Дэвидсон Каролина. Невеста по заказу

   – Все, кроме полных дураков, милая, – прошептал он. – Правда, не все женщины так же восхитительны и прекрасны, как ты. В этом, конечно, есть разница.
   Подняв голову, Джон смотрел на нее глазами, еще недавно потускневшими от печали, но теперь глаза его сияли, он наслаждался видом ее юного тела.
   – Ты ведь не оттолкнешь меня, правда? – спрашивал он, в то время как его пальцы исследовали округлости ее груди и ласкали нежную плоть, твердевшую от этих прикосновений.
   Лотти медленно кивнула, не в состоянии произнести ни слова. Ее тело вновь объяла дрожь сладострастия, и он, увидев ее реакцию, повторил ласку.
   – Я так хочу тебя сегодня.
   Даже когда Джон произносил эти слова, его руки ласкали тело Лотти, заставляя ее извиваться под его ласками, он высвобождал ее страсть, пробуждая в ней чувственность. Он вдыхал ее запах и поражался свежести, дразнящему аромату, который так манил его. Он добивался ее осторожно, искусно руководя ею. Поцелуями, возносившими ее к вершинам блаженства, и ласками, приводящими ко все новым и новым ступеням наслаждения, он заставил ее тело искать его прикосновений. У Джона перехватило, дыхание, когда он услышал стоны Лотти. Он ощутил всплеск чувств, названия которым не знал. «Мне никогда еще не было так хорошо, я никогда не испытывал ничего подобного», – подумал он с изумлением. Его руки стали еще более нежными, губы ласкали ее тело, находя самые интимные уголки. Ее глубокий гортанный стон заставил его возликовать. Но напряженная пульсирующая плоть не позволяла больше ждать и требовала немедленного удовлетворения.
   – Прими меня, Лотти, – с мольбой прошептал он ей в ухо.
   Зачарованная новизной открытий, Лотти робко прикоснулась к его мужской плоти и попыталась подчиниться его желанию.
   Джон навис над ней, накрывая своим телом, и Лотти приняла его с радостью, предлагая ему то, чего он так долго ждал. Она обвилась вокруг него, и они вдруг превратились в единое целое, двигающееся в неистовом ритме. Внешний мир перестал существовать для них.
   Потом они лежали на своей импровизированной постели – в мягком сене, глубоко вобравшем в себя, их тела. Они вновь стали обыкновенными людьми, мужчиной и женщиной, мужем и женой, и Джон не мог поверить в то, что от этого можно быть таким счастливым.
   Какое-то время они лежали молча и ждали, когда успокоятся их, бешено бьющиеся сердца и восстановится дыхание. Со стоном удовлетворения Джон оторвался от ее тела. Он закутал ее в одеяло и поднялся. Затем подошел к окну, которое все еще было открыто, и в которое врывался холодный ночной воздух, и легким движением руки захлопнул его.
   В наступившей темноте он проделал обратный путь к Лотти. Она приподняла одеяло, приглашая его лечь рядом. Джон нежно прижался к ней и принялся гладить ее грудь.
   – На западе собираются тучи, – пробормотал он ей на ухо, – к утру пойдет снег.
   Немного поколебавшись, Лотти задала вопрос, уже давно не дававший ей покоя:
   – А это может задержать Шерманов?
   Он покачал головой:
   – Нет, бури не будет. В это время года бурь не бывает. – И вздохнул. – Они уедут в полдень, Лотти. Я долго думал об этом, но, по-моему, сейчас ничего нельзя сделать. Когда Харлей Гаррисон вернется, я встречусь с ним и поговорю обо всем.
   – Я не хочу, чтобы дети уезжали, – грустно прошептала она в темноту. – Это единственная семья в моей жизни, Джон. – Она повернула голову, пытаясь рассмотреть его лицо. – И мне так больно думать об их отъезде.
   Он снова вздохнул и поцеловал ее в щеку.
   – Ах Лотти… – Больше он ничего не мог сказать.

