де Монтепен Ксавье. Рауль, или Искатель приключений. Книга 2

   Венера тихо высвободила свою руку, встала с дивана, отошла в амбразуру окна, закрыла лицо руками и заплакала. Несколько секунд Дебора была погружена в самое себя и не замечала того, что происходило вокруг нее; но наконец рыдания Венеры вывели ее из любовного экстаза. Она задрожала и, вскочив с дивана с чрезвычайным беспокойством и изумлением, подбежала к своей подруге,
   – Милая сестрица! – сказала она, обнимая ее. – О! Боже мой! Вы плачете! Отчего? Что с вами? Умоляю вас, скажите мне, чем огорчены вы? Я сейчас показала вам свое доверие, вы в свою очередь скажите мне… Откройте скорее тайну, заставляющую вас плакать…
   Венера покачала головой.
   – Не расспрашивайте меня, – сказала она.
   – Отчего?
   – Оттого, что я не могу… Оттого, что не хочу ответить…
   – Если вы не доверяете мне, я настаивать не стану.
   – Я не доверяю?.. Неужели вы думаете, что если причина моих слез касалась бы меня одной, я утаила бы ее от вас?..
   – Уж не обо мне ли вы плачете? – спросила Дебора, Венера кивнула. – Но разве мне угрожает несчастье?
   – Да!.. – прошептала Венера.
   – Друг мой, сестра моя, – сказала тогда Дебора, – именем привязанности, которую я внушаю вам и которую чувствую к вам!.. Именем той жизни, которую вы спасли, говорите со мною откровенно, не оставляйте меня в этой страшной неизвестности!.. Знать, что мне угрожает большая опасность, и не знать, какого она рода, это и слишком много, и слишком мало!.. Надо было или не говорить мне ничего, или теперь не скрывать от меня ничего…
   – Вы этого хотите?
   – Да, хочу или, лучше сказать, умоляю вас!..
   – Помните ли, что было между нами в этой самой комнате несколько дней тому назад?
   – О! Помню как нельзя лучше.
   – Ваша настойчивость, милая сестра, восторжествовала над моим отвращением; я взяла вашу руку и сказала вам: «Что вы хотите узнать?» – «Я хочу узнать, люблю ли я?» – отвечали вы мне. «Да, вы будете любить», – сказала я. «Много?» – «Всей вашей душой». – «А буду ли я любима?» – «Конечно». – «Столько же, сколько буду любить сама?» – «Я так думаю». Вы видите, что малейшие подробности этой сцены остались в моей памяти. Я не забыла ни одного слова из ваших вопросов и моих ответов.
   – Это правда, – прошептала задумчиво Дебора.
   – Я хотела остановиться на этом, – продолжала Венера, – я умоляла вас не расспрашивать меня; но вы хотели узнать больше… Мои просьбы были тщетны, и вы меня спросили: «Выйду я за того человека, которого полюблю и который тоже меня полюбит?» Я должна была отвечать вам то, что прочла на вашей руке, и сказала: «Нет». Вы задрожали… Потом вы спросили меня, уверена ли я в том, что предсказываю вам. «Да, – отвечала я, – уверена, если только мои наблюдения не обманывают меня и мои расчеты не ошибочны»… Но сейчас сомнений у меня нет, потому что на другой день матушка по моей просьбе совещалась со звездами и звезды согласились с линиями вашей руки…
   – В таком случае, – перебила ее Дебора, – надо будет верить всем предсказаниям, которые вы мне сделали г тот день!..
   – Конечно, надо.
   – Вы мне сказали, что человек, которому я отдам свое сердце, существо странное, таинственное, необъяснимое…
   – И опять говорю…
   – Вы видели в будущем ужасное соперничество…
   – Да.
   – Постыдное вероломство.
   – Да.
   – Неизбежную измену.
   – Да.
