Дегтярев Максим. Ок-но

   — Рискуют? — возмутилась она. — Пожалуй, это Унидина рискует. Человеческого нашествия не пережила ни одна планета.
   — Вы сгущаете краски. Фаон, например, чувствует себя прекрасно.
   — Потому что он под заморозкой!
   Она была довольна своим ответом.
   — Да, на нем действительно прохладно… Скажите, с тех пор как закончилось расследование, вас кто-нибудь навещал?
   — Конечно. Друзья мужа, коллеги. Сейчас, правда, реже. И мои друзья, разумеется.
   — Вы не дадите мне их имена?
   — Зачем они вам?
   — Хочу расспросить их о вашем муже.
   — Я сама могу рассказать вам все, что хотите, — проговорила она с легким негодованием. — Зачем беспокоить людей?
   — Никакого беспокойства я им не доставлю. Все же, если вам не трудно…
   Смягчившись, Стахова назвала несколько имен. Последней вспомнила Луизу Кастен.
   — А незнакомые вам люди заходили? Кто-нибудь интересовался, скажем, вещами вашего мужа?
   — Что?! — удивилась она. — То есть как вещами?
   — Например, вам могли сказать, что у Тимофея Стахова остались какие-то документы или записи научных исследований, которые предназначались третьему лицу. Вас могли попросить вернуть эти записи. Не было ничего такого?
   — Нет, — она помотала головой. — Об этом никто не спрашивал… А, я догадалась! — На ее лице появилась какая-то ненормальная, хитрая улыбка. — Вы об этом заговорили, чтобы меня подготовить. Теперь вы захотите просмотреть его файлы.
   Я стал отнекиваться, она не верила.
   — Вы солгали! — Ее голос едва не срывался на крик. — Вы подозреваете Тимофея в том, что это он… он…
   На ее бледных щеках проступили пятна.
   Я срочно перевел стрелки на Кастена.
   — Убийцей был Жорж Кастен. Это не вызывает сомнений. Я, честно говоря, был немного шокирован, когда услышал, что вы продолжаете общаться с Луизой Кастен. Вы не чувствуете себя врагами?
   Стахова на несколько мгновений впала в ступор. Когда она снова подняла на меня глаза, мне показалось, что в эти мгновения она побывала в иной реальности, глаза приобрели иное выражение — в них возникло отчуждение — отчуждение человека, обладающего истиной, но не способного ее доказать.
   — Кастен не убийца, — выдавила она, нервно сжимая пальцы.
   Мне показалось, я понял ее состояние.
   — Вы правы, — сказал я как можно мягче. — В юриспруденции метод исключения не работает. Пускай твердо доказано, что из пятерых подозреваемых трое имеют стопроцентное алиби, никто не имеете права объявить преступником кого-то из оставшихся двоих…
   — Троих! — выкрикнула она, запутав меня вконец.
   — Как троих?! А кто был третьим?
   — Убийца, — сказала она упрямо.
   Во всем этом было что-то ненормальное.
   — Но кто он? — я по-прежнему пытался нащупать какую-нибудь логику.
   — Кто угодно, хоть инопланетянин… Что это вы вздрогнули?
   Я? Вздрогнул?? Да у меня нервы крепче стали. Они провисли от бесстрашия и скуки. У меня их вообще нет.
   Я объяснил:
   — Всегда вздрагиваю при упоминании о сапиенсах.
   — Какие нервные пошли журналисты!
   Ну и ладно. Зато не догадается, что я частный детектив. Не подумает же она, что у частных детективов нервы слабее, чем у журналистов.
   В молчании я поерзал на диване. Он противно скрипнул. Надолго ли ее хватит? Иначе говоря, дожидаться мне когда выставят за дверь или уйти самому?
   — Вы помните некоего Алексеева? — спросил я. — Он был одним из спасателей, принимавших участие в расследовании гибели «Телемака».
   Стахова реагировала по-прежнему бурно.
   — Не говорите мне о нем! — воскликнула она, стукнув сжатыми кулаками по коленям. — Он обвинил в убийстве моего мужа!
