Страница:
В тот миг я ничего так не желал, как отдать приказ об их освобождении. Но если бы я это сделал, я подписал бы свой собственный смертный приговор, и хоть душа моя болела за пленниц, все же свою жизнь я ценил выше. И я, верховный правитель, из страха промолчал.
Когда мы спустились с плато, дорога, ведущая в крепость, оказалась пустой, а по сторонам стояли те, кто нас приветствовал. Под ноги наших коней бросали крохотные лоскутки разноцветных материй, воинов окликали по именам родственники, любовницы или просто почитатели. Можно было подумать, что мы герои-освободители, а не грабители и убийцы.
И все же…
Все же…
Я почувствовал, что улыбаюсь.
Сначала я даже не понял, что со мной происходит, ведь, честно говоря, я вообще улыбаюсь не часто. Я позволяю себе усмешку или кривое подергивание губ, когда наблюдаю за превратностями судьбы. Но открытую радость я по большей части презираю, потому как не люблю открытые проявления чувств. И еще потому, что я сам почти никогда не был счастлив. Так что улыбка от уха до уха на моей роже могла считать себя первопроходцем.
Но именно это и происходило. Широкая улыбка на лице Невпопада-мироначальника, приветствующего радующихся людей. Они толпились вокруг Энтипи (лошади, а не принцессы), потому что всего лишь хотели коснуться ее, или меня, или нас обоих.
Я вспомнил, как был оруженосцем во дворце короля Рунсибела и наблюдал, как встречали рыцарей, возвращавшихся то с одной дурацкой войны, то с другой. Их приветствовали так же, и во мне тогда вовсю ворочалась зависть. Мне самому никогда не доводилось принимать такие почести. Самое большее, что мне досталось, — это церемония, на которой я получал звание рыцаря, да и то обряд совершался в стенах королевского замка, а не за ними, там, где могли бы вмешаться крестьяне. Кроме того, тот краткий миг быстро сменился продолжительным кошмаром, так что его можно и не считать.
В настоящем же случае кошмаром было все, что вело к имевшим быть место событиям. Кровопролитие, песни о моих жестоких подвигах, лунатическая беседа с Мордантом. После таких кошмаров приветственные крики и радость казались счастливым пробуждением. Нельзя не признать — это мне нравилось.
У руки обожания очень соблазнительные пальцы, и они уже начали потихоньку сжиматься вокруг меня.
Праздничная кавалькада приблизилась к скалистой стене, окружавшей крепость, и я задумался: а как мы туда попадем? Я-то думал, что при ближайшем рассмотрении найдется какое-нибудь узкое ущелье, по которому мы могли бы подняться. Но ничего такого не обнаружилось, ничего. Я чуть было не обратился к Охладу с вопросом, как же нам попасть внутрь, но, к счастью, в последний момент сдержался.
А потом раздался какой-то жуткий скрип, даже скрежет, и мне вроде бы показалось, что сейчас земля затрясется у меня под ногами. Я едва мог поверить тому, что увидел. Целый кусок стены заскользил кверху. Мы подъехали еще ближе, и я заметил, что все приводилось в действие целой системой рычагов и воротов — такой сложной, что я с трудом понял, что к чему. Однако система была очень хороша — ведь всего лишь полдюжины человек приводили в движение чудовищную массу камня, вытягивая цепи механизма. Потом они закрепили цепи, и наша кавалькада въехала под своды каменных ворот.
В душе я немного боялся. Если порвутся цепи или по какой-то другой причине механизм опять придет в движение, вся громада обрушится прямо на меня, и того, что останется, не хватит, чтобы сложить в самую маленькую урну. Но кажется, больше никто ничего не боялся, и я решил, что вряд ли их предводителю пойдет на пользу, если он выкажет свои страхи по поводу такого пустяка, как проход через ворота. Так что я собрал то, что насмешливо именую своей решимостью, и постарался выглядеть как можно беззаботнее, проезжая под нависшей над моей головой угрозой смерти весом в несколько тысяч фунтов.
Как только последний всадник проехал через ворота, каменную стену быстро опустили на место, отгородив нас от всего остального мира. Увы, я оказался заперт внутри. «Увы», потому что я всегда являюсь сторонником идеи иметь запасной выход из любого места, в какое ни попадаю, да еще чтобы им можно было воспользоваться в кратчайшее время, если вдруг дела стремительно пойдут наперекосяк. В крепости Бронебойсь об этом и думать было нечего, и я никак не мог представить, каким же образом мне удалось победить предыдущих ее владельцев. Неужто я неведомо как овладел умением летать и пролетел над стеной так же легко, как это делает хролик? Я бы мог оседлать Морданта, будь он летучей тварью размером побольше, но хролик был так мал, что и младенца не унес бы, не то что взрослого человека. Так что же я сделал?
Сама крепость глаз не радовала нисколько. Конечно, ее стратегическое расположение можно считать безупречным, да и постройка, думаю, была сделана на совесть. Но оформление зданий не только производилось без всякого вдохновения, оно просто было тоскливым. Не было в нем ни изящества, ни элегантности, ни величия, как в резиденции короля Рунсибела. Стены не украшала ни затейливая резьба, ни достойная упоминания скульптура. А та, что имелась, внушала ужас. Гротескные драконы, гадкие горгульи, а в одном углу, если я только не ошибся, помещалась Горгона. Все в этих стенах указывало на темные деяния, подлости и предательства. Здесь, конечно, не ощущалось тяготеющего проклятия, как в крепости диктатора Шенка, где мебель была изготовлена из костей жертв хозяина. Но и Бронебойсь по-своему вызывала то же ощущение чудовищного кошмара.
Во дворе перед главным входом в замок вся процессия остановилась, и я сначала не понял почему. Потом увидел, что в арке входа появилась женщина, которая смотрела только на меня.
Одета она была в белоснежные шелка, а вырез на платье оказался ровно таким, чтобы выглядеть соблазнительно, но не вульгарно. Одежды облегали ее тело, давая представление о роскоши форм — обширные бедра, крепкие груди, ноги, которые начинались, кажется, от ключиц. Водопад золотистых волос струился по округлым плечам, а бледную кожу украшал лишь яркий румянец на щеках, словно она и в самом деле была застенчивой невестой. Огромные синие глаза сияли… о да, сияли радостью встречи со мной, только со мной, потому что было видно: весь мир перестал для нее существовать, и только я оставался для нее всем.
