Страница:
и чужого, чтобы с нормандской стороны, непременно из-за
границы, получать оное; увидел бы что оно значит на всех
диалектах славянских только цвет русый (blond) и что русая коса
у всех ее сыновей, как Rusa Kosa i Rusi Warkocz [коса.
-- В.Д.] у кметей (крестьян) польских равномерно
славится. <...> Есть даже реки и горы, называемые
русыми".11
Таким образом, этноним "русский" и топоним "Русь"
сопряжены с санскритским словом ruca и общеславянским и
древнерусским "русый" со смыслом "светлый" (оттенок). Если
открыть "Толковый словарь живого великорусского языка"
Владимира Даля на слово "Русь", то найдем там аналогичное
объяснение: "русь", по Далю, означает прежде всего "мир",
"бел-свет", а словосочетание "на руси" значит "на виду". У Даля
же находим еще одно удивительное слово -- "светорусье",
означающее "русский мир, земля"; "белый, вольный свет на Руси".
Здесь не только корневые основы, но и их значения сливаются в
одно целое. О распространенности и укорененности понятия
"светорусье" можно судить по "Сборнику Кирши Данилова", где
эпитет "светорусские могучие богатыри" выступает как норма. Еще
раньше (по письменной фиксации) сочетание слов "светлый" и
"русский" употребляется в договоре князя Олега с греками 911
г., текст которого включен в "Повесть временных лет".
Классическая схема научного познания очерчена Львом
Гумилевым. Любую проблему можно рассматривать по меньшей мере
трояко: с точки зрения мышиной норы, с вершины кургана и с
высоты птичьего полета. Современная этимология -- в основном
взгляд из мышиной норы. Этимологи копали глубоко и обильно, но
при этом, как правило, не смотрели вдаль, воображая, что весь
мир языка -- сплошная мышиная нора. Мало кому хватает фантазии
и воображения подняться хотя бы на вершину кургана и тем более
достичь высоты птичьего полета. Макроэтимология же позволяет
отвлечься от частностей, мелких деталей, нудных транскрипций,
традиционных подходов, закостенелых схем, ползучего эмпиризма,
-- и, воспаряя ввысь, взглянуть на современную лексику с высот
тысячелетий. Безусловно, вероятность погрешности в
макроэтимологических изысканиях достаточно велика, но не
настолько, чтобы отступить от научности, и не намного выше
традиционных микроэтимологических выкладок, учитывая
значительную вариативность и гипотетичность последних.
Мифология -- всегда мистифицированная и опоэтизированная
история. И космология! Причем мистификация происходит без
всякого злого умысла -- вполне естественным путем. При передаче
сведений от поколения к поколению в условиях отсутствия
письменности (если не выработаны специальные приемы сохранения
информации) первоначальные сведения подвергаются неизбежному и
непроизвольному искажению. К тому же в течение веков и
тысячелетий этносы (а вместе с ними роды, племена, семьи)
распадаются, переселяются с одной территории на другую, а то и
вовсе исчезают с лица Земли. Да еще войны и социальные
перевороты. Да еще идеологическая или религиозная цензура. Да
еще поэты и художники поприбавят. В результате факты и
превращаются в мифы.
Значит ли все сказанное, что мифы -- сплошная выдумка?
Ничуть! Они вполне поддаются научному анализу и реконструкции
первоначального смысла. В мифологических сюжетах и образах
закодированы и реальные события далекого прошлого, и отголоски
стародавних общественных отношений и норм поведения, и
представления о мироздании и его законах, и память о
катастрофах в истории Земли и великих переселениях народов.
Именно в таком смысле следует понимать энергичное утверждение
Н.Ф. Федорова: "Мифология не басня, а истина, действительность,
и никогда ее не убьет метафизика"12. Применительно к истории
вообще и русской истории в особенности не менее определенно
высказался Г.В.Вернадский: "...Следы древней исторической
основы могут легко быть обнаружены под мифологическим
покровом"13.
Мысль о том, что мифология и фольклор (особенно эпос) --
это не что иное, как преломленная сквозь призму народного
миросозерцания древняя история, развивалась еще Якобом
Гриммом (1785 -- 1863) в его классическом и, к сожалению,
до сих пор не переведенном на русский язык труде "Немецкая
мифология" (1835 г.). Но здесь он вовсе не был оригинален.
Существует древнейшая традиция -- считать Богов, которые
впоследствии стали объектом религиозного поклонения, по
происхождению своему такими же людьми, как и простые смертные.
Подобный подход присущ народам всех континентов, хотя схемы и
модели самого обожествления не всегда и не у всех совпадали. И
уж, конечно, сказанное никак не относится к позднейшему
монотеизму мировых религий, рассматривающих Бога как безличное
и достаточно абстрактное Первоначало. Ничего похожего не было
ни в египетской, ни в ведийской, ни в шумерской, ни в
ассиро-вавилонской, ни в древнекитайской, древнеславянской,
древнекельтской, древнегерманской, ацтекской и всем наборе
северо-, центрально- и южноамериканских мифологий. Здесь Боги
изначально выступали как люди, разве что наделенные бульшими
способностями и силой воли.
