Страница:
Весь следующий день Рауль предавался глубокой озабоченности. Напрасно Венера старалась развлечь его своими ласками. Ее поцелуи не могли прогнать черные думы, омрачившие лицо Рауля. Ему казалось особенно необъяснимым это бессилие, которого он никогда не испытывал прежде. Наконец, после продолжительного размышления, Раулю пришла в голову странная и ужасная мысль, заставившая его задрожать и побледнеть.
«Сонный порошок, примешанный к хересу, который я пью каждый вечер, объяснил бы все! – думал он. – И только одна особа – Венера – может иметь интерес подмешивать этот порошок в мое вино. Если же она делает это, то с какой целью?»
Рассуждения Рауля привели его к заключению, осознать которое он не мог без трепета; однако только оно одно было правдоподобно.
Рауль любил Венеру, любил ее так же горячо, как в день свадьбы. Можно себе представить, как он должен был страдать!
Настал вечер и время ложиться спать, время, столь приятное для Рауля еще несколько дней тому назад.
Он поужинал с аппетитом и, как обычно, поднес к губам рюмку из венецианского хрусталя, которую сама Венера наполнила хересом. Но воспользовавшись минутой, когда молодая жена отошла от него, он вылил вино под стол. Венера не заметила этого. Супруги легли. Рауль притворился, будто тотчас заснул. Какими продолжительными показались ему часы, последовавшие за этой мииутой! Двадцать раз говорил он себе, что скоро рассвет, что прошла уже вся ночь, а Венера не оставляла его. Мысль зта тревожила его, а между тем не прошло еще и часа с тех пор, как началась эта лихорадочная бессонница?.. Сердце Рауля билось так сильно, что Венера, как ему казалось, должна была слышать неровные биения, но молодая женщина, по-видимому, спала.
Вдруг кровь Рауля замерла в жилах. Венера сделала движение, приподнялась, оперлась на локоть и осталась с минуту неподвижной в этой позе. Потом она наклонилась к мужу, как бы желая удостовериться в его сне. Рауль не дышал. Венера приподняла одеяло и соскользнула с постели, медленно, тихо, с чрезвычайной предосторожностью. В комнате было темно. Рауль смотрел открытыми глазами, но не видал ничего. Толстый ковер заглушал шаги голых ног Венеры.
XXXIII. Муж и жена, господин и слуга
XXXIV. Красные кресты
XXXV. Два пикардийца
XXXVI. Приступ
«Сонный порошок, примешанный к хересу, который я пью каждый вечер, объяснил бы все! – думал он. – И только одна особа – Венера – может иметь интерес подмешивать этот порошок в мое вино. Если же она делает это, то с какой целью?»
Рассуждения Рауля привели его к заключению, осознать которое он не мог без трепета; однако только оно одно было правдоподобно.
Рауль любил Венеру, любил ее так же горячо, как в день свадьбы. Можно себе представить, как он должен был страдать!
Настал вечер и время ложиться спать, время, столь приятное для Рауля еще несколько дней тому назад.
Он поужинал с аппетитом и, как обычно, поднес к губам рюмку из венецианского хрусталя, которую сама Венера наполнила хересом. Но воспользовавшись минутой, когда молодая жена отошла от него, он вылил вино под стол. Венера не заметила этого. Супруги легли. Рауль притворился, будто тотчас заснул. Какими продолжительными показались ему часы, последовавшие за этой мииутой! Двадцать раз говорил он себе, что скоро рассвет, что прошла уже вся ночь, а Венера не оставляла его. Мысль зта тревожила его, а между тем не прошло еще и часа с тех пор, как началась эта лихорадочная бессонница?.. Сердце Рауля билось так сильно, что Венера, как ему казалось, должна была слышать неровные биения, но молодая женщина, по-видимому, спала.
Вдруг кровь Рауля замерла в жилах. Венера сделала движение, приподнялась, оперлась на локоть и осталась с минуту неподвижной в этой позе. Потом она наклонилась к мужу, как бы желая удостовериться в его сне. Рауль не дышал. Венера приподняла одеяло и соскользнула с постели, медленно, тихо, с чрезвычайной предосторожностью. В комнате было темно. Рауль смотрел открытыми глазами, но не видал ничего. Толстый ковер заглушал шаги голых ног Венеры.
XXXIII. Муж и жена, господин и слуга
Прошло секунды четыре, Рауль не знал, тут ли еще его жена или уже вышла. Наконец он услыхал легкий, почти неслышный шум растворяющейся двери, петли которой старательно были смазаны маслом. Эта дверь вела в уборную, из которой шла лестница в сад. Возле уборной находилась другая такая же комната, окном в сад, но без выхода. Рауль слышал, как Венера затворила за собой дверь и заперла ее задвижкой. Он бросился с постели, подбежал к двери и приложился к ней ухом.
Неприметная щель, в которую пробился слабый свет, позволила ему убедиться, что Венера зажгла свечу. По всей вероятности, молодая женщина одевалась. Через несколько минут свет погас. Рауль слышал, как растворилась и затворилась вторая дверь, выходившая на лестницу. Венера ушла, но куда? Следовать за ней в эту ночь было невозможно. Рауль это понял, как только вошел во вторую комнату; точно так же, как прежде прикладывался он ухом к двери, теперь приложил свое пылающее лицо к окну, усиливаясь проникнуть сквозь густой мрак, облекавший сад, потому что на небе не сияло ни одной звезды. Раулю казалось, будто он видит в темноте белую фигуру; но эта фигура тотчас же исчезла по направлению к калитке, которая из сада вела в узкий переулок, находившийся позади отеля.
Отсутствие Венеры продолжалось три часа. Три века тоски для Рауля! Наконец легкий шум в уборной указал на возвращение молодой женщины. Рауль бросился на постель, позаботившись занять то же положение, какое занимал в ту минуту, когда Венера оставила его одного.
Прошло несколько минут. Потом Венера, ловкая и гибкая, как змея, приподняла одеяло и скользнула в постель, а Рауль притворился, будто не слышал, как она вошла в комнату, Нужно ли прибавлять, что остаток ночи прошел как начало: кавалеру и в голову не пришло постараться заснуть.
Когда Венера проснулась, было уже поздно. Рауль лежал с закрытыми глазами, как будто в спокойном сне. Венера наклонилась к нему и поцеловала его в лоб и в губы. Рауль раскрыл глаза и сделал вид, будто только что проснулся.
