Денисова Ольга. Берендей

   Берендей был шагах в десяти, когда Заклятый вскинул руки, как бер, встающий на задние лапы. И… остался человеком. Его хохот смолк. Он не понял, что произошло, и осмотрел себя снизу вверх. Снова приподнял руки, уже не так уверенно. Берендей воспользовался его замешательством, подошел вплотную и с размаху влепил Заклятому тяжелую оплеуху. И подумал, что этого будет маловато.
   Заклятый не долго приходил в себя и ответил ударом кулака ему в лицо, надеясь одним ударом свалить на землю. Не то, чтобы Берендей хорошо дрался. На спецназовца он не тянул. Просто был достаточно сильным и ловким. Конечно, ему приходилось драться. Но это бывало редко и довольно давно. И уж тем более в драке никто не стремился его убить.
   Он легко ушел от удара, и ударил в ответ. Заклятый понял, что его преимущество в ближнем бою, и прыгнул на Берендея. Они покатились по снегу. Заклятый дрался насмерть, Берендей не обольщался и знал, что ему не победить. Он никогда не дрался насмерть, но его переполняла такая ненависть, что он быстро понял, что такое бой без правил. Наверное, со стороны это выглядело страшно, но Берендей почти не чувствовал ни боли, ни усталости, не жалел и не боялся убить Заклятого. Заклятый несколько раз брал его за горло, но он всякий раз выскальзывал из его железной хватки. Ему, как и Заклятому, довелось побывать и снизу, и сверху. Оказываясь наверху, Берендей остервенело бил кулаком в лицо Заклятого, надеясь вырубить его, а оказываясь внизу, сам попадал в его положении. Но голова у него была крепкая. У Заклятого тоже. Как и кулаки.
   «Если наша кровь перемешается, он получит власть надо мной», – мысль мелькнула в голове и пропала. Их кровь, похоже, уже перемешалась. Но это было не важно сейчас, совершенно неважно.
   Берендей слабел. Он выложился, догоняя их по лесу, а Заклятый шел не торопясь. Но Берендей был выносливей, Заклятый слабел тоже. Только вес его от этого не уменьшался. Берендей готов был рвать Заклятого на куски. Ему снова удалось оказаться наверху, прижав коленом руки Заклятого. И он крушил его лицо, и, несмотря на усталость, вкладывал в эти удары всю ненависть и отчаянное желание не проиграть этого боя.
   Заклятый скинул его с себя мощным движением всего тела, и Берендей перекатился, пытаясь подняться, но не успел: теперь Заклятый был наверху. И Берендей видел его кулак, с хорошим замахом бьющий его в лицо. И не чувствовал боли. Только когда кулак попадал в нос, из глаз брызгали слезы. Но от каждого удара из него уходила сила. Он извернулся, но Заклятый навалился на него всем весом, освободив обе руки, и вцепился ему в горло. Вцепился ногтями, как будто хотел вырвать ему кадык. Берендей высвободил левую руку и рванул Заклятого за угол приоткрытых окровавленных губ, разрывая ему рот. Но Заклятый не ослабил хватки. Вырваться не получалось. Дыхания и до этого не хватало, в глазах стало быстро темнеть, тело ослабло, как вдруг руки заклятого разжались, а его голова безвольно упала Берендею на грудь.
   Берендей глубоко вдохнул. Потом еще. Заклятый не двигался. Берендей посмотрел ему за плечо, и увидел Юльку с ружьем в руках. Она держала его за стволы и дрожала всем телом. Он даже услышал, как стучат ее зубы. Берендей с трудом выбрался из-под Заклятого, вытер кровь, бегущую из носа по губам и подбородку, и перевернул его лицом вверх. Заклятый был жив, только сильно оглушен.
