Страница:
- Ваш евангельский сюжет - это канон?
- Любой сюжет - повод рассказать про сегодняшнюю жизнь. Что такое крестный ход? Канон? Да. Но это жизнь, связанная с насилием, жестокостью, искуплением. Для меня крестный ход - это когда берут человека и волокут его убивать. Я не видел, как Сталин расстреливал миллионы, но я видел другое, у меня в "Крестном ходе" - современные люди. Меня интересует борьба чувств, ведь не все же одинаково реагируют на насилие, тем более такое! Иногда художник пишет тот же "Крестный ход", и все у него есть - и мастерство, и сюжет, а искусства нет. Я много преподавал после института: сразу видно, хорош рисунок или плох. Иногда просто случайно тронул кистью - а уже искусство.
- Что такое искусство?
- Это таинство. Художник создает еще одну жизнь. Как Бог. Деревья - что такое? Жизнь! Заставить волноваться при соприкосновении с тем, что ты сделал, - в этом искусство.
Я записываю за Слепышевым его ответы на мои, иногда провокационные вопросы, а в это время Толя показывает мне и моим друзьям свои картины одну задругой... Поток мирового пространства, куда вовлечено все сущее: звери, деревья, люди. Все завихрено мировым ураганом - от этого картины так динамичны. Чувственность и мысль неразрывно связаны. Сновидческое, наивное, детское сознание. Плоть, которую
497
он изображает, груба и примитивна, но насилие, присутствующее в его сюжетах, неагрессивно, как нет агрессии в скульптурных древнегреческих портретах, даже если изображен поединок двух воинов. Нет насилия над духом.
- Толя, Вы человек добрый?
- Незловредный.
- Можно житейский вопрос?
- Давайте. Вот тут я точно навру.
- У Вас не было ощущения, что Вам надо сменить быт, мастерскую и от этого, может быть, в работе пойдет что-то другое?
- Я был в Париже недавно. Два месяца. Жил как Бог. Но я там не нужен. В Крыму, в Никитском саду, - тоже красиво, но я не ботаник. Здорово, но не мое. Много красивых женщин, но я тут при чем? На Западе нужен дизайн. Искусство там не нужно.
- А нам нужно?
- Но мы же изголодались по настоящему искусству! Вот была выставка Малевича - толпы. Ничего не понимают, а идут!
- Если у Вас такое пренебрежение к зрителям, кому Вы хотите показывать Ваши картины?
- Тем, кому они интересны. Я ведь иногда на свои картины смотрю глазами зрителя. Когда один скажет "хорошо" - я ему не верю: мол, много ты понимаешь! А когда уже много людей скажут "хорошо" про одну и ту же вещь - я начинаю смотреть на нее по-другому.
- Вы легко расстаетесь со своими работами?
- С удовольствием.
- А когда встречаете их вновь?
- Очень нравятся
- Толя, Вы скромный человек?
- Не бывает художников скромных. Они могут страдать, сомневаться, терзаться. Самоутверждение - в сравнении. Вы-то сами про себя все знаете, кто бы что ни говорил...
498
И все-таки несколько лет назад, вместе с женой и дочерью, Слепышев уехал в Париж. Пробыл он там шесть лет. Дела у него шли хорошо: были выставки, картины покупались. Дочь училась в Парижской Академии художеств.
Летом 1992 года я по своим делам была в Париже и, конечно, сразу же позвонила Слепышеву. Мы сговорились встретиться. Долго перезванивались, как найти мастерскую - она далеко. Наконец, поскольку у меня была машина и я за рулем, я в проливной дождь заехала за Толей, и вместе с ним мы поехали в его мастерскую. В этом доме - мастерские многих художников. Комната небольшая и, по погоде, пасмурная. Толя показывает свои новые работы. Манера письма изменилась, да и сам он другой: без бороды, лицо жесткое, энергичное. А картины, наоборот, потеряли тот неповторимый, энергичный слепышевский мазок, стали как будто более реалистичными. Вокруг реалистичного пейзажа или сюжетной сценки появилась нарисованная рамка. Раньше его работы в рамках не нуждались, рамой была стена, на которой они висели, их обрамляло пространство...
- Толя, зачем эти рамки?
- Нужно оформление для широкого, разбросанного, экспрессивного. Нужны границы. С этими рамками получается две энергии: рамка - безрассудная, бессюжетная, а внутри - мой сюжет.
