Дэвидсон Каролина. Невеста по заказу

   Ей показалось, что Томас и Сисси держатся хорошо. Но тут Томас отвернулся, и послышались его приглушенные рыдания. Лотти с молчаливым состраданием смотрела на мальчика. Томас долго и мужественно крепился, но смерть отца оказалась слишком суровым для него испытанием. Он стоял и плакал, утирая кулачками горькие слезы, не в силах взглянуть на лицо покойника.
   Джон обнял племянника за худенькие плечики, содрогавшиеся от рыданий, которые мальчик тщетно пытался сдержать, и Томас повернулся к нему и уткнулся лицом в его живот. Затем, как будто горе Томаса пробудило и ее горе, Сисси тоже разрыдалась.
   Она громко оплакивала свою утрату, не обращая внимания на окружающих. Лотти наклонилась и взяла ее на руки, ласково прижимая кудрявую головку к груди. Она целовала мокрую щеку девочки, шепча слова утешения:
   – Ну… ну, не плачь. Все будет хорошо. – Когда девушка произносила эту банальную фразу, в глубине души она чувствовала, что все ее слова – ложь. Для этих сирот жизнь уже не станет такой, как прежде. Губы Лотти сжались, и сердце забилось неровно, когда она осознала, что теперь ее связывали еще одни узы – узы утраты. Она была навеки привязана к этим детям. Она, никогда не знавшая родительской любви, вероятно, была здесь единственным человеком, который мог откликнуться на крик юных сердец, разрывавшихся от горя. Лотти нежно положила руку на голову Томаса. Всхлипывая, он поднял на нее глаза и утер кулаком слезы – свидетельства скорби, блестевшие на детских щечках.
   – Я в порядке, мисс Лотти, – сказал он, сжимая зубы.
   – Конечно, – быстро ответила она, понимая, что излишние нежности с ее стороны только заденут его гордость.
   Могильщик приблизился с молотком в руке, чтобы заколотить гроб. Джон подошел к нему, чтобы помочь ровно уложить крышку. Блестящие гвозди были водворены на место. Звуки ударов разносились над кладбищем; собравшиеся тихо наблюдали за процедурой. «Как церковные колокола», – подумала Лотти, бессознательно считая удары. Рука Джона, стоявшего рядом, сжалась в кулак, и она заметила, как побелели костяшки его пальцев. Лотти прикоснулась к руке Джона в надежде как-то поддержать его и почувствовала, как напряглись его мышцы, как натянулись, точно струны, сухожилия…
   Молоток замер в руке могильщика – крышка была закреплена. Затем четыре человека выступили вперед и заняли места по разные стороны гроба. Джон подтолкнул Томаса – так, чтобы тот оказался впереди Лотти. Мужчины дружно подняли сосновый ящик и понесли его к трем веревкам, лежавшим поперек открытой могилы. Концы веревок были привязаны к колышкам, вбитым в землю, и гроб положили на эти веревки. Затем мужчины отвязали концы веревок и начали медленно опускать гроб.
   Взгляд Лотти был прикован к человеку, стоявшему впереди нее. Она смотрела, как лучи солнца золотят его волосы. Его ноги твердо стояли на земле, мускулы были напряжены, когда он медленно отпускал веревку вместе с другими.
   Один из мужчин поднял руку, чтобы отереть пот со лба.
   Это был Генри Клаусон; в темном костюме, чисто выбритый, он выглядел очень солидно. Лотти едва узнала в нем мрачного фермера, ее вчерашнего молчаливого спутника.
   Наконец гроб опустили в могилу, веревки вытащили и быстро смотали. Генри отдал их мистеру Шарпу, а тот, в свою очередь, передал веревки молодому человеку, стоявшему позади него.
   Лотти поняла, что они не впервые занимаются подобной работой. Это было привычное для них дело.
