Страница:
- Собственно говоря, вы будете жить здесь,- ответил Ральф,- потому что
здесь вы будете обедать и здесь будете находиться с утра до вечера, иногда,
быть может, и до следующего утра.
- А по вечерам? - проговорила Кэт.- Я не могу покинуть ее, дядя. Я
должна иметь какое-то место, которое могу называть своим домом. Вы знаете,
он там, где она, и может быть очень скромным.
- Может быть! - воскликнул Ральф, ускоряя шаг от досады, вызванной этим
замечанием.- Должен быть, хотите вы сказать! Может быть скромным! С ума, что
ли, сошла эта девушка?
- Слово сорвалось у меня нечаянно, право же я этого не думала,возразила
Кэт.
- Надеюсь,- сказал Ральф.
- Дядя, а мой вопрос - вы на него не ответили.
- Нечто в этом роде я предвидел,- сказал Ральф, и, хотя я, заметьте,
решительно не согласен, тем не менее я об этом позаботился. Я говорил о вас
как о приходящей работнице, стало быть каждый вечер вы будете возвращаться в
свой дом, который может быть скромным.
Это было утешительно. Кэт излила свою благодарность, которую Ральф
принял так, словно целиком ее заслужил за проявленное внимание, и они без
дальнейших разговоров подошли к дверям модистки, к которым вела изящная
лестница и где красовались на большой табличке фамилия и название профессии
мадам Манталини. При доме был магазин, но его сдавали торговцу импортным
розовым маслом. Салон мадам Манталини помещался во втором этаже - факт, о
котором извещали аристократических покупателей выставленные в окнах с
красивыми гардинами две-три элегантные шляпки самого модного фасона и
несколько дорогих платьев безупречнейшего вкуса.
Дверь открыл ливрейный лакей и в ответ на вопрос Ральфа, дома ли мадам
Манталини, повел их через красивый холл и дальше по широкой лестнице в салон
мадам, состоявший из двух просторных комнат, где были выставлены в
бесконечном разнообразии великолепные платья и ткани: одни надеты на
манекены, другие небрежно брошены на диваны, а иные разбросаны на ковре,
повешены на трюмо или расположены как-нибудь иначе, на богатой мебели
всевозможных стилей, которая здесь была расставлена в избытке.
Они ждали гораздо дольше, чем хотелось бы мистеру Ральфу Никльби,
который без всякого интереса взирал на окружавшую его мишуру и собирался уже
позвонить, когда какой-то джентльмен внезапно просунул голову в комнату и,
увидев, что тут кто-то есть, так же внезапно убрал ее обратно.
- Эй, послушайте! - крикнул Ральф.- Кто там?
При звуке голоса Ральфа голова появилась снова, а рот с очень длинным
рядом очень белых зубов жеманно произнес слова:
- Черт возьми! Как! Это Никльби! Ах, черт возьми!
Издав эти восклицания, джентльмен приблизился и с большой горячностью
пожал руку Ральфу.
На нем был ярко расцвеченный халат, жилет и турецкие шаровары того же
рисунка, розовый шелковый шейный платок и ярко-зеленые туфли, а вокруг талии
обвита очень длинная часовая цепочка. Вдобавок у него были бакенбарды и усы,
выкрашенные черной краской и элегантно завитые.
- Черт возьми, уж не хотите ли вы сказать, что я вам нужен? А, черт
возьми? - сказал этот джентльмен, хлопая по плечу Ральфа.
- Еще нет,- саркастически отозвался Ральф.
- Ха-ха! Черт возьми! - воскликнул джентльмен и, повернувшись на
каблуках, чтобы посмеяться с большой грацией, очутился лицом к лицу с Кэт
Никльби, стоявшей тут же.
- Моя племянница,- сказал Ральф.
- Вспоминаю! - сказал джентльмен; стукнув себя по носу согнутым
пальцем, словно в наказание за свою забывчивость.- Черт возьми, вспоминаю,
зачем вы пришли. Пройдите сюда, Никльби. Дорогая моя, не угодно ли вам
следовать за мной? Ха-ха! Все они следуют за мной,Никльби. Всегда следовали,
черт возьми, всегда!
Дав таким образом волю своему игривому воображению, джентльмен повел их
на третий этаж в гостиную, меблированную, пожалуй, с не меньшей
элегантностью, чем апартаменты внизу; наличие серебряного кофейника, яичной
скорлупы и неубранного, фарфорового прибора на одну персону, казалось,
возвещало о том, что джентльмен только что позавтракал.
- Садитесь, дорогая моя,- сказал джентльмен, сначала смутив мисс
Никльби пристальным взглядом, а затем осклабившись в восторге от такого
успеха.- Задохнешься, пока поднимешься в эту проклятую комнату наверху. Эти
дьявольские гостиные под самой крышей... Боюсь, что придется переехать,
Никльби.
- Я бы непременно переехал,- сказал Ральф, хмуро осматриваясь вокруг.
- Какой вы чертовски странный человек, Никльби! - сказал
джентльмен.Самый чертовский, самый лукавый, самый чудаковатый старый
чеканщик золота и серебра, какого мне приходилось видеть, черт возьми!
Сделав такой комплимент Ральфу, джентльмен позвонил и стал таращить
глаза на мисс Никльби, пока не явился слуга, после чего он отвел взгляд и
приказал, чтобы слуга попросил свою хозяйку прийти немедленно; затем он
принялся за прежнее и не отводил глаз, пока не явилась мадам Манталини.
Портниха была полной особой, нарядно одетой и довольно миловидной, но
значительно старше, чем джентльмен в шароварах, за которого она вышла замуж
с полгода назад. Первоначально фамилия джентльмена была Мантль, но с помощью
легкого изменения ее превратили в Манталини: леди справедливо полагала, что
английское наименование нанесет серьезный ущерб делу. Женился он благодаря
своим бакенбардам. На этот капитал он до сей поры жил благородным образом не
один год и недавно его увеличил терпеливым отращиванием усов, которые сулили
ему в будущем приятную независимость. В настоящее время его участие в фирме
выражалось в трате денег, а когда таковых не хватало, то в поездках к
мистеру Ральфу Никльби, чтобы добиться учета - за проценты - векселей
заказчиков.
- Жизнь моя,- сказал мистер Манталини,- как дьявольски долго ты не
приходила!
- Любовь моя, я даже не знала, что мистер Никльби здесь,- сказала мадам
Манталини.
- В таком случае, душа моя, каким же вдвойне дьявольским негодяем
должен быть этот лакей,- заметил мистер Манталини.
- Дорогой мой,- сказала мадам,- это целиком твоя вина.
- Моя вина, радость моего сердца?
- Разумеется, милый мой,- заявила леди.- Чего же можно ждать, раз ты не
исправляешь этого человека?
- Не исправляю этого человека, восторг души моей?!
