Денисова Ольга. Учитель

   – Что, других способов нет убедиться? – продолжил кузнец, – сначала невиновного человека оговариваете, а теперь вон что придумали? Докажите сначала, что он виновный!
   – Ага? И как, интересно, мы это определим? Виновный он или не виновный? – спросил кто-то из стариков, – в этом и загвоздка! Кто, кроме него самого, знает точно, виновен он или нет?
   – Я знаю! – выкрикнул Мишата и полез на телегу, – я точно знаю, что мой брат ни в чем не виноват. Никого он не убивал. И когда Микулу убили, он дома спал, это и я, и моя жена, и мои дети подтвердят!
   – Да уж конечно! Чтоб родственника выгородить, они еще не то подтвердят! – рассмеялся Радей.
   – А ты помалкивай! – неожиданно зло ответил ему Мишата, – или я не знаю, кто эти слухи распустил? А главное – зачем? Знаю, Радей, знаю. Брат мой пожалел тебя, не стал твою семью позорить, а ты как ему за это платишь?
   Нечай дернул брата за рукав. Мишата, чего доброго, сейчас бы прямо на сходе рассказал мужикам про Дарену. Толку бы от этого он не добился, какая разница, с чего все началось? А девку Нечаю на самом деле было жалко. Что греха таить, он чувствовал себя виноватым.
   – Цыц! – вдруг крикнул староста и встал, – слезайте. Я говорить буду.
   Он долго оглядывал сход, дожидаясь тишины, а потом начал:
   – Время к обеду идет, а мы еще ничего не решили. Поэтому слушайте мои предложения. Через голову Тучи Ярославича я к воеводе не пойду. Неуважительно это будет. В лес на верную гибель человека посылать тоже не годится. Поэтому предлагаю пойти завтра к боярину, все рассказать, чтоб он нас рассудил. Воевода – человек далекий, пусть боярин решает, идти к нему или нет.
   – Туча Ярославич Нечая Бондарева приблизить хочет, он его выгородит, даже если тот и виноват! – сказал на это Радей, и его поддержали.
   – Это несправедливо получится!
   – Не годится нам Туча Ярославич!
   – Поговори мне! – рявкнул староста, – не годится ему Туча Ярославич! В тягло ^[14]хочешь? К воеводе? Сказал: без разрешения боярина к воеводе не пойду.
   – Пусть Нечай в лес идет тогда! – предложил Некрас, – Если боярин его выгородит, мы все равно не поверим.
   – Ерунду говоришь! – попробовал возразить староста, – что он в том лесу найдет, а? У Тучи Ярославича трое егерей было, и конные, и три ружья – ничего не спасло!
   – Ну, кого не спасло, а кто живым и невредимым оттуда вышел! – кивнул Некрас.
   – Пусть идет!
   – Пусть дознаётся, что там такое прячется!
   – Если не он убийца, так он с ним в сговоре!
   – Или к воеводе поехали!
   – Цыц! – снова крикнул староста, – я такое решение схода принимать отказываюсь! Все устали, все продрогли, по домам пора. Завтра боярину доложу, потом продолжим!
   – Да ладно, – Нечай пожал плечами, – схожу я в лес, поищу… Чего уж там…
   – С ума сошел! – Мишата дернул его за рукав, – не думай даже! Одного раза мало было?
   – Знаешь, я так есть хочу, что мне все равно… – хмыкнул Нечай.
 
   После обеда, едва Нечай забрался погреться на печь, явился Федька-пес. А Нечай успел забыть о том, что сам велел ему прийти. Парень был несчастен: понур, зол на Гришку с Митяем, огрызался и зыркал по сторонам.
   – Чего это ты? – спросил Нечай, усаживая его за стол.
   – Ничего, – проворчал Федька, – я, наверное, не буду учиться…
   – Мамка, что ли, приходить не велела?
   – Да нет… Мамка-то при чем? Мамка мне не указ.
   – Батька бумаги не даст?
   – Даст. Я велю – даст как миленький, – Федька задрал подбородок.
   – Ну и что тогда? Не понравилось?
   – Да нету у меня к этому никаких способностей… Не выйдет ничего… Только тебя зря промучаю.
