Страница:
Возле нее присел улыбающийся Ногуэра, и она с отвращением закрыла глаза.
— Няня!.. — услышала она голос.
Сознание покинуло ее, голова завалилась на бок, и мокрый песок прилип к ее коже. Ногуэра заботливо и осторожно стал гладить ее руки. От этого она очнулась и сквозь ночь потащилась к жилому вагончику. Ногуэра шел сзади и улыбался. На берегу свистнула ссфайра.
Анжанет добралась до ступенек, кое-как вскарабкалась по ним и опустила рычаг. Моторы взвизгнули и закрыли жилой вагончик; стальные плиты легли на окна и двери. Индукционное поле включилось самостоятельно. Женщина почувствовала себя более чем жалкой. Снаружи пилот молотил кулаками по стальным плитам, а Анжанет вытащила из ящика полотенце, вытерлась и оделась. После этого она опустилась на кровать и подумала о том, чем все же это может кончиться. Она преисполнилась остатками той ледяной решимости, которая или позволяет человеку подняться над самим собой, или губит его.
Кончить со страданием! Тот кретин снаружи или проголодается, или его раздавит какая-нибудь ссфайра, подумала она. Выбор один; или я, или он должны сдаться на милость другого.
Тем временем Ногуэра стоял перед закрытым вагончиком, не понимая, почему нянька убежала от него; ведь он же только играл с ней; так же, как тогда, десять лет назад…
Устав, он упал на песок и просто заснул. Вскоре после падения в его мозгу повернулся ключик, открывший большую дверь. Но та дверь, за которой Ногуэру ждало знание, захлопнулась и больше не открывалась. Только пилот этого, конечно, не знал.
Последние дни были настоящим духовным наказанием. Анжанет как-то удалось продержаться эти дни. Мысль об облаке пыли, в котором Рэнделл посадил свой тяжелый вертолет, была единственной силой, которая поддерживала ее. Днями она, полностью сконцентрировавшись, работала с детьми, а в последний вечер выписывала им документы об окончании обучения. Теперь сыновья и дочери ранчеро были достаточно вооружены знаниями, чтобы вести жизнь пионеров.
Если кто-нибудь из них захочет продолжить обучение, он должен будет ехать в Техедор-Сити или лететь на Землю; земная педагогическая служба завершила работу здесь. В последний раз, вспугнув лаугхов, взметнулись облака песка, поднятые потоками воздуха, и вдали стихли радостные крики. Воцарилась тишина — последняя ночь на этом месте. Последняя ночь с Ногуэрой. Анжанет, смотрясь в зеркало, не узнавала саму себя; ей казалось, что она видит там свою мать. Постаревшую, с окаменевшими чертами лица, окончательно опустившуюся. Истощенного человека, достигшего абсолютного предела своих душевных сил. Анжанет не могла себе представить, откуда брались резервы, позволяющие ей делать последние шаги, но хорошо знала, что близка к самоубийству.
— Няня, — сказал Ногуэра, загоревший и выспавшийся, сидя под выступающим навесом классного помещения. Песок сыпался сквозь его пальцы, у него была тридцатидневная борода.
— Да? — коротко и неохотно спросила она.
— Поиграем, няня? — он встал.
— Нет! — воскликнула она и побежала в жилой вагончик.
Жара внутри была убийственной, но вагончик защищал от его настойчивости.
Дверь закрылась. Через четыре часа снаружи донесся такой громкий вопль, что она приоткрыла одно окно и выглянула. Мужчина лежал на все еще горячем от солнца песке и рыдал, вздрагивая всем телом.
— Пить… Няня! — нечетко всхлипывал он.
Чувство ответственности снова вернулось к Анжанет, она не могла позволить ему мучиться от жажды. Было бессмысленно считать это наказанием — он не воспримет это как наказание. Анжанет наполнила фруктовым соком большой стакан и вышла наружу, стараясь не расплескать его.
Ногуэра неловко взял стакан и выпил сок. В его прекрасных глазах блестели слезы.
— Няня, — всхлипывал Ногуэра, — спасибо.
Он впервые использовал это слово.
— Пожалуйста, — удивленно ответила она. — Хочешь еще?
— Нет, няня, — ответил он. — Теперь поиграем.
— Больше нет игры. Нет никакой игры.
Он удивленно и недоверчиво улыбнулся.
— Нет никакой игры? Почему?
— Потому что мне надоели твои игры, — резко ответила Анжанет, — не говоря уже о том, что мне крупно повезло, что я осталась в живых.
— Игра прекрасна, — невинно ответил он.
— Нет! — ответила она.
Он улыбнулся и встал. Анжанет хотела бежать, но решение это на секунду запоздало.
— Узы расторгнуты… как у пилота — Вырвался волк.
Она отбивалась, но в его сильном захвате была как в тисках. Улыбаясь, Ногуэра бежал к жилому вагончику, хотя ее кулачки колотили его без перерыва. Он вбежал в вагончик, остановился у постели и бросил на нее Анжанет. Несколькими быстрыми и удивительно целенаправленными движениями мужчина быстро связал женщину.
— Как при игре! — бородатый пилот радовался, прыгая на одной ноге вокруг кровати.
— Оставь меня, чудовище! — придушенно всхлипнула Анжанет.
— Двадцать шесть — конец игре, — с улыбкой сказал он.
Вытащив из ящика полотенце и покрывало, он начал крепче привязывать женщину к койке точно так же, как это происходило, когда игра заканчивалась. Где-то в его мозгу чередой бежали мысли, создавая картину того, что сделал с ним его противник.
— Зеленая лампочка, — удивленно произнес он и указал на контрольную лампочку энергетического обеспечения, светящуюся возле дверного косяка. — Конец. Оставайся на месте.
Боже, подумала Анжанет, что он хочет сделать? Может быть, он хочет ее убить?
Она освободила ногу, напрягла мускулы и ударила мужчину в грудь. Переход от пассивности к активности спас ее, но она этого не знала. Ногуэра опрокинулся, ударился о маленькую печку и сорвал ее с опор. Брызнули искры.
— Конец… — плакал он. — Сиди. — Он вдруг захихикал неестественно долго и высоким голосом.
После этого он поднялся на ноги и, словно не испытывая никакой боли, схватил ее за ногу. На этот раз он чуть не вывернул ей сустав, используя в качестве пут свернутое полотенце.
— Лицо всегда делает мне укол вот сюда, — объяснил он совершенно связно и указал на внутреннюю сторону предплечья, — и я очень сильно устаю. Потом начинается новая игра.