   Затем вперед выступила миссис Шарп. На земле стояла корзина с цветами – луговыми маргаритками, садовыми розами и георгинами. Женщина подняла корзину и обошла всех присутствующих. Лотти смотрела, как каждый выбирает цветок. Когда очередь дошла до нее, она помогла Томасу и Сисси выбрать красные георгины и вслед за ними бросила свой цветок в открытую могилу.
   На ее глазах грубая крышка гроба вдруг преобразилась, покрываясь цветами. Ее цветок упал одновременно с желтой маргариткой Джона. Затем они отошли назад, а двое мужчин взялись за лопаты, торчавшие из кучи земли.
   Звук падающих на крышку гроба земляных комьев заставил ее содрогнуться. Лотти казалось, что она чувствует вибрацию почвы под подошвами ботинок. Сбросив пиджаки и засучив рукава рубашек, мужчины работали быстро, освещенные ярким солнцем, лучи которого падали на их непокрытые головы. Лотти впервые в жизни видела смерть так близко. Ее страшило ощущение утраты, витавшее над кладбищем. Затем прозвучал голос пастора. Чистым тенором он затянул гимн.
   – Скоро… – пел он, и вторая строка была с силой подхвачена голосам присутствовавших, – …мы все снова встретимся на том прекрасном берегу.
   Голоса поющих звучали в унисон, и со звуками музыки на собравшихся снизошел покой.
   – Тебе что-то нужно в городе? – Грубый голос Джона совершенно не вязался с тем, как он вел себя накануне.
   Лотти повернулась и посмотрела на Джона; тот, нахмурившись, глядел на нее. Они сидели в повозке Джеймса. Дети пристроились сзади, на куче сена. На этом же сене, лежавшем здесь со вчерашнего дня, покоилось тело Джеймса Тиллмэна, когда его везли в город. Сено было мягче, чем жесткое сиденье повозки, – Томас сгреб его в кучу и посадил Сисси сверху.
   – Ну? – Джон нахмурился; его холодно сверкающие голубые глаза вопрошающе смотрели на Лотти.
   Джон чувствовал, как в нем нарастает раздражение. Его с непреодолимой силой тянуло к этой женщине, отчего он испытывал сильнейшее беспокойство. Всем своим существом – от золотистых волос до форм, скрываемых темным платьем, даже каждым сказанным словом – она как бы бросала ему вызов, который трудно было не замечать.
   – А что мне может понадобиться в городе? – удивилась она, вскинув брови.
   – Ну, я подумал, может быть, ты захочешь теперь навестить своего друга пастора или поискать кого-нибудь среди прочего мужского населения города, прежде чем решишь присматривать за двумя детьми.
   Он говорил очень тихо, чтобы дети, молча сидевшие сзади, не могли услышать его. Лотти гордо вздернула подбородок:
   – Преподобный Буш – это не предмет для разговора. Он сам вычеркнул себя из моего списка, когда исчез вчера утром.
   Она сердито фыркнула и, опустив глаза, стала рассматривать перчатки, которые надела перед похоронами. На одном пальце была заплатка, на двух других можно было разглядеть аккуратные стежки. Внешний вид перчаток свидетельствовал о том, что их долго носили. Она осторожно стянула их и аккуратно сложила, зная, что другой пары у нее не будет еще долго.
   – И длинный у тебя список? – спросил Джон, посмеиваясь.
   Она посмотрела на него пристальным взглядом, в котором читалось холодное презрение.
   – Это вас не касается, мистер Тиллмэн, но можете быть уверены, что вашего имени там нет.
   – У меня нет шансов! – буркнул он, дергая вожжи на повороте. – Жениться на кошке в мешке – чистой воды безумие, – заявил он. – Никогда не мог понять, как Джеймс додумался отправить это письмо.
   – Мне не слишком-то нравится сравнение с этим животным, мистер Тиллмэн, – резко ответила Лотти. – И, по-моему, это наиболее приемлемый способ для того, чтобы два человека, по той или иной причине желающих вступить в брак, нашли друг друга. Это делалось с соблюдением всех приличий… Пастор в Нью-Хоуп убедил меня в серьезности намерений человека, сделавшего мне предложение.