   – Наконец, страшную развязку, насильственную и преждевременную смерть, убийство…
   – Правда, – отвечала Венера мрачным голосом, – я видела все это, потому что все это справедливо… И я плакала о вас, потому что, узнав сейчас, что вы любите того неизвестного дворянина, этого Рауля де ла Транблэ, я вспомнила неумолимый приговор судьбы и сказала себе, что эта роковая любовь должна навлечь на вашу голову угрожающее вам несчастье…
   – Итак, милая Венера, – спросила Дебора, нежно целуя свою подругу, – это единственная причина горьких слез, которые вы проливали сейчас?
   – Да, это так… – прошептала Венера.
   – Ну, добрая сестрица, успокойтесь, потому что, по моему мнению, все эти опасности существуют только в вашем воображении… Не то чтобы я сомневалась в непогрешимости вашей науки, но мне кажется, что никакое несчастье не может постигнуть влюбленное сердце и что уже сама любовь служит ему защитой!.. Кроме того, я люблю кавалера де ла Транблэ больше жизни и для того, чтобы избегнуть смерти, не откажусь от этой любви…
   – Может быть, вы и правы, милая сестра… Может быть, я и ошибаюсь… Дай Бог, чтобы наука моя была лжива и предсказание ее ложно!.. С какой радостью я стала бы презирать ее, тем более что дело идет о вашем счастье…
   Но Венера про себя прибавила:
   «Я знаю, я чувствую, я вижу, что предсказание справедливо!.. Ужасная и вероломная соперница твоя – это я!.. Рука, которая поразит тебя во мраке, будет моя! Зачем бороться? Судьба нас обеих написана там! Надо покориться велениям рока…»
   Понятно, что с этой минуты разговор между молодыми девушками не мог более продолжаться. Люцифер сослалась на нужные и важные занятия. Она простилась с Деборой, обещав ей прийти на другой день.

XXII. Отказ

   Получив ответ Натана, Рауль де ла Транблэ тотчас отправился на улицу Сент-Онорэ, нарядившийся великолепным образом, чтобы возвысить свои природные преимущества, которыми, как мы знаем, он был щедро одарен. Он надел синий бархатный кафтан с чудными золотыми вышивками. Венецианские кружева красовались на его жабо и манжетах. Ажурные тонкие шелковые чулки обрисовывали его ноги, чрезвычайно стройные. Эфес шпаги сверкал рубинами и бриллиантами, Рауль надел на безымянный палец левой руки солитер в десять тысяч экю и велел запрячь буланых лошадей в парадную карету. Три высоких лакея в галунах по всем швам встали на запятках великолепного экипажа, и молодой человек приказал ехать к дому Натана. Маленький негр, о котором мы уже говорили раньше и который составлял всю мужскую прислугу ростовщика, растворил дверь Раулю и ввел его в тот странный капернаум, который он посещал уже несколько раз.
   Предвидя, что свидание будет торжественно, Натан тоже несколько принарядился. Черный, поношенный бархатный кафтан со стальными пуговицами сменил широкий балахон, в который он обычно одевался. Этот кафтан, слишком широкий для карлика, складками лежал на его двойном горбу. Прибавим к этому, что Натан усиливался придать важное и исполненное достоинства выражение своему лицу, обыкновенно отмеченному саркастической иронией или комической веселостью. Он низко поклонился, когда Рауль вошел в его кабинет.
   – Чему должен я приписать милость, которой вы удостоили меня, прося о свидании, которое вы всегда могли получить и без просьбы?
   – Господин Натан, – возразил Рауль, – мне нужно поговорить с вами о многом… Позвольте мне сначала сесть, а потом мы начнем разговор.
   Жид поспешил придвинуть к своему гостю большое и старое кресло, должно быть, последний остаток великолепия какой-нибудь падшей фамилии.
   – Прошу вас, – сказал он, – отбросить все церемонии и быть у меня как дома… Вы окажете мне этим величайшее удовольствие. – Рауль сел. – Я вас слушаю, – продолжал Натан, – слушаю со всем вниманием и уважением…
   – Как я вам уже писал, – начал Рауль, – разговор наш будет очень серьезен… От него зависит счастье или несчастье всей моей жизни. Все мои надежды в ваших руках… Вы можете осуществить их или безжалостно отвергнуть.
