де Монтепен Ксавье. Рауль, или Искатель приключений. Книга 2

   – Как? – перебил Дюран. – Звание префекта и орден?..
   Управитель приложил палец к губам с таинственным видом.
   – Тш! – сказал он. – Мне откажут от места, если узнают, что я проболтался… У меня невольно вырвались эти слова, но вы не захотите мне повредить!..
   – Я – префект! – пролепетал Дюран.
   – Да, мой любезнейший.
   – Тесть мой пожалован кавалером ордена Св. Михаила…
   – Патенты присланы вчера вечером и находятся у графини… Вам хотят сделать сюрприз; это будет ваш свадебный подарок… Но помните, когда графиня скажет вам все это, вы должны хорошенько разыграть удивление; без того сюрприз не удастся, и мое положение будет пренеприятное. Какой же я болтун! нужно же мне было проговориться!..
   Дюран уже не дышал. Избыток радости душил его. Он рассыпался в прерывистых восклицаниях, в словах или скорее в криках признательности. Рива ударил его по плечу и сказал, наполняя стакан водой:
   – Полноте, полноте, мой милый, успокойтесь и выпейте воды… ваша радость вам изменит…
   Дюран повиновался и в самом деле несколько успокоился. Через три или четыре минуты он взял футляр,
   – Мой превосходнейший друг, – сказал он, – я чрезвычайно вам благодарен, что вы подумали обо мне. Эти бриллианты стоят, по крайней мере, пятьсот тысяч; их отдают за четыреста, глупо было бы не взять. Я хотел бы, чтобы за эту цену отдали их мне.
   – К чему они вам?
   – При почестях хочется также и пороскошествовать…
   – Рассуждение прекрасное!
   – Вид этих блестящих игрушек разлакомил меня! Хотите уступить их? Я возьму.
   – Боже мой! почему бы и нет? – сказал Рива.
   – Неужели?
   – Да, вы можете иметь их, но несколько позже…
   – Отчего же не сейчас?..
   – Оттого, что нам нужен подарок…
   – Правда!..
   – Но будьте спокойны, я поговорю об этом с графом… когда молодая супруга наденет их два-три раза, когда при дворе увидят эти бриллианты, я берусь выхлопотать, чтобы их уступили вам за настоящую цену… и если вы захотите перепродать их поштучно, то выиграете, по крайней мере, тысяч полтораста.
   – Агамемнон, я не знаю, как вас благодарить!..
   – Я вас люблю! Будь я повешен, если сам знаю за что! Но, честное слово, я не в силах противиться этому чувству!.. Мы уладим дело.
   – Я буду вам обязан превосходным, великолепным делом! – вскричал Дюран в восхищении.
   – Тем лучше для вас, потому что вы – честный человек…
   Дюран встал.
   – Кстати, сколько вам нужно?.. – спросил он.
   – Пятьдесят тысяч… положим, шестьдесят, чтобы не остаться без ничего в конце месяца, потому что мы отдаем все наши деньги.
   – Я принесу вам эту сумму сейчас же!
   Дюран пошел в кассу, воротился через минуту и принес шестьдесят тысяч ливров золотом и банковскими билетами.
   – Вот ваши деньги, – сказал он.
   Рива положил деньги в карман, не считая, пожал руку Дюрану, поблагодарил его, потом прибавил:
   – Дай только Бог, чтобы графиня, узнав о нашей сделке, не очень на меня сердилась.
   – Бриллианты защитят вас, – возразил Дюран.
   – Сказать по правде, на это-то я и надеюсь…
   – А я надеюсь, что, заплатив наличными деньгами, вы попросите у жида уступки пяти процентов… Это составит порядочную сумму…
   – О! мои господа слишком знатные вельможи, чтобы думать о подобных уступках…
   – Но вы, любезный Рива… это законная прибыль.
   Управитель принял величественный вид.
   – Я следую примеру моих господ, – сказал он.
