Деланси Элизабет. Нежное прикосновение

   Стефен направился к сходному трапу. Подойдя к палубе для прогулок, он уже пришел в себя и весело насвистывал отрывок из оперетты «Нэпер Тэнди». Ярость улеглась — он был полон предвкушения. Дверь каюты открыл тихо, чтобы не разбудить Рори.
   Анна стояла спиной к нему и, расстегнув лифчик, мылась, склонившись над тазом.
   Стефен вошел и тихо прикрыл дверь, наслаждаясь ее видом. Бледная полоска кожи виднелась между лифчиком и трусами, обшитыми кружевами. Стефен Флин не мог оторвать взгляда от ее тела — приятно округлая попка, стройные ноги… Он ощутил горячее нетерпение. Ему захотелось увидеть ее груди, глаза… Ему хотелось впиться в ее нежный рот, коснуться рукой груди…
   — Анна…
   Она испуганно обернулась, пытаясь застегнуть лифчик. Стефен увидел пышную, сметанную грудь, темный сосок…
   — Ах! — Она скрестила на груди руки, а глаза сделались огромными от ужаса.
   Стефен приложил палец к губам. Он подошел к койке Рори и задернул полог.
   — Вы же сказали, что будете бегать, — прошептала Анна с упреком. — Я не ждала вас так скоро.
   — Палуба скользкая…
   Скинув куртку с кепкой, Стефен шагнул к ней, жадно оглядывая рассыпавшиеся волосы, розовые щеки, нежный изгиб голых белых рук… Пробудился каждый нерв его тела — волна вожделения охватила его.
   — Пожалуйста, — прошептала несчастная девушка, — не надо… — Она вытянула руку, пытаясь оттолкнуть его.
   — Но мы ведь поженились, — сказал он.
   — Но это же неправда! Не на самом деле!
   — Мы женаты, как все, дорогая.
   Стефен провел по опущенной голове Анны. Кудри были мягкими и упругими.
   — Анна, иди, ну же!
   Он притянул ее к себе и наклонился, пытаясь поцеловать. Девушка пахла свежестью и яблочным цветом. У Стефана закружилась голова. Он забыл обо всем на свете.
   — Боже мой, любимая, как ты хороша! Какая у тебя белая грудь! Ну же, покажи мне ее!
   — Нет, не надо, — шептала она, — ну, пожалуйста…
   — Поцелуй меня!
   Несмотря на сопротивление, он приподнял ее лицо за подбородок и поцеловал в губы. Он так хотел, чтобы она его приласкала! Стефен крепче сжал ее плечи и, тяжело дыша, поцеловал стиснутые губы с большей страстью, ожидая ответа. Но повсюду чувствовал ее сопротивление… Тело обмякло в его мускулистых руках, она задыхалась… Но Стефен не обращал на это внимание. Его жадный рот все еще пытался добиться хоть какого-то отклика. Сильные руки коснулись нежной, упругой груди. Стефена трясло от желания. Анна застонала. Но это был стон отчаяния. Он разочарованно отпрянул.
   — Черт возьми! Анна…
   Она толкнула его в грудь.
   — Ради всего святого! Да вы не лучше других! — выплюнула она яростным шепотом.
   В ее глазах светилась ненависть, но и это его не остановило. Он крепко держал ее, пытаясь подчинить себе.
   — Не дерись со мной, ради Бога! Я не хочу тебе зла!
   — В самом деле?! Вы — настоящий зверь, если смеете меня так терзать.
   — Да успокойся ты, — грубо прошипел Стефен. — Я чертовски хорош в постели…
   — Хорош в постели! — Анна перестала сопротивляться. Лицо стало злым. — Да вы же и там только о себе и думаете! Все мужики думают, что девушке доставляет удовольствие, когда с ней обращаются грубо! Вам кажется, что все девушки только и мечтают, чтобы их повалили и засунули!
   — Ну-ка, попридержи язычок, — фыркнул Стефен, пораженный грубостью ее слов. — Ты хочешь, чтобы Рори услышал?