С наибольшей наглядностью это проявилось в античной
мифологии и политеизме. А возникшие позднее распространенные
переложения, скажем, древнегреческих мифов не имеют ничего
общего с реальными событиями. В настоящее время налицо
восприятие мифов исключительно как вымысла -- либо
художественного, восходящего к Гомеру, либо
социологизированного (в плане вульгарного истолкования религии
как иллюзорной формы сознания, а то и прямого обмана). Дабы
убедиться, что все здесь не совсем так и даже совсем не так,
достаточно обратиться к сочинениям античных историков Диодора
Сицилийского (единственный раз переведенного на русский язык в
ХVIII веке) или Дионисия Галикарнасского (вообще никогда не
переводившегося на русский язык, как и вавилонский историк
Берос, писавший по-гречески). Все трое излагали историю
античных Богов в русле реальной человеческой истории. Вот что
пишет, к примеру, Диодор об Уране, считавшемся Богом Неба, о
котором и Гомер, и Гесиод, и другие мифологи не могли сообщить
ничего конкретного и вразумительного:
"Повествуют, что первый начал царствовать у них
(атлантийцев) Уран, который свел разбросанно живущих людей в
городскую ограду, причем они согласились прекратить внезаконную
и звериную жизнь. Он изобрел употребление и накопление домашних
плодов и немало из других полезных вещей. Он овладел большей
частью вселенной, по преимуществу -- странами к западу и
северу. (4) Ставши усердным наблюдателем звезд, он предсказывал
многое из того, что должно совершиться в мире. Он ввел для
народа исчисление года по солнечному движению, месяцев же -- по
луне и научил распознавать времена каждого года. Потому-то
многие, не зная вечного порядка звезд, удивлялись происходящему
по предсказанию; и, с другой стороны, предположили, что
сообщавший об этом причастен божественной природе. После его
ухода от людей, ввиду его благодеяний и распознания им звезд,
ему стали воздавать бессмертные почести. Его прозвище перенесли
на мир; одновременно с тем, что он оказался причастен к восходу
и заходу звезд и к прочему, что совершается на небе, как и
одновременно с размером почестей, стали чрезмерно расцениваться
и его благодеяния. И его навеки объявили вечным царем Всего.
<...> Повествуют, что <...> сыновья Урана разделили
царство; из них наиболее видными являются Атлант и Кронос.
Атлант получил по жребию местности, прилегающие к Океану, и
этот народ получил название атлантийцев, и самая высокая гора в
этой стране подобным же образом получила название Атланта.
Рассказывают, что он точно преподал [людям] астрономию и первым
же дал людям науку о сферах. По этой причине составилось
мнение, что весь Космос держится на плечах Атланта14.
Таким образом, Диодор Сицилийский считал Урана первым
царем загадочной страны Атлантиды, исчезнувшей впоследствии в
пучинах океана. Именно Уран объединил атлантов "в одно общество
или гражданство" (доподлинные слова греческого историка). При
этом подчеркивалось: Уран властвовал не только в странах
Запада, но и на Севере.
Аналогичным образом представлялся и верховный Бог
древнегерманского пантеона Один. Первоначально он мыслился в
человеческом обличии и лишь впоследствии был обожествлен. Дадим
слово древнему свидетельству: "Один был великий воин и много
странствовал и завладел многими державами. Он был настолько
удачлив в битвах, что одерживал верх в каждой битве, и потому
люди его верили, что победа всегда должна быть за ним. Посылая
своих людей в битву или с другими поручениями, он обычно сперва
возлагал руки им на голову и давал им благословение. Люди
верили, что тогда успех будет им обеспечен. Когда его люди
оказывались в беде на море или на суше, они призывали его, и
считалось, что это им помогало. Он считался самой надежной
опорой. Часто он отправлялся так далеко, что очень долго
отсутствовал"15.
В данном же плане нужно рассматривать и закодированное
общечеловеческое знание, доставшееся нам от предков и
прапредков в виде фольклористики. В научной и учебной
литературе в последнее время возобладало мнение о фольклоре как
преимущественно об устном народно-поэтическом творчестве, к
тому же оторванном от реальной действительности. На самом же
деле фольклористика как базисный пласт мировой культуры --
явление не просто емкое, но в полном смысле необъятное и
неисчерпаемое. Будучи простым и удобным каналом аккумуляции и
передачи накопленного за многие тысячелетия опыта и знаний,
фольклор (дословно "народная мудрость") вобрал в себя в
специфически компактной символическо-образной форме
многообразные факты истории, этногенеза, а также связанные с
бытовыми традициями, мировоззренческими представлениями,
культовыми ритуалами, обрядами, поверьями, пережитками и т.п.
Один из основоположников современного традиционализма Рене
Генон (1886 -- 1951) так расценивал действительное значение
фольклора (в его соотношении с мифологией) для познания истории
и предыстории: "Народ сохраняет, сам того не понимая, останки
древних традиций, восходящие порою к такому отдаленному
прошлому, которое было бы затруднительно определить и которое
поэтому мы вынуждены относить к темной области "предыстории";
он выполняет в некотором роде функцию более или менее
"подсознательной" коллективной памяти, содержание которой,
совершенно очевидно, пришло откуда-то еще"16.
Отсюда и фольклористика как наука призвана в полном объеме
собирать и изучать различные проявления жизни народа как
элемента исторически сложившейся цивилизации. Ни в коей мере не
является она исключительно филологической наукой (или частью
таковой), напротив, она становится абстрактной и непонятной в
отрыве от этнографии, религиоведения, археологии, социологии и
философии истории. Попытка представить русскую сказку, былину,
песню, заговор и т.д. вне их обусловленности народным бытием во
всех нюансах его исторического развития оборачивается
искаженным истолкованием этих ценнейших памятников русской
культуры, отразивших все основные вехи ее становления.
У нас ведь как принято относится к фольклорным
произведениям? К сказке, например? Как к чисто развлекательному
жанру. А сказке той, быть может, десятки тысяч лет и донесла
она до нынешних дней дыхание наших далеких прапредков, осколки
их тотемного мышления, наивно-целостного миросозерцания. Или
так называемый обрядовый фольклор, связанный в том числе и с
древнейшими народными празднествами: Коляда, Масленица,
Кострома, Иван Купала и др. Здесь соединено все -- и остатки
языческого мировоззрения, и сакральный символизм, и первобытный
ритуал, и песни, и танцы, и карнавал. Традиции, возникшие в
глубинах веков и тысячелетий, передавались из поколения в
поколение, закреплялись в слове и обрядовой символике,
демонстрируя нераздельность человека и высших космических сил,
проявлявшихся в смене времен года, дня и ночи, закономерностях
движения на небосводе (иллюзорного, как известно) Солнца, Луны,
других светил и звезд.
