – зеркальными, так, что не представлялось возможным разглядеть что-либо происходящее внутри дома. У крыльца машину встретили, похоже, те самые ребята, виденные Глокстоном в банке третьего дня. Их молча проводили внутрь, где уже находился Осоргин. Глокстон представил его королю, и Эдуард первым протянул моряку руку:
– Весьма польщён.
– Простите, что вынуждены были доставить вам такую массу хлопот, ваше величество. Я отвечаю головой за жизнь и безопасность её милости, поэтому вынужден принимать чрезвычайные меры предосторожности.
– Ничего, ничего, – улыбнулся Эдуард. – Я был бы рад, если бы мои гвардейцы додумались проявить хоть малую толику того рвения, с которым вы защищаете вашу хозяйку. Мне это доставило даже удовольствие, сэр. Ведите. И придумайте, чем занять старину Артура, пока мы будем секретничать с графиней, – король подмигнул своему спутнику и легко взбежал по ступенькам, держась впереди предупредительно приотставшего Осоргина.
Рэйчел уже была в гостиной. Когда Эдуард вошёл, она склонила голову, увенчанную тяжёлой короной волос:
– Благодарю вас, ваше величество, за то, что приняли моё приглашение.
– Оставьте эти нагромождения слов, леди Рэйчел. Ваш верный паладин уже принёс все мыслимые извинения, да и я, признаться, просто преклоняюсь перед его профессионализмом. Если все ваши подчинённые таковы, трижды снимаю шляпу! И для вас – просто Дэвид. Ну, в крайнем случае – милорд.
– Конечно, милорд. Сейчас подадут ужин, – Рэйчел улыбнулась.
– Какой сюрприз, – улыбнулся в ответ король. – Я много слышал о вас. Должен заметить, молва вас явно недооценивает.
– Вы очень добры, милорд. Что касается моих людей – я просто стараюсь быть благодарной им за их труд.
– Кажется, они вас боготворят.
На это Рэйчел ничем, кроме улыбки, отвечать не стала. Эдуард, как ни в чём не бывало, продолжил:
– Вы покажете мне ваших японцев?
– Непременно, милорд. Но не сейчас. Сейчас их здесь нет.
– Вот как? Для меня сделано исключение?
– Разумеется, – Рэйчел вздохнула.
– Как вы с ними объясняетесь?
– По-английски. В основном. Мои познания в японском ограничены дюжиной формул вежливости или благодарности.
– Я слышал, что японцы не служат никому, кроме своего императора.
– Японцы, как и все прочие люди, совершенно разные. Тут, правда, несколько особый случай. Они охраняют меня, исполняя волю своего императора. Как следует из данных мне в своё время объяснений, это не просто приказ, а нечто, ставшее смыслом их существования. И если вы полагаете, будто мне это нравится, вы глубоко заблуждаетесь, милорд. Находиться в клетке, даже столь удобной, как моя, – сомнительное удовольствие. Просто я знаю – и верю, – это необходимо.
– Вы поэтому так мало появляетесь в свете?
– Да. И поэтому тоже.
– Они не отпускают вас? Совсем?
– Видите ли… Это очень, очень долгая, совсем невесёлая и, я бы сказала, почти мистическая история. Считается, пока самураи находятся рядом со мной, ничего плохого не может случиться. Лично со мной, разумеется. Пока это действует. И это одна из причин, по которой мистер Осоргин настаивал на вашем визите, милорд. Я же не могу явиться в Бэкингемский дворец в сопровождении телохранителей, как какая-нибудь царица Савская.
– Можете.
– Милорд, я прошу вас, – вздохнула Рэйчел.
– Я не шучу, дорогая, – кивнул король. – Я позабочусь о том, чтобы мистер О… Оро… Проклятье, эти русские фамилии – язык переломаешь. Одним словом, я даю вам устное – пока устное – разрешение появляться в любом месте в таком составе, который вы сочтёте нужным. Я ведь очень хорошо понимаю, насколько всё это не случайно.
– Ах, вот как. Глокстон доложил вам… историю?
– Конечно. Неужели вы думали, такая история может ускользнуть от внимания Артура?! Должен признаться, это – одна из самых захватывающих историй, которые мне доводилось слышать.
– Это всего лишь средневековая легенда, милорд, – покачала головой Рэйчел. – Не имеющая ни оснований, ни доказательств, ни, по большому счёту, какого-нибудь смысла. Теперь – тем более.
– Это перестало быть просто легендой, миледи, в тот самый миг, когда из-за неё пролилась человеческая кровь. А доказательства – кто знает? Возможно, мы доживём до того дня, когда доказательства объявятся. Я совершенно определённо не имею ничего против.
Я имею, подумала Рэйчел. Но, похоже, это абсолютно никого не интересует. Даже Джейка. Она снова вздохнула и улыбнулась королю.
– И что же, все эти предосторожности распространяются и на юного графа Роуэрика?