   – Тогда другое дело, – сказал Джон со странным блеском в прищуренных глазах. – Но как получилось, что ты заловила сразу двоих? Ты планировала держать одного про запас, на случай, если с первым ничего не выйдет?
   Она покачала головой, и цветы на ее шляпе снова вызвали его раздражение. Яркие цвета казались неуместными рядом с могилой, но покойный брат оценил бы этот красочный штрих на фоне мрачных одеяний хоронивших. Ведь Джеймс когда-то буквально горы свернул в поисках цветов для погребального ложа Сары, и именно Джеймс собирал цветы всего лишь несколько месяцев назад, чтобы принести на могилу жены. Да, брат оценил бы шляпку Лотти, решил Джон, и его взгляд невольно смягчился.
   Она опустила голову и стала объяснять ему очень терпеливо, в надежде, что его мнение о ней улучшится, и он поймет, что она не какая-нибудь вертихвостка.
   – Преподобный Буш прислал деньги моему пастору для того, чтобы оплатить мою дорогу поездом и недолгое пребывание в Миль-Крике. Ваш брат знал, что я предпочла бы остаться в городе и жить недалеко от церкви, чтобы применить знания и опыт, приобретенные в Нью-Хоуп, в приюте «Новая надежда». Я думала, что смогу помочь прихожанам Буша.
   – Какой опыт? – спросил Джон грубовато. – Что ты такое делала в «Новой надежде»? Что из этого могло бы пригодиться для жизни здесь?
   Он говорил так, будто ни секунды не сомневался в том, что Лотти пригодна лишь для легкой жизни, к которой привыкла на востоке.
   Она повернулась к нему и поднесла к его глазам свои руки. Ее ладони были маленькими, слегка огрубевшими и покрасневшими от работы в приюте, а пальцы – тонкими, но сильными, ногти же были коротко и аккуратно острижены.
   – Это похоже на руки изнеженной бездельницы? – спросила Лотти не без гордости.
   Он переложил вожжи в левую руку и взял ее руку в свою. Его пальцы ощупали грубоватую кожу ее ладони, говорившую о многом, и он, повернув ладонь девушки, потер большим пальцем более нежную кожу с тыльной стороны ее руки.
   – Чем ты занималась в Нью-Хоуп? – проговорил он бесцветным голосом.
   – Я жила в приюте и отвечала за кухню. И кормила тридцать семь человек три раза в день, – ответила девушка с некоторой надменностью, что заставило его улыбнуться.
   – Значит, ты готовила? – спросил он.
   Она склонила голову набок, и в ее глазах вспыхнули огоньки. «Зеленые глаза», – отметил про себя Джон, хотя немного раньше, утром, он мог бы поклясться, что они голубые.
   – Да, я готовила. А также выращивала овощи, ухаживала за садом и за курами. И каждый день чистила и мыла кухню.
   На последнем слове она с негодованием поджала губы. Затем выдернула свою руку из его ладони и сложила руки на коленях.
   – Все это ты делала? – с сомнением спросил он.
   – Да, все это, – сказала она и, отвернувшись, стала смотреть на дорогу, по которой они ехали.
   – Ну, тогда тебе, наверное, будет нетрудно некоторое время последить за домом и двумя детьми, – заявил он.
   – Некоторое время? – спросила она. Ее глаза расширились, выражая удивление.
   Джон украдкой посмотрел на нее и нахмурился.
   – Ты собиралась надолго поселиться в доме Джеймса? – спросил он, упираясь левой ногой в широкую перекладину.