   – Я помучаюсь, ты за меня-то не решай. Не бывает неспособных, не встречал я таких.
   – Да? Значит, я первый буду, – процедил Федька и хотел сплюнуть, но оглянулся на Полеву и не стал.
   Нечай почесал в затылке. С таким настроением Федька и впрямь ничему не научится… В школе вопросы со способностями решались просто, так же как и с ленью: розгами, горохом в углу, и лишением ужина. Есть способности, нет способностей – рано или поздно выучивались все.
   – Знаешь, у нас в школе тех, у кого способностей не было, просто драли чаще, – сказал он Федьке.
   – И че? Помогало? – на полном серьезе спросил тот, и в глазах его появилась надежда.
   – Не уверен. Нас грамоте учил здоровый такой монах, толстый, высокий. Если кто заикался, что он не способный, он сразу говорил: «Снимай портки, щас буду способностей добавлять!»
   – Может, и мне помогло бы, а? – робко поинтересовался Федька.
   – Да иди ты к лешему! – рассмеялся Нечай, – мамка пусть тебя дерет! Я это к тому говорю, что неспособных не бывает, понимаешь? Бывает, что человек считает себя неспособным и поэтому учиться не хочет. А если тебя за это драть будут каждый день, ты о своих способностях забудешь – придется учиться, хочешь или не хочешь.
   – Так я ведь хочу!
   – Плохо, значит, хочешь, если с первого раза что-то не вышло, и ты сразу забросить это решил. Вот за что надо драть. Следующий раз, как решишь бросить учебу, приди к мамке и скажи: так и так, не хочу больше учиться, выдрать меня за это надо. Тогда, глядишь, поможет.
   Федька серьезно кивнул.
   – А у тебя так получилось, что малышня пять букв уже запомнила, а ты в первый раз пришел. Мы с тобой сейчас все это разберем потихоньку, а там посмотрим, есть у тебя способности или нет.
   Нечай достал свои листочки с картинками и положил перед Федькой букву Буки.
   Вбить ему в голову понятие «буква» оказалось сложно. Не ловил Федька налету, как остальные, и у Нечая на самом деле иногда возникало желание треснуть его по затылку для лучшего усвоения сказанного.
   – Да ты тресни меня, дядь Нечай, тресни… – Федька опускал голову, – я ж вижу, как тебе хочется. Ну, неспособный я!
   – Щас точно тресну… – ворчал Нечай, – чтоб забыл о своих способностях и слушал как следует. Думаешь, я не вижу? Сидишь и твердишь про себя: я этого не понимаю. Все бы понял давно! Давай, быстро повторяй, что я только что сказал!
   – Буква Буки означает звук «б»… – затянул Федька, – ба, би, бо, бу, бы…
   – Ну? И чего ты не понимаешь? Какие слова начинаются с Буки?
   – Баба, бублик, баран…
   – А сам можешь придумать слово? Которого я не говорил.
   – Ну… – Федька задумался, – дубы?
   – Почти попал, – Нечай хлопнул Федьку по плечу, – начинаются дубы с буквы Добро, но во втором слоге есть буква Буки. В каком слоге?
   – Что «в каком слоге»? – Федька открыл рот.
   – Ну назови мне, в каком слоге есть буква буки.
   – Так во втором же… Ты же сам сказал…
   – Как он звучит, этот слог? – Нечай подумал, что учитель из него никакой, если он не может объяснить мальчику того, что хочет от него услышать.
   – Бы?.. – почти шепотом спросил Федька.
   – Точно! А говоришь, неспособный. Давай еще! Ба, би, бо, бу… Любое слово.
   Федька сморщился и закатил глаза к потолку.
   – Бобик!
   – Хорошо, просто отлично. И там какие слоги?
   – Бо… ой, и би! – Федька расплылся в широкой, довольной улыбке, обнажив редкие кривые зубы.
   – Если ты мне еще хоть раз скажешь, что ты неспособный, я сам тебя выдеру, честное слово!
   Нечай отпустил довольного Федьку перед самым ужином, и тот, выйдя на крыльцо, спросил:
   – Дядь Нечай, а правда, что ты сегодня ночью в лес пойдешь, оборотня ловить?