– Как, уже день! – проговорил он, приподнимаясь.
Венера взглянула на него и слабо вскрикнула.
– Что с тобою? – спросил Рауль.
– Как ты бледен! – сказала Венера.
– Я?
– Да! Мой бедный друг, верно, ты нездоров?
– Совсем нет.
– Или дурно спал?
– Ну что ты! – отрицал молодой человек, смеясь. – Сон мой не прерывался ни на секунду…
– Но отчего же ты так бледен?
– Не знаю… Может быть, от чрезмерной любви…
– Точно, может быть… – отвечала Венера с улыбкой упоенной вакханки. – Надо любить меня поменьше, мой милый Рауль!.. Говорят, что любовь убивает…
– Что за беда! От чрезмерной любви приятно умереть…
– Но я не хочу, чтобы ты умер!.. Я хочу, чтобы ты жил, мой Рауль, долго, долго и любил меня всегда.
Мы не сумеем дать понятие о восхитительном выражении, с каким Венера произнесла эти очаровательные слова, о пылкой нежности, сиявшей в ее прекрасных глазах!.. Рауль слушал, смотрел на жену и не мог сопоставить ни этих слов, ни этих взглядов с тем, что происходило несколько часов назад. Ему казалось, что рассудок его помрачился в запутанном лабиринте противоречивых мыслей,
«Надо положить этому конец! – думал он. – И скорее, потому что если это продолжится, я сойду с ума!..»
В этот день, когда Венера вышла из дома, Рауль, оставшись один, позвонил. Жак тотчас явился.
– Друг мой, – сказал ему Рауль, – ступай и скажи привратнику, что сегодня я не принимаю никого… Разошли всех слуг под каким-нибудь предлогом и вернись сюда. Я хочу поговорить с тобой, и никто не должен помешать нам или слышать наш разговор.
Жак повиновался. Через четверть часа он вернулся.
– Жак, – сказал ему Рауль, – я думаю, что ты меня любишь…
– Больше всего на свете, – отвечал слуга растроганным голосом.
– И ты мне предан?
– На жизнь и на смерть… Если я должен убить себя, чтобы доказать вам это, вам стоит только сказать слово.
– Есть другой способ, которым ты можешь доказать мне свою преданность…
– Какой, кавалер?
– Слепое повиновение… Нерушимая скромность…
– Ах! Этого слишком мало! – прошептал Жак. – Повинуешься тому, кто имеет право приказывать… Бываешь скромен, когда это нужно… Но с радостью убиваешь себя только для тех, кого любишь…
Рауль не мог удержаться от улыбки.
– Мой бедный Жак, утешься, – сказал он. – Очень может случиться, что скоро я подвергну жизнь твою опасности.
– А! Тем лучше! – вскричал Жак.
– Но пока выслушай меня… Я поверю тебе тайну…
– Тайну!
– Да, и такую важную, что если я стану подозревать, что кто-нибудь угадал ее, я убью этого человека.
– Я могу избавить вас от этого труда, – перебил Жак, – я не очень силен, но ловок… И в случае нужды сумею совладать со шпагой или с пистолетом…
– Жак, – продолжал Рауль медленным и печальным голосом, – Жак, я очень несчастен…
Молодой камердинер вздрогнул.
– Несчастны! – повторил он с изумлением.
Рауль сделал утвердительный знак.
– Отчего же?..
– Я люблю мою жену… И думаю, что она меня обманывает…
Жак покачал головой с недоверчивым видом.
– О! Это невозможно! – сказал он.
– Невозможно? Почему же?
– Потому что вы красивее, благороднее, лучше всех мужчин на свете; не любить вас невозможно, а когда любишь, невозможно обманывать.
Грустная улыбка мелькнула на губах Рауля.
– Мой бедный Жак, – отвечал он, – к несчастью, не все так думают, как ты…
– Во всяком случае я ручаюсь, что мадам де ла Транблэ одного мнения со мной…
– Дай Бог!.. Но я имею причины сомневаться… И чтобы рассеять сомнения, которые меня убивают, нужен мне ты…
– Что должен я сделать, кавалер?
– Прежде всего тебе надо знать, что случилось.
Рауль рассказал Жаку все. Жак выслушал его с безмолвным, но очевидным испугом, ясно отразившимся на его лице.
– Ты понимаешь, – сказал Рауль в заключение, – что мне решительно невозможно самому следовать за моей женой так близко, чтобы узнать, куда она уходит… Я могу возбудить в ней подозрения и тогда, разумеется, ничего не узнаю… Ты понимаешь также, что я хочу все узнать, потому что, если она меня обманывает, я должен отомстить…
– Это ясно! – подтвердил Жак.
– Каждую ночь, – продолжал Рауль, – моя жена уходит из уборной по лестнице, через сад в калитку… Надо, чтобы ты спрятался в переулке возле этой калитки на одну ночь, а если окажется необходимым, то ты будешь караулить хоть десять ночей кряду… Ты последуешь за моей женой и дашь мне точный отчет в том, что ты увидишь…
– Будет исполнено…
– Начни сегодня же.
– Прежде чем пробьет полночь, я буду на своем месте…
– Всего более необходимо, чтобы она никоим образом не могла подозревать о твоем присутствии…
– Можете быть спокойны… Я буду совершенно невидим и между тем сумею следовать за мадам как тень.
– Дай Бог, – прошептал Рауль, – чтобы мы нашли ее невинной…
На это Жак ничего не отвечал. Простой здравый смысл красноречиво говорил ему, что жена усыпляет своего мужа наркотическими средствами, наверно, не затем, чтоб совершать ночью, и так таинственно, добродетельные поступки.
– Итак, нынешней ночью… – сказал кавалер.
– Положитесь на меня, – отвечал Жак.
Неприметная щель, в которую пробился слабый свет, позволила ему убедиться, что Венера зажгла свечу. По всей вероятности, молодая женщина одевалась. Через несколько минут свет погас. Рауль слышал, как растворилась и затворилась вторая дверь, выходившая на лестницу. Венера ушла, но куда? Следовать за ней в эту ночь было невозможно. Рауль это понял, как только вошел во вторую комнату; точно так же, как прежде прикладывался он ухом к двери, теперь приложил свое пылающее лицо к окну, усиливаясь проникнуть сквозь густой мрак, облекавший сад, потому что на небе не сияло ни одной звезды. Раулю казалось, будто он видит в темноте белую фигуру; но эта фигура тотчас же исчезла по направлению к калитке, которая из сада вела в узкий переулок, находившийся позади отеля.