Он взял из кучи посуды вилку и поднял ее. Анжанет отшатнулась и сорвала кожу на суставах, но импровизированные путы выдержали. Мужчина воткнул вилку ей в предплечье, и от боли она потеряла сознание.
— Конец, — сказал Ногуэра, — сиди. Вот бежит волк, волк, волк, — он замолчал и, упав на колени возле неподвижного тела, начал его гладить. Далеко заполночь, когда Ногуэра заснул, Анжанет очнулась, но, увидев, что произошло, не нашла даже сил закричать. Сцена, словно фильм, снова и снова повторялась перед ее глазами. Снаружи взлетел песок, и когда его облако поредело и осело, в нем оказался вертолет, похожий на гигантское насекомое. Из его кабины по стальной лестнице выбрался пилот.
Рэнделл, ее сводный брат. Усталость, истощение, физическая потребность в защите и утешение видения заставили Анжанет перед самым утром вздремнуть.
Шар горящего золота поднялся над вершинами олив. Суковатые стволы фильтровали свет Альфарда, распределяли его и отбрасывали длинные тени на бухту. Это была та же сцена, что и тридцать два дня назад. Анжанет проснулась и — услышала два звука: возбужденный свист своей ручной ссфайрыи гувинта, очень быстро рассекающего утренний воздух. Потом гудение стало громче, приблизилось и понизилось в тоне. Лучи солнца больше не сверкали так сильно, тени прекратили свою игру цветов на потолке жилого вагончика, и поднялось облако песка.
Ротор, прогремев, остановился.
— Рэнделл… — прошептала Анжанет.
Еще никогда в своей жизни она не любила ни одного человека так, как сейчас своего брата. Потом она осознала ситуацию, в которой находилась, и побледнела. Мотор замолк.
Клик!Из кабины упала лестница. Потом — на это, казалось, потребовалась целая вечность — шаги приблизились. Тонкие подошвы сапог Рэнделла, которые она так часто должна была чистить. В этой ситуации на Анжанет нахлынула путаница мыслей и воспоминаний. Шаги прекратились. Шорох плотного пластика на первой ступеньке, потом голос:
— Анжанет, ты спишь? — это был Рэнделл.
— Нет, — вполголоса ответила она. — Входи, но не пугайся.
— Почему я дол… — он стоял у двери.
Если бы Анжанет могла видеть сквозь волосы Ногуэра, она узнала бы широкоплечую фигуру Рэнделла. Под мышкой он держал шлем пилота, а на сгибе руки висело тяжелое оружие. Возле него извивался длинный хвост ссфайры, которая его узнала.
Животное было ростом с него.
— Анжанет!
В голосе Рэнделла были разные чувства: удивление, ужас и ненависть.
— Что все это значит? Что это? Проклятье — он же тебя связал, негодяй!
Рэнделл выронил шлем, прыгнул к постели, но в это мгновение проснулся Ногуэра. Он почувствовал, что его подняли, поставили на ноги, а потом Рэнделл размахнулся. Его рука в серой перчатке устремилась вперед; за этим движением нельзя было уследить, потому что оно было слишком быстрым. Ногуэра с треском ударился о шкаф с припасами.
— Нет — стой! — громко вскрикнула Анжанет. — Оставь, Рэнди!
Ногуэра, шатаясь, поднялся, потряс головой и ощупал ребра.
— Новая игра, — улыбаясь сказал он.
Ногуэра свесил руки по бокам, затем молниеносно подобрал их и оттолкнулся. Как шар, он бросился на Рэнделла, который повернулся так, что тело Ногуэры скользнуло мимо него, а потом могучим ударом выбросил Ногуэру в дверь. Анжанет услышала удар тела о песок и инстинктивно поняла, что Рэнделл оглушил противника.
Рэнделл попеременно то краснел, то бледнел, подходя ближе. Он ударами ноги отшвырнул с пути несколько коробок и при этом случайно нажал на кнопку банки с едой на четырех человек. Банка начала нагреваться. А Рэнделл занялся Анжанет. Сначала он развязал затянутые узлы, полотенец, потом осторожно вытащил вилку двумя смятыми покрывалами и выбросил ее в окно. Тем временем запахло разогретой ветчиной. Анжанет неестественно медленно села и вытянула руки в жесте, который почти разбил сердце Рэнделла. Он обнял женщину, и та заплакала. Плакала она беззвучно, но долго. Почти четверть часа, а он осторожно гладил ее спутанные волосы, спрашивая себя, что произошло. Он ждал, и его ненависть усиливалась с каждой минутой. Рэнделлу было двадцать шесть лет, и ему не с кого было брать пример: жизнь на планете-колонии в первое столетие сурова. После его отца Абрамса эталоном для него была Анжанет.
— Что здесь случилось, девочка? — спросил он наконец.
— Пока еще ничего. Дай мне сигарету.
Он посмотрел ей в глаза, прикрытые вздрагивающими веками и потерявшие свой очаровательный темно-зеленый цвет, молча кивнул и зажег вторую сигарету.
— Я сама не знаю, как все это могло произойти, — сказала женщина после некоторого колебания. — Мне так стыдно… перед тобой, перед собой — и даже перед ним. — Она слабо махнула рукой в сторону двери. — Он просто был тут.
— Я видел это, — ответил Рэнделл и пристально посмотрел на нее. — Расскажи обо всем с самого начала.
Она уныло усмехнулась.
— Это скверная история, Рэнди! — предупредила она его. — И не было никого, кто помог бы мне. Никто не пришел, никто не заметил моих ракет, никто не посетил меня — и я не могла убежать, даже если бы хотела.
Потом она рассказала ему все. Она говорила и говорила, словно могла при этом освободиться от всех кошмаров этого времени, без предупреждения и ничего не скрывая, а когда закончила, то увидела, что Рэнделл молчит, дрожа от поднимающейся ярости.
— Ты ни в чем не виновата, и тебе никто ничего не сделает. Вы должны были оставить пилота в его спасательной капсуле; но вы с Роблесом ничего же не знали. Уже в течение нескольких десятилетий никто на космодроме не видел ни одного пилота, даже начальник космопорта. Эти люди оставались в корабле, и им не нужно было выходить… Только дьявол знает почему. И вот один из них сейчас лежит снаружи, на песке.
— Ты его убил? — спросила она тихо.
Он пожал плечами.
— Что же будет?
Он встал, и теперь Анжанет пожала плечами.