   Берендей не обольщался – с минуты на минуту его противник мог придти в себя. Он подтащил его к дереву и поискал глазами что-нибудь похожее на веревку. На снегу валялась Юлькина сумочка на длинном кожаном ремешке. Не долго думая, он подобрал ее и вырвал ремешок с корнем. Завязал Заклятому руки так, что тот оказался привязанным к дереву. Но этого ему показалось мало – ремешок был хлипкий. Берендей молча забрал у Юльки двустволку и снял с нее брезентовый ремень. Ремень оказался коротковат, два раза обернуть его вокруг запястий не удалось, крепкого узла не получилось, но Берендей решил, что на час этого хватит.
   Он поднял глаза на Юльку. Она смотрела на него виновато и растеряно. Берендей подошел к ней и прижал к себе. На одну секунду.
   – Как же я испугался, – шепнул он ей и почувствовал, как дрожит ее тело, и что сам он дрожит не чуть не меньше чем она. Едва Берендей понял, что все закончилось, и можно расслабиться, как на него тут же навалилась боль, дремавшая до поры, и усталость, и головокружение.
   Она всхлипнула.
   – Не смей плакать. Надо быстро уходить отсюда.
   Он глянул на правое плечо, пульсирующее все сильней. На этот раз он был в светлом свитере, и ярко-красное пятно растекалось на глазах все шире. Руки тоже перепачкались в крови, костяшки на кулаках ободрались, и не было никаких сомнений в том, что их кровь перемешалась.
   Берендей глянул на Заклятого. Голова его свесилась на грудь, окровавленное лицо, повернутое к Берендею в профиль, оставалось безмятежным и каким-то счастливым. И на глазах оплывало. Берендей подумал, что его лицо тоже сейчас оплывает, и поспешил вытереть его снегом.
   – Егор! – услышал он голос Михалыча шагах в тридцати, – Егор!
   Берендей повернулся на зов.
   – Ой. Ну, ты и красавец!
   – Догнал, старый медвежатник! – Берендей попробовал рассмеяться. Почти удалось. Он сплюнул, и вместе с кровью на снег выпал зуб. Он нащупал пустую лунку языком – хорошо, что не клык.
   – Догнал! Тебя догонишь! – Михалыч подошел поближе и кинул ему ватник, – ну что, зубами плюешься?
   Берендей кивнул.
   – А это дяденька с ружьем? – спросил Михалыч и кивнул на Заклятого.
   – Да, это он.
   – И ты его тут так и оставишь?
   – Михалыч, а что ты предлагаешь? Ты сможешь его застрелить?
   Михалыч отступил на шаг и покачал головой.
   Берендей нагнулся к его уху:
   – Через час, даже раньше, он обернется. Медведем. Ты мне веришь?
   Михалыч неуверенно кивнул.
   – Вчера он убил четырех человек. Сколько до этого – я не знаю. И завтра, если не сегодня, он снова пойдет убивать. Можешь его застрелить? Ты же охотник!
   – Я охотник, а не убийца, – Михалыч отступил еще на два шага.
   Берендей подумал, что если бы на его месте был Семен, то застрелил бы его без колебания и сожалений. Даже если бы не вполне поверил в то, что это оборотень.
   – Вот и я не могу. Пошли отсюда быстро!
   – А ты как, идти-то можешь? – спросил Михалыч, – уж больно шатает тебя.
   – Пока могу, а там посмотрим, – Берендей пожал плечами. На самом деле, голова и вправду кружилась все сильней, и все сильней тошнило. Заклятый не слабо настучал ему по мозгам.
   – А девочка как?
   Юлька смутилась и схватила Берендея за руку.
   – Со мной все в порядке, – быстро сказала она, – я только испугалась. А так – все в порядке.
   – Если бы Егорка не бегал так быстро, ты бы щас в порядке не была, – строго ответил ей Михалыч.
   Юлька снова всхлипнула, и глаза ее налились слезами.
   – Не трогай ее, – рыкнул Берендей и за руку притянул Юльку к себе.
   – Да кто ж ее тронет-то! – захихикал Михалыч, – теперь никто ее не тронет!
   Они отошли шагов на сто, когда Заклятый пришел в себя. Впрочем, ничего, кроме нецензурной брани, они от него не услышали.