В общем, просто мечта, а не женщина.
Я слез с Энтипи (даже сейчас, говоря это, не могу вам передать, как я был рад) и, крепко держа в руке посох, направился к встречавшей меня женщине, стараясь двигаться с небрежной уверенностью, насколько позволяла мне хромая нога. Женщина взяла мою ладонь в свои руки, прижала ее к щеке и произнесла громко, так, чтобы слышал не только я, но и толпа:
— Добро пожаловать домой, мой возлюбленный победитель.
Ну, эти слова вызвали такой ликующий шум, который и представить трудно, и крики «ура!», отражаясь от стен, наполнили воздух радостью и торжеством.
Женщина взяла меня под руку и повела к главному входу в замок. Изнутри донесся аромат яств, которые готовились к пиру по случаю моего возвращения, и ноздри мои задрожали от предвкушения. Говядина, птица, свежевыпеченный хлеб и какие-то другие запахи, которые я и узнать не мог. Прошла целая вечность с тех пор, как подобное пиршество давали в мою честь, и после всего, через что я прошел, я решил, что вполне заслуживаю такой встречи.
И в этот миг, сам не зная почему, я вдруг подумал, что за все дни ни разу не вспомнил о Шейри. Но мысль ушла так же быстро, как и пришла. Вдруг мне захотелось бросить всего один взгляд на пленниц за моей спиной — как они, связанные одной веревкой, замирающие от ужаса неизвестности, ожидающей их, отнеслись к торжественной встрече? Но я не стал этого делать. И не потому, что боялся. Потому что в тот миг мне было все равно.
И колдовская рука обожания стиснула мою душу еще крепче.
3
Когда мы спустились с плато, дорога, ведущая в крепость, оказалась пустой, а по сторонам стояли те, кто нас приветствовал. Под ноги наших коней бросали крохотные лоскутки разноцветных материй, воинов окликали по именам родственники, любовницы или просто почитатели. Можно было подумать, что мы герои-освободители, а не грабители и убийцы.
И все же…
Все же…
Я почувствовал, что улыбаюсь.
Сначала я даже не понял, что со мной происходит, ведь, честно говоря, я вообще улыбаюсь не часто. Я позволяю себе усмешку или кривое подергивание губ, когда наблюдаю за превратностями судьбы. Но открытую радость я по большей части презираю, потому как не люблю открытые проявления чувств. И еще потому, что я сам почти никогда не был счастлив. Так что улыбка от уха до уха на моей роже могла считать себя первопроходцем.
Но именно это и происходило. Широкая улыбка на лице Невпопада-мироначальника, приветствующего радующихся людей. Они толпились вокруг Энтипи (лошади, а не принцессы), потому что всего лишь хотели коснуться ее, или меня, или нас обоих.
Я вспомнил, как был оруженосцем во дворце короля Рунсибела и наблюдал, как встречали рыцарей, возвращавшихся то с одной дурацкой войны, то с другой. Их приветствовали так же, и во мне тогда вовсю ворочалась зависть. Мне самому никогда не доводилось принимать такие почести. Самое большее, что мне досталось, — это церемония, на которой я получал звание рыцаря, да и то обряд совершался в стенах королевского замка, а не за ними, там, где могли бы вмешаться крестьяне. Кроме того, тот краткий миг быстро сменился продолжительным кошмаром, так что его можно и не считать.
В настоящем же случае кошмаром было все, что вело к имевшим быть место событиям. Кровопролитие, песни о моих жестоких подвигах, лунатическая беседа с Мордантом. После таких кошмаров приветственные крики и радость казались счастливым пробуждением. Нельзя не признать — это мне нравилось.
У руки обожания очень соблазнительные пальцы, и они уже начали потихоньку сжиматься вокруг меня.
Праздничная кавалькада приблизилась к скалистой стене, окружавшей крепость, и я задумался: а как мы туда попадем? Я-то думал, что при ближайшем рассмотрении найдется какое-нибудь узкое ущелье, по которому мы могли бы подняться. Но ничего такого не обнаружилось, ничего. Я чуть было не обратился к Охладу с вопросом, как же нам попасть внутрь, но, к счастью, в последний момент сдержался.
А потом раздался какой-то жуткий скрип, даже скрежет, и мне вроде бы показалось, что сейчас земля затрясется у меня под ногами. Я едва мог поверить тому, что увидел. Целый кусок стены заскользил кверху. Мы подъехали еще ближе, и я заметил, что все приводилось в действие целой системой рычагов и воротов — такой сложной, что я с трудом понял, что к чему. Однако система была очень хороша — ведь всего лишь полдюжины человек приводили в движение чудовищную массу камня, вытягивая цепи механизма. Потом они закрепили цепи, и наша кавалькада въехала под своды каменных ворот.
В душе я немного боялся. Если порвутся цепи или по какой-то другой причине механизм опять придет в движение, вся громада обрушится прямо на меня, и того, что останется, не хватит, чтобы сложить в самую маленькую урну. Но кажется, больше никто ничего не боялся, и я решил, что вряд ли их предводителю пойдет на пользу, если он выкажет свои страхи по поводу такого пустяка, как проход через ворота. Так что я собрал то, что насмешливо именую своей решимостью, и постарался выглядеть как можно беззаботнее, проезжая под нависшей над моей головой угрозой смерти весом в несколько тысяч фунтов.
Как только последний всадник проехал через ворота, каменную стену быстро опустили на место, отгородив нас от всего остального мира. Увы, я оказался заперт внутри. «Увы», потому что я всегда являюсь сторонником идеи иметь запасной выход из любого места, в какое ни попадаю, да еще чтобы им можно было воспользоваться в кратчайшее время, если вдруг дела стремительно пойдут наперекосяк. В крепости Бронебойсь об этом и думать было нечего, и я никак не мог представить, каким же образом мне удалось победить предыдущих ее владельцев. Неужто я неведомо как овладел умением летать и пролетел над стеной так же легко, как это делает хролик? Я бы мог оседлать Морданта, будь он летучей тварью размером побольше, но хролик был так мал, что и младенца не унес бы, не то что взрослого человека. Так что же я сделал?