Сюжеты у Слепышева те же, русские: лес, река, лошадь, бабы, мужики. Рамка - западная, а-ля живопись Поллока например. Иногда рамка белая, чистый холст. При этом светлые, почти белые сюжеты - очень красиво. По белому полю рамок иногда идут подписи. Сюжеты часто напоминают старые, стершиеся византийские фрески. Отара овец - явно библейский сюжет. Ни в России, ни во Франции таких нет. Порой на одном холсте расположены три сюжета: например, справа Кремль и Василий Блаженный, сле
499
ва - безымянная церковь, а посередине - бульвар, люди на нем, а на лошади дама в длинном розовом платье. И на белом фоне рамки - черная подпись из Ахматовой:
Не повторяй - душа твоя богата - Того, что было сказано
когда-то, Но, может быть, поэзия сама - Одна великолепная
цитата.
- Толя, мне кажется, Вы пытаетесь соединить несоединимое: тому, кто любит абстрактные полотна Поллока, не нужны Ваши сюжеты, а кто любит реализм в живописи - того будет раздражать абстракция.
- Может быть. Но я стал понимать, что топчусь на месте, и стал искать. В творчестве ведь всегда есть взлеты и падения. Ошибки должны быть. Здесь, на Западе, боятся отступать от найденного пути, если путь выгоден. Я, например, за последние два года продал 80 картин. Но мне стало скучно. Конечно, старые картины, которые остались в Москве, - лучше, но нельзя же все время их повторять. Здесь искусство - предмет продажи, кто пробился тот держится. Галереи когда-то нашли художников и держатся за них. Они не ищут новых имен, им это не нужно. Они хорошо едят - это здесь главное. Искусство есть сейчас в Германии, есть, может быть, в Америке, а в Париже его нет.
- Так возвращайтесь. Я тоже думаю, в России Вы работали лучше. Спокойнее. Правда, такой пиджак, как на Вас, Вы там не купите...
- Может быть, вернусь. У меня дочка в Академии учится. Я для нее должен что-то заработать. И потом, что значит "вернуться"? Я ведь от себя никуда не уезжал. Правда, здесь я стал работать больше. Больше занимаюсь детализацией. А что касается моих поисков и Поллока, то ведь любое направление в искусстве зани
500
малось тем, что разламывало все, сделанное до него. Все дети ломают игрушки, чтобы посмотреть, что там внутри. Мане, например, - это разломанный и разложенный Пуссен. Хотя в нынешних поисках дошли до абсурда. В поп-арте, например, берут кусок двери с натуральными надписями и звонками и выставляют как произведение искусства. И за счет галереи, фирмы, рекламы и мафии продают. Но люди уже перестали верить этому обману...
...Толя вернулся в Москву, в свою старую квартиру. Его дочка, закончив Академию, шла как-то по парижской улице, встретила молодого человека, влюбилась, а он оказался туристом - бедным поэтом из Ленинграда. И они уехали жить в Ленинград. Толя с женой потянулся вслед за ними. Но московскую мастерскую он потерял - начались новые времена...
- Толя, когда через шесть лет Вы открыли ключом свою квартиру, что-то в ней изменилось?
- Да ничего! Все тоже. Тараканы появились в большом количестве.
- А как Москва?
- Очень понравилась. Чистое небо и земля. Центральные улицы стали лучше. В магазинах полно и никого народу. Хотя есть и супернелепости: то, что в Париже никому не нужно, - архидорого, а продукты - раза в три дешевле. Или, например, подрамники: в Париже за самый дешевый я платил 200 франков, здесь - 40.
- Что будете делать дальше?
- Тараканов ловить.
- А работать будете?
- Если я не буду писать, я умру.
- Вы довольны, что вернулись?
- Очень. Я всегда хотел вернуться. Оставался из-за дочери.
501
Вернувшись, Толя работал в своей трехкомнатной квартире в Строгино. 16-й этаж, широкое окно во всю стену. Из окна видна Обуховская церковь, канал, Московское море, Серебряный бор.
Я как-то заехала к нему с друзьями - вся квартира была заставлена картинами. Работать там, конечно, тесно. Наконец ему дали помещение в одном офисе на первом этаже. Туда он перевез свои огромные полотна, туда ездит каждый день из своего Строгино.
Если я проезжаю по Садовому кольцу мимо дома рядом с американским посольством и вижу свет в окне на первом этаже - я к нему захожу. Мы разговариваем, иногда он мне дарит какой-нибудь рисунок или картину. Он не изменился - такой же, каким я его увидела много-много лет назад, тоже на первом этаже, в маленькой темной мастерской за складскими помещениями ГУМа.