– В меньшей степени. Не расспрашивайте меня, милорд, я мало разбираюсь в мистических хитросплетениях. Если желаете, я попрошу мистера Муруоку объяснить вам всё подробно. Похоже, вам обоим это доставит огромное удовольствие. Эндрю в состоянии за себя постоять намного лучше, чем это может показаться на первый взгляд. Кроме того, пока со мной всё в порядке, с ним ничего не может случиться. Почему это именно так – я снова бессильна вам объяснить. Поверьте, милорд – эти тонкости не стоят того, чтобы мы теперь тратили на них время.
– Как хотите, миледи, – король улыбнулся и пожал плечами. – Но моё распоряжение остаётся в любом случае в силе. Кстати, ваша идея с Андоррой приводит меня в восторг.
– Это не моя идея, милорд.
– Ах, да. Конечно. Мистер Гур, не так ли? Снова этот таинственный мистер Гур. Конечно же, японцы – это тоже его идея.
– У него никогда не иссякают идеи, милорд. Такова природа этого человека.
Когда принесли десертное вино, Эдуард пригубил бокал:
– У вас прекрасный повар, леди Рэйчел.
– Благодарю вас, милорд. Это не повар. Я рада, что вам понравилось.
Эдуард едва справился с собой, чтобы не сломать между пальцев тонкую хрустальную ножку:
– Миледи?! Невероятно!
– Нет никакой доблести в том, чтобы приготовить ужин для своего короля.
Эдуард несколько мгновений смотрел на Рэйчел, качая головой.
– Бог мой. Я должен был догадаться, – он поставил бокал на стол. – Расскажите мне о нём, леди Рэйчел. Это ведь он? Ну, конечно же, это он. Расскажите мне. Поверьте, это – не простое любопытство.
– Я понимаю, сэр, – Рэйчел поудобнее устроилась в кресле. – Но ведь и вы понимаете, милорд, – ничего конкретного я вам рассказать не могу, – но я попробую. Представьте себе, – вы тонете. Вокруг вас – ледяная вода, ни зги не видать из-за снега с дождём, чёрные волны, чёрные тучи у самой воды. Вы чувствуете, как жуткий, смертельный холод обнимает вас от кончиков ногтей до корней волос. Вы понимаете, – это конец. И вдруг, – чьи-то руки выдёргивают вас из ледяного плена, и мгновение спустя вы ощущаете настоящую земную твердь под ногами. Открываете глаза – и… В ладонях у вас здоровенная глиняная кружка восхитительно вкусного, горячего, животворящего эля, на плечах – подбитая горностаями пурпурная мантия, немыслимо синий купол небес над головой и всходящее позади огромное яркое солнце. Да, да, это вы – на смотровой площадке главной башни могучего замка, словно высеченного из единой глыбы белого мрамора. Впереди и с боков, насколько хватает глаз, марширует среди колышущейся зелёной травы закованная в кольчуги пехота, сверкают латы конных рыцарей, по небу проносятся с рёвом боевые драконы, полощутся на ветру строгие лики святых на древних хоругвях и плюмажи на шлемах… Рядом с вами – ваши верные бароны и графы, готовые умереть за вашу улыбку. Искусав себе губы до крови, вы понимаете, что это – не сон, что это – на самом деле. И рядом Он – в серебряных доспехах, глядит на вас своими невозможными серебряными глазами, от взора которых ваши враги даже не разбегаются – лопаются, как вонючие болотные пузыри. Он обнимает вас за плечи, и вы слышите его грозный и ласковый голос: «Твоя воля – мой меч. Улыбнись же, моя королева!» И улыбается сам – всё будет хорошо, моя королева, всё будет хорошо!
– Твоя воля – мой меч, – повторил медленно король.
– Да. Меч, которым можно сразить самого дьявола, милорд. Двойной меч. Японцы, – они так и называют его: Хатиман, Мечерукий.
– Невероятно, – качая головой, прошептал король. – Невероятно! Но… Кто же он?! Чародей? Маг? Повелитель птиц и зверей, говорящий на их языке? Это правда, что у него есть ручной орёл, безжалостный убийца, которого он может заставить делать всё, что ему угодно?
– Рранкар – не больше убийца, и ничуть не более безжалостен, чем любой другой орёл или тигр, – улыбнулась Рэйчел. – Он друг, а не наёмник. Только не спрашивайте меня, как. Я не знаю ответа. Знаю только, что дело не в магии. Нет никакой магии вообще, всё это бредни невежд и выдумки бездарностей. Всё и проще, и сложнее одновременно. Он не просто уверен, что в каждом живом существе спрятан алмаз – он совершенно точно знает это. И он умеет достать этот алмаз из кого угодно и показать владельцу: посмотри, какое сокровище принадлежит тебе! И тот, кому принадлежит это сокровище – неважно, человек или зверь – становится его другом. Вручает ему этот алмаз для огранки. Он просто огранщик, наставник. Он ювелир. Он берёт у вас булыжник, а возвращает вам – бриллиант и крылья в придачу, чтобы вы могли поднять свой бриллиант поближе к свету, к солнцу, чтобы он засверкал, как того заслуживает. Но каждое истинное ремесло, доведённое до совершенства, становится искусством, превращается в чудо. Вот в чём его главный секрет.