- Да! Я уверена, что ему необходимо сделать внушение,- сказала мадам,
надувая губки.
- В таком случае, не огорчайся,- сказал мистер Манталини,- его будут
стегать хлыстом, пока он не начнет чертовски вопить.
Дав такое обещание, мистер Манталини поцеловал мадам Манталини, а по
окончании этой сцены мадам Манталини шутливо дернула за ухо мистера
Манталини, после чего они приступили к делу.
- Итак, сударыня,- начал Ральф, который взирал на все это с таким
презрением, какое мало кто может выразить взглядом,- вот моя племянница.
- Вот как, мистер Никльби! - отозвалась мадам Манталини, обозревая Кэт
с головы до ног и с ног до головы.- Вы умеете говорить по-французски, дитя?
- Да, мадам,- отвечала Кэт, не смея поднять глаза, ибо она чувствовала,
что на нее устремлен взгляд противного челевека в халате.
- Как француженка? - спросил супруг.
Мисс Никльби ничего не ответила на этот вопрос и повернулась спиной к
вопрошавшему, как бы готовясь отвечать на то, о чем пожелает осведомиться
его жена.
- Мы постоянно держим в нашем заведении двадцать молодых женщин,сказала
мадам.
- В самом деле, сударыня? - робко отозвалась Кэт.
- Да, и есть среди них чертовски красивые,- сказал хозяин.
- Манталини! - грозно воскликнула его жена.
- Идол души моей! - сказал Манталини.
- Ты хочешь разбить мне сердце?
- Не хочу, даже за двадцать тысяч полушарий, населенных...
населенных... населенных маленькими балеринами,- в поэтическом стиле ответил
Манталини.
- Но ты разобьешь, если и впредь будешь говорить в таком духе,- сказала
его жена.- Что подумает мистер Никльби, слушая тебя?
- О, ничего, сударыня, ничего! - отозвался Ральф.- Я знаю и его
любезную натуру и вашу... Пустые словечки, придающие особый вкус вашему
повседневному общению... ссоры влюбленных, увеличивающие сладость тех
семейных радостей, какие обещают столь долго длиться... Вот и все, вот и
все. - Если бы железная дверь могла поссориться со своими петлями и приняла
твердое решение открываться с медлительным упорством и стереть их в порошок,
она издала бы более приятный звук, чем грубый и язвительный голос Ральфа,
когда он произнес эти слова. Даже мистер Манталини ощутил его воздействие и,
испуганно оглянувшись, воскликнул:
- Какое дьявольски ужасное карканье!
- Будьте добры не обращать внимание на то, что говорит мистер
Манталини,- заметила его жена, повернувшись к Кэт.
- Я и не обращаю, сударыня,- спокойно и презрительно сказала Кэт.
- Мистер Манталини ровно ничего не знает об этих молодых
женщинах,продолжала мадам, глядя на своего супруга, но говоря с Кэт.- Если
он и видел кого-нибудь из них, то, должно быть, встретил их на улице, когда
они шли на работу или с работы, но не здесь. Он даже никогда не бывал в той
комнате. Я этого не разрешаю. Сколько часов в день привыкли вы работать?
- Я еще совсем не привыкла к работе, сударыня,- тихим голосом ответила
Кэт.
- Тем лучше будет она работать теперь,- сказал Ральф, вставляя слово,
дабы это признание не повредило переговорам.
- Надеюсь,- отозвалась мадам Манталини.- У нас рабочие часы с девяти до
девяти, а когда заказов очень много, то еще дополнительная работа, за
которую я назначаю особую плату.
Кэт поклонилась, давая понять, что она слышала и удовлетворена.
- Что касается еды,- продолжала мадам Манталини,- то есть обеда и чая,
то вы будете получать их здесь. Я бы сказала, что жалованья вам будет
назначено от пяти до семи шиллингов в неделю, но я не могу дать никаких
обязательств, пока не увижу, что вы умеете делать.
Кэт снова поклонилась.
- Если вы согласны,- сказала мадам Манталини,- то лучше начинайте в
понедельник, ровно в девять часов утра, а старшая мастерица мисс Нэг получит
к тому времени указания испытать вас сначала на какой-нибудь легкой работе.
Еще что-нибудь, мистер Никльби?
- Больше ничего, сударыня,- ответил Ральф, вставая.
- В таком случае, полагаю, мы кончили,- сказала леди.
Придя к этому выводу, она бросила взгляд на дверь, словно желая уйти,
но тем не менее колебалась, как будто ей не хотелось предоставить одному
мистеру Манталини честь проводить их вниз. Ральф вывел ее из затруднения,
немедленно распрощавшись. Мадам Манталини много раз любезно осведомилась,
почему он их никогда не навещает, а мистер Манталини с великим красноречием
предавал анафеме лестницу, следуя за ними вниз в надежде заставить Кэт
оглянуться, однако надежде этой суждено было остаться несбывшейся.
- Ну вот! - сказал Ральф, когда они вышли на улицу.- Теперь вы
пристроены.
Кэт хотела опять благодарить его, но он оборвал ее.
- У меня была мысль устроить вашу мать в каком-нибудь красивом уголке в
деревне,- сказал он (он имел право выдвигать кандидатов для помещения в
некоторые богадельни на границе Корнуэлла и не раз им пользовался),- но раз
вы хотите жить вместе, я должен придумать для нее что-нибудь другое. Есть у
нее какие-нибудь деньги?
- Очень мало,- ответила Кэт.
- И малого хватит надолго, если быть бережливым,- сказал Ральф.- Пусть
подумает, сколько времени ей удастся жить на них, имея бесплатное помещение.
Вы съезжаете с вашей квартиры в субботу?
- Да, вы так приказали нам, дядя.
- Совершенно верно. Пустует дом, принадлежащий мне, куда я могу вас
поместить, пока он не сдан внаем, а потом, если больше ничего не
подвернется, у меня, может быть, будет другой дом. Там вы будете жить.
- Это далеко отсюда, сэр? - осведомилась Кэт.
- Довольно далеко,- ответил Ральф,- в другом конце города - в Ист-Энде,
но в субботу, в пять часов, я пришлю за вами моего клерка, чтобы он вас
доставил туда. До свидания. Дорогу вы знаете? Все время прямо.
Холодно пожав руку племяннице, Ральф расстался с ней в начале
Риджент-стрит и, сосредоточенно размышляя о способах наживать деньги,
свернул в оживленную улицу. Кэт грустно пошла домой, в их квартиру на
Стрэнде.
Ньюмен Ногс водворяет миссис и мисс Никльби в новое их
жилище в Сити
У мисс Никльби, возвращавшейся домой, мысли были унылые, что в
достаточной мере объяснялось событиями этого дня. Поведение ее дяди вряд ли
способствовало тому, чтобы рассеять те опасения и страхи, какие могли у нее
возникнуть с самого начала, да и впечатление, произведенное на нее
заведением мадам Манталини, отнюдь ие вселяло бодрости. Вот почему много
было у нее мрачных предчувствий и забот, когда она с тяжелым сердцем
смотрела в будущее, думая о предстоящей работе.