   Нечай оглянулся – не слышит ли его мама, прикрыл дверь в дом и кивнул:
   – Правда, правда.
   Даже если и не ходить, пусть Федькины родители хотя бы слух пустят. На его беду во двор шумно ввалились племянники.
   – А можно я с тобой пойду, а? Ну как ты один-то?
   – Нет, нельзя, – фыркнул Нечай.
   – И мы! – тут же заверещали Гришка и Митяй, с ушами на макушке.
   – Давайте все пойдем, и Стеньку с братьями позовем, – предложил Федька, – Стенька парень здоровый.
   – Ивашку не будем звать, он трус. Орать начнет!
   – И мы с Грушей пойдем, – подскочила Надея поближе.
   – Нет уж! Девкам нечего там делать! – возмутился Митяй.
   – Если нам читать можно учиться, то почему в лес тогда нельзя?
   – Так! – рявкнул Нечай, – а ну-ка тихо. Никто в лес не пойдет, понятно? И заткните свои пасти, пока вас бабушка не услышала! Иначе я не знаю, что с вами сделаю!
   Гришка расхохотался:
   – Да ничего ты с нами не сделаешь!
   Его смех подхватил Митяй.
   – С чего это ты решил? – Нечай постарался сделать строгое лицо и свел брови поближе к переносице.
   Но на это засмеялась и Надея, и даже Федька усмехнулся, прикрывая рот.
   – Да ты же добрый! – хохотнул Гришка, – по тебе же сразу видно!
   – Ничего себе… – Нечай растерялся, – чего это я добрый-то? Вовсе я не добрый.
   – Добрый, добрый! – смеялась Надея, – ты хороший.
   – И что, если я добрый, так и слушать меня необязательно? Вот батьке вашему скажу…
   – Ничего ты ему не скажешь!
   – Ни в какой лес вы все равно не пойдете. Добрый я, или злой – даже не заикайтесь, ясно?
   – Да ясно, ясно… – Гришка шмыгнул носом, – мы ж понимаем, что это опасно, не маленькие уже. И бабушке нельзя говорить, а то она опять плакать будет.
   – Мы тебе помочь хотели, – сказал Митяй и заглянул Нечаю в лицо большими, ясными глазами, – а если с тобой там что-нибудь случится? Вдруг оборотень тебя ранит?
   – Ничего, я как-нибудь сам разберусь, без сопливых…
   – А ты тогда Стеньку возьми! Стенька не сопливый ведь, – тут же предложил Гришка.
   – Знаешь, я и Стенькиного отца не возьму, а Стеньку и подавно.

День пятый

   Пить… Один глоток, всего бы один глоток, и можно жить дальше. Ноги так устали, что Нечаю кажется, будто он стоит на острых шипах. Рогатка давит на горло, малейшее движение головой, и она впивается в шею. Сначала ему казалось, что виснуть на руках больно, но теперь он то и дело дает отдых ногам, перенося тяжесть на руки – его кандалы прибиты гвоздями к частоколу, окружающему острог. Всего-то две ночи и один день. И ведь ничего страшного – стой себе и стой.
   Майские ночи холодные, но короткие, и на рассвете у Нечая стучат зубы. Озноб рождается где-то в животе и зыбью разбегается по всему затекшему телу. Пить… Все можно перетерпеть: холод, усталость, боль, но жажда нестерпима. Роса падает на землю с первыми лучами солнца, пропитывает рубаху, и Нечай тянется к рукаву, но ему мешает рогатка.
   Рыжая сволочь… Почему из всех колодников рудника он выбрал именно Нечая? Почему все рыжие выбирают именно его? Что рыжему надо? Впрочем, Нечай отлично знает, что ему надо. Он хочет вместо зверя увидеть пса, покорно лижущего сапоги. Он хочет УСМИРИТЬ. Здесь все хотят Нечая усмирить, но рыжий очень молод, очень богат, и не привык терпеливо дожидаться исполнения желаний. Он хочет получить все и сразу, за один день. Он хочет что-то доказать монахам, которые посмеиваются над его рвением, над его наивностью, над его молодостью.
