Страница:
Боюсь, на фоне таких декораций я выглядела более чем скромно, но можно было утешаться мыслью, что для искушенных зрителей поведение и внутреннее состояние человека... тьфу, керторианца, значат больше, чем внешний облик. На том я и сконцентрировалась — выждав приличествующую случаю паузу, без спешки спустилась по широкой лестнице во двор и направилась к своему экипажу, гадая про себя, существует ли на Кертории обычай распахивать дверцы кареты перед высокородными особами. Если нет, могла какая-нибудь малоприятная заминка приключиться... Но нет, обошлось — когда я приблизилась, капитан приветствовал меня сугубо официальным поклоном, выполнил желаемую операцию с дверцей и, подсадив меня внутрь, остался стоять рядом, храня, что называется, почтительное молчание. Ну, этот намек понять было нетрудно, и я отдала приказ отправляться, справедливо полагая, что на осмотреться и устроиться поудобнее времени у меня будет навалом.
Однако первые же минуты путешествия несколько нарушили царившее у меня в душе ощущение театральности, и виной тому послужил порядок, в котором следовал «кортеж герцогини». Оказывается, расчет моей гвардии на первый-второй делался не только для того, чтобы красиво выстроиться перед отъездом, но и отражал схему последующего движения. Иными словами, половина моих телохранителей располагалась впереди, половина позади, а в качестве завершающего штриха по паре всадников скакали вдоль самой обочины по бокам от моего экипажа. Такое построение отряда декоративным было никак не назвать. Напротив, оно наводило на мысль о максимальной готовности к отражению внезапной атаки с любого направления. И это при том, что пока еще мы находились в самом сердце моих собственных владений.
Разумеется, ярким солнечным днем, сидя на мягких подушках внутри роскошного экипажа, зацикливаться на подобных соображениях не стоило, и я быстро переключилась на излюбленное занятие путешественников — осмотр видов из окна движущегося транспортного средства. И надо сказать, что с этой точки зрения Кертория — точнее, та ее часть, по которой мы ехали, — выглядела привлекательной, но очень уж простенькой, Поля, луга, перелески, небольшие речушки — все это чередовалось в различной последовательности и казалось цветущим, гармоничным и более чем мирным, но выразительностью не отличалось. Если заменить керторианскую растительность на земную, то получился бы типичный среднеевропейский пейзаж, найти в котором нечто интересное могут только люди с очень развитым воображением. Надежда же на то, что приятное разнообразие в виды Кертории внесут следы разумной жизни и непосредственно ее представители, себя не оправдала. Нет, и отдельные жители, и весьма ухоженные деревни и деревушки по пути встречались, но, во-первых, для отсмотренной территории их было крайне немного, из чего следовал вывод, что Кертория и впрямь является на редкость малозаселенной, а во-вторых, при той скорости, с которой мы двигались, возможности разглядывать отдельные любопытные детали чисто физически не представлялось. Общее же впечатление опять-таки исчерпывалось фразой типа «ну, село и село»...
Честно говоря, мне уже очень захотелось познакомиться с тем, как выглядит керторианский город или хотя бы городок, но, насколько я помнила, на карте между замками Галлего и Детанов таковых обозначено не было, и память меня, к сожалению, не подвела. Зато в середине дня подвернулся случай поближе соприкоснуться с обыденной керторианской жизнью, когда мы остановились на обед в заведении, которому замечательно подходило определение «сельский трактир». Впрочем, очень уж близким это соприкосновение не назовешь, поскольку каждый шаг я совершала в широком, но плотном кольце телохранителей, а пищу вкушала так и вовсе в гордом одиночестве. Тем не менее некоторые любопытные детали мне зафиксировать удалось — к примеру, кормили здесь заметно хуже, чем в моем замке, а вот чистота и внутреннее убранство трактира заслуживали уважения и с понятием «средневековье» связывались мало. Обслуживающий персонал вел себя... по-керториански, все те же молчаливые тени, однако и тут определенная разница с замковой прислугой имела место быть. Если последние воспринимали меня просто как свою хозяйку, то здешним обитателям я казалась кем-то сродни небожителю, спустившемуся на минутку на грешную землю. Было мной, правда, отмечено и первое проявление базовых эмоций, присущих всем относящимся к категории sapiens, а именно любопытства. Обнаружили его, что не удивительно, местные дети, глазевшие на мое прибытие и отбытие из различных укрытии. Ну, это было из непопулярной здесь серии «мелочь, а приятно».
После обеда я попыталась возобновить осмотр окрестностей, но надолго меня не хватило — слишком уж они были однообразны. Разумеется, тогда я решила, что наступил очень подходящий момент, чтобы в тишине (керторианские пантеры в отличие от лошадей двигались почти бесшумно) и комфорте поразмыслить о житье-бытье, и, конечно же, тотчас полностью погрузилась во второе излюбленное занятие путешественников — крепкий сон. Тут было бы очень к месту завернуть про какое-нибудь пророческое сновидение, исполненное тайных знаков, от правильной разгадки которых зависят судьбы мира, но не будем лукавить. На самом деле, если меня и посещали изредка какие-то видения, то отнюдь не во сне, а как раз наоборот — на пике бодрствования, когда все чувства обострены до предела.
Проснулась я тоже вполне тривиально — от смутного ощущения, будто что-то вокруг изменилось, и зафиксировать, что именно, оказалось совсем нетрудно: карета прекратила мерно покачиваться, а значит, мы куда-то прибыли. Вероятно, для поддержания образа великосветской дамы мне следовало высунуться из окошка и подозвать кого-нибудь для расспросов, но спросонья я повела себя естественно, то есть самостоятельно открыла дверцу и выбралась наружу.