Если утешения матери могли привести ее в более приятное и радостное
расположение духа, то для произведения такого эффекта их было предостаточно.
К тому времени, как Кэт вернулась домой, славная леди воскресила в памяти
два достоверных случая, когда модистки имели значительное состояние, но было
ли оно целиком приобретено их трудами, или они обладали капиталом для
начала, или же им посчастливилось, и они удачно вышли замуж, она не могла
хорошенько припомнить. Впрочем, как она весьма логически заметила, должна же
была существовать какая-нибудь молодая особа, которая, не имея ничего на
первых порах, все-таки разбогатела, а если признать этот факт, то почему не
может достигнуть того же и Кэт? Мисс Ла-Криви, которая была членом
маленького совета, отважилась выразить некоторые сомнения относительно
возможности для мисс Никльби добиться этого счастливого результата на
протяжении обычной человеческой жизни, но славная леди совершенно отвела это
возражение, сообщив, что у нее бывают предчувствия - нечто вроде
ясновидения, с помощью которого она имела обыкновение разрешать всякий спор
с покойным мистером Никльби; чаще чем в девяти случаях из десяти она
оставалась неправой.
- Боюсь, что это занятие вредно для здоровья,- сказала мисс
Ла-Криви.Помню, мне позировали три молоденькие модистки, когда я только что
начала заниматься живописью, и я припоминаю, что все они были очень бледные
и хилые.
- О, это отнюдь не общее правило,- заметила миссис Никльби.- Я помню
так, как будто это было вчера, что я наняла модистку, которую мне особо
рекомендовали, сшить пунцовый плащ - в те времена, когда пунцовые плащи были
в моде, и у нее было очень красное лицо, да, очень красное лицо.
- Может быть, она выпивала? - предположила мисс Ла-Криви.
- Вряд ли это могло быть,- возразила миссис Никльби,- но я знаю,- что у
нее было очень красное лицо, стало быть ваш довод ничего не стоит.
Таким-то образом и такими вескими доводами отражала достойная матрона
малейшее возражение, какое выдвигалось против нового плана, принятого утром.
Счастливица миссис Никльби! Достаточно, чтобы проект был новым, и он уже
представлялся ее мысленному взору ослепительно ярким и позолоченным, как
блестящая игрушка.
Когда с этим вопросом было покончено, Кэт сообщила о предложении дяди
относительно пустующего дома, на которое миссис Никльби с такою же
готовностью согласилась, сделав характерное для нее замечание, что в погожий
вечер приятно будет прогуляться в Вест-Эид и вернуться с дочерью домой; при
этом она проявила столь же характерную забывчивость, ибо дождливые вечера и
плохая погода бывают чуть ли не каждую неделю в году.
- Мне грустно, право же грустно расставаться с вами, мой добрый
друг,сказала Кэт, на которую произвело глубокое впечатление сочувствие
бедной миниатюристки.
- Как бы там ни было, но вы от меня не отделаетесь,- ответила мисс
Ла-Криви с таким оживлением, на какое только была способна.- Я буду очень
часто вас навещать, приходить и узнавать, как вам живется; и если во всем
Лондоне или во всем мире нет другого сердца, которое было бы заинтересовано
в вашем благополучии, то всегда останется у вас одна маленькая одинокая
женщина, которая будет молиться о нем днем и ночью.
С этими словами добрая леди, у которой было такое большое сердце, что
его хватило бы на Гога, гения-хранителя Лондона, да и на Магога в придачу*,-
добрая леди, скроив сначала множество изумительных гримас, которые
обеспечили бы ей солидное состояние, если бы она могла перенести их на
слоновую кость или холст, уселась в уголок и, как она выражалась,
"хорошенько всплакнула".
Но ни слезы, ни разговоры, ни надежды, ни опасения не могли отдалить
страшной субботы и Ньюмена Ногса, который точно в назначенный час приковылял
к двери и дохнул в замочную скважину парами джина как раз в тот момент,
когда часы на соседних церквах договорились между собой относительно времени
и пробили пять. Ньюмен дождался последнего удара и затем постучал.
- От мистера Ральфа Никльби,- поднявшись наверх, сказал Ньюмен Ногс, с
возможною краткостью возвещая о данном ему поручении.
- Сейчас мы будем готовы,- сказала Кэт.- Вещей у нас мало, но все-таки
я боюсь, что придется взять карету.
- Я найму,- сказал Ньюмен.
- Нет, вы не должны утруждать себя,- сказала миссис Никльби.
- Найму,- сказал Ньюмен.
- Я не могу допустить, чтобы у вас даже мелькнула такая мысль,-сказала
миссис Никльби.
- Не от вас зависит,- сказал Ньюмен.
- Не от меня?
- Да. Я об этом думал, когда шел сюда, но не стал нанимать, думая, что
вы еще не собрались. Я много о чем думаю. Никто не может этому помешать.
- Да, я вас понимаю, мистер Ногс,- сказала миссис Никльби.- Разумеется,
наши мысли свободны. Ясно, что мысли каждого человека - его собственность.
- Они не были бы ею, если бы иные люди могли сделать
по-своему,пробормотал Ньюмен.
- Совершенно верно, мистер Ногс,- подхватила миссис Никльби.- Иные люди
и в самом деле такие... Как поживает ваш хозяин?
Ньюмен бросил многозначительный взгляд на Кэт и ответил с сильным
ударением на предпоследнем слове, что мистер Ральф Никльби здоров и шлет
свой сердечный привет.
- Право же, мы ему очень обязаны,- заметила миссис Никльби.
- Очень,- сказал Ньюмен.- Я так и передам ему.
Не очень-то легко было, раз увидев Ньюмена Ногса, не узнать его, и,
когда Кэт, обратив внимание на его странное обхождение (в котором на сей раз
было, однако, что-то почтительное и деликатное, несмотря на отрывистую
речь), посмотрела на него пристальнее, она припомнила, что уже мельком
заметила раньше это оригинальное существо.
- Простите мое любопытство,- сказала Кэт,- но не видела ли я вас на
почтовом дворе в то утро, когда мой брат уехал в Йоркшир?
Ньюмен задумчиво посмотрел на миссис Никльби и сказал "нет", даже не
покраснев.
- Нет? - воскликнула Кэт.- А я была бы готова поручиться!
- И были бы неправы,- возразил Ньюмен.- Я вышел сегодня в первый раз за
три недели. У меня был приступ подагры.