 
   В больнице ему сделали рентген, Галина Павловна заново наложила швы и очень ругалась при этом. А Берендей смеялся, и понимал, что она вовсе не сердится. Даже наоборот.
   За дверью его ждала Юлька, живая и здоровая, и от этого ему все время хотелось смеяться. Невропатолог выписал ему какой-то рецепт, но Берендей скомкал и выбросил его, едва вышел из кабинета. Он был уверен, что у него сломан нос, но Галина Павловна успокоила его, а с зубом все оказалось хуже, чем он думал. Пришлось рвать корень. А Юлька ждала, и Берендей нервничал, что ей приходится ждать так долго. Во всей сегодняшней истории он считал наиболее пострадавшей стороной именно ее.
   Наконец он вышел к ней, умытый, перевязанный, и с полным ртом ваты. Впрочем, вату он тут же выплюнул в урну. Глянул в зеркало у гардероба и присвистнул – губы и нос распухли, вся левая сторона лица оплыла и успела приобрести ярко-сиреневый оттенок, глаз смотрел сквозь щелочку: Заклятый правой рукой явно владел лучше, чем левой. А он-то собирался завтра встретить Юльку с экзамена… Нет, с таким лицом этого лучше не делать.
   – Егор… – она поднялась ему навстречу.
   Берендей не мог сдержаться, и прижал ее к себе, поймав за локти.
   – Я так виновата…
   Он отстранился и посмотрел ей в глаза:
   – В чем?
   – Я опять приехала, не дождавшись твоего ответа. И опять… Я так тебя подставила…
   – Ты говоришь глупости. Я с самого начала знал, что ты приедешь седьмого. Потому что восьмого у тебя экзамен, а шестого ты еще продержишься. Просто я забыл, что сегодня седьмое…
   Она прижалась к нему и обвила его шею руками.
   – Пойдем куда-нибудь, – шепнул он ей на ухо.
   – Куда? – спросила она.
   Да, вопрос был интересный. В поселке имелось три увеселительных заведения, куда можно было пригласить девушку: дискотека, пивбар и кафе-мороженное. Дискотека еще не открылась, пивбар как-то не соответствовал его представлению о Юльке. А кафе-мороженное Берендей нашел чем-то инфантильным.
   – Знаешь, километрах в десяти есть хорошее кафе на шоссе. Там шашлык на углях делают… – наконец, вспомнил он приличное место. А главное, оно находилось в противоположной стороне от леса, а значит, от Заклятого.
   – Там, наверное, дорого? – робко спросила она.
   Он рассмеялся. И вспомнил их разговор с Людмилой, который подслушал из ванной.
   – Я хорошо зарабатываю. Честное слово.
 
   В кафе было пусто – ни одного занятого столика. Берендей посадил Юльку рядом с собой в самый темный угол.
   – Я должна рассказать тебе одну вещь, – смущаясь, начала Юлька разговор, – только ты не смейся надо мной, хорошо?
   Он кивнул.
   – Он шел рядом со мной, и расспрашивал. Откуда я, куда иду, как с тобой познакомилась. Верней нет, не так. Он спросил: «А вы к Егору идете?». А потом начал про медведя спрашивать и меня пугать… А потом… Он превратился в медведя.
   Сердце Берендея сжалось от жалости. Да как он посмел! Он представил себе, как испугалась Юлька, когда увидела это чудовище. От такого испуга можно сойти с ума.
   – Я упала в обморок. Я никогда в жизни не падала в обморок, а тут упала. И даже шишку набила, вот, – она взяла его руку и пожила на свой затылок.
   – Тебе это показалось, – попробовал он ее успокоить, – он просто ударил тебя по голове, и ты потеряла сознание. А медведь тебе привиделся.
   – Ты мне не веришь? – она не обиделась, а просто стала совершенно несчастной.
   – Верю. Ну что ты…
   – И мама моя говорила, помнишь? Когда чуть не впустила его в дом? Она тоже говорила, что это был человек. А ты ей не верил.
