— Мистер, — сказал Блэйк. — Не знаю, для чего вам нужен этот керосин, но уверен, не для того, чтобы летать. К тому же, я могу спорить, что эта штука никогда не взлетит.
   — Мсье Блэйк, — сказал Деверо, вклинившись между ними, — этот человек может ошибаться, но я уверен, что он не лжец. Он отвечает за свои слова. Нам нужны такие люди. Если он не использует это парафиновое масло, мы отдадим его на кухню. Тут мы ничего не теряем. Но мы должны дать ему шанс показать свои возможности. И если хотя бы часть того, что он утверждает, правда, возможно, перед нами человек с машиной, который покончит с Бруно Кайзерлингом.
   Блэйк недовольно отошел в сторону.
   — Но если ты решил подшутить над нами, тоща не обижайся.
   — Вот увидишь, — сказал ему Фармен и повернувшись к Деверо добавил: — Керосин должен быть высокого качества. Самый лучший, который вы только сможете достать. — Двигатели самолета могут при необходимости сжигать керосин, но керосин для горючего, это все равно, что древесный спирт для приготовления мартини. Просто лучше керосина он вряд ли что мог достать в 1918 году. — Затем нам придется отфильтровать его.
   — Мсье, — сказал Деверо. — У нас только один сорт парафинового масла. Либо это керосин, либо нет.
   Два дня спустя, когда они еще ждали, когда привезут керосин, Блэйк провез его на двухместном самолете, чтобы показать окрестности. Видимость была хорошая, лишь возле линии фронта виднелась небольшая дымка. Фармену это было не очень-то и нужно, простым глазом он увидел гораздо меньше, чем на экране «Пика-Дона». Но на экране не заметишь вырытых окопов и немецких аэродромов. Так что полезно посмотреть на них с воздуха. Фармену одолжили летную форму, и они полетели.
   Самолет был похож на неуклюжего деревянного змея — доисторическая модель Р-38. Два тарахтящих мотора были установлены между верхними и нижними крыльями по обе стороны гондолы. Хвостовое оперение крепилось при помощи деревянного каркаса. Самолет выглядел довольно хрупкой конструкцией. Однако все крепко держалось на своих местах, когда он понесся по полю, как детская коляска, пущенная с горки. После нескольких прыжков по земле он наконец взлетел, хотя трудно было поверить, что такой скорости было достаточно, чтобы оторваться от земли. Порыв ветра ударил Фармену в лицо. Он поспешно нацепил очки. Им понадобилась целая вечность, чтобы подняться на высоту шесть тысяч футов. Набрав высоту, Блэйк перестал двигаться по спирали и направил аэроплан на восток. Воздух, казалось, был полон горок и ям, по которым трясся аэроплан. Он то и дело срывался в воздушные ямы. В животе у Фармена образовался комок.
   Его тошнит? Этого просто не могло быть. Все что угодно, но только не это. Он был опытным летчиком и налетал более десяти тысяч часов. Его не могло тошнить. Он сглотнул слюну и крепко уцепился руками за сиденье.
   Блэйк, сидящий в передней кабине, что-то кричал ему, указывая рукой вниз. Фармен повернул голову. Поток воздуха чуть не сорвал с него очки. Далеко внизу, как на диораме, виднелась сеть вырытых окопов, кривыми линиями тянувшаяся по голой земле. Все пространство между ними было усеяно воронками и напоминало лунный ландшафт.
   Аэроплан летел вдоль реки. Окопы тянулись с холмов на юге, пересекали реку и продолжались на другой стороне до самых гор. Впереди над немецкими окопами появились черные дымки — это спазматически стреляла противовоздушная артиллерия. Блэйк развернул самолет в южном направлении, что-то кричал через плечо про швейцарскую границу. Немцы прекратили стрельбу.
   Он без труда узнает линию фронта, решил Фармен. Он попытался сказать об этом Блэйку, но ветер уносил слова прочь. Он наклонился, чтобы похлопать его по плечу. Что-то ударило его по рукаву.