Ньюмен был вовсе не похож на подагрического субъекта, и Кэт невольно
призадумалась; но беседу прервала миссис Никльби, которая настаивала, чтобы
закрыли дверь, иначе мистер Ногс схватит простуду, и послали за каретой
служанку - из страха, как бы он не навлек на себя новый приступ болезни. На
оба условия Ньюмен принужден был согласиться. Вскоре появилась карета; и
после многочисленных горестных прощальных слов и долгой беготни мисс
Ла-Криви взад и вперед по тротуару, вследствие чего желтый тюрбан пришел в
резкое столкновение с различными пешеходами, она (то есть карета, а не мисс
Ла-Криви) отъехала с двумя леди и их пожитками внутри и Ньюменом на козлах,
рядом с кучером,- несмотря на все уверения миссис Никльби, что это грозит
ему смертью.
Они въехали в Сити, свернув к реке, и после долгой и медленной езды,
так как в этот час улицы были запружены всевозможными экипажами,
остановились перед большим старым, хмурым домом на Темз-стрит, дверь и окна
которого были такие грязные, словно он много лет стоял необитаемым.
Дверь этого заброшенного жилища Ньюмен отпер ключом, который достал из
шляпы,- кстати сказать, в ней, вследствие ветхости своих карманов, он прятал
все и, по всей вероятности, носил бы в ней и деньги, будь у него таковые,- и
когда карету отпустилд, он повел их в дом.
Да, старым, мрачным и черным был он, и угрюмы и темны были комнаты, в
которых некогда кипела жизнь. Позади дома была пристань на берегу Темзы.
Пустая конура, кости животных, обломки железных обручей и старые бочарные
доски, но никаких признаков жизни. Это было зрелище холодного, немого
разрушения.
- Этот дом угнетает и приводит в уныние,- сказала Кэт,- и кажется,
будто на нем лежит какое-то проклятье. Будь я суеверна, я бы могла подумать,
что в этих старых стенах было совершено какое-то ужасное преступление и с
той поры этот дом никому не приносил счастья. Каким он кажется хмурым и
темным!
- Ах, боже мой, дорогая моя! - воскликнула миссис Никльби.- Не говори
так, ты меня испугаешь на смерть!
- Это только мое глупое воображение, мама,- сказала Кэт, стараясь
улыбнуться.
- В таком случае, милочка, я хочу, чтобы ты держала при себе твое
глупое воображение и не пробуждала моего глупого воображения, чтобы
составить ему компанию,- заявила миссис Никльби.- Почему ты не подумала обо
всем этом раньше? Ты так беспечна... Мы могли бы попросить мисс Ла-Криви
составить нам компанию, или взяли бы собаку, или сделали бы тысячу других
вещей... Но так бывало всегда, и точь-в-точь так же было с твоим бедным
дорогим отцом. Если я сама обо всем не подумаю...
Так обычно начинались сетования миссис Никльби, состоявшие примерно из
дюжины запутанных фраз, ни к кому в частности не обращенных, которые она и
принялась сейчас перебирать, пока хватило дыхания.
Ньюмен как будто не слышал этих замечаний и проводил обеих леди в две
комнаты во втором этаже, из которых кое-как постарались сделать нечто
пригодное для жилья. В одной комнате было несколько стульев, стол, старый
коврик перед камином и какая-то вылинявшая дорожка, а в камине был уже
разведен огонь. В другой комнате стояла старая складная кровать и кое-какие
убогие предметы обстановки, необходимые для спальни.
- Смотри, дорогая моя,- сказала миссис Никльби, стараясь быть
довольной,- разве это не заботливость и внимание со стороны твоего дяди? Да
ведь если бы не его предусмотрительность, у нас не было бы ничего, кроме
кровати, которую мы вчера купили!
- Да, это очень любезно,- отозвалась Кэт, осматриваясь вокруг.
Ньюмен Ногс промолчал о том, что он выудил старую мебель, которую они
здесь видели, с чердака и из подвала, и о том, что он купил к чаю на
полпенни молока, стоявшего на полке, налил воды в ржавый чайник на каменной
подставке, набрал щепок на пристани и где-то выпросил угля. Но догадка,
будто Ральф Никльби отдал распоряжение это сделать, столь раздражающе
подействовала на его воображение, что он не мог удержаться, чтобы не
затрещать всеми десятью пальцами по очереди. Сначала миссис Никльби была
слегка испугана таким упражнением, но, предположив, что оно каким-то
отдаленным образом связано с подагрой, не стала об этом говорить.
- Я думаю, нам больше незачем вас задерживать,- сказала Кэт.
- Мне больше нечего здесь делать? - спросил Ньюмен.
- Да, нечего. Благодарю вас,- отвечала мисс Никльби.
- Милая моя, может быть, мистер Ногс не прочь выпить за наше здоровье,-
сказала миссис Никльби, роясь в ридикюле в поисках какой-нибудь мелкой
монеты.
- Я думаю, мама,- нерешительно сказала Кэт, заметив, что Ньюмен
отвернулся,- вы задели бы его чувства, если бы предложили ему денег...
Ньюмен Ногс, поклонившись молодой леди скорее как джентльмен, чем как
злополучный бедняк, каким он казался, прижал руку к груди и, секунду
помедлив с видом человека, который пытается заговорить, но хорошенько не
знает, что сказать, вышел из комнаты.
Когда тяжелая дверь внизу со скрежетом захлопнулась на щеколду и эхо
мрачно разнеслось по дому, Кэт почувствовала искушение вернуть его и
попросить, чтобы он остался хоть ненадолго, но ей было стыдно признаться, в
своих страхах, и Ньюмен Ногс отправился в обратный путь.
с помощью которой читатель получит возможность проследить
дальнейшее развитие любви мисс Фанни Сквирс и удостовериться, гладко ли она
протекала
Счастливым обстоятельством для мисс Фанни Сквирс было то, что ее
достойный папа, вернувшись домой в день маленькой вечеринки, "слишком много
в себя опрокинул", как говорят посвященные, чтобы подметить многочисленные
признаки крайнего возмущения духа, ясно отражавшиеся на ее физиономии. А так
как, подвыпив, он бывал довольно буен и сварлив, то не исключена
возможность, что он поспорил бы с ней по тому или другому поводу
воображаемому поводу, если бы молодая леди с предусмотрительностью и
осторожностью, весьма похвальными, не заставила бодрствовать одного из
учеников, чтобы он принял на себя первый взрыв бешенства славного
джентльмена, каковое, найдя исход в пинках и колотушках, постепенно улеглось
настолько, что джентльмена уговорили лечь в постель, что он и сделал, не
снимая сапог и с зонтом под мышкой.
Согласно обычаю, голодная служанка последовала за мисс Сквирс в ее
комнату, чтобы завить ей волосы, оказать другие мелкие услуги при совершении
туалета и преподнести столько лести, сколько могла придумать применительно к
обстоятельствам, ибо мисс Сквирс была в достаточной степени ленива (а также
тщеславна и легкомысленна), чтобы быть настоящей леди, и только отсутствие
здесь вы будете обедать и здесь будете находиться с утра до вечера, иногда,
быть может, и до следующего утра.