   – Удивительно!.. – прошептал Дюран.
   – Вы удивляетесь? – спросил Рива.
   – Нет.
   – Да, да, удивляетесь… Э! мой милый, щедрость знатных особ объясняет бескорыстие тех, кто им служит!.. Человек всегда многое заимствует у других… вельможи делают и нас вельможами!.. Они поступают честно, и это переходит и к нам…
   Дюран сделал жест восторга.
   – Мне нужно кое-что… – сказал Рива через минуту.
   – Просите, говорите, приказывайте…
   – Мне нужна бумага, пергамент, чернила, перья, зажженная свеча, сургуч и ножницы…
   – Ах! Боже мой! что вы хотите делать из всего этого?..
   – Увидите, мой милый, прикажите принести, пожалуйста…
   Дюран позвал Манетту. Хорошенькая девушка принесла, что требовал Рива. Он взял перо, обмакнул его в чернила и написал расписку в получении шестидесяти тысяч ливров. Как Дюран ни отказывался, а вынужден был взять расписку. Рива закрыл футляр и подал его своему приятелю.
   – Возьмите, – сказал он.
   – Что такое?
   – Этот футляр.
   – Зачем?
   – Как зачем?.. затем, чтобы положить его в ваш сундук.
   – Вы шутите?
   – Нисколько. Возьмите.
   – Нет!
   – Да!
   – Не настаивайте.
   – Напротив, буду настаивать. Этот футляр останется в ваших руках до тех пор, пока мы не возвратим вам шестьдесят тысяч ливров…
   – Нет! шестьдесят тысяч раз нет!..
   – Я так хочу.
   – Я не соглашаюсь.
   – Как вы упрямы, любезный друг!
   – И вы также… мой превосходный друг!
   – Еще раз, возьмите.
   – Никогда!
   – В таком случае мы возвратим вам деньги и отдадим вещи жиду.
   Рива начал шарить в кармане.
   – Мы с вами поссоримся! – вскричал Дюран.
   – Но разве вы не понимаете, – возразил управитель, – что, исполняя мою просьбу, вы оказываете услугу моим господам и мне лично…
   – Каким образом?
   – У нас могут украсть эти бриллианты; в вашем же сундуке они будут в совершенной безопасности; притом я скажу о них графине накануне свадьбы и в тот день возьму их у вас.
   – Ну, если так – я согласен…
   – И прекрасно!.. Только, чтобы избавить вас от ответственности, я запечатаю этот футляр нашей гербовой печатью…
   – Делайте что хотите, если уж решительно нельзя вас остановить…
   Дюран опять облокотился о стол и не сказал более ни слова. Рива взял лист пергамента, отрезал ножницами две длинные полоски, обернул ими футляр и припечатал концы к футляру гербовой печатью, изображавшей трех золотых ослов в красном поле. Таким образом нельзя было раскрыть футляр, не разорвав пергамента или не разломив печати.
   – Теперь все в порядке, – сказал он, – господин префект, мы не потребуем от вас того, чего не давали вам…
   Услышав, что его назвали префектом, Дюран с трудом удержался, чтобы не броситься на шею Рива и не расцеловать его. Однако он удержался, к великому удовольствию Рива. Потом добрый купец спрятал футляр в сундук, между тем как управитель вернулся на второй этаж, к своим благородным госпожам, потирая руки от удовольствия.

XI. Полицейский чиновник

   Одиннадцать часов вечера пробило на часах церкви Сент-Оппортюнь.
   Было воскресенье; ничего не могло быть тише и безмолвнее улицы Бурдоннэ. Вдруг стук тяжелой кареты, ехавшей с необыкновенной скоростью, как гром раздался на мостовой. Многие из обитателей этой улицы, пробудившись от первого сна, от всего сердца отослали ко всем чертям того из своих соседей, который возвращался домой так поздно и с таким шумом.