Картина, представшая моему взору, отличалась от наблюдаемой мной перед отбытием из замка только окружающим пейзажем. Мы находились на пристани на берегу широкой и полноводной реки, и в косых лучах заходящего уже солнца экипаж, застывшие вокруг всадники и одиноко стоящая на краю пирса фигура капитана, устремившего взгляд на подернутый дымкой противоположный берег, снова казались хорошо срежиссированной сценой, на которую не грех пару минут просто полюбоваться. Заодно, кстати, следовало отдать должное скорости, с которой мы передвигались, поскольку на карте в замке мною была обнаружена лишь одна река, сопоставимая по размерам с той, которую я сейчас видела перед собой. Называлась она Эйгвин и являлась крупнейшей водной артерией Запада Кертории, а по совместительству границей между моим герцогством и владением Детанов.
Как ни странно, эскорт никоим образом не отреагировал на мое появление, и это меня не то чтоб задело, но захотелось слегка побаловаться. Поэтому я, стараясь действовать бесшумно (а эта техника у меня очень хорошо поставлена), приблизилась к стоящему ко мне спиной капитану и, не доходя примерно ярда, эдак спокойно поинтересовалась:
— Чего мы ждем?
Капитан меня удивил — он не обернулся, не вздрогнул, а лишь поднял руку, указывая по диагонали налево:
— Паром, герцогиня.
Согласна, паром я не заметила, хотя сооружение это было довольно громоздкое и находилось уже неподалеку от нашего берега. Ну, бывает. Но вот то, каким образом капитан меня засек, интриговало куда больше — глаза на затылке не умели отращивать даже керторианцы, да и остальные органы чувств у них не достигали такой степени остроты, чтобы помочь в данной ситуации.
Пока я над этим размышляла, мне вдруг пришел в голову вопрос, никак с прежней темой не связанный. Не очень приятный и как будто не слишком важный, но я давно научилась от таких вещей не отмахиваться.
— Скажите, капитан, это единственная паромная переправа через Эйгвин?
Вот тут он обернулся, причем довольно резко:
— Нет. Их много. В нижнем течении через Эйгвин нет мостов, только переправы.
Я помолчала, обдумывая способ ненавязчиво выведать нужную мне информацию, и капитан удивил меня вторично, поскольку в кои-то веки задал вопрос сам. И вопрос этот не касался распорядка дня, маршрута и тому подобных материй.
— Вы ведь не это хотели выяснить, герцогиня. Не правда ли?
— Правда. — Смысла отпираться я не видела. — Мне почему-то вспомнилось, что родители Ранье погибли во время паромной переправы, и я хотела узнать, не здесь ли это случилось. Но, полагаю, все-таки не здесь.
— Вы правы. Это произошло дальше к югу, на тракте, ведущем в столицу. — Капитан по-прежнему смотрел на меня, и в его обычно более чем спокойном взгляде явственно читалось некое беспокойство. — Простите за любопытство, герцогиня, но вы действительно случайно вспомнили об этом трагическом происшествии?
— Да, — честно призналась я и в свою очередь поинтересовалась: — А вы верите во всякие предчувствия и предвидения?
— Смотря в чьи.
«Очень интересно», — непременно сказал бы лорд Танварт, но я не стала копать глубже, поскольку уловила смысл и так. Не буду скрывать, мне стало, мягко говоря, не по себе, и, похоже, не мне одной. Во всяком случае, паром уже причаливал к пристани, причем, как я теперь заметила, палуба была пуста (очевидно, для меня заказали спецрейс), а наш отряд не предпринимал никаких действий в плане подготовки к погрузке.
— Как это произошло? — Формулировочка получилась так себе, но капитан прекрасно меня понял.
— Я не знаю подробностей. Они вообще мало кому известны.
— Расскажите, что знаете.
— Во время переправы, когда паром с герцогом и его женой достиг середины Эйгвина, внезапно налетел ураган. Невероятно мощный и совершенно немыслимый в этих краях. Очевидно, природа того шторма была магической, но кто мог такое сотворить в нынешние времена и почему герцог не сумел защититься, остается только гадать. А факты таковы — под натиском ветра и волн паром перевернулся, и чета Галлего, по всей вероятности, утонула в разбушевавшемся Эйгвине, хотя тела их так и не были найдены.
— Вот даже как... — вслух протянула я. — А гвардейцы? Они тоже все погибли?
— Нет, — с заметным пониманием ответил капитан. — Погибли... вернее, исчезли... лишь трое. Остальным удалось выплыть и спастись.
— У меня есть одна небольшая догадка — после кораблекрушения состав гвардии герцогов Галлего полностью сменился...
— Это так.
— А очевидцев тех событий трудно застать на этом свете?
— Не интересовался, — Чуть помолчав, капитан совсем уж откровенно добавил: — Возможно, зря.
Я хотела заметить, что «возможно» кажется мне здесь совершенно излишним, но зачем, собственно... Между тем паром уже минут пять как пришвартовался в нескольких ярдах от нас, а никаких распоряжений капитан отдавать явно не собирался. Осуждать его я не могла; если единственное решение неожиданно становится потенциально опасным, то принимать его — дело вышестоящего руководства.
— Насколько я понимаю, капитан, других способов попасть на тот берег у нас нет?
— Быстрых — нет.
С точки зрения общего развития не худо было узнать, какие есть небыстрые, но я решила не тянуть резину, поскольку при всем моем уважении к собственной интуиции на этот раз все казалось слишком уж эфемерным.
— Значит, мы отправляемся на пароме, капитан.
Он как будто собирался поинтересоваться, хорошо ли я подумала, или — в более корректной форме — отдаю ли себе отчет, что риск и впрямь существует, но в итоге нашел ответ самостоятельно и, кивнув мне куда более тепло, нежели обычно, пошел командовать погрузкой.
Много времени она не заняла и прошла со слаженностью, делающей честь людям капитана Рагайна. Паром был двухпалубным, и первым делом на нижнюю грузовую палубу отправились пантеры, в специально оборудованный для них загон, а также мой экипаж, который, невзирая на краткость пути и тихую погоду, принайтовали к настилу. Затем мои люди не поленились произвести инспекцию всего судна и привычно разместились по периметру верхней пассажирской палубы. Лишь после всех этих мероприятий капитан предложил подняться на борт мне, сам он двинулся следом, и едва мы прошли трап, как швартовы были отданы...