- А по вечерам? - проговорила Кэт.- Я не могу покинуть ее, дядя. Я
должна иметь какое-то место, которое могу называть своим домом. Вы знаете,
он там, где она, и может быть очень скромным.
- Может быть! - воскликнул Ральф, ускоряя шаг от досады, вызванной этим
замечанием.- Должен быть, хотите вы сказать! Может быть скромным! С ума, что
ли, сошла эта девушка?
- Слово сорвалось у меня нечаянно, право же я этого не думала,возразила
Кэт.
- Надеюсь,- сказал Ральф.
- Дядя, а мой вопрос - вы на него не ответили.
- Нечто в этом роде я предвидел,- сказал Ральф, и, хотя я, заметьте,
решительно не согласен, тем не менее я об этом позаботился. Я говорил о вас
как о приходящей работнице, стало быть каждый вечер вы будете возвращаться в
свой дом, который может быть скромным.
Это было утешительно. Кэт излила свою благодарность, которую Ральф
принял так, словно целиком ее заслужил за проявленное внимание, и они без
дальнейших разговоров подошли к дверям модистки, к которым вела изящная
лестница и где красовались на большой табличке фамилия и название профессии
мадам Манталини. При доме был магазин, но его сдавали торговцу импортным
розовым маслом. Салон мадам Манталини помещался во втором этаже - факт, о
котором извещали аристократических покупателей выставленные в окнах с
красивыми гардинами две-три элегантные шляпки самого модного фасона и
несколько дорогих платьев безупречнейшего вкуса.
Дверь открыл ливрейный лакей и в ответ на вопрос Ральфа, дома ли мадам
Манталини, повел их через красивый холл и дальше по широкой лестнице в салон
мадам, состоявший из двух просторных комнат, где были выставлены в
бесконечном разнообразии великолепные платья и ткани: одни надеты на
манекены, другие небрежно брошены на диваны, а иные разбросаны на ковре,
повешены на трюмо или расположены как-нибудь иначе, на богатой мебели
всевозможных стилей, которая здесь была расставлена в избытке.
Они ждали гораздо дольше, чем хотелось бы мистеру Ральфу Никльби,
который без всякого интереса взирал на окружавшую его мишуру и собирался уже
позвонить, когда какой-то джентльмен внезапно просунул голову в комнату и,
увидев, что тут кто-то есть, так же внезапно убрал ее обратно.
- Эй, послушайте! - крикнул Ральф.- Кто там?
При звуке голоса Ральфа голова появилась снова, а рот с очень длинным
рядом очень белых зубов жеманно произнес слова:
- Черт возьми! Как! Это Никльби! Ах, черт возьми!
Издав эти восклицания, джентльмен приблизился и с большой горячностью
пожал руку Ральфу.
На нем был ярко расцвеченный халат, жилет и турецкие шаровары того же
рисунка, розовый шелковый шейный платок и ярко-зеленые туфли, а вокруг талии
обвита очень длинная часовая цепочка. Вдобавок у него были бакенбарды и усы,
выкрашенные черной краской и элегантно завитые.
- Черт возьми, уж не хотите ли вы сказать, что я вам нужен? А, черт
возьми? - сказал этот джентльмен, хлопая по плечу Ральфа.
- Еще нет,- саркастически отозвался Ральф.
- Ха-ха! Черт возьми! - воскликнул джентльмен и, повернувшись на
каблуках, чтобы посмеяться с большой грацией, очутился лицом к лицу с Кэт
Никльби, стоявшей тут же.
- Моя племянница,- сказал Ральф.
- Вспоминаю! - сказал джентльмен; стукнув себя по носу согнутым
пальцем, словно в наказание за свою забывчивость.- Черт возьми, вспоминаю,
зачем вы пришли. Пройдите сюда, Никльби. Дорогая моя, не угодно ли вам
следовать за мной? Ха-ха! Все они следуют за мной,Никльби. Всегда следовали,
черт возьми, всегда!
Дав таким образом волю своему игривому воображению, джентльмен повел их
на третий этаж в гостиную, меблированную, пожалуй, с не меньшей
элегантностью, чем апартаменты внизу; наличие серебряного кофейника, яичной
скорлупы и неубранного, фарфорового прибора на одну персону, казалось,
возвещало о том, что джентльмен только что позавтракал.
- Садитесь, дорогая моя,- сказал джентльмен, сначала смутив мисс
Никльби пристальным взглядом, а затем осклабившись в восторге от такого
успеха.- Задохнешься, пока поднимешься в эту проклятую комнату наверху. Эти
дьявольские гостиные под самой крышей... Боюсь, что придется переехать,
Никльби.
- Я бы непременно переехал,- сказал Ральф, хмуро осматриваясь вокруг.
- Какой вы чертовски странный человек, Никльби! - сказал
джентльмен.Самый чертовский, самый лукавый, самый чудаковатый старый
чеканщик золота и серебра, какого мне приходилось видеть, черт возьми!
Сделав такой комплимент Ральфу, джентльмен позвонил и стал таращить
глаза на мисс Никльби, пока не явился слуга, после чего он отвел взгляд и
приказал, чтобы слуга попросил свою хозяйку прийти немедленно; затем он
принялся за прежнее и не отводил глаз, пока не явилась мадам Манталини.
Портниха была полной особой, нарядно одетой и довольно миловидной, но
значительно старше, чем джентльмен в шароварах, за которого она вышла замуж
с полгода назад. Первоначально фамилия джентльмена была Мантль, но с помощью
легкого изменения ее превратили в Манталини: леди справедливо полагала, что
английское наименование нанесет серьезный ущерб делу. Женился он благодаря
своим бакенбардам. На этот капитал он до сей поры жил благородным образом не
один год и недавно его увеличил терпеливым отращиванием усов, которые сулили
ему в будущем приятную независимость. В настоящее время его участие в фирме
выражалось в трате денег, а когда таковых не хватало, то в поездках к
мистеру Ральфу Никльби, чтобы добиться учета - за проценты - векселей
заказчиков.
- Жизнь моя,- сказал мистер Манталини,- как дьявольски долго ты не
приходила!
- Любовь моя, я даже не знала, что мистер Никльби здесь,- сказала мадам
Манталини.
- В таком случае, душа моя, каким же вдвойне дьявольским негодяем
должен быть этот лакей,- заметил мистер Манталини.
- Дорогой мой,- сказала мадам,- это целиком твоя вина.
- Моя вина, радость моего сердца?
- Разумеется, милый мой,- заявила леди.- Чего же можно ждать, раз ты не
исправляешь этого человека?
- Не исправляю этого человека, восторг души моей?!
- Да! Я уверена, что ему необходимо сделать внушение,- сказала мадам,
надувая губки.