   Берендей не любил обманывать. И даже сейчас, будучи совершенно точно уверенным, что Юльке не надо знать про медведя. Не потому что это Тайна, а потому что это очень страшно. Он просто решил не продолжать, чтобы не запутаться еще больше.
   – И потом, почему вы с Михалычем хотели его убить? Я же слышала, о чем вы говорите. Почему не отвезли его в милицию? Если это просто человек?
   Берендей вздохнул.
   – Ты очень испугалась? – спросил он.
   Она кивнула и прижалась к нему.
   – Ты… Ты опять меня спас, – шепнула она, – ты же знал, что он на самом деле медведь, и ты все равно не испугался.
   – Это ты молодец. Если бы ты его прикладом по голове не огрела, он бы меня, чего доброго, задушил.
   – Нет, ты бы победил, я знаю. Просто… Мне было так страшно смотреть на это.
   «Да не победил бы я», – с горечью подумал Берендей. Ему еще ни разу не удалось победить Заклятого – ни как бера, ни как человека. И даже если бы он обернулся, он бы все равно его не победил. Потому что медвежонок не может победить матерого зверя. По закону природы.
   Он покачал головой:
   – Я бы не победил. Я бы его измотал, дал тебе возможность бежать, но я бы не победил. Он сильней меня, и тяжелей, и старше.
   – Знаешь, а ты дерешься лучше, чем он, – поспешила успокоить его Юлька, – он какой-то неповоротливый, не складный. Совершенно не мужественный.
   Берендей рассмеялся. Похоже, Юлька сильно верила в то, что говорит.
 
   Как берендею это удалось? И берендею ли? Почему Леониду вдруг отказала способность превращаться в медведя? Да еще и в самый неподходящий момент! Едва завидев мальчишку без оружия, он подскочил от радости. Вот это была удача! Он возьмет сразу все: девчонку, берендея, его дом, и станет полноправным хозяином. Хозяином всего! Он еще не придумал, сразу убьет пацана, или поиграет, как кот с мышью, наслаждаясь его беспомощностью. После того, как берендей ранил его на охоте, ему уже не хотелось убивать его просто так. Он ненавидел, и все его существо требовало мести. Изощренной мести. Вовсе не звериной, а совершенно человеческой.
   И он не смог превратиться! Не сумел. Это случилось с ним в первый раз. Он мог превратиться когда не хотел этого, но наоборот не случалось ни разу. Может быть, всему виной вожделение, охватившее его, когда девчонка оказалась у него в руках? Может быть, это сродни тоске по дому?
   Но берендей подходил к нему так уверенно, как будто не сомневался в том, что он останется человеком. Впрочем, он и с рогатиной кидался на него, совершенно не имея шансов на победу.
   После приснопамятной охоты Леонид вообще перестал бояться людей. Их пули не причиняли ему вреда, только раздражали, как пчелиные укусы – болезненные, но не опасные. Да собачьи зубы оставляли раны куда более тяжелые!
   Он, конечно, предполагал, что рано или поздно пуля попадет в уязвимое место – в глаз, например. И тогда ничто его не спасет. Поэтому на рожон не лез. Но все равно чувствовал себя чуть ли не всесильным. Теперь он жалел, что не добил охотников. Ему ничего не стоило разделаться с ними, несмотря на боль и потерю крови. Чего он испугался? Наверное, просто устал.
   Этим утром он поднялся бодрым и отдохнувшим. Дыра в груди еще тревожила его, но не настолько, насколько он ожидал. Раны заживали на нем, как на собаке. Да, старый колдун и не предполагал, какой мощью наделил его, надеясь наказать. Наверное, если бы он знал о последствиях, то подумал бы, прежде чем превращать его в медведя!