Глава 13

   «Может, если я как следует, буду драить этот пол, то мне полегчает», – думала Лотти, выжимая тряпку в ведро, наполовину наполненное водой. В общем-то, в мытье пола нужды не было – об этом свидетельствовала совсем чистая вода в ведре. Но ей надо было чем-то заняться. Чем-то, что отвлекло бы от боли, притаившейся в груди.
   Лотти понурившись, стояла на коленях, и никакие слезы не могли выразить ее печаль. «Я не знаю, я так к ним привязалась!» – тихо шептала она, убирая со лба непослушную прядь. Она присела на корточки и посмотрела покрасневшими, воспаленными глазами в окно, где зимнее солнце сверкало в морозных узорах. «Нет, снега еще недостаточно, чтоб экипаж завяз», – подумала она.
   Элизабет Шерман пренебрежительно отнеслась к тому жалкому дюйму снега, который успел выпасть, несмотря на предположение Лотти, что после бури снега станет больше. А Джентри Шерман поспешил сообщить, что тучи рассеиваются, уходят на север и день обещает быть ясным.
   – Мы не хотим задерживаться, мисс Лотти, – сказал он с любезной улыбкой. – Теперь, когда дети знают о наших планах, надо начинать приводить их в исполнение.
   «Да уж, знают», – подумала Лотти. Сисси долго рыдала, пока Джон не приказал ей замолчать. А Томас все время был таким тихим, что Лотти даже начала побаиваться за него.
   – Слишком уж много для маленького мальчика, – проворчала она, снова принимаясь за пол. – Даже престижная сент-луисская школа не заменит ему дяди.
   Открылась дверь, и яркий луч солнечного света на мгновение ослепил ее; Лотти прищурилась.
   – Не неси в дом грязь, пол чистый! – Наконец она нашла выход своим эмоциям, обрушив гнев на стоящего в нерешительности Джона.
   – А зачем его мыть? Ведь он и так был чистый, – возразил Джон, почесывая в затылке.
   Лотти снова уселась на корточки.
   – Я думаю, что мне лучше судить, чистый пол или нет – ведь мою-то его я! – возразила она.
   – Почему ты без ботинок? Глупо в такой холод ходить по дому босиком, – сказал Джон, пытаясь не сдаваться в этой перепалке.
   Лотти свирепо посмотрела на него, но она уже успокаивалась, выплеснув гнев на мужа. Мытье пола не очень успокоило ее, а Джон еще подлил масла в огонь своими замечаниями.
   – Я пол мою с известью и вовсе не хочу испортить свои ботинки, мистер Тиллмэн, – заявила Лотти.
   – А зачем вообще пол с известью мыть? – спросил Джон таким тоном, словно специально хотел подразнить Лотти, сомневаясь в правильности ее методов уборки.
   Она, стиснув зубы, проговорила:
   – Потому что мы всегда в приюте мыли пол с известью.
   Джон, наконец, закрыл за собой дверь.
   – Ты больше не в приюте, Лотти, – заметил он, напоминая и без того очевидную вещь.
   – Ну, кто знает? – высокомерно ответила она. – По-моему, мне скоро придется туда вернуться. Похоже, что здесь я никому не нужна.
   Лотти неторопливыми движениями вытирала пол, собирая воду тряпкой и выжимая ее в ведро.
   Джон сделал шаг вперед и остановился прямо перед ней. Бросив тряпку в ведро, Лотти выпрямилась и взялась обеими руками за ручку, собираясь отнести ведро к раковине.
   – Дай сюда, – сказал Джон, пытаясь выхватить у нее ведро.
   – Я никого не просила помогать мне, – заявила Лотти. – А если ты хочешь наследить по всему полу, то давай, вперед! Это, в конечном счете, твой дом, – проворчала она и направилась к раковине.
   Джон молча наблюдал за тем, как она донесла ведро с грязной водой до раковины и оставила его там. Она выжала тряпку и повесила за раковиной. Движения ее были медленны, она всячески оттягивала момент, когда ей снова придется взглянуть на мужа.