   Рауль остановился на минуту, желая, чтобы слова его успели произвести эффект.
   – До сих пор я еще не понимаю, чего вы желаете от меня, – сказал Натан.
   – Терпение!.. Прошу вас, имейте терпение… Позвольте мне изложить все дело по моему усмотрению…
   – С удовольствием, с величайшим удовольствием. Мой долг слушать вас, пока вам будет угодно говорить…
   – Но сначала несколько предварительных и совершенно необходимых замечаний…
   Натан сделал жест, означавший совершенное согласие. Рауль продолжал:
   – Вы знаете, кто я?
   – Знаю, – отвечал Натан, – вы называетесь кавалером Раулем де ла Транблэ…
   – Я уже говорил вам, что я – последний в моем роде, – продолжал Рауль, – а это род знаменитый и доблестный!..
   – Знаю и это также, – подтвердил Натан.
   – Я молод, – продолжал Рауль, – и многие находят, что у меня неплохая внешность…
   – Слишком скромное выражение! – вскричал Натан. – Вы неоспоримо один из очаровательнейших молодых людей, какие только мне известны.
   – Не хочу льстить себе, – продолжал молодой человек, – но даже мои враги соглашаются, что я в общем-то не глуп…
   – Даже более того, вы очень, очень умны!..
   – Я не говорю уже о храбрости, великодушии, благородстве чувств… Если б я не имел этих качеств, я не был бы дворянином!..
   «Хорошо, – подумал Натан, – что он не считает еще и скромность в числе своих добродетелей!»
   – Что касается состояния, – продолжал Рауль, – то оно пока еще не велико; у меня тысяч четыреста франков, не более… но я имею надежды, которые скоро осуществятся… Дядя мой, маркиз де ла Транблэ, которого я единственный наследник очень стар… Вот в нескольких словах верное изложение моего положения…
   – Оно великолепно! – вскричал Натан. – Вы молоды, знатны, хороши собой, остроумны, богаты уже теперь и вскоре будете еще богаче… Кто не позавидует вам?
   – Так вы полагаете, что в тот день, когда я посватаюсь к какой-нибудь молодой девушке, мне не откажут?
   – Вам? Ни в коем случае!
   – Стало быть, если бы я сделал подобное предложение вам…
   – Мне?
   – Да, вам…
   – Я не могу отвечать на ваш вопрос… Это предположение до такой степени невероятно!
   – Речь идет не о предположении.
   – Что вы хотите этим сказать?
   – Только то, что я страстно влюблен в вашу дочь Дебору и имею честь просить у вас ее руки.
   Казалось, одно это предложение, так ясно выраженное, могло раскрыть глаза Натану и заставить его понять, о чем идет речь. Он подпрыгнул на стуле, как подвижная кукла, до пружины которой дотронулись, и вскричал:
   – Вы любите Дебору?! Бог Авраама и Исаака!.. Вы хотите жениться на Деборе?! Бог Исаака и Иакова! То ли я слышу? Мои старые уши не обманывают ли меня?
   – Нет, вы не ослышались… Я это сказал и повторяю.
   – Такое неожиданное предложение!.. Такая честь!..
   – Вам нечему удивляться! Красота Деборы сделала ее царицей; ее лучезарное личико драгоценнее всех старых гербов!
   – Не знаю, в каких выражениях изъявить вам мое удивление… Мое волнение… Мою признательность за подобный поступок.
   – Поступок весьма естественный и внушенный мне сердцем…
   – Конечно, если бы мне сказали, что солнце остановилось в своем движении, я удивился бы менее, чем такому удивительному предложению!
   – Принимаете ли вы его?
   – Увы! Нет, не принимаю… Напротив – отказываю.
   Пришла очередь Рауля подпрыгнуть на старинном кресле.
   – Отказываете?! – вскричал он.
   – Увы, да!
