— Солнце не знает чертогов их звезд… — сказал он.
   — Ты голоден?
   — Нет, няня, — ответил парень, — они выбрали имена для Ночи и Новой Луны.
   — Точно. Восемнадцать, — голос мягко усмехнулся Ногуэре. На этот раз все было серьезно; человек несколько раз подержал себя за мочку уха и сконструировал спираль. Круглое окошко осветилось, и появилось игровое поле, в центре которого возник пестрый шар, покрытый золотыми, зелеными и синими клочками вуали. По мере того как гибкие, смуглые пальцы Ногуэры с помощью двух верньеров создавали линии, спираль расширялась, окружив шар и захватив его словно следами быстрых огоньков.
   — Хорошо, — сказало Лицо. — Девятнадцать.
   Левая рука передвинула рычаг вперед. Звуковая гамма стала громче, колеблясь от высоких нот к низким, и наоборот. Когда прозвучал последний звук, все окошки вокруг Ногуэры засветились.
   — Яркие, чистые, — сказал он, — … утро и полдень.
   Ассоциации ползли по нервным путям, вызывая слабое чувство: жажду.
   — Я хочу пить! — произнес человек.
   Голос ответил медленно и очень настойчиво.
   — Пока еще рано. Мы должны закончить игру. Это займет около часа.
   — Час — слишком долго, — Ногуэра заплакал, и слезы побежали из его огромных глаз.
   — Не плачь, — стала утешать его машина. — Продолжим игру. Двадцать.
   В глаза мужчины ударил яркий свет.
   — Ха, стало еще светлее, — хихикнув, сказал он и правой рукой перевел еще один рычаг, на верхнем конце которого был белый шарик, в длинной щели до одной из отметок. Там, слегка щелкнув, рычаг остановился. На четырехугольном светящемся поле образовалось ухо Лица, побежали цифры: 8…6…5…3…1,3.
   Когда появилась последняя цифра, Ногуэра нажатием кнопки остановил хоровод цифр. Он не мог поступить иначе, потому что, во-первых, все другие манипуляции были блокированы, а во-вторых, это просто была Большая Игра. До сих пор он всегда выигрывал. Как часто? Он покопался в своей памяти; тридцать четыре — один раз Лицо выиграло у него. Но сразу же после этого он снова начал выигрывать. Так же часто.
   — Сумерки и вечер время отмеряют.
   Ногуэра уже давно сидел в шарообразном помещении, диаметром в три раза превосходившем его рост. Он спал в кресле, откидывающемся назад и превращавшемся в постель после того, как красный цвет стен сменялся стерильной белизной. Душ и туалет находились возле шкафа с пестрой одеждой, и Лицо давало ему все, что нужно: беседу, пищу и музыку. Игра длилась двадцать шесть ходов. Каждый ход назначался Лицом. Потом было произведено несколько переключений, каждое из которых вызвало определенную реакцию. До сих пор зеленая лампочка выигрыша всегда вспыхивала на стороне человека, а не Лица. Между отдельными ходами иногда проходило много времен.
   — Ногуэра, — донеслось изо рта Лица, — теперь ты должен обратить внимание на точки. Это относится к правилам.
   Огромное окно, прозрачное полушарие над головой мужчины, изменило свой цвет. Стало темно. В темноте блестели многочисленные точки разных цветов. Их было не сосчитать. У Ногуэры болела голова, когда он их видел, и он отвел взгляд.
   — Посмотри еще раз, Ногуэра! — мгновенно раздался голос Лица.
   — Не хочу.
   — Это входит в игру!
   — Слишком много!
   — Ты должен это сделать!
   Он снова посмотрел на точки, которые собрались в определенные группки, но линии их не связывали. За ними были видны нечеткие предметы, напоминающие свернутые тряпки. Прямо перед его глазами, на светящемся белым перекрестье нитей, находился переливающийся шарик. Головная боль усилилась. Что-то потянуло за одну из нитей, натянутых в псевдовакууме его мозга. Струна заколебалась. Голова человека еще находилась под светящимися глазами, которые уставились на него. Он захныкал.
   — Нет! — в отчаянии воскликнул он. — Больно!
    Клик!Механизм затемнил окно, и привычная полутьма с множеством мерцающих цветных точек снова заполнила шарообразную кабину, в которой находился Ногуэра. Но шар все еще был перед ним, и он начал неясно сознавать, что шар этот останется здесь до конца Большой Игры. В прямоугольном окошке появилась успокаивающая картина, и боль словно выдуло. Ногуэра провел нервными пальцами по коротко остриженным волосам, потом стал следить за светящимися сигналами, вспыхивающими перед ним на большом экране.