   – Ты хочешь уехать отсюда, Лотти? – спросил он тихим, мягким голосом – мягче, чем снег за окном.
   Она обернулась, взгляд ее был неподвижен, в нем читалось отчаяние, которое она скрьшала с самого утра.
   – Ты женился на мне, чтобы я присматривала за детьми. Их теперь не будет, и я не вижу смысла в том, чтобы отравлять тебе жизнь, Джон.
   Лотти еще со вчерашнего дня, когда приезд Шерманов развеял ее безмятежное счастье, пыталась сдерживаться и не говорить об этом. Но теперь настало время быть честной перед самой собой и перед человеком, который женился на ней по необходимости. Неожиданной была боль утраты, которую она ощутила, осознав последствия своего поспешного заявления, Если Джон хочет, чтобы она уехала, если она навеки обрекает себя на несчастье… Мысль эта казалась настолько ужасной, что Лотти охватило отчаяние.
   Значит, она ничего не поняла, подумал он и свысока взглянул на нее. А ведь он сделал ее своей женой, он хорошо с ней обращался. И предоставил кров, даже купил приличные ботинки… Теперь же она стояла перед ним босая, в сером мешковатом платье, которое годилось разве что для пугала. «Нет, она не любит меня», – подумал Джон, и эта мысль ошеломила его.
   – Если ты хочешь быть моей женой, то оставайся, – великодушно предложил Джон, засунув руки поглубже в карманы. – Подумай хорошенько, прежде чем уехать обратно в приют.
   – Мне не хотелось бы остаться перед вами в долгу, мистер Тиллмэн, хотелось бы отработать те деньги, которые вы на меня потратили.
   Ее глаза сверкали. Гнев окрасил румянцем лицо, побледневшее от утренних переживаний. Ее растрепанные волосы слабо отсвечивали под лучами солнца, падавшими из окна. Она то и дело откидывала со лба непокорные пряди, но короткие волоски светящимся облачком окружали ее лицо.
   Он смотрел на нее, прищурившись. Горечь и злоба боролись в его душе. Лотти искушала его, несмотря на убогое платье, мешком висевшее на ее плечах. Искушала даже вскинутым, как у дерзкой девчонки, подбородком и руками, упершимися в бедра. Даже своими растрепанными волосами и гневно сверкающими глазами.
   «Особенно эти спутанные волосы и горящие глаза…» – подумал Джон, чувствуя, как набухает его плоть. Желание напрягло его мускулы, он даже слегка покраснел. Джон сделал шаг вперед и коснулся рукой жены.
   Это было ошибкой. Он понял это, как только почувствовал ее тепло, обжигающую волну напряжения, пробежавшую между ними. То был остаток их страсти, которая жила где-то в закоулках его сознания в течение нескольких последних дней. Лотти была так близка, так соблазнительна, а он вел себя с ней сегодня отнюдь не по-джентльменски. Придавленный осознанием своей потери, он повернулся к ней и с силой стиснул ее. Она едва не задохнулась в его объятиях.
   – Джон! – глухо вскрикнула Лотти. Глаза ее расширились, лицо побледнело. – Руки… Ты сделал мне больно! – произнесла она, едва сдерживая поток слез.
   Лотти не плакала, когда уехали дети. Она не плакала даже тогда, когда ей пришлось вымыть весь дом и отскрести пол, чтобы хоть как-то дать выход переполнявшему ее отчаянию. Но теперь она не смогла сдержаться. Слезы ручьями потекли по ее щекам, и, о Боже, она разрыдалась прямо у него на глазах!
   Он снова стиснул ее в объятиях. До встречи с этим человеком никто на свете не мог заставить ее плакать на виду у людей: все свои детские горечи и беды она поверяла подушке. Потом, став взрослее, научилась сдерживать чувства и держать себя в руках; она поняла, что слезами горю не поможешь… и поклялась, что никогда не проронит ни одной слезинки. Ей казалось невероятным, что медвежья хватка Джона смогла исторгнуть из нее эти унизительные слезы.