   – Вы говорите серьезно?
   – Конечно, я не позволю себе шутить с вами…
   – Вы отказываете мне в руке вашей дочери? – Жид поклонился. – Но почему… Почему? – спросил Рауль.
   – Потому что я дорожу на свете только одним…
   – Чем?
   – Счастьем моей дочери! А выйдя за вас, должен сказать вам откровенно, она не сможет быть счастлива, решительно не сможет!
   – Это оскорбление, господин Натан?
   – Вовсе нет.
   – Объяснитесь…
   – Очень охотно… Вы говорите, что любите мою дочь?
   – Всей душой!
   – А все-таки вы думаете, предлагая ей свою руку, давая ей имя де ла Транблэ, словом, возвышая ее до вас, вы думаете, говорю я, что оказываете ей несказанную честь.
   – Я вам сказал уже, – перебил Рауль, – что красота делает ее царицей…
   – Позвольте мне продолжить, и вы увидите, что она царица не по одной красоте. Если вы женитесь на ней, вся ваша горделивая каста восстанет против вас с самым презрительным негодованием и бросит вам в лицо, в особенности же в лицо вашей жены, слова «неравный брак»!..
   – Я сумею заставить молчать тех, которые осмелятся произнести эти слова!.. – перебил с жаром Рауль.
   – Вы не сможете этого сделать…
   – Как?
   – Говорю вам, не сможете, тем более что они будут правы… Это действительно будет неравный брак, только не с вашей стороны!..
   – Я вас не понимаю… – сказал Рауль с изумлением.
   – Вы носите старинное имя, – продолжал жид, – вы последняя поросль доблестного и могущественного рода, кто может в этом сомневаться?.. Но в жилах Деборы течет кровь рода царского…
   – Царского? – перебил Рауль, остолбенев.
   – Кровь рода Давидова… – продолжал жид. – Что значит ваше дворянство в сравнении с этим?..
   Рауль не мог и слова сказать от изумления.
   Натан продолжал:
   – Но это еще не все: богатство Деборы огромно, но как бы ни было оно велико, если оно попадет к вам в руки, вы растопите его в пожирающем тигеле самой адской из всех страстей…
   – Какой?..
   – Игры… Вы игрок, а игрок… Если бы он был даже сын царя и доставил Деборе трон иерусалимский, никогда не будет ее супругом…
   – Но если я дам обязательство не брать в руки карт во всю жизнь?
   – Я не поверю…
   – Если я свяжу себя самой священной клятвой?..
   – Таких клятв никогда не держат… Я не поверю…
   – Вы безжалостны!.. – прошептал Рауль.
   – Нет. Напротив, я очень сожалею о вас, если вы и вправду любите Дебору. Ваше предложение делает нам величайшую честь. Но счастье моей дочери выше всего.
   – Когда так, мне остается только умереть! – вскричал Рауль с отчаянием.
   – Вы не умрете! Я очень стар, однако, признаюсь, никогда не видал, чтобы стрелы божка Купидона наносили смертельные раны!
   Рауль ушел. Натан непременно хотел проводить его с самым услужливым раболепством до дверей. Может быть, ему также хотелось самому затворить дверь за молодым человеком и удостовериться, что он вышел, не обменявшись с Деборой ни словом, ни взглядом. Воротившись в свой запыленный капернаум, жид сказал:
   – На земле не существует человека, достойного обладать моей Деборой!..
   Потом он раскрыл свою счетную книгу и начал считать, до скольких миллионов простирается приданое его дочери.
   Между тем Рауль сел в карету и приказал ехать домой. Сильное горе и чрезвычайная досада раздирали его сердце. Горе происходило от того, что, как мы знаем, он был страстно влюблен в Дебору; досада же происходила от мысли о той огромной жертве, которую Рауль, как ему казалось, принес своей любви, решившись на неравный брак, жертвы, результаты которой были так неблагоприятны. Несколько миллионов Деборы, на которые он имел притязания, как на легкую добычу, ослепительный мираж, слишком скоро исчезнувший, немало способствовали к тому, чтобы погрузить его в меланхолические мысли.
