Диккенс Чарльз. Жизнь и приключения Николаса Никльби (главы 1-31)

члену парламента.
- Ну-с, джентльмены,- сказал мистер Грегсбери, бросая большую связку
бумаг в стоявшую у его ног плетеную корзинку, откидываясь на спинку кресла и
опираясь локтями на его ручки,- я вижу по газетам, что вы не удовлетворены
моим поведением.
- Да, мистер Грегсбери, мы не удовлетворены,- с большой горячностью
сказал полный старый джентльмен, вырываясь из толпы и останавливаясь перед
ним.
- Неужели глаза меня обманывают,- сказал мистер Грегсбери, взглянув на
говорившего,- или это и в самом деле мой старый друг Пагстайлс?
- Именно я и никто другой, сэр,- ответил полный старый джентльмен.
- Дайте мне вашу руку, достойный друг,- сказал мистер
Грегсбери.Пагстайлс, дорогой друг, мне очень прискорбно видеть вас здесь.
- Мне очень прискорбно находиться здесь, сэр,- сказал мистер
Пагстайлс,- но ваше поведение, мистер Грегсбери, вызвало крайнюю
необходимость в этой депутации от ваших избирателей.
- Мое поведение, Пагстайлс,- сказал мистер Грегсбери, с милостивым
великодушием окидывая взором депутацию,- мое поведение всегда определялось и
будет определяться искренним уважением к подлинным и насущным интересам сей
великой и счастливой страны. Обращаю ли я взгляд на то, что есть у нас дома
или за границей, созерцаю ли я мирные трудолюбивые общины нашего родного
острова - реки его, усеянные пароходами, железные его пути с локомотивами,
улицы его с кэбами, его небо с воздушными шарами, величие и мощь которых
доселе неведомы в истории воздухоплавания как у нашего, так и у любого
другого народа,- обращаю ли я взгляд только на то, что есть у нас дома, или,
устремляя его вдаль, взираю на безграничную перспективу побед и завоеваний,
достигнутых британской настойчивостью и британской доблестью, на
перспективу, развернувшуюся передо мной,- я сжимаю руки и, подняв взоры к
широкому небосводу, над моей головой, восклицаю: "Хвала небу, я - британец!"
Было время, когда этот взрыв энтузиазма вызвал бы оглушительные
приветственные возгласы, но теперь депутация встретила его с
обескураживающей холодностью. Общее впечатление было, казалось, таково, что
это объяснение политического поведения мистера Грегсбери грешит скудностью
деталей, и один джентльмен в задних рядах не постеснялся заметить вслух,
что, по его мнению, оно, пожалуй, слишком отзывается "пустозвонством".
- Смысл слова "пустозвонство" мне неизвестен,- сказал мистер
Грегсбери.- Если оно означает, что, восхваляя мою родину, я становлюсь
чуть-чуть слишком пылким или, пожалуй, впадаю в преувеличение, я вполне
признаю справедливость такого замечания. Да, я горжусь этой свободной и
счастливой страной. Я становлюсь выше ростом, глаза мои сверкают, грудь моя
вздымается, сердце мое ширится, душа моя пылает, когда я помышляю о ее
величии и славе.
- Мы хотим, сэр, задать вам несколько вопросов,- спокойно заметил
мистер Пагстайлс.
- Прошу вас, джентльмены: мое время в распоряжении вашем и моей родины,
да, и моей родины - сказал мистер Грегсбери.
Получив разрешение, мистер Пагстайлс надел очки и обратился к
исписанной бумаге, которую извлек из кармана, причем почти все остальные
члены депутации в свою очередь достали из карманов исписанные листы, чтобы
дополнять мистера Пагстайлса, когда тот будет зачитывать вопросы.
Вслед за этим мистер Пагстайлс приступил к делу:
- Вопрос номер первый. Сэр, не было ли вами взято на себя добровольное
обязательство, предшествовавшее вашему избранию, что в случае, если вы
будете избраны, вы немедленно положите конец привычке кашлять и вопить в
палате общин? И не подверглись ли вы тому, что при первых же дебатах сессии
вас заставили замолчать кашлем и воплями и с тех пор вы не сделали ни
малейшего усилия, чтобы провести реформу в этой области? Не было ли также
взято вами на себя обязательство изумить правительство и заставить его
поджать хвост? Изумили вы его и заставили поджать хвост или нет?
- Перейдите к следующему вопросу, дорогой мой Пагстайлс,- сказал мистер
Грегсбери.