   — Он передумал, успокойтесь, он передумал, — понес я первое, что пришло в голову. — Теперь его мучает совесть. От угрызений совести он сбежал с Ундины на Фаон. И рассказал мне всю эту историю. Поэтому я, то есть мы вместе, но в большей степени — я, решили заново провести расследование. Если там был третий астронавт, то мы скоро выясним, кто он.
   — В самом деле? — недоверчиво спросила она, разжав только левый кулак.
   — В самом, — кивнул я и стал подниматься. — Ну, мне пора…
   — Пора куда? К Луизе?
   Я подтвердил. Показал адрес Луизы Кастен в Ундина-Сити и спросил найду ли я ее по этому адресу. Стахова ответила, что Луиза переехала на ферму в полутора тысячах километрах от Ундина-Сити.
   — Ей дали разрешение на поселение? — удивился я. — Кажется, получить разрешение довольно сложно.
   — Для агронома это было бы не сложно.
   Обдумав эту фразу, я ее переформулировал:
   — То есть Луиза Кастен — агроном, но тем не менее у нее возникли проблемы с разрешением на переселение на ферму.
   — Да, какая-то очень неприятная история…
   — Вы не расскажете?
   Вместо ответа, Стахова молча дала мне адрес и контактный номер-код.
   — Передавайте ей привет, — сказала она, открывая мне входную дверь. — Луиза, если сочтет нужным, сама вам все расскажет.
   На этом мы расстались.
 
   До захода солнца я не успевал. Во-первых, мне нужно было вернуться в Транспортный узел Ундина-Сити. Во-вторых, найти и разговорить доктора Томальди — главу ундинского экологического контроля. Во-третьих, сесть на экспресс, отправлявшийся на восток, то есть, опять-таки, против ундинского солнца. Полторы тысячи километров за… ну скажем… четыре часа — поезда здесь носятся быстро. Получается где-то полночь. Но это будет только Самдаль-Сити.
   «Самдаль» означает «самый дальний». Имеется в виду — от Земли. Название дали городу в тот момент, когда Солнце (Земное, конечно) находилось в надире. Поэтому Самдаль-Сити действительно оказался от Земли дальше всех остальных ундинских городов. Спустя пару часов космографическая ситуация, разумеется, изменилась, но дело было сделано. Другим городам Ундины спорить было поздно, городам на других планетах — уж тем более, поскольку Ундина — самая дальняя от Земли населенная планета.
   От Самдаль-Сити мой путь лежал на северо-восток, к подножию высоты 1339. И где-то там терялся. Расстояние от Самдаль-Сити до высоты 1339 — двести пятьдесят километров.
   Кто-то задел мои колени. Я поднял забрало, на внутренней стороне которого осталась карта окрестностей Самдаль-Сити.
   — Прошу прощения. — Мужчине в резиновых перчатках было очень не ловко из-за того, что он меня коснуться. — Я не хотел.
   Мужчина устраивался в соседнем кресле. В вагон один за другим входили люди. Они занимали свободные места, которых было подозрительно много.
   — Мы где?
   — Транспортный узел, — ответил мужчина в перчатках и для самопроверки посмотрел в окно.
   Расталкивая пассажиров, я выбрался на перрон.
   Нашел время зевать.
   Я прошел к справочным мониторам. Состав из трех двадцатиместных капсул уходил на восток в восемь тридцать от такого-то перрона — запоминать номер не было нужды, поскольку зеленая пунктирная линия точно указывала, куда идти. Время прибытия — ноль— двадцать по Ундина-Сити, двадцать минут четвертого по местному. Билеты? Билеты есть.
   До отправления оставалось сорок минут. Пожалуй, их мне не хватит, чтобы успеть съездить в офис экологического контроля и поговорить с Томальди. Следующий рейс в сторону Самдаль-Сити уходил через два с лишним часа — в десять ровно. Если удастся застать Томальди, поеду им.