   Он посмотрел на него. В плотном материале зияла дыра, но откуда она могла взяться? И непонятно почему, Блэйк стал пикировать. Горизонт опрокинулся.
   — Стреляй! — заорал Блэйк.
   Позади кабины Фармена крепился пулемет, но в тот момент Фармен никак не мог сообразить, чего от него хочет Блэйк. Затем над ними скользнула тень самолета. Он пролетел так низко над его головой, что шум его двигателей был сильнее, чем шум моторов их аэроплана. Фармен увидел, как на него смотрит немецкий летчик. Его глаза были скрыты очками, а губы плотно сжаты. Блэйк так резко развернул аэроплан, что Фармена вдавило в сидение. Он потерял из виду немецкий самолет. Затем он увидел его снова — тот шел прямо на них.
   Самолет был фиолетового цвета с белыми полосками на крыльях и хвостовом оперении. Рядом с носом немецкого самолета заблестели огоньки, и Фармен услышал, как что-то похожее на капли дождя забарабанило по верхнему крылу рядом с ним.
   — Стреляй! — снова заорал Блэйк. Теперь он резко бросил самолет вверх. Они выровнялись и развернулись в обратную сторону. Немецкий самолет летел над ними. — Стреляй же!
   В него чуть не попали. Невообразимо! Это просто не могло случиться. Но Фармену некогда было размышлять над этим. Развернувшись, он взялся за ручки пулемета неизвестной конструкции. В жизни он не стрелял из подобного оружия. Интуитивно он нащупал спусковой крючок. Пулемет застрочил и вырвался у него из рук. Он поискал в небе фиолетовый аэроплан. Его нигде не было видно. Блэйк совершил еще один головокружительный маневр, и тут он заметил, что за ними следуют три самолета. Впереди летел аэроплан с белыми полосами.
   Фармен развернул пулемет и направил его на первый самолет. Затем нажал на гашетку. Трассирующая очередь прошла под немцами, далеко от самолета.
   Фармена никогда не учили стрелять из пулеметов во время воздушного боя. В сражении участвовали системы наведения, компьютеры, ракеты С головками самонаведения, а не допотопные хлопушки калибра 0,30. Он поднял ствол повыше и дал еще одну очередь. Все равно слишком низко. Немец приближался. У пулемета не было никакого прицела, не говоря уже о системе захвата цели. Фармен боролся с неудобным оружием, стараясь направить ствол прямо на немецкий самолет. Это должно было быть легко, но у него почему-то ничего не получалось. Немец был уже совсем рядом. Фармен израсходовал все патроны, так ни разу и не задев вражеский аэроплан. Ему понадобилась целая вечность, чтобы установить новую ленту. Блэйк в это время выписывал невероятные акробатические фигуры, стараясь уйти от огня противника.
   Пулей оторвало кусок обшивки прямо под локтем Фармена. Пулемет снова был готов к стрельбе, и Фармен выпустил очередь по немцу, когда тот пролетел над правым рулем их аэроплана. Руль разлетелся в щепки. Немец ушел вправо, набрал несколько футов высоты, развернулся и вновь пошел на них. Его пулемет строчил, не переставая. Оглядевшись, он увидел, что немец исчез. Обрывки руля болтались на ветру.
   — Где? — спросил он. Он хотел спросить, где находится немец, но не мог задать такой сложный вопрос.
   — Смылся, — заорал в ответ Блэйк. — Появились друзья. Смотри.
   Фармен посмотрел туда, куда указывал рукой Блэйк. В пятистах футах над ними ровным строем летели пять «ныопоров». Затем их ведущий помахал крыльями, и самолеты повернули на восток. Фармен увидел, что они летят над полем боя ровно и спокойно, лишь слегка покачиваясь на воздушных потоках.
   — Ты в порядке? — спросил Блэйк.