   Между тем карета остановилась у дома Дюрана. В дверь скромно постучали один раз. Привратник должен был встать и отворить.
   Через три минуты привратница в испуге прибежала к хозяину и зазвонила что есть силы. Дюран, собиравшийся ложиться в постель, принял ее в таком костюме, которому решительно недоставало величия. Будущий префект был в одной рубашке и в белых фланелевых панталонах. Бумажный колпак, остроконечная верхушка которого возвышалась чуть не до самого потолка, был завязан огромным бантом. На ногах у него были теплые меховые туфли.
   Привратница объяснила ему, что какой-то господин в синем кафтане, весь в позументах, с черной тростью в руке, приехал в карете и хочет говорить с ним. На замечание, сделанное ему, что Дюран, наверное, лег спать и уже спит, он отвечал:
   – Ну! так пусть проснется и встанет.
   Как ни мало имел Дюран сношений с полицией, однако он знал, что описание привратницы могло относиться только к полицейскому чиновнику, и знал также, с какими формальностями сопряжена опасная честь принимать этих важных особ. Поэтому он поспешил надеть панталоны и халат и, позабыв даже снять свой бумажный колпак с бантом, побежал, со свечкой в руке, на лестницу встречать полицейского.
   Сначала он поклонился до земли, потом пошел вперед, пятясь задом, чтобы посветить ему, и привел его в самую отдаленную комнату. Там опять с низкими поклонами, с потупленными глазами, с сердцем сильно взволнованным, он ждал известия, по всей вероятности неприятного, которое предсказывало подобное посещение.
   Полицейский походил на человека благородного. Он не заставил несчастного хозяина страдать от неизвестности. Самым вежливым тоном он спросил:
   – Я имею честь говорить с господином Дюраном?
   – С ним самим.
   – С торговцем сукнами, бархатом и шелковыми материями?
   – Точно так.
   – Хозяином дома на улице Бурдоннэ?
   – Точно так.
   – Обязуетесь ли вы, господин Дюран, отвечать правду, какой бы вопрос ни задал я вам?
   – Обязуюсь.
   – Очень хорошо. Потрудитесь же сказать мне, нет ли у вас в числе ваших жильцов одной знатной дамы, вдовствующей графини де Сент-Анилль, с дочерью?..
   Эти слова поразили Дюрана как будто громом. Хотя он не мог угадать, в чем было дело, но задрожал, испугавшись за свою жилицу, и отвечал или скорее пролепетал трепещущим голосом:
   – Точно так.
   – Прекрасно! потрудитесь же, господин Дюран, указать мне квартиру этих дам…
   – Это на втором этаже…
   – На какой лестнице?
   – На этой самой…
   – Не угодно ли вам проводить меня?..
   – Сейчас.
   Дюран ни жив ни мертв пошел вперед, спотыкаясь на каждой ступени. Дойдя до дверей квартиры графини, он поклонился и хотел уйти, но полицейский сказал ему:
   – Я Легу, экзекутор уголовного суда, приказываю вам, господин Дюран, следовать за мною и служить мне свидетелем в том, что будет происходить…
   На это нечего было возражать. Дюран поневоле покорился необходимости. Полицейский позвонил. Отворил лакей.
   – Графиня ложится почивать и не принимает, – сказал он.
   Полицейский улыбнулся.
   – Доложите ее сиятельству, – сказал он, – что полицейский чиновник с поручением от господина кардинала просит чести быть принятым, несмотря на позднее время.
   Лакей понял, пропустил посетителей и проводил их в залу.
   – Я сейчас пошлю горничную доложить ее сиятельству, – сказал он.
   – Просите также пожаловать сюда и мадемуазель де Сент-Анилль, – прибавил полицейский.
   – Слушаюсь.
   – Мы подождем здесь.
   Лакей вышел. Полицейский и Дюран остались одни.

XII. Отъезд

   Около десяти минут продолжалось ожидание, но не было сказано ни одного слова.