   — Двадцать три, — произнес наконец голос.
   Лицо перед ним состояло из глаз, под которыми находился овальный рот, венок разноцветных огоньков окружен плоскостью, из которой выступали два больших уха. И все это жило, непрерывно двигалось, было веселым и возбуждающим, поэтому Ногуэра не знал ничего более прекрасного, чем Большая Игра. Но были ли тут слова?
   — Двадцать три… Двадцать три! — в голове четко прослушивалось настойчивое напоминание.
   Пестрая игра красок — прямоугольный узор извилистых форм — выстраивалась на игровом поле. У него появилось чувство, что шар вертится вокруг оси, но, возможно, это было не так. Шар перед ним распухал.
   — Двадцать четыре.
   Шар рос и рос; скоро он заполнил все окошки, перетек через его боковые стороны — изгиб поверхности остался и стал заметно четким. Было жаль, что узор поблек и сократился. Внезапно засветилось второе окошко, в котором появилась поперечная черта, а под ней цветная линия, косо пересекающая черту. Появились цифры. Соответствие! Когда линии совпали, на стороне Ногуэры вспыхнула зеленая лампочка. Выигрыш! Затем над линиями появился круг, возле которого по светло-серому полю окошка медленно ползла точка, которую нужно было ввести в круг.
   — Двадцать пять.
   Он взялся еще раз за рычаг, который мог свободно двигаться во всех направлениях. Когда он двигал этот рычаг, точка тоже двигалась. Ногуэра безошибочно направил точку к кругу. Она приблизилась… подошла еще ближе, а потом, перед самой линией, круто пошла вверх. Рука двинулась, перенеся импульс на рычаг, который передал его механизму; прибор перед Ногуэрой зло загудел. Точка упала отвесно вниз, коснулась круга и пошла дальше. Мужчина отчаянно пытался переместить точку в круг.
   — Двадцать пять… Ты невнимателен.
   У Ногуэры не было чувства времени, но это продолжалось до тех пор, пока он не осознал, что, по-видимому, эта игра проиграна. Приборы вокруг него яростно гудели. Точка все еще двигалась по параболе вокруг круга, но в него не попадала.
   — Двадцать шесть — конец игры! — сказал рот, зеленая лампочка вспыхнула на другой стороне.
   Ногуэра, зная, что следующую игру он снова выиграет, обрадовался сну и еде, которые ожидали его. Он нажал на одну из кнопок. Тяжелые предметы навалились на его тело, вжимая в податливый материал причудливо светившегося кресла, пока в правом углу Лица двигались две разноцветные ленты. Он повернул вправо один из переключателей и, как только треугольные метки соприкоснулись остриями, нажал на другую кнопку. После этого все огоньки погасли, а за спиной сиденья вспыхнула световая лента, наполнившая шарообразное помещение приятным, мягким, желтоватым светом.
   — Конец, — сказал голос. — Сидите на месте.
   Широкие пластиковые ленты выскользнули из продолговатых щелей на подлокотниках и прижали предплечья мужчины к креслу. То же произошло с голенями и грудной клеткой. Потом словно насекомое укусило его во внутреннюю часть бедра, и по телу Ногуэры разлилась усталость. Он опустил голову и захрапел.
   Сильный удар сотряс шарообразное помещение, и Ногуэра мгновенно проснулся. Он заметил, что что-то произошло, но что, он так никогда и не узнал. Большая Игра закончилась.
   В семи тысячах километрах от единственного космопорта планеты с серо-голубого неба Техедора упал С10. Стальное копье, блеснув в свете солнца, рухнуло вниз, на мгновение застыло на столбе пламени двигателей, и уж потом амортизаторы ткнулись в песок пустыни. Посыпались обрывки жести; вверх взлетели куски раскаленной обшивки. Потом взвыл химический двигатель.
   Балансируя на трех столбах пламени, пронзив воздух, в сторону отлетел шар диаметром около шести метров. Полукибернетические сенсорные устройства засекли положение почвы; громко взревели дюзы. Плавно, словно перышко, шар опустился вблизи рощи голубых олив. Тишина, прерванная на сорок шесть секунд, снова воцарилась над ландшафтом. Песок осел, запылив стальной шар. С10 совершил посадку.