- В таком случае, не огорчайся,- сказал мистер Манталини,- его будут
стегать хлыстом, пока он не начнет чертовски вопить.
Дав такое обещание, мистер Манталини поцеловал мадам Манталини, а по
окончании этой сцены мадам Манталини шутливо дернула за ухо мистера
Манталини, после чего они приступили к делу.
- Итак, сударыня,- начал Ральф, который взирал на все это с таким
презрением, какое мало кто может выразить взглядом,- вот моя племянница.
- Вот как, мистер Никльби! - отозвалась мадам Манталини, обозревая Кэт
с головы до ног и с ног до головы.- Вы умеете говорить по-французски, дитя?
- Да, мадам,- отвечала Кэт, не смея поднять глаза, ибо она чувствовала,
что на нее устремлен взгляд противного челевека в халате.
- Как француженка? - спросил супруг.
Мисс Никльби ничего не ответила на этот вопрос и повернулась спиной к
вопрошавшему, как бы готовясь отвечать на то, о чем пожелает осведомиться
его жена.
- Мы постоянно держим в нашем заведении двадцать молодых женщин,сказала
мадам.
- В самом деле, сударыня? - робко отозвалась Кэт.
- Да, и есть среди них чертовски красивые,- сказал хозяин.
- Манталини! - грозно воскликнула его жена.
- Идол души моей! - сказал Манталини.
- Ты хочешь разбить мне сердце?
- Не хочу, даже за двадцать тысяч полушарий, населенных...
населенных... населенных маленькими балеринами,- в поэтическом стиле ответил
Манталини.
- Но ты разобьешь, если и впредь будешь говорить в таком духе,- сказала
его жена.- Что подумает мистер Никльби, слушая тебя?
- О, ничего, сударыня, ничего! - отозвался Ральф.- Я знаю и его
любезную натуру и вашу... Пустые словечки, придающие особый вкус вашему
повседневному общению... ссоры влюбленных, увеличивающие сладость тех
семейных радостей, какие обещают столь долго длиться... Вот и все, вот и
все. - Если бы железная дверь могла поссориться со своими петлями и приняла
твердое решение открываться с медлительным упорством и стереть их в порошок,
она издала бы более приятный звук, чем грубый и язвительный голос Ральфа,
когда он произнес эти слова. Даже мистер Манталини ощутил его воздействие и,
испуганно оглянувшись, воскликнул:
- Какое дьявольски ужасное карканье!
- Будьте добры не обращать внимание на то, что говорит мистер
Манталини,- заметила его жена, повернувшись к Кэт.
- Я и не обращаю, сударыня,- спокойно и презрительно сказала Кэт.
- Мистер Манталини ровно ничего не знает об этих молодых
женщинах,продолжала мадам, глядя на своего супруга, но говоря с Кэт.- Если
он и видел кого-нибудь из них, то, должно быть, встретил их на улице, когда
они шли на работу или с работы, но не здесь. Он даже никогда не бывал в той
комнате. Я этого не разрешаю. Сколько часов в день привыкли вы работать?
- Я еще совсем не привыкла к работе, сударыня,- тихим голосом ответила
Кэт.
- Тем лучше будет она работать теперь,- сказал Ральф, вставляя слово,
дабы это признание не повредило переговорам.
- Надеюсь,- отозвалась мадам Манталини.- У нас рабочие часы с девяти до
девяти, а когда заказов очень много, то еще дополнительная работа, за
которую я назначаю особую плату.
Кэт поклонилась, давая понять, что она слышала и удовлетворена.
- Что касается еды,- продолжала мадам Манталини,- то есть обеда и чая,
то вы будете получать их здесь. Я бы сказала, что жалованья вам будет
назначено от пяти до семи шиллингов в неделю, но я не могу дать никаких
обязательств, пока не увижу, что вы умеете делать.
Кэт снова поклонилась.
- Если вы согласны,- сказала мадам Манталини,- то лучше начинайте в
понедельник, ровно в девять часов утра, а старшая мастерица мисс Нэг получит
к тому времени указания испытать вас сначала на какой-нибудь легкой работе.
Еще что-нибудь, мистер Никльби?
- Больше ничего, сударыня,- ответил Ральф, вставая.
- В таком случае, полагаю, мы кончили,- сказала леди.
Придя к этому выводу, она бросила взгляд на дверь, словно желая уйти,
но тем не менее колебалась, как будто ей не хотелось предоставить одному
мистеру Манталини честь проводить их вниз. Ральф вывел ее из затруднения,
немедленно распрощавшись. Мадам Манталини много раз любезно осведомилась,
почему он их никогда не навещает, а мистер Манталини с великим красноречием
предавал анафеме лестницу, следуя за ними вниз в надежде заставить Кэт
оглянуться, однако надежде этой суждено было остаться несбывшейся.
- Ну вот! - сказал Ральф, когда они вышли на улицу.- Теперь вы
пристроены.
Кэт хотела опять благодарить его, но он оборвал ее.
- У меня была мысль устроить вашу мать в каком-нибудь красивом уголке в
деревне,- сказал он (он имел право выдвигать кандидатов для помещения в
некоторые богадельни на границе Корнуэлла и не раз им пользовался),- но раз
вы хотите жить вместе, я должен придумать для нее что-нибудь другое. Есть у
нее какие-нибудь деньги?
- Очень мало,- ответила Кэт.
- И малого хватит надолго, если быть бережливым,- сказал Ральф.- Пусть
подумает, сколько времени ей удастся жить на них, имея бесплатное помещение.
Вы съезжаете с вашей квартиры в субботу?
- Да, вы так приказали нам, дядя.
- Совершенно верно. Пустует дом, принадлежащий мне, куда я могу вас
поместить, пока он не сдан внаем, а потом, если больше ничего не
подвернется, у меня, может быть, будет другой дом. Там вы будете жить.
- Это далеко отсюда, сэр? - осведомилась Кэт.
- Довольно далеко,- ответил Ральф,- в другом конце города - в Ист-Энде,
но в субботу, в пять часов, я пришлю за вами моего клерка, чтобы он вас
доставил туда. До свидания. Дорогу вы знаете? Все время прямо.
Холодно пожав руку племяннице, Ральф расстался с ней в начале
Риджент-стрит и, сосредоточенно размышляя о способах наживать деньги,
свернул в оживленную улицу. Кэт грустно пошла домой, в их квартиру на
Стрэнде.
Ньюмен Ногс водворяет миссис и мисс Никльби в новое их
жилище в Сити
У мисс Никльби, возвращавшейся домой, мысли были унылые, что в
достаточной мере объяснялось событиями этого дня. Поведение ее дяди вряд ли
способствовало тому, чтобы рассеять те опасения и страхи, какие могли у нее
возникнуть с самого начала, да и впечатление, произведенное на нее
заведением мадам Манталини, отнюдь ие вселяло бодрости. Вот почему много
было у нее мрачных предчувствий и забот, когда она с тяжелым сердцем
смотрела в будущее, думая о предстоящей работе.