   Пить… Неужели никто не сжалится над ним и не принесет воды? Вот скрипит ворот колодца, скоро колодники пойдут на рудник, а сейчас им дадут хлеба, и пить они смогут сколько угодно, сколько успеют… Нечаю вовсе не хочется хлеба – желудок давно завязался в тугой, ноющий узел. Он хочет только пить.
   Никто не приносит Нечаю воды, колодников проводят мимо, и они смотрят на него, кто с усмешкой, кто с сочувствием.
   Несмотря на яркое солнце, день стоит холодный, ветреный. Рыжий просыпается ближе к полудню – ему здесь позволено все, и даже немного больше. И, не успев умыться, бежит к Нечаю – как ребенок к любимой игрушке, брошенной до утра по настоянию няньки. Но вовремя спохватывается, замедляет шаг и заглядывает в трапезную. Завтракает рыжий недолго, выходит оттуда через минуту, с набитым ртом, куском рыбного пирога и кружкой кваса в руках.
   Нечай смотрит на его жующую веснушчатую рожу, и она расплывается перед глазами. Рыжий что-то говорит, отхлебывая квас, а Нечай его не слышит. Ноги становятся мягкими, будто из них вынули кости, и кандалы впиваются в запястья грубыми, сильными челюстями. Рогатка колет шею, но тяжелая голова свешивается на грудь: Нечаю кажется, что его сейчас вырвет, и спазм из желудка бежит к горлу. Веснушчатое лицо превращается в рыжее пятно, которое со всех сторон окружает темнота, и темнота эта все гуще, все черней, все непроглядней…
 
   Нечай открыл глаза. На самом деле хотелось пить. Интересно, долго он проспал?
   Внизу, на столе горела свеча, и слышались тихие голоса.
   – Давай не будем его будить, – говорил Мишата, – сами пойдем. Полночь скоро.
   – А он не обидится? – спросил кузнец.
   – Не знаю, – Мишата пожал плечами, – я сейчас вообще ничего про него не знаю, и не понимаю. А если и обидится – что с того? Поздно будет, мы уже уйдем.
   – Тогда пошли… – кузнец сказал это не очень уверено.
   – Только тише. Вдруг проснется?
   Мишата и кузнец поднялись и начали одеваться. Куда это они?
   – Ты топор взял? – спросил кузнец.
   – Конечно. И нож. А ты?
   – У меня тоже топор и нож. Хотел молот взять, но им тяжело, неудобно. Зато один раз вдаришь – кого хочешь свалит с катушек.
   – Топор лучше. Не знаю, как тебе, а мне сподручней. Я думаю, вдвоем оборотня топорами забить можно.
   Нечай приподнялся на локте:
   – Вы куда это собрались?
   Мишата присел от неожиданности, словно застуканный при краже варенья пацан, но быстро взял себя в руки.
   – Да так, засиделись, вот, проводить Назара хотел…
   Нечай спрыгнул в печки.
   – А ну-ка раздевайся. Ты с ума сошел? Какой оборотень? Какие топоры? Трое егерей были с ружьями, шестеро конных! Ты соображаешь? Только крикнуть успели! Ты их не слышал, а я слышал! Быстро раздевайся, я сказал!
   – Нечай, ты чего? – Мишата растерялся и отошел на шаг.
   – Я тебя сильней, братишка, щас уложу на лавку и свяжу веревками! Ты не слышал, как они егеря жрали, а я слышал! Хочешь, чтоб тебя сожрали? – шипел Нечай ему в лицо, – Настрогал детей мал-мала меньше, теперь корми! Я бочки делать не умею и твоих детей кормить не буду! Как маленькие, честное слово! Гришка с Митяем просились, и вы туда же?
   – Я ж говорил – обидится… – проворчал кузнец.
   – И ты тоже помалкивай! На Стеньку младших бросишь? Два балбеса!
   Нечай забрал у Мишаты топор. Он еще не решил, пойдет в лес или нет, а эти двое не дали ему как следует подумать.
   – А ты? Тебя, значит, не сожрут? – брат попытался взять топор обратно.
   – Они меня не едят. Мосластый больно, – хмыкнул Нечай, – и детей я не плодил.