   Полицейский сел в большое кресло, облокотился на свою трость и оставался бесстрастен. Дюран – что вполне доказывало доброту его сердца – дрожал всеми членами, как будто величайшее несчастье готово было обрушиться на него.
   Наконец дверь растворилась. Графиня де Сент-Анилль с дочерью показались на пороге залы, где их ожидали полицейский Легу и дрожавший от страха Дюран. Последний, только что усевшись на стул, потому что ноги его подгибались, вдруг вскочил как бы от прикосновения электрической искры, вырвавшейся из вольтова столба. Он увидал бледное лицо свое в зеркале и в первый раз приметил на голове бумажный колпак, который впопыхах забыл снять.
   Добрый купец поспешно скинул колпак и спрятал его в карман; потом, силясь собраться с мыслями, устремил испуганный взор на черты той, которую называл «своей августейшей покровительницей». На сморщенном лице старой графини не выражалось никакого волнения. Черты ее обнаруживали только сильное удивление, смешанное с холодным, но исполненным достоинства любопытством.
   Мадемуазель Артемиза, казалось, была более испугана и встревожена, чем ее мать.
   Сделав несколько шагов вперед, графиня де Сент-Анилль остановилась. Она не произнесла ни одного слова, но глаза се, устремившись на ночных посетителей, говорили ясно: «Чего вы хотите от меня?»
   Полицейский не заставил ее ждать.
   – Я имею честь говорить с графиней де Сент-Аниллъ и мадемуазель Артемизой де Сент-Анилль, ее дочерью?
   – Да, – отвечала графиня. – Тот, кто носит такое имя, как мое, никогда не отрекается от него, даже при виде опасности… особенно при виде опасности…
   Полицейский снова поклонился. Потом продолжил:
   – Графиня, обязанность, призвавшая меня сюда, весьма тягостна…
   – Исполняйте ваш долг, каков бы он ни был.
   – Я должен, графиня, прочесть вам тайное повеление, касающееся вас и вашей дочери…
   – Я вас слушаю… мы вас слушаем…
   Полицейский развернул пергамент и прочел громким и внятным голосом тайное повеление, в котором говорилось, что его высочество регент, вследствие неудовольствия, причины которого не обозначались, повелевал экзекутору уголовного суда Легу немедленно отправиться на улицу Бурдоннэ, в дом Дюрана, торговца сукнами, бархатом и шелковыми тканями, арестовать там вдовствующую графиню де Сент-Анилль с дочерью и, не позволяя им даже уложить свои вещи, кроме самых необходимых, отвезти их в почтовой карете по лионской дороге, безостановочно, в замок Гиер, где они будут содержаться в заключении. Регент предписывает исполнить все это, оказывая величайшее уважение графине и ее дочери.
   Пока полицейский читал, Дюран бледнел все более и более. Лицо же графини оставалось по-прежнему бесстрастно.
   – Могу я позвать мою горничную? – спросила она полицейского, когда тот кончил чтение.
   – Можете, графиня.
   Графиня позвонила и сказала вошедшей горничной:
   – Жавотта, уложи в чемодан самое необходимое белье для мадемуазель де Сент-Анилль и для меня… остальное пришли к нам после, если окажется нужно, в чем я сомневаюсь… Я понимаю, кто подготовил нам этот удар… – прибавила графиня, как бы говоря сама с собой. – Кардинал торжествует теперь… но у меня есть могущественные друзья… ему нелегко будет устоять!.. Любезный Дюран, – прибавила она, обращаясь к торговцу и удостоив протянуть ему руку, – мне жаль, что все это случилось в вашем доме; жаль, что вас так обеспокоили…
   Дюран бросился к графине, чуть не стал перед ней на колени и, схватив ее руку, покрыл ее почтительными поцелуями, вскричав:
   – Ах! графиня! графиня! можете ли вы думать обо мне в такую минуту!..
   – Я знаю, что вы мне преданы, любезный Дюран, и благодарю вас.