- Вы намерены дать какое-нибудь объяснение касательно этого вопроса? -
спросил мистер Пагстайлс.
- Конечно, нет,- сказал мистер Грегсбери. Члены депутации свирепо
посмотрели друг на друга, а затем на члена парламента. "Дорогой Пагстайлс",
очень долго взиравший поверх очков на мистера Грегсбери, вновь обратился к
списку вопросов:
- Вопрос номер второй. Сэр, не было ли также взято вами на себя
добровольное обязательство поддерживать в любом случае вашего коллегу, и не
покинули ли вы его третьего дня вечером, и не голосовали ли против него,
потому что жена лидера противной партии пригласила миссис Грегсбери на
вечеринку?
- Продолжайте,- сказал мистер Грегсбери.
- На это вы также ничего не имеете ответить, сэр? - спросил
представитель депутации.
- Ровно ничего! - ответил мистер Грегсбери. Депутаты, видевшие его
только во время избирательной кампании и во время выборов, были ошеломлены
таким хладнокровием. Казалось, это был другой человек: тогда он весь был мед
и млеко, теперь он весь был желчь и уксус. Но время так меняет людей!
- Вопрос номер третий и последний,- внушительно произнес мистер
Пагстайлс.- Сэр, не заявляли ли вы во время избирательной кампании о своем
твердом и неуклонном намерении восставать против любого предложения,
требовать голосования в палате по каждому вопросу, требовать пересмотра по
всякому поводу, ежедневно вносить запросы,- короче, повторяя ваши
собственные достопамятные слова, вносить дьявольский беспорядок везде и
всюду?
После этого многообъемлющего вопроса мистер Пагстайлс сложил свой
список, что сделали и все его сторонники.
Мистер Грегсбери подумал, высморкался, глубже погрузился в кресло,
снова выпрямился и, облокотившись поудобнее на стол, составил треугольник из
обоих больших и обоих указательных пальцев и, постукивая себя по носу
вершиной этого треугольника, произнес (улыбаясь при эти словах):
- Я отрицаю все.
При этом неожиданном ответе нестройный ропот вырвался у депутации. И
тот самый джентльмен, который высказал мнение касательно пустозвонства
вступительной речи, снова сделал краткое заявление, пробурчав:"В отставку!"
А это бурчанье было подхвачено его сторонниками и вылилось в форму общего
протеста.
- Мне поручено, сэр,- с холодным поклоном сказал мистер
Пагстайлс,выразить надежду, что по получении предписания значительного
большинства ваших избирателей вы не откажетесь немедленно сложить с себя
обязанности в пользу того кандидата, который, по мнению избирателей,
заслуживает большего доверия.
Тогда мистер Грегсбери прочел следующий ответ, каковой он сочинил в
форме письма, предвидя подобное требование и заготовив копии, чтобы
разослать в газеты:

- "Мой дорогой мистер Пагстайлс!
После блага нашего возлюбленного острова - этой великой, свободной и
счастливой страны, чьи возможности и ресурсы, по искреннему моему убеждению,
безграничны,- я превыше всего ценю ту благородную независимость, каковая
является самой дорогой привилегией англичанина и каковую я горячо надеюсь
оставить в наследство моим детям не ущемленной и не утратившей блеска.
Движимый отнюдь не личными мотивами, но побуждаемый только высокими и
почтенными конституционными соображениями, которые я не буду пытаться
объяснить, ибо они поистине недоступны пониманию тех, кто не посвятил себя,
подобно мне, сложной и трудной науке политики, я предпочел бы оставить за
собой мое место и так и намереваюсь поступить.
Не будете ли вы столь любезны передать мой привет избирателям и
познакомить их с этим обстоятельством?
С глубоким уважением, дорогой мистер Пагстайлс, и проч. и проч.".

- Значит, вы ни при каких обстоятельствах не сложите полномочия? -
осведомился представитель делегации.
Мистер Грегсбери улыбнулся и покачал головой.
- В таком случае, всего хорошего, сэр! - сердито сказал Пагстайлс.
- Да благословит вас небо!- сказал мистер Грегсбери.
И делегаты, ворча и бросая грозные взгляды, удалились с такой
быстротой, с какой позволяла им спускаться узкая лестница.
Когда ушел последний делегат, мистер Грегсбери потер руки и захихикал,
как хихикают весельчаки, когда полагают, что откололи какую-нибудь особенно
забавную шутку. Он с таким увлечением поздравлял сам себя, что не заметил
Николаса, который остался в тени оконной занавески, пока этот молодой
джентльмен, опасаясь услышать какой-нибудь монолог, не предназначенный для
посторонних ушей, не кашлянул раза два или три с целью привлечь внимание
члена парламента.