   Джон отпустил ее, вдруг осознав, что совершает глупость, что нельзя с ней так обращаться. Он погладил ее плечи, ощутив сквозь грубую ткань платья тепло и нежность ее тела, и закрыл глаза, чтобы не видеть ее заплаканного лица, ее скорбной фигурки.
   Лотти очень хотелось пригреться на его широкой груди. Он находится всего в нескольких дюймах от нее и вместе с тем как бы на расстоянии многих миль, думала она, тщетно желая близости, которая связала их прошлой ночью. Но мисс Эгги предупреждала ее: «Женщина нужна мужчине только, чтобы удовлетворить свою похоть». Лотти покачала головой, вспомнив эти слова. Она не могла согласиться с ними, не могла и не хотела их принять. Во всяком случае, если Джон с ней только удовлетворял свою похоть, то она должна понести кару за свое в этом участие. На него она не могла жаловаться. Джон, в конце, концов, и не выказывал особой симпатии к ней, демонстрируя лишь тягу к ее телу.
   Лотти покраснела до корней волос. За такие мысли, да еще днем, Господь должен был сурово покарать ее. Джон сделал шаг назад – он ее жалел и не мог больше делать ей больно. Ему очень хотелось помочь ей. С другой стороны, он иронизировал над собой, над тем, как повел себя в их словесной баталии. Теперь они должны вместе, общими силами попытаться справиться с той глубокой раной, которую нанес им отъезд Сисси и Томаса. Они должны быть вместе, им нельзя враждовать и ссориться. Но вдруг Джон понял, что у него нет сил, чтобы преодолеть ту пропасть отчуждения, которая пролегла между ними в этом опустевшем доме.
   Лотти отстранилась от него, отвернулась и, закрыв лицо руками, громко чихнула.
   – Тебе нужен платок? – спросил он.
   – Спасибо, у меня есть свой, – произнесла она, все еще прикрывая рот рукой.
   Склонившись над горкой коробок, стоящих рядом с ее кроватью, она сунула руку в одну из них, чтобы достать тряпочку из фланели. Лотти обычно использовала их каждый месяц в те дни, когда это было необходимо; сейчас она хотела использовать фланель в качестве носового платка. У Лотти никогда не было носовых платков, которые мисс Эгги считала излишней роскошью. У нее имелись свои взгляды на то, что необходимо женщине. «Настоящей леди обязательно надо носить перчатки», – сказала она, вручая Лотти пару второсортных перчаток тем памятным утром, когда девушка покидала приют.
   Джон смотрел на нее, нахмурившись, – он пытался придумать хоть какой-нибудь выход из сложившейся ситуации.
   – Лотти, – начал он и замолк, ожидая, когда она повернется к нему.
   Но нить его мыслей неожиданно была прервана позвякиванием упряжи и ржанием лошади.
   – Гости, – коротко бросил он.
   Она метнула на него тревожный взгляд – ну и зрелище они будут представлять: он – весь взъерошенный, она – замарашка с заплаканными глазами. Но было поздно даже пытаться привести себя в порядок. Джон уже открыл дверь и вышел на крыльцо.
   – Здравствуй, Женевьева. – Лотти услышала, как Джон приветствует ее подругу, спускаясь по ступенькам.
   «Конечно, она как всегда одета с иголочки», – подумала Лотти, безуспешно пытаясь пригладить непослушные волосы и стереть следы слез.
   Она уже выходила на крыльцо, чтобы вместе с Джоном встретить подругу, но вдруг у нее перехватило дыхание – она увидела, как Джон, помогая Женевьеве выбраться из коляски, подхватил красавицу за талию и опустил ее на землю. Острое, еще неизвестное ей чувство кольнуло в самое сердце; Лотти услышала, как Джон сказал что-то, а Женевьева звонко рассмеялась в ответ. Лотти нахмурилась.
   «Ему надо было на ней жениться, – подумала она. – Женевьева такая милая, живая, у нее много достоинств, которых нет у меня. Не зря он так улыбается ей».
   Но взгляд, который он бросил на жену из-за спины нежданной гостьи, вовсе не был веселым.