В ПЛЕНУ ЭЛЬСИНОРА
У Иосифа Бродского есть такая строфа: "Одиночество учит сути вещей, ибо суть их то же одиночество". Тема одиночества волнует театральный мир со времен "Гамлета". Но меня в "Гамлете" интересует другое - тема иррационального в этом мире. Та жизнь, которую нам не дано ощущать ни нашими пятью чувствами, ни нашим сознаньем... Гамлет рождается заново после встречи с Призраком, то есть после встречи с иррациональным миром. Он соприкоснулся с чем-то неведомым для себя, и это его изменило - родился тот Гамлет, который и интересен нам вот уже несколько веков. "Порвалась связь времен" - не социальная, а космическая.
Мне тоже хочется понять, что там, "за закрытой дверью", что нам не дано понять сознанием, но что подсознательно мы все же ощущаем.
У Толстого отец Сергий рассуждает перед гробом о рождении и смерти. Для чего человек приходит в этот мир - чтобы умереть?! А если за чертой - Бог, тогда земная человеческая жизнь - только часть иной жизни. Значит, нужно готовиться к той, вечной. Ответа на эти вопросы нет. Но есть вопросы, и именно они удерживают от бездны, от вседозволенности.
Зародыш человека во чреве матери тоже проводит довольно длительное время до своего рождения. У него развиваются руки, ноги, но он ведь не "знает", для
503
чего они. Может, если бы он задумывался, то решил бы, что они ему понадобятся после рождения. Не так ли и наша душа, которая в нашей реальности нам только мешает: волнует без причины, задает бесконечные вопросы, на которые нет ответа? Но в течение нашей жизни она меняется, значит, может быть, она нам понадобится после смерти и наша задача в этой жизни постараться ее не замутить, а высветлить?..
Меня воспитывала бабушка-старообрядка, но ощутила я ее огромное влияние, когда ее уже не стало... Она меня учила молитвам, но вопрос веры очень интимный. Я человек верующий, но не религиозный - не хожу в церковь, не соблюдаю ритуалы.
Одно время я страшно интересовалась всякими эзотерическими учениями. Даже выяснилось, что я могу лечить, передавая свою энергию: не сама, а как медиум. В свое время недалеко от театра "Современник", в Фурманном переулке, была открыта лаборатория под эгидой академика Спиркина. Там собирались экстрасенсы. Я пришла туда, меня проверили и отправили вместе с сильнейшим экстрасенсом Носовым и его женой Светланой лечить людей. Я сидела в углу и "подключала" им свою энергию.
И мечтала встретиться с Вангой, знаменитой болгарской ясновидящей...
Много лет назад мы были на гастролях в Болгарии, тогда же я снималась в фильме "Тиль Уленшпигель", где играла Катлин-ясновидящую.
В фильме есть монолог-ясновидение, где Катлин предсказывает, что родится Карл, он будет таким-то, а Тиль - таким-то. Как это играть?.. Начиталась Бодлера, а он пишет, что есть травы, которые, когда их куришь, одурманивают мозг - тоненькую рясочку самоанализа, мешающую окунуться в подсознание. И ког
504
да снимали сцену ясновидения Катлин, я играла там полусон, транс, потусторонность.
И вот мы в Болгарии. Был устроен прием, нас принимал Живков. Я оказалась рядом с ним, он меня все время бил по коленке, мол, ты хорошая актриса. Я при каждом ударе вздрагивала, но решила воспользоваться соседством и попросить помочь встретиться с Вангой. Он велел референтам организовать поездку.
Я поехала к Ванге с одним философом, Любеном (он тогда писал доклады Живкову). Как мне велели накануне, ночью я положила под подушку кусочек сахара. Утром мы выехали в город Петрич, на границу с Грецией, и даже не в сам город, а в ущелье, где в летнем доме жила Ванга. По толпе около дома поняла, что она здесь. Мы вошли.
Ванга была на открытой веранде, по периметру которой установлены лавки. На них сидели простые деревенские бабы с какими-то золотушными детьми. Ванга как раз рассказывала им, как только что отдыхала на Черном море.
Голос уверенный, громкий. Хозяйка! И почему-то она била себя по коленке. Вспомнив Живкова, я решила, что это, возможно, характерный болгарский жест. Время от времени Ванга что-то доставала из кармана и нюхала. Я подумала, что сахар-то ей неважен, а вот то, что она сейчас нюхает, и есть допинг, который связывает ее с мистическим миром. Позже секретарша сказала мне, что это было обыкновенное туалетное мыло, его Ванге только что подарили, ей просто был приятен его аромат. Я почувствовала себя крайне неуютно и подумала: а зачем мне все это нужно, что, собственно, Ванга мне может сказать такого, чего я сама о себе не знаю? Но было поздно. Ванга уже взяла мой сахар и громко спросила, есть ли у меня отец. Я кивнула. Она даже не слышала моего голоса, а уже твердила: "Да, но он умер, вот он тут стоит. А у отца есть брат Иван?" Да, братьев
505
было несколько, и Иван тоже. И ее голос: "Да, но он умер, вот он стоит. А у матери есть еще муж?" Я кивнула. "Да, но он тоже умер, вот он стоит..." И все присутствующие это тоже слушают... Я шепнула Любену, что не хочу, чтобы она говорила о моей судьбе. Ванга как бы это почувствовала и стала разговаривать с Любеном о нем самом, о его науке. Она сказала, что ему не нужно заниматься политикой и писать доклады для других, что он должен работать над книгой по философии, и стала в разговоре употреблять какие-то современные философские термины, которых она и не должна была бы знать. Любен стоял перед ней, как школьник.