Отсутствие Венеры продолжалось три часа. Три века тоски для Рауля! Наконец легкий шум в уборной указал на возвращение молодой женщины. Рауль бросился на постель, позаботившись занять то же положение, какое занимал в ту минуту, когда Венера оставила его одного.
Прошло несколько минут. Потом Венера, ловкая и гибкая, как змея, приподняла одеяло и скользнула в постель, а Рауль притворился, будто не слышал, как она вошла в комнату, Нужно ли прибавлять, что остаток ночи прошел как начало: кавалеру и в голову не пришло постараться заснуть.
Когда Венера проснулась, было уже поздно. Рауль лежал с закрытыми глазами, как будто в спокойном сне. Венера наклонилась к нему и поцеловала его в лоб и в губы. Рауль раскрыл глаза и сделал вид, будто только что проснулся.
– Как, уже день! – проговорил он, приподнимаясь.
Венера взглянула на него и слабо вскрикнула.
– Что с тобою? – спросил Рауль.
– Как ты бледен! – сказала Венера.
– Я?
– Да! Мой бедный друг, верно, ты нездоров?
– Совсем нет.
– Или дурно спал?
– Ну что ты! – отрицал молодой человек, смеясь. – Сон мой не прерывался ни на секунду…
– Но отчего же ты так бледен?
– Не знаю… Может быть, от чрезмерной любви…
– Точно, может быть… – отвечала Венера с улыбкой упоенной вакханки. – Надо любить меня поменьше, мой милый Рауль!.. Говорят, что любовь убивает…
– Что за беда! От чрезмерной любви приятно умереть…
– Но я не хочу, чтобы ты умер!.. Я хочу, чтобы ты жил, мой Рауль, долго, долго и любил меня всегда.
Мы не сумеем дать понятие о восхитительном выражении, с каким Венера произнесла эти очаровательные слова, о пылкой нежности, сиявшей в ее прекрасных глазах!.. Рауль слушал, смотрел на жену и не мог сопоставить ни этих слов, ни этих взглядов с тем, что происходило несколько часов назад. Ему казалось, что рассудок его помрачился в запутанном лабиринте противоречивых мыслей,
«Надо положить этому конец! – думал он. – И скорее, потому что если это продолжится, я сойду с ума!..»
В этот день, когда Венера вышла из дома, Рауль, оставшись один, позвонил. Жак тотчас явился.
– Друг мой, – сказал ему Рауль, – ступай и скажи привратнику, что сегодня я не принимаю никого… Разошли всех слуг под каким-нибудь предлогом и вернись сюда. Я хочу поговорить с тобой, и никто не должен помешать нам или слышать наш разговор.
Жак повиновался. Через четверть часа он вернулся.
– Жак, – сказал ему Рауль, – я думаю, что ты меня любишь…
– Больше всего на свете, – отвечал слуга растроганным голосом.
– И ты мне предан?
– На жизнь и на смерть… Если я должен убить себя, чтобы доказать вам это, вам стоит только сказать слово.
– Есть другой способ, которым ты можешь доказать мне свою преданность…
– Какой, кавалер?
– Слепое повиновение… Нерушимая скромность…
– Ах! Этого слишком мало! – прошептал Жак. – Повинуешься тому, кто имеет право приказывать… Бываешь скромен, когда это нужно… Но с радостью убиваешь себя только для тех, кого любишь…
Рауль не мог удержаться от улыбки.
– Мой бедный Жак, утешься, – сказал он. – Очень может случиться, что скоро я подвергну жизнь твою опасности.
– А! Тем лучше! – вскричал Жак.
– Но пока выслушай меня… Я поверю тебе тайну…
– Тайну!
– Да, и такую важную, что если я стану подозревать, что кто-нибудь угадал ее, я убью этого человека.
– Я могу избавить вас от этого труда, – перебил Жак, – я не очень силен, но ловок… И в случае нужды сумею совладать со шпагой или с пистолетом…
– Жак, – продолжал Рауль медленным и печальным голосом, – Жак, я очень несчастен…
Молодой камердинер вздрогнул.
– Несчастны! – повторил он с изумлением.
Рауль сделал утвердительный знак.
– Отчего же?..
– Я люблю мою жену… И думаю, что она меня обманывает…
Жак покачал головой с недоверчивым видом.
– О! Это невозможно! – сказал он.
– Невозможно? Почему же?
– Потому что вы красивее, благороднее, лучше всех мужчин на свете; не любить вас невозможно, а когда любишь, невозможно обманывать.
Грустная улыбка мелькнула на губах Рауля.
– Мой бедный Жак, – отвечал он, – к несчастью, не все так думают, как ты…
– Во всяком случае я ручаюсь, что мадам де ла Транблэ одного мнения со мной…
– Дай Бог!.. Но я имею причины сомневаться… И чтобы рассеять сомнения, которые меня убивают, нужен мне ты…
– Что должен я сделать, кавалер?
– Прежде всего тебе надо знать, что случилось.
Рауль рассказал Жаку все. Жак выслушал его с безмолвным, но очевидным испугом, ясно отразившимся на его лице.
– Ты понимаешь, – сказал Рауль в заключение, – что мне решительно невозможно самому следовать за моей женой так близко, чтобы узнать, куда она уходит… Я могу возбудить в ней подозрения и тогда, разумеется, ничего не узнаю… Ты понимаешь также, что я хочу все узнать, потому что, если она меня обманывает, я должен отомстить…
– Это ясно! – подтвердил Жак.
– Каждую ночь, – продолжал Рауль, – моя жена уходит из уборной по лестнице, через сад в калитку… Надо, чтобы ты спрятался в переулке возле этой калитки на одну ночь, а если окажется необходимым, то ты будешь караулить хоть десять ночей кряду… Ты последуешь за моей женой и дашь мне точный отчет в том, что ты увидишь…
– Будет исполнено…
– Начни сегодня же.
– Прежде чем пробьет полночь, я буду на своем месте…
– Всего более необходимо, чтобы она никоим образом не могла подозревать о твоем присутствии…
– Можете быть спокойны… Я буду совершенно невидим и между тем сумею следовать за мадам как тень.
– Дай Бог, – прошептал Рауль, – чтобы мы нашли ее невинной…
На это Жак ничего не отвечал. Простой здравый смысл красноречиво говорил ему, что жена усыпляет своего мужа наркотическими средствами, наверно, не затем, чтоб совершать ночью, и так таинственно, добродетельные поступки.