Сама крепость глаз не радовала нисколько. Конечно, ее стратегическое расположение можно считать безупречным, да и постройка, думаю, была сделана на совесть. Но оформление зданий не только производилось без всякого вдохновения, оно просто было тоскливым. Не было в нем ни изящества, ни элегантности, ни величия, как в резиденции короля Рунсибела. Стены не украшала ни затейливая резьба, ни достойная упоминания скульптура. А та, что имелась, внушала ужас. Гротескные драконы, гадкие горгульи, а в одном углу, если я только не ошибся, помещалась Горгона. Все в этих стенах указывало на темные деяния, подлости и предательства. Здесь, конечно, не ощущалось тяготеющего проклятия, как в крепости диктатора Шенка, где мебель была изготовлена из костей жертв хозяина. Но и Бронебойсь по-своему вызывала то же ощущение чудовищного кошмара.
Во дворе перед главным входом в замок вся процессия остановилась, и я сначала не понял почему. Потом увидел, что в арке входа появилась женщина, которая смотрела только на меня.
Одета она была в белоснежные шелка, а вырез на платье оказался ровно таким, чтобы выглядеть соблазнительно, но не вульгарно. Одежды облегали ее тело, давая представление о роскоши форм — обширные бедра, крепкие груди, ноги, которые начинались, кажется, от ключиц. Водопад золотистых волос струился по округлым плечам, а бледную кожу украшал лишь яркий румянец на щеках, словно она и в самом деле была застенчивой невестой. Огромные синие глаза сияли… о да, сияли радостью встречи со мной, только со мной, потому что было видно: весь мир перестал для нее существовать, и только я оставался для нее всем.
В общем, просто мечта, а не женщина.
Я слез с Энтипи (даже сейчас, говоря это, не могу вам передать, как я был рад) и, крепко держа в руке посох, направился к встречавшей меня женщине, стараясь двигаться с небрежной уверенностью, насколько позволяла мне хромая нога. Женщина взяла мою ладонь в свои руки, прижала ее к щеке и произнесла громко, так, чтобы слышал не только я, но и толпа:
— Добро пожаловать домой, мой возлюбленный победитель.
Ну, эти слова вызвали такой ликующий шум, который и представить трудно, и крики «ура!», отражаясь от стен, наполнили воздух радостью и торжеством.
Женщина взяла меня под руку и повела к главному входу в замок. Изнутри донесся аромат яств, которые готовились к пиру по случаю моего возвращения, и ноздри мои задрожали от предвкушения. Говядина, птица, свежевыпеченный хлеб и какие-то другие запахи, которые я и узнать не мог. Прошла целая вечность с тех пор, как подобное пиршество давали в мою честь, и после всего, через что я прошел, я решил, что вполне заслуживаю такой встречи.
И в этот миг, сам не зная почему, я вдруг подумал, что за все дни ни разу не вспомнил о Шейри. Но мысль ушла так же быстро, как и пришла. Вдруг мне захотелось бросить всего один взгляд на пленниц за моей спиной — как они, связанные одной веревкой, замирающие от ужаса неизвестности, ожидающей их, отнеслись к торжественной встрече? Но я не стал этого делать. И не потому, что боялся. Потому что в тот миг мне было все равно.
И колдовская рука обожания стиснула мою душу еще крепче.
3
ОТМЫВАНИЕ СЕМЕЙНЫХ ЦЕННОСТЕЙ
Внутри замок производил впечатление ничуть не лучшее, чем снаружи. Кругом гуляли сквозняки, а большая часть комнат была обставлена весьма сурово. Имелись, правда, и роскошные украшения, и богатства, размещенные кое-как… настолько, что, похоже, замок отделывали и украшали в период ранней хаотики. Статуи, бюсты, шпалеры, безделушки и все прочее были просто разбросаны вокруг без всякого ритма или смысла. Я едва мог все оглядеть. Если кто-нибудь и задумался хоть раз об украшении или оформлении помещений, то мысль эта ограничилась предложением: «Давайте расставим все эти штуки, где захотим». Я чуть не ушиб ногу о стул, украшенный затейливыми оборками, торчавший посреди прохода, вдали от какого-либо стола и прочей мебели.
Люди из сопровождавшей меня свиты уходили в разных направлениях, большинство — в обществе привлекательных молодых женщин. Леди Кейт крепко держала меня за руку и куда-то уверенно вела, что было очень хорошо, потому что, предоставленный сам себе, я блуждал бы по замку до самого Судного дня. Кейт говорила тихим грудным голосом, в котором звенел восторг. Она была очаровательным, живым созданием. И умным — это я видел по ее взгляду. И конечно, занервничал. Большая часть зла в моей жизни досталась мне из рук умных женщин, и в душе я надеялся, что леди Кейт окажется лишь немного умнее полной дурочки. Должен признать, для мимолетного приключения я предпочел бы какую-нибудь пустоголовую куколку. Но если предполагается, что человеческое существо должно постоянно находиться со мной рядом или лучше у меня за спиной, тогда женщина с кое-какими мозгами в голове была бы неплохим подспорьем. До тех пор, пока она не начнет употреблять их на то, чтобы как-нибудь обдурить, или ограбить меня, или превратить мою жизнь в ад, что случалось со мной всякий раз, начиная со встречи с самой первой женщиной, которая стала моей.
Звуки смеха и веселья доносились до нас, и я с надеждой спросил:
— Может, сначала поедим? Пахнет очень вкусно…
— Поедим? — недоверчиво переспросила она своим низким голосом, словно я предложил взобраться на самую высокую башню, раскинуть руки и подпрыгнуть в надежде, что мы полетим. — Любовь моя, сначала надо тебя вымыть. Ты пахнешь битвами и дорогой. Как же ты выйдешь к своим придворным в таком виде? — Прежде чем я успел выразить согласие или несогласие, да и вообще молвить хоть слово, она продолжила: — Я увидела твой караван еще на подходе и взяла на себя смелость приготовить тебе ванну. Я ведь правильно поступила?
Мне это понравилось.
— Правильно, леди Кейт.
Она остановилась, взяла меня за руки и соблазнительно улыбнулась.
— Назови меня по-другому.
— Что? — Я начал беспокоиться.
— Как ты меня всегда называешь, когда мы вдвоем.