А потом, не переключаясь, она заговорила обо мне. Спросила вдруг, почему она видит меня в военной форме, и описала костюм Ангелики из фильма "Щит и меч". Она не знала, что я актриса. Я сказала, что это роль, одна из ролей. Она спросила: "А что ты здесь делаешь?" - "Приехала с театром на гастроли". - "А много ли вас приехало?" - "Человек сорок", - говорю. "Нет больше, я вижу, что там около ста". Потом мы подсчитали, действительно, так оно и было. "А какой вы сегодня играете спектакль?" - "Добрый человек из Сезуана". - "Как по-твоему, есть добрые люди?" Я говорю, не знаю, может быть, и есть. Она мне: "Нет, нет добрых людей. Впрочем, это шутка". Потом встала, обняла меня, сказала какие-то вещи, казалось бы, ничего не значащие в жизни, провела рукой по моей спине и велела не ходить на каблуках, и все будет хорошо. Голос у нее все время был уверенный.
Когда мы вышли от Ванги, Любен закурил, у него тряслись руки. А я думала о том, что неправильно сыграла сцену ясновидения. Нужна была другая сила уверенности и другой голос.
...В Москву вернулась совершенно другой, меня никто не узнавал. Вернулась человеком более спокой
506
ным. У меня не было вопроса отца Сергия - есть ли что-то там, за чертой, а был ответ Гамлета - да, есть.
Откуда в человеческой психике страсть к мистике, к чуду? Может быть, в нас атавизмом аукается древняя духовная традиция? Но ведь наша культура это всего лишь совокупный духовный опыт человечества. Всегда в культуре разных эпох сосуществовали разум и чудо, знание и слепая вера, прагматизм и романтика, рассудочность и интуиция, аскетизм и чувственность.
XX век дал нам возможность проникнуть в глубинные тайны Природы и Вселенной, но почему чем дальше идут эти открытия, тем сильнее восстает мистика? Поняв что-то, мы опять стоим над бездной непостижимости.
Я стараюсь "плыть по течению", ибо давно поняла, что планировать жизнь бессмысленно - любой сбой в запланированном существовании вызывает кризис. Этот закон - всеобщий, я его помню еще по изучению политэкономии в университете. Любая запланированность убивает неожиданность. Или ты неожиданность, случай можешь не заметить, пропустить. Мне кажется, что свой страх перед абсурдностью мироустройства можно побороть только фатальностью, то есть принимать жизнь такой, какая она есть. Научиться ценить момент и попытаться любую неожиданность, случай использовать в своих интересах. И при этом не убивать свою волю, иначе остановишься - вечное наше "А за-а-ачем?.." и сомнения сделают жизнь совсем бессмысленной. Воля, как известно, всегда динамична, активна, всегда тяготеет к направлению. Воля всегда индивидуальна и окрашена только собственным желанием. Хотеть - значит мочь, как писали древние.
Я пишу эти избитые истины, чтобы подхлестнуть и
507
себя к действию, а то все чаще и чаще - словами Бродского:
Я не то что схожу с ума, но устал за лето. За рубашкой в комод
полезешь, и день потерян...
Из интервью:
- Считаете ли вы свою профессию - судьбой?
- Да. Безусловно.
- Иногда очень хорошие актеры говорят, что могли бы в жизни заниматься чем-то другим.
- Мне кажется, это заблуждение. Но я могу говорить только о себе. Я очень слушаю свою судьбу. И я бы давно освободилась от этой зависимости, но понимаю, что пока еще мне Бог не дал этой свободы...
Послесловие
Мысль, для того чтобы быть изреченной, требует слушателя или собеседника. Я благодарна Нее Зоркой, Лидии Новиковой, Виталию Вульфу, Алле Шендеровой, Игорю Виноградову и многим другим, "провоцировавшим" меня на разговоры, которые легли в основу написанного.
Алле Шендеровой - еще и моя особая благодарность за техническую помощь в работе над книгой.