   Она отрицательно покачала головой:
   – Жизнь научила меня не строить планов, мистер Тиллмэн. Я просто живу от одного дня к другому. Девятнадцать лет я жила в Нью-Хоуп, где все дни были похожи один на другой. Это продолжалось до тех пор, пока я не получила предложения о браке от двух мужчин. До этого у меня никогда не было такой свободы выбора. Когда я приехала на станцию в Миль-Крик и шериф сказал мне, что преподобный Буш уехал из города, и никто не знает, где он, я решила, что надо ехать к вашему брату. Он писал, что если преподобный Буш не подойдет мне, то он предложит мне свою руку и дом, где я смогу жить вместе с ним и двумя его детьми, воспитывать их и заниматься хозяйством.
   – Я никогда не мог понять, что заставило его написать такое, – задумчиво проговорил Джон. – Но с другой стороны, если ему не хватало женщины в доме, значит, он находился в безвыходном положении и пытался исправить ситуацию…
   – Я сама была в достаточно безвыходном положении, и мне приходилось рассматривать любое брачное предложение, – прямо заявила Лотти. – В Бостоне женщина или выходит замуж, или работает в доме другой женщины, или же ищет работу где-нибудь еще…
   Лотти покраснела от своей собственной смелости, но тотчас же вызывающе вскинула голову и смело посмотрела прямо в глаза Джона.
   – Я не могла примириться с подобной перспективой – всю жизнь убирать беспорядок, устроенный другой женщиной. Но с другой стороны, если какому-нибудь мужчине… ну, в общем, такой вариант меня больше устраивал. Следовательно, оставалось замужество, и я сделала для этого все что могла.
   Она внезапно умолкла и выпрямилась на краешке сиденья. Ее ноги с силой уперлись в пол.
   – Приношу свои извинения, мэм, – сказал Джон.
   Его явно забавляло такое проявление эмоций. Он улыбался, и от улыбки на щеках появились ямочки.
   – Я была бы вам крайне признательна, если бы вы перестали смеяться надо мной, – проговорила Лотти, уловив насмешку в его голосе.
   – Слушаюсь, мэм, – смиренно произнес он. Она метнула в него яростный взгляд.
   – Я останусь присмотреть за детьми и домом столько, сколько вам понадобится, – сказала она наконец.
   Джон внимательно посмотрел на нее. Ее высокие скулы порозовели, а в сверкающих глазах отражались чувства, которые она, похоже, и не пыталась скрыть. Она негодовала, эта невеста-ребенок из приюта, едва достигшая брачного возраста. Но как понял Джон, она была незаурядной личностью и могла дать отпор любому мужчине, если что-нибудь вдруг оказалось бы не по ней. Глядя на ее волевой подбородок, на воинственный взгляд, обращенный на него, он готов был держать пари, что она выдержала бы любую битву.
   – А что ты собираешься делать дальше? – спросил он, окидывая ее чисто мужским взглядом.
   – Дальше я найду, куда мне еще поехать, мистер Тиллмэн, – решительно заявила Лотти, давая понять, что разговор окончен.
   – Хорошо, остановимся на этом, – согласился он. – Некоторое время я буду работать и у себя, и здесь, по крайней мере, столько, сколько смогу справляться со всем этим. У нас с Джеймсом есть родственники в Сент-Луисе. Там живут и родители Сары. Возможно, ей бы захотелось, чтобы детей вырастили именно они.
   Лотти глянула через плечо назад и понизила голос – так, что ему пришлось наклониться к ней, чтобы расслышать ее слова.
   – Вы их отошлете? – спросила Лотти с беспокойством. – Они же ваша плоть и кровь.
   Он пожал своими широкими плечами, и его челюсти плотно сжались.
   – Не думаю, что это ваше дело, мисс О'Мэлли. Я сделаю так, как решу. И если для того, чтобы устроить жизнь детей моего брата, необходимо будет их отослать, я это сделаю.
   Лотти открыла рот, собираясь что-то возразить, но так и не решилась сказать то, что хотела.
   – И вы не желаете вырастить их самостоятельно? – спросила она, наконец.
   – Вырастить самостоятельно? – насмешливо переспросил он. – Это мне предлагается делать в одиночку, мужчине, у которого дел и так выше головы? Им нужна женская забота, и я постараюсь, чтобы они ее получили, – заявил он решительно. – Вы обещали остаться, пока я не научусь заботиться о них. Пусть так и будет.