— Не знаю. Мы как можно быстрее должны доставить его к властям. Разве они не искали корабль?
— Конечно, искали, но не нашли, — ответил он с короткой усмешкой. — Найти в круге диаметром четырнадцать тысяч километров корабль, тень от которого в середине дня не больше двадцати—тридцати метров! Кроме того, у них для этого не хватает людей и машин, а у корабля нет пеленгатора, потому что такая авария никогда раньше не случалась.
Он вынул из кобуры свой длинноствольный игольный пистолет и взвесил в руке. Затем отстегнул магазин, с удовлетворением проверил его и снова поставил на место.
— Что ты хочешь сделать, Рэнделл? — испуганно спросила Анжанет.
— Ничего такого, о чем ты подумала, — усмехнулся он коротко.
— Я хочу только быть уверенным, что твой Ромео больше не нападет на меня. В конце концов обычные люди после такого удара остаются лежать, а он встал.
Возле него свистнула ссфайра. Животное лежало на полу, а его мохнатый хвост извивался в воздухе. Но вот кончик хвоста обвился вокруг запястья Рэнделла, и животное, вращаясь по его оси, поднялось вверх. Рэнделл взял шар в руки и постучал каменно-твердой оболочкой по краю стола. Животное нежно застрекотало. Держа его на руках, Рэнделл вышел наружу. Медленно прошли две или три секунды, затем тишину нарушил шум схватки. Потом последовал глухой удар.
— Все в порядке, космонавт, — произнес тихим, дрожащим от ярости голосом Рэнделл, — если вы хотите именно этого… Вот мое оружие. Сражайтесь!
Тяжелый предмет упал на песок. Когда Анжанет, бросившаяся к двери, выглянула наружу, перед ней во всех подробностях открылась сцена. Никогда в жизни она не забудет, что произошло здесь сейчас. Ссфайра свистела громко и протяжно. Она чуяла смерть.
7
— Няня!.. — услышала она голос.
Сознание покинуло ее, голова завалилась на бок, и мокрый песок прилип к ее коже. Ногуэра заботливо и осторожно стал гладить ее руки. От этого она очнулась и сквозь ночь потащилась к жилому вагончику. Ногуэра шел сзади и улыбался. На берегу свистнула ссфайра.
Анжанет добралась до ступенек, кое-как вскарабкалась по ним и опустила рычаг. Моторы взвизгнули и закрыли жилой вагончик; стальные плиты легли на окна и двери. Индукционное поле включилось самостоятельно. Женщина почувствовала себя более чем жалкой. Снаружи пилот молотил кулаками по стальным плитам, а Анжанет вытащила из ящика полотенце, вытерлась и оделась. После этого она опустилась на кровать и подумала о том, чем все же это может кончиться. Она преисполнилась остатками той ледяной решимости, которая или позволяет человеку подняться над самим собой, или губит его.
Кончить со страданием! Тот кретин снаружи или проголодается, или его раздавит какая-нибудь ссфайра, подумала она. Выбор один; или я, или он должны сдаться на милость другого.
Тем временем Ногуэра стоял перед закрытым вагончиком, не понимая, почему нянька убежала от него; ведь он же только играл с ней; так же, как тогда, десять лет назад…
Устав, он упал на песок и просто заснул. Вскоре после падения в его мозгу повернулся ключик, открывший большую дверь. Но та дверь, за которой Ногуэру ждало знание, захлопнулась и больше не открывалась. Только пилот этого, конечно, не знал.
Последние дни были настоящим духовным наказанием. Анжанет как-то удалось продержаться эти дни. Мысль об облаке пыли, в котором Рэнделл посадил свой тяжелый вертолет, была единственной силой, которая поддерживала ее. Днями она, полностью сконцентрировавшись, работала с детьми, а в последний вечер выписывала им документы об окончании обучения. Теперь сыновья и дочери ранчеро были достаточно вооружены знаниями, чтобы вести жизнь пионеров.
Если кто-нибудь из них захочет продолжить обучение, он должен будет ехать в Техедор-Сити или лететь на Землю; земная педагогическая служба завершила работу здесь. В последний раз, вспугнув лаугхов, взметнулись облака песка, поднятые потоками воздуха, и вдали стихли радостные крики. Воцарилась тишина — последняя ночь на этом месте. Последняя ночь с Ногуэрой. Анжанет, смотрясь в зеркало, не узнавала саму себя; ей казалось, что она видит там свою мать. Постаревшую, с окаменевшими чертами лица, окончательно опустившуюся. Истощенного человека, достигшего абсолютного предела своих душевных сил. Анжанет не могла себе представить, откуда брались резервы, позволяющие ей делать последние шаги, но хорошо знала, что близка к самоубийству.
— Няня, — сказал Ногуэра, загоревший и выспавшийся, сидя под выступающим навесом классного помещения. Песок сыпался сквозь его пальцы, у него была тридцатидневная борода.
— Да? — коротко и неохотно спросила она.
— Поиграем, няня? — он встал.
— Нет! — воскликнула она и побежала в жилой вагончик.
Жара внутри была убийственной, но вагончик защищал от его настойчивости.
Дверь закрылась. Через четыре часа снаружи донесся такой громкий вопль, что она приоткрыла одно окно и выглянула. Мужчина лежал на все еще горячем от солнца песке и рыдал, вздрагивая всем телом.
— Пить… Няня! — нечетко всхлипывал он.
Чувство ответственности снова вернулось к Анжанет, она не могла позволить ему мучиться от жажды. Было бессмысленно считать это наказанием — он не воспримет это как наказание. Анжанет наполнила фруктовым соком большой стакан и вышла наружу, стараясь не расплескать его.
Ногуэра неловко взял стакан и выпил сок. В его прекрасных глазах блестели слезы.
— Няня, — всхлипывал Ногуэра, — спасибо.
Он впервые использовал это слово.
— Пожалуйста, — удивленно ответила она. — Хочешь еще?
— Нет, няня, — ответил он. — Теперь поиграем.
— Больше нет игры. Нет никакой игры.
Он удивленно и недоверчиво улыбнулся.
— Нет никакой игры? Почему?
— Потому что мне надоели твои игры, — резко ответила Анжанет, — не говоря уже о том, что мне крупно повезло, что я осталась в живых.
— Игра прекрасна, — невинно ответил он.
— Нет! — ответила она.
Он улыбнулся и встал. Анжанет хотела бежать, но решение это на секунду запоздало.
— Узы расторгнуты… как у пилота — Вырвался волк.