Во рту у меня пересохло. Я натура не то что романтическая, но даже не слишком приятная в обращении. Мне было трудно представить, что я, оставаясь в здравом рассудке, мог придумать какое-то ласковое имя для этой женщины, да и для любой другой. Но я сделал попытку взять самое простое, что приходило на ум.
— Правильно, любовь моя.
Лицо Кейт осветила широкая улыбка, она кинулась ко мне и крепко поцеловала. Знаете, это был просто поцелуй, но ее страсть оказалась обжигающей. Если бы я был из дерева, то превратился бы в пепел за долю секунды. Однако благодаря усердию губ Кейт одна часть моего тела точно стала твердой, как дерево.
Кажется, она этого не заметила, но улыбнулась чарующе и отвернулась, потянув меня за руку. Я пошел за ней на сей раз с еще большим трудом, чем обычно.
Ее восторг, чистую радость оттого, что я рядом, нельзя было не заметить. Кейт двигалась впереди меня чуть ли не вприпрыжку. Это было в своем роде приятно, хотя и слегка утомительно.
— Я так переживала, пока тебя не было, Невпопад, — болтала Кейт. — Каждый день, каждый час я думала о тебе. Мне казалось, тебя нет целую вечность. Но я всегда знала, что ты вернешься. Никто не может победить тебя, любимый. Ты непобедим.
— Ну да… Ламалос тоже так о себе думал, — отважился я заметить. — Значит, я должен быть осторожен, чтобы не совершить ту же ошибку.
Но Кейт лишь беззаботно покачала головой и повела меня дальше по коридору, потом вверх по короткой лестнице. Я уже начал спрашивать себя: может, она водит меня кругами, чтобы запутать или поразить мое воображение?
— Ты никогда не совершишь такую ошибку, Невпопад. Ты гораздо отважнее, чем Ламалос. Поэтому ты и смог его победить — он не предполагал, что наш план окажется настолько дерзким.
— Да-да, отчаянно дерзким, — поддержал я.
Кейт ввела меня в комнату, и я сразу почувствовал, как в ней тепло. Здесь стояла огромная ванна, приготовленная для меня, и от воды поднимался пар. На столе рядом были разложены огромные полотенца. В комнате никого, кроме нас, не было. Солнце светило через одинокое окно высоко в потолке.
— Ванна готова, мой мироначальник, — произнесла Кейт, поклонившись. Она двинулась к другой двери, не отводя от меня взгляда. — Скоро прибудут слуги, чтобы помочь тебе мыться — потереть спинку и все такое.
— Отлично, — сказал я, и Кейт закрыла за собой большую деревянную дверь.
Ничто так не манит уставшее тело, как ванна. Мне казалось, что я ехал верхом целую вечность. На теле не было ни одного места, не покрытого грязью или ссадинами, натертыми седлом, и, хотя я до сих пор не представлял, как меня угораздило здесь оказаться, в одном я был уверен: в этой ванне я останусь навсегда.
Однако было одно дело, которого я никак не мог откладывать. Побыть засохла, спеклась на лице, и большая ее часть отвалилась. Все же кое-что еще оставалось, и я мог только догадываться, насколько жутко она сейчас выглядит. Я взял полотенце, хорошенько его намочил и протер лицо. Это заняло несколько минут, но вскоре вся голубая глина сошла. Глянув в зеркало на столе, я увидел, что корни бороды остались голубыми. Наверное, проще всего будет сбрить растительность на лице.
Я стянул грязную одежду, бросил ее кучей на полу и встал в ванну. Она действительно была горячей. Я очень осторожно сел, постепенно давая телу привыкнуть к высокой температуре воды. Вода поднялась мне до середины груди, и, ощущая себя в покое и безопасности, я почесал грудь.
Тогда я и почувствовал его. А потом увидел.
Сначала я решил, будто это твердый комок под кожей, и на один жуткий миг подумал, что это опухоль, знаменующая начало чумы, или оспы, или какой-нибудь другой страшной болезни, мне не известной.
«Здорово! Вот так у тебя всегда — получить все и тут же умереть!»
Но потом пальцы начали ощупывать четко обозначенные края, раздвигая волосы на груди. Этот комок с твердыми краями располагался прямо посреди груди, в нескольких дюймах книзу от ключиц. Мне было не наклонить голову, чтобы рассмотреть его. Через миг, однако, я все понял. Комок был покрыт не кожей, а каким-то другим материалом.
Встав, я потянулся за ручным зеркалом, лежавшим на столе, и повернул его так, чтобы видеть свою грудь. И разинул рот, едва веря тому, что увидел.
Там был алмаз. Алмаз, который сиял, как огонь. Тот самый алмаз, который я вытаскивал у Шейри после того, как она стащила его у Беликоза. Алмаз, хозяином которого я считал только себя и о котором думал, умирая посреди Трагической Утраты.
Алмаз сидел у меня в груди.
Такого не могло быть. Никак не могло. Не было такого способа ни в небесах, ни в аду, каким можно было бы алмазу поселиться у меня на теле. Я потянул за него, надеясь, что он просто приклеен как-нибудь, вроде украшения. И оказался не прав. Я дергал и толкал этот алмаз и ругался, осознав, что проклятый камушек просто прирос ко мне. Прирос. Он как-то соединился с моим телом, и кожа облегала его со всех сторон и сливалась с ним. Я мог вырвать его из своей груди не больше, чем оторвать себе руку или выковырять глаз.
Конечно, это нельзя было назвать явлением природы. Тут была замешана какая-то магия, самая черная, какая бывает. Я вспомнил, как Шейри говорила, что по какой-то причине магия убывает, утекает из нашего мира. Ну, однако, это никак не повлияло на того, кто — или что — совершил такую проделку со мной.
Хотя я знал, что ничего не добьюсь, но принялся тянуть камень и все же никак не мог отодрать его от себя. Камень не собирался менять свое местоположение.
Вверху у окна кто-то завозился. Я поднял голову.
Там оказался Мордант. Кажется, он хихикал.
— Убирайся отсюда! — закричал я.
Хролик посмотрел на меня сверху, склонив голову набок, а потом захлопал крыльями и улетел. До меня донесся голос Кейт из-за двери:
— Любимый… на кого ты кричишь? Кто там у тебя?
Я постарался взять себя в руки, справиться с паникой, которая охватила меня, когда я обнаружил, что мое тело поражено черной магией.