   — Рори? — Анна бросила на него уничтожающий взгляд. — Вам раньше надо было подумать о нем!
   Она оттолкнула его, и Стефен ее отпустил. Она обошла его и отступила на свою сторону каюты.
   Стефен потер лицо. «…Повалили и засунули…» Никогда еще он не слыхал от женщин таких слов. Он уставился на полосатую занавеску, отделявшую его от Анны. Господи! Да она же просто чертова сука, а то и похуже!
   Он отодвинул занавеску:
   — Для женщины у вас грубая манера разговаривать.
   Анна уже надела ночную рубашку. Она закрывала ее от шеи до кончиков пальцев на ногах. Собрав всю массу волос, она перебросила их через плечо и разделила на три густые пряди.
   — А у вас грубая манера бросаться на девушку.
   — Бросаться! Мы женаты! И я думаю, что вы мне хоть чем-то обязаны.
   Анна перестала заплетать косу.
   — Не беспокойтесь, уважаемый мистер Флин. Все, что я вам должна, я верну, но деньгами. До последнего цента…
   — Не возьму я ваших денег! И не рассказывайте мне о хороших примерах. Вы сами не были должным примером, танцуя во всей красе на палубе корабля, полном мужчин.
   Стефен заложил руки за пояс брюк и отступил на свою сторону за занавеску. Он чувствовал себя побитым и потерянным, как будто проиграл бой. Даже хуже — он чувствовал себя кастрированным. За всю жизнь ни одна женщина не дала ему от ворот поворот. А эта не только отказала, она еще и оскорбила его. Боже Всемогущий! Да он, должно быть, сошел с ума, раз пытался овладеть ею.
   Он сел на софе, весь охваченный разочарованием и унынием. Мужчина мог его избить до кровавой каши. Но женщина? До сих пор никогда он не обменивался грубыми словами с женщиной.
   — Стефен!
   Он поднял глаза:
   — Ну что еще, Господи Боже мой?
   Анна стояла перед ним, теребя толстую косу, переброшенную через плечо. В свете лампы ночная рубашка ее блистала белизной, а на волосах вспыхивали рыже-коричневые огоньки. Она выглядела почти виноватой.
   — Я знаю, что обязана вам многим, очень многим… Я не хочу, чтобы вы думали, что я неблагодарна.
   — Так, и почему же мне думать, что вы неблагодарны? — проговорил Стефен, не делая попыток скрыть насмешку. — Я хочу сказать, что на этом чертовом корабле вы — самая благодарная девушка, принимая во внимание, что я сначала спас вас от петли, а потом освободил от капитанской постели. Так что, несомненно, вы благодарны, отказывая своему мужу в том, что принадлежит ему по праву.
   Анна в волнении сжала руки.
   — Ах, ради Бога, давайте не будем ссориться…
   Вскочив, Стефен ткнул в нее пальцем:
   — Вам повезло, что я просто не взял то, что мне от вас нужно. Я мог это сделать, вы знаете… Я знаю, как можно поиграть с женщиной.
   — Так вот с чем вы предстанете на Небесный суд!
   — Вам еще повезло, что я вас не побил! Анна подбоченилась кулаками:
   — Мне везло сегодня вечером на каждом шагу! Ну что, так или нет?
   Стефен вытянул руки, чтобы ее схватить и… задушить… А может быть, поцеловать?!
   — Помилуй Бог! Вы можете довести мужчину до полного сумасшествия!
   — Папа? — Голова Рори просунулась между половинками полога, — глаза зажмурились от света.
   Стефен провел рукой по лицу, пытаясь успокоиться. Он позабыл о сыне.
   — Извини, дружище. Давай спи!
   Он бросил на Анну взгляд, пробормотав:
   — Вот что вы наделали.
   — Почему вы ссоритесь? — Голос прозвучал испуганно.
   — Всего-навсего — небольшое недоразумение, — успокаивающе ответила Анна. — Сейчас во всем разобрались, слава Богу. Спи.