   Эта посадка, совершенная Ногуэрой, была его тридцать пятой посадкой. Тридцать четыре раза он выигрывал игру, но на этот раз он не справился с двадцать пятым ходом. И эта ошибка должна стать роковой.

5

   Чудовищный шар пылающего золота плыл над оливковыми вершинами. Сучковатые стволы фильтровали свет Альфарда, распределяли его и отбрасывали длинные тени на бухту. Здесь река делала изгиб, и вода застаивалась. Солнечные лучи преломлялись, попадая на ее поверхность. Танцующие тени и сверкающие зайчики смешивались на потолке жилого вагончика. Анжанет открыла глаза. Провела рукой по волосам и скрестила руки над головой. Туман сна постепенно уходил, и день пробуждался к жизни. На искусственном озере лопались пузыри; на потолке роились калейдоскопические цвета: золото, серебро и другие краски расходились, потом сливались вместе и снова рассеивались. Анжанет любила эти тихие утренние часы. Щелкнул выключатель — тихая музыка планетного радио наполнила помещение. Женщина была одна. В радиусе пятидесяти километров здесь не было больше ни одного человеческого существа. Анжанет отбросила одеяло, встала и почистила зубы, потом надела купальник и побежала вниз, к реке. Она дважды проплыла от одного берега к другому, затем обтерлась огромным полотенцем, натянула выстиранные брюки, сунула ноги в туфли на тонкой подошве и застегнула короткую рубашку.
   — Теперь можно начинать, — пробормотала она, сварила кофе, приготовила завтрак и убрала жилой вагончик.
   Две машины-вагончика были специально изготовлены для Педагогической службы Земной империи; один вагончик служил для жилья, а другой — в качестве учебного класса. Анжанет преподавала двадцати четырем ребятишкам поселенцев, которые на протяжении четырех планетных месяцев каждое утро прибывали сюда верхом или на ховерах.
   Анжанет вытерла стол и начала катать ссфайрупо стенной полке взад и вперед. Она все еще хотела спать, поэтому подняла пластмассовые жалюзи на солнечной стороне, включила уборщик. Вся пыль была поднята в воздух в одно мгновение, но заработавшая турбина сильным потоком выгнала ее наружу. Занятия продлятся еще один месяц, потом все уроки будут записаны на мнемоленты. Двадцать четыре ученика частично обучались по программе, что сберегало время и ускоряло обучение.
   Анжанет посмотрела на свои наручные часы — модель для пилотов, подаренная одним из друзей по школе еще до того, как она прибыла сюда. Земля — как она далеко отсюда… более чем в десяти годах.
   Классную комнату, техническую игру можно было разместить на площадке десять на десять метров; за три часа внутри устанавливались все парты и стулья, сделанные из вставляемых друг в друга металлических трубок. Анжанет проверила ленты в обучающих автоматах, вспомнила прошлый материал и нашла, что все было в порядке; она уселась в тени на стул и закурила. Из жилого помещения вагончика донеслось звонкое гудение, потом вылетел двадцатиметровый хвост ссфайрыи уцепился за пучок травы — за ним последовал шар с насечкой. Он помчался к воде над песком, используя в качестве руля хвост.
   — Малыши могут приходить, — вполголоса произнесла Анжанет, моргая от солнца. Столбик раскаленного пепла сигареты упал в водяной фильтр, зашипел и погас, а сигарета полетела на песок. Вдали, на фоне стального неба, обозначились полотнища песка: первый ученик. Сюда мчался Гаспар Роблес. Он подвел глайдер вплотную к Анжанет, выпрыгнул из-под пузыря двухместной кабины и пробежал несколько метров по направлению к лестнице. Там он споткнулся, но Анжанет подхватила его.
   — Что случилось, Гаспар?
   Парнишка, шестнадцатилетний сын владельца ранчо, тяжело дышал и был очень возбужден. Он сглотнул, вытер рот и сказал:
   — Мадам… там, в пяти километрах, находится шар. Возле него стоит корабль. Я открыл шар, а там, прямо у выхода, человек. Он лежит в белом кресле словно мертвый.
   — Ты фантазируешь, Гаспар. Вчерашний фильм…
   Юный ранчеро покраснел, отчаянно покачал головой и произнес:
   — Нет, мадам, на самом деле, нет! Этот корабль и шар возле него действительно существуют.
   — Гм, — произнесла Анжанет. — И больше никаких следов?
   — Никаких. Все пусто.
   — Мы должны поехать туда, Гаспар. У тебя достаточно горючего?