– Итак, нынешней ночью… – сказал кавалер.
– Положитесь на меня, – отвечал Жак.
XXXIV. Красные кресты
Вскоре после этого разговора возвратилась Венера. Она была весела и очаровательна. Никогда с большей нежностью не обвивала она Рауля длинными, шелковыми и золотыми изгибами того пояса, который она заняла у своей мифологической соплеменницы, сладострастной богини Венеры.
«Она невинна, – думал Рауль. – Или, подобно древней сирене, обольщает меня затем, чтобы вернее погубить».
Вечером, как накануне, Рауль притворился, будто выпил херес, но вместо того плеснул его под стол. Все произошло точно таким же образом, как и в прошлые ночи.
Молодая женщина несколько позднее полуночи встала с супружеского ложа, вышла из спальни и заперла задвижкой дверь уборной. Рауль бросился смотреть и скоро увидал, как белая тень проскользнула между темных деревьев сада.
«Если Жак на своем посту, – думал Рауль, – завтра утром я узнаю все».
Прошло три часа. Потом Венера вернулась на свое место и заснула спокойным и глубоким сном возле своего мужа, который сходил с ума от тоски и бешенства.
Наконец настал день. Оставив Венеру, Рауль встал и поспешно оделся. Первое лицо, встретившееся с ним в передней, был Жак.
– Ну что? – поспешно спросил Рауль.
– Я исполнил все как мог… – отвечал камердинер.
– Ты был там?
– Был.
– Ты шел следом?
– Шел.
– И ты знаешь?..
– Знаю, куда ходит мадам каждую ночь…
– А! Наконец! – вскричал Рауль.
– Но, – продолжал Жак, – если я знаю, куда она ходит, то еще не знаю, зачем. Хотя, – прибавил он, понизив голос, – боюсь угадать…
– Объяснись.
– Если бы вы потрудились выйти со мной на минуту, мои объяснения показались бы вам яснее.
– Дай мне шляпу и шпагу, и пойдем.
Жак принес эти вещи и повел своего господина через сад к калитке, вынул из кармана ключ, вложил его в замок и отворил. Очутившись в переулке, он сказал Раулю:
– Не угодно ли вам взглянуть наверх?
Рауль поднял глаза. Липа, посаженная в саду, недалеко от калитки, простирала через стену свои ветви, от которых образовывалась густая тень почти во всю ширину переулка. На одной из этих ветвей висела веревка.
– Что это такое? – спросил Рауль.
– Это моя обсерватория…
– Что ты хочешь сказать?
– Вчера, получив приказание от вас, я пришел разведать местность… Переулок простирается направо и налево, с двух сторон идут сплошные стены, нет ни одного углубления, где бы можно было спрятаться… Я не знал, в какую сторону пойдет мадам, когда выйдет из сада, и сказал себе, что как бы я ни переодевался, очень может быть, что она пройдет мимо меня, может заметить присутствие человека в переулке, испугаться и тотчас же вернуться в отель… Это меня встревожило, и я не знал, как мне выпутаться из этого затруднительного положения, как вдруг мне пришло в голову, что ничего не может быть легче, как поместиться на стене, прямо над калиткой, и когда мадам выйдет из сада и отойдет шагов на сто, пойти за ней следом, не опасаясь быть замеченным. Сверх того, я придумал привязать эту веревку, чтобы соскользнуть на землю без малейшего шума.
– Мысль хорошая, – сказал Рауль.
– И удалась как нельзя лучше. Я видел, как мадам вышла в сад, растворила калитку и пошла по переулку налево. Когда мне показалось, что она отошла на достаточное расстояние, я спустился и пошел за ней, держась около стены, чтобы мадам де ла Транблэ не так легко меня приметила, если бы обернулась…
Говоря это, Жак повел своего барина по тому направлению, по которому шла Венера прошлой ночью. В конце переулка Жак повернул направо и продолжал свой рассказ, на минуту прерванный.
– Когда я дошел до этого угла, – сказал он, – мадам исчезла…
– Исчезла?! – вскричал Рауль.
– Подождите, кавалер, подождите… Я не видел ее более по той простой причине, что она села в портшез, быстро удалившийся… Я пошел за портшезом…
Жак перестал говорить, но все продолжал идти. Дорога, по которой следовали господин и слуга, шла по переулку более узкому, чем первый, и пересекаемому, справа и слева, другими переулками, которые делали легким обход вокруг множества садов и небольших домиков. Жак шел медленно и рассматривал стены с особенным вниманием.
– Чего ты ищешь? – спросил Рауль.
Жак сделал еще несколько шагов, потом отвечал, указывая на небольшой красный крест, грубо начертанный на белой стене в том месте, где новый выход перерезал переулок под прямым углом.
– Вот чего я искал…
– Что значит этот крест?
– Я сделал этот знак ночью, чтобы узнать дорогу, по которой шел… Когда я был ребенком и ходил отыскивать птиц в кустарниках, я непременно делал знаки ножом на коре деревьев, и потом мне стоило только присматриваться к этим знакам, чтобы отыскать дорогу. Другие дети, не следовавшие моему примеру, бывало, часто сбивались с пути, а я никогда…
В самом деле, без красных крестов, которые Жак начертал в разных местах, ему было бы невозможно узнать дорогу среди лабиринта узких переулков и высоких стен.
Господин и слуга шли около двадцати минут. Потом Жак остановился. Они дошли до калитки, пробитой в очень высокой стене. Посреди этой калитки тоже был начертан красный крест, побольше всех других.
– Вот сюда вошли носильщики портшеза, – сказал Жак, – я спрятался за угол и ждал… Часа через два с половиной носильщики вышли и вернулись той же дорогой. Возле вашего отеля мадам де ла Транблэ выскочила из портшеза и пошла домой… Вот все, что я знаю пока…
Узнать место, куда отправлялась Венера, конечно, значило что-нибудь, но этого было недостаточно. Рауль и Жак прошли вдоль всей стены, в которой находилась калитка, потом обошли сад, который казался огромным, и вышли на улицу Серизэ. Там перед отелем находилась широкая и высокая решетка, укрепленная между двумя каменными столбами довольно величественной наружности. Эта решетка закрывала парадный вход и была заделана очень толстыми досками, конечно, затем, чтобы нельзя было увидеть дом. Железная цепь была проведена к колокольчику, чтобы предупреждать жителей о прибытии гостей. Этот дом, у которого даже крыша была едва заметна, стоял совершенно отдельно, и у соседей невозможно было собрать о нем никаких сведений.