   Рори спрятался за занавеску, Стефен схватил свою куртку. Ему захотелось оказаться дома, в своем углу, в Нью-Йорке. Он бы провел раунд или два, а то бы и шары погонял на бильярде. А на этом проклятом корабле он еще должен поискать приличного человека, с которым можно поговорить.
   — Я пойду свежим воздухом подышу…
   Анна сложила руки под грудью. Она выглядела чрезвычайно спокойной.
   — Я собираюсь ложиться спать прямо сейчас. И вам советую то же самое.
   — Я не в том настроении, чтобы спать в одиночестве.
   — Конечно, на этом корабле есть дамы, которых позабавит провести ночь с великим Стефеном Флином…
   Он схватил ее за плечи и притянул к себе.
   От его неожиданной резкости сердце Анны заколотилось. Она вздрогнула, ожидая, что сейчас он ее ударит.
   — Хватит, Анна! — Его огромные руки сжимали ее плечи так крепко, что она боялась — он их сломает. От ярости и крушения надежд глаза его сделались землистого цвета.
   — Сказано слишком много, чтобы мужчина мог это перенести.
   Она сама понимала, что зашла далеко, даже слишком далеко. Мужчины всегда были ее врагами, а слова были ее оружием — злые, бранные… Слова, которых спасший ее Стефен Флин на самом деле не заслуживал.
   — Я… Простите меня, — сказала Анна.
   Он отпустил ее и пошел к двери.
   — Вы не самый худший из мужиков, — сообщила она ему в спину, — если это вас утешит.
   Он обернулся и горько засмеялся:
   — Из ваших уст, дорогая, это звучит настоящей похвалой.
   Стефен спустился по трапу в трюм четвертого класса, где пахло плесенью, ночными горшками и гнилым луком. Было темно, светил только фонарь безопасности на люке и желтый кормовой фонарь. Из туннельной глубины доносились храп, вздохи и монотонный плач эмигрантских детишек.
   Из темноты вынырнул человек — потертый и небритый мужчина с беззубой ухмылкой.
   — Спаси и помилуй, — сказал он, вглядываясь в Стефена. — Неужто мистер Флин! Какая честь для нас!
   — Добрый вечер, Хьюги, — ответил Стефен. — Сегодня ночью ты сторожишь?
   — Ага, точно.
   — А где молодой Дэйви Райен может находиться? Дежурный махнул в направлении дальнего проблеска света.
   — Он там в карты режется с другими парнями. Они дуются всю ночь, эти безголовые. Спать и не собираются.
   — Буду тебе благодарен, если попросишь его подняться наверх. Я хочу с ним кое-что обсудить.
   Хьюги мотнул головой:
   — Как же, мистер Флин. Сочту за честь передать вашу просьбу.
   Стефен уже хотел повернуться к трапу, как сторож добавил:
   — Мы слыхали, что вы женились на девушке, которая матроса убила… Она хоть куда — на что ни посмотри. А танцевала под мою скрипку, как никто на моей памяти.
   На лице Стефена, должно быть, что-то промелькнуло. Сторож посмотрел на него с сочувствием.
   — Она слишком уж горда, самолюбива, но вы ее на ум наставите, мистер Флин. Если какой мужчина и сможет это сделать, так это только вы.
   Стефен, поднимаясь на палубу, чувствовал новую волну раздражения. Ему бы сейчас лежать в объятиях Анны, довольному, как кот на окороке… А вместо этого полночи уже бродит — мокрый и озябший. Стефен поднял воротник, спасаясь от тумана, и засунул в карманы куртки кулаки. Черт возьми, он должен уложить ее в постель до того, как они прибудут в Нью-Йорк. Он должен это сделать, даже если ему придется кланяться и расшаркиваться, как какому-то дураку-лорду. Если понадобится, он ей будет и руку целовать… Пока не добьется своего.
   — Вы меня спрашивали, мистер Флин?
   В зеленоватом свете фонаря на баке лицо Дэйви Райена с трудом можно было рассмотреть — рот опух, один глаз заплыл и почернел, а нос странно покривился.
   — Ну, парень, измолотили тебя знатно, — заметил Стефен.
   Дэйви, опустив голову, разглядывал палубу.