   Номер доктора Томальди долго не отвечал. Я подсчитывал длинные гудки и одновременно отыскивал локус экологов на случай, если у Томальди сменился номер-код. Наконец мне ответили. Сквозь шум прорезался нетерпеливый голос: «Да, слушаю!». Голос был сильно искажен помехами. Видеорежим не работал.
   — Доктор Томальди? — уточнил я.
   — Да, я, — прохрипело в наушнике. — Кто это?
   Скороговоркой я напомнил ему о спасателе Алексееве, о «Телемаке», назвал себя, как обычно, журналистом с Фаона. Алексеева он помнил хорошо, к журналистам относился терпимо и рад был бы встретиться, но сейчас он занят с экспертами из экологического ведомства ООН, совершающими инспекционную поездку по Ундине. Связь едва работает, потому что в данный момент они находятся у подземного водохранилища, берут пробы грунтовых вод. Шумит насос и канал связи. Неизвестно, что больше. Я спросил, как долго он сможет со мной говорить.
   — Столько, сколько мы оба вытерпим этот чертов шум, — угрюмо ответил он. — Вам Алексеев меня посоветовал?
   — Да, мы обсуждали с ним выводы комиссии, он считает, что…
   — Помню-помню, — сэкономил свое и мое время Томальди. — Дельный парень.
   — Пожалуй… Вы с ним согласны?
   — Насчет Стахова и микробиологических исследований?
   — В особенности насчет Стахова.
   Томальди задумался. При выключенном видеорежиме думать молча считается невежливым. Мысли эколога звучали примерно так: «М-да… хм… хм… м-да… впрочем… м-да…» — в цикле. Я не выдержал и решил ему помочь:
   — За последний год ничего нового по этому делу не появилось?
   — Да вроде нет, — ответил он, не прерывая мычанья.
   — Я разговаривал с Марией Стаховой. Ей мерещится какой-то третий астронавт, который и был убийцей.
   — Третий? На «Телемаке», если я правильно помню, находилось пятеро астронавтов.
   — Значит шестой. Третий — в смысле — в биозащитном скафандре. Не Стахов и не Кастен.
   — Не берите в голову, — отмахнулся он. — Я понял, о чем это она. Сейчас я вспомнил, что во время следствия она твердила тоже самое. И Луиза Кастен за нею повторяла. Понимаете, когда Стахова и Кастена включили в состав экипажа «Телемака», их супруги подружились. Между женщинами, чьи мужья работают вместе вдали от дома, иногда возникает странная дружба — сродни профессиональной солидарности. Они не могли примириться с мыслью, что кто-то из их мужей оказался убийцей. Так у них родилась спасительная идея о третьем астронавте. Нормальная реакция на стресс — призрак-убийца бродит по станции… — и Томальди хмыкнул.
   — Кто первый из них заговорил о призраке?
   — Стахова, — уверенно ответил он. — А Луиза Кастен подхватила. В ее состоянии это было нормально.
   — В каком состоянии?
   — А в каком, по-вашему, состоянии находится женщина, которая ждет ребенка и которая только что потеряла мужа, отца будущего ребенка? Врачи еле вытянули ее с того света. По-настоящему она оправилась только после рождения малыша.
   — С ним все в порядке?
   — Растет, насколько я знаю. Мальчик.
   — Им там трудно — я имею в виду на ферме?
   — Конечно, трудно. Зачем только ее туда понесло…
   — Стахова вскользь упомянула о том, что у Луизы возникли трудности с переселением. Вам об этом ничего неизвестно?
   — Впервые… хотя нет… да, я что-то об этом слышал. Кажется, ей отказали из-за ребенка.
   — Разве не ваша организация принимает подобные решения?
   — Никоим образом. Разрешение выдает комиссия по заселению, экологический контроль к этому не имеет отношения. Мы не решаем, кому переселяться, мы лишь следим, чтобы фермеры соблюдали установленные правила.
   Теперь я слышал голос чиновника, находящегося при исполнении. Не подслушивают ли нас эксперты из ООН?