   — Думаю, да, — ответил Фармен. Но когда их аэроплан подхватил нисходящий поток воздуха, ему внезапно стало плохо. В животе у него образовался ком, и ему едва хватило времени перегнуться через борт, когда его вырвало. Он все еще был в таком положении, держась за борт обеими руками, когда Блэйк сделал круг над аэродромом и посадил аэроплан на три колеса. Все, о чем сейчас мог думать Фармен, так это когда в последний раз в мире летчики сажали самолет на три точки.
   Он не хотел признаваться — даже самому себе — что у него была воздушная болезнь. Но понемногу он отошел, и земля перестала качаться у него под ногами. Внезапно он почувствовал страшный голод. Блэйк вернулся из столовой, неся в руках кусок черного хлеба, и открытую консервную банку с паштетом. Они пошли в домик за ангаром. Анри дал Блэйку бутылку домашнего вина и два стакана. Поставив все это на стол, они принялись намазывать хлеб паштетом.
   — Он хотел убить нас, — сказал Фармен. Эта мысль только сейчас пришла ему в голову. — Он хотел убить нас.
   Блэйк отрезал себе еще кусок хлеба.
   — Конечно… Я бы тоже его убил, если бы мне предоставилась такая возможность. Тут нет ничего личного. Хотя, вынужден признать, я не ждал, что он сегодня появится. Они не часто летают в этом районе. Но… — Его лицо исказила гримаса. — Трудно предугадать его действия.
   — Его?
   Блэйк перестал жевать и нахмурился.
   — Ты же знаешь, кто это был, не так ли?
   Мысль о том, что после такой короткой встречи можно узнать противника, показалась Фрэнку довольно странной. Он шевелил губами, он не мог произнести ни слова.
   — Это был Бруно Кайзерлинг, — сказал Блэйк. — Только у него аэроплан такого цвета.
   — Я доберусь до него, — прошептал Фармен.
   — Легко сказать, — ответил Блэйк. На его лице появилась кривая усмешка. — К тому же тебе не мешало бы потренироваться в стрельбе из пулемета.
   — Я доберусь до него, — повторил Фармен, сжав кулаки так, что костяшки пальцев побелели.
   На следующий день пошел дождь. Огромные темные облака висели низко над землей, обрушивая на нее потоки воды. Все полеты были отменены, и летчики сидели в домике за ангаром, попивая вино и слушая, как капли дождя барабанят по крыше. Проснувшись утром и услышав шум дождя, Фармен надел плащ и пошел проверить «Пика-Дон». Он стоял укрытый брезентом, и дождь не мог причинить ему вреда.
   Кроме Деверо, Блэйк был единственным человеком, с которым Фармен мог разговаривать. Другие пилоты знали по-английски несколько слов. После скудного обеда вместо питейного заведения Блэйк отвел его в один из ангаров. Там в углу стояли деревянные ящики с патронами и пулеметными лентами. Блэйк научил Фармена, как заряжать ленты и осматривать патроны. Он вручил Фармену приспособление, в которое мог войти только хороший патрон без брака, и следующие несколько часов они только и занимались тем, что проверяли патроны и снаряжение пулеметных лент. Работа была скучной и монотонной. Все патроны были похожи друг на друга. Бракованные встречались очень редко.
   — Ты всегда занимаешься этим сам? — спросил Фармен, осматривая свои черные от работы руки. Он не привык к такого рода работе.
   — Если у меня есть такая возможность, — ответил Блэйк. — И так пулемет часто заедает. Когда Кайзерлинг выписывает над тобой круги, ты можешь рассчитывать на пулемет, мотор и крылья. И если что-нибудь из этого откажет — то ты пропал. А до земли далеко.
   Фармен промолчал. Дождь стучал по крыше. В другом конце ангара работали механики.
   — Как ты попал сюда? — наконец спросил он. — Зачем это тебе?
   Блэйк отложил пулеметную ленту. Он посмотрел на Фармена.
   — Повтори еще раз. Только помедленнее.