На первый взгляд нет ничего на свете более несхожего, чем
наука и фольклор. Но если вдуматься -- есть между ними одна
несомненно общая черта. Это -- способ описания и
воспроизведения действительности. И наука и фольклор пользуются
одним и тем же универсальным языком символов.
Символическую форму имеют и логические абстракции, и
философские категории, и художественные образы, и
мифологические сюжеты, и фольклорные мотивы (все они облачены в
словесно-знаковую, а следовательно -- символическую оболочку).
Естественные науки предпочитают излагать добытое позитивное
знание на символическом языке математики или иным способом --
как это имеет место в химических формулах. Может быть, такова
вообще природа человека -- отражать мир в символической форме?
А может быть, сам человек и есть главный символ Мироздания и
источник всех прочих символов? Символы не существуют сами по
себе, а в качестве таковых они должны быть преломлены через
сознание. На Земле человек -- главный носитель сознания. Как
Микрокосм он создает образ, картину, символ Микрокосма,
преломляя его через свое сознание. Следовательно, и сам человек
выступает как обобщенный символ Макрокосма.
Человек привержен, привязан к знакам и символам как
некоторым обобщающим реальным ориентирам, отторгнутым в
субстратной форме от него самого (им самим или объективно
вычлененных природой). Человек и человечество просто не могут
существовать без знаков и символов, представляя и сам Космос в
виде глобального небесно-звездного символа. Ибо то звездное
небо, что дано человеку в виде зрительных ощущений: набор
структурно-организованных созвездий, изменяющих свое положение
в течение ночи и перемещающихся среди них по определенным
законам Луны и планет (а днем -- Солнца), -- все это всего лишь
результат местоположения и размещения самого человека на
вращающейся планете Земле. Но познает он Большой Космос,
отталкиваясь именно от этой картины-символа звездного неба,
проникая в глубь Вселенной и открывая ее подлинные законы.
Происходит это путем преодоления самоочевидной и чувственно
данной картины и построения на основе достигнутых знаний той
или иной научной модели, приближающей нас к постижению истины.
Космический знак (как и всякий знак вообще) -- всегда
некоторое вторичное явление, указывающее на некоторую скрытую
первопричину, далеко не всегда явную и доступную
непосредственному познанию. В этом смысле непрерывную смену дня
и ночи можно рассматривать как соответствующие знаки,
указывающие на подлинную причину -- вращение Земли вокруг
собственной оси. Точно так же циклическая смена времен года
(весна -- лето -- осень -- зима) -- следствие движения Земли
вокруг Солнца, обусловленное высшими космическими силами. Для
людей же смена дня и ночи или смена времен года может выступать
в форме определенных знаков, проверенных многократным опытом и
служащих точкой отсчета множества других явлений, событий и
необходимых действий. Например, спиралевидный орнамент,
пронизывающий историю мировой культуры от самых ее истоков,
имеет несомненную космическую кодировку. Вопрос лишь в том:
воспринял ли человек этот космический символ самостоятельно или
же сам Космос обладает неведомыми пока каналами, и по ним
передаются и кодируются соответствующие закономерности. Так или
иначе, спиралевидные структуры пронизывают не только разумную
жизнь на Земле, но и ее бессознательные формы (раковины
некоторых моллюсков).
Сущность не только людских отношений, но и отношений всего
животного мира -- в выполнении разного рода обрядностей. Так
считал Николай Алексеевич Умов (1846 -- 1915) --
выдающийся русский ученый-космист, еще в начале 70-х годов
прошлого века, задолго до первых публикаций по теории
относительности выдвинувший идею о взаимодействии энергии и
массы, а также о том, что энергия пропорциональна массе. Уже
животные метят мочой и экскрементами занятую ими территорию. И
эти метки выполняют функции знаков-символов, обусловливая
поведение животных на помеченной территории. А брачная
обрядность в животном мире? То же и у людей, но в их жизни
обряды, ритуалы, знаки и символы играют абсолютно решающую
роль, особенно с появлением письма, искусства и т.п. Говоря в
общих чертах, в общественной жизни роль метки играют и
некоторые канонизированные тексты -- священные писания, законы,
конституции, уставы общественных партий, множество
регламентирующих правил и запретов. Все это может действовать и
в устной форме. Но превратившись в утвержденный и принятый
текст (заново упорядоченная письменная система), они обретают
самодовлеющую, автономную самостоятельность, выступая в форме
некоторого окончательного критерия для действий людей. Быть
может, это незыблемый природно-обусловленный
естественно-исторический закон. Космическая упорядоченность
проецируется на общественные отношения в виде определенного
строя, обязательных запретов и алгоритмов действий, облеченных
в некие ритуалы. А это, в свою очередь, невозможно без
многоцветной и строгой вместе с тем системы символов,
включающих языковые и знаковые формы.
Такой механизм взаимосвязи между Макрокосмом и
Микрокосмом, а также в структуре самого Микрокосма, видимо,
запрограммирован в законах природы с самого начала и является
ее своего рода самоохранительным началом. Человеку изначально
раз и навсегда не дано переступать некоторую запретную границу,
он обречен представлять (познавать) глубинные законы материи и
Космоса только посредством разного рода символов, включая и
мысленные абстракции. Выход за этот символический барьер
возможен, но только с помощью теоретического воображения, а оно
само по себе также представляет лишь оперирование символами.
Воображение питает и фольклорные образы, а также
символы-мифологемы.
И античный мудрец, и ведийский жрец, и славянский волхв, и
современный ученый говорят примерно об одном и том же, пытаясь
описать одну и ту же объективную реальность, но используя при
этом различные системы символов и построенных на их основе
языков. Здесь, кстати, лишний раз подтверждается известный
тезис Алексея Федоровича Лосева (1893 -- 1988),
сформулированный в его классическом труде "Диалектика мифа":
всякая наука сопровождается и питается мифологией, черпая из
нее свои исходные интуиции17. С точки зрения единых
закономерностей выражения действительности через символы и
постижения действительности через символы современная наука
столь же мифологична, сколь научна всякая мифология.