— Нет-нет, любовь моя, никого здесь нет, — ответил я, стараясь, чтобы голос звучал не очень сдавленно.
Дверь открылась. Кейт стояла в проеме, завернувшись в полотенце.
— Хорошо-хорошо, — промурлыкала она. — Надо будет что-то с этим сделать.
На полпути ко мне она сбросила полотенце. У нее было такое тело, которое следует прятать под одеждой как можно реже.
Мысли мои перепутались, и я не представлял, на чем сосредоточиться. Конечно, Кейт была очень привлекательна, но мысль о том, что у меня в груди — бесценный алмаз, как-то сбивала с настроя. А что, если… если он тут недавно появился? Что, если Кейт его еще не видела? Как она отреагирует?
Как выяснилось, Кейт хорошо знала о моем нательном украшении, потому что, забравшись ко мне в ванну, она взглянула на него с любовью и даже обвела пальцем по краям.
— Ты обещала, что ко мне придут слуги, — напомнил я ей; мне вдруг показалось, что вся кровь прилила к моему горлу.
— А разве я не твоя покорная слуга? — спросила она, дразня меня.
Кейт подобралась поближе, положила руки мне на плечи и обвила ногами мои бедра. Я едва мог понять, что происходит, но тело, движимое инстинктом, отвечало быстрее. Инстинкт был верный, и Кейт вздохнула у меня над ухом, когда я в нее вошел.
— Твоя слуга, — прошептала она, прижимаясь ко мне все крепче, царапая мне спину, и я отдался моменту.
— О боги, — простонал я, а Кейт коснулась зубами моего горла. Будь она вампиром, и то я с радостью отдал бы ей свою жизнь. Но нет, она лишь страстно целовала мою шею, подбородок, губы, она заняла собой весь мир, ее мощные груди толкали меня, вода выплескивалась из ванны от наших могучих толчков. Вся моя усталость и боль были забыты, смыты водой и жаром самой лучшей в моей жизни ванны.
Потом я притворился, будто плыву. Кейт сидела, прислонившись к борту ванны и обнимая меня ногами а я прислонился к ней спиной и глубоко-глубоко вздохнул. Я достиг такого состояния, что не только не знал, как я его достиг, но меня это ничуть не заботило.
В конце концов, приятно знать, что я могу привлечь женщину не потому, что она хочет меня ограбить, сошла с ума или заколдована волшебным кольцом.
Потом мне вдруг пришло в голову, что надо как-то все о себе разузнать, не признаваясь, что я ничего не помню. Устроив затылок между грудей Кейт, я ленивым, усталым голосом попросил:
— Расскажи, как я завоевал этот замок.
Кейт помолчала и рассмеялась.
— Ты что, забыл?
— Конечно нет. Но мне хочется, чтобы ты рассказала. У тебя все выходит так, — я еще раз вздохнул, — героично.
— Ты хочешь, чтобы я спела песню?
«А есть такая песня? Похоже, что есть песни обо всем, что я сделал».
Но мне, мироначальнику, следовало бы об этом знать, так что я пожал плечами и произнес:
— Если ты сама хочешь. Я очень люблю слушать твой голос.
Уж хотя бы это была правда.
Кейт кашлянула, пропела несколько нот на пробу и начала:
— Очень мило, миледи, — одобрил я.
Пела она и правда хорошо.
Вот, значит, как мне удалось захватить замок. Молодец я. Конечно, любая прямая атака была бы обречена на поражение. И я придумал план, согласно которому те, кого я хотел захватить, сами доставили нас к себе, ничего не подозревая, а я со своими людьми прятался в фургонах. Да, очень хитрый план. Очень хитрый.
Кейт протянула руки и стала намыливать мне грудь. Я же гадал: была ли она супругой Ламалоса до того, как я занял замок, а потом вспомнил, что, кажется, Кейт помогла мне придумать план захвата. Значит, она была со мной. Интересно, где же я ее встретил и, вообще, откуда она. Но об этом не получится расспросить так, чтобы она не удивилась.
Потом, еще немного подумав, я решил: а какая разница? Прошлое ничего не значило. Важно было только здесь и сейчас. Она была здесь, со мной, в ванне, мы предавались изысканному акту любви, и будущее представало в розовом свете.
Разве только…
Да-да, я по-прежнему был убийцей и завоевателем.
Но, расслабленно прижимаясь к Кейт, я спросил себя: может быть, дело только в точке зрения? В конце концов, я никогда не считал короля Рунсибела обыкновенным жестоким варваром. А я сам сделал ли что-то такое, чего он не делал? Он добился своего положения короля Истерии, победив тех, кто противостоял ему. И я сделал не более того. Конечно, совесть Рунсибела была чиста, и все считали его великим королем и великим человеком… По крайней мере — те, кому была неведома темная подоплека жизни его двора, о которой мне было кое-что известно. С чего бы мне считать себя выше его да и выше любого другого?
— А, — вдруг произнесла Кейт. — Ты уже слышал новость? Поймали банду наемных убийц и бунтовщиков!
Она так легкомысленно об этом говорила, что я не мог не улыбнуться… Но тут смысл сказанного обрушился на меня, и я обернулся и в ужасе посмотрел на нее.
— Наемных убийц и бунтовщиков?
— Ну да.
— Убийцы? Они что, хотели меня убить?
— Конечно, — как ни в чем не бывало отвечала Кейт.
Кажется, ее забавляло, что я так волновался по этому поводу да и просто видел в этом что-то необычное.
— Невпопад… ты же мироначальник. Ты — первый мироначальник в истории Победа. Обязательно найдутся люди, которые захотят тебя убить.
— Обязательно, — повторил я, стараясь, чтобы голос мой не дрожал. Вода, все еще теплая, вдруг показалась чуть ли не ледяной. Рискуя, что сейчас откроется вся глубина моего неведения, я все же попросил. — Напомни мне, любовь моя… Откуда взялось слово «мироначальник»?