   — Это французская эскадрилья. А ты американец. Что ты здесь делаешь?
   Блэйк хмыкнул.
   — Как что? Сражаюсь с немцами.
   Фармен не мог понять, шутит ли Блэйк или же говорит серьезно.
   — Это понятно. Но почему с французами?
   Блэйк проверил патрон и заправил его в ленту. Потом взял другой.
   — Я не захотел, чтобы меня перевели в американскую эскадрилью, когда они стали прибывать сюда. Им давали самолеты, на которых не хотели летать ни французы, ни англичане. А я привык уже к своему самолету. — Он засунул патрон в ленту.
   — Я не это имел в виду, — сказал Фармен. — Ты приехал сюда еще до того, как Америка вступила в войну, так?
   — Да, в шестнадцатом году.
   — Это я и хотел сказать. Почему ты помогаешь Франции? — Фармен не понимал, зачем американцу понадобилось сражаться за королевство «великого Шарля». — Тебя ведь это не касается. Зачем ты здесь?
   Блэйк продолжал проверять патроны.
   — Мне кажется, что меня это касается. Как и всех остальных. Немцы развязали эту войну. Если мы покажем, что против войны выступает весь мир, то больше войн никогда не будет. Я этого хочу. Это будет последняя война в истории человечества.
   Фармен снова принялся проверять патроны.
   — Слишком не надейся. — Что он еще мог сказать Блэйку. Дождь продолжал барабанить по крыше, а казалось, что это играет военный марш.
   Двумя днями позже три грузовика с шумом подъехали к ангарам. Они привезли горючее для эскадрильи и двадцать столитровых бочек с керосином, который сначала по ошибке выгрузили возле кухни.
   Фармен сконструировал примитивный фильтр грубой очистки. В керосине было полно сора. Для этого он сложил в несколько раз кусок парашютного шелка и заставил механиков выскоблить до чистоты пустые бочки из-под бензина. Он испробовал свой фильтр, очистив ведро керосина. Процедура продолжалась мучительно долго, и отфильтрованный керосин ни по виду, ни по запаху не отличался от исходного продукта. Залив керосин в бак, он запустил двигатель, и тот заработал на малых оборотах. И снова, как он потом проверил, ни один инжектор не засорился.
   Он принялся фильтровать керосин и занимался этим два дня. Ему помогал механик, но фармен не слишком доверял ему, потому что тот вряд ли мог понять, насколько качество топлива важно для работы двигателей. Да и откуда он мог это знать в то время. Один раз подошел Деверо, проверил исходный материал и отфильтрованный керосин и ушел, не сказав ни слова.
   Между полетами приходил Блэйк. Фармен показал ему, сколько грязи осталось на фильтре. Блэйк хмыкнул.
   — Все равно это керосин, — сказал он. — Ты не можешь летать на нем. Это все равно, что засыпать в баки зерно для птиц. Не знаю, для чего он тебе нужен, но я в жизни не поверю, что это необходимо для полета.
   Фармен пожал плечами.
   — Завтра я подниму «Пика-Дон» в воздух. Завтра и скажешь, что ты об этом думаешь. Справедливо?
   — Возможно, — ответил Блэйк.
   — Ты думаешь, что я «пшикальщик»?
   — А кто это такой?
   Блэйк не слышал эту шутку. Возможно, ее придумали гораздо позже. Фармен объяснил ему, что, когда один адмирал потребовал у своего подчиненного ответа, чем тот занимался по службе, тот сказал, что ему нужен целый корабль с новейшим техническим оборудованием. Ему дали этот корабль, и после сложнейшего перехода в Антарктиду подчиненный бросил на лед кусок раскаленного железа, которое сделало «пшик».
   Блэйк отстал от него.
   — Но я вот что тебе скажу. Если ты собираешься подшутить, то у тебя железные нервы.
   С утра на небе появились облака. Но они были высоко и не могли помешать показательному полету. Фармен подождал, пока Блэйк не поднимется в воздух на своем аэроплане. Теперь он кружил над полем на высоте десяти тысяч футов.