   — Да, — поспешно кивнул юноша, — вчера папа заправил машину.
   Анжанет побежала в жилой вагончик, схватила медицинскую сумку и увидела, как юноша направляет машину к порогу. Женщина по сходням поднялась в классную комнату и магнитным карандашом написала что-то на доске. Графитовый порошок сконцентрировался на следах магнитного карандаша.
   «Класс! Я скоро вернусь. Пожалуйста, оставайтесь на месте и просмотрите вчерашнее задание. Никаких глупостей!»
   Анжанет села на узкое сиденье возле Гаспара и кивнула. Турбина взревела, машина поднялась и повернулась тупым плексикуполом на север. Ховер был похож на примитивный вертолет с одной несущей плоскостью сзади и малокомфортабельный, зато скорость имел около двухсот километров в час, а грузоподъемность около полтонны. Оставляя позади себя хвост песка, усеянная дырами платформа понеслась прочь; Гаспар хотел показать, как великолепно повинуется ему машина. Юный Роблес, один из синеволосых парней, почти на голову выше Анжанет, чувствовал себя прекрасно. Он находил жизнь великолепной и наслаждался ею — а школа была одной из неизбежных неприятностей. Гаспар держал машину в двадцати сантиметрах над поверхностью пустыни, объехал могучую стальную колонну космического корабля и остановился возле бледно-голубого шара. Дюзы двигателя и хромированные опоры были холодными, когда Анжанет коснулась их, чтобы заглянуть внутрь шара.
   Космический пилот! Солнце жгло спину Анжанет, и она отступила в сторону, чтобы лучше видеть. Справа он нее зияла открытая круглая дверь, через которую лучи солнца освещали белое кресло, вытянувшаяся фигура в кресле походила на загорелую статую Праксителя. Анжанет отступила на несколько шагов назад, чтобы все обдумать, и при этом ее взгляд упал на красную надпись на наружной стороне двери. Это были слова на галаксономе, языке космонавтов.
   «Внимание! Содержимое этого шара — собственность Империи. Эту дверь открывать только в случае серьезной необходимости. Пилота не допрашивать и не уводить.
   О необходимости немедленно сообщить в близлежащий космопорт или в находящееся поблизости учреждение Империи.
   Любая кража будет строго наказана. Осторожно: легкая радиоактивность.
Земн. Имп. Межзв. Прав.»
   Анжанет молчала, пока Гаспар возле нее не спросил:
   — Что же нам делать? — Он тоже прочел надпись.
   — Я не знаю.
   Гаспар озабоченно произнес:
   — Космопорт находится более чем в семи тысячах километров отсюда, и ховер не преодолеет такого расстояния. У вас есть передатчик, мадам?
   Анжанет покачала головой.
   — Нет. Месяц назад его у меня забрал Рэнделл; Но мы не можем из-за этого запрета оставить его лежать здесь. Он умрет от голода если только еще жив.
   — Еще жив?
   — Сначала я установлю это.
   Женщина забралась внутрь, сорвала магнитные ленты застежки серебряной рубашки и приложила ухо к груди мужчины. Сердце билось как у спящего.
   — Он только спит, — сказала Анжанет.
   — Но он же пристегнут, мадам, — беспомощно возразил Гаспар, указывая на широкие пластиковые пояса вокруг рук, ног и области живота.
   В конце концов на цоколе кресла они обнаружили приклепанную табличку. Желтые буквы на галаксономе гласили:
   «Чтобы освободить пояса безопасности, нужно передвинуть переключатель „С6“, потом повернуть штурвальчик „А2“ влево до отказа».
   При помощи юноши, нашедшего рычажки, Анжанет удалила пояса, потом остановилась, задумавшись, и наконец сказала:
   — Что здесь всегда запрещено — пока мы не уведомили об этом власти, так это позволить умереть человеку от голода или жажды или позволить задушить его дикой ссфайре. Мы погрузим его на твой ховер и отвезем к жилому вагончику. Мы сможем его вытащить?
   — Конечно, мадам, — поспешно ответил Гаспар.
   — Хорошо. Тогда начнем.
   Они вытащили пилота из кресла, протащили через люк и погрузили на платформу ховера. Анжанет внезапно охватило странное чувство; на серо-синем утреннем небе неожиданно появился светло-серый туман. Десять лет назад у нее уже было такое чувство, и она его боялась. Когда она должна была распрощаться с Университетом и уйти из… Но это было очень давно.