   — Их было многовато… Они избили меня и сбросили в трюм. Прежде чем мне удалось подняться, они закрыли крышку люка.
   — Отличную работу ты сделал, Дэйви! Я очень тебе обязан, да и Анна тоже.
   Дэйви покраснел, и до Стефена дошло, что парень думал, что он собирался покритиковать его за слабую защиту.
   — Как она, ну? — спросил Дэйви.
   — Неплохо.
   — Они сказали, вы женились на ней.
   — Это был единственный выход. Пассажиры устроили скандал, и капитан должен был отослать ее обратно.
   — Он хотел ее себе оставить, — с неприязнью сказал Дэйви. — Хотел держать в своей каюте — я слышал.
   — Она сейчас в безопасности. — «В безопасности, как крепость», — подумал про себя Стефен.
   — Как мужику, вам повезло, — заметил Дэйви. — Все парни так считают. Но я должен сказать, что и ей повезло тоже…
   — А какие твои планы в Нью-Йорке? — прервал Стефен. Он не мог ни думать, ни говорить об Анне.
   Дэйви гордо выпрямился:
   — Когда-нибудь я разбогатею и буду посылать деньги отцу и матери, ну, и другим… кто остался в Майо.
   — Неплохо! — сказал Стефен. — Звучит отлично. Но прежде чем сделаешься королем, тебе, наверное, нужна работа. Как тебе работа в салуне?
   Глаза Дэйви расширились:
   — Работать для вас?
   — Если ты не против.
   — Конечно! Да! — заикаясь, поспешно ответил Дэйви. — Вот это да!
   — Ну, значит, решено, — заключил Стефен, извлекая из кармана визитную карточку. — Загляни на «Эмирэлд Флейм», Бауэри Брейс-стрит. Я найду что-нибудь для тебя.
   Пока Дэйви изучал визитку, Стефен изучал его самого, решая, не может ли он доверить ему миссию Пэдрейка в Бирмингеме. В своих трикотажных плисовых брюках, свисающих на башмаки, Дэйви Райен выглядел настоящим бродягой, но отвага в нем была. Он смог броситься на стаю озверевших матросов, пытаясь защитить девушку.
   «Нет, — решил Стефен. — Голова Дэйви заполнена своими собственными амбициями. В его сердце огонь горит не для Ирландии, а только на радость себе».
   Дэйви поднял глаза от карточки.
   — Скажите Анне, что я, ну, увижусь с ней. Скажите, что я повидаюсь с ней в Нью-Йорке, в Бауэри на Брейс-стрит.
   Стефен хотел что-то сказать, но передумал. Он решил ничего не говорить о том, что Анна с ним только на время путешествия и что, когда они придут в Нью-Йорк, они должны расстаться.
   Когда Стефен проснулся на следующее утро, он все еще пребывал в отвратительном настроении. Всю ночь он не мог уснуть. Задремав лишь под утро, он чувствовал себя совершенно разбитым. Глаза резало, а голова раскалывалась.
   Койка Рори была пустой и тщательно заправленной. Бело-красная полосатая занавеска, разделяющая каюту, была задернута. Стефен надел боксерские трусы и выглянул из-за занавески. Полог у постели Анны все еще был задернут.
   «Проклятая женщина! — подумал он. — Полночи я не спал, думая о ней». Стефен стукнул кувшином об раковину, нарочито шумя. Потом поднял голову, прислушиваясь, не встает ли Анна, но ничего не услышал, кроме скрипа и ударов воды о дерево. Машины молчали. Проклятье! Их опять остановили. Да при такой скорости им еще неделя потребуется, чтобы доползти до Нью-Йорка.
   В раздражении Стефен отдернул занавеску:
   — Господи помилуй, женщина! Приподними ленивый зад и встречай новый день!
   Как раз в этот момент дверь каюты отворилась. Он обернулся и увидел входящую Анну.
   — Я не из ленивых, Стефен Флин. С шести на ногах, а сейчас уже девять.
   При ее виде — розовой и отдохнувшей — разочарование Стефена вспыхнуло с новой силой.