   – Лотти, Женевьева приехала с тобой поговорить, – вымолвил Джон. – Я вас оставлю вдвоем, у меня в коровнике дела.
   Лотти попыталась улыбнуться в надежде, что ее губы предательски не дрогнут. Она протянула руки навстречу подруге, и та крепко сжала их. В глазах Женевьевы мелькнуло сострадание, когда она заметила, в каком состоянии находилась Лотти.
   – Ах, Лотти! – Девушка сочувственно покачала головой. – Я выглядела так же в прошлом году, когда у меня умерла бабушка.
   Она выпустила руки Лотти и обняла ее. Затем прижалась щекой к ее щеке, на которой еще не высохли слезы.
   – Они, конечно, не умерли, но чувствую я себя так, как будто это произошло, – отрывисто проговорила Лотти, с благодарностью принимая сочувствие подруги. Тень неприязни, вызванной чересчур теплым приемом Джона, отступила перед сердечной теплотой, звучавшей в словах Женевьевы.
   Гостья взяла инициативу в свои руки. Мягко, но решительно она усадила Лотти на стул, сама же отправилась подогреть чайник.
   – Давай выпьем чайку и поболтаем о том, о сем, – улыбнулась Женевьева, вынимая из кармана маленький пакетик. – Вот, гляди-ка, папа специально для мамы купил на прошлой неделе. Это индийский чай, и, если я что-либо понимаю в этом, он очень хороший. Я и подумала, почему бы и нам с тобой не попить чаю…
   Она медленно повернулась к Лотти, и улыбка сползла с ее лица.
   – Я видела, как они приехали в город, Лотти, – сказала девушка. – Я понимаю, ты, должно быть, чувствуешь себя сейчас ужасно из-за этой истории с детьми. Я вообще никак не возьму в толк, зачем увозить детей в Сент-Луис, ведь их место рядом с тобой и Джоном, они же ваши дети!
   Лотти подняла голову и попыталась улыбнуться.
   – Они просто считают, что детям так будет лучше, – ответила она. – Но может быть, Джон сможет что-то сделать, когда адвокат вернется в город.
   Эта мысль не оставляла Лотти, с самого утра, но только теперь, когда Женевьева кивнула в знак согласия, Лотти наконец нашла в ней некоторое утешение.
   – Если Харлей Гаррисон что-нибудь сможет сделать, он обязательно сделает. – Женевьева сказала это так уверенно, что и у Лотти не осталось никаких сомнений – все именно так и будет.
   Женевьева вскочила с места:
   – Так мы чаю никогда и не попьем!
   Она направилась к буфету, чтобы достать заварной чайник и чашки.
   – Давай я тебе помогу, – предложила Лотти, вставая со стула. – Не могу же я сидеть, сложа руки у себя дома!
   – Ну, хорошо, давай вместе, – согласилась Женевьева. – А потом мы поговорим. Я хотела, кстати, спросить у тебя совета.
   Они устроились за столом, и Женевьева принялась медленно помешивать чай, молча, глядя перед собой. Наконец она тихонько откашлялась, сделала глоточек из своей чашки, глубоко вздохнула и сказала:
   – Знаешь, у меня проблема. – Девушка поставила чашку на стол и облизала верхнюю губу. – Мне надо как-то изменить свою внешность, и я подумала, может, ты сможешь мне в этом помочь.
   – Я?! – Лотти удивленно посмотрела на свою подругу, одетую по последней моде. – Чем я тебе могу помочь?
   Женевьева наклонилась ближе, явно желая поделиться большим секретом.
   – Точнее, мне надо как-то изменить свою слишком легкомысленную натуру, – упавшим голосом заявила она и украдкой оглядела комнату – не услышит ли ее кто-нибудь.
   Лотти поймала себя на том, что и она опасливо озирается.
   Тряхнув головой, как бы отгоняя наваждение, она с беспокойством посмотрела на Женевьеву:
   – Ради Бога, Женевьева, ну кто тебя здесь услышит?! И вообще, к чему вся эта таинственность?
   Женевьева наклонилась к ней.