   — Я полагаю, что все готово, — сказал Деверо, приглаживая усы.
   Фармен подошел к самолету.
   — Лучше будет, если люди отойдут подальше, — сказал он. — Вой турбин ударит из по незащищенным ушам. — Он встал на деревянный ящик и, подтянувшись, залез в кабину «Пика-Дона». Посмотрев вниз, он заметил, что зрители отошли от самолета футов на двадцать. Посмотреть на полет пришло немало народу. Фармен усмехнулся. Когда он включит двигатели, они отбегут дальше.
   Он опустил фонарь кабины. Он проверил замки — все в порядке. Он принялся за предполетные проверки, и самолет завибрировал. Приборы ожили. Двигатель номер один запустился нормально. Стрелка тахометра завертелась на циферблате. Второй и третий двигатели тоже работали нормально.
   Все шло, как надо. Он не хотел зря тратить горючее и провел только самые необходимые проверки, установил ручку управления двигателем на максимальный режим для вертикального взлета. «Пика-Дон» поднялся в воздух. Зависнув над землей, самолет стрелой взметнулся в небо. Фюзеляж не позволял пилоту взглянуть на землю, но это не важно. Они все наблюдали за ним, закрыв уши. Он ухмыльнулся, гладя на приборную доску. Хорошо бы увидеть, как они стоят там с выпученными глазами и отвислыми челюстями. Ведь они никогда не видели таких самолетов в воздухе.
   Он поднял «Пика-Дон» на высоту десяти тысяч футов. Прищурив глаза, он попытался отыскать отметку от «ньюпора» Блэйка на экране радара. Но там ничего не было. Сначала у Фармена мелькнула мысль, что с Бланком что-то случилось и он пошел на посадку. Затем он увидел, как «ньюпор» пролетел слева от него и попытался обойти спереди, на несколько футов выше. Он видел лицо Блэйка в летных очках.
   Но и теперь на экране радара не было никакой отметки, Фармен выругался. Что-то случилось с оборудованием.
   Но ему некогда было искать причину неисправности. «Пика-Дон» поглощал керосин с невероятной быстротой. Он положил самолет на бок, передвинул ручку управления тремя двигателями впереди. Его вжало в кресло. На какую-то секунду перед ним мелькнул аэроплан Блэйка, летевший прямо на него. Он же предупреждал его не заходить в переднюю полусферу. Но «Пика-Дон» начал резко терять высоту. На скорости в 0,5 числа М у него было скольжение, как у снежного кома, шара из кегельбана. Он пролетел в ста футах под «ньюпором». Стрелка высоты вращалась в обратную сторону. Да экране появился горизонт. Он взглянул на указатель скорости. Еще немного, и он преодолеет звуковой барьер. Фармен чувствовал, как мощно ревел двигатель. Он развернул нос «Пика-Дона» вверх и преодолел звуковой барьер под углом в сорок пять градусов. «Ньюпор» Блэйка пропал из его поля зрения.
   На сорока тысячах он уменьшил тягу, выровнял самолет и начал снижаться. Ему пришлось потрудиться, прежде чем он обнаружил аэродром. Он представлял собой всего лишь зеленое поле в стране зеленых полей. На пяти тысячах он перешел на вертикальное снижение. Приборы показывали, что топлива осталось на тридцать секунд полета. Зависнув на высоте двухсот футов, он выбрал место для посадки.
   Он спрыгнул из кабины на землю, не ожидая, когда ему подставят деревянный ящик. Фармен недоуменно оглянулся. Вокруг не было ни одного человека. Не видно было и самолетов. Наконец он заметил на высоте маленькие точки в небе. Ничего ее понимая, он направился к ангарам. Неужели на них так подействовал его полет? Он схватил за руку первого попавшегося человека, им оказался механик.
   — Что случилось?