Она отбивалась, но в его сильном захвате была как в тисках. Улыбаясь, Ногуэра бежал к жилому вагончику, хотя ее кулачки колотили его без перерыва. Он вбежал в вагончик, остановился у постели и бросил на нее Анжанет. Несколькими быстрыми и удивительно целенаправленными движениями мужчина быстро связал женщину.
— Как при игре! — бородатый пилот радовался, прыгая на одной ноге вокруг кровати.
— Оставь меня, чудовище! — придушенно всхлипнула Анжанет.
— Двадцать шесть — конец игре, — с улыбкой сказал он.
Вытащив из ящика полотенце и покрывало, он начал крепче привязывать женщину к койке точно так же, как это происходило, когда игра заканчивалась. Где-то в его мозгу чередой бежали мысли, создавая картину того, что сделал с ним его противник.
— Зеленая лампочка, — удивленно произнес он и указал на контрольную лампочку энергетического обеспечения, светящуюся возле дверного косяка. — Конец. Оставайся на месте.
Боже, подумала Анжанет, что он хочет сделать? Может быть, он хочет ее убить?
Она освободила ногу, напрягла мускулы и ударила мужчину в грудь. Переход от пассивности к активности спас ее, но она этого не знала. Ногуэра опрокинулся, ударился о маленькую печку и сорвал ее с опор. Брызнули искры.
— Конец… — плакал он. — Сиди. — Он вдруг захихикал неестественно долго и высоким голосом.
После этого он поднялся на ноги и, словно не испытывая никакой боли, схватил ее за ногу. На этот раз он чуть не вывернул ей сустав, используя в качестве пут свернутое полотенце.
— Лицо всегда делает мне укол вот сюда, — объяснил он совершенно связно и указал на внутреннюю сторону предплечья, — и я очень сильно устаю. Потом начинается новая игра.
Он взял из кучи посуды вилку и поднял ее. Анжанет отшатнулась и сорвала кожу на суставах, но импровизированные путы выдержали. Мужчина воткнул вилку ей в предплечье, и от боли она потеряла сознание.
— Конец, — сказал Ногуэра, — сиди. Вот бежит волк, волк, волк, — он замолчал и, упав на колени возле неподвижного тела, начал его гладить. Далеко заполночь, когда Ногуэра заснул, Анжанет очнулась, но, увидев, что произошло, не нашла даже сил закричать. Сцена, словно фильм, снова и снова повторялась перед ее глазами. Снаружи взлетел песок, и когда его облако поредело и осело, в нем оказался вертолет, похожий на гигантское насекомое. Из его кабины по стальной лестнице выбрался пилот.
Рэнделл, ее сводный брат. Усталость, истощение, физическая потребность в защите и утешение видения заставили Анжанет перед самым утром вздремнуть.
Шар горящего золота поднялся над вершинами олив. Суковатые стволы фильтровали свет Альфарда, распределяли его и отбрасывали длинные тени на бухту. Это была та же сцена, что и тридцать два дня назад. Анжанет проснулась и — услышала два звука: возбужденный свист своей ручной ссфайрыи гувинта, очень быстро рассекающего утренний воздух. Потом гудение стало громче, приблизилось и понизилось в тоне. Лучи солнца больше не сверкали так сильно, тени прекратили свою игру цветов на потолке жилого вагончика, и поднялось облако песка.
Ротор, прогремев, остановился.
— Рэнделл… — прошептала Анжанет.
Еще никогда в своей жизни она не любила ни одного человека так, как сейчас своего брата. Потом она осознала ситуацию, в которой находилась, и побледнела. Мотор замолк.
Клик!Из кабины упала лестница. Потом — на это, казалось, потребовалась целая вечность — шаги приблизились. Тонкие подошвы сапог Рэнделла, которые она так часто должна была чистить. В этой ситуации на Анжанет нахлынула путаница мыслей и воспоминаний. Шаги прекратились. Шорох плотного пластика на первой ступеньке, потом голос:
— Анжанет, ты спишь? — это был Рэнделл.
— Нет, — вполголоса ответила она. — Входи, но не пугайся.
— Почему я дол… — он стоял у двери.
Если бы Анжанет могла видеть сквозь волосы Ногуэра, она узнала бы широкоплечую фигуру Рэнделла. Под мышкой он держал шлем пилота, а на сгибе руки висело тяжелое оружие. Возле него извивался длинный хвост ссфайры, которая его узнала.
Животное было ростом с него.
— Анжанет!
В голосе Рэнделла были разные чувства: удивление, ужас и ненависть.
— Что все это значит? Что это? Проклятье — он же тебя связал, негодяй!
Рэнделл выронил шлем, прыгнул к постели, но в это мгновение проснулся Ногуэра. Он почувствовал, что его подняли, поставили на ноги, а потом Рэнделл размахнулся. Его рука в серой перчатке устремилась вперед; за этим движением нельзя было уследить, потому что оно было слишком быстрым. Ногуэра с треском ударился о шкаф с припасами.
— Нет — стой! — громко вскрикнула Анжанет. — Оставь, Рэнди!
Ногуэра, шатаясь, поднялся, потряс головой и ощупал ребра.
— Новая игра, — улыбаясь сказал он.
Ногуэра свесил руки по бокам, затем молниеносно подобрал их и оттолкнулся. Как шар, он бросился на Рэнделла, который повернулся так, что тело Ногуэры скользнуло мимо него, а потом могучим ударом выбросил Ногуэру в дверь. Анжанет услышала удар тела о песок и инстинктивно поняла, что Рэнделл оглушил противника.
Рэнделл попеременно то краснел, то бледнел, подходя ближе. Он ударами ноги отшвырнул с пути несколько коробок и при этом случайно нажал на кнопку банки с едой на четырех человек. Банка начала нагреваться. А Рэнделл занялся Анжанет. Сначала он развязал затянутые узлы, полотенец, потом осторожно вытащил вилку двумя смятыми покрывалами и выбросил ее в окно. Тем временем запахло разогретой ветчиной. Анжанет неестественно медленно села и вытянула руки в жесте, который почти разбил сердце Рэнделла. Он обнял женщину, и та заплакала. Плакала она беззвучно, но долго. Почти четверть часа, а он осторожно гладил ее спутанные волосы, спрашивая себя, что произошло. Он ждал, и его ненависть усиливалась с каждой минутой. Рэнделлу было двадцать шесть лет, и ему не с кого было брать пример: жизнь на планете-колонии в первое столетие сурова. После его отца Абрамса эталоном для него была Анжанет.