   – Ты знаешь, Лотти, мне, наверное, не следовало бы об этом говорить, но я должна с кем-нибудь поделиться.
   Лотти вдруг забыла о своих печалях. Затаив дыхание, она приготовилась слушать.
   – Я влюбилась, – призналась Женевьева и взяла Лотти за руку.
   – Влюбилась? – Лотти удивилась, в ней проснулось любопытство, но воспитание научило ее слушать, а не задавать лишние вопросы, тем более что один она уже задала.
   – Не знаю, как это сказать… – Женевьева смутилась. Помолчав какое-то время, она зажмурилась, как перед прыжком в воду, набрала в легкие побольше воздуха и выпалила: – Стивен Буш хочет на мне жениться, но он боится, что я чересчур… яркая. – Она произнесла последнее слово так, будто оно жгло ей губы. Открыв глаза, она в упор посмотрела на Лотти, оценивая эффект произнесенных ею слов. Лотти слушала подругу, не дыша.
   – Яркая?.. – переспросила Лотти. Она нахмурилась и внимательно посмотрела на броское платье Женевьевы.
   – Не смотри на меня так! – взмолилась Женевьева. – Ты с ним согласна, ведь, правда?
   – Ну… – Лотти замялась. – Это совсем неплохо. Я думаю, что все женщины в городе и, наверно, половина деревенских отдали бы все свои платья и год жизни, чтобы выглядеть, как ты. Я думаю, что Стивен Буш просто не понимает, что он говорит, вот и все!
   Женевьева, не меняя позы – локти на столе, подбородок на сцепленных пальцах рук, – тяжело вздохнула.
   – Он говорит, что жена пастора так выглядеть не должна. И говорит, что я слишком модно одеваюсь, что у меня слишком вьющиеся волосы и что я слишком ярко крашусь. А если он не очень-то меня и любит, то, наверное, не захочет на мне жениться, – с грустью в голосе проговорила она.
   – И все же он тебя любит?
   Женевьева грустно посмотрела на Лотти.
   – Скажи, Женевьева, он только что в тебя влюбился? Или полюбил еще до того, как я приехала в Миль-Крик?
   – Вот об этом я и хотела бы поговорить с тобой…
   – Значит, ты хочешь, чтобы я помогла тебе выглядеть более строго, чтобы на тебе женился тот самый человек, который обещал жениться на мне, а потом куда-то сбежал?! – спросила Лотти, повысив голос.
   – Да-да-да, – быстро ответила Женевьева. – Ты права, пастор должен былна тебе жениться. Но я подумала, что раз уж ты вышла замуж за Джона, то ты мне поможешь.
   Лотти медленно покачала головой, ее глаза угрожающе сузились. Медленно, чеканя слова, она сказала:
   – Значит, этот человек, Стивен Буш, предлагал мне руку, а в то же время любил тебя… Я правильно поняла?
   Женевьева сжала свои тонкие пальцы и умоляюще посмотрела на Лотти.
   – Ну да, – пролепетала она.
   Лотти вскочила. Ноздри ее раздувались.
   – Так значит, по-настоящему он не хотел на мне жениться? Он делал предложение вынужденно?
   – Он хотел поступить честно, Лотти, – печально сказала Женевьева. – Не важно, какие чувства он испытывал ко мне. Он сказал, что он женится на тебе, сдержит свое обещание.
   Лотти засопела, стиснув зубы, раздираемая противоречивыми чувствами. Разочарование оттого, что она узнала о Стивене, было огромным, и оно больно било по самолюбию. Она поняла, что была для него обузой, что ей делали предложение неискренне, через силу. Но тут же теплая волна разлилась по ее телу от осознания того, что она сделала правильный выбор. Предложение Джона спасло ее от роковой ошибки. С чувством брезгливости Лотти вдруг представила себе интимную сторону супружеских отношений со Стивеном Бушем. По правде сказать, она даже вообразить не могла, чтобы он целовал ее, чтобы от его ласк, как от ласк Джона, бешено колотилось сердце, слабели и подгибались ноги. Жизнь в доме приходского пастора казалась ей такой привлекательной, когда она жила в Бостоне и когда ехала сюда. Но все это не шло, ни в какое сравнение с простыми радостями той жизни, которую она обрела здесь, в маленьком доме с Джоном и детьми.