- Что это? - резко спросил мистер Грегсбери. Николас шагнул вперед и
поклонился.
- Что вы здесь делаете, сэр? - спросил мистер Грегсбери.- Шпионите за
мной в моей частной жизни! Спрятавшийся избиратель! Вы слышали мой ответ,
сэр? Будьте добры последовать за делегацией.
- Я бы так и сделал, если бы входил в нее, но я не вхожу,- сказал
Николас.
- В таком случае, как вы сюда попали, сэр? - задал естественный вопрос
мистер Грегсбери, член парламента.- И, черт побери, откуда вы взялись, сэр?
- был следующий его вопрос.
- Я пришел к вам с этой карточкой из конторы по найму, сэр,- сказал
Николас,- желая предложить вам свои услуги в качестве секретаря и зная, что
вы в нем нуждаетесь.
- И вы только для этого и пришли сюда? - сказал мистер Грегсбери,
подозрительно в него всматриваясь. Николас ответил утвердительно.
- У вас нет никаких связей ни с одной из этих подлых газет? - спросил
мистер Грегсбери.- Вы проникли сюда не для того, чтобы подслушать, что здесь
происходит, а затем напечатать, а?
- К сожалению, должен признаться, что в настоящее время у меня нет
никаких связей ни с кем,- сказал Николае вежливо, но тоном вполне
независимым.
- О!- сказал мистер Грегсбери.- В таком случае, как же вы пробрались
сюда наверх?
Николас рассказал, как делегация заставила его подняться.
- Так вот как было дело! - сказал мистер Грегсбери.- Садитесь.
Николас сел, а мистер Грегсбери долго его разглядывал, словно желая
убедиться, прежде чем задавать новые вопросы, что против внешнего его вида
нет никаких возражений.
- Значит, вы хотите быть моим секретарем? - спросил он наконец.
- Я бы хотел занять эту должность, сэр,- ответил Николас.
- Так,- сказал мистер Грегсбери.- Что вы умеете делать?
- Полагаю,- с улыбкой ответил Николас,- полагаю, что могу делать то,
что обычно приходится делать другим секретарям.
- Что именно? - осведомился мистер Грегсбери.
- Что именно? - повторил Николас.
- Да, что именно? - сказал член парламента, склонив голову набок и
устремив на него проницательный взгляд.
- Пожалуй, обязанности секретаря довольно трудно определить,раздумчиво
сказал Николас.- Думаю, сюда входит корреспонденция?
- Верно,- заметил мистер Грегсбери.
- Приведение в порядок бумаг и документов?
- Совершенно верно.
- Иногда, быть может, писание под вашу диктовку и, вероятно, сэр,- с
полуулыбкой добавил Николас,- переписка вашей речи для какого-нибудь органа
печати, когда вы произносите сугубо важную речь.
- Несомненно,- ответствовал мистер Грегсбери.- Что еще?
- В данный момент,- подумав, сказал Николас,- признаюсь, я не могу
назвать другие обязанности секретаря, если не считать его долга быть по мере
сил услужливым, а также полезным своему патрону, не жертвуя при этом
собственным достоинством и не выходя за пределы тех обязанностей, какие
обычно налагает на него его должность.
Некоторое время мистер Грегсбери пристально смотрел на Николасв, а
затем, осторожно окинув взглядом комнату, сказал, понизив голос:
- Все это прекрасно, мистер... как вас зовут?
- Никльби.
- Все это прекрасно, мистер Никльби, и вполне правильно постольку
поскольку... постольку поскольку, но этого далеко не достаточно. Есть другие
обязанности, мистер Никльби, которые секретарь парламентского деятеля
никогда не должен упускать из виду. Я желал бы, чтобы меня начиняли, сэр.
- Простите,- перебил Николас, сомневаясь, правильно ли он расслышал.
- Начиняли, сэр,- повторил мистер Грегсбери.
- Вы меня извините, сэр, если я спрошу, что вы хотите этим сказать? -
осведомился Николас.
- Смысл моих слов, сэр, совершенно ясен,- с торжественным видом
отозвался мистер Грегсбери.- Мой секретарь должен быть в курсе внешней
политики всех стран мира, следя за ней по газетам; просматривать все отчеты
о публичных собраниях, все передовые статьи и отчеты о заседаниях различных
обществ и отмечать все детали, которые, по его мнению, могут показаться
интересными в маленькой речи по вопросу о какой-нибудь поданной петиции или
чего-нибудь еще в этом роде. Понимаете?