Современные естественно-математические науки, включающие
космологию и ее ответвления, ничто без упорядоченных
математических символов. Посредством этих символов создается
научная картина мира, с их помощью она и прочитывается. Убрать
символы -- и останется одна пустота, ничто. Следовательно, и
тайна космического мышления кроется в символах. Познай их -- и
ты познаешь все.
Приятно это кому бы то ни было или неприятно, но следует
набраться мужества и признать: человек, познавая
действительность, практически никогда не имеет дел
непосредственно с этой действительностью, но лишь с набором
некоторых символов и кодов, включая собственные ощущения, более
чем опосредованно данную действительность отражающими. И
безразлично, в какой именно форме искажается объективная
действительность, представая в мозгу то в виде мифологических
картин и сцен, то в виде поэтических или фантастических
образов, то в виде метафизических схем, то в виде
математических формул.
Таким образом, каналы символизации и алгоритмы кодировки
глубинного смысла бытия и его закономерностей одинаковы как для
науки, так и для мифологии. Типичны и возможные искажения при
обоих способах осмысления действительности. В результате
свободного оперирования символами, знаками, образами,
словесными догмами, математическими формулами и теоретическими
моделями сплошь и рядом возникают некоторые спекулятивные
конструкции, настолько далеко отступающие от отображенной в них
реальности, что превращаются в прямую противоположность
объективной истине. Гете называл это "ложным светом знаний". "Я
проклял знаний ложный свет", -- так перевел соответствующую
строку из "Фауста" Пушкин. Не менее определенно высказался
Байрон в "Манфреде": наука -- "обмен одних незнаний на другие"
(перевод Ивана Бунина). Густав Шпет перевел эти слова еще
резче:
Наука вся -- невежества обмен
На новый вид невежества другого.
Столь же безапелляционно высказался о сути псевдонаучного
теоретизирования Максимилиан Волошин: "Я призрак истин сплавил
в стройный бред".
Другими словами, то, что в общественном мнении считается
наукой, на самом деле представляет собой сумму более или менее
верных взглядов на определенный фрагмент действительности,
событие или проблему. Группа интерпретаторов объявляет
собственное видение вопроса истиной в последней инстанции и,
обладая монополией на владение и распространение информации,
всеми доступными средствами старается утвердить в общественном
мнении только свою (а не какую-то другую) точку зрения. Однако
в процессе естественной смены поколений (в том числе и ученых)
ранее господствовавшая парадигма (то есть некоторая
теоретическая модель, объявленная эталоном), как правило,
претерпевает существенные изменения, а то и отбрасывается
вообще. Это хорошо видно на примере разного рода учебников и
справочников: казалось бы, именно в них сосредоточена
квинтэссенция последнего слова науки. Но нет -- сегодня никто
не учится по учебникам, написанным несколько десятилетий назад
и тем более -- в прошлом или позапрошлом веке. Точно так же
спустя некоторое время и на лучшие нынешние учебники (а равно
-- энциклопедии и справочники) будут глядеть, как на допотопный
анахронизм.
Безусловно, как существуют научные факты и истины, так
были, есть и всегда будут их правильные истолкования, а также
новые эпохальные открытия -- все, что составляет гордость
человеческой цивилизации и обеспечивает ее непрерывный
социальный и научно-технический прогресс. Тем не менее общее
количество незыблемых истин, отвоеванных человеком у
бесконечно-неведомой природы, более чем ограничено, и обретение
их никогда не завершится. В этом, собственно, и состоит суть и
смысл научного познания. Все остальное -- мифы, беллетристика и
околонаучные легенды.
Таким образом, всякий миф, фольклорный образ, имеют под
собой такое же реальное основание, как и научный факт. И
заложенный в обычных мифах первоначальный смысл поддается
строго научному анализу и реконструкции. Итальянский
фольклорист Джузеппе Питре (1843 -- 1916) проницательно
напутствовал всех, кто прикасается к неисчерпаемой сокровищнице
народного творчества и народной памяти: "Философ, законодатель,
историк -- всякий, кто хочет понять свой народ до конца, должен
присматриваться к его песням, пословицам, сказкам, а также к
его поговоркам, отдельным выражениям и словам. За словом всегда
стоит его значение, за буквенным смыслом -- смысл тайный,
аллегорический, под странным пестрым одеянием сказки кроется
история и религия народов и наций"18. Все сказанное относится и
к закодированным в мифологических сюжетах и образах сведениям о
реальных событиях далекого прошлого, о стародавних общественных
отношениях и нормах поведения, об устройстве мироздания, его
происхождении и законах, о катастрофах и великих переселениях
народов. Рассмотрению этого как раз и посвящена настоящая
книга.
Как не любить свой край северный,
Много ведь чудности в нем, много прелестей:
Зимой-то у нас стоят снежочки белые,
На земле блестят, будто светлы звездочки,
А льды наши зимние блестят, будто браманты,
Морозы выигрывают, будто струны серебряные,
А ночное сияние очень чудное, очень дивное,
Уж мы любим нашу зимушку морозную, студеную.
Марфа Крюкова
Вопрос о глубинных корнях русского народа, других народов
Земли всегда волновал русские умы. С него, собственно, и
начинается Несторова летопись. Здесь явственно обозначена
начальная точка отсчета нового витка истории человечества,
последовавшего после глобальной мировой катастрофы, и резкого
изменения лика планеты (в Библии данный вселенский катаклизм
кратко именуется "потопом"). "По потопе, -- сообщает летописец,
-- трое сыновей Ноя разделили землю, Сим, Хам, Иафет"19. В те
времена, как особо подчеркивается в Лаврентьевском и других
русских летописных сводах, "был единый народ". Эти
знаменательные слова Начальной летописи по существу
представляют собой формулу одного из исходных тезисов настоящей
книги, опирающейся на концепцию единого происхождения языков и
народов мира.