— Что здесь случилось, девочка? — спросил он наконец.
— Пока еще ничего. Дай мне сигарету.
Он посмотрел ей в глаза, прикрытые вздрагивающими веками и потерявшие свой очаровательный темно-зеленый цвет, молча кивнул и зажег вторую сигарету.
— Я сама не знаю, как все это могло произойти, — сказала женщина после некоторого колебания. — Мне так стыдно… перед тобой, перед собой — и даже перед ним. — Она слабо махнула рукой в сторону двери. — Он просто был тут.
— Я видел это, — ответил Рэнделл и пристально посмотрел на нее. — Расскажи обо всем с самого начала.
Она уныло усмехнулась.
— Это скверная история, Рэнди! — предупредила она его. — И не было никого, кто помог бы мне. Никто не пришел, никто не заметил моих ракет, никто не посетил меня — и я не могла убежать, даже если бы хотела.
Потом она рассказала ему все. Она говорила и говорила, словно могла при этом освободиться от всех кошмаров этого времени, без предупреждения и ничего не скрывая, а когда закончила, то увидела, что Рэнделл молчит, дрожа от поднимающейся ярости.
— Ты ни в чем не виновата, и тебе никто ничего не сделает. Вы должны были оставить пилота в его спасательной капсуле; но вы с Роблесом ничего же не знали. Уже в течение нескольких десятилетий никто на космодроме не видел ни одного пилота, даже начальник космопорта. Эти люди оставались в корабле, и им не нужно было выходить… Только дьявол знает почему. И вот один из них сейчас лежит снаружи, на песке.
— Ты его убил? — спросила она тихо.
Он пожал плечами.
— Что же будет?
Он встал, и теперь Анжанет пожала плечами.
— Не знаю. Мы как можно быстрее должны доставить его к властям. Разве они не искали корабль?
— Конечно, искали, но не нашли, — ответил он с короткой усмешкой. — Найти в круге диаметром четырнадцать тысяч километров корабль, тень от которого в середине дня не больше двадцати—тридцати метров! Кроме того, у них для этого не хватает людей и машин, а у корабля нет пеленгатора, потому что такая авария никогда раньше не случалась.
Он вынул из кобуры свой длинноствольный игольный пистолет и взвесил в руке. Затем отстегнул магазин, с удовлетворением проверил его и снова поставил на место.
— Что ты хочешь сделать, Рэнделл? — испуганно спросила Анжанет.
— Ничего такого, о чем ты подумала, — усмехнулся он коротко.
— Я хочу только быть уверенным, что твой Ромео больше не нападет на меня. В конце концов обычные люди после такого удара остаются лежать, а он встал.
Возле него свистнула ссфайра. Животное лежало на полу, а его мохнатый хвост извивался в воздухе. Но вот кончик хвоста обвился вокруг запястья Рэнделла, и животное, вращаясь по его оси, поднялось вверх. Рэнделл взял шар в руки и постучал каменно-твердой оболочкой по краю стола. Животное нежно застрекотало. Держа его на руках, Рэнделл вышел наружу. Медленно прошли две или три секунды, затем тишину нарушил шум схватки. Потом последовал глухой удар.
— Все в порядке, космонавт, — произнес тихим, дрожащим от ярости голосом Рэнделл, — если вы хотите именно этого… Вот мое оружие. Сражайтесь!
Тяжелый предмет упал на песок. Когда Анжанет, бросившаяся к двери, выглянула наружу, перед ней во всех подробностях открылась сцена. Никогда в жизни она не забудет, что произошло здесь сейчас. Ссфайра свистела громко и протяжно. Она чуяла смерть.
7
Когда минут через пятнадцать Рено с помощниками, адвокатом и обвинителем снова вошли в зал суда, публика встала. Свет в окошках кристалла сменился на холодно-синий. Поднялся Тьерри фон Найвард.
— Ваша честь?
Рено взглянул на обвинителя и коротко кивнул.
— Да?
— Обвинение хочет произнести заключительную речь.
Рыцарь Рено де Божу уже отдохнул; его морщинистое лицо было неестественно спокойным и рассудительным. Его час еще не пришел.
— Пожалуйста, — ответил он.
Объективы камеры нацелились на голову Тьерри. Миллионы зрителей отметили необычную серьезность этого человека, и, когда он заговорил, воцарилась мертвая тишина.
— Ваша честь, — сказал Тьерри, — высокий суд, уважаемые зрители и слушатели. Прежде чем представительство обвинения вашего ведомства выполнит свои обязанности, а именно, потребовать наказания для обвиняемого на этом процессе, я должен начать издалека и описать основания, которые в конце концов привели к этому процессу. Сейчас 2236 год. Уже двести лет совершаются межзвездные полеты. В течение всего этого времени картографические корабли все дальше проникали в Галактику, открывали земноподобные планеты и овладевали ими. Потом прибывали группы исследователей, а после них — поселенцы. В течение ста девяноста лет уже заселены несколько десятков планет. И именно в этом заключается безумие.
Это чудо, что их смогли заселить, потому что Вселенная, космос, пустота, пространство… как бы вы это ни называли, слишком велики для людей. Она не хочет и наказывает их. Именно поэтому, если полет длится более десяти дней, все поселенцы находятся в спящем состоянии от старта до финиша. Конечно, люди могут выдержать некоторые полеты внутри Солнечной системы и отдельные межзвездные перелеты тоже.
И люди становятся пилотами, которым мы все удивляемся. Эти люди спокойны, уравновешенны и обладают невероятной душевной стабильностью.
Сверкающая серебристая голова старого судьи медленно повернулась в другом направлении. Там теперь стоял Гилберт Т’Гластонбери с поднятой рукой. На его лице было выражение гнева.
Рено кончиком карандаша постучал по пульту, и Тьерри мгновенно прервал свои высказывания, вопросительно подняв брови.
— Прошу вас, господин обвинитель, ненадолго прервать свою речь, — сказал Рено резким голосом. — Я думаю, у защиты есть возражения. Т’Гластонбери!
— У меня есть возражение, ваша честь.
— Пожалуйста, вносите его.
Среди публики возникло заметное беспокойство. Теле- и радиокомментаторы в своих стеклянных кабинках высоко над головами людей казались поражены. Т’Гластонбери выпрямился и откашлялся.