Взобравшись по ещё одному трапу, я обнаружила, что центральное место на верхней палубе занимает... скажем скромно, роскошное кресло под балдахином, но я проигнорировала его вместе со стараниями людей, трудившихся над его установкой, и расположилась у поручней с южной стороны парома. Мое самоуправство, как ни странно, не вызвало осуждения со стороны капитана, не отходившего от меня на дистанцию больше двух ярдов, и первые минуты неторопливого плавания по тихим и, на удивление, прозрачным водам Эйгвина оказали на меня самое успокаивающее воздействие. Перспектива же того, что этот мирный дивной красоты пейзаж может в считанные мгновения взорваться смертельным вихрем, выглядела не то что маловероятной, а попросту невозможной.
Однако все, читающие эти строки, наверное, очень удивились бы, если б моя последняя мысль не оказалась глубоким заблуждением и с нами и впрямь ничего бы не произошло. Это было бы даже оригинально, но, увы... А первый отчетливый сигнал о возникших таки трудностях я получила, когда мы одолели примерно треть пути, — снизу, оттуда, где находился загон для пантер, стали доноситься звуки, подозрительно намекающие на то, что животные вдруг пришли в сильное беспокойство. При этом, насколько я могла судить, керторианские пантеры были отлично выдрессированы и очень дисциплинированны, но, как известно, у многих животных паническая реакция на резкое ухудшение погоды оказывается сильнее всех наработанных условных рефлексов. Когда шум снизу усилился, мы с капитаном переглянулись, и он сказал ровно то, что подумала я сама:
— Пока еще мы можем повернуть, герцогиня.
— Интересно, вы не знаете случайно, откуда пришел тот, первый ураган? С юга?
— Да.
Я вновь придирчиво осмотрела горизонт, ничего не обнаружила и постаралась, чтобы мой тон соответствовал словам:
— Боюсь, капитан, что бегство от судьбы редко приносит хорошие результаты.
Едва ли кто из керторианцев стал бы оспаривать этот постулат, и капитан Рагайн, следуя духу традиций, действительно воздержался, но ответ его был весьма запоминающимся и тоже по-своему неоспоримым:
— Тогда я искренне надеюсь, что у вас найдутся достойные контраргументы.
Множество подобных красивых афористичных фраз так навсегда и остаются только фразами, поэтому я никогда не имела склонности воспринимать их всерьез, но тут у меня возникло очень стойкое и оттого еще более неуютное ощущение, что из уст капитана я услышала свой приговор. Собственно, я даже дала слабину и едва не произнесла: «Да ладно вам, может, еще и пронесет», но не понадобилось. Потому как именно в этот момент стало окончательно и бесповоротно ясно, что не принесет. Нет, конечно, маленькое серое пятнышко, возникшее на горизонте в створе русла Эйгвина, естественно с южной стороны, могло оказаться чем угодно, включая оптический обман, но интуиция подсказывала, что верить в это осталось от силы минуты три-четыре...
— Вряд ли мы можем двигаться быстрее. Не так ли, капитан?
— Не можем.
— Также я думаю, что вы и ваши люди готовы к отражению атаки и вам есть чем ее отражать.
— Это тоже верно.
— Значит, нам остается только ждать?
Третью мою реплику капитан оставил без внимания, и я вместо него заметила себе, что заскучать от этого ожидания не грозит. Серое пятнышко уже благополучно превратилось в размытое по краям пятно и приближались, как это ни банально прозвучит, стремительно. Вскоре, например, уже можно было разглядеть, что размеры этой штуковины в точности соответствуют руслу Эйгвина — от берега до берега, — и это служило лишним подтверждением ее магического происхождения, ибо природные явления подобной аккуратностью не обладают. Еще одним приятным совпадением из того же репертуара было то, что, судя по скорости сближения, ураган застанет нас точнехонько на середине реки.
Когда до столкновения оставалось минуты полторы и уже стало отчетливо видно, что для начала на нас надвигается клубящаяся стена водяной пыли высотой футов в тридцать, мои телохранители в полном безмолвии совершили некое перестроение, и я почувствовала — тем самым керторианским чутьем, — как вокруг что-то неуловимо изменилось. Во-первых, это означало, что смутная догадка, посетившая меня на пристани, верна и капитан использует для общения со своим отрядом более совершенные средства связи, нежели голос (очевидно, телепатического свойства), а во-вторых, пора было узнать кое-какие подробности.
— Капитан, какой защитой мы располагаем?
— В нашем распоряжении есть кокон, — в переводе на английский язык это называлось «силовое поле», и этот фокус в исполнении Ранье мне доводилось наблюдать, — который теоретически непроницаем ни для дождя, ни для ветра любой силы.
Тон капитана был тверд, но слово «теоретически» говорило о многом. Однако прежде чем я задала следующий вопрос, мне удалось ознакомиться и с качеством кокона, и с его размерами, поскольку ураган наконец-то на нас обрушился. Хотя вернее будет сказать, обрушился на пространство вокруг нас, и это, безусловно, было одним из тех зрелищ, ради которых мне так хотелось попасть на Керторию.
Ветер свистел и завывал, как в лучших фильмах-катастрофах, плотные косые струи дождя били почти параллельно поверхности воды, вздыбившейся пенными волнами, вполне сопоставимыми с морскими, а видимость в резко сгустившемся сумраке сократилась почти до нуля. Завораживающее буйство стихии, достойное лучших образчиков погоды Денеба IV, мы наблюдали с расстояния, едва ли превышавшего три ярда, но при этом обстановка на самом пароме изменилась весьма незначительно — пожалуй, стало чуть прохладнее да появилась незначительная качка... К сожалению, эта фантасмагорическая картина не отменяла ни вопроса, который я собиралась задать, ни ответа, который ожидала получить.
— Отец Ранье располагал подобным защитным коконом?
— Конечно.
— И продержать его и вы, и он могли бы достаточно долго?
— Не менее часа.