   — Черт возьми! Ты опять сбила меня с толку!
   — У вас настроение зверское, сразу видно, — заметила Анна, закрывая за собой дверь. — И это после такого долгого сна.
   — Да я едва ли полчаса спал по твоей милости.
   — Меня не надо винить. Всю ночь я рта не раскрывала.
   Она раздражала Стефена невыносимо. Ее упругие волосы были уложены высоко на макушке, но несколько кудряшек уже вырвались на свободу и упали на уши и шею. Платье бледно-зеленого цвета, сделавшееся почти серебристым от множества стирок, было чистое, хорошо выглаженным и отлично сидело. Вспомнив ее обнаженную грудь, Стефен Флин опустился на софу и потер уставшее лицо.
   — Мистер Флин, вам надо бы поесть немного. Настроение сразу улучшится. Сейчас я вызову стюарда. И наденьте рубашку. Неприлично вот так себя показывать.
   Анна прошла мимо него к звонку, а потом еще задержалась, открывая иллюминатор, чтобы проветрить каюту. Ее близость будоражила его чувства. Стефен прикрыл глаза и тяжело вздохнул.
   Анна заметила с неодобрением:
   — Ну, немного устали… А стонете, как будто привязаны к дыбе! Ну же, одевайтесь! Сейчас стюард принесет кофе, и вам сразу станет легче.
   Стефен поднялся, хлопнув себя по бедрам. Он мощно потянулся, напрягая мышцы. Анна взглянула на него и неожиданно покраснела. Стефен засмеялся и потянулся за рубашкой. Ему было приятно ее смущение.
   — А где Рори?
   Анна стояла на коленках, что-то ища в одном из своих сундучков.
   — Он с мальчишками из четвертого класса играет в трюме… С этими близнецами Карэн.
   Стефен, застегивая манжету, снова зевнул.
   — Проследи, чтобы он помылся, когда вернется. Анна удивленно подняла глаза:
   — Так это моя обязанность — мыть Рори?!
   Пальцы Стефена замерли. Он глядел на нее, коленопреклоненную, со всеми этими светлыми юбками, надетыми на ней, вспоминая, как вчера, раздевая мальчика, она прижимала его к себе и щекотала… Она делала то, что отец не может делать с сыном. А когда для мальчика принесли шоколад, она побранила стюарда, что он не очень горячий, отправив его за другой чашкой.
   — Ты с ним так хорошо управляешься! Только поэтому…
   Анна повернулась к своему сундучку и рылась до тех пор, пока не вытащила маленький мешочек с завязкой.
   — И не подумаю это делать. — Она закрыла сундучок и поднялась.
   — Ладно, я его отец, — сказал Стефен. Он счел за лучшее не просить больше Анну следить за Рори — они могут чересчур понравиться друг другу. А при расставании в Нью-Йорке это может стать большой проблемой.
   — Это надо делать только, вам, — проговорила Анна, пожав плечами. Она прошла быстро мимо него к столу, где высыпала из мешочка детали кроше, и начала их сортировать.
   — Я хочу начать работать над сумочкой для оперы, когда встречусь с миссис Смит-Хэмптон. Если она купит одну, все другие дамы захотят сделать то же самое. — Анна взглянула на Стефена. — Вы так мне сказали.
   — Именно это я и сказал. Я уверен в этом.
   — Я ее сегодня видела, проходя по коридору. В десять она принесет в дамский салон то, что ей нужно починить.
   Руки Анны слегка дрожали. И Стефен догадался, что она нервничает.
   — Им всем понадобится по одной сумочке, а то и по две, — сказал он. — Да еще ты будешь чинить им кружева…
   Анна вздохнула:
   — Надеюсь, пальцы будут не так сильно дрожать — я смогу работать. Ох, они всегда трясутся, как только подумаю об этих дамах!
   — Эти дамы по сравнению с тобой ничто.
   — Ну что вы говорите?!
   — Это правда, истинная правда! Клянусь! Многие ли из них прошлой ночью отвергли своих мужей?