В дальнейшем, согласно древнейшему летописному своду --
границы, получать оное; увидел бы что оно значит на всех
диалектах славянских только цвет русый (blond) и что русая коса
у всех ее сыновей, как Rusa Kosa i Rusi Warkocz [коса.
-- В.Д.] у кметей (крестьян) польских равномерно
славится. <...> Есть даже реки и горы, называемые
русыми".11
Таким образом, этноним "русский" и топоним "Русь"
сопряжены с санскритским словом ruca и общеславянским и
древнерусским "русый" со смыслом "светлый" (оттенок). Если
открыть "Толковый словарь живого великорусского языка"
Владимира Даля на слово "Русь", то найдем там аналогичное
объяснение: "русь", по Далю, означает прежде всего "мир",
"бел-свет", а словосочетание "на руси" значит "на виду". У Даля
же находим еще одно удивительное слово -- "светорусье",
означающее "русский мир, земля"; "белый, вольный свет на Руси".
Здесь не только корневые основы, но и их значения сливаются в
одно целое. О распространенности и укорененности понятия
"светорусье" можно судить по "Сборнику Кирши Данилова", где
эпитет "светорусские могучие богатыри" выступает как норма. Еще
раньше (по письменной фиксации) сочетание слов "светлый" и
"русский" употребляется в договоре князя Олега с греками 911
г., текст которого включен в "Повесть временных лет".
Классическая схема научного познания очерчена Львом
Гумилевым. Любую проблему можно рассматривать по меньшей мере
трояко: с точки зрения мышиной норы, с вершины кургана и с
высоты птичьего полета. Современная этимология -- в основном
взгляд из мышиной норы. Этимологи копали глубоко и обильно, но
при этом, как правило, не смотрели вдаль, воображая, что весь
мир языка -- сплошная мышиная нора. Мало кому хватает фантазии
и воображения подняться хотя бы на вершину кургана и тем более
достичь высоты птичьего полета. Макроэтимология же позволяет
отвлечься от частностей, мелких деталей, нудных транскрипций,
традиционных подходов, закостенелых схем, ползучего эмпиризма,
-- и, воспаряя ввысь, взглянуть на современную лексику с высот
тысячелетий. Безусловно, вероятность погрешности в
макроэтимологических изысканиях достаточно велика, но не
настолько, чтобы отступить от научности, и не намного выше
традиционных микроэтимологических выкладок, учитывая
значительную вариативность и гипотетичность последних.
Мифология -- всегда мистифицированная и опоэтизированная
история. И космология! Причем мистификация происходит без
всякого злого умысла -- вполне естественным путем. При передаче
сведений от поколения к поколению в условиях отсутствия
письменности (если не выработаны специальные приемы сохранения
информации) первоначальные сведения подвергаются неизбежному и
непроизвольному искажению. К тому же в течение веков и
тысячелетий этносы (а вместе с ними роды, племена, семьи)
распадаются, переселяются с одной территории на другую, а то и
вовсе исчезают с лица Земли. Да еще войны и социальные
перевороты. Да еще идеологическая или религиозная цензура. Да
еще поэты и художники поприбавят. В результате факты и
превращаются в мифы.
Значит ли все сказанное, что мифы -- сплошная выдумка?
Ничуть! Они вполне поддаются научному анализу и реконструкции
первоначального смысла. В мифологических сюжетах и образах
закодированы и реальные события далекого прошлого, и отголоски
стародавних общественных отношений и норм поведения, и
представления о мироздании и его законах, и память о
катастрофах в истории Земли и великих переселениях народов.
Именно в таком смысле следует понимать энергичное утверждение
Н.Ф. Федорова: "Мифология не басня, а истина, действительность,
и никогда ее не убьет метафизика"12. Применительно к истории
вообще и русской истории в особенности не менее определенно
высказался Г.В.Вернадский: "...Следы древней исторической
основы могут легко быть обнаружены под мифологическим
покровом"13.
Мысль о том, что мифология и фольклор (особенно эпос) --
это не что иное, как преломленная сквозь призму народного
миросозерцания древняя история, развивалась еще Якобом
Гриммом (1785 -- 1863) в его классическом и, к сожалению,
до сих пор не переведенном на русский язык труде "Немецкая
мифология" (1835 г.). Но здесь он вовсе не был оригинален.
Существует древнейшая традиция -- считать Богов, которые
впоследствии стали объектом религиозного поклонения, по
происхождению своему такими же людьми, как и простые смертные.
Подобный подход присущ народам всех континентов, хотя схемы и
модели самого обожествления не всегда и не у всех совпадали. И
уж, конечно, сказанное никак не относится к позднейшему
монотеизму мировых религий, рассматривающих Бога как безличное
и достаточно абстрактное Первоначало. Ничего похожего не было
ни в египетской, ни в ведийской, ни в шумерской, ни в
ассиро-вавилонской, ни в древнекитайской, древнеславянской,
древнекельтской, древнегерманской, ацтекской и всем наборе
северо-, центрально- и южноамериканских мифологий. Здесь Боги
изначально выступали как люди, разве что наделенные бульшими
способностями и силой воли.