Ну, вот теперь нужно было думать очень быстро и стараясь не впасть в панику. Как погибли родители Ранье, стало в целом понятно — когда налетел ураган, они, вероятно, удивились, но при этом чувствовали себя в. безопасности, и то, что случилось потом, застало их врасплох. А случилось следующее — надежное и якобы непроницаемое для непогоды силовое поле каким-то образом было прорвано. Каким именно или чем, для меня значения не имело, зато я могла быть полностью уверена, что и меня поле тоже не спасет... Конечно, знать наверняка, что тебе угрожает смертельная опасность, было огромным преимуществом по сравнению с предшественниками, и поэтому теперь оставалась сущая ерунда — за считанные минуты придумать, как от нее избавиться. Или же, вспомнив мрачный прогноз капитана, необходимо было срочно найти достойные контраргументы судьбе, поскольку поблажек та однозначно давать не собиралась.
Вот только моя голова не спешила меня радовать чередой свежих решений, а я тем временем почти машинально зафиксировала заметное ухудшение погодных условий. То есть шквал, прежде бушевавший по-своему однообразно, начал усиливаться — за пределами парома стало темно, как ноябрьской ночью, ливень хлестал сплошной стеной, а ветер закончил исполнять леденящую кровь мелодию и теперь издавал свист на одной высокой ноте. Означать это могло только одно — мы вот-вот попадем в центр урагана, и тогда-то и должна разразиться катастрофа. Более того, стоило мне об этом подумать, и я буквально физически ощутила, как с юга, из глубины шквала, на нас надвигается... нечто. Нечто, которое мы не в силах остановить, от которого нельзя укрыться, и направлено оно именно на меня. Я попыталась успокоить себя тем, что это всего лишь происки разыгравшегося воображения, но, судя по тому, как вдруг напрягся капитан, стоявший уже практически плечом к плечу со мной, ощущения мои были далеко не иллюзией...
И тут вместо спасительного озарения мне пришло на ум совсем уж скверное соображение, причем до отвращения логичное. Итак, предположим, что ураган проламывает защиту и переворачивает паром, но ведь это еще не конец разговора. Я плавала, как рыба, и, думается, не утонула бы в реке, невзирая на шторм и прочие неприятности, а допущение, что родителей Ранье постигла печальная участь просто из-за их неподготовленности в данном аспекте, критики не выдерживало. Хотя бы по той причине, что большинству телохранителей герцога удалось спастись, а тот, кто все это устроил, не мог полагаться на случай, по ходу выясняя, достаточно ли хорошо предполагаемые жертвы умеют плавать. Нет, пугающее чувство, что я являюсь мишенью, нельзя было списать на мнительность, а приближающаяся хрень являлась не просто тараном для создания бреши в защите, но своеобразной керторианской ракетой с надежной системой наведения на цель. И она была уже очень близко.
Настал самый подходящий момент, чтобы выставить себя героем с железными нервами, блистательно находящим выход из кризиса в последнюю секунду, но не будем кривить душой. Меня охватила типичная слепая паника — захотелось побежать и спрятаться, и я побежала... Куда, в сущности, было все равно, и по случайности это оказался нос парома, где я вынужденно остановилась в связи с отсутствием дальнейшего пространства для бегства. Тут-то наконец та часть моего рассудка, которая отвечает за логику и не выключается даже в самых паршивых ситуациях, кое-что выдала. По сути, меня осчастливили насмешкой, выглядевшей примерно так: «И что теперь? Остается только прыгнуть в воду самой, не дожидаясь, пока тебя туда скинут».
Уже в следующее мгновение я очень экономно оттолкнулась и по аккуратной траектории — дабы случаем не задеть край силового поля — полетела вниз, гадая про себя, почему очевидные решения всегда приходят с приличным запозданием. Естественно, до соприкосновения с водой, оказавшейся на удивление теплой, я эту великую загадку жизни разгадать не смогла, а потом пришлось отвлечься на грамотное проведение операции по спасению себя... Прыжки в воду в свое время входили в систему моей подготовки, и хотя в данном случае техника не вызвала бы у инструктора восторга, тем не менее в воду я вошла достаточно уверенно, чтобы по инерции погрузиться футов на пятнадцать и обойтись без распространенных ошибок типа потери слуха или дезориентации. Однако в отличие от тренировок я не стала выполнять переворот и подниматься к поверхности, а наоборот — с максимальной скоростью устремилась в направлении дна, опустилась еще футов на пятнадцать-двадцать и остановилась, когда давление на барабанные перепонки сделалось довольно заметным. Конечно, при необходимости я могла нырнуть значительно глубже, но сейчас смысла не было — уже на этой глубине ничто не мешало мне развернуться в горизонтальной плоскости и спокойно поплыть в сторону, где, по моим представлениям, находился берег Детанов. Да, здесь, под толщей вод, я оказалась в полной безопасности от ветра, ливня и волн со всей их магической природой, и единственной моей задачей было не покидать это надежное (и, черт возьми, такое очевидное) укрытие, пока не выберусь из зоны действия урагана. Иначе говоря, нужно было просто доплыть под водой до берега.
Само по себе мероприятие представлялось вполне выполнимым — мне, наверное, не удалось бы переплыть под водой весь Эйгвин, даже находясь на пике формы, но одолеть половину этой реки я, без сомнений, была способна в любом состоянии, тем более что паром к моменту нашего с ним расставания по идее уже находился ближе к нужному, восточному берегу. Но спустя примерно минуту после начала заплыва некоторые обстоятельства стали внушать мне серьезные опасения: во-первых, мой костюм, совершенно не предназначенный для купания, сильно снижал скорость продвижения, а избавиться от особо мешающих частей гардероба я себе позволить не могла, и во-вторых, как нетрудно догадаться, при таких погодных условиях наверху на моей глубине было совершенно темно, а это создавало реальную угрозу потерять верное направление. Все же я не стала форсировать темп, поскольку излишние усилия приводят к дополнительному расходу кислорода и в плане расстояния никакой выгоды не дают. К моему огромному сожалению, еще секунд через тридцать никаких изменений не произошло, за исключением того, что мои легкие напомнили о необходимости регулярно дышать, и две минуты — это предел. Еще секунд через пятнадцать желание глотнуть воздуха благополучно вытеснило остальные ощущения, а потом стало совсем плохо — легкие жгло нестерпимо, я уже ничего не соображала и из последних сил разгребала воду перед собой, почему-то решив, что всплывать равносильно смерти, и лучше уж так...