 
   В эту ночь мороз был гораздо сильней обычного, Нечай пожалел, что не надел шапки – он не успел дойти до леса, как ему продуло уши. Мороз и ветер. И ночь стояла совершенно безлунная, темная, хоть глаз коли. Он еще в поле успел дважды сбиться с тропинки, и с трудом нашел вход в лес. Понесла его нелегкая… Кого он там найдет? Кого поймает? Если бы Мишата с кузнецом не собирались искать оборотня вместо него, он бы ни за что с печки не слез. А тут стало прямо неловко…
   Нечай прошел по лесу сотню шагов – там было еще темней, чем в поле – и понял, что сбился с тропы. Он покружился в ее поисках, натыкаясь на деревья, пролезая сквозь кусты, пока не догадался, что теперь не только потерял тропу, но и понятия не имеет, в какой стороне остался Рядок, а в какой – усадьба Тучи Ярославича. Он пошел наобум, убеждая себя в том, что беспокоиться не о чем, не настолько велик этот лес, чтоб в нем всерьез заблудиться.
   Чтоб идти вперед, Нечай выставлял вперед руку, настолько непроглядной была темнота, и все равно время от времени натыкался на деревья. Каждый раз, когда его пальцы нащупывали холодный, шершавый ствол, он вздрагивал и отдергивал руку, ему казалось, что кто-то сейчас схватит ее и потащит его за собой, во мрак. Ничего похожего на тропу под ногами не появлялось – ноги то проваливались в ложбины, заполненные сухими, смерзшимися листьями, то спотыкались о разлапистые корни дубов. Кривые, низкие ветви кололи глаза и больно задевали замерзшие уши, и Нечай прикрыл лицо рукой с топором. С каждым шагом в нем все сильней росла тревога, если не сказать – паника. И за деревьями уже слышались шепоты, и над головой мерещились тихие взмахи огромных крыльев, и под ноги наползал невидимый в темноте туман…
   Какое там кого-то ловить или выслеживать! Выйти бы отсюда, и побыстрей!
   Нечай шел наобум не меньше четверти часа, приседая от каждого шороха и шарахаясь в стороны от чудившихся – а может и не чудившихся? – движений, от завываний ветра в узких дуплах дубов, от недужного скрипа толстых сучьев. Черт понес его ночью в лес! Ничего он тут не найдет, а если найдет – ему же хуже.
   Впереди мелькнуло светлое пятно, мелькнуло и исчезло. Или это снова ему померещилось? Когда он шел к Туче Ярославичу, ему тоже чудилась человеческая фигурка в белой рубахе… А главное, каждый раз, когда ему удавалось выбраться из леса невредимым, рядом всегда оказывалась Груша. Случайно? Вот кого надо было брать с собой. Не Митяя и Гришку, не Стеньку с Федькой-псом, а Грушу! Только Нечай ни за что бы на это не пошел. Совпадение, не совпадение, а рисковать жизнью девочки он бы не посмел.
   Светлое пятно появилось снова, появилось беззвучно, как видение, как призрак, и растворилось в темноте. На это раз Нечай не сомневался в том, что на самом деле видел его. Может это как раз то, за чем он сюда пришел? Внутри что-то содрогнулось, заколотилось, затрепетало. Странная смесь ужаса и азарта быстрей погнала кровь по жилам. Догонять? Или наоборот, сломя голову бежать прочь? Нечай замер, хватая воздух ртом… Кто на кого охотится? Хоть бы увидеть это нечто одним глазком, только бы узнать, что это за тварь, и все, и рвать отсюда во все лопатки.
   Нечай неуверенно шагнул туда, где мелькнуло светлое пятно, издали похожее на рубаху, и видение не обмануло его ожиданий. Стоило обойти дуб в два обхвата, и он снова увидел его, гораздо ближе и отчетливей. Но видение оставалось светлым пятном, не более. За ним на этот раз не угадывалось человеческого силуэта, пятно доставало не выше пояса Нечая. А потом он увидел второе такое же. Оно бесшумно приближалось из-за деревьев, и тоже напоминало белую рубаху.