– Жак, – сказал Рауль, – я доволен тобой… Но ты должен продолжать…
Слуга сделал утвердительный знак.
– Ты понимаешь все, что еще остается нам узнать? – продолжал Рауль.
– Во-первых, – отвечал Жак, – мы должны узнать, как зовут того, кому принадлежит этот сад и отель…
– Может быть, это имя объяснит мне многое…
– Я узнаю, кавалер…
– Когда?
– Как можно скорее… До вечера, если смогу…
– Хорошо.
– Нужен я вам теперь?
– К чему этот вопрос?
– Потому что в противном случае я остался бы здесь…
– Останься!
И Рауль один вернулся в свой дом.
«Она невинна, – думал Рауль. – Или, подобно древней сирене, обольщает меня затем, чтобы вернее погубить».
Вечером, как накануне, Рауль притворился, будто выпил херес, но вместо того плеснул его под стол. Все произошло точно таким же образом, как и в прошлые ночи.
Молодая женщина несколько позднее полуночи встала с супружеского ложа, вышла из спальни и заперла задвижкой дверь уборной. Рауль бросился смотреть и скоро увидал, как белая тень проскользнула между темных деревьев сада.
«Если Жак на своем посту, – думал Рауль, – завтра утром я узнаю все».
Прошло три часа. Потом Венера вернулась на свое место и заснула спокойным и глубоким сном возле своего мужа, который сходил с ума от тоски и бешенства.
Наконец настал день. Оставив Венеру, Рауль встал и поспешно оделся. Первое лицо, встретившееся с ним в передней, был Жак.
– Ну что? – поспешно спросил Рауль.
– Я исполнил все как мог… – отвечал камердинер.
– Ты был там?
– Был.
– Ты шел следом?
– Шел.
– И ты знаешь?..
– Знаю, куда ходит мадам каждую ночь…
– А! Наконец! – вскричал Рауль.
– Но, – продолжал Жак, – если я знаю, куда она ходит, то еще не знаю, зачем. Хотя, – прибавил он, понизив голос, – боюсь угадать…
– Объяснись.
– Если бы вы потрудились выйти со мной на минуту, мои объяснения показались бы вам яснее.
– Дай мне шляпу и шпагу, и пойдем.
Жак принес эти вещи и повел своего господина через сад к калитке, вынул из кармана ключ, вложил его в замок и отворил. Очутившись в переулке, он сказал Раулю:
– Не угодно ли вам взглянуть наверх?
Рауль поднял глаза. Липа, посаженная в саду, недалеко от калитки, простирала через стену свои ветви, от которых образовывалась густая тень почти во всю ширину переулка. На одной из этих ветвей висела веревка.
– Что это такое? – спросил Рауль.
– Это моя обсерватория…
– Что ты хочешь сказать?
– Вчера, получив приказание от вас, я пришел разведать местность… Переулок простирается направо и налево, с двух сторон идут сплошные стены, нет ни одного углубления, где бы можно было спрятаться… Я не знал, в какую сторону пойдет мадам, когда выйдет из сада, и сказал себе, что как бы я ни переодевался, очень может быть, что она пройдет мимо меня, может заметить присутствие человека в переулке, испугаться и тотчас же вернуться в отель… Это меня встревожило, и я не знал, как мне выпутаться из этого затруднительного положения, как вдруг мне пришло в голову, что ничего не может быть легче, как поместиться на стене, прямо над калиткой, и когда мадам выйдет из сада и отойдет шагов на сто, пойти за ней следом, не опасаясь быть замеченным. Сверх того, я придумал привязать эту веревку, чтобы соскользнуть на землю без малейшего шума.
– Мысль хорошая, – сказал Рауль.
– И удалась как нельзя лучше. Я видел, как мадам вышла в сад, растворила калитку и пошла по переулку налево. Когда мне показалось, что она отошла на достаточное расстояние, я спустился и пошел за ней, держась около стены, чтобы мадам де ла Транблэ не так легко меня приметила, если бы обернулась…
Говоря это, Жак повел своего барина по тому направлению, по которому шла Венера прошлой ночью. В конце переулка Жак повернул направо и продолжал свой рассказ, на минуту прерванный.
– Когда я дошел до этого угла, – сказал он, – мадам исчезла…
– Исчезла?! – вскричал Рауль.
– Подождите, кавалер, подождите… Я не видел ее более по той простой причине, что она села в портшез, быстро удалившийся… Я пошел за портшезом…
Жак перестал говорить, но все продолжал идти. Дорога, по которой следовали господин и слуга, шла по переулку более узкому, чем первый, и пересекаемому, справа и слева, другими переулками, которые делали легким обход вокруг множества садов и небольших домиков. Жак шел медленно и рассматривал стены с особенным вниманием.
– Чего ты ищешь? – спросил Рауль.
Жак сделал еще несколько шагов, потом отвечал, указывая на небольшой красный крест, грубо начертанный на белой стене в том месте, где новый выход перерезал переулок под прямым углом.
– Вот чего я искал…
– Что значит этот крест?
– Я сделал этот знак ночью, чтобы узнать дорогу, по которой шел… Когда я был ребенком и ходил отыскивать птиц в кустарниках, я непременно делал знаки ножом на коре деревьев, и потом мне стоило только присматриваться к этим знакам, чтобы отыскать дорогу. Другие дети, не следовавшие моему примеру, бывало, часто сбивались с пути, а я никогда…
В самом деле, без красных крестов, которые Жак начертал в разных местах, ему было бы невозможно узнать дорогу среди лабиринта узких переулков и высоких стен.
Господин и слуга шли около двадцати минут. Потом Жак остановился. Они дошли до калитки, пробитой в очень высокой стене. Посреди этой калитки тоже был начертан красный крест, побольше всех других.