Однако первые же минуты путешествия несколько нарушили царившее у меня в душе ощущение театральности, и виной тому послужил порядок, в котором следовал «кортеж герцогини». Оказывается, расчет моей гвардии на первый-второй делался не только для того, чтобы красиво выстроиться перед отъездом, но и отражал схему последующего движения. Иными словами, половина моих телохранителей располагалась впереди, половина позади, а в качестве завершающего штриха по паре всадников скакали вдоль самой обочины по бокам от моего экипажа. Такое построение отряда декоративным было никак не назвать. Напротив, оно наводило на мысль о максимальной готовности к отражению внезапной атаки с любого направления. И это при том, что пока еще мы находились в самом сердце моих собственных владений.
Разумеется, ярким солнечным днем, сидя на мягких подушках внутри роскошного экипажа, зацикливаться на подобных соображениях не стоило, и я быстро переключилась на излюбленное занятие путешественников — осмотр видов из окна движущегося транспортного средства. И надо сказать, что с этой точки зрения Кертория — точнее, та ее часть, по которой мы ехали, — выглядела привлекательной, но очень уж простенькой, Поля, луга, перелески, небольшие речушки — все это чередовалось в различной последовательности и казалось цветущим, гармоничным и более чем мирным, но выразительностью не отличалось. Если заменить керторианскую растительность на земную, то получился бы типичный среднеевропейский пейзаж, найти в котором нечто интересное могут только люди с очень развитым воображением. Надежда же на то, что приятное разнообразие в виды Кертории внесут следы разумной жизни и непосредственно ее представители, себя не оправдала. Нет, и отдельные жители, и весьма ухоженные деревни и деревушки по пути встречались, но, во-первых, для отсмотренной территории их было крайне немного, из чего следовал вывод, что Кертория и впрямь является на редкость малозаселенной, а во-вторых, при той скорости, с которой мы двигались, возможности разглядывать отдельные любопытные детали чисто физически не представлялось. Общее же впечатление опять-таки исчерпывалось фразой типа «ну, село и село»...
Честно говоря, мне уже очень захотелось познакомиться с тем, как выглядит керторианский город или хотя бы городок, но, насколько я помнила, на карте между замками Галлего и Детанов таковых обозначено не было, и память меня, к сожалению, не подвела. Зато в середине дня подвернулся случай поближе соприкоснуться с обыденной керторианской жизнью, когда мы остановились на обед в заведении, которому замечательно подходило определение «сельский трактир». Впрочем, очень уж близким это соприкосновение не назовешь, поскольку каждый шаг я совершала в широком, но плотном кольце телохранителей, а пищу вкушала так и вовсе в гордом одиночестве. Тем не менее некоторые любопытные детали мне зафиксировать удалось — к примеру, кормили здесь заметно хуже, чем в моем замке, а вот чистота и внутреннее убранство трактира заслуживали уважения и с понятием «средневековье» связывались мало. Обслуживающий персонал вел себя... по-керториански, все те же молчаливые тени, однако и тут определенная разница с замковой прислугой имела место быть. Если последние воспринимали меня просто как свою хозяйку, то здешним обитателям я казалась кем-то сродни небожителю, спустившемуся на минутку на грешную землю. Было мной, правда, отмечено и первое проявление базовых эмоций, присущих всем относящимся к категории sapiens, а именно любопытства. Обнаружили его, что не удивительно, местные дети, глазевшие на мое прибытие и отбытие из различных укрытии. Ну, это было из непопулярной здесь серии «мелочь, а приятно».
После обеда я попыталась возобновить осмотр окрестностей, но надолго меня не хватило — слишком уж они были однообразны. Разумеется, тогда я решила, что наступил очень подходящий момент, чтобы в тишине (керторианские пантеры в отличие от лошадей двигались почти бесшумно) и комфорте поразмыслить о житье-бытье, и, конечно же, тотчас полностью погрузилась во второе излюбленное занятие путешественников — крепкий сон. Тут было бы очень к месту завернуть про какое-нибудь пророческое сновидение, исполненное тайных знаков, от правильной разгадки которых зависят судьбы мира, но не будем лукавить. На самом деле, если меня и посещали изредка какие-то видения, то отнюдь не во сне, а как раз наоборот — на пике бодрствования, когда все чувства обострены до предела.
Проснулась я тоже вполне тривиально — от смутного ощущения, будто что-то вокруг изменилось, и зафиксировать, что именно, оказалось совсем нетрудно: карета прекратила мерно покачиваться, а значит, мы куда-то прибыли. Вероятно, для поддержания образа великосветской дамы мне следовало высунуться из окошка и подозвать кого-нибудь для расспросов, но спросонья я повела себя естественно, то есть самостоятельно открыла дверцу и выбралась наружу.
Картина, представшая моему взору, отличалась от наблюдаемой мной перед отбытием из замка только окружающим пейзажем. Мы находились на пристани на берегу широкой и полноводной реки, и в косых лучах заходящего уже солнца экипаж, застывшие вокруг всадники и одиноко стоящая на краю пирса фигура капитана, устремившего взгляд на подернутый дымкой противоположный берег, снова казались хорошо срежиссированной сценой, на которую не грех пару минут просто полюбоваться. Заодно, кстати, следовало отдать должное скорости, с которой мы передвигались, поскольку на карте в замке мною была обнаружена лишь одна река, сопоставимая по размерам с той, которую я сейчас видела перед собой. Называлась она Эйгвин и являлась крупнейшей водной артерией Запада Кертории, а по совместительству границей между моим герцогством и владением Детанов.