С наибольшей наглядностью это проявилось в античной
мифологии и политеизме. А возникшие позднее распространенные
переложения, скажем, древнегреческих мифов не имеют ничего
общего с реальными событиями. В настоящее время налицо
восприятие мифов исключительно как вымысла -- либо
художественного, восходящего к Гомеру, либо
социологизированного (в плане вульгарного истолкования религии
как иллюзорной формы сознания, а то и прямого обмана). Дабы
убедиться, что все здесь не совсем так и даже совсем не так,
достаточно обратиться к сочинениям античных историков Диодора
Сицилийского (единственный раз переведенного на русский язык в
ХVIII веке) или Дионисия Галикарнасского (вообще никогда не
переводившегося на русский язык, как и вавилонский историк
Берос, писавший по-гречески). Все трое излагали историю
античных Богов в русле реальной человеческой истории. Вот что
пишет, к примеру, Диодор об Уране, считавшемся Богом Неба, о
котором и Гомер, и Гесиод, и другие мифологи не могли сообщить
ничего конкретного и вразумительного:
"Повествуют, что первый начал царствовать у них
(атлантийцев) Уран, который свел разбросанно живущих людей в
городскую ограду, причем они согласились прекратить внезаконную
и звериную жизнь. Он изобрел употребление и накопление домашних
плодов и немало из других полезных вещей. Он овладел большей
частью вселенной, по преимуществу -- странами к западу и
северу. (4) Ставши усердным наблюдателем звезд, он предсказывал
многое из того, что должно совершиться в мире. Он ввел для
народа исчисление года по солнечному движению, месяцев же -- по
луне и научил распознавать времена каждого года. Потому-то
многие, не зная вечного порядка звезд, удивлялись происходящему
по предсказанию; и, с другой стороны, предположили, что
сообщавший об этом причастен божественной природе. После его
ухода от людей, ввиду его благодеяний и распознания им звезд,
ему стали воздавать бессмертные почести. Его прозвище перенесли
на мир; одновременно с тем, что он оказался причастен к восходу
и заходу звезд и к прочему, что совершается на небе, как и
одновременно с размером почестей, стали чрезмерно расцениваться
и его благодеяния. И его навеки объявили вечным царем Всего.
<...> Повествуют, что <...> сыновья Урана разделили
царство; из них наиболее видными являются Атлант и Кронос.
Атлант получил по жребию местности, прилегающие к Океану, и
этот народ получил название атлантийцев, и самая высокая гора в
этой стране подобным же образом получила название Атланта.
Рассказывают, что он точно преподал [людям] астрономию и первым
же дал людям науку о сферах. По этой причине составилось
мнение, что весь Космос держится на плечах Атланта14.
Таким образом, Диодор Сицилийский считал Урана первым
царем загадочной страны Атлантиды, исчезнувшей впоследствии в
пучинах океана. Именно Уран объединил атлантов "в одно общество
или гражданство" (доподлинные слова греческого историка). При
этом подчеркивалось: Уран властвовал не только в странах
Запада, но и на Севере.
Аналогичным образом представлялся и верховный Бог
древнегерманского пантеона Один. Первоначально он мыслился в
человеческом обличии и лишь впоследствии был обожествлен. Дадим
слово древнему свидетельству: "Один был великий воин и много
странствовал и завладел многими державами. Он был настолько
удачлив в битвах, что одерживал верх в каждой битве, и потому
люди его верили, что победа всегда должна быть за ним. Посылая
своих людей в битву или с другими поручениями, он обычно сперва
возлагал руки им на голову и давал им благословение. Люди
верили, что тогда успех будет им обеспечен. Когда его люди
оказывались в беде на море или на суше, они призывали его, и
считалось, что это им помогало. Он считался самой надежной
опорой. Часто он отправлялся так далеко, что очень долго
отсутствовал"15.
В данном же плане нужно рассматривать и закодированное
общечеловеческое знание, доставшееся нам от предков и
прапредков в виде фольклористики. В научной и учебной
литературе в последнее время возобладало мнение о фольклоре как
преимущественно об устном народно-поэтическом творчестве, к
тому же оторванном от реальной действительности. На самом же
деле фольклористика как базисный пласт мировой культуры --
явление не просто емкое, но в полном смысле необъятное и
неисчерпаемое. Будучи простым и удобным каналом аккумуляции и
передачи накопленного за многие тысячелетия опыта и знаний,
фольклор (дословно "народная мудрость") вобрал в себя в
специфически компактной символическо-образной форме
многообразные факты истории, этногенеза, а также связанные с
бытовыми традициями, мировоззренческими представлениями,
культовыми ритуалами, обрядами, поверьями, пережитками и т.п.
Один из основоположников современного традиционализма Рене
Генон (1886 -- 1951) так расценивал действительное значение
фольклора (в его соотношении с мифологией) для познания истории
и предыстории: "Народ сохраняет, сам того не понимая, останки
древних традиций, восходящие порою к такому отдаленному
прошлому, которое было бы затруднительно определить и которое
поэтому мы вынуждены относить к темной области "предыстории";
он выполняет в некотором роде функцию более или менее
"подсознательной" коллективной памяти, содержание которой,
совершенно очевидно, пришло откуда-то еще"16.
Отсюда и фольклористика как наука призвана в полном объеме
собирать и изучать различные проявления жизни народа как
элемента исторически сложившейся цивилизации. Ни в коей мере не
является она исключительно филологической наукой (или частью
таковой), напротив, она становится абстрактной и непонятной в
отрыве от этнографии, религиоведения, археологии, социологии и
философии истории. Попытка представить русскую сказку, былину,
песню, заговор и т.д. вне их обусловленности народным бытием во
всех нюансах его исторического развития оборачивается
искаженным истолкованием этих ценнейших памятников русской
культуры, отразивших все основные вехи ее становления.
У нас ведь как принято относится к фольклорным
произведениям? К сказке, например? Как к чисто развлекательному
жанру. А сказке той, быть может, десятки тысяч лет и донесла
она до нынешних дней дыхание наших далеких прапредков, осколки
их тотемного мышления, наивно-целостного миросозерцания. Или
так называемый обрядовый фольклор, связанный в том числе и с
древнейшими народными празднествами: Коляда, Масленица,
Кострома, Иван Купала и др. Здесь соединено все -- и остатки
языческого мировоззрения, и сакральный символизм, и первобытный
ритуал, и песни, и танцы, и карнавал. Традиции, возникшие в
глубинах веков и тысячелетий, передавались из поколения в
поколение, закреплялись в слове и обрядовой символике,
демонстрируя нераздельность человека и высших космических сил,
проявлявшихся в смене времен года, дня и ночи, закономерностях
движения на небосводе (иллюзорного, как известно) Солнца, Луны,
других светил и звезд.