   – Предан, графиня!.. ах! дай Бог, чтоб я мог, ценою какой бы то ни было жертвы, избавить вас от неприятности…
   – Благодарю вас, любезный Дюран, я буду помнить это…
   – Ах! графиня, вы уже слишком много сделали для меня…
   – Я остаюсь вам должна, любезный Дюран…
   – Не говорите об этом, графиня, умоляю вас…
   – Напротив, буду говорить…
   – К чему, Боже мой?.. к чему?..
   – Граф Сципион, сын мой, приедет через несколько дней… он вам заплатит.
   – Ах! графиня… совсем не к чему торопиться… Располагайте мной… Я совершенно спокоен, потому что обеспечен… правда, за ткани еще не заплачено… но ваш сын не будет спорить?..
   – Он будет спорить с вами?! Как же мало вы его знаете! Притом, пусть позовут Рива…
   Горничная, укладывавшая чемодан, побежала за управителем. Он пришел, еще сонный и не подозревая, что случилось. Мы не сумеем описать достойным образом его изумление и горе. Графиня перебила его отчаянное восклицание.
   – Любезный Рива, прошу вас засвидетельствовать моему сыну, графу Сципиону, что требования честного Дюрана основательны…
   – Ах! графиня, – вскричал Рива, – граф заплатит, закрыв глаза…
   – Графика, – сказал тогда полицейский чиновник, – позвольте мне иметь честь заметать вам, что время проходит, а я получил строгие приказания…
   – Мы готовы.
   Однако в эту минуту твердость благородной дамы, казалось, несколько изменилась. Она выказала знаки волнения и чуть было не упала от слабости. Все поспешили поддержать ее, и скоро к ней возвратилось присутствие духа. Графиня Артемиза рыдала и обнимала мать, как будто их хотели разлучить.
   – Милостивый государь, – сказал Рива полицейскому, – я управитель графини… от вас ли зависит оказать мне милость позволить проводить ее, хотя бы из человеколюбия?
   Легу возразил, что он хотя к полицейский чиновник, но так же человеколюбив, как и всякий человек, и что не видит никакой причины отказать в подобной просьбе. Это позволение, по-видимому, облегчило графиню.
   – Если вам угодно, мы следуем за вами, – сказала она.
   Полицейский подал ей руку. Благодарная дама не смела отказаться: она поняла как нельзя лучше, что под этой вежливостью таился надзор. Артемиза шла за матерью, вытирая глаза. Потом шла Жавотта с чемоданом. Дюран и Рива следовали позади. Управитель, наклонившись к уху купца, шепнул ему:
   – Государственная тайна, о которой я вам говорил накануне, сыграла с нами плохую шутку: это было оружие с двумя остриями!.. Теперь оно ранило нас… но у нас руки длинные и мы еще отплатим…
   Дюран мог только отвечать тяжелыми вздохами. Рива продолжал:
   – Завтра я вернусь в Париж… Я буду здесь к двум часам… Ждите меня обедать.
   Между тем вся эта процессия дошла до дверей на улицу. Там ждала карета, запряженная четверней. Полицейский посадил в нее обеих дам, потом сел вместе с Рива напротив них. Графиня сделала рукою последний прощальный знак огорченному Дюрану. Легу закричал:
   – Пошел по лионской дороге!
   И лошади поскакали галопом.

XIII. Развязка

   Пока стук колес раздавался по мостовой, Дюран оставался у дверей. Когда этот стук совершенно затих вдали, бедный купец, почти обезумев от этих удивительных происшествий, решился вернуться в свою комнату. Его ждала жена в ужасной лихорадке любопытства и беспокойства. Никто в эту ночь не спал в доме Дюрана. Предположения супругов насчет этой ужасной немилости выражались различными способами. Что выйдет из этого? Долго ли две знатные дамы будут содержаться в заключении? В борьбе, начавшейся между кардиналом и графиней, Дюбуа останется победителем или побежденным? Наконец, изменит ли катастрофа распоряжения, сделанные в пользу префекта и кавалера ордена Св. Михаила? Все это было очень важно, и в подобном случае головы даже поумнее, чем у Дюрана и его супруги, призадумались бы не на шутку. Графиня, уезжая, ничего не сказала насчет звания префекта. Правда, присутствие полицейского Легу было препятствием для всякого откровенного разговора.