Как ни странно, эскорт никоим образом не отреагировал на мое появление, и это меня не то чтоб задело, но захотелось слегка побаловаться. Поэтому я, стараясь действовать бесшумно (а эта техника у меня очень хорошо поставлена), приблизилась к стоящему ко мне спиной капитану и, не доходя примерно ярда, эдак спокойно поинтересовалась:
— Чего мы ждем?
Капитан меня удивил — он не обернулся, не вздрогнул, а лишь поднял руку, указывая по диагонали налево:
— Паром, герцогиня.
Согласна, паром я не заметила, хотя сооружение это было довольно громоздкое и находилось уже неподалеку от нашего берега. Ну, бывает. Но вот то, каким образом капитан меня засек, интриговало куда больше — глаза на затылке не умели отращивать даже керторианцы, да и остальные органы чувств у них не достигали такой степени остроты, чтобы помочь в данной ситуации.
Пока я над этим размышляла, мне вдруг пришел в голову вопрос, никак с прежней темой не связанный. Не очень приятный и как будто не слишком важный, но я давно научилась от таких вещей не отмахиваться.
— Скажите, капитан, это единственная паромная переправа через Эйгвин?
Вот тут он обернулся, причем довольно резко:
— Нет. Их много. В нижнем течении через Эйгвин нет мостов, только переправы.
Я помолчала, обдумывая способ ненавязчиво выведать нужную мне информацию, и капитан удивил меня вторично, поскольку в кои-то веки задал вопрос сам. И вопрос этот не касался распорядка дня, маршрута и тому подобных материй.
— Вы ведь не это хотели выяснить, герцогиня. Не правда ли?
— Правда. — Смысла отпираться я не видела. — Мне почему-то вспомнилось, что родители Ранье погибли во время паромной переправы, и я хотела узнать, не здесь ли это случилось. Но, полагаю, все-таки не здесь.
— Вы правы. Это произошло дальше к югу, на тракте, ведущем в столицу. — Капитан по-прежнему смотрел на меня, и в его обычно более чем спокойном взгляде явственно читалось некое беспокойство. — Простите за любопытство, герцогиня, но вы действительно случайно вспомнили об этом трагическом происшествии?
— Да, — честно призналась я и в свою очередь поинтересовалась: — А вы верите во всякие предчувствия и предвидения?
— Смотря в чьи.
«Очень интересно», — непременно сказал бы лорд Танварт, но я не стала копать глубже, поскольку уловила смысл и так. Не буду скрывать, мне стало, мягко говоря, не по себе, и, похоже, не мне одной. Во всяком случае, паром уже причаливал к пристани, причем, как я теперь заметила, палуба была пуста (очевидно, для меня заказали спецрейс), а наш отряд не предпринимал никаких действий в плане подготовки к погрузке.
— Как это произошло? — Формулировочка получилась так себе, но капитан прекрасно меня понял.
— Я не знаю подробностей. Они вообще мало кому известны.
— Расскажите, что знаете.
— Во время переправы, когда паром с герцогом и его женой достиг середины Эйгвина, внезапно налетел ураган. Невероятно мощный и совершенно немыслимый в этих краях. Очевидно, природа того шторма была магической, но кто мог такое сотворить в нынешние времена и почему герцог не сумел защититься, остается только гадать. А факты таковы — под натиском ветра и волн паром перевернулся, и чета Галлего, по всей вероятности, утонула в разбушевавшемся Эйгвине, хотя тела их так и не были найдены.
— Вот даже как... — вслух протянула я. — А гвардейцы? Они тоже все погибли?
— Нет, — с заметным пониманием ответил капитан. — Погибли... вернее, исчезли... лишь трое. Остальным удалось выплыть и спастись.
— У меня есть одна небольшая догадка — после кораблекрушения состав гвардии герцогов Галлего полностью сменился...
— Это так.
— А очевидцев тех событий трудно застать на этом свете?
— Не интересовался, — Чуть помолчав, капитан совсем уж откровенно добавил: — Возможно, зря.
Я хотела заметить, что «возможно» кажется мне здесь совершенно излишним, но зачем, собственно... Между тем паром уже минут пять как пришвартовался в нескольких ярдах от нас, а никаких распоряжений капитан отдавать явно не собирался. Осуждать его я не могла; если единственное решение неожиданно становится потенциально опасным, то принимать его — дело вышестоящего руководства.
— Насколько я понимаю, капитан, других способов попасть на тот берег у нас нет?
— Быстрых — нет.
С точки зрения общего развития не худо было узнать, какие есть небыстрые, но я решила не тянуть резину, поскольку при всем моем уважении к собственной интуиции на этот раз все казалось слишком уж эфемерным.
— Значит, мы отправляемся на пароме, капитан.
Он как будто собирался поинтересоваться, хорошо ли я подумала, или — в более корректной форме — отдаю ли себе отчет, что риск и впрямь существует, но в итоге нашел ответ самостоятельно и, кивнув мне куда более тепло, нежели обычно, пошел командовать погрузкой.
Много времени она не заняла и прошла со слаженностью, делающей честь людям капитана Рагайна. Паром был двухпалубным, и первым делом на нижнюю грузовую палубу отправились пантеры, в специально оборудованный для них загон, а также мой экипаж, который, невзирая на краткость пути и тихую погоду, принайтовали к настилу. Затем мои люди не поленились произвести инспекцию всего судна и привычно разместились по периметру верхней пассажирской палубы. Лишь после всех этих мероприятий капитан предложил подняться на борт мне, сам он двинулся следом, и едва мы прошли трап, как швартовы были отданы...
Взобравшись по ещё одному трапу, я обнаружила, что центральное место на верхней палубе занимает... скажем скромно, роскошное кресло под балдахином, но я проигнорировала его вместе со стараниями людей, трудившихся над его установкой, и расположилась у поручней с южной стороны парома. Мое самоуправство, как ни странно, не вызвало осуждения со стороны капитана, не отходившего от меня на дистанцию больше двух ярдов, и первые минуты неторопливого плавания по тихим и, на удивление, прозрачным водам Эйгвина оказали на меня самое успокаивающее воздействие. Перспектива же того, что этот мирный дивной красоты пейзаж может в считанные мгновения взорваться смертельным вихрем, выглядела не то что маловероятной, а попросту невозможной.