– Вот сюда вошли носильщики портшеза, – сказал Жак, – я спрятался за угол и ждал… Часа через два с половиной носильщики вышли и вернулись той же дорогой. Возле вашего отеля мадам де ла Транблэ выскочила из портшеза и пошла домой… Вот все, что я знаю пока…
Узнать место, куда отправлялась Венера, конечно, значило что-нибудь, но этого было недостаточно. Рауль и Жак прошли вдоль всей стены, в которой находилась калитка, потом обошли сад, который казался огромным, и вышли на улицу Серизэ. Там перед отелем находилась широкая и высокая решетка, укрепленная между двумя каменными столбами довольно величественной наружности. Эта решетка закрывала парадный вход и была заделана очень толстыми досками, конечно, затем, чтобы нельзя было увидеть дом. Железная цепь была проведена к колокольчику, чтобы предупреждать жителей о прибытии гостей. Этот дом, у которого даже крыша была едва заметна, стоял совершенно отдельно, и у соседей невозможно было собрать о нем никаких сведений.
– Жак, – сказал Рауль, – я доволен тобой… Но ты должен продолжать…
Слуга сделал утвердительный знак.
– Ты понимаешь все, что еще остается нам узнать? – продолжал Рауль.
– Во-первых, – отвечал Жак, – мы должны узнать, как зовут того, кому принадлежит этот сад и отель…
– Может быть, это имя объяснит мне многое…
– Я узнаю, кавалер…
– Когда?
– Как можно скорее… До вечера, если смогу…
– Хорошо.
– Нужен я вам теперь?
– К чему этот вопрос?
– Потому что в противном случае я остался бы здесь…
– Останься!
И Рауль один вернулся в свой дом.
XXXV. Два пикардийца
Минут десять или четверть часа Жак ходил взад и вперед перед решеткой. Добрый слуга придумывал какой бы то ни было предлог, хороший, сносный или дурной, с помощью которого можно было бы попасть в этот дом, так крепко запертый. Долго думал он, но не мог придумать ничего. Наконец, утомившись этой бесплодной озабоченностью, Жак сделал движение, ясно выражавшее: «Предоставим все случаю!»
И он сильно дернул за цепь, о которой мы говорили. Колокольчик зазвенел пронзительно посреди тишины, царствовавшей на улице.
Через минуту калитка возле больших ворот повернулась на своих заржавленных петлях, и Жак очутился лицом к лицу с привратником, низеньким человечком лет пятидесяти с круглым к красным лицом и в поношенной ливрее.
Жак вошел в калитку. Посреди сада находился отель или скорее павильон. К крыльцу вела грабовая аллея. Сад был очень обширным, но совершенно заброшенным. Грабы и тисы, прежде методически подстригаемые искусным садовником, который придавал им разнообразные формы, теперь распускали направо и налево свои роскошные, но неправильно извивавшиеся ветви. Дикий терновник, крапива, болиголов росли посреди дерна. Густая зеленоватая тина покрывала водоемы, наполовину высохшие и служившие убежищем мириадам лягушек. Ни одна из статуй, стоявших на гранитных пьедесталах, не осталась целой. У одной недоставало носа, у другой – руки, у третьей – головы. Аллеи заросли травой, ползучие растения взобрались даже на развалившиеся ступени крыльца.
Павильон имел полное право не завидовать запущению сада. Крыша его угрожала вот-вот развалиться. Сломанные водосточные трубы позволяли дождевой воде течь вдоль фасада, который она испестрила зеленоватыми полосами. Ставни висели на шатающихся петлях.
Жаку было достаточно одного взгляда, чтобы рассмотреть все эти подробности.
«Странный приют для любви!..» – подумал он, глядя на павильон.
Между тем привратник устремил на него свои маленькие круглые глазки с любопытством и удивлением.
– Извините, – сказал ему Жак, кланяясь чрезвычайно вежливо, – я, может быть, вас и обеспокоил…
– Чего вам нужно? – спросил привратник вместо ответа и довольно грубым тоном.
– Мне дал поручение мой барин к вашему господину… – сказал наудачу Жак.
– К моему господину? – повторил привратник.
– Да.
– У меня нет господина.
– Да?
– Тут, должно быть, ошибка, как видите… прощайте!
– Но…
– Прощайте! Прощайте!
И привратник, без сомнения, твердо решившись не слушать более, толкнул Жака к калитке.
Жаку очень не хотелось идти; однако волей или неволей, а он был вынужден сделать это, но вдруг, как утопающий, ухватился за соломинку.
– Как это странно, – вскричал он, обернувшись, – у вас пикардийское произношение!..
– Это вовсе не странно: я пикардиец…
– Вы? Пикардиец?
– Чистый пикардиец.
– Так же, как и я! Какая встреча! Позвольте пожать вам руку, земляк!..
Привратник не мог отказать в этом Жаку. Тот продолжал:
– Из какого вы места, земляк?
– Из Ипревиля, что возле Кеснуа…
– Скажите пожалуйста! А я из Савилля, в пяти лье оттуда! Знаете ли что, земляк?.. На углу улицы Па-де-ла-Мюль я знаю трактир, в котором подают препорядочное винцо. Не выпить ли нам бутылочку?
Привратник, казалось, колебался. Но Жак вскричал:
– Полноте! Земляки, встречаясь в Париже, никогда не отказываются выпить вместе!..
– Тогда пойдем! – сказал привратник.
С лица его вдруг исчезла напускная грубость, и на нем появилось веселое выражение, ему свойственное.
Земляки вышли. Привратник старательно запер за собой калитку.
«Поймал же я его!» – подумал Жак с неописуемым торжеством.
Он не знал латинской поговорки: «In vino veritas»1, но просто думал: «Когда он подопьет, то будет говорить».
Через несколько минут новые знакомцы уже сидели в скромном трактире, о котором говорил Жак. Он велел подать бутылку аржантейльского вина. За первой бутылкой последовала другая. Раз двадцать и с восторгом земляки пили за здоровье Пикардии и пикардийцев. Когда принесли и раскупорили третью бутылку, товарищ Жака облокотился локтями о стол и сказал с громким хохотом:
– О чем это вы толковали мне сейчас, земляк?
– В самом деле, – сказал Жак, – о чем это я с вами толковал?
– Вы не помните?
– Право, нет!
– Экой вы беспамятный! Вы уверяли меня, будто ваш барин дал вам поручение к моему барину…
– Да, говорил…
– Зачем же вы это говорили?
– Затем, что это правда…
– Шутник!.. Как зовут вашего барина?
Хотя и застигнутый врасплох, Жак, однако, нашел присутствие духа ответить:
– Маркиз де Шомон…
– Может статься, но уж наверно он вам не поручал того, о чем вы говорили…
– Поручал?.. Или не поручал?.. Это зависит от того, кто как понимает дело…
– Объяснитесь.