   И тогда страх пересилил любопытство. Нечай неуверенно сглотнул и отступил на шаг, стараясь сделать это как можно тише, но на это его движение оба видения отпрянули, и меж деревьев появилось третье, и четвертое… В темноте блеснули глаза, и свет из этих глаз не был похож на тот, которым светятся глаза зверей. Матовый, разбавленный, тусклый свет, чем-то напоминающий болотные огоньки, только еще жиже, тусклей… Нечай отступил снова, и понял, что опоздал – убежать он не успеет. Четыре пары глаз уставились на него из темноты, они отлично его видели, и взгляды их замораживали кровь и холодили кожу.
   Вот и все… Как глупо… Какая нелепая и никчемная штука жизнь… Нечай почему-то вспомнил совсем раннее детство, как он в одной рубашонке бежит по улице навстречу маме, бежит, хохочет, а потом падает и ревет. Не потому, что ему больно, а просто обидно: вот только что так хорошо бежал, весело, а теперь валяется в пыли. Как глупо… Глупо от начала до конца: и школа, и разбой, и монастырь… Нечаю все время казалось, что жизнь только начинается.
   Тонкое рычание, похожее на рычание куницы, донеслось с трех сторон. Нечай выронил топор из дрожащей руки. Он хотел что-нибудь сказать, но тяжелый, словно распухший язык, отказался шевельнуться. Ноги подкосились, ногти скребнули по коре дуба, из-за которого он вышел навстречу чудовищам. Не страх даже, странная обреченность, как у теленка, ведомого на бойню… Рычание повторилось, в темноте блеснули тонкие клыки, и Нечай отчетливо представил эти клыки на своей шее. Настолько отчетливо, что ему захотелось освободиться от них, сбросить с себя рычащую тварь, раздирающую плоть острыми когтями. Из горла вылетел судорожный всхлип, Нечай отпрыгнул назад, обхватив голову руками, повернулся куда-то вбок и побежал, нисколько не надеясь убежать, каждый миг ожидая, что зубы вопьются в шею и когти рванут мясо на спине, сквозь полушубок.
   Он бежал и ничего не видел впереди, натыкаясь на деревья, падал, вскакивал, и бежал опять. Ветви били по лицу и по рукам, ноги разбивались о корни, путались в низких кустах. Ему казалось, что он кричит, на самом же деле с губ слетал только отчаянный шепот. Ему чудилось рычание за спиной, он чувствовал взгляды из жидкого, тусклого света, и в глубине души знал, что сейчас его догонят, что ему не уйти, это бесполезно. И бег этот, и крик – никакой надежды нет.
   Он ударился плечом о ствол дерева, и упал на бок, прокатившись по земле, вскочил на ноги, рванулся вперед, споткнулся о корень и врезался головой в низкий, толстый сук: словно деревья окружили его таким плотным кольцом, что из него не выбраться. Нечай снова поднялся, и снова помчался сломя голову, выставляя руки вперед, снова споткнулся, пробежал пару шагов и растянулся на земле, ударившись обо что-то твердое подбородком и прикусив язык. Соленый вкус густой крови напугал его еще сильней, он подпрыгнул, прижимая руки ко рту, рванулся вперед, сквозь колючие кусты, царапая лицо и жмуря глаза, и с разлета ударился лбом о толстый, склизкий ствол дерева.
   То ли этот последний удар лишил его сил, то ли, напротив, немного отрезвил, но Нечай, обхватив гниющее дерево руками, сполз на землю, прижался к стволу лицом, и замер, сжавшись в комок и дрожа, словно заяц, попавший в силок.
   Ему показалось, что бежал он не больше минуты, но, наверное, это ему только показалось, потому что легкие едва не разрывались, с шумом втягивая морозный воздух, а в горле саднило, першило и хрипело. Каждую секунду Нечай ждал, когда его догонят и разорвут на куски, жмурился и сжимал дерево руками. Он не чувствовал ни холода, ни боли, только вкус крови во рту. Сколько времени прошло, прежде чем он шевельнулся, сказать трудно, но по его расчетам, должно было взойти солнце.