Однако все, читающие эти строки, наверное, очень удивились бы, если б моя последняя мысль не оказалась глубоким заблуждением и с нами и впрямь ничего бы не произошло. Это было бы даже оригинально, но, увы... А первый отчетливый сигнал о возникших таки трудностях я получила, когда мы одолели примерно треть пути, — снизу, оттуда, где находился загон для пантер, стали доноситься звуки, подозрительно намекающие на то, что животные вдруг пришли в сильное беспокойство. При этом, насколько я могла судить, керторианские пантеры были отлично выдрессированы и очень дисциплинированны, но, как известно, у многих животных паническая реакция на резкое ухудшение погоды оказывается сильнее всех наработанных условных рефлексов. Когда шум снизу усилился, мы с капитаном переглянулись, и он сказал ровно то, что подумала я сама:
— Пока еще мы можем повернуть, герцогиня.
— Интересно, вы не знаете случайно, откуда пришел тот, первый ураган? С юга?
— Да.
Я вновь придирчиво осмотрела горизонт, ничего не обнаружила и постаралась, чтобы мой тон соответствовал словам:
— Боюсь, капитан, что бегство от судьбы редко приносит хорошие результаты.
Едва ли кто из керторианцев стал бы оспаривать этот постулат, и капитан Рагайн, следуя духу традиций, действительно воздержался, но ответ его был весьма запоминающимся и тоже по-своему неоспоримым:
— Тогда я искренне надеюсь, что у вас найдутся достойные контраргументы.
Множество подобных красивых афористичных фраз так навсегда и остаются только фразами, поэтому я никогда не имела склонности воспринимать их всерьез, но тут у меня возникло очень стойкое и оттого еще более неуютное ощущение, что из уст капитана я услышала свой приговор. Собственно, я даже дала слабину и едва не произнесла: «Да ладно вам, может, еще и пронесет», но не понадобилось. Потому как именно в этот момент стало окончательно и бесповоротно ясно, что не принесет. Нет, конечно, маленькое серое пятнышко, возникшее на горизонте в створе русла Эйгвина, естественно с южной стороны, могло оказаться чем угодно, включая оптический обман, но интуиция подсказывала, что верить в это осталось от силы минуты три-четыре...
— Вряд ли мы можем двигаться быстрее. Не так ли, капитан?
— Не можем.
— Также я думаю, что вы и ваши люди готовы к отражению атаки и вам есть чем ее отражать.
— Это тоже верно.
— Значит, нам остается только ждать?
Третью мою реплику капитан оставил без внимания, и я вместо него заметила себе, что заскучать от этого ожидания не грозит. Серое пятнышко уже благополучно превратилось в размытое по краям пятно и приближались, как это ни банально прозвучит, стремительно. Вскоре, например, уже можно было разглядеть, что размеры этой штуковины в точности соответствуют руслу Эйгвина — от берега до берега, — и это служило лишним подтверждением ее магического происхождения, ибо природные явления подобной аккуратностью не обладают. Еще одним приятным совпадением из того же репертуара было то, что, судя по скорости сближения, ураган застанет нас точнехонько на середине реки.
Когда до столкновения оставалось минуты полторы и уже стало отчетливо видно, что для начала на нас надвигается клубящаяся стена водяной пыли высотой футов в тридцать, мои телохранители в полном безмолвии совершили некое перестроение, и я почувствовала — тем самым керторианским чутьем, — как вокруг что-то неуловимо изменилось. Во-первых, это означало, что смутная догадка, посетившая меня на пристани, верна и капитан использует для общения со своим отрядом более совершенные средства связи, нежели голос (очевидно, телепатического свойства), а во-вторых, пора было узнать кое-какие подробности.
— Капитан, какой защитой мы располагаем?
— В нашем распоряжении есть кокон, — в переводе на английский язык это называлось «силовое поле», и этот фокус в исполнении Ранье мне доводилось наблюдать, — который теоретически непроницаем ни для дождя, ни для ветра любой силы.
Тон капитана был тверд, но слово «теоретически» говорило о многом. Однако прежде чем я задала следующий вопрос, мне удалось ознакомиться и с качеством кокона, и с его размерами, поскольку ураган наконец-то на нас обрушился. Хотя вернее будет сказать, обрушился на пространство вокруг нас, и это, безусловно, было одним из тех зрелищ, ради которых мне так хотелось попасть на Керторию.
Ветер свистел и завывал, как в лучших фильмах-катастрофах, плотные косые струи дождя били почти параллельно поверхности воды, вздыбившейся пенными волнами, вполне сопоставимыми с морскими, а видимость в резко сгустившемся сумраке сократилась почти до нуля. Завораживающее буйство стихии, достойное лучших образчиков погоды Денеба IV, мы наблюдали с расстояния, едва ли превышавшего три ярда, но при этом обстановка на самом пароме изменилась весьма незначительно — пожалуй, стало чуть прохладнее да появилась незначительная качка... К сожалению, эта фантасмагорическая картина не отменяла ни вопроса, который я собиралась задать, ни ответа, который ожидала получить.
— Отец Ранье располагал подобным защитным коконом?
— Конечно.
— И продержать его и вы, и он могли бы достаточно долго?
— Не менее часа.
Ну, вот теперь нужно было думать очень быстро и стараясь не впасть в панику. Как погибли родители Ранье, стало в целом понятно — когда налетел ураган, они, вероятно, удивились, но при этом чувствовали себя в. безопасности, и то, что случилось потом, застало их врасплох. А случилось следующее — надежное и якобы непроницаемое для непогоды силовое поле каким-то образом было прорвано. Каким именно или чем, для меня значения не имело, зато я могла быть полностью уверена, что и меня поле тоже не спасет... Конечно, знать наверняка, что тебе угрожает смертельная опасность, было огромным преимуществом по сравнению с предшественниками, и поэтому теперь оставалась сущая ерунда — за считанные минуты придумать, как от нее избавиться. Или же, вспомнив мрачный прогноз капитана, необходимо было срочно найти достойные контраргументы судьбе, поскольку поблажек та однозначно давать не собиралась.