   И тут он не смог превратиться! Щенок, конечно, дрался как звереныш. Вот, губу порвал. Но Леонид и человеком смог бы его одолеть. Трус не играет в хоккей, и он когда-то неплохо умел устроить на льду потасовку. Другое дело, что на льду надо было быстро наносить серию болезненных ударов, пока тебя не успели оттащить от противника, а здесь пришлось бы драться до победного конца. Но пацан был легче и слабей. Несмотря на рану в груди, Леонид бы убил его, в конце концов. Если бы его не ударили в затылок. Он не понял, кто это сделал. Может быть, тот старик, с которым они уходили из леса, подоспел на выручку берендею? Наверняка, больше-то некому.
   Леонид сумел превратиться в медведя примерно через час. Долго бродил по лесу, злой и голодный, а когда решил, наконец, пойти и снова закусить убитыми охотниками, его и тут поджидало разочарование. Человек двадцать в камуфляже и с автоматами забирали его добычу. Он не рискнул выйти против них – вчерашняя рана и сегодняшняя драка не располагали к новым подвигам. Пока. Но ему показалось забавным пообщаться с ними, и он вышел к ним человеком. Поговорил. Покивал понимающе, когда ему рассказали про охоту на медведя. Даже предлагали проводить до дома, но он вежливо отказался.
   Пора было начинать охоту. Победы победами, а жрать надо каждый день.
 
   Берендей посадил Юльку на электричку засветло. Он не хотел рисковать и в темноте привезти ее в пустой дом. Кто знает, что там произошло в его отсутствие? Они совершенно точно договорились, что девятого она приедет на девять-пятнадцать, и он встретит ее на платформе. И если он ее не встретит, она должна развернуться и уехать домой. Юлька пообещала. Берендей, правда, знал, чего стоят ее обещания. Поэтому решил встретить ее, чтобы не случилось.
   Возвращаясь домой, он услышал, что на кордоне кто-то есть. Он не стал сворачивать к себе и заехал на кордон. У охотничьего домика стояло два огромных джипа и труповозка. Он подоспел вовремя – они собирались уезжать. В машины садились человек двадцать ребят в камуфляже и с «Калашами» за спиной.
   Семен заметил его, выскочил из машины и вышел ему навстречу.
   Берендей пожал протянутую руку. Лицо Семена осунулось, посерело. Щелочки глаз теперь не царапали ему лицо, взгляд был мутным и равнодушным.
   – Ну, ты это, как, парень? – спросил Семен.
   – Нормально, – заверил его Берендей.
   – А с рожей-то что?
   – Подрался, – пожал он плечами.
   – Смотри… Не слишком ли для драки?
   – Нормально, – Берендей кивнул.
   – Ты это… если кто на тебя наезжать будет, ты мне звони. Я там на столе визитку оставил. Мы тут прибрали тебе все, так что ты это… короче, не надо убирать. Мы тела забрать. В лес ходили.
   – Не встретили медведя? – спросил Берендей.
   – Неа. Мы, правда, и не искали. Что-то неуверен я, что мы бы его… без потерь обошлись. Мужика встретили одного. Ходит по лесу один, без оружия… Сумасшедший какой-то. Рожа разбитая. Мы его проводить до поселка хотели, так он не пошел. Сам, сказал, доберусь. Ну не дурак? Не знаешь такого?
   – Знаю, – процедил Берендей и потрогал языком пустую лунку на месте выбитого зуба.
   – С ним, что ли?
   Берендей кивнул. Да уж… А Заклятый не дурак – автоматчики, да двадцать человек, запросто могли его завалить.
   – Ну, ты тоже неплохо ему накостылял, – хохотнул Семен, – чего, хоть, дрались-то?
   – Из-за девчонки, – лаконично ответил Берендей.
   – Я на десятое ОМОН вызвал, – продолжил Семен, – объяснил там им, что как. Приедут в бронежилетах, в касках. Прочешут лес. А тварь эту найдут. Автоматами не возьмут, так гранатами закидают. Раньше просто не получилось договориться. Так что ты до десятого потерпи, ладно?
   Берендей согласился. Они Заклятого просто не найдут. Он человеком к ним выйдет, или на краю где отсидится. А медведем не обернется. Он уже научился собой владеть, этому не так уж трудно научиться.