   Как только из песка выступили очертания обоих вагончиков и возле лаугхапоявились припаркованные глаидеры, Анжанет успокоилась. Здесь она снова оказалась в знакомой обстановке. Позвав других юношей, она вытащила находящегося без сознания пилота в жилой вагончик и положила на постель. Мужчина все еще спал, и Анжанет предположила, что кровь его насыщена снотворным. На груди серебристой рубашки, возле, расстегнутой магнитной пряжки, была прикреплена крошечная пластиковая метка, на которой значились имя и опознавательный код:
   Ногуэра, А.Б. 17–26: 2031784.
   Анжанет отправила учеников в другой вагончик и посмотрела на спящего. Это, несомненно, был один из самых привлекательных мужчин, которых приходилось видеть Анжанет. Кожа его была смуглой, волосы и брови — черными, а длинные ресницы окаймляли сомкнутые веки. Пилот выглядел очень мужественным, но его лицо не было лицом двадцатипятилетнего мужчины — примерно так оценила его возраст Анжанет, — оно оказалось лишь незавершенным наброском, словно исходная модель еще до того, как художник закончил последние тонкости.
   — Ногуэра — человек без лица, — пробормотала Анжанет, закрыла легкую металлическую дверь, вышла наружу и пошла к классному помещению. Там она оборвала дискуссию между парнями и девушками и, объяснив все в нескольких словах, начала урок. Работали они восемь часов без перерыва, затем были ежедневные уроки при помощи обучающих машин, а также обсуждение сообщенных вчера фактов и сведений, обобщение их и повторение пройденного. Закончив урок, Анжанет дала домашнее задание и попрощалась с учениками.
   — У кого-нибудь есть на ферме передатчик? — спросила учительница.
   — Нет, мадам, — разом ответили несколько учеников, — мы все улаживаем через Курьера Империи, который регулярно нас посещает. Анжанет подняла руку и попросила еще немного подождать.
   — Внимание, — сказала она, — спросите дома, как можно сообщить правительству Империи о происшедшем. Тому, кто принесет лучшее предложение, не придется делать домашнее задание.
   — Мы сделаем это, мадам.
   Класс разъехался. Машины с гуденьем умчались, — поднимая песчаные облака возле отверстий двигателей. Лаугхи испуганно вскакивали. Это были невероятно худые, но выносливые конеобразные местные млекопитающие, которые уже в течение тысячелетий населяли пустынные области планеты и позволяли себя приучать, хотя это было довольно трудно. Они использовались в качестве ездовых животных. Дети сидели в специальных сидениях с высокими спинками, а на боках животных были прикреплены тяжелые подсумки. Почти каждый ученик имел для своей защиты ручную ссфайру, устроившуюся на луке седла. Минуту спустя осталось только облако песка.
   Анжанет осталась один на один со своей проблемой.
 
   Не каждое молчание наполнено неизвестными опасностями — это было так. Альфард опустился за большую дюну по эту сторону реки, и все вокруг заполнил медный свет. Он лег на предметы внутри жилого вагончика, и создалось впечатление, что несчастье расползалось словно туман. Анжанет почувствовала, как кожа на ее спине стянулась, и пристально посмотрела на Ногуэру.
   Он просыпался очень медленно. Сначала замигали темные глаза, потом их взгляд стал твердым и упал на лицо женщины.
   — Няня — пить! — сказал Ногуэра.
   Анжанет взяла стакан, стоящий на столе, и наполнила его холодным фруктовым соком из холодильника. Затем она осторожно села на край кровати и поднесла стакан к губам пилота. Когда она убрала руку, стакан был пуст.
   — Что случилось? — спросил Ногуэра и медленно выпрямился. Он оперся на руки и осмотрелся, словно не узнавал окружающее.
   — Ваш корабль совершил посадку в семи тысячах километрах от космопорта, в пустыне Техедора. Пилотская кабина была отстрелена; один из моих учеников нашел вас, и мы перевезли вас сюда.
   Ногуэра озадаченно заморгал и посмотрел в глаза Анжанет.
   — Корабль? Ты не няня, не робот?
   — Я Анжанет, — ответила учительница.
   — Ан… жа… нет? Это новая игра?
   Шок от несчастного случая, подумала женщина. Она оставалась сидеть, посмотрела в странно пустые глаза пилота и медленно произнесла:
   — Нет, это не игра; это смертельно серьезно. Вы сбились с курса, а я вас нашла. У вас где-то болит?