Вот только моя голова не спешила меня радовать чередой свежих решений, а я тем временем почти машинально зафиксировала заметное ухудшение погодных условий. То есть шквал, прежде бушевавший по-своему однообразно, начал усиливаться — за пределами парома стало темно, как ноябрьской ночью, ливень хлестал сплошной стеной, а ветер закончил исполнять леденящую кровь мелодию и теперь издавал свист на одной высокой ноте. Означать это могло только одно — мы вот-вот попадем в центр урагана, и тогда-то и должна разразиться катастрофа. Более того, стоило мне об этом подумать, и я буквально физически ощутила, как с юга, из глубины шквала, на нас надвигается... нечто. Нечто, которое мы не в силах остановить, от которого нельзя укрыться, и направлено оно именно на меня. Я попыталась успокоить себя тем, что это всего лишь происки разыгравшегося воображения, но, судя по тому, как вдруг напрягся капитан, стоявший уже практически плечом к плечу со мной, ощущения мои были далеко не иллюзией...
И тут вместо спасительного озарения мне пришло на ум совсем уж скверное соображение, причем до отвращения логичное. Итак, предположим, что ураган проламывает защиту и переворачивает паром, но ведь это еще не конец разговора. Я плавала, как рыба, и, думается, не утонула бы в реке, невзирая на шторм и прочие неприятности, а допущение, что родителей Ранье постигла печальная участь просто из-за их неподготовленности в данном аспекте, критики не выдерживало. Хотя бы по той причине, что большинству телохранителей герцога удалось спастись, а тот, кто все это устроил, не мог полагаться на случай, по ходу выясняя, достаточно ли хорошо предполагаемые жертвы умеют плавать. Нет, пугающее чувство, что я являюсь мишенью, нельзя было списать на мнительность, а приближающаяся хрень являлась не просто тараном для создания бреши в защите, но своеобразной керторианской ракетой с надежной системой наведения на цель. И она была уже очень близко.
Настал самый подходящий момент, чтобы выставить себя героем с железными нервами, блистательно находящим выход из кризиса в последнюю секунду, но не будем кривить душой. Меня охватила типичная слепая паника — захотелось побежать и спрятаться, и я побежала... Куда, в сущности, было все равно, и по случайности это оказался нос парома, где я вынужденно остановилась в связи с отсутствием дальнейшего пространства для бегства. Тут-то наконец та часть моего рассудка, которая отвечает за логику и не выключается даже в самых паршивых ситуациях, кое-что выдала. По сути, меня осчастливили насмешкой, выглядевшей примерно так: «И что теперь? Остается только прыгнуть в воду самой, не дожидаясь, пока тебя туда скинут».
Уже в следующее мгновение я очень экономно оттолкнулась и по аккуратной траектории — дабы случаем не задеть край силового поля — полетела вниз, гадая про себя, почему очевидные решения всегда приходят с приличным запозданием. Естественно, до соприкосновения с водой, оказавшейся на удивление теплой, я эту великую загадку жизни разгадать не смогла, а потом пришлось отвлечься на грамотное проведение операции по спасению себя... Прыжки в воду в свое время входили в систему моей подготовки, и хотя в данном случае техника не вызвала бы у инструктора восторга, тем не менее в воду я вошла достаточно уверенно, чтобы по инерции погрузиться футов на пятнадцать и обойтись без распространенных ошибок типа потери слуха или дезориентации. Однако в отличие от тренировок я не стала выполнять переворот и подниматься к поверхности, а наоборот — с максимальной скоростью устремилась в направлении дна, опустилась еще футов на пятнадцать-двадцать и остановилась, когда давление на барабанные перепонки сделалось довольно заметным. Конечно, при необходимости я могла нырнуть значительно глубже, но сейчас смысла не было — уже на этой глубине ничто не мешало мне развернуться в горизонтальной плоскости и спокойно поплыть в сторону, где, по моим представлениям, находился берег Детанов. Да, здесь, под толщей вод, я оказалась в полной безопасности от ветра, ливня и волн со всей их магической природой, и единственной моей задачей было не покидать это надежное (и, черт возьми, такое очевидное) укрытие, пока не выберусь из зоны действия урагана. Иначе говоря, нужно было просто доплыть под водой до берега.
Само по себе мероприятие представлялось вполне выполнимым — мне, наверное, не удалось бы переплыть под водой весь Эйгвин, даже находясь на пике формы, но одолеть половину этой реки я, без сомнений, была способна в любом состоянии, тем более что паром к моменту нашего с ним расставания по идее уже находился ближе к нужному, восточному берегу. Но спустя примерно минуту после начала заплыва некоторые обстоятельства стали внушать мне серьезные опасения: во-первых, мой костюм, совершенно не предназначенный для купания, сильно снижал скорость продвижения, а избавиться от особо мешающих частей гардероба я себе позволить не могла, и во-вторых, как нетрудно догадаться, при таких погодных условиях наверху на моей глубине было совершенно темно, а это создавало реальную угрозу потерять верное направление. Все же я не стала форсировать темп, поскольку излишние усилия приводят к дополнительному расходу кислорода и в плане расстояния никакой выгоды не дают. К моему огромному сожалению, еще секунд через тридцать никаких изменений не произошло, за исключением того, что мои легкие напомнили о необходимости регулярно дышать, и две минуты — это предел. Еще секунд через пятнадцать желание глотнуть воздуха благополучно вытеснило остальные ощущения, а потом стало совсем плохо — легкие жгло нестерпимо, я уже ничего не соображала и из последних сил разгребала воду перед собой, почему-то решив, что всплывать равносильно смерти, и лучше уж так...