   Но завтра возвратится управитель и, без сомнения, доставит все нужные объяснения относительно этого печального происшествия и его последствий.
   – Знаешь ли, Дюран, – сказала вдруг почтенная супруга купца, – знаешь ли, что эта милая графиня осталась должна нам очень большую сумму?
   – Точно, очень большую, – согласился Дюран.
   – Посмотри-ка в счетной книге, как велика эта сумма…
   – Мне не нужно смотреть в книгу… я и так знаю, сколько она должна.
   – Например?
   – Более ста пятидесяти тысяч ливров…
   – Неужели?
   – Да!
   – И ты не беспокоишься?..
   – Беспокоиться? зачем? Положим, дела их пойдут очень дурно, но чем мы рискуем? мы обеспечены!
   – Ах да, бриллиантами…
   – Без них, признаюсь, я порядочно трусил бы…
   – Но… ты твердо уверен?..
   – В чем?
   – В том, чего стоят эти камни?..
   – Ты меня принимаешь за ребенка, что ли?
   – Нет, но…
   – Тут нет никаких «но»… бриллианты стоят, по крайней мере, пятьсот тысяч… это, кажется, достаточное обеспечение для полутораста тысяч долга…
   – Конечно!..
   – Стало быть, как ты видишь, нечего мучить себя понапрасну…
   – Однако, если графиня останется в тюрьме, а граф, ее сын, не захочет нам заплатить?..
   – Это невероятно…
   – Пусть так. Однако, если это случится, что ты будешь делать?
   – Мы сами себе заплатим.
   – Каким образом?
   – Велим оценить и продадим бриллианты; потом, разумеется, вычтем из вырученной суммы то, что нам приходится, и с процентами, а излишек отдадим кому следует.
   – Ты прав… хорошо, что эти бриллианты у нас в сундуке!
   – А я ручаюсь тебе, что как только граф Сципион приедет сюда с семейством благородного жениха своей сестры, Рива заплатит нам и возьмет от нас бриллианты…
   – Это было бы еще лучше.
   – О! разумеется.
   Разговор этот между Дюраном и его женой возобновлялся раз десять без всякого изменения в течение всего утра, до часа, назначенного для приезда Рива.
   Час этот прошел, а Рива не являлся. Прошел другой час, третий, а от управителя все не было никакого известия. Следующая ночь не принесла ничего нового. Дюран с женою почувствовали сильное беспокойство и снова принялись за свои предположения.
   – Как это странно! – говорил один.
   – Удивительно! – подтверждала другая.
   – Что бы такое случилось с Рива?
   – Да, что бы могло помешать ему приехать?
   – Невероятно!..
   – Непонятно!..
   – Необъяснимо!..
   – Я не могу придумать, что бы это значило…
   – И я тоже совершенно теряюсь…
   – Не случилось ли чего?
   – Какой-нибудь помехи.
   – Как знать?
   – Может быть, карета, в которой ехал Рива, сломалась на дороге…
   – Может быть, графиня захотела, чтобы управитель проводил ее до Лиона.
   – Может быть даже, полицейский арестовал и этого бедного Рива…
   – Невозможно.
   – Отчего?
   – В тайком повелении не было никаких распоряжений относительно Рива…
   – Ты знаешь это точно?
   – Я слышал, как читали это повеление…
   – Эти полицейские много берут на себя, особенно когда хотят показать свое усердие…
   Потом муж и жена опять принимались за восклицания:
   – Как это странно!..