   — Вам не стоит прислушиваться к тому, что говорит Стахова, — продолжал Томальди. — После того как Алексеев заподозрил ее мужа, ей всюду мерещится заговор.
   — Чей заговор?
   — Неважно. Чей угодно.
   — Наверное, нам стоит встретиться лично. Вы когда освободитесь?
   — Послезавтра, возможно… Но вряд ли я смогу что-то добавить. С тех пор как Алексеев покинул Ундину, я делом «Телемака» не интересовался.
   — Я сейчас еду к Луизе Кастен. Потом заглянул бы к вам.
   — Хорошо. Как вернетесь, звоните мне по этому номеру.
   Выключив связь, я вдруг понял, что шум, мешавший нам в начале разговора, к концу разговора стал как будто тише.
 
   Состав тронулся, и желудок, тоже тронувшись, прилип к позвоночнику. Я стал вспоминать, когда и где я ел последний раз. Кажется, на борту «челнока». Куриный паштет из тюбика и сырные шарики из-под кресла. Они туда залетели, выскочив из пакета. Пыли и мусора, кстати, под креслами в «челноках» никогда не бывает, потому что когда невесомость, то всё летает абы где, а когда импульс — что не прилипло к пассажирам, прилипает к задней стенке салона. Именно так мне удалось поймать последний сырный шарик. Нет, предпоследний. Последний попал кому-то сзади.
   Я посмотрел по сторонам. Никто не держал в руках куриных тюбиков. Две трети пассажиров надело видео-очки — зрение портят. Остальные сосредоточились на видеопланшетах и экранах, вмонтированных в кресла. Когда состав выскочил из города, появилось еще одно место, куда можно было пристроить взгляд — окно. Красиво, но однообразно: травянистые холмы с ультраиндустриальными вкраплениями, прозрачное небо, покрасневшее на западе. По мере того, как нарастала скорость, серо-буро-зеленая мешанина с переднего плана распространялась все дальше к горизонту. Одинокий пирамидальный купол на горизонте оставался неподвижен, поэтому казалось, что поезд мчится по гигантской дуге. Это свойство всех поездов, а не только ундинских. Широкие обручи, стягивавшие трубу через каждые сколько-то метров, слились с прозрачным армированным пластиком и погрузили пейзаж в некую мерцающую дымку. Дымка сгущалась, потому что солнце шло на закат.
   Надоело.
   Забрало шлема позволяло настраивать себя таким образом, что половина его оставалась прозрачной (изнутри), а половина становилась экраном, причем, чтобы перевести взгляд с экрана на темнокожую красотку в третьем ряду справа не требовалось дополнительно фокусировать взгляд. Очень удобно.
   Чтобы было о чем поговорить с Луизой Кастен, я занялся изучением локуса «Сад и огород на Ундине».
 

19. Самдаль-Сити

   Самый дальний. Нашли чем хвастаться.
   Потягиваясь, пассажиры выходили на платформу. На часах — ноль двадцать одна. Кое-кто из пассажиров успел задремать в дороге. Перед выходом они будили себя влажными салфетками и таблетками с кофеином. Пробудившись, шагали уверенно, как в девять утра на работу. Я пристроился за темнокожей девицей. Она два раза на меня благосклонно взглянула.
   Мы одновременно ступили на движущуюся дорожку тротуара.
   — Девушка, вы не подскажите, где здесь гостиница?
   — Здесь нет гостиниц, — бросила она через плечо.
   Хм, значит путеводитель не врет.
   — А что есть?
   Если ее ответ отыщется в путеводителе, то они оба достойны доверия.
   — А что вам нужно? — Теперь она чуть дольше задержала взгляд.
   — Гостиницу.
   — Я же сказала, что в городе гостиниц нет.
   Она начинала сердиться. Я тоже.
   — Хотите открытым текстом, то пожалуйста — мне негде переночевать. Возможно, места для ночлега в Самдаль-Сити называются не гостиницами, а приютами или ночлежками. В таком случае, где у вас ночлежка? Вам придется ответить, иначе я провожу вас до дома.