- Кажется, понимаю, сэр,- ответил Николас.
- Далее,- сказал мистер Грегсбери,- необходимо, чтобы он изо дня в день
знакомился с газетными эамет ками о текущих событиях - ну, например,
"Таинственное исчезновение и предполагаемое самоубийство подручного в
трактире" или что-нибудь еще в таком роде, на чем я мог бы обосновать
запрос, обращенный к министру внутренних дел. Зятем он должен переписать
запрос и то, что я запомнил из ответа (включив маленький комплимент моему
независимому духу и здравому смыслу), и отправить заметку в местную газету,
прибавив, быть может, пять-шесть вводных строк, напоминающих, что я всегда
нахожусь на своем посту в парламенте, никогда не уклоняюсь от ответственных
и тяжелых обязанностей и так далее. Вы понимаете?
Николас ответил поклоном.
- Затем,- продолжал мистер Грегсбери,- я бы хотел, чтобы он время от
времени просматривал цифры в напечатанных таблицах и делал некоторые общие
выводы; я должен быть хорошо осведомлен, например, по вопросу о
государственном доходе от обложения налогом строевого леса, по финансовым
вопросам и так далее. И я бы желал, чтобы он подготовил кое-какие доводы
против возврата к расплате наличными и обращения звонкой монеты, с указанием
на гибельные последствия таковых мероприятий, а также коснулся вывоза
золотых и серебряных слитков, упомянул о русском императоре, о банкнотах и
тому подобных вещах, о которых достаточно будет сказать вскользь, потому что
никто в этом ничего не смыслит. Вы усваиваете мою мысль?
- Как будто понимаю,- сказал Николас.
- Что касается вопросов, не имеющих отношения к
политике,разгорячившись, продолжал мистер Грегсбери,- и таких, к каким
нельзя требовать ни малейшего внимания, кроме естественной заботы не
допускать, чтобы низшие классы пользовались таким же благосостоянием, как и
мы,- иначе что стало бы с нашими привилегиями,- я бы хотел, чтобы мой
секретарь составил несколько маленьких парадных речей в патриотическом духе.
Так, например, если бы внесли какой-нибудь нелепый билль о предоставлении
этим жалким сочинителям - авторам - права на их собственность,- я бы хотел
сказать, что лично я всегда буду против возведения непреодолимой преграды к
распространению литературы в н_а_р_о_д_е - понимаете? - я бы сказал, что
создания м_а_т_е_р_и_а_л_ь_н_ы_е, как создания рода человеческого, могут
принадлежать отдельному человеку или семье, но создания интеллектуальные,
как создания божии, должны, само гобой разумеется, принадлежать всему
народу. Находясь в приятном расположении духа, я не прочь был бы пошутить на
тему о потомстве и сказать, что пишущие для потомства должны
довольствоваться такой наградой, как одобрение п_о_т_о_м_с_т_в_а. Это
понравилось бы палате, а мне не причинило бы никакого вреда, потому что вряд
ли потомство будет знать что-нибудь обо мне и моих шутках? Вы понимаете?
- Понимаю, сэр,- ответил Николас.
- В подобных случаях, когда наши интересы не затронуты,- сказал мистер
Грегсбери,- вы всегда должны помнить, что следует энергически упоминать о
народе, ибо это производит прекрасное впечатление во время выборной
кампании, а над сочинителями можете смеяться сколько угодно, потому что
большинство из них, полагаю я, снимает комнаты и не имеет права голоса*. Вот
в общих чертах беглое описание тех обязанностей, какие вам предстоит
исполнять, если не считать того, что каждый вечер вы должны дежурить в
кулуарах, на случай если бы я что-нибудь забыл и нуждался в новой начинке, а
иногда, во время горячих прений, садиться в первом ряду галереи и говорить
окружающим: "Вы видите этого джентльмена, который поднес руку к лицу и
обхватил рукой колонну? Это мистер Грегсбери... знаменитый мистер
Грегсбери..." И вам надлежит добавить еще несколько хвалебных слов, которые
в тот момент придут вам в голову. А что касается жалованья,- сказал мистер
Грегсбери, стремительно приводя к концу свою речь, потому что ему не хватило
дыхания,- а что касается жалованья, то во избежание всякого недовольства, я
готов сразу назвать крупную сумму, хотя это больше, чем я имею обыкновение
платить,- пятнадцать шиллингов в неделю, и - покажите, на что вы способны.