   – Значит, я хорошо сделала, что отказала ему, – сказала Лотти, снова усаживаясь на стул. – Я очень рада, что он любит тебя, Женевьева. Я бы очень хотела, чтобы Джон любил меня так же.
   – О, он тебя любит, Лотти! Ты бы видела его, когда он покупал тебе одежду и ботинки, выбирал материал для свадебного платья. Он о тебе искренне и нежно заботится, поверь мне.
   Лотти покачала головой:
   – Да нет, ему просто нужен был кто-то, чтобы присматривать за детьми. Я подозреваю, что он никогда и не женился бы на мне, если бы обстоятельства так не сложились.
   Лотти погрустнела, вспомнив о событиях сегодняшнего утра. Она пожала плечами и глубоко вздохнула.
   – А причина, по которой он на мне женился, эта причина теперь где-то на пути в Сент-Луис. А я вот тут замешкалась…
   Женевьева замотала головой:
   – Ты ошибаешься, Лотти! Ты увидишь, Джон обязательно найдет способ вернуть детей, и ты будешь, нужна, чтобы помочь ему.
   Лотти печально улыбнулась:
   – Вот именно. Я всегда нужна, только чтобы кому-нибудь помочь… – Она поджала губы, вскинула голову, выставив вперед подбородок. – Но мне хотелось бы быть нужной ради меня самой. Даже если бы я не могла готовить или ухаживать за детьми. Даже если бы была такая же неумеха, как… впрочем, ладно. Я могу, наверное, занять денег на дорогу в Нью-Хоуп, избавив Джона от необходимости заботиться о жене, которую он не любит.
   Женевьева опешила, услышав такие слова. Рот ее беззвучно открывался и закрывался, когда она слушала Лотти.
   – Нет… ну… может быть… не думаешь ли ты… – пробормотала она. – Ну, если ты окончательно решила уехать, то хотя бы поживи у меня несколько дней.
   – Нет, я думаю, мне надо уехать утренним дилижансом, – ответила Лотти, хотя все в ней протестовало против такого решения.
   А Женевьева, вся во власти собственных переживаний, вдруг утратила присущую ей чуткость.
   – Лотти! – вскричала она. – Как ты не поймешь? Ведь если ты, по мнению Стивена, достойна была называться женой пастора, именно ты, как никто другой, сможешь помочь мне!
   Лотти небрежно пожала плечами.
   – Попроси свою маму сшить тебе несколько темных гладких платьев, без оборок, заколи волосы узлом и ходи, потупя взор.
   – И все?..
   – Все остальное в тебе вряд ли можно изменить. Да, впрочем, я не очень-то уверена, что Стивен действительно этого хочет, – решительно заключила Лотти.
   – Я тоже не знаю, захотел бы он сам что-то менять во мне. Но все дело в том, как меня воспринимают окружающие, – с грустью произнесла Женевьева.
   – Ну, если ты им нравишься как дочь лавочника, ты, несомненно, понравишься и как жена пастора, – усмехнулась Лотти. – А если ты действительно хочешь изменить свою внешность, то представь себе, что ты одна из маленьких замызганных курочек, которых полно на вашем дворе. Или присмотрись хорошенько к Мод Клаусон.
   Женевьева вздрогнула, взглянула на Лотти и взяла ее за руку.
   – Но ты же вовсе не выглядишь неряшливо, как эта Мод. Во всяком случае, обычно, – добавила Женевьева, взглянув на платье, в котором Лотти мыла пол.
   – Да, сегодня я выгляжу ужасно. А еще… я совсем потеряла надежду, – вырвалось у Лотти.
   Лотти поставила на стол ужин – миску с тушеным мясом.
   – Зачем приезжала Женевьева? – поинтересовался Джон, усаживаясь на свое обычное место.