— До сих пор обвинение отказывалось заниматься этим делом, — сказал он. — Я прошу больше не занимать наше время открытиями, которых не существует. Каждый знает историю космических перелетов, и никому не надо рассказывать о ней. Кроме того, час назад я обратил внимание на то, что возникла новая точка зрения — и это нужно принять во внимание.
Рено уставился на Т’Гластонбери. В усталых глазах старика светился ледяной холод. Старческая рука, вся в серебряных кольцах, спокойно лежала на пульте. Он решил возразить защитнику.
— Прошу вас, — произнес он, — выслушайте меня и будьте внимательны, защитник Т’Гластонбери. Я уже тридцать лет занимаюсь только тем, что защищаю закон, и мне это, кажется, удается, иначе я не сидел бы здесь. Может быть, вы намереваетесь учить меня ведению дела согласно законам Империи?
Т’Гластонбери побледнел и обеими руками сжал гранит своего пульта. Камень был холодным.
— Ни в коем случае, ваша честь… — ответил он.
Рено тотчас же продолжил:
— Обычно считается общественным долгом дать возможность высказаться своему собеседнику, даже если он является незакончившим обучение подростком. Мы все здесь собеседники, господа. Я, Рено, вы, Тьерри, и вы, Т’Гластонбери. Я предлагаю попытаться сохранить стиль Верховного Трибунала Земли — пусть это и нелегко. А ваши возражения я понял и приму их во внимание так же, как принимают во внимание все возражения обвинения. Продолжайте, господин обвинитель, вас больше не будут прерывать. Для некоторых вещей нужно время; спешка губительна, — примирительно произнес Рено. А вы садитесь, господин защитник. Мы все внимательно слушаем то, что хочет сообщить нам обвинение.
— Прошу вас, Найвард.
Пока обвинитель продолжал свою прерванную речь, камера была направлена на лицо защитника. Несмотря на включенный климатизатор кристаллического купола, на лбу его блестели мелкие капельки пота, а лицо побледнело.
— Я коротко скажу о том, — громко сказал Тьерри, — что у нас из пятисот восемнадцати межзвездных кораблей, имеющихся в распоряжении Империи, в 2144 году было потеряно восемнадцать кораблей. Они просто исчезли, а точнее, взорвались со всем грузом, со всеми людьми, спящими в запечатанных капсулах, чья жизнь поддерживалась искусственным питанием. С кораблями погибли также пилоты, мужчины, обучение которых стоило Империи два миллиона межзвездных долларов за пилота. Оставался только маленький шарик, рассказывающий нам, что происходило в минуты гибели. Что произошло? Если выразиться просто — пилот сходил с ума. Он превращался в воющее, дрожащее существо; слабоумное животное, без разбора крушившее аппаратуру и разрушающее корабль неправильными переключениями. До сегодняшнего дня это происходило сорок раз. Сорок пилотов, триста восемьдесят девять человек, которыми были заполнены трюмы сорока кораблей… все потеряно. Потому что пилот сходил с ума? Сегодня мы об этом знаем. Со времени первых тренировочных полетов у людей зарождался невроз. Они не переносили этого чувства, чувства абсолютного одиночества, потому что ни один человек нигде так не одинок, как пилот в парапространстве. Не существует никаких параллелей. Чувство невероятной тишины… Каждый корабль полон самой новейшей техники, которая по большей части работает бесшумно. Переключение тумблера или движение рычага в полной тишине подобно выстрелу из пистолета, и это каждый раз действует на нервы пилота. А также звезды, сияющие на экранах. Без них пилот не может вести корабль, без них не может обойтись даже самый сложный кибермозг. Эти звёзды, газовые туманности, голубые волокна тумана, звездные острова и, кроме всего прочего, еще и чернота, пустота… все это действует как гигантский пресс, вжимающий пилота в форму, подобную ему самому.
И примерно через восемь лет разумный человек меняется. Он сходит с ума. Происходит множество драм, о которых мы прочитали с магнитных лент выброшенных шаров с радиопеленгаторами. Мужчины, собрав последние остатки самообладания, пытаются выползти из рубки управления и достигают высшей точки криза в коридоре: они бросаются к реактору, представляющему из себя огромную опасность, и взрывают его, а вместе с ним и весь корабль. Или разрушают рубку управления, или стреляют в себя из служебного оружия, и неуправляемый корабль мчится на какое-нибудь солнце. Сорок раз… сорок кораблей, гордость торгового флота Земли. Мы создали «вторую инквизицию» и пытаемся обосновать это. Произошло несколько случаев саботажа, но были очень быстро устранены, а наши психологи каждый раз придумывают новые мероприятия по оказанию помощи. Мы даем пилотам вторых пилотов, но они оба сходят с ума и сначала крушат корабль, а потом убивают друг друга. Мы воспроизводим звуки и демонстрируем фильмы, которые помогают задержать криз на год. Но все равно, рано или поздно, корабль взрывается.
Мы меняли пилотов, что было особенно болезненно, ибо эти люди срастались со своими кораблями. Время и напряжение перемены лишь отодвигали криз одиночества. Один из врачей придумал точное определение: синдром одинокого человека. Оно очень точно определяло ситуацию. Но была и другая трудность — нехватка пилотов. Только немногие годились для этой профессии и тех лишений, которые она с собой несла. В конце концов мы больше не могли найти подходящих людей, и корабли были вынуждены лежать. А от этого зависит жизнь колоний и их выживание, что для колонистов одно и то же.
Так что корабли продолжали мчаться сквозь пространство, опасные, как бомбы с запущенным часовым механизмом. Теперь мы могли частично заменять пилотов новыми людьми, которые получали самое полное образование, какое мы только могли им дать. Это была последняя надежда человечества. Я, вероятно, увижу множество удивленных лиц, когда скажу… Нет, позднее.
Перейдем к слушанию дела. Преступление — это убийство. Убийство одного из космических пилотов. За убийство не может быть никакого прощения, уклонения, понимания.
А теперь об обстоятельствах. Вы знаете обстоятельства этого деяния. Обвиняемый признался и сказал, что не хочет опровергать это признание. Эти более чем путаные обстоятельства заставляют меня выдвинуть следующее требование.
Мое обвинение гласит: «В равной мере виновны как ведомство Империи, так и обвиняемый. Пятьдесят на пятьдесят».
В зале поднялась суматоха.