Если утешения матери могли привести ее в более приятное и радостное
расположение духа, то для произведения такого эффекта их было предостаточно.
К тому времени, как Кэт вернулась домой, славная леди воскресила в памяти
два достоверных случая, когда модистки имели значительное состояние, но было
ли оно целиком приобретено их трудами, или они обладали капиталом для
начала, или же им посчастливилось, и они удачно вышли замуж, она не могла
хорошенько припомнить. Впрочем, как она весьма логически заметила, должна же
была существовать какая-нибудь молодая особа, которая, не имея ничего на
первых порах, все-таки разбогатела, а если признать этот факт, то почему не
может достигнуть того же и Кэт? Мисс Ла-Криви, которая была членом
маленького совета, отважилась выразить некоторые сомнения относительно
возможности для мисс Никльби добиться этого счастливого результата на
протяжении обычной человеческой жизни, но славная леди совершенно отвела это
возражение, сообщив, что у нее бывают предчувствия - нечто вроде
ясновидения, с помощью которого она имела обыкновение разрешать всякий спор
с покойным мистером Никльби; чаще чем в девяти случаях из десяти она
оставалась неправой.
- Боюсь, что это занятие вредно для здоровья,- сказала мисс
Ла-Криви.Помню, мне позировали три молоденькие модистки, когда я только что
начала заниматься живописью, и я припоминаю, что все они были очень бледные
и хилые.
- О, это отнюдь не общее правило,- заметила миссис Никльби.- Я помню
так, как будто это было вчера, что я наняла модистку, которую мне особо
рекомендовали, сшить пунцовый плащ - в те времена, когда пунцовые плащи были
в моде, и у нее было очень красное лицо, да, очень красное лицо.
- Может быть, она выпивала? - предположила мисс Ла-Криви.
- Вряд ли это могло быть,- возразила миссис Никльби,- но я знаю,- что у
нее было очень красное лицо, стало быть ваш довод ничего не стоит.
Таким-то образом и такими вескими доводами отражала достойная матрона
малейшее возражение, какое выдвигалось против нового плана, принятого утром.
Счастливица миссис Никльби! Достаточно, чтобы проект был новым, и он уже
представлялся ее мысленному взору ослепительно ярким и позолоченным, как
блестящая игрушка.
Когда с этим вопросом было покончено, Кэт сообщила о предложении дяди
относительно пустующего дома, на которое миссис Никльби с такою же
готовностью согласилась, сделав характерное для нее замечание, что в погожий
вечер приятно будет прогуляться в Вест-Эид и вернуться с дочерью домой; при
этом она проявила столь же характерную забывчивость, ибо дождливые вечера и
плохая погода бывают чуть ли не каждую неделю в году.
- Мне грустно, право же грустно расставаться с вами, мой добрый
друг,сказала Кэт, на которую произвело глубокое впечатление сочувствие
бедной миниатюристки.
- Как бы там ни было, но вы от меня не отделаетесь,- ответила мисс
Ла-Криви с таким оживлением, на какое только была способна.- Я буду очень
часто вас навещать, приходить и узнавать, как вам живется; и если во всем
Лондоне или во всем мире нет другого сердца, которое было бы заинтересовано
в вашем благополучии, то всегда останется у вас одна маленькая одинокая
женщина, которая будет молиться о нем днем и ночью.
С этими словами добрая леди, у которой было такое большое сердце, что
его хватило бы на Гога, гения-хранителя Лондона, да и на Магога в придачу*,-
добрая леди, скроив сначала множество изумительных гримас, которые
обеспечили бы ей солидное состояние, если бы она могла перенести их на
слоновую кость или холст, уселась в уголок и, как она выражалась,
"хорошенько всплакнула".
Но ни слезы, ни разговоры, ни надежды, ни опасения не могли отдалить
страшной субботы и Ньюмена Ногса, который точно в назначенный час приковылял
к двери и дохнул в замочную скважину парами джина как раз в тот момент,
когда часы на соседних церквах договорились между собой относительно времени
и пробили пять. Ньюмен дождался последнего удара и затем постучал.
- От мистера Ральфа Никльби,- поднявшись наверх, сказал Ньюмен Ногс, с
возможною краткостью возвещая о данном ему поручении.
- Сейчас мы будем готовы,- сказала Кэт.- Вещей у нас мало, но все-таки
я боюсь, что придется взять карету.
- Я найму,- сказал Ньюмен.
- Нет, вы не должны утруждать себя,- сказала миссис Никльби.
- Найму,- сказал Ньюмен.
- Я не могу допустить, чтобы у вас даже мелькнула такая мысль,-сказала
миссис Никльби.
- Не от вас зависит,- сказал Ньюмен.
- Не от меня?
- Да. Я об этом думал, когда шел сюда, но не стал нанимать, думая, что
вы еще не собрались. Я много о чем думаю. Никто не может этому помешать.
- Да, я вас понимаю, мистер Ногс,- сказала миссис Никльби.- Разумеется,
наши мысли свободны. Ясно, что мысли каждого человека - его собственность.
- Они не были бы ею, если бы иные люди могли сделать
по-своему,пробормотал Ньюмен.
- Совершенно верно, мистер Ногс,- подхватила миссис Никльби.- Иные люди
и в самом деле такие... Как поживает ваш хозяин?
Ньюмен бросил многозначительный взгляд на Кэт и ответил с сильным
ударением на предпоследнем слове, что мистер Ральф Никльби здоров и шлет
свой сердечный привет.
- Право же, мы ему очень обязаны,- заметила миссис Никльби.
- Очень,- сказал Ньюмен.- Я так и передам ему.
Не очень-то легко было, раз увидев Ньюмена Ногса, не узнать его, и,
когда Кэт, обратив внимание на его странное обхождение (в котором на сей раз
было, однако, что-то почтительное и деликатное, несмотря на отрывистую
речь), посмотрела на него пристальнее, она припомнила, что уже мельком
заметила раньше это оригинальное существо.
- Простите мое любопытство,- сказала Кэт,- но не видела ли я вас на
почтовом дворе в то утро, когда мой брат уехал в Йоркшир?
Ньюмен задумчиво посмотрел на миссис Никльби и сказал "нет", даже не
покраснев.
- Нет? - воскликнула Кэт.- А я была бы готова поручиться!
- И были бы неправы,- возразил Ньюмен.- Я вышел сегодня в первый раз за
три недели. У меня был приступ подагры.