   Анна широко улыбнулась, порозовев. Эта улыбка заставила забыть обиду. Он стоял, глядя на нее, потерявшийся от наслаждения видеть ее красоту, но быстро взял себя в руки.
   Как быстро он раскисает при ней! Но это доказывает только, что он долго не спал с женщинами.
   Появился стюард с подносом. Стефен навалился на бекон и хлеб, тогда как она, сидя наискосок через стол, сшивала ткань в несколько слоев. Стефен глядел на иглу в ее руках, наблюдая, с какой сосредоточенностью она работает. «Для женщины она чертовски способна, — подумал он. — И знает, чего хочет! Уж в этом сомневаться не приходится!»
   Стефен подлил еще кофе из кофейника. «Она может организовать в Нью-Йорке свое дело, и с успехом, — продолжал размышлять он. — Пока какой-нибудь мужик не станет ей надоедать. И это так и будет — рано или поздно появится какой-нибудь подлец. Анна настолько соблазнительна, что кто-то обязательно захочет переспать с ней». Эти мысли окончательно испортили ему настроение.
   Анна взглянула на маленькие золотые часы, висевшие на стене каюты, и свернула свое шитье.
   — Мне пора идти… Пожелайте удачи!
   — А когда ты вернешься?
   — Ну, к обеду уж точно. — Анна подошла к зеркалу, чтобы поправить прическу.
   «И уши у нее прелестные, — подумал Стефен, — такие розовые…»
   — Это платье — просто стыд, — заметила Анна. — Такое старое и вылинявшее! Но я не хочу каждый день надевать синий жакет с юбкой.
   Она стояла перед зеркалом, внимательно рассматривая себя.
   — Ты выглядишь отлично.
   — Хорошо, если так, — быстро ответила она, забирая сверток и рабочую сумку. — Мне надо идти.
   Стефен поднялся и придержал перед ней дверь. Прислонясь к дверному косяку, он наблюдал, как она торопливо идет к лестнице. На повороте она обернулась и улыбнулась ему. Он поднял руку в приветствии.
   — Удачи, дорогая, — сказал он, хотя она была слишком далеко, чтобы его услышать.

ГЛАВА VIII

   К дамскому будуару Анна подошла задолго до назначенного часа. Заглянув, она увидела, что комната пуста, если не брать в расчет трех пожилых дам в черном и жемчугах, сидящих на прочных, с высокими спинками стульях. Две из них громко беседовали, а третья дремала.
   Анна дотронулась до волос, желая убедиться, что черепаховые гребни на месте, распрямила плечи и вошла в салон. К ее облегчению, никто из дам не обратил на нее внимания.
   Она опять села на голубой софе под кормовыми окнами. Утреннее солнце освещало черный лакированный чайный столик. Анна развернула сверток, разместила узоры кроше на столе и принялась обвязывать края сумочки для оперы.
   Пока крючок выделывал изящную цепочку из белого, ее глаза часто обращались к двери будуара. В любой момент могли нагрянуть миссис Смит-Хэмптон и другие дамы, с резкими голосами и такие самоуверенные. Анна облизала губы. А почему, собственно, она нервничает? После всего, что она пережила, как можно бояться нескольких дам, вооруженных только острыми языками да высокомерными взглядами. Даже если они не закажут сумочки для оперы, магазины в Нью-Йорке ими заинтересуются. Если не сумочками, так большими воротниками и манжетами, а может быть, и ее прекрасными скатертями. Разве Стефен не уверял ее, что она найдет покупателей? Все будет, как он сказал.
   Анна улыбнулась. Он так отличается от самоуверенных, как петухи, мужчин. Она впервые такого встречает… Прошлой ночью она несколько раз опасалась, что он одолеет ее. Но она достаточно быстро приучила его, поставила-таки на место. Сейчас он немного мрачен, поэтому очень опасен.
   Мысли Анны прервало тихое покашливание. Подняв глаза, она увидела стоящую перед ней миссис Смит-Хэмптон — стройную, с нежным цветом лица и волос, который забивал ярко-желтый цвет широченного платья. Пальцы в перчатках сжимали сверток воздушных кружев.