   – Ну что, поехали мы? – спросил Семен.
   – Погоди, – остановил его Берендей, – погоди пять минут. Я сейчас домой сбегаю…
   – Да знаю я, зачем ты побежать собираешься. И думать забудь даже, денег я у тебя назад не возьму…
   – Семен, они мне руки жгут…
   – Вот пусть не жгут. Твои деньги, отработанные, – Семен вздохнул, – мне бы сейчас кто штуку дал и на медведя идти заставил – ни за чтобы не пошел.
   Берендей смутился и спросил:
   – А Антон-то как?
   – Нормально. Ему операцию сделали, на мозгу. Говорят, теперь не помрет. Эх, Вовку мне жалко! Какой парень был!
   Они попрощались, и Семен побежал к джипу. Но по дороге обернулся:
   – А Черныш-то мой, доктор сказал, будет жить. Ребра ему медведь поломал, и лапу переднюю. Хромой останется. Но жить-то будет!
   Берендей улыбнулся, как мог. Грустная получилась улыбка. Он вернулся домой с тяжелым сердцем. Опустошенный и усталый. Снова захотелось забиться под одеяло и лежать с открытыми глазами. Неужели, так теперь будет каждый вечер? Едва смеркается, на него наваливается какая-то тяжесть. Вчера – понятно. Но сегодня? Он полдня провел с Юлькой, он увел ее из лап Заклятого, они ели шашлыки и пили красное вино. И она сказала… Как это она сказала? Он даже пожалел, что не привез ее домой, а потащил в кафе. Она сказала: «Как жаль, что мы здесь не одни». И он ответил, что девятого они будут одни. Но это воспоминание теперь почему-то не взволновало его, хотя всю дорогу он думал только об этом.
   Он скинул ватник, сапоги и заглянул в зеркало над умывальником. Вид его не обрадовал. К тому же свитер был безнадежно испорчен. Даже если хорошо выстирать, все равно останется пятно.
   Берендей затопил печку и сел у огня, не закрывая дверцу. Оставаясь в доме один, он всегда скучал об отце. За два года боль притупилась, осталась только тоска. Берендей еще никак не мог примириться со словом «никогда». И чем больше времени проходило, тем сильней давило это «никогда». «Никогда» – это ни через два года, ни через пять, ни через десять. Если расстаешься с кем-то, каждый прожитый день приближает тебя к новой встрече. А «никогда» означает, что каждый прожитый день только отдаляет друг от друга.
   Берендей до мелочей помнил их последний день. Он недавно вернулся из армии, и всего два месяца прожил дома. Отец выправил все документы на дом, оформил его на работу вместо себя, и даже раздобыл свидетельство о своей собственной смерти. Отец никогда не рассказывал, как ему удается утрясать вопросы с властью. Он говорил: повзрослеешь – научишься. Порядки меняются, способы меняются. Если надо будет – сам все решишь, никакой науки тут не требуется.
   В тот вечер отец вернулся рано, посадил Берендея напротив себя и сказал:
   – Я завтра ухожу. Насовсем.
   Берендей не сразу понял, наверное, не хотел понимать.
   – Теперь ты – Берендей, а не медвежонок. Мне пора, Егорка, я прожил большую жизнь, хорошую жизнь. Мне не о чем жалеть.
   Берендей молчал, закусив губу.
   – И губы не кусай, ты же мужчина. И не смей по мне плакать. Я ухожу счастливым. И тебя тоже оставляю счастливым. Это самое главное – научиться быть счастливым, и научить этому своего сына. Конечно, вместе нам было веселей. Только и всего. Я вырастил тебя, научил быть самостоятельным. Нет такой ситуации, в которой ты не сможешь без меня обойтись. Запомни это. Ты два года прожил без меня, и что? Хоть раз пришло тебе в голову: «Вот если бы рядом был отец»?