Жак быстро придумал историю, несколько пригодную на этот случай.
– Маркиз мой. – сказал он, – еще молод…
– А! Тем лучше для него.
– Он любит женщин…
– Это в природе.
– Он большой волокита…
– Это служит ему в похвалу.
– Он желает купить в этом квартале маленький домик… Понимаете, земляк? Маленький домик… Что-нибудь очень таинственное, очень уединенное… Ему нужен такой домик для его любовных приключений…
– Как не понимать? Ваш хозяин молодец!
– Прибавьте к этому, что маркиз ужасно богат, и вы поймете, что он может позволить себе такую прихоть.
– На его месте я завел бы два!
– Не позже как вчера случай привел нас с маркизом на улицу Серизэ… Маркиз остановился перед стеной вашего дома… И увидал, что… не видит ничего!.. «Жак, – сказал он мне, – вот было бы хорошо для меня… Ступай завтра от моего имени к хозяину дома и спроси у него, не хочет ли он продать его мне, прибавив, что я охотно заплачу вдвое против настоящей цены». Вот почему, земляк, я и пришел сегодня и сказал вам, что мой барин дал мне поручение к вашему… видите: я говорил правду…
– Да, вы говорили правду, сознаюсь в том, и теперь все понимаю… Стоило только объясниться.
– Теперь я думаю, что вы не откажетесь ответить мне…
– Я могу только повторить вам то, что уже говорил…
– У вас нет господина?
– Нет.
– Это невозможно!
– А между тем так…
– Однако дом…
– Необитаем.
– С каких же пор?
– Да уж лет тридцать…
– И вы живете в нем один?
– Даже и я не живу. Я занимаю маленький павильон в углу сада.
– Но дом принадлежит же кому-нибудь.
– Да, но только не господину…
– Кому же?
– Госпоже.
– Как ее зовут?
– Баронессой де Кайлу.
– Она молода?
– Девяносто лет.
– Где же живет эта баронесса?
– Недалеко отсюда, на Королевской площади.
– Продает она этот дом?
– Нет.
– Вы уверены?
– Как нельзя больше.
– Но если, например, предложить ей хорошую цену?
– Ничто не поможет.
– Почему же?
– У ней больше трехсот тысяч ливров годового дохода, и в ее лета зачем ей увеличивать свое богатство…
– Справедливо. А дети у ней есть?
– Одна дочь.
– А внуки?
– Один… Но довольно вопросов… У меня пересохло в горле… Выпьем…
Спросили еще несколько новых бутылок и опять выпили за здоровье Пикардии и пикардийцев. Через несколько времени маленький человечек с красным лицом был так пьян, что не мог более держаться на ногах. Он называл Жака своим племянником и расточал ему самые нежные имена. Но больше Жаку не удалось добиться от него ни одного слова, которое имело бы тень здравого смысла, или же получить какие-нибудь полезные и важные сведения.
Увидев это, Жак оставил пьяницу протрезвиться, расплатился с трактирщиком и отправился отдать своему хозяину отчет в том, что ему удалось узнать.
И он сильно дернул за цепь, о которой мы говорили. Колокольчик зазвенел пронзительно посреди тишины, царствовавшей на улице.
Через минуту калитка возле больших ворот повернулась на своих заржавленных петлях, и Жак очутился лицом к лицу с привратником, низеньким человечком лет пятидесяти с круглым к красным лицом и в поношенной ливрее.
Жак вошел в калитку. Посреди сада находился отель или скорее павильон. К крыльцу вела грабовая аллея. Сад был очень обширным, но совершенно заброшенным. Грабы и тисы, прежде методически подстригаемые искусным садовником, который придавал им разнообразные формы, теперь распускали направо и налево свои роскошные, но неправильно извивавшиеся ветви. Дикий терновник, крапива, болиголов росли посреди дерна. Густая зеленоватая тина покрывала водоемы, наполовину высохшие и служившие убежищем мириадам лягушек. Ни одна из статуй, стоявших на гранитных пьедесталах, не осталась целой. У одной недоставало носа, у другой – руки, у третьей – головы. Аллеи заросли травой, ползучие растения взобрались даже на развалившиеся ступени крыльца.
Павильон имел полное право не завидовать запущению сада. Крыша его угрожала вот-вот развалиться. Сломанные водосточные трубы позволяли дождевой воде течь вдоль фасада, который она испестрила зеленоватыми полосами. Ставни висели на шатающихся петлях.
Жаку было достаточно одного взгляда, чтобы рассмотреть все эти подробности.
«Странный приют для любви!..» – подумал он, глядя на павильон.
Между тем привратник устремил на него свои маленькие круглые глазки с любопытством и удивлением.
– Извините, – сказал ему Жак, кланяясь чрезвычайно вежливо, – я, может быть, вас и обеспокоил…
– Чего вам нужно? – спросил привратник вместо ответа и довольно грубым тоном.
– Мне дал поручение мой барин к вашему господину… – сказал наудачу Жак.
– К моему господину? – повторил привратник.
– Да.
– У меня нет господина.
– Да?
– Тут, должно быть, ошибка, как видите… прощайте!
– Но…
– Прощайте! Прощайте!
И привратник, без сомнения, твердо решившись не слушать более, толкнул Жака к калитке.
Жаку очень не хотелось идти; однако волей или неволей, а он был вынужден сделать это, но вдруг, как утопающий, ухватился за соломинку.
– Как это странно, – вскричал он, обернувшись, – у вас пикардийское произношение!..
– Это вовсе не странно: я пикардиец…
– Вы? Пикардиец?
– Чистый пикардиец.
– Так же, как и я! Какая встреча! Позвольте пожать вам руку, земляк!..
Привратник не мог отказать в этом Жаку. Тот продолжал:
– Из какого вы места, земляк?
– Из Ипревиля, что возле Кеснуа…
– Скажите пожалуйста! А я из Савилля, в пяти лье оттуда! Знаете ли что, земляк?.. На углу улицы Па-де-ла-Мюль я знаю трактир, в котором подают препорядочное винцо. Не выпить ли нам бутылочку?
Привратник, казалось, колебался. Но Жак вскричал:
– Полноте! Земляки, встречаясь в Париже, никогда не отказываются выпить вместе!..
– Тогда пойдем! – сказал привратник.
С лица его вдруг исчезла напускная грубость, и на нем появилось веселое выражение, ему свойственное.
Земляки вышли. Привратник старательно запер за собой калитку.