   Прибавим, что, сам не зная почему и по какому-то инстинкту, Рауль, несмотря на этот решительный урок, не считал игру проигранной безвозвратно и не отчаивался в победе. Откуда могла явиться эта победа? Кто ему доставит ее? Какие союзники придут к нему на помощь? Рауль этого не знал, но надеялся, вопреки всякой надежде, и этого было уже много.

XXIII. Отчаяние

   Венера пришла на другой день, как обещала Деборе, ожидая, что свадьба Рауля де ла Транблэ с жидовкой решена. Она вооружила свое сердце тройной броней, надела на лицо маску бесстрастия, чтобы не обнаруживать ни трепета, ни бледности, когда первые слова Деборы, подтверждая ее предчувствия, поразят ее как громом. Каково же было ее удивление, когда, войдя в нижнюю залу, она нашла Дебору в траурной одежде, с распущенными волосами, распростертую на диване, уткнув лицо в подушки и орошая их своими безмолвными слезами.
   Когда пришла Венера, девушка подняла голову. Жалко было смотреть на ее прекрасное лицо, покрытое смертельной бледностью. Большие черные глаза были обведены широкими синими кругами. Слезы текли по щекам как два неиссякаемые источника крупных жемчужин. На бледных губах обрисовалась печальная улыбка.
   Дебора протянула Венере свою горячую руку. При виде этого горя Люцифер забыла на несколько секунд и свою любовь к Раулю, и ревнивую ненависть к дочери Натана. Она растрогалась и вскричала из глубины сердца и с искренним участием:
   – О! Сестра моя!.. Ради Бога! Что с вами случилось? Зачем вы плачете? Отвечайте мне… Отвечайте скорее: я умираю от беспокойства…
   – Сестра моя… – прошептала Дебора, – я очень несчастна и желала бы умереть!..
   – Умереть?..
   – И благословила бы Бога отцов моих, если бы Он призвал меня к себе!.. – продолжала жидовка.
   – Но зачем вы отчаиваетесь таким образом?.. Какое несчастье поразило вас?..
   – Величайшее…
   – Говорите…
   – Кавалер де ла Транблэ приезжал…
   – И он не любит вас… Он не просил вашей руки?.. – вскричала Венера с жадностью.
   – Напротив, он меня любит, – возразила Дебора, – любит страстно и просил моей руки… но… Отец мой отказал кавалеру де ла Транблэ.
   – Отказал?!
   – Да, и не оставил ему никакой надежды!
   Венера ожила, однако спросила:
   – Что же за причины этого отказа?
   – Причины самые нелепые. Батюшка уверяет, что я буду несчастна с Раулем!.. Как будто можно быть несчастной с любимым и любящим мужем! Он уверяет, что со мною как с жидовкой будут обращаться с презрением в высшем свете, к которому принадлежит кавалер де ла Транблэ! Какое мне дело, только бы он любил меня! Батюшка говорил о крови Давида и о многом другом, чего я не помню… Он говорил также, что Рауль игрок и проиграет все мое состояние!.. Но не лучше ли разделять бедность с ним, нежели богатство с другим?.. О! Отцы!.. Отцы!.. В своем мнимом благоразумии они хотят решать счастье своих детей и осуждают их на вечное отчаяние… Осуждают их на смерть: я чувствую, что скоро умру…
   Сказав это с чрезвычайным одушевлением, Дебора замолчала и рыдания ее увеличились. Венера, увидев гибель всех надежд своей соперницы, вдруг перестала ревновать и искренне сожалела о ней. Она взяла Дебору за обе руки, прижала их к сердцу и смешала свои слезы с ее слезами. Мало-помалу жидовка успокоилась, рыдания ее прекратились, слезы перестали литься. Ока осталась погруженной в мрачную и глубокую печаль, сосредоточившуюся в себе самой и поэтому казавшуюся гораздо ужаснее шумного горя. Венера не старалась утешать Дебору. Она знала, что есть раны, которые залечиваются медленно и до которых не надо дотрагиваться, если не хочешь, чтобы они заныли болезненнее прежнего.