   – Попробуйте научиться делать это лучше меня, мистер Тиллмэн, попробуйте, – многозначительно проговорила она.
   – Вам, мисс О'Мэлли, придется доказать обоснованность ваших заявлений, – сказал он, сопровождая свои слова насмешливым взглядом. – Я дам вам две недели на то, чтобы написать своему пастору в Ньо-Хоуп. Пусть поспешит на помощь.
   Лотти скрестила на груди руки. Когда же повозка въехала в глубокую колею, вцепилась руками в сиденье. Ее глаза метали молнии, она крепко сжала зубы и отвернулась.
   – Посмотрим, мистер Тиллмэн, – пробормотала она. – Мисс Конклин всегда говорила, что в жизни ничего не достигнешь, если всегда будешь оглядываться назад. И я ей верю.

Глава 4

   Лавка в Миль-Крике была, по мнению Лотти, прекрасным магазином. Товаров там имелось наверняка не меньше, чем в любимом магазине Эгги Конклин в Ньо-Хоуп. Жизненный опыт научил Лотти думать о пятидесятифунтовых упаковках муки или джутовых мешках, полных риса. Но сегодня мука будет закупаться по иному списку, решила она, приближаясь к длинному деревянному прилавку.
   Муки хорошего помола в приютской кухне не бывало никогда. Девушка проводила много утомительных часов, отсеивая мучных червей, прежде чем готовить тесто. Утренняя возня на неуютной кухне была привычным для нее занятием. Радостное сознание того, что сегодня ей не надо интересоваться продуктами второго или третьего сорта, заставляло ее ноги быстро шагать по неровным половицам магазина.
   Она с наслаждением вдыхала воздух. Запахи специй и товаров из кожи, смешанные с ароматом яблок, казались ей восхитительными. Она сделала еще один глубокий вдох, и ноги ее, обутые в старые черные ботинки, сделали еще один шаг, рука же сама потянулась к прекрасным кожаным ботинкам, стоявшим на прилавке. Никогда, даже в своих самых необузданных мечтах, Лотти не могла представить, что окажется в подобном магазине, располагая почти неограниченной возможностью тратить деньги. И ни перед кем не надо отчитываться, когда выйдешь за дверь.
   Пока коляска быстро катилась по улицам города, Джон Тиллмэн втолковывал Лотти, что за покупки она отвечает лишь перед самой собой.
   – Я выдал тебе достаточно денег, – сказал он, осаживая резвую кобылу.
   У Джона были большие красивые руки, и суставы пальцев сильно выдавались вперед, когда он перебирал пальцами кожаные поводья. Рукава его голубой рубашки были закатаны примерно на дюйм выше локтя, и Лотти не сводила глаз с мощной мускулатуры Джона. Его сапоги плотно облегали штанины из грубой хлопчатки, и ткань сильно натягивалась при каждом движении крепких бедер. Когда Лотти смотрела на его ладную фигуру, она чувствовала, что краска стыда заливает ее лицо. За все годы, проведенные ею в приюте для девушек, в строго охраняемые стены этого заведения ни разу не ступала нога мужчины, наделенного подобной внешностью.
   – Лотти, ты меня слушаешь? – спросил он с нотками нетерпения в голосе.
   Глаза девушки расширились, и она выпрямилась на мягком сиденье коляски. Пальцы ее сжали маленькую сумочку, отягощенную увесистыми монетами, которые Джон выдал ей на хозяйственные нужды.
   – Да, мистер Тиллмэн, я слушаю, – ответила она, натянуто улыбнувшись.
   – Ты уверена, что знаешь, что нужно купить? – спросил Джон с сомнением в голосе. – Требуются продукты. Чтобы четыре человека нормально питались. А об урожае с сада в этом году не стоит и говорить. Джеймс в последнее время запустил свое хозяйство, – добавил он, помрачнев, и, казалось, о чем-то задумался.