   — Доброе утро, миссис Флин. Надеюсь, не заставила вас ждать.
   Анна взглянула на кружево, и нервозность исчезла.
   — Я не ждала ни минуты, миссис Смит-Хэмптон. — Она похлопала по легкой подушке голубой софы рядом с собой: — Пожалуйста, присаживайтесь.
   Усевшись, миссис Смит-Хэмптон развернула кусок тончайшего кружева.
   — Вы не считаете, надеюсь, что я слишком поторопилась сделать вам предложение насчет починки.
   — Совсем нет, — возразила Анна, разглядывая тонкую работу, — для кружев использовали аппликацию и гипюровые вставки. — Я польщена, что вы доверяете мне чинить такое красивое кружево.
   — Это одно полотнище верхней юбки. Мистер Смит-Хэмптон наступил на него, когда я выходила из экипажа. — Она засмеялась: — Мой муж не так уж легок на ногу.
   Анна взглянула в лицо миссис Смит-Хэмптон, зардевшееся и веселое. «Она его любит, — подумала Анна. — Этого безнравственного человека, имеющего содержанку». Она наклонилась ниже, чтобы осмотреть порванное место. Ей нужно было восстановить разрывы ажурными кружевами, обшить и заделать прорези для пуговиц.
   — Это займет несколько дней.
   — Ах, Боже мой! Это не к спеху! Мне платье не понадобится до концерта в следующий понедельник. Моей девушке нужно будет совсем немного времени, чтобы опять пришить полотнище на юбку.
   — Ну, тогда отлично, — Анна заботливо свернула кружево. — Я его отдам вам в пятницу.
   Миссис Смит-Хэмптон обратила внимание на узоры кроше, разложенные на чайном столике.
   — Какая прелесть! — Она указала на ажурные кольца. — Какую тонкую работу вы делаете, миссис Флин. Где же вы этому научились?
   Анна смутилась на минуту — плетение кружев тесно связано с печатью бедности. Кружева называли пособием по безработице во время голода, да и после, когда бедные женщины и девушки взялись за кружева кроше как за возможность заработка.
   — Девочкой я училась у жены помещика. Когда приехала в Дублин, моя хозяйка отправила меня в настоящую школу, где учили делать аппликации и кружево преподаватели из Англии и Бельгии.
   Миссис Смит-Хэмптон взяла крошечный листок и прорисованный изгиб шипа.
   — Я для себя вышиваю, но боюсь, очень плохо.
   — Мне нравится больше кроше, — сказала Анна, благодарная миссис Смит-Хэмптон за ее интерес. И добавила: — Делать из кроше кружево — это как рисовать картину. Некоторые эту картину соберут примитивно, а вот другие соберут художественно. Все зависит от того, как вы свяжете шнурок, какой сделаете изгиб и где добавите небольшой узор в виде веточки.
   — Вы, миссис Флин, просто художница!
   — Ох, — возразила, покраснев, Анна, — я и не думала хвастаться.
   Движение около двери возвестило о приходе других дам. Миссис Смит-Хэмптон поднялась.
   — Я должна к ним присоединиться, — объяснила она. — Нам нужно прорепетировать концерт.
   Анна вновь взялась за работу. Работая, она краем глаза следила за дамами. Мисс Кэмберуел, с бантами цвета лаванды в волосах, уселась за полированное пианино, проигрывая гаммы и аккорды. Другие дамы столпились вокруг миссис Чарльз, которая по песеннику в кожаном переплете намечала программу концерта. Потом все дамы, за исключением мисс Кэмберуел и миссис Смит-Хэмптон, разместились на креслах и диванчиках. Мисс Кэмберуел проиграла вступительные аккорды песни, а миссис Смит-Хэмптон заняла место у пианино, свободно сложив перед собой руки. Она закрыла глаза и запела сильным нежным голосом. Руки Анны замерли на коленях.
   Это была грустная песня — баллада о любви и потерянном счастье. Миссис Смит-Хэмптон пела уверенно и с чувством, голос звучал чисто и безукоризненно.