На первый взгляд нет ничего на свете более несхожего, чем
наука и фольклор. Но если вдуматься -- есть между ними одна
несомненно общая черта. Это -- способ описания и
воспроизведения действительности. И наука и фольклор пользуются
одним и тем же универсальным языком символов.
Символическую форму имеют и логические абстракции, и
философские категории, и художественные образы, и
мифологические сюжеты, и фольклорные мотивы (все они облачены в
словесно-знаковую, а следовательно -- символическую оболочку).
Естественные науки предпочитают излагать добытое позитивное
знание на символическом языке математики или иным способом --
как это имеет место в химических формулах. Может быть, такова
вообще природа человека -- отражать мир в символической форме?
А может быть, сам человек и есть главный символ Мироздания и
источник всех прочих символов? Символы не существуют сами по
себе, а в качестве таковых они должны быть преломлены через
сознание. На Земле человек -- главный носитель сознания. Как
Микрокосм он создает образ, картину, символ Микрокосма,
преломляя его через свое сознание. Следовательно, и сам человек
выступает как обобщенный символ Макрокосма.
Человек привержен, привязан к знакам и символам как
некоторым обобщающим реальным ориентирам, отторгнутым в
субстратной форме от него самого (им самим или объективно
вычлененных природой). Человек и человечество просто не могут
существовать без знаков и символов, представляя и сам Космос в
виде глобального небесно-звездного символа. Ибо то звездное
небо, что дано человеку в виде зрительных ощущений: набор
структурно-организованных созвездий, изменяющих свое положение
в течение ночи и перемещающихся среди них по определенным
законам Луны и планет (а днем -- Солнца), -- все это всего лишь
результат местоположения и размещения самого человека на
вращающейся планете Земле. Но познает он Большой Космос,
отталкиваясь именно от этой картины-символа звездного неба,
проникая в глубь Вселенной и открывая ее подлинные законы.
Происходит это путем преодоления самоочевидной и чувственно
данной картины и построения на основе достигнутых знаний той
или иной научной модели, приближающей нас к постижению истины.
Космический знак (как и всякий знак вообще) -- всегда
некоторое вторичное явление, указывающее на некоторую скрытую
первопричину, далеко не всегда явную и доступную
непосредственному познанию. В этом смысле непрерывную смену дня
и ночи можно рассматривать как соответствующие знаки,
указывающие на подлинную причину -- вращение Земли вокруг
собственной оси. Точно так же циклическая смена времен года
(весна -- лето -- осень -- зима) -- следствие движения Земли
вокруг Солнца, обусловленное высшими космическими силами. Для
людей же смена дня и ночи или смена времен года может выступать
в форме определенных знаков, проверенных многократным опытом и
служащих точкой отсчета множества других явлений, событий и
необходимых действий. Например, спиралевидный орнамент,
пронизывающий историю мировой культуры от самых ее истоков,
имеет несомненную космическую кодировку. Вопрос лишь в том:
воспринял ли человек этот космический символ самостоятельно или
же сам Космос обладает неведомыми пока каналами, и по ним
передаются и кодируются соответствующие закономерности. Так или
иначе, спиралевидные структуры пронизывают не только разумную
жизнь на Земле, но и ее бессознательные формы (раковины
некоторых моллюсков).
Сущность не только людских отношений, но и отношений всего
животного мира -- в выполнении разного рода обрядностей. Так
считал Николай Алексеевич Умов (1846 -- 1915) --
выдающийся русский ученый-космист, еще в начале 70-х годов
прошлого века, задолго до первых публикаций по теории
относительности выдвинувший идею о взаимодействии энергии и
массы, а также о том, что энергия пропорциональна массе. Уже
животные метят мочой и экскрементами занятую ими территорию. И
эти метки выполняют функции знаков-символов, обусловливая
поведение животных на помеченной территории. А брачная
обрядность в животном мире? То же и у людей, но в их жизни
обряды, ритуалы, знаки и символы играют абсолютно решающую
роль, особенно с появлением письма, искусства и т.п. Говоря в
общих чертах, в общественной жизни роль метки играют и
некоторые канонизированные тексты -- священные писания, законы,
конституции, уставы общественных партий, множество
регламентирующих правил и запретов. Все это может действовать и
в устной форме. Но превратившись в утвержденный и принятый
текст (заново упорядоченная письменная система), они обретают
самодовлеющую, автономную самостоятельность, выступая в форме
некоторого окончательного критерия для действий людей. Быть
может, это незыблемый природно-обусловленный
естественно-исторический закон. Космическая упорядоченность
проецируется на общественные отношения в виде определенного
строя, обязательных запретов и алгоритмов действий, облеченных
в некие ритуалы. А это, в свою очередь, невозможно без
многоцветной и строгой вместе с тем системы символов,
включающих языковые и знаковые формы.
Такой механизм взаимосвязи между Макрокосмом и
Микрокосмом, а также в структуре самого Микрокосма, видимо,
запрограммирован в законах природы с самого начала и является
ее своего рода самоохранительным началом. Человеку изначально
раз и навсегда не дано переступать некоторую запретную границу,
он обречен представлять (познавать) глубинные законы материи и
Космоса только посредством разного рода символов, включая и
мысленные абстракции. Выход за этот символический барьер
возможен, но только с помощью теоретического воображения, а оно
само по себе также представляет лишь оперирование символами.
Воображение питает и фольклорные образы, а также
символы-мифологемы.
И античный мудрец, и ведийский жрец, и славянский волхв, и
современный ученый говорят примерно об одном и том же, пытаясь
описать одну и ту же объективную реальность, но используя при
этом различные системы символов и построенных на их основе
языков. Здесь, кстати, лишний раз подтверждается известный
тезис Алексея Федоровича Лосева (1893 -- 1988),
сформулированный в его классическом труде "Диалектика мифа":
всякая наука сопровождается и питается мифологией, черпая из
нее свои исходные интуиции17. С точки зрения единых
закономерностей выражения действительности через символы и
постижения действительности через символы современная наука
столь же мифологична, сколь научна всякая мифология.