   Однако солнце не взошло, зато руки закоченели так, что потеряли чувствительность, и дрожь от страха сменилось дрожью от холода. Нечай шевельнулся и с ужасом понял, что едва не замерз – тело одеревенело и подчинялось ему с трудом, ломило суставы и болело лицо. Он ощупал то, на чем лежал и сильно удивился: вокруг ствола дерева была насыпана высокая горка камней, смешанных с землей. Он провел рукой по скользкому стволу, и нащупал вырезанный узор, пробежал ладонью ниже – да это не дерево! Это идол! Истукан, которого они с Грушей вырыли из земли и поставили посреди кустов шиповника! Нечай тронул ладонью лоб – шишка выскочила на самой середине размером в рубль. Ничего себе, приложился!
   Древний бог. А Нечай ведь обещал Груше в четверг прийти и очистить его от черного налета. Не пошел. А гробовщик сказал, что когда-то Рядок от нечисти охранял идол. И стоял он на пути к болоту…
   Нечай посмотрел по сторонам и зябко повел плечами. Чем черт не шутит, может это правда? Может, идол на самом деле спас его от смерти? Если в лесу водятся твари с ТАКИМИ глазами, то почему бы не поверить и в эту сказку тоже? Тогда, во всяком случае, можно объяснить, почему Груша без страха бродит ночью по лесу: она отыскала истукана давно. И потом, наскочить на него случайно, в полной темноте – это же невозможно. Такого просто не бывает.
   Нет, никакая сила не заставит Нечая отойти от идола и на пару шагов! Он не сдвинется с места, пока не станет светло. От воспоминания о светящихся глазах и клыках, блестевших в темноте, по телу сразу пробежала дрожь. Может, это и можно изловить, но не ночью и не в одиночестве.
   Нечай долго растирал рукавами уши, но они так и остались совершенно холодными, впрочем, как и руки. Он поплясал вокруг идола, потопал ногами, кутаясь в полушубок – не помогло. И сколько времени до рассвета – неизвестно. Примерно с полчаса Нечай надеялся на восход солнца, но зубы стучали все сильней, и, в конце концов, холод победил страх. Ведь перед охотой он дважды бывал в этом лесу, ничего не боялся и никого не встретил.
   Он попытался вспомнить, в какую сторону лицом поставил идола, ощупал изваяние и, уверенный в выбранном направлении, продрался сквозь шиповник в лес, и вскоре вышел на тропу, по которой Груша вывела его на болото. Только тропа почему-то оказалась совсем не там, где он ожидал, и в какую сторону по ней нужно идти в Рядок, Нечай не сообразил. Поскольку направлений было всего два, он решил воспользоваться внутренним чутьем, как самым надежным ориентиром, и свернул налево.
   Больше всего он боялся сбиться с дороги и снова оказаться в непрохожем лесу, поэтому шел медленно, ощупывал стволы дубов по обеим сторонам и следил, чтоб под ногами лежала натоптанная тропинка. Внутреннее чутье его обмануло: когда лес расступился, на фоне неба вместо далеких огней Рядка Нечай увидел кресты и полоску ельника.
   Он сплюнул, выругался, но все равно обрадовался: можно дождаться рассвета в людской у дворовых Тучи Ярославича. Не откажут, наверное… Что им, жалко, если он немного погреется?
   Памятуя о том, что на кладбище пока еще никого не загрызли, он отошел от леса подальше и побрел к усадьбе. Может быть, на самом деле до утра оставалось не так много времени, потому что в усадьбе не спали – светились окна в нелепом боярском доме, до Нечая донеслись крики, хлопки дверьми и жалобное завывание собак.
   Он прошел по тропинке между могил, где третьего дня догонял Фильку, и вспомнил про топор. Мишата расстроится – хороший был топор. Теперь его и при свете дня будет не найти – Нечай понятия не имел, на каком месте его потерял, не знал даже, справа или слева от тропинки это случилось. Мороз пробежал вдоль хребта, и Нечай встряхнулся: взгляд кровожадных тварей до сих пор не давал ему покоя.
   Тропинка огибала усадьбу со стороны леса и выходила к парадному входу боярского дома, прямо к лестнице. Над ней горели четыре факела, освещая двор, и Нечай решил пройти мимо них, чтоб не путаться и не спотыкаться в темноте заднего двора – и без того избил все ноги, бегая по лесу. В усадьбе выли не только собаки, с заднего двора доносился женский плач, со всхлипами и причитаниями.