Ньюмен был вовсе не похож на подагрического субъекта, и Кэт невольно
призадумалась; но беседу прервала миссис Никльби, которая настаивала, чтобы
закрыли дверь, иначе мистер Ногс схватит простуду, и послали за каретой
служанку - из страха, как бы он не навлек на себя новый приступ болезни. На
оба условия Ньюмен принужден был согласиться. Вскоре появилась карета; и
после многочисленных горестных прощальных слов и долгой беготни мисс
Ла-Криви взад и вперед по тротуару, вследствие чего желтый тюрбан пришел в
резкое столкновение с различными пешеходами, она (то есть карета, а не мисс
Ла-Криви) отъехала с двумя леди и их пожитками внутри и Ньюменом на козлах,
рядом с кучером,- несмотря на все уверения миссис Никльби, что это грозит
ему смертью.
Они въехали в Сити, свернув к реке, и после долгой и медленной езды,
так как в этот час улицы были запружены всевозможными экипажами,
остановились перед большим старым, хмурым домом на Темз-стрит, дверь и окна
которого были такие грязные, словно он много лет стоял необитаемым.
Дверь этого заброшенного жилища Ньюмен отпер ключом, который достал из
шляпы,- кстати сказать, в ней, вследствие ветхости своих карманов, он прятал
все и, по всей вероятности, носил бы в ней и деньги, будь у него таковые,- и
когда карету отпустилд, он повел их в дом.
Да, старым, мрачным и черным был он, и угрюмы и темны были комнаты, в
которых некогда кипела жизнь. Позади дома была пристань на берегу Темзы.
Пустая конура, кости животных, обломки железных обручей и старые бочарные
доски, но никаких признаков жизни. Это было зрелище холодного, немого
разрушения.
- Этот дом угнетает и приводит в уныние,- сказала Кэт,- и кажется,
будто на нем лежит какое-то проклятье. Будь я суеверна, я бы могла подумать,
что в этих старых стенах было совершено какое-то ужасное преступление и с
той поры этот дом никому не приносил счастья. Каким он кажется хмурым и
темным!
- Ах, боже мой, дорогая моя! - воскликнула миссис Никльби.- Не говори
так, ты меня испугаешь на смерть!
- Это только мое глупое воображение, мама,- сказала Кэт, стараясь
улыбнуться.
- В таком случае, милочка, я хочу, чтобы ты держала при себе твое
глупое воображение и не пробуждала моего глупого воображения, чтобы
составить ему компанию,- заявила миссис Никльби.- Почему ты не подумала обо
всем этом раньше? Ты так беспечна... Мы могли бы попросить мисс Ла-Криви
составить нам компанию, или взяли бы собаку, или сделали бы тысячу других
вещей... Но так бывало всегда, и точь-в-точь так же было с твоим бедным
дорогим отцом. Если я сама обо всем не подумаю...
Так обычно начинались сетования миссис Никльби, состоявшие примерно из
дюжины запутанных фраз, ни к кому в частности не обращенных, которые она и
принялась сейчас перебирать, пока хватило дыхания.
Ньюмен как будто не слышал этих замечаний и проводил обеих леди в две
комнаты во втором этаже, из которых кое-как постарались сделать нечто
пригодное для жилья. В одной комнате было несколько стульев, стол, старый
коврик перед камином и какая-то вылинявшая дорожка, а в камине был уже
разведен огонь. В другой комнате стояла старая складная кровать и кое-какие
убогие предметы обстановки, необходимые для спальни.
- Смотри, дорогая моя,- сказала миссис Никльби, стараясь быть
довольной,- разве это не заботливость и внимание со стороны твоего дяди? Да
ведь если бы не его предусмотрительность, у нас не было бы ничего, кроме
кровати, которую мы вчера купили!
- Да, это очень любезно,- отозвалась Кэт, осматриваясь вокруг.
Ньюмен Ногс промолчал о том, что он выудил старую мебель, которую они
здесь видели, с чердака и из подвала, и о том, что он купил к чаю на
полпенни молока, стоявшего на полке, налил воды в ржавый чайник на каменной
подставке, набрал щепок на пристани и где-то выпросил угля. Но догадка,
будто Ральф Никльби отдал распоряжение это сделать, столь раздражающе
подействовала на его воображение, что он не мог удержаться, чтобы не
затрещать всеми десятью пальцами по очереди. Сначала миссис Никльби была
слегка испугана таким упражнением, но, предположив, что оно каким-то
отдаленным образом связано с подагрой, не стала об этом говорить.
- Я думаю, нам больше незачем вас задерживать,- сказала Кэт.
- Мне больше нечего здесь делать? - спросил Ньюмен.
- Да, нечего. Благодарю вас,- отвечала мисс Никльби.
- Милая моя, может быть, мистер Ногс не прочь выпить за наше здоровье,-
сказала миссис Никльби, роясь в ридикюле в поисках какой-нибудь мелкой
монеты.
- Я думаю, мама,- нерешительно сказала Кэт, заметив, что Ньюмен
отвернулся,- вы задели бы его чувства, если бы предложили ему денег...
Ньюмен Ногс, поклонившись молодой леди скорее как джентльмен, чем как
злополучный бедняк, каким он казался, прижал руку к груди и, секунду
помедлив с видом человека, который пытается заговорить, но хорошенько не
знает, что сказать, вышел из комнаты.
Когда тяжелая дверь внизу со скрежетом захлопнулась на щеколду и эхо
мрачно разнеслось по дому, Кэт почувствовала искушение вернуть его и
попросить, чтобы он остался хоть ненадолго, но ей было стыдно признаться, в
своих страхах, и Ньюмен Ногс отправился в обратный путь.
с помощью которой читатель получит возможность проследить
дальнейшее развитие любви мисс Фанни Сквирс и удостовериться, гладко ли она
протекала
Счастливым обстоятельством для мисс Фанни Сквирс было то, что ее
достойный папа, вернувшись домой в день маленькой вечеринки, "слишком много
в себя опрокинул", как говорят посвященные, чтобы подметить многочисленные
признаки крайнего возмущения духа, ясно отражавшиеся на ее физиономии. А так
как, подвыпив, он бывал довольно буен и сварлив, то не исключена
возможность, что он поспорил бы с ней по тому или другому поводу
воображаемому поводу, если бы молодая леди с предусмотрительностью и
осторожностью, весьма похвальными, не заставила бодрствовать одного из
учеников, чтобы он принял на себя первый взрыв бешенства славного
джентльмена, каковое, найдя исход в пинках и колотушках, постепенно улеглось
настолько, что джентльмена уговорили лечь в постель, что он и сделал, не
снимая сапог и с зонтом под мышкой.
Согласно обычаю, голодная служанка последовала за мисс Сквирс в ее
комнату, чтобы завить ей волосы, оказать другие мелкие услуги при совершении
туалета и преподнести столько лести, сколько могла придумать применительно к
обстоятельствам, ибо мисс Сквирс была в достаточной степени ленива (а также
тщеславна и легкомысленна), чтобы быть настоящей леди, и только отсутствие