   — Нет, — ответил Ногуэра. — Я много знаю, я вижу далеко: Посланник Судьбы…
   — Это из «Эдды»… что это должно значить?
   — Я проиграл Большую Игру. Точка не вошла в круг. Но в следующий раз я выиграю.
   Анжанет покачала головой, ничего не понимая, потом коснулась плеча пилота и стала жать на него до тех пор, пока мужчина снова не лег. Прикосновение, вероятно, пробудило рефлекс, так как загорелая рука мужчины схватила пальцы Анжанет и крепко сжала их жестом ребенка, который чего-то боится.
   — Послушайте же! — снова начала женщина.
   — Да?
   Она озадаченно спросила себя, что здесь происходит, так как они говорили, не слушая друг друга. Казалось очевидным, что мужчина не понимал, что она пытается ему объяснить. Он говорил на галаксономе с почти незаметным незнакомым акцентом. Было также очевидно, что она не понимает, что он имеет в виду. Что такое Большая Игра?
   — Кто вы? — спросила Анжанет.
   — Я — соперник Лица.
   — Что такое Лицо? — спросила она.
   — Лицо — это Лицо. Оно говорит со мной, дает пищу, дает мне еду и питье, дает задания, играет со мной в Большую Игру.
   — Что такое Большая Игра?
   Анжанет ясно видела, что мужчина перед ней пытается понять вопрос и ответить на него. Чего она не знала, так это того, что он каждый вопрос должен воспринимать как нечто, имеющее отношение к игре.
   — Большая Игра… это… Игра. Я один на один с Лицом, и мы играем.
   — А кто выигрывает?
   — Всегда я, а последнюю игру я проиграл.
   Теперь женщина, кажется, поняла, о чем здесь идет речь, в общих чертах. Очевидно, для пилота звездный перелет был занимательной беседой во время длинного путешествия, а партнером его было «Лицо». Анжанет решила, что это было нечто вроде очень сложного механизма управления, о функционировании и внешнем виде которого она не имела ни малейшего представления.
   — Почему вы цитируете «Эдду»? — спросила она.
   — Цити… рую? Что это такое?
   Она сдалась. Бедный парень, подумала Анжанет, ты мчишься во Вселенной один на один со своей машиной, и у тебя, естественно, возникают затруднения с контактами, когда ты покидаешь корабль. Женщина решила списать все промахи на трудности контакта.
   — Послушайте… — начала она. — Вы здесь, у меня, — она осторожно подбирала слова, которые должны быть в самом скудном словарном запасе, не представляя, как была близка к истине. — Вас забрали из корабля. Я сообщу о вас начальству, но это, вероятно, будет не скоро, а пока вы можете оставаться здесь. Спрашивайте, если чего-то не знаете. Я сделаю все, чтобы связаться с начальством. У вас здесь достаточно еды и всего остального, так что не беспокойтесь. Меня посещают лишь раз в месяц. Вы меня понимаете?
   Ногуэра кивнул и заплакал.
   — Нет, — сказал он, всхлипывая, — ты не няня.
   Анжанет показалось, что она вот-вот впадет в истерику, и силой воли заставила себя успокоиться. В конце концов именно от учительницы скорее всего можно было ожидать решения этой проблемы. Она встала и медленно раскурила сигарету. Мужчина наблюдал за ней, словно пойманный зверь, следя своими огромными глазами за каждым ее движением. Быстро темнело, и Анжанет нажала на одну кнопку. Тончайшая энергетическая решетка для защиты от насекомых опустилась на большое окно, и зажегся свет.
   «Проблема действительно сложнее, чем я думала, — решила она. — Пилот кажется явно беспомощным, когда находится вне корабля, до отказа набитого механизмами. Я должна как можно быстрее связаться с одним из Курьеров Империи или сообщить об этом администрации». Она вспомнила предупреждения и запреты на внешней стороне люка шара и поняла, что они были обоснованны.
   — Вы не голодны? — спросила она, поколебавшись.
   Пилот поспешно кивнул и ответил:
   — Да, голод. Да.
   Анжанет бросила сигарету сквозь энергетический занавес, и она, вспыхнув, упала наружу на песок обугленными останками. После этого Анжанет повернула переключатель маленькой печки и поставила на нее кастрюли.
   — Сейчас я что-нибудь приготовлю, — сказала женщина, на что Ногуэра тупо кивнул.
   Через полчаса на столе уже стояли тарелки и стаканы, рядом лежали вилки и ложки.