   Берендей покачал головой. Он боялся что-нибудь сказать, пытаясь проглотить тяжелый ком в горле. Отец заметил это и легонько стукнул кулаком по столу:
   – Сказал – не смей. Как я тебя учил? Зубы стисни, кулаки сожми и вдохни поглубже. Ну?
   В ту последнюю ночь с отцом они проговорили до рассвета. А утром отец обнял его на прощание и ушел. И не пустил Берендея на крыльцо, чтобы посмотреть ему вслед. Берендей стиснул зубы, сжал кулаки и глубоко вдохнул. Слезы ушли, а боль осталась. До сих пор.
   Он смотрел на огонь, и начал цепенеть. Как вчера. Он видел язычки пламени, потихоньку облизывающие дрова, и одновременно находился в зимнем лесу. И снова хотел есть. Только сегодня на том месте, где произошла охота, уже не осталось еды. Ее увезли ребята в камуфляже и с автоматами. А есть хотелось сильно. Берендей думал завернуть в поселок, но так рисковать не стоило. Он не ел со вчерашней ночи. Для хищника – ничто. Но для оборотня – очень большой срок. Поселок манил огнями. За каждым освещенным окном была пища. Может быть, сейчас по пустынной улице бредет одинокий прохожий?
   Берендей свернул к поселку и пошел вдоль дороги. К кольцу подъехал автобус, но из него никто не вышел. И никто на остановке его не ждал. Просто водителю было негде больше развернуться. Водитель, конечно, был один. Но напасть на автобус представлялось сомнительной затеей.
   Он проводил его голодными глазами, как вдруг увидел машину, медленно ползущую к кольцу. А вот это интересно! Однажды ему удалось достать из машины человечка. Наверное, можно попробовать еще разок. Только не здесь.
   Водитель машины включил поворотник. Ба! Да он сейчас свернет в лес! Вот это удача! Надо немного обогнать его. Может быть, проголосовать, чтобы он остановился? А потом… Да. Надо немедленно его обогнать.
   Берендей вскочил с места, разгоняя морок. Это его фантазии? Или он и вправду видит мир глазами Заклятого? Но если это правда, то сейчас на дороге он собирается кого-то убить. И этот кто-то едет к нему, потому что здесь больше некуда ехать.
   Если Заклятый будет голосовать, значит, он превратиться в человека. И тогда есть шанс…
   Берендей выскочил из дома в тапочках. Мотор мотоцикла уже остыл, и долго не хотел заводиться. Он кинул в коляску пару разводных ключей, чтобы снова не оказаться с голыми руками. И выехал со двора.
   Только когда он набрал скорость, ему вдруг подумалось: «А что если Заклятый не превратиться в человека?».
 
   Андрей и сам не понял, почему влюбленность Юльки так его разозлила. Он относился к ней, как к другу. Он не собирался крутить с ней романов. Разве что немного попозже. Года через два-три.
   Да, когда Юлька вместе с остальными побывала на дне его рождения, и его мама познакомилась с ней, она сразу сказала Андрею: а вот на этой девочке можешь жениться. Не то чтобы Андрей всегда слушался маму. Да и жениться он в восемнадцать лет не собирался. Но, видно, мамины слова запали ему в душу, и с этого дня он смотрел на Юльку совсем по-другому.
   Она была для него неприкосновенна. Как неприкосновенный запас. Он снимал новую девчонку примерно раз в неделю, нисколько не скрывая своих многочисленных связей – это придавало ему вес среди друзей. Но предложить подобные отношения Юльке в голову ему не приходило. Да и не согласилась бы она. Юлька предназначалась для чего-то более серьезного, нежели связь на несколько дней. И Андрей не сомневался, что рано или поздно будет готов к таким отношениям.
   Как же он был наивен в своей уверенности, что Юлька спокойно подождет года два-три, и останется такой же неприкосновенной, чистой и достойной того, чтобы стать его женой. И то, что ждать она его не стала, и даже не собиралась, и даже не поняла, о чем он говорит, привело его в бешенство.