   Лотти, резко выпрямившись, твердо заявила:
   – Я уверяю вас, что справлюсь с этим, мистер Тиллмэн. Вот здесь у меня список необходимых покупок, – сказала она, прижимая руку к карману, где зашуршал лист бумаги.
   И вот теперь полки магазина манили Лотти. Она достала свой список и положила его на блестящий прилавок орехового дерева, за долгие годы отполированный локтями покупателей. Ожидая, Лотти машинально поглаживала пальцами гладкое теплое дерево прилавка.
   Харви Слокум вел дела в лавке в Миль-Крике уже более тридцати лет, но был еще не слишком стар, поэтому окинул девушку оценивающим взглядом.
   – Я полагаю, вы и есть невеста с востока, – произнес он в грубовато-прямодушной манере. – А сюда зашли, чтобы сделать запас для кухни Тиллмэна, а?
   Лотти коротко кивнула – Харви застал ее врасплох своим вопросом.
   – Да, я Лотти О'Мэлли и пока буду заботиться о детях мистера Тиллмэна.
   Девушка у другого конца прилавка обернулась на эти слова и подошла к ним. Ее длинные черные волосы, перехваченные лентой на макушке, падали на плечи роскошными кудрями. На ней было платье в цветочек из материала гораздо лучшего качества, чем муслин, который носила Лотти, а передник, подвязанный на талии, топорщился накрахмаленными кружевными бретельками.
   Лотти, быстро взглянув на девушку, оценила и ее платье, и кружева, и роскошные локоны. Неожиданно даже для самой себя она расплылась в приветливой улыбке.
   – Мисс О'Мэлли, меня зовут Женевьева, – объявила темноволосая девушка. – А это мой отец, мистер Слокум, – добавила она, изящным движением коснувшись локтя своего отца.
   – Приятно с вами познакомиться, – кивнув, ответила Лотти, которая была рада увидеть в городе доброжелательные лица.
   Когда ее высадили перед дверью магазина, она почувствовала себя потерянной и приближалась к магазину в страхе, что станет объектом насмешек. Ей подумалось, что люди в городе могут не одобрить, что она живет в такой близости от Джона Тиллмэна. Поэтому Лотти очень не хотелось, чтобы горожане слишком уж заинтересовались ее особой.
   То, что Женевьева оказалась так доброжелательна, явилось приятным сюрпризом, и Лотти была искренне благодарна этой девушке. Она сняла перчатки – осторожно, чтобы не повредить заштопанные места, – и аккуратно убрала их в сумочку, защелкнув металлические застежки. Потом, протянув руку, предложила дочери хозяина лавки свою дружбу.
   Женевьева улыбнулась и легонько пожала протянутую руку Лотти. Ее кудри взметнулись, когда она, широко улыбаясь, повернулась и посмотрела в обветренное лицо отца.
   – Я сама обслужу мисс О'Мэлли, если ты позволишь, папа, – пропела девушка своим мелодичным голоском.
   Харви отступил назад с добродушной улыбкой, как бы давая понять, что не может не исполнить просьбу дочери. Он взглянул на Лотти, по-прежнему улыбаясь.
   – Женевьева подберет для вас все, мисс О'Мэлли, – сказал мистер Слокум, подходя к дочери.
   – Так, – сказала Женевьева, положив ладони на прилавок и глядя в список Лотти. – Что же вам необходимо?
   Лотти подвинула к себе листок, и ее палец заскользил по строчкам, выписанным ровным округлым почерком.
   – Ну… все, – улыбнулась она. – Боюсь, что запасы мистера Тиллмэна сильно истощились.
   Женевьева бойко улыбнулась, показав два ряда прекрасных ровных белых зубов. Ее глаза загорелись, когда она просмотрела весь список.
   Разница между двумя девушками бросалась в глаза. Лотти в своем простеньком темном платье, сшитом по той же выкройке, что и все ее остальные платья, походила на неприметную серенькую курочку, только яркие цветы на полях шляпы вносили хоть какие-то краски в ее наряд. Яркий наряд дочери лавочника полностью затмевал ее.