— Ты же сам его придумал. Забыл? Ты заявил, будто столько военачальников было в истории, что когда говорят: мол, такой-то военачальник выступил в поход, — это звучит уже как-то легковесно. А вот мироначальник — другое дело, ведь никто о таком еще не слыхал. Это производит впечатление. В сердцах людей поселяется страх. В конце концов военачальнику приходится объявлять о своих намерениях при помощи титула, которым он и вселяет страх в сердца людей. Военачальник говорит: «Смотрите! Я — могучий и ужасный!» А мироначальник, с другой стороны, совершенно уверен в том, что получит все, что захочет, и ему не нужно примерять на себя устрашающие титулы. Он говорит тихо… но вооружен огромным мечом. Поэтому мироначальник — название гораздо более грозное, потому что, по правде говоря, всякий, кто встанет против мироначальника, знает: противостоит ему человек, которого интересует все — кроме мира. — Она наморщила лоб. — Ну как, правильно?
— Да-да, так и есть, — поспешно ответил я и тут же повернулся в ванне и поцеловал ее. — Любовь моя, мне просто нравится слушать, как ты говоришь это. А где обнаружили этих наемных убийц?
Люди из сопровождавшей меня свиты уходили в разных направлениях, большинство — в обществе привлекательных молодых женщин. Леди Кейт крепко держала меня за руку и куда-то уверенно вела, что было очень хорошо, потому что, предоставленный сам себе, я блуждал бы по замку до самого Судного дня. Кейт говорила тихим грудным голосом, в котором звенел восторг. Она была очаровательным, живым созданием. И умным — это я видел по ее взгляду. И конечно, занервничал. Большая часть зла в моей жизни досталась мне из рук умных женщин, и в душе я надеялся, что леди Кейт окажется лишь немного умнее полной дурочки. Должен признать, для мимолетного приключения я предпочел бы какую-нибудь пустоголовую куколку. Но если предполагается, что человеческое существо должно постоянно находиться со мной рядом или лучше у меня за спиной, тогда женщина с кое-какими мозгами в голове была бы неплохим подспорьем. До тех пор, пока она не начнет употреблять их на то, чтобы как-нибудь обдурить, или ограбить меня, или превратить мою жизнь в ад, что случалось со мной всякий раз, начиная со встречи с самой первой женщиной, которая стала моей.
Звуки смеха и веселья доносились до нас, и я с надеждой спросил:
— Может, сначала поедим? Пахнет очень вкусно…
— Поедим? — недоверчиво переспросила она своим низким голосом, словно я предложил взобраться на самую высокую башню, раскинуть руки и подпрыгнуть в надежде, что мы полетим. — Любовь моя, сначала надо тебя вымыть. Ты пахнешь битвами и дорогой. Как же ты выйдешь к своим придворным в таком виде? — Прежде чем я успел выразить согласие или несогласие, да и вообще молвить хоть слово, она продолжила: — Я увидела твой караван еще на подходе и взяла на себя смелость приготовить тебе ванну. Я ведь правильно поступила?
Мне это понравилось.
— Правильно, леди Кейт.
Она остановилась, взяла меня за руки и соблазнительно улыбнулась.
— Назови меня по-другому.
— Что? — Я начал беспокоиться.
— Как ты меня всегда называешь, когда мы вдвоем.
Во рту у меня пересохло. Я натура не то что романтическая, но даже не слишком приятная в обращении. Мне было трудно представить, что я, оставаясь в здравом рассудке, мог придумать какое-то ласковое имя для этой женщины, да и для любой другой. Но я сделал попытку взять самое простое, что приходило на ум.
— Правильно, любовь моя.
Лицо Кейт осветила широкая улыбка, она кинулась ко мне и крепко поцеловала. Знаете, это был просто поцелуй, но ее страсть оказалась обжигающей. Если бы я был из дерева, то превратился бы в пепел за долю секунды. Однако благодаря усердию губ Кейт одна часть моего тела точно стала твердой, как дерево.
Кажется, она этого не заметила, но улыбнулась чарующе и отвернулась, потянув меня за руку. Я пошел за ней на сей раз с еще большим трудом, чем обычно.
Ее восторг, чистую радость оттого, что я рядом, нельзя было не заметить. Кейт двигалась впереди меня чуть ли не вприпрыжку. Это было в своем роде приятно, хотя и слегка утомительно.
— Я так переживала, пока тебя не было, Невпопад, — болтала Кейт. — Каждый день, каждый час я думала о тебе. Мне казалось, тебя нет целую вечность. Но я всегда знала, что ты вернешься. Никто не может победить тебя, любимый. Ты непобедим.
— Ну да… Ламалос тоже так о себе думал, — отважился я заметить. — Значит, я должен быть осторожен, чтобы не совершить ту же ошибку.
Но Кейт лишь беззаботно покачала головой и повела меня дальше по коридору, потом вверх по короткой лестнице. Я уже начал спрашивать себя: может, она водит меня кругами, чтобы запутать или поразить мое воображение?
— Ты никогда не совершишь такую ошибку, Невпопад. Ты гораздо отважнее, чем Ламалос. Поэтому ты и смог его победить — он не предполагал, что наш план окажется настолько дерзким.
— Да-да, отчаянно дерзким, — поддержал я.
Кейт ввела меня в комнату, и я сразу почувствовал, как в ней тепло. Здесь стояла огромная ванна, приготовленная для меня, и от воды поднимался пар. На столе рядом были разложены огромные полотенца. В комнате никого, кроме нас, не было. Солнце светило через одинокое окно высоко в потолке.
— Ванна готова, мой мироначальник, — произнесла Кейт, поклонившись. Она двинулась к другой двери, не отводя от меня взгляда. — Скоро прибудут слуги, чтобы помочь тебе мыться — потереть спинку и все такое.
— Отлично, — сказал я, и Кейт закрыла за собой большую деревянную дверь.
Ничто так не манит уставшее тело, как ванна. Мне казалось, что я ехал верхом целую вечность. На теле не было ни одного места, не покрытого грязью или ссадинами, натертыми седлом, и, хотя я до сих пор не представлял, как меня угораздило здесь оказаться, в одном я был уверен: в этой ванне я останусь навсегда.
Однако было одно дело, которого я никак не мог откладывать. Побыть засохла, спеклась на лице, и большая ее часть отвалилась. Все же кое-что еще оставалось, и я мог только догадываться, насколько жутко она сейчас выглядит. Я взял полотенце, хорошенько его намочил и протер лицо. Это заняло несколько минут, но вскоре вся голубая глина сошла. Глянув в зеркало на столе, я увидел, что корни бороды остались голубыми. Наверное, проще всего будет сбрить растительность на лице.