   Она рассмеялась мне в лицо.
   — Двое провожатых — это то, о чем я всегда мечтала!
   Кто еще один?
   Ответ приближался со скоростью шесть километров в час. В метрах тридцати впереди нас, в конце дорожки, стоял здоровенный темнокожий парень и скалился так, что я стал искать по сторонам стоп-кран.
   — Все в порядке, Пит, — сойдя с дорожки, сказала она парню. — Господин ищет место для ночлега.
   Я стоял рядом, потому что никогда не бегу от соперников. А еще — мне не нравился тип в светло-сером УНИКУМе, ехавший за нами в полусотне метров; я хотел пропустить его вперед.
   — Зачем оно ему? — удивился парень. — На нем же УНИКУМ.
   Тем временем тот тип, которого я хотел пропустить вперед, проехал мимо нас, повернувшись к нам спиной. Что-то подозрительно: час ночи, кроме нас — ни души, а тип оборачивается к незнакомцам спиной. Без причины я бы так не поступил.
   Ночевать на улице в незнакомом городе на чужой планете? Увольте.
   — Он неисправен, — сказал я.
   — Обратитесь в полицию, вам там помогут.
   Он нисколько не смеялся.
   — Вы уверены? — переспросил я темнокожего парня.
   — Абсолютно.
   — Пит там служит, — пояснила девушка.
   — Да неужели! — радостно воскликнул я, — И ваш чин…
   — Сержант. А вы кто такой?
   Кого ундинские полицейские меньше всего не любят: инопланетных частных детективов, журналистов или коллег-полицейских? Начальники воюют, подчиненные — дружат, подумал я и полез в нагрудный карман. На ощупь отсчитал четвертое (считая от подкладки) удостоверение. Слава богу, угадал.
   — Разрешите представиться, сержант полиции Фаона Ильинский, — и я протянул ему удостоверение. — Ну и совпадение! — растолковал я смысл произошедшего.
   — Фаон, это где? — спросил сержант Пит у девушки.
   — Кажется, в Секторе Причала.
   Не знаю, как на Ундине, но на Фаоне, желая обозвать кого-нибудь провинциалом, говорят, что он из Сектора Причала.
   — А на Ундину вы…
   — Навестить знакомых, — объяснил я. — Они живут на ферме у высоты тринадцать— тридцать девять. Это должно быть где-то рядом. Я планировал отправиться туда утром. В принципе, готов отправиться прямо сейчас, но не знаю, каким транспортом.
   Пит переспросил номер высоты. Я открыл карту Самдаль-Сити и его ближайших окрестностей.
   — Пожалуй, лучше утром, — получил я наконец дельный совет.
   — А как?
   — Вы говорите, там ферма?
   — Да. Селекционная или слекционерская — в терминах я не разбираюсь.
   Тут вмешалась подруга Пита:
   — Вам нужен комбинат питания. Он забирает продукцию со всех ферм в округе. Если повезет, вы найдете там попутный транспорт.
   Комбинат питания присутствовал в путеводителе. Блок Р-24. Живут, как у Ларсона в картотеке. Буквы и номера. Вот скука.
   — Спасибо, — сказал я, — с утра туда отправлюсь. Какой из полицейских участков вы порекомендуете? — спросил я Пита. — Но только чтобы с душем и кофейным автоматом.
   — У нас всего два участка, — с ухмылкой ответил Пит, — в одном есть душ, а в другом — кофейный автомат.
   — Ну и дилемма!
   — Ладно, шучу, — смилостивился он. — Полицейский участок в Самдаль-Сити только один. Скажете, что это я вас направил.
   Он рассказал, как туда добраться. Они бы проводили, но им не по пути.
   Куда же податься? В полицейский участок или сразу к комбинату питания? Там, наверняка, работа идет круглосуточно. Узнаю, будет ли транспорт. Потом залягу в каком-нибудь укромном углу и высплюсь.