«Поймал же я его!» – подумал Жак с неописуемым торжеством.
Он не знал латинской поговорки: «In vino veritas»1, но просто думал: «Когда он подопьет, то будет говорить».
Через несколько минут новые знакомцы уже сидели в скромном трактире, о котором говорил Жак. Он велел подать бутылку аржантейльского вина. За первой бутылкой последовала другая. Раз двадцать и с восторгом земляки пили за здоровье Пикардии и пикардийцев. Когда принесли и раскупорили третью бутылку, товарищ Жака облокотился локтями о стол и сказал с громким хохотом:
– О чем это вы толковали мне сейчас, земляк?
– В самом деле, – сказал Жак, – о чем это я с вами толковал?
– Вы не помните?
– Право, нет!
– Экой вы беспамятный! Вы уверяли меня, будто ваш барин дал вам поручение к моему барину…
– Да, говорил…
– Зачем же вы это говорили?
– Затем, что это правда…
– Шутник!.. Как зовут вашего барина?
Хотя и застигнутый врасплох, Жак, однако, нашел присутствие духа ответить:
– Маркиз де Шомон…
– Может статься, но уж наверно он вам не поручал того, о чем вы говорили…
– Поручал?.. Или не поручал?.. Это зависит от того, кто как понимает дело…
– Объяснитесь.
Жак быстро придумал историю, несколько пригодную на этот случай.
– Маркиз мой. – сказал он, – еще молод…
– А! Тем лучше для него.
– Он любит женщин…
– Это в природе.
– Он большой волокита…
– Это служит ему в похвалу.
– Он желает купить в этом квартале маленький домик… Понимаете, земляк? Маленький домик… Что-нибудь очень таинственное, очень уединенное… Ему нужен такой домик для его любовных приключений…
– Как не понимать? Ваш хозяин молодец!
– Прибавьте к этому, что маркиз ужасно богат, и вы поймете, что он может позволить себе такую прихоть.
– На его месте я завел бы два!
– Не позже как вчера случай привел нас с маркизом на улицу Серизэ… Маркиз остановился перед стеной вашего дома… И увидал, что… не видит ничего!.. «Жак, – сказал он мне, – вот было бы хорошо для меня… Ступай завтра от моего имени к хозяину дома и спроси у него, не хочет ли он продать его мне, прибавив, что я охотно заплачу вдвое против настоящей цены». Вот почему, земляк, я и пришел сегодня и сказал вам, что мой барин дал мне поручение к вашему… видите: я говорил правду…
– Да, вы говорили правду, сознаюсь в том, и теперь все понимаю… Стоило только объясниться.
– Теперь я думаю, что вы не откажетесь ответить мне…
– Я могу только повторить вам то, что уже говорил…
– У вас нет господина?
– Нет.
– Это невозможно!
– А между тем так…
– Однако дом…
– Необитаем.
– С каких же пор?
– Да уж лет тридцать…
– И вы живете в нем один?
– Даже и я не живу. Я занимаю маленький павильон в углу сада.
– Но дом принадлежит же кому-нибудь.
– Да, но только не господину…
– Кому же?
– Госпоже.
– Как ее зовут?
– Баронессой де Кайлу.
– Она молода?
– Девяносто лет.
– Где же живет эта баронесса?
– Недалеко отсюда, на Королевской площади.
– Продает она этот дом?
– Нет.
– Вы уверены?
– Как нельзя больше.
– Но если, например, предложить ей хорошую цену?
– Ничто не поможет.
– Почему же?
– У ней больше трехсот тысяч ливров годового дохода, и в ее лета зачем ей увеличивать свое богатство…
– Справедливо. А дети у ней есть?
– Одна дочь.
– А внуки?
– Один… Но довольно вопросов… У меня пересохло в горле… Выпьем…
Спросили еще несколько новых бутылок и опять выпили за здоровье Пикардии и пикардийцев. Через несколько времени маленький человечек с красным лицом был так пьян, что не мог более держаться на ногах. Он называл Жака своим племянником и расточал ему самые нежные имена. Но больше Жаку не удалось добиться от него ни одного слова, которое имело бы тень здравого смысла, или же получить какие-нибудь полезные и важные сведения.
Увидев это, Жак оставил пьяницу протрезвиться, расплатился с трактирщиком и отправился отдать своему хозяину отчет в том, что ему удалось узнать.
XXXVI. Приступ
– Во всем этом есть что-то странное, таинственное, непонятное! – сказал Рауль, выслушав рассказ своего камердинера. – Точно ты уверен, Жак, что не ошибся, пометив красным крестом эту калитку?.. Невероятно, чтобы целью ночных путешествий моей жены был этот разрушенный и необитаемый дом.
– Я могу утверждать только одно, – отвечал Жак, – что я не ошибся; калитка, которую отмстил я красным крестом, именно та, которая отворилась, чтобы впустить портшез мадам де ла Транблэ.
Рауль размышлял несколько минут, потом сказал:
– Жак… Мне остается только одно средство выйти из этой мучительной неизвестности.
– Какое средство, кавалер?
– Войти в этот проклятый дом.
– Когда?
– Нынешней ночью.
– Это трудно…
– Но необходимо…
– Впрочем, и не совсем невозможно…
– Как быть?
– Перелезть через стену, кажется, проще всего…
– Но стена ужасно высока!
– Что нам до высоты, если у нас будет лестница, хорошая веревочная лестница, которую мы прицепим к стене железным крюком… Как это не пришло мне в голову сразу же?.. Дело несравненно легче, чем я думал, и лестница упрощает все затруднения.
– Я могу утверждать только одно, – отвечал Жак, – что я не ошибся; калитка, которую отмстил я красным крестом, именно та, которая отворилась, чтобы впустить портшез мадам де ла Транблэ.
Рауль размышлял несколько минут, потом сказал:
– Жак… Мне остается только одно средство выйти из этой мучительной неизвестности.
– Какое средство, кавалер?
– Войти в этот проклятый дом.
– Когда?
– Нынешней ночью.
– Это трудно…
– Но необходимо…
– Впрочем, и не совсем невозможно…
– Как быть?
– Перелезть через стену, кажется, проще всего…
– Но стена ужасно высока!
– Что нам до высоты, если у нас будет лестница, хорошая веревочная лестница, которую мы прицепим к стене железным крюком… Как это не пришло мне в голову сразу же?.. Дело несравненно легче, чем я думал, и лестница упрощает все затруднения.