Все!
Сделав это блестящее предложение, мистер Грегсбери снова откинулся на
спинку кресла с видом человека, который проявил совершенно безрассудную
щедрость, но тем не менее решил в этом не раскаиваться.
- Пятнадцать шиллингов в неделю - это не много,- мягко заметил Николас.
- Не много? Пятнадцагь шиллингов не много, молодой человек? - вскричал
мистер Грегсбери.- Пятнадцать шиллингов...
- Пожалуйста, не думайте, сэр, что я возражаю против этой суммы,ответил
Николас.- Я не стыжусь призначься, что, какова бы ни была она сама по себе,
для меня это очень много. Но обязанности и ответственность делают
вознаграждение ничтожным, и к тому же они так тяжелы, что я боюсь взять их
на себя.
- Вы отказываетесь принять их, сэр? - осведомился мистер Грегсбери,
протягивая руку к шнурку колокольчика.
- Я боюсь, сэр, что при всем моем желании они окажется мне не по
силам,- ответил Николас.
- Это равносильно тому, что вы предпочитаете не принимать этой
должности, а пятнадцать шиллингов в неделю считаете слишком низкой
платой,позвонив, сказал мистер Грегсбери.- Вы отказываетесь, сэр?
- Другого выхода у меня нет,- ответил Николас.
- Проводи, Мэтьюс! - сказал мистер Грегсбери, когда вошел мальчик.
- Я сожалею, что напрасно вас потревожил, сэр,- сказал Николас.
- Я тоже сожалею,- сказал мистер Грегсбери, поворачиваясь к нему
спиной.- Проводи, Мэтьюс!
- Всего хорошего, сэр,- сказал Николас. - Проводи, Мэтьюс! - крикнул
мистер Грегсбери.
Мальчик поманил Николаса и, лениво спустившись впереди него по
лестнице, открыл дверь и выпустил его на улицу.
С печальным и задумчивым видом Николас отправился домой.
Смайк собрал на стол закуску из остатков вчерашнего ужина и нетерпеливо
ждал его возвращения. События этого утра не улучшили аппетита Николаса, и к
обеду он не прикоснулся. Он сидел в задумчивой позе, перед ним стояла
нетронутая тарелка, которую бедный юноша наполнил самыми лакомыми кусочками,
и тут в комнату заглянул Ньюмен Ногс.
- Вернулись? - спросил Ньюмен.
- Да,- ответил Николас,- смертельно усталый, и что хуже всего, мог бы с
таким же успехом остаться дома.
- Нельзя рассчитывать на то, чтобы много сделать за одно утро,- сказал
Ньюмен.
- Быть может, и так, но я всегда полон надежд, и я рассчитывал на
успех, а стало быть, разочарован,- отозвался Николас.
Затем он дал Ньюмену отчет о своих похождениях.
- Если бы я мог что-то делать,- сказал Николас,- ну хоть что-нибудь,
пока не вернется Ральф Никльби и пока я не почувствую облегчения,
встретившись с ним лицом к лицу, мне было бы лучше. Небу известно, что я
отнюдь не считаю унизительным работать. Прозябать здесь без дела, словно
дикий зверь в клетке,- вот что сводит меня с ума!
- Не знаю,- сказал Ньюмен,- есть в виду кое-какие мелочи... этого бы
хватило на плату за помещение и еще кое на что... но вам не понравится. Нет!
Вряд ли вы на это пойдете... нет, нет!
- На что именно я вряд ли пойду? - спросил Николае, поднимая
глаза.Укажите мне в этой необъятной пустыне, в этом Лондоне, какой-нибудь
честный способ зарабатывать еженедельно хотя бы на уплату за эту жалкую
комнату, и вы увидите, откажусь ли я прибегнуть к нему. На что я не пойду? Я
уже на слишком многое пошел, друг мой, чтобы остаться гордым или
привередливым. Я исключаю те случаи,- быстро добавил Николае, помолчав,когда
привередливость является простой честностью, а гордость есть не что иное,
как самоуважение. Я не вижу большой разницы, служить ли помощником
бесчеловечного педагога, или пресмыкаться перед низким и невежественным
выскочкой, хотя бы он и был членом парламента.
- Право, не знаю, говорить ли вам о юм, что я слышал сегодня
утром,сказал Ньюмен.
- Это имеет отношение к тому, что вы только что сказали? - спросил
Николас.
- Имеет.
- В таком случае, ради самого неба, говорите, добрый мой друг