   Механик заулыбался и зажестикулировал, что-то рассказывая пофранцузски. Встряхнув его, Фармен снова повторил вопрос на ломаном французском языке, показывая рукой в сторону линии фронта.
   — Я знаю, что они туда улетели, — пробурчал Фармен и отпустил механика. Он прошел в домик за ангарами и попросил у Анри виски. Он выпил, и через пять минут попросил еще один бокал. Когда летчики вернулись, он уже допивал четвертый.
   Они с шумом зашли в дверь, и Анри выставил на стойке шеренгу бокалов и принялся наливать их. Как только стакан наполнялся, за ним тут же протягивалась рука. Блэйк подошел к столику Фармена, держа в руках наполненный до краев бокал.
   — Ховард, — сказал он, — не знаю, как там работает твоя штука и можно ли вообще назвать ее аэропланом. Но вынужден признать, что, когда ты взлетел, ты двигался быстрее пули. Если ты мне объяснишь…
   — Все, что ты захочешь, — самодовольно сказал Фармен.
   — Как ты можешь летать, если не чувствуешь ветер на лице?
   Фармен хотел было рассмеяться, но на лице у Блэйка не было и тени улыбки. Он был серьезен. Для него это не было шуткой.
   С трудом Фармен подавил смех.
   — Мне не нужен ветер. Наоборот, если стекло разобьется, я могу погибнуть. Всю информацию я получаю от приборов.
   Он видел, как на лице Блэйка появилось недоверчивое выражение. Фармен поднялся, слегка качаясь от выпитого.
   — Пойдем, я покажу тебе кабину.
   Блэйк жестом указал ему на стул.
   — Я видел твою кабину. У тебя там столько всего, что у тебя и времени не будет, чтобы глядеть по сторонам. Можно ли вообще на звать это полетом. С таким же успехом ты мог бы сидеть за письменным столом.
   Фармену и самому иногда приходили в голову подобные мысли. Но все эти приборы были необходимы, чтобы управлять таким самолетом, как «Пика-Дон». Он не знал, стал бы он учиться на летчика, если бы ему сразу сказали, как это все будет на самом деле.
   — Ты еще назови его подводной лодкой, — сказал он без особого сарказма. — Ты скажи, летал я или нет?
   В ответ Блэйк лишь пожал плечами.
   — Сначала ты завис, как воздушный шар. Если бы я не видел это собственными глазами, я бы никогда не поверил. Внезапно ты полетел на меня, как пушка. Признаться, ты напугал меня. Никогда я не видел еще ничего, что двигается с такой скоростью. Не успел я развернуться, как тебя и след простыл. Если бы мы вели с тобой воздушный бой, ты мог бы прошить меня очередью, а у меня не было бы времени ни на один выстрел.
   На стол упала тень. Они подняли головы.
   — Действительно, мсье, — сказал Деверо, — ваша машина сможет без риска атаковать любую цель. Мне трудно понять, как она может летать с такими маленькими крыльями или как она может подниматься вертикально в воздух, но я видел все это своими глазами. И этого достаточно. Я хочу извиниться, что нас не было здесь в момент приземления.
   Итак, он все таки произвел на них впечатление.
   — А куда вы все улетели? Я полагал, что патрулирование начнется только со второй половины дня.
   Подвинув стул, Деверо сел рядом с Блэйком. Он осторожно поставил стакан с вином на стол.
   — Действительно, мсье. Но мы услышали пушечную стрельбу на фронте. А в этих случаях наш долг подняться в воздух и помогать своим войскам.
   — А я не слышал никаких пушек, — сказал Фармен. — Когда я вернулся, тут было так тихо, как на бар-мицве [4]в Каире.
   И тут же по их лицам он понял, что шутка не дошла до них. Да, они много о чем еще не слышали.