Присутствующие вскакивали, образовывали маленькие группки и начинали громко и горячо дискутировать. Рыцарь Рено, неподвижно замерев, сидел на месте. Тьерри, буквально пронзивший капитана взглядом, заметил намек на хорошо скрытую улыбку. Так, улыбается человек, находящийся на пороге смерти. Губы и рот Тьерри пересохли, и он, взяв стакан с водой, осушил его. Потом стал ждать конца суматохи. Рено начал нажимать на маленькую белую кнопку перед собой, делая определенные промежутки.
Два серебристо-белых робота очнулись от своего пассивного оцепенения, быстро подошли к барьеру и заговорили. Их динамики были переключены на синхронное воспроизведение, так что оба голоса сливались в один. Очень громко и на частоте, без труда перекрывающей любой шум, машины сказали:
— Суд просит вас снова сесть и успокоиться. Кроме того, он просит не оскорблять недостойным поведением Здание Суда. Прошу вас, господа, успокойтесь.
Им пришлось повторять это до тех пор, пока наконец снова не воцарилась тишина.
Рыцарь Рено коротко улыбнулся и нажал на кнопку. Роботы повернулись и возвратились на свое место.
— Продолжайте, Тьерри, — приказал Рено.
— Обвиняемый должен подвергнуться наказанию, потому, что он совершил убийство. Мы знаем, что по закону существует чисто необходимая оборона, но он должен был понять, что в данном случае речь идет не о необходимости обороны, а об убийстве.
Империя тоже должна быть наказана за допущенное нарушение обязанности проинформировать обо всем своих граждан. Каждый из нас знает, что существуют космические пилоты. Каждый из нас знает, что они являются собственностью правительства и что каждое нападение на них является тяжким преступлением, ибо направлено против самой Империи.
Но эта Империя до сегодняшнего дня забывала сказать нам, что космические пилоты обладают особым статусом. Они получили его не потому, что являются личностями и их обучение своеобразно и дорого стоит, а по другим причинам. Эти основания я охотно позволю изложить Председателю Высокого Трибунала, Рыцарю, капитану Рено де Вожу. Но как представитель обвинения я требую пожизненной ссылки обвиняемого — ссылки на Исат.
— Ваша честь?
Рено взглянул на обвинителя и коротко кивнул.
— Да?
— Обвинение хочет произнести заключительную речь.
Рыцарь Рено де Божу уже отдохнул; его морщинистое лицо было неестественно спокойным и рассудительным. Его час еще не пришел.
— Пожалуйста, — ответил он.
Объективы камеры нацелились на голову Тьерри. Миллионы зрителей отметили необычную серьезность этого человека, и, когда он заговорил, воцарилась мертвая тишина.
— Ваша честь, — сказал Тьерри, — высокий суд, уважаемые зрители и слушатели. Прежде чем представительство обвинения вашего ведомства выполнит свои обязанности, а именно, потребовать наказания для обвиняемого на этом процессе, я должен начать издалека и описать основания, которые в конце концов привели к этому процессу. Сейчас 2236 год. Уже двести лет совершаются межзвездные полеты. В течение всего этого времени картографические корабли все дальше проникали в Галактику, открывали земноподобные планеты и овладевали ими. Потом прибывали группы исследователей, а после них — поселенцы. В течение ста девяноста лет уже заселены несколько десятков планет. И именно в этом заключается безумие.
Это чудо, что их смогли заселить, потому что Вселенная, космос, пустота, пространство… как бы вы это ни называли, слишком велики для людей. Она не хочет и наказывает их. Именно поэтому, если полет длится более десяти дней, все поселенцы находятся в спящем состоянии от старта до финиша. Конечно, люди могут выдержать некоторые полеты внутри Солнечной системы и отдельные межзвездные перелеты тоже.
И люди становятся пилотами, которым мы все удивляемся. Эти люди спокойны, уравновешенны и обладают невероятной душевной стабильностью.
Сверкающая серебристая голова старого судьи медленно повернулась в другом направлении. Там теперь стоял Гилберт Т’Гластонбери с поднятой рукой. На его лице было выражение гнева.
Рено кончиком карандаша постучал по пульту, и Тьерри мгновенно прервал свои высказывания, вопросительно подняв брови.
— Прошу вас, господин обвинитель, ненадолго прервать свою речь, — сказал Рено резким голосом. — Я думаю, у защиты есть возражения. Т’Гластонбери!
— У меня есть возражение, ваша честь.
— Пожалуйста, вносите его.
Среди публики возникло заметное беспокойство. Теле- и радиокомментаторы в своих стеклянных кабинках высоко над головами людей казались поражены. Т’Гластонбери выпрямился и откашлялся.
— До сих пор обвинение отказывалось заниматься этим делом, — сказал он. — Я прошу больше не занимать наше время открытиями, которых не существует. Каждый знает историю космических перелетов, и никому не надо рассказывать о ней. Кроме того, час назад я обратил внимание на то, что возникла новая точка зрения — и это нужно принять во внимание.
Рено уставился на Т’Гластонбери. В усталых глазах старика светился ледяной холод. Старческая рука, вся в серебряных кольцах, спокойно лежала на пульте. Он решил возразить защитнику.
— Прошу вас, — произнес он, — выслушайте меня и будьте внимательны, защитник Т’Гластонбери. Я уже тридцать лет занимаюсь только тем, что защищаю закон, и мне это, кажется, удается, иначе я не сидел бы здесь. Может быть, вы намереваетесь учить меня ведению дела согласно законам Империи?
Т’Гластонбери побледнел и обеими руками сжал гранит своего пульта. Камень был холодным.
— Ни в коем случае, ваша честь… — ответил он.
Рено тотчас же продолжил:
— Обычно считается общественным долгом дать возможность высказаться своему собеседнику, даже если он является незакончившим обучение подростком. Мы все здесь собеседники, господа. Я, Рено, вы, Тьерри, и вы, Т’Гластонбери. Я предлагаю попытаться сохранить стиль Верховного Трибунала Земли — пусть это и нелегко. А ваши возражения я понял и приму их во внимание так же, как принимают во внимание все возражения обвинения. Продолжайте, господин обвинитель, вас больше не будут прерывать. Для некоторых вещей нужно время; спешка губительна, — примирительно произнес Рено. А вы садитесь, господин защитник. Мы все внимательно слушаем то, что хочет сообщить нам обвинение.
— Прошу вас, Найвард.
Пока обвинитель продолжал свою прерванную речь, камера была направлена на лицо защитника. Несмотря на включенный климатизатор кристаллического купола, на лбу его блестели мелкие капельки пота, а лицо побледнело.