   Видала ли вы когда-нибудь между царями оранжереи цветок самый редкий между самыми блестящими и самыми душистыми? Он яркого живого цвета. Он возвышает над другими свою горделивую чашечку. Он вдыхает воздух и свет всеми порами. Вдруг цветок этот блекнет и увядает. Стебель его сгибается, лепестки бледнеют, запах исчезает, и венчик быстро вянет. Напрасно солнце обливает его своими теплыми лучами. Напрасно его окружают заботами. Бедный цветок умирает, и лишь тогда отыскивают причину болезни – червь подтачивал его корень!
   С Деборой случилось то же самое.
   С того самого дня, как Натан отказал Раулю, Дебора начала увядать. Мрачная меланхолия, овладевшая ею, уже не оставляла ее. Ее прекрасный арабский цвет лица, такой чудной бледности, принял свинцовые оттенки. Синие круги обрисовались вокруг век. Губы потеряли свою яркую краску, напоминавшую цвет граната. Восхитительная округлость груди сменилась худобой. Дебора была еще прекрасна, но блистала зловещей красотой молодых девушек, близких к смерти.

XXIV. Отец и дочь

   При виде опасных признаков, описанных нами, Натан наконец испугался. Дебора никогда не жаловалась, но легко было видеть, что она страдала и чувствовала, что умирает медленной смертью. Жид в отчаянии пригласил самых знаменитых докторов своей религии. Они единогласно решили, что это ужасная и смертельная сухотка: но причин ее угадать не могли. Организм девушки был изумительно крепок, и поэтому невозможно было объяснить истоки и причины этой странной болезни. Они расспрашивали Дебору. Дебора не хотела отвечать.
   – Ваша дочь скрывает от нас что-то, – сказали они Натану. – Источники жизни иссякают, но отчего? Мы этого не знаем, и потому наше искусство бессильно… Мы не можем вылечить ее…
   – Итак, вы не находите никаких средств к исцелению? – спросил жид с крайним беспокойством.
   – Никаких.
   – Вы не имеете никакой надежды?
   – Бог Авраама, Исаака и Иакова один может спасти ее… Чудом…
   – Но если причина ее болезни заключается в глубокой печали, в которой она не хочет признаться и которая ее убивает… И если эта печаль прекратится, может ли Дебора поправиться?
   – Может быть, силы молодости тогда и восторжествуют над причиненными уже опустошениями, но, кажется, уже поздно…
   – Вы придете еще?
   – К чему?
   Жид остался один со своим отчаянием.
   – О! Боже! Боже! – вскричал он, подняв руки к небу. – Неужели там написано, что я буду убийцей моей дочери?! Я хотел ее счастья, и вот как я вознагражден за мою любовь к ней! Я сделал все, чего требовал мой долг… Сделаю даже более! Я уступлю… Пусть погибнет будущность этой несчастной девушки, но пусть она останется жива, пусть останется жива!..
   И он пошел к Деборе. Она встретила его той самой душераздирающей улыбкой, которая уже несколько недель терзала сердце бедного отца.
   – Дочь моя, – сказал он ей, – как ты себя чувствуешь сегодня?
   – Хорошо, батюшка; мне кажется, что я страдаю менее…
   Выражение, с которым были произнесены эти слова, опровергало их смысл.
   – Послушай, – продолжал Натан, – я должен сделать тебе признание и просить у тебя прощения…
   Дебора обратила на отца удивленный взор.
   – Признание?! Прощения? – повторила она.
   – Да… Я принес тебе много вреда, но раскаиваюсь… Еще есть время поправить все…
   – Зачем вы говорите такое, батюшка? Вы знаете, что никогда не можете ничем повредить мне…
   – Позволь мне продолжать, дитя мое. Я хочу говорить с тобою о кавалере Рауле де ла Транблэ.