   — Что самое странное, — сказал Деверо, — когда мы подлетали к линии фронта, пушки уже смолкли, а в небе не было ни одного самолета, кроме вашего. Мы пролетели километров пятьдесят вдоль линии фронта, но никаких признаков боевых действий не заметили. Когда мы вернулись, я связался с командирами, и они подтвердили, что все было тихо. И пушки не стреляли, ни наши, ни немецкие. Довольно странно, тем более, что некоторые утверждают, как слышали пушечную канонаду в нашем секторе. Но как видите… — Он указал на ясное небо. — Грома не могло быть.
   Он произнес все это с наивным непониманием маленького мальчика, еще не познавшего тайн природы. Фармен внезапно рассмеялся, и Деверо заморгал от удивления.
   — Извините, — сказал Фармен. — До меня только что дошло. Это вы не канонаду слышали, а меня.
   — Вас, мсье? Не понял шутки.
   — Никакая это не шутка. Вы слышали мой самолет. Когда он преодолевает звуковой барьер, то слышится нечто наподобие взрыва. — Он смотрел на их лица. — Вы мне не верите?
   Стакан Деверо был пуст. Блэйк встал, держа в руке свой пустой бокал. Он потянулся за стаканом Деверо, но тот убрал его руку.
   Блэйк пошел к бару только со своим бокалом.
   — Я не думаю, что смогу понять принцип действия самолета, — сказал Деверо. — Но теперь, когда вы показали, на что он способен…
   — Это всего лишь небольшая часть, — ответил Фармен.
   — Да. Но того, что мы увидели, достаточно, чтобы покончить с Бруно Кайзерлингом.
   — Мой самолет способен на это, — сказал Фармен.
   — Будем надеяться, — сказал Деверо, позволив себе небольшую улыбку. — В любом случае, надо попробовать. Если вы скажете, куда можно прикрепить пулемет…
   — Мне не нужны пулеметы, — заявил Фармен.
   — Но, мсье, на аэроплане должно быть оружие. Аэроплан без пулемета, все равно, что тигр без зубов и когтей.
   От мысли, что на носу «Пика-Дона» могут укрепить пулемет, ему стало не по себе.
   — У меня есть свое вооружение, — сказал Фармен. Вернулся Блэйк и поставил свой стакан на стол, слегка расплескав бренди. Пулеметы снизят аэродинамические качества самолета. Он, возможно, и летать с ними не сможет.
   — Аэро… что? — спросил Блэйк. — О чем это ты говоришь?
   Фармен наклонился вперед.
   — Послушайте. Вы видели мой самолет, ладно. Видели там возле шасси балки?
   — Я видел, — сказал Деверо.
   — На каждой из них крепится ракета. Одной из них достаточно, чтобы уничтожить целую эскадрилью.
   — Да? И сколько там таких ракет? Восемь?
   — Шесть, — ответил Фармен. — Сколько эскадрилий у немцев в этом секторе?
   — Две, — сказал Деверо. — Но, мсье, люди, которые оснащали ваш самолет, вряд ли понимали что-нибудь в воздушном бое. Надо обладать особой меткостью, чтобы даже шестью ракетами сбить один самолет. Надо помнить, что аэропланы движутся, а не висят неподвижно, как воздушные шары. Часто я тратил сотни патронов, так ни разу и не попав в противника. И то, что вы собираетесь вступить в бой, имея возможность выстрелить в неприятеля всего шесть раз… Это сумасшествие. Вряд ли это увенчается успехом.
   — Я не просто выпущу их, — ответил Фармен. Как он мог все объяснить? — Мой самолет настолько скоростной, что оружейные системы не могут полагаться на человеческие чувства. Мои ракеты сами находят свою цель. Они…
   По их лицам он понял, что они не верят ему.
   — Послушайте, — сказал он. — Я показал вам, что мой самолет делает то, о чем я вам рассказывал. Он быстрее любого вашего аэроплана. И поднимается гораздо выше. А теперь дайте мне достаточно топлива, чтобы вступить в бой с Кайзерлингом, и я покажу, на что способны мои ракеты. Они сотрут его в порошок в мгновение ока.