— Я коротко скажу о том, — громко сказал Тьерри, — что у нас из пятисот восемнадцати межзвездных кораблей, имеющихся в распоряжении Империи, в 2144 году было потеряно восемнадцать кораблей. Они просто исчезли, а точнее, взорвались со всем грузом, со всеми людьми, спящими в запечатанных капсулах, чья жизнь поддерживалась искусственным питанием. С кораблями погибли также пилоты, мужчины, обучение которых стоило Империи два миллиона межзвездных долларов за пилота. Оставался только маленький шарик, рассказывающий нам, что происходило в минуты гибели. Что произошло? Если выразиться просто — пилот сходил с ума. Он превращался в воющее, дрожащее существо; слабоумное животное, без разбора крушившее аппаратуру и разрушающее корабль неправильными переключениями. До сегодняшнего дня это происходило сорок раз. Сорок пилотов, триста восемьдесят девять человек, которыми были заполнены трюмы сорока кораблей… все потеряно. Потому что пилот сходил с ума? Сегодня мы об этом знаем. Со времени первых тренировочных полетов у людей зарождался невроз. Они не переносили этого чувства, чувства абсолютного одиночества, потому что ни один человек нигде так не одинок, как пилот в парапространстве. Не существует никаких параллелей. Чувство невероятной тишины… Каждый корабль полон самой новейшей техники, которая по большей части работает бесшумно. Переключение тумблера или движение рычага в полной тишине подобно выстрелу из пистолета, и это каждый раз действует на нервы пилота. А также звезды, сияющие на экранах. Без них пилот не может вести корабль, без них не может обойтись даже самый сложный кибермозг. Эти звёзды, газовые туманности, голубые волокна тумана, звездные острова и, кроме всего прочего, еще и чернота, пустота… все это действует как гигантский пресс, вжимающий пилота в форму, подобную ему самому.
И примерно через восемь лет разумный человек меняется. Он сходит с ума. Происходит множество драм, о которых мы прочитали с магнитных лент выброшенных шаров с радиопеленгаторами. Мужчины, собрав последние остатки самообладания, пытаются выползти из рубки управления и достигают высшей точки криза в коридоре: они бросаются к реактору, представляющему из себя огромную опасность, и взрывают его, а вместе с ним и весь корабль. Или разрушают рубку управления, или стреляют в себя из служебного оружия, и неуправляемый корабль мчится на какое-нибудь солнце. Сорок раз… сорок кораблей, гордость торгового флота Земли. Мы создали «вторую инквизицию» и пытаемся обосновать это. Произошло несколько случаев саботажа, но были очень быстро устранены, а наши психологи каждый раз придумывают новые мероприятия по оказанию помощи. Мы даем пилотам вторых пилотов, но они оба сходят с ума и сначала крушат корабль, а потом убивают друг друга. Мы воспроизводим звуки и демонстрируем фильмы, которые помогают задержать криз на год. Но все равно, рано или поздно, корабль взрывается.
Мы меняли пилотов, что было особенно болезненно, ибо эти люди срастались со своими кораблями. Время и напряжение перемены лишь отодвигали криз одиночества. Один из врачей придумал точное определение: синдром одинокого человека. Оно очень точно определяло ситуацию. Но была и другая трудность — нехватка пилотов. Только немногие годились для этой профессии и тех лишений, которые она с собой несла. В конце концов мы больше не могли найти подходящих людей, и корабли были вынуждены лежать. А от этого зависит жизнь колоний и их выживание, что для колонистов одно и то же.
Так что корабли продолжали мчаться сквозь пространство, опасные, как бомбы с запущенным часовым механизмом. Теперь мы могли частично заменять пилотов новыми людьми, которые получали самое полное образование, какое мы только могли им дать. Это была последняя надежда человечества. Я, вероятно, увижу множество удивленных лиц, когда скажу… Нет, позднее.
Перейдем к слушанию дела. Преступление — это убийство. Убийство одного из космических пилотов. За убийство не может быть никакого прощения, уклонения, понимания.
А теперь об обстоятельствах. Вы знаете обстоятельства этого деяния. Обвиняемый признался и сказал, что не хочет опровергать это признание. Эти более чем путаные обстоятельства заставляют меня выдвинуть следующее требование.
Мое обвинение гласит: «В равной мере виновны как ведомство Империи, так и обвиняемый. Пятьдесят на пятьдесят».
В зале поднялась суматоха.
Присутствующие вскакивали, образовывали маленькие группки и начинали громко и горячо дискутировать. Рыцарь Рено, неподвижно замерев, сидел на месте. Тьерри, буквально пронзивший капитана взглядом, заметил намек на хорошо скрытую улыбку. Так, улыбается человек, находящийся на пороге смерти. Губы и рот Тьерри пересохли, и он, взяв стакан с водой, осушил его. Потом стал ждать конца суматохи. Рено начал нажимать на маленькую белую кнопку перед собой, делая определенные промежутки.
Два серебристо-белых робота очнулись от своего пассивного оцепенения, быстро подошли к барьеру и заговорили. Их динамики были переключены на синхронное воспроизведение, так что оба голоса сливались в один. Очень громко и на частоте, без труда перекрывающей любой шум, машины сказали:
— Суд просит вас снова сесть и успокоиться. Кроме того, он просит не оскорблять недостойным поведением Здание Суда. Прошу вас, господа, успокойтесь.
Им пришлось повторять это до тех пор, пока наконец снова не воцарилась тишина.
Рыцарь Рено коротко улыбнулся и нажал на кнопку. Роботы повернулись и возвратились на свое место.
— Продолжайте, Тьерри, — приказал Рено.
— Обвиняемый должен подвергнуться наказанию, потому, что он совершил убийство. Мы знаем, что по закону существует чисто необходимая оборона, но он должен был понять, что в данном случае речь идет не о необходимости обороны, а об убийстве.
Империя тоже должна быть наказана за допущенное нарушение обязанности проинформировать обо всем своих граждан. Каждый из нас знает, что существуют космические пилоты. Каждый из нас знает, что они являются собственностью правительства и что каждое нападение на них является тяжким преступлением, ибо направлено против самой Империи.
Но эта Империя до сегодняшнего дня забывала сказать нам, что космические пилоты обладают особым статусом. Они получили его не потому, что являются личностями и их обучение своеобразно и дорого стоит, а по другим причинам. Эти основания я охотно позволю изложить Председателю Высокого Трибунала, Рыцарю, капитану Рено де Вожу. Но как представитель обвинения я требую пожизненной ссылки обвиняемого — ссылки на Исат.