– И с вами произошло то же самое.
– Да. И это снова из простого события сделалось чем-то гораздо большим. Его главное умение, его работа – увидеть, разглядеть человека, людей, идущих с ним рядом. Его интерес к ним – личностям, их внутреннему миру, знаниям, мнениям, взглядам. Это не любопытство – и ничего общего не имеет с любопытством. Всё начинается с совершеннейших мелочей. Он жадно учится всему, чего могут его научить – кто бы это ни был. А потом… Он открывает людям не только и даже не столько – себя, сколько их самих. Как и многим другим, он подарил мне – меня. Он заставил меня поверить – не только поверить, но и понять – что способен взглянуть на мир моими глазами. Увидеть его в точности таким, каким вижу его я. Я вдруг поняла: мне совсем не нужно притворяться для него, не нужно капризничать, манипулировать, хитрить – мне достаточно просто сказать, что я вижу то или это иначе. И этого совершенно достаточно для того, чтобы он остановился. Остановился затем, чтобы посмотреть моими глазами. Я не уверена, понимаете ли вы, милорд, что я на самом деле пытаюсь сказать. Женщины в мире привыкли, что мужчины делают своё дело, никогда не спрашивая их ни о чём. Я тоже привыкла к этому. Нас, женщин, воспитывают именно так – если хочешь, чтобы мужчина сделал то, что необходимо тебе, воспользуйся своим арсеналом: красотой, обаянием, остроумием, покори его, одурмань… С ним это невозможно. С ним можно быть только честным до конца, как и он – всегда до конца честен в ответ. Ни для одного мужчины на свете я не хочу быть такой желанной и неотразимой, как для него – именно потому, что он в своём восхищении совершенно безжалостно бескорыстен. О, я поняла это далеко не сразу – но когда поняла… Человечество состоит из мужчин и из женщин, милорд, и человек убог и несовершенен, пока одинок. Каждый мужчина и каждая женщина – всего только полчеловека, и мы обездоливаем себя и наших детей, не умея объяснить им это. А он – может. Он делает это ежедневно, ежесекундно – на глазах сотен людей. Вы знаете, что произошло? Сначала они увидели это его отношение ко мне. Зная о том, на что он способен, они поняли – нет, это не слабость. Они решили: это любовь. Но это – это гораздо больше. Сначала, увидев, услышав, узнав, как он поднимает меня, ставит рядом с собою буквально во всём, они решили: я – его женщина, и потому – именно потому, и только поэтому – им полагается так же внимательно и трепетно ко мне относиться. Потом они поняли – постепенно, – что я – его часть, его удел, его доля, и перенесли свои чувства к нему на меня. Но постепенно – снова очень быстро, неимоверно быстро – он приучил их к тому, что я достойна быть услышанной и понятой не только как его отражение, но и как я сама. Потому что я – это я, неповторимая, единственная, ни на кого не похожая, как он, как вы, как ваша Уоллис, как любой другой человек – мужчина и женщина – на этой земле. Он – человек будущего. Придёт время – и все мужчины научатся так относиться к женщинам, своим и чужим. Не знаю, скоро ли наступят такие времена для всех остальных, но я уже живу в этом мире, милорд. И мне он нравится так, что я не просто не позволю отнять его у меня, не просто не дам его разрушить – я сделаю всё для того, чтобы мир каждого человека стал таким.
– И вы, миледи, пытаетесь уверить меня, будто сотворённое этим человеком, – с вами, с другими людьми – не магия?! – потрясённо и медленно произнёс Эдуард. – Боже мой, миледи. Ведь вы не просто ощущаете то, о чём говорите – вы понимаете это. Вы не только чувствуете – вы сознаёте?! Неужели же вы не понимаете: это и есть – настоящее чудо?!
– Чудес не бывает, милорд, – покачала головой Рэйчел. – Есть воля, есть правда, есть долг и есть честь. Соединить всё это совсем не просто – но можно и нужно. Если вы пришли за помощью – вы её получите. И взамен я не потребую у вас душу – я потребую, чтобы вы были честны и верны. Себе, своему слову – прежде всего. И тогда – всё у нас получится.
– И это тоже – его слова?!
– Не просто слова, милорд. Его слово есть дело.
– Леди Рэйчел… вы… вы это всерьёз?
– К сожалению.
– Это невозможно.
– Я знаю. Вы никогда не поверите в то, что я видела своими глазами, милорд. В это просто невозможно поверить.
– Ах, так вот что имел в виду ваш брат! С каждым – на его языке. Но… как, Боже мой, как?! Откуда?! Да мыслимо ли такое – вообще?!?
– Что мы знаем о Божьем промысле, милорд? – кротко спросила Рэйчел. – Что мы знаем о том, кому, как и когда дано, и для чего? Наша судьба – стать на сторону Добра, чего бы это ни стоило. Как он.
– И всё-таки. Почему он уехал? Как это вы можете объяснить?