Я стянул грязную одежду, бросил ее кучей на полу и встал в ванну. Она действительно была горячей. Я очень осторожно сел, постепенно давая телу привыкнуть к высокой температуре воды. Вода поднялась мне до середины груди, и, ощущая себя в покое и безопасности, я почесал грудь.
Тогда я и почувствовал его. А потом увидел.
Сначала я решил, будто это твердый комок под кожей, и на один жуткий миг подумал, что это опухоль, знаменующая начало чумы, или оспы, или какой-нибудь другой страшной болезни, мне не известной.
«Здорово! Вот так у тебя всегда — получить все и тут же умереть!»
Но потом пальцы начали ощупывать четко обозначенные края, раздвигая волосы на груди. Этот комок с твердыми краями располагался прямо посреди груди, в нескольких дюймах книзу от ключиц. Мне было не наклонить голову, чтобы рассмотреть его. Через миг, однако, я все понял. Комок был покрыт не кожей, а каким-то другим материалом.
Встав, я потянулся за ручным зеркалом, лежавшим на столе, и повернул его так, чтобы видеть свою грудь. И разинул рот, едва веря тому, что увидел.
Там был алмаз. Алмаз, который сиял, как огонь. Тот самый алмаз, который я вытаскивал у Шейри после того, как она стащила его у Беликоза. Алмаз, хозяином которого я считал только себя и о котором думал, умирая посреди Трагической Утраты.
Алмаз сидел у меня в груди.
Такого не могло быть. Никак не могло. Не было такого способа ни в небесах, ни в аду, каким можно было бы алмазу поселиться у меня на теле. Я потянул за него, надеясь, что он просто приклеен как-нибудь, вроде украшения. И оказался не прав. Я дергал и толкал этот алмаз и ругался, осознав, что проклятый камушек просто прирос ко мне. Прирос. Он как-то соединился с моим телом, и кожа облегала его со всех сторон и сливалась с ним. Я мог вырвать его из своей груди не больше, чем оторвать себе руку или выковырять глаз.
Конечно, это нельзя было назвать явлением природы. Тут была замешана какая-то магия, самая черная, какая бывает. Я вспомнил, как Шейри говорила, что по какой-то причине магия убывает, утекает из нашего мира. Ну, однако, это никак не повлияло на того, кто — или что — совершил такую проделку со мной.
Хотя я знал, что ничего не добьюсь, но принялся тянуть камень и все же никак не мог отодрать его от себя. Камень не собирался менять свое местоположение.
Вверху у окна кто-то завозился. Я поднял голову.
Там оказался Мордант. Кажется, он хихикал.
— Убирайся отсюда! — закричал я.
Хролик посмотрел на меня сверху, склонив голову набок, а потом захлопал крыльями и улетел. До меня донесся голос Кейт из-за двери:
— Любимый… на кого ты кричишь? Кто там у тебя?
Я постарался взять себя в руки, справиться с паникой, которая охватила меня, когда я обнаружил, что мое тело поражено черной магией.
— Нет-нет, любовь моя, никого здесь нет, — ответил я, стараясь, чтобы голос звучал не очень сдавленно.
Дверь открылась. Кейт стояла в проеме, завернувшись в полотенце.
— Хорошо-хорошо, — промурлыкала она. — Надо будет что-то с этим сделать.
На полпути ко мне она сбросила полотенце. У нее было такое тело, которое следует прятать под одеждой как можно реже.
Мысли мои перепутались, и я не представлял, на чем сосредоточиться. Конечно, Кейт была очень привлекательна, но мысль о том, что у меня в груди — бесценный алмаз, как-то сбивала с настроя. А что, если… если он тут недавно появился? Что, если Кейт его еще не видела? Как она отреагирует?
Как выяснилось, Кейт хорошо знала о моем нательном украшении, потому что, забравшись ко мне в ванну, она взглянула на него с любовью и даже обвела пальцем по краям.
— Ты обещала, что ко мне придут слуги, — напомнил я ей; мне вдруг показалось, что вся кровь прилила к моему горлу.
— А разве я не твоя покорная слуга? — спросила она, дразня меня.
Кейт подобралась поближе, положила руки мне на плечи и обвила ногами мои бедра. Я едва мог понять, что происходит, но тело, движимое инстинктом, отвечало быстрее. Инстинкт был верный, и Кейт вздохнула у меня над ухом, когда я в нее вошел.
— Твоя слуга, — прошептала она, прижимаясь ко мне все крепче, царапая мне спину, и я отдался моменту.
— О боги, — простонал я, а Кейт коснулась зубами моего горла. Будь она вампиром, и то я с радостью отдал бы ей свою жизнь. Но нет, она лишь страстно целовала мою шею, подбородок, губы, она заняла собой весь мир, ее мощные груди толкали меня, вода выплескивалась из ванны от наших могучих толчков. Вся моя усталость и боль были забыты, смыты водой и жаром самой лучшей в моей жизни ванны.
Потом я притворился, будто плыву. Кейт сидела, прислонившись к борту ванны и обнимая меня ногами а я прислонился к ней спиной и глубоко-глубоко вздохнул. Я достиг такого состояния, что не только не знал, как я его достиг, но меня это ничуть не заботило.
В конце концов, приятно знать, что я могу привлечь женщину не потому, что она хочет меня ограбить, сошла с ума или заколдована волшебным кольцом.
Потом мне вдруг пришло в голову, что надо как-то все о себе разузнать, не признаваясь, что я ничего не помню. Устроив затылок между грудей Кейт, я ленивым, усталым голосом попросил:
— Расскажи, как я завоевал этот замок.
Кейт помолчала и рассмеялась.
— Ты что, забыл?
— Конечно нет. Но мне хочется, чтобы ты рассказала. У тебя все выходит так, — я еще раз вздохнул, — героично.
— Ты хочешь, чтобы я спела песню?
«А есть такая песня? Похоже, что есть песни обо всем, что я сделал».
Но мне, мироначальнику, следовало бы об этом знать, так что я пожал плечами и произнес:
— Если ты сама хочешь. Я очень люблю слушать твой голос.
Уж хотя бы это была правда.
Кейт кашлянула, пропела несколько нот на пробу и начала:
Закончив, она мне улыбнулась и даже склонила голову, словно застенчивая певица, только что закончившая петь для публики. Спохватившись, я запоздало зааплодировал, и Кейт снова улыбнулась довольной улыбкой.