   – Удивительно!..
   Между тем на втором этаже слуги беспокоились не менее, чем господа на первом. Они беспрестанно бегали к Дюрану. Он поместил их к графине де Сент-Анилль, к нему они и обращались.
   – Будьте спокойны, – говорил им купец, – вы ничего не потеряете: у меня есть чем заплатить вам жалование…
   Эти слова успокаивали слуг; но мадам Дюран находила их очень неблагоразумными и выговаривала мужу.
   И второй день прошел без всяких известий. Наконец, поздно вечером, в дверь дома так сильно постучали, что Дюран задрожал в своем кабинете.
   – Что, если это Рива! – вскричал он.
   С какой радостной надеждой услыхал он через минуту после этого удара молотком звонок, раздавшийся у дверей его квартиры.
   «Нечего сомневаться, – думал он, – это Рива!»
   И купец приготовился броситься к своему приятелю на шею в ту минуту, как он войдет.
   Однако это был не Рива, а привратник с письмом, которое отдал ему посыльный. Письмо это лежало в огромном четырехугольном конверте, запечатанном тремя гербовыми печатями. Дюран тотчас узнал трех золотых ослов в красном поле, герб графини де Сент-Анилль.
   – Известия от графини!.. – вскричал он. – Я это знал… Такая знатная дама!..
   Он поспешно сорвал три печати, но едва взглянул на послание, как его румяное лицо покрылось бледностью. Вот что он прочел:
   «Любезный Дюран,
   Если бы вы прямо роздали в контору министерства двора регента полтораста тысяч ливров, которые вы мне имели любезность дать взаймы, их было бы вполне достаточно, чтобы доставить вашему тестю орден, а вам звание префекта.
   Вы нашли, впрочем, лучшее помещение для ваших денег и прекрасно сделали. Взамен вашего капитала я считаю долгом дать вам добрый совет.
   Не доверяйте вперед знатным и важным дамам, которые таким же образом, как я, будут снимать у вас квартиру, и в особенности не ищите ни меня, ни моей дочери, ни моего управителя… Ваше время драгоценно, а вы истратите его понапрасну на бесполезные поиски.
   Предоставляю вашей известной вежливости заботу расплатиться с моими слугами. Вы отыскали их, следовательно, вы и должны, как благородный человек, вознаградить их за неполученное жалование.
   Торжественно даю вам позволение продать бриллианты, которые оставил у вас Рива в обеспечение моего долга, и заплатить слугам из той суммы, которую вы за них выручите.
   Эти великолепные бриллианты некогда были оценены в шестьсот пятьдесят ливров, но купцы жадны, как вы знаете. Я не сомневаюсь, однако, что если вы постараетесь, то успеете выручить за эти вещи по крайней мере двадцать пять луидоров.
   Прощайте, любезный Дюран; знайте, что я вам искренне предана, и считайте меня всегда готовой к вашим услугам.
   Графиня де Сент-Анилль».
   Когда Дюран окончил чтение, он выронил письмо, упавшее направо. Сам же свалился с кресла налево. С ним сделался удар. К счастью, успели вовремя пустить ему кровь, и он очнулся, или, по крайней мере, вышел из своего апоплексического оцепенения. Целую неделю он жил некоторым образом как автомат, то есть ел, пил, спал, но не осознавал ничего. Наконец его парализованный разум снова прояснился.
   Ужасна была первая минута, когда он очутился лицом к лицу со своими воспоминаниями. Дюран изнемог под тяжестью стыда. Действительно, мы это утверждаем, его приводило в отчаяние не то, что у него украли полтораста тысяч ливров… сумма огромная!.. но то, что он, очертя голову, кинулся в яму, вырытую интриганами, что выстроил целое здание обманчивой мечты на лживых обещаниях, что поверил будущим почестям, разболтал о них и таким образом сделался басней и посмешищем всех своих соседей по улице Бурдоннэ!..