   Яркий румянец заменил смертельную бледность на щеках молодой девушки. Она склонила голову на исхудалую грудь, но не сказала ни слова. Натан продолжал:
   – Знаешь ли ты, почему я не согласился отдать твою руку этому дворянину?
   – Вы мне говорили, батюшка, – пролепетала Дебора.
   – Я говорил тебе, что он не сделает тебя счастливой… Я говорил тебе, что он игрок и скоро промотает твое состояние…
   – Да, вы говорили мне это… И я вам не возражала, потому что, может быть, это было бы и справедливо!
   – Это не было справедливо… Я обманывался… Или скорее, я лгал… Для этого отказа у меня была другая причина…
   Глаза Деборы выразили удивление. Она могла только прошептать:
   – Другая причина! Какая же?
   – Представь себе… я едва смею признаться… в моей отцовской ревности я боялся, чтобы ты, сделавшись знатной дамой, не возгордилась, не стала презирать твоего старого отца… А видишь ли, я так люблю тебя, что мысль не быть исключительно любимым тобою терзала меня…
   – Я могу вас разлюбить!.. Я стану презирать моего отца!.. Ах! Как дурно вы судите обо мне!..
   – Теперь я понял это, дитя мое… Понял… И прошу у тебя прощения… Прошу на коленях…
   И старик в самом деле склонился перед дочерью.
   – Что вы делаете, батюшка! – вскричала Дебора, силясь приподнять его. – Что вы делаете!.. Отец на коленях перед дочерью!
   – Это мое место… Я останусь тут до тех пор, пока не услышу, что ты мне прощаешь…
   – Я не могу вам простить, потому что никогда не сердилась на вас.
   – Но ты страдала!
   – Это правда.
   – Теперь, когда я понял свое заблуждение… Теперь, когда нет более препятствий к исполнению твоего желания… Ты уже не страдаешь, не правда ли?
   – Нет более препятствий? – повторила Дебора, едва дыша. – Вы говорите, что нет более препятствий?
   – Да, дитя мое… Если ты все еще думаешь о кавалере де ла Транблэ… Я согласен, чтобы ты сделалась его женой…
   Эти слова жгли горло Натана как раскаленное железо. Как только он произнес их, Дебора громко вскрикнула и, встав с дивана, на котором лежала, упала без чувств на руки отца. Натан думал, что избыток изумления и радости убил ее. Если бы в эту минуту у него случился в руках нож, без сомнения, он вонзил бы его в свое сердце. Он ударился головой о стену, повторяя с судорожными рыданиями:
   – Я убийца своей дочери!.. Убийца! Убийца!..
   Потом он упал на колени возле безжизненного тела Деборы, приложился пылающим лбом к ее груди, которая казалась ему холодной, и вскричал прерывистым голосом:
   – Умерла!.. Умерла!.. И это я… Я… Ее отец… Убил ее!
   Но вдруг он почувствовал, как обе руки Деборы обвились вокруг его шеи, почувствовал на своей щеке, омоченной слезами, поцелуй и услыхал, как слабый голос шепнул ему:
   – Я счастлива… Очень счастлива… И теперь я не хочу умирать!..
   Через несколько минут после этого жид написал к Раулю:
   «Приезжайте, если вы все еще любите Дебору… Дебора ваша».

XXV. Десять луидоров за яд

   На другой день Венера, каждодневно проводившая по нескольку часов с огорченной и умирающей Деборой, пришла в обычное время.
   В ту минуту, коша она приподняла портьеру, вот какая картина представилась ей: Дебора, в восхитительнейшем восточном костюме, прелестная своей бледностью, своими длинными великолепными черными волосами, заплетенными на голове в пышную диадему, сидела рука об руку с Раулем де ла Транблэ, приютившимся у ее ног на шелковой подушке. Со вчерашнего дня девушка будто преобразилась. Видно было, что жизнь возвратилась к ней! Молодость и любовь совершили это чудо, напрасно предпринимаемое докторами.