   Сравнив себя с Женевьевой, Лотти улыбнулась, вскинув голову. Она знала, что у нее хорошие зубы. Сильные и крепкие, как и вся она – ладная, с округлыми формами. Но сможет ли она когда-нибудь так же свободно распустить свои локоны? Или надеть такое же чудесное платье, украшенное крахмальными кружевами? Лотти очень в этом сомневалась.
   «Все мы обходимся по возможности тем, чем нас Господь снабдил» – так говорила Эгги Конклин, и Лотти всегда следовала ее совету. То, что Господь не захотел снабдить ее одеждой из канифаса или батиста, являлось непреложным фактом. То, что она носила грубые ботинки, а не из мягкой кожи, ласкающей лодыжку, тоже было фактом. Но, напомнила себе Лотти, цель ее визита в магазин не в том, чтобы сравнивать себя с девушкой, которая ее сейчас обслуживала.
   – Мне нужно много чего, – бормотала Лотти, скользя пальцем по листу. – Может быть, нам лучше начать с главного… мука, сало, овощи и фунт кофе.
   – Возьмите пять фунтов кофе, – произнес за ее спиной мужской голос, и Лотти почувствовала, как от этих слов Джона Тиллмэна румянец проступает у нее на щеках. – Я люблю хороший крепкий кофе, – неторопливо объяснил он улыбающейся Женевьеве, – и много.
   Лотти обернулась.
   – Я не думала, что увижу вас здесь, – тихо сказала она.
   – Просто проверяю, как тут у вас, – улыбнулся он. – Все в порядке?
   Она с удивлением смотрела в его лицо. Его губы растянулись в смущенной улыбке, и он пожал своими широкими плечами, при этом ткань рубашки плотно обтянула его развитую мускулатуру.
   – У меня все в порядке, – заверила она его. – Мисс Слокум обещала подобрать все, что нам нужно.
   – Добрый день, Женевьева, – произнес Джон, приветствуя улыбающееся создание за стойкой. При этом он снял с головы шляпу и кивнул.
   Когда она улыбнулась ему в ответ, ее глаза потеплели и губы дрогнули.
   – Мне не представилось случая сказать об этом на похоронах, – мягко проговорила она, – но мне ужасно жаль Джеймса и его детей, ведь малыши остались совсем одни…
   – Они не одиноки, – сказал Джон с улыбкой. – У них есть я. И теперь у них есть Лотти. У нас все в порядке, – решительно произнес он.
   – Да, я вижу, – ответила Женевьева, и глаза ее зажглись теплым светом.
   Она задумчиво посмотрела на стоявших перед ней мужчину и девушку. Затем отвернулась и потянулась к большой жестяной банке, стоявшей на полке.
   – Пяти фунтов сала достаточно? – спросила Женевьева, глянув через плечо на Лотти.
   – В самый раз, – ответила девушка. Она показала на большую жестянку над головой Женевьевы. – Мне еще нужны пекарный порошок и ванилин.
   – Джон, если вы вернетесь через пятнадцать минут, я соберу все, что вам нужно. – Женевьева повернулась, чтобы положить продукты на прилавок.
   – Мне еще понадобится ящик яблок, – сказал он, отходя от Лотти. – Их надо взвесить?
   – Нет, папа продает их на объем, – ответила Женевьева, нагибаясь за упаковкой сахара на нижней полке.
   – Нам нужно где-то с бушель яблок, – сказал Джон.
   Взяв один из больших красных плодов, он отер его о рубаху. Зубы Джона впились в яблоко, и тоненькая струйка сока побежала по его подбородку. Он прикрыл глаза, наслаждаясь замечательным вкусом.
   Лотти как зачарованная глядела на мужчину, жующего яблоко; ее взгляд был прикован к капле сока, которая скрылась в ямочке на его волевом подбородке.