Современные естественно-математические науки, включающие
космологию и ее ответвления, ничто без упорядоченных
математических символов. Посредством этих символов создается
научная картина мира, с их помощью она и прочитывается. Убрать
символы -- и останется одна пустота, ничто. Следовательно, и
тайна космического мышления кроется в символах. Познай их -- и
ты познаешь все.
Приятно это кому бы то ни было или неприятно, но следует
набраться мужества и признать: человек, познавая
действительность, практически никогда не имеет дел
непосредственно с этой действительностью, но лишь с набором
некоторых символов и кодов, включая собственные ощущения, более
чем опосредованно данную действительность отражающими. И
безразлично, в какой именно форме искажается объективная
действительность, представая в мозгу то в виде мифологических
картин и сцен, то в виде поэтических или фантастических
образов, то в виде метафизических схем, то в виде
математических формул.
Таким образом, каналы символизации и алгоритмы кодировки
глубинного смысла бытия и его закономерностей одинаковы как для
науки, так и для мифологии. Типичны и возможные искажения при
обоих способах осмысления действительности. В результате
свободного оперирования символами, знаками, образами,
словесными догмами, математическими формулами и теоретическими
моделями сплошь и рядом возникают некоторые спекулятивные
конструкции, настолько далеко отступающие от отображенной в них
реальности, что превращаются в прямую противоположность
объективной истине. Гете называл это "ложным светом знаний". "Я
проклял знаний ложный свет", -- так перевел соответствующую
строку из "Фауста" Пушкин. Не менее определенно высказался
Байрон в "Манфреде": наука -- "обмен одних незнаний на другие"
(перевод Ивана Бунина). Густав Шпет перевел эти слова еще
резче:
Наука вся -- невежества обмен
На новый вид невежества другого.
Столь же безапелляционно высказался о сути псевдонаучного
теоретизирования Максимилиан Волошин: "Я призрак истин сплавил
в стройный бред".
Другими словами, то, что в общественном мнении считается
наукой, на самом деле представляет собой сумму более или менее
верных взглядов на определенный фрагмент действительности,
событие или проблему. Группа интерпретаторов объявляет
собственное видение вопроса истиной в последней инстанции и,
обладая монополией на владение и распространение информации,
всеми доступными средствами старается утвердить в общественном
мнении только свою (а не какую-то другую) точку зрения. Однако
в процессе естественной смены поколений (в том числе и ученых)
ранее господствовавшая парадигма (то есть некоторая
теоретическая модель, объявленная эталоном), как правило,
претерпевает существенные изменения, а то и отбрасывается
вообще. Это хорошо видно на примере разного рода учебников и
справочников: казалось бы, именно в них сосредоточена
квинтэссенция последнего слова науки. Но нет -- сегодня никто
не учится по учебникам, написанным несколько десятилетий назад
и тем более -- в прошлом или позапрошлом веке. Точно так же
спустя некоторое время и на лучшие нынешние учебники (а равно
-- энциклопедии и справочники) будут глядеть, как на допотопный
анахронизм.
Безусловно, как существуют научные факты и истины, так
были, есть и всегда будут их правильные истолкования, а также
новые эпохальные открытия -- все, что составляет гордость
человеческой цивилизации и обеспечивает ее непрерывный
социальный и научно-технический прогресс. Тем не менее общее
количество незыблемых истин, отвоеванных человеком у
бесконечно-неведомой природы, более чем ограничено, и обретение
их никогда не завершится. В этом, собственно, и состоит суть и
смысл научного познания. Все остальное -- мифы, беллетристика и
околонаучные легенды.
Таким образом, всякий миф, фольклорный образ, имеют под
собой такое же реальное основание, как и научный факт. И
заложенный в обычных мифах первоначальный смысл поддается
строго научному анализу и реконструкции. Итальянский
фольклорист Джузеппе Питре (1843 -- 1916) проницательно
напутствовал всех, кто прикасается к неисчерпаемой сокровищнице
народного творчества и народной памяти: "Философ, законодатель,
историк -- всякий, кто хочет понять свой народ до конца, должен
присматриваться к его песням, пословицам, сказкам, а также к
его поговоркам, отдельным выражениям и словам. За словом всегда
стоит его значение, за буквенным смыслом -- смысл тайный,
аллегорический, под странным пестрым одеянием сказки кроется
история и религия народов и наций"18. Все сказанное относится и
к закодированным в мифологических сюжетах и образах сведениям о
реальных событиях далекого прошлого, о стародавних общественных
отношениях и нормах поведения, об устройстве мироздания, его
происхождении и законах, о катастрофах и великих переселениях
народов. Рассмотрению этого как раз и посвящена настоящая
книга.
Как не любить свой край северный,
Много ведь чудности в нем, много прелестей:
Зимой-то у нас стоят снежочки белые,
На земле блестят, будто светлы звездочки,
А льды наши зимние блестят, будто браманты,
Морозы выигрывают, будто струны серебряные,
А ночное сияние очень чудное, очень дивное,
Уж мы любим нашу зимушку морозную, студеную.
Марфа Крюкова
Вопрос о глубинных корнях русского народа, других народов
Земли всегда волновал русские умы. С него, собственно, и
начинается Несторова летопись. Здесь явственно обозначена
начальная точка отсчета нового витка истории человечества,
последовавшего после глобальной мировой катастрофы, и резкого
изменения лика планеты (в Библии данный вселенский катаклизм
кратко именуется "потопом"). "По потопе, -- сообщает летописец,
-- трое сыновей Ноя разделили землю, Сим, Хам, Иафет"19. В те
времена, как особо подчеркивается в Лаврентьевском и других
русских летописных сводах, "был единый народ". Эти
знаменательные слова Начальной летописи по существу
представляют собой формулу одного из исходных тезисов настоящей
книги, опирающейся на концепцию единого происхождения языков и
народов мира.
В дальнейшем, согласно древнейшему летописному своду --