   Я посмотрел на карту. По карте удобнее ориентироваться, чем, когда: «поверните налево», «сто метров прямо», «не доходя до желтого столба, поверните направо»…
   Впрочем, сержант Пит подсказал действительно самый короткий маршрут. С другой стороны, путь к комбинату питания проходил рядом с полицейским участком, поэтому окончательное решение можно было выработать по дороге.
   Убрав комлог, я встал на дорожку с синей каймой.
   Городок был небольшим. Улицы шли в один ярус, а не в два — в три, как в Ундина-Сити. Опоясанные балконами, одинаковые шестиэтажные башни подпирали купол. Задрав голову, я разглядел в куполе свое отражение.
   В центре города башни были семи-восьми этажными, появились наклонные дорожки-эскалаторы. Встретилось несколько прохожих, точнее — проезжих, потому что народ предпочитал пользоваться движущимися дорожками. Я плыл под высокими арками, крутил головой и улыбался прохожим.
   Какой-то светло-серый УНИКУМ упорно держался позади меня. Тот же или другой? А впереди как раз показался поворот к полицейскому участку. Я соскочил с дорожки, свернул за угол и остановился. УНИКУМ, мельком взглянув на меня, проехал мимо. Его лица я не разглядел, но разглядел светлую сумку через плечо. Кажется, я ее уже видел — у того УНИКУМа, от которого я сбежал под защиту темнокожего сержанта и его подруги.
   Перед глазами всплыл убийца в скафандре. Ну нет, думаю, теперь уж точно никаких ночевок под открытым куполом.
   Сонный полицейский в чине лейтенанта недовольно спросил, за каким чертом я приперся. Я сказал, мол, УНИКУМ испортился, а ночевать негде. Ссылаться на Пита и представляться полицейским с Фаона я пока не стал. Полицейский попросил подойти поближе. Не спрашивая зачем, я подошел к стойке. Он перегнулся через стойку и быстро нажал одну из кнопок под дисплеем УНИКУМа. На дисплее засветился полный «О'кей».
   — Иди и ври меньше, — сказал он.
   Для себя я решил последовать только первой части совета.
   Выходя из участка, я услышал за спиной короткий диалог:
   — А, это ты, Брэд! Не спишь?
   — Днем выспался.
   — Ну тогда я посплю. Давай, оставайся…— И кто-то кого-то хлопнул по плечу. Я обернулся. Бодрый молодой сержант, потирая плечо, занял место сонного лейтенанта.
   На улице стояла мертвая тишина. Я побрел вокруг здания. Так я брел, пока не набрел на тупик под низкой аркой. Там я достал из рюкзака вакуумную упаковку с одеждой, распечатал и переоделся. Вид у меня был, как будто я только что вылез из стиральной машины. Задраив пустой УНИКУМ, я поднял в нем давление и оставил сидеть под аркой. Сам же побрел обратно к участку. С полдороги вернулся, чтобы заново обшарить карманы УНИКУМа. Вроде ничего не забыл.
   Молодой сержант Брэд оказался гораздо приветливее своего начальника. Своего коллегу Пита он, конечно, знал, о Фаоне где-то что-то слышал — если, правда, не путает с фреоном. Мои документы ему понравились.
   — Если надумаете перебраться на Ундину, подыщем для вас работу по специальности, — добродушно сказал он. — И форму выдадим.
   — Да, — говорю я, — поистрепался в дороге.
   — Бывает, — кивнул он. — Насчет ночлега сейчас что-нибудь придумаем.
   Через полчаса я уже сидел на кровати и боролся со спальником. Плюнул и укрылся спальником, как одеялом. Сейчас я мог уснуть даже стоя. Принятые сорок часов назад таблетки для укрепления внимания переставали действовать.