Мироначальник Невпопад на Бронебойсь глядел.
«Ее возьму я!» — он сказал. Был рыж он, мудр и смел.
«Богатства, Бронебойсь и весь земли большой надел!»
Так Невпопад сказал тогда, под звездами в ночи.
А Бронебойсь, считали все, средь крепостей — звезда,
Ведь неприступной Ламалос возвел ее тогда.
«Но хитрый план мой Ламалос не узнает никогда!»
Так Невпопад тогда сказал, под звездами в ночи.
Призвал своих людей к себе. "Несите все! — сказал. —
Потратим все, чтоб Ламалос хоть раз попировал.
А моя хитрость приведет к нему нас прямо в зал!"
Так Невпопад тогда сказал, под звездами в ночи.
Собрал он все богатства их, сложил к себе в фургоны,
Украсил златом, серебром, щитами из дракона.
И сласти положил туда, еще — вина флаконы.
Так сделал Невпопад тогда, под звездами в ночи.
Фургоны встали у ворот, на облучке — старик.
Сказал он: «Это дар тому, на троне кто сидит».
«Кто дарит?» — страже Ламалос спросить скорей велит.
«То — Невпопад», — сказал старик под звездами в ночи.
Фургоны въехали во двор, Ламалос все забрал:
Еду, богатства, все дары, что Невпопад послал.
Фургоны тоже приберег, приблизив свой финал
От Невпопада рук, — он ждал под звездами в ночи.
Сидело много, затаясь, в фургонах средь даров
Солдат с побытью на лице, кто был в тот миг готов
Занять всю крепость в тишине, не разбудив врагов.
И Невпопад там тоже был, под звездами в ночи.
И Невпопад там тоже был, солдат вперед он вел,
И шума не подняв, врагов всяк много поизвел.
А Ламалоса Невпопад сам лично заколол.
Да-да, наш храбрый Невпопад под звездами в ночи!
А те, кто в Бронебойсе жил, увидели — о страх!
Ламалоса и всех солдат, торчащих на колах.
И Невпопад воззвал: "Друзья, клянусь, я вам не враг!
Я — Невпопад, владыка я, под звездами в ночи
Я крепость вашу захватил, теперь моя она,
Богатства с вами разделил, отдал вам все сполна".
И люди стали прославлять его на все лады
И подвиг Невпопада тот — под звездами в ночи.
— Очень мило, миледи, — одобрил я.
Пела она и правда хорошо.
Вот, значит, как мне удалось захватить замок. Молодец я. Конечно, любая прямая атака была бы обречена на поражение. И я придумал план, согласно которому те, кого я хотел захватить, сами доставили нас к себе, ничего не подозревая, а я со своими людьми прятался в фургонах. Да, очень хитрый план. Очень хитрый.
Кейт протянула руки и стала намыливать мне грудь. Я же гадал: была ли она супругой Ламалоса до того, как я занял замок, а потом вспомнил, что, кажется, Кейт помогла мне придумать план захвата. Значит, она была со мной. Интересно, где же я ее встретил и, вообще, откуда она. Но об этом не получится расспросить так, чтобы она не удивилась.
Потом, еще немного подумав, я решил: а какая разница? Прошлое ничего не значило. Важно было только здесь и сейчас. Она была здесь, со мной, в ванне, мы предавались изысканному акту любви, и будущее представало в розовом свете.
Разве только…
Да-да, я по-прежнему был убийцей и завоевателем.
Но, расслабленно прижимаясь к Кейт, я спросил себя: может быть, дело только в точке зрения? В конце концов, я никогда не считал короля Рунсибела обыкновенным жестоким варваром. А я сам сделал ли что-то такое, чего он не делал? Он добился своего положения короля Истерии, победив тех, кто противостоял ему. И я сделал не более того. Конечно, совесть Рунсибела была чиста, и все считали его великим королем и великим человеком… По крайней мере — те, кому была неведома темная подоплека жизни его двора, о которой мне было кое-что известно. С чего бы мне считать себя выше его да и выше любого другого?
— А, — вдруг произнесла Кейт. — Ты уже слышал новость? Поймали банду наемных убийц и бунтовщиков!
Она так легкомысленно об этом говорила, что я не мог не улыбнуться… Но тут смысл сказанного обрушился на меня, и я обернулся и в ужасе посмотрел на нее.
— Наемных убийц и бунтовщиков?
— Ну да.
— Убийцы? Они что, хотели меня убить?
— Конечно, — как ни в чем не бывало отвечала Кейт.
Кажется, ее забавляло, что я так волновался по этому поводу да и просто видел в этом что-то необычное.
— Невпопад… ты же мироначальник. Ты — первый мироначальник в истории Победа. Обязательно найдутся люди, которые захотят тебя убить.
— Обязательно, — повторил я, стараясь, чтобы голос мой не дрожал. Вода, все еще теплая, вдруг показалась чуть ли не ледяной. Рискуя, что сейчас откроется вся глубина моего неведения, я все же попросил. — Напомни мне, любовь моя… Откуда взялось слово «мироначальник»?
— Ты же сам его придумал. Забыл? Ты заявил, будто столько военачальников было в истории, что когда говорят: мол, такой-то военачальник выступил в поход, — это звучит уже как-то легковесно. А вот мироначальник — другое дело, ведь никто о таком еще не слыхал. Это производит впечатление. В сердцах людей поселяется страх. В конце концов военачальнику приходится объявлять о своих намерениях при помощи титула, которым он и вселяет страх в сердца людей. Военачальник говорит: «Смотрите! Я — могучий и ужасный!» А мироначальник, с другой стороны, совершенно уверен в том, что получит все, что захочет, и ему не нужно примерять на себя устрашающие титулы. Он говорит тихо… но вооружен огромным мечом. Поэтому мироначальник — название гораздо более грозное, потому что, по правде говоря, всякий, кто встанет против мироначальника, знает: противостоит ему человек, которого интересует все — кроме мира. — Она наморщила лоб. — Ну как, правильно?
— Да-да, так и есть, — поспешно ответил я и тут же повернулся в ванне и поцеловал ее. — Любовь моя, мне просто нравится слушать, как ты говоришь это. А где обнаружили этих наемных убийц?