Алла Демидова
- Любой сюжет - повод рассказать про сегодняшнюю жизнь. Что такое крестный ход? Канон? Да. Но это жизнь, связанная с насилием, жестокостью, искуплением. Для меня крестный ход - это когда берут человека и волокут его убивать. Я не видел, как Сталин расстреливал миллионы, но я видел другое, у меня в "Крестном ходе" - современные люди. Меня интересует борьба чувств, ведь не все же одинаково реагируют на насилие, тем более такое! Иногда художник пишет тот же "Крестный ход", и все у него есть - и мастерство, и сюжет, а искусства нет. Я много преподавал после института: сразу видно, хорош рисунок или плох. Иногда просто случайно тронул кистью - а уже искусство.
- Что такое искусство?
- Это таинство. Художник создает еще одну жизнь. Как Бог. Деревья - что такое? Жизнь! Заставить волноваться при соприкосновении с тем, что ты сделал, - в этом искусство.
Я записываю за Слепышевым его ответы на мои, иногда провокационные вопросы, а в это время Толя показывает мне и моим друзьям свои картины одну задругой... Поток мирового пространства, куда вовлечено все сущее: звери, деревья, люди. Все завихрено мировым ураганом - от этого картины так динамичны. Чувственность и мысль неразрывно связаны. Сновидческое, наивное, детское сознание. Плоть, которую
497
он изображает, груба и примитивна, но насилие, присутствующее в его сюжетах, неагрессивно, как нет агрессии в скульптурных древнегреческих портретах, даже если изображен поединок двух воинов. Нет насилия над духом.
- Толя, Вы человек добрый?
- Незловредный.
- Можно житейский вопрос?
- Давайте. Вот тут я точно навру.
- У Вас не было ощущения, что Вам надо сменить быт, мастерскую и от этого, может быть, в работе пойдет что-то другое?
- Я был в Париже недавно. Два месяца. Жил как Бог. Но я там не нужен. В Крыму, в Никитском саду, - тоже красиво, но я не ботаник. Здорово, но не мое. Много красивых женщин, но я тут при чем? На Западе нужен дизайн. Искусство там не нужно.
- А нам нужно?
- Но мы же изголодались по настоящему искусству! Вот была выставка Малевича - толпы. Ничего не понимают, а идут!
- Если у Вас такое пренебрежение к зрителям, кому Вы хотите показывать Ваши картины?
- Тем, кому они интересны. Я ведь иногда на свои картины смотрю глазами зрителя. Когда один скажет "хорошо" - я ему не верю: мол, много ты понимаешь! А когда уже много людей скажут "хорошо" про одну и ту же вещь - я начинаю смотреть на нее по-другому.
- Вы легко расстаетесь со своими работами?
- С удовольствием.
- А когда встречаете их вновь?
- Очень нравятся
- Толя, Вы скромный человек?
- Не бывает художников скромных. Они могут страдать, сомневаться, терзаться. Самоутверждение - в сравнении. Вы-то сами про себя все знаете, кто бы что ни говорил...
498
И все-таки несколько лет назад, вместе с женой и дочерью, Слепышев уехал в Париж. Пробыл он там шесть лет. Дела у него шли хорошо: были выставки, картины покупались. Дочь училась в Парижской Академии художеств.
Летом 1992 года я по своим делам была в Париже и, конечно, сразу же позвонила Слепышеву. Мы сговорились встретиться. Долго перезванивались, как найти мастерскую - она далеко. Наконец, поскольку у меня была машина и я за рулем, я в проливной дождь заехала за Толей, и вместе с ним мы поехали в его мастерскую. В этом доме - мастерские многих художников. Комната небольшая и, по погоде, пасмурная. Толя показывает свои новые работы. Манера письма изменилась, да и сам он другой: без бороды, лицо жесткое, энергичное. А картины, наоборот, потеряли тот неповторимый, энергичный слепышевский мазок, стали как будто более реалистичными. Вокруг реалистичного пейзажа или сюжетной сценки появилась нарисованная рамка. Раньше его работы в рамках не нуждались, рамой была стена, на которой они висели, их обрамляло пространство...
- Толя, зачем эти рамки?
- Нужно оформление для широкого, разбросанного, экспрессивного. Нужны границы. С этими рамками получается две энергии: рамка - безрассудная, бессюжетная, а внутри - мой сюжет.
Сюжеты у Слепышева те же, русские: лес, река, лошадь, бабы, мужики. Рамка - западная, а-ля живопись Поллока например. Иногда рамка белая, чистый холст. При этом светлые, почти белые сюжеты - очень красиво. По белому полю рамок иногда идут подписи. Сюжеты часто напоминают старые, стершиеся византийские фрески. Отара овец - явно библейский сюжет. Ни в России, ни во Франции таких нет. Порой на одном холсте расположены три сюжета: например, справа Кремль и Василий Блаженный, сле
499
ва - безымянная церковь, а посередине - бульвар, люди на нем, а на лошади дама в длинном розовом платье. И на белом фоне рамки - черная подпись из Ахматовой:
Не повторяй - душа твоя богата - Того, что было сказано
когда-то, Но, может быть, поэзия сама - Одна великолепная
цитата.
- Толя, мне кажется, Вы пытаетесь соединить несоединимое: тому, кто любит абстрактные полотна Поллока, не нужны Ваши сюжеты, а кто любит реализм в живописи - того будет раздражать абстракция.
- Может быть. Но я стал понимать, что топчусь на месте, и стал искать. В творчестве ведь всегда есть взлеты и падения. Ошибки должны быть. Здесь, на Западе, боятся отступать от найденного пути, если путь выгоден. Я, например, за последние два года продал 80 картин. Но мне стало скучно. Конечно, старые картины, которые остались в Москве, - лучше, но нельзя же все время их повторять. Здесь искусство - предмет продажи, кто пробился тот держится. Галереи когда-то нашли художников и держатся за них. Они не ищут новых имен, им это не нужно. Они хорошо едят - это здесь главное. Искусство есть сейчас в Германии, есть, может быть, в Америке, а в Париже его нет.
- Так возвращайтесь. Я тоже думаю, в России Вы работали лучше. Спокойнее. Правда, такой пиджак, как на Вас, Вы там не купите...
- Может быть, вернусь. У меня дочка в Академии учится. Я для нее должен что-то заработать. И потом, что значит "вернуться"? Я ведь от себя никуда не уезжал. Правда, здесь я стал работать больше. Больше занимаюсь детализацией. А что касается моих поисков и Поллока, то ведь любое направление в искусстве зани
500
малось тем, что разламывало все, сделанное до него. Все дети ломают игрушки, чтобы посмотреть, что там внутри. Мане, например, - это разломанный и разложенный Пуссен. Хотя в нынешних поисках дошли до абсурда. В поп-арте, например, берут кусок двери с натуральными надписями и звонками и выставляют как произведение искусства. И за счет галереи, фирмы, рекламы и мафии продают. Но люди уже перестали верить этому обману...
...Толя вернулся в Москву, в свою старую квартиру. Его дочка, закончив Академию, шла как-то по парижской улице, встретила молодого человека, влюбилась, а он оказался туристом - бедным поэтом из Ленинграда. И они уехали жить в Ленинград. Толя с женой потянулся вслед за ними. Но московскую мастерскую он потерял - начались новые времена...
- Толя, когда через шесть лет Вы открыли ключом свою квартиру, что-то в ней изменилось?
- Да ничего! Все тоже. Тараканы появились в большом количестве.
- А как Москва?
- Очень понравилась. Чистое небо и земля. Центральные улицы стали лучше. В магазинах полно и никого народу. Хотя есть и супернелепости: то, что в Париже никому не нужно, - архидорого, а продукты - раза в три дешевле. Или, например, подрамники: в Париже за самый дешевый я платил 200 франков, здесь - 40.
- Что будете делать дальше?
- Тараканов ловить.
- А работать будете?
- Если я не буду писать, я умру.
- Вы довольны, что вернулись?
- Очень. Я всегда хотел вернуться. Оставался из-за дочери.
501
Вернувшись, Толя работал в своей трехкомнатной квартире в Строгино. 16-й этаж, широкое окно во всю стену. Из окна видна Обуховская церковь, канал, Московское море, Серебряный бор.
Я как-то заехала к нему с друзьями - вся квартира была заставлена картинами. Работать там, конечно, тесно. Наконец ему дали помещение в одном офисе на первом этаже. Туда он перевез свои огромные полотна, туда ездит каждый день из своего Строгино.
Если я проезжаю по Садовому кольцу мимо дома рядом с американским посольством и вижу свет в окне на первом этаже - я к нему захожу. Мы разговариваем, иногда он мне дарит какой-нибудь рисунок или картину. Он не изменился - такой же, каким я его увидела много-много лет назад, тоже на первом этаже, в маленькой темной мастерской за складскими помещениями ГУМа.
В ПЛЕНУ ЭЛЬСИНОРА
У Иосифа Бродского есть такая строфа: "Одиночество учит сути вещей, ибо суть их то же одиночество". Тема одиночества волнует театральный мир со времен "Гамлета". Но меня в "Гамлете" интересует другое - тема иррационального в этом мире. Та жизнь, которую нам не дано ощущать ни нашими пятью чувствами, ни нашим сознаньем... Гамлет рождается заново после встречи с Призраком, то есть после встречи с иррациональным миром. Он соприкоснулся с чем-то неведомым для себя, и это его изменило - родился тот Гамлет, который и интересен нам вот уже несколько веков. "Порвалась связь времен" - не социальная, а космическая.
Мне тоже хочется понять, что там, "за закрытой дверью", что нам не дано понять сознанием, но что подсознательно мы все же ощущаем.
У Толстого отец Сергий рассуждает перед гробом о рождении и смерти. Для чего человек приходит в этот мир - чтобы умереть?! А если за чертой - Бог, тогда земная человеческая жизнь - только часть иной жизни. Значит, нужно готовиться к той, вечной. Ответа на эти вопросы нет. Но есть вопросы, и именно они удерживают от бездны, от вседозволенности.
Зародыш человека во чреве матери тоже проводит довольно длительное время до своего рождения. У него развиваются руки, ноги, но он ведь не "знает", для
503
чего они. Может, если бы он задумывался, то решил бы, что они ему понадобятся после рождения. Не так ли и наша душа, которая в нашей реальности нам только мешает: волнует без причины, задает бесконечные вопросы, на которые нет ответа? Но в течение нашей жизни она меняется, значит, может быть, она нам понадобится после смерти и наша задача в этой жизни постараться ее не замутить, а высветлить?..
Меня воспитывала бабушка-старообрядка, но ощутила я ее огромное влияние, когда ее уже не стало... Она меня учила молитвам, но вопрос веры очень интимный. Я человек верующий, но не религиозный - не хожу в церковь, не соблюдаю ритуалы.
Одно время я страшно интересовалась всякими эзотерическими учениями. Даже выяснилось, что я могу лечить, передавая свою энергию: не сама, а как медиум. В свое время недалеко от театра "Современник", в Фурманном переулке, была открыта лаборатория под эгидой академика Спиркина. Там собирались экстрасенсы. Я пришла туда, меня проверили и отправили вместе с сильнейшим экстрасенсом Носовым и его женой Светланой лечить людей. Я сидела в углу и "подключала" им свою энергию.
И мечтала встретиться с Вангой, знаменитой болгарской ясновидящей...
Много лет назад мы были на гастролях в Болгарии, тогда же я снималась в фильме "Тиль Уленшпигель", где играла Катлин-ясновидящую.
В фильме есть монолог-ясновидение, где Катлин предсказывает, что родится Карл, он будет таким-то, а Тиль - таким-то. Как это играть?.. Начиталась Бодлера, а он пишет, что есть травы, которые, когда их куришь, одурманивают мозг - тоненькую рясочку самоанализа, мешающую окунуться в подсознание. И ког
504
да снимали сцену ясновидения Катлин, я играла там полусон, транс, потусторонность.
И вот мы в Болгарии. Был устроен прием, нас принимал Живков. Я оказалась рядом с ним, он меня все время бил по коленке, мол, ты хорошая актриса. Я при каждом ударе вздрагивала, но решила воспользоваться соседством и попросить помочь встретиться с Вангой. Он велел референтам организовать поездку.
Я поехала к Ванге с одним философом, Любеном (он тогда писал доклады Живкову). Как мне велели накануне, ночью я положила под подушку кусочек сахара. Утром мы выехали в город Петрич, на границу с Грецией, и даже не в сам город, а в ущелье, где в летнем доме жила Ванга. По толпе около дома поняла, что она здесь. Мы вошли.
Ванга была на открытой веранде, по периметру которой установлены лавки. На них сидели простые деревенские бабы с какими-то золотушными детьми. Ванга как раз рассказывала им, как только что отдыхала на Черном море.
Голос уверенный, громкий. Хозяйка! И почему-то она била себя по коленке. Вспомнив Живкова, я решила, что это, возможно, характерный болгарский жест. Время от времени Ванга что-то доставала из кармана и нюхала. Я подумала, что сахар-то ей неважен, а вот то, что она сейчас нюхает, и есть допинг, который связывает ее с мистическим миром. Позже секретарша сказала мне, что это было обыкновенное туалетное мыло, его Ванге только что подарили, ей просто был приятен его аромат. Я почувствовала себя крайне неуютно и подумала: а зачем мне все это нужно, что, собственно, Ванга мне может сказать такого, чего я сама о себе не знаю? Но было поздно. Ванга уже взяла мой сахар и громко спросила, есть ли у меня отец. Я кивнула. Она даже не слышала моего голоса, а уже твердила: "Да, но он умер, вот он тут стоит. А у отца есть брат Иван?" Да, братьев
505
было несколько, и Иван тоже. И ее голос: "Да, но он умер, вот он стоит. А у матери есть еще муж?" Я кивнула. "Да, но он тоже умер, вот он стоит..." И все присутствующие это тоже слушают... Я шепнула Любену, что не хочу, чтобы она говорила о моей судьбе. Ванга как бы это почувствовала и стала разговаривать с Любеном о нем самом, о его науке. Она сказала, что ему не нужно заниматься политикой и писать доклады для других, что он должен работать над книгой по философии, и стала в разговоре употреблять какие-то современные философские термины, которых она и не должна была бы знать. Любен стоял перед ней, как школьник.
А потом, не переключаясь, она заговорила обо мне. Спросила вдруг, почему она видит меня в военной форме, и описала костюм Ангелики из фильма "Щит и меч". Она не знала, что я актриса. Я сказала, что это роль, одна из ролей. Она спросила: "А что ты здесь делаешь?" - "Приехала с театром на гастроли". - "А много ли вас приехало?" - "Человек сорок", - говорю. "Нет больше, я вижу, что там около ста". Потом мы подсчитали, действительно, так оно и было. "А какой вы сегодня играете спектакль?" - "Добрый человек из Сезуана". - "Как по-твоему, есть добрые люди?" Я говорю, не знаю, может быть, и есть. Она мне: "Нет, нет добрых людей. Впрочем, это шутка". Потом встала, обняла меня, сказала какие-то вещи, казалось бы, ничего не значащие в жизни, провела рукой по моей спине и велела не ходить на каблуках, и все будет хорошо. Голос у нее все время был уверенный.
Когда мы вышли от Ванги, Любен закурил, у него тряслись руки. А я думала о том, что неправильно сыграла сцену ясновидения. Нужна была другая сила уверенности и другой голос.
...В Москву вернулась совершенно другой, меня никто не узнавал. Вернулась человеком более спокой
506
ным. У меня не было вопроса отца Сергия - есть ли что-то там, за чертой, а был ответ Гамлета - да, есть.
Откуда в человеческой психике страсть к мистике, к чуду? Может быть, в нас атавизмом аукается древняя духовная традиция? Но ведь наша культура это всего лишь совокупный духовный опыт человечества. Всегда в культуре разных эпох сосуществовали разум и чудо, знание и слепая вера, прагматизм и романтика, рассудочность и интуиция, аскетизм и чувственность.
XX век дал нам возможность проникнуть в глубинные тайны Природы и Вселенной, но почему чем дальше идут эти открытия, тем сильнее восстает мистика? Поняв что-то, мы опять стоим над бездной непостижимости.
Я стараюсь "плыть по течению", ибо давно поняла, что планировать жизнь бессмысленно - любой сбой в запланированном существовании вызывает кризис. Этот закон - всеобщий, я его помню еще по изучению политэкономии в университете. Любая запланированность убивает неожиданность. Или ты неожиданность, случай можешь не заметить, пропустить. Мне кажется, что свой страх перед абсурдностью мироустройства можно побороть только фатальностью, то есть принимать жизнь такой, какая она есть. Научиться ценить момент и попытаться любую неожиданность, случай использовать в своих интересах. И при этом не убивать свою волю, иначе остановишься - вечное наше "А за-а-ачем?.." и сомнения сделают жизнь совсем бессмысленной. Воля, как известно, всегда динамична, активна, всегда тяготеет к направлению. Воля всегда индивидуальна и окрашена только собственным желанием. Хотеть - значит мочь, как писали древние.
Я пишу эти избитые истины, чтобы подхлестнуть и
507
себя к действию, а то все чаще и чаще - словами Бродского:
Я не то что схожу с ума, но устал за лето. За рубашкой в комод
полезешь, и день потерян...
Из интервью:
- Считаете ли вы свою профессию - судьбой?
- Да. Безусловно.
- Иногда очень хорошие актеры говорят, что могли бы в жизни заниматься чем-то другим.
- Мне кажется, это заблуждение. Но я могу говорить только о себе. Я очень слушаю свою судьбу. И я бы давно освободилась от этой зависимости, но понимаю, что пока еще мне Бог не дал этой свободы...
Послесловие
Мысль, для того чтобы быть изреченной, требует слушателя или собеседника. Я благодарна Нее Зоркой, Лидии Новиковой, Виталию Вульфу, Алле Шендеровой, Игорю Виноградову и многим другим, "провоцировавшим" меня на разговоры, которые легли в основу написанного.
Алле Шендеровой - еще и моя особая благодарность за техническую помощь в работе над книгой.
Алла Демидова