   Через три с половиной часа я снова сидел на кровати и пытался сообразить, где я нахожусь. Так и не сообразив, потер глаза, встал и начал осматриваться. Комната вроде каюты, без окон. Душевая примыкала к тамбуру перед комнатой. Кофейный автомат стоял в коридоре в двух шагах от двери. Наверное, это какое-то общежитие. Я привел себя в порядок и спустился на первый этаж. Там какой-то полицейский остановил меня и спросил, откуда я взялся. Я сказал, что от сержанта Брэда. Тогда он спросил, куда я иду. Я ответил, что к сержанту Брэду. После того, как он настороженно спросил, кто я такой, я чуть не ответил «сержант Брэд».
   — Меня тут знают, — с вызовом сказал я.
   Он довел меня до комнаты дежурного, где, к счастью, по-прежнему сидел сержант Брэд. Сонного лейтенанта поблизости не было.
   — Уже встали? — удивился он.
   — Угу, пора в дорогу.
   — Счастливого пути!
   Я поблагодарил его за ночлег, похвалил кофе из автомата и вышел на улицу.
   Дорожки, эскалаторы, аркады и галереи были по утреннему немноголюдны. Тень, под чьей защитой я оставил УНИКУМ, растворилась в дневном свете. Издали я увидел, что за четыре часа скафандр полностью сдулся. Я проклял продавца и его некачественный товар. Подойдя ближе, мне пришлось извиниться перед продавцом, потому что для любого скафандра найдется лазерный импульс, которого он не выдержит. Я наклонился и просунул палец в дыру, напротив которой могло находиться мое сердце.
   Черт, что ж я здесь стою!
   Я метнулся к стене и присел.
   Глухие стены, узкий проход, поворот перед глухой стеной дома напротив. Никого. Да и спрятаться негде.
   Как он меня выследил? Предположим, довел-таки до участка. Затем — до тупика под аркой. Но вышел-то я тем же путем, как и вошел — иначе это был бы не тупик. Почему он не заметил, как я вернулся в участок без УНИКУМа? Не разглядел в темноте? УНИКУМ разглядел, а меня — нет. Не может быть. Значит он следил только за УНИКУМом и следил с помощью жучка, которого он прицепил к скафандру. Чтобы прицепить жучок не нужно подходить вплотную, им можно «плюнуть» метров с десяти.
   Второе отверстие я нашел на спине. Стена из пенистой керамики была прожжена на полсантиметра. Наверное, я его сильно обидел. Жучка на УНИКУМе не было. Стало быть, он его забрал. Забрал, потому что подумал, что я обнаружил жучок и приготовил ему ловушку.
   Я представил, как стрелявший, подойдя к скафандру и удостоверившись, что выстрел ушел впустую, решил, что я караулю где-то поблизости. И он, точно так же как я, испуганно метнулся к стене. Ох и понервничал он! Откуда ему знать, что я не вооружен. Потом, выждав, он выбрался из-под араки. Потом ушел. Теперь не скоро решиться на вторую попытку. Пока он не решился, нужно двигать к Луизе Кастен.
   Я посмотрел на пробитый УНИКУМ. А с ним что делать? Бросать жалко. Однажды мне уже приходилось рвать скафандр в самый неподходящий момент. С тех пор я таскаю с собой герметик. Он почему-то зеленого цвета.
   УНИКУМ украсили два зеленых пятна. Вспомнил, что в аптечке есть белый пластырь. Им я заклеил зеленые пятна. Пройдет немного времени и пластырь посереет, будет почти незаметно. За исключением двух дырок, на УНИКУМе не было никаких повреждений. Кондиционер работал, дисплей показывал относительный «О'кей». Чтобы не тащить в руках, я надел скафандр поверх нижнего белья, мятый комбинезон запихнул в рюкзак.
   Проходя мимо полицейского участка, я наткнулся на Пита.
   — С добрым утром! — сказал он. — Ну как? Устроились?
   — Да, все прошло нормально.
   — А почему за сердце держитесь?
   Я убрал руку.
   — Вчера повредил, сегодня залепил.
   — Когда вы успели его повредить? Вчера вечером я что-то ничего не заметил.
   — Ма-аленькая дырочка, — и я показал двумя пальцами, какая маленькая там была дырочка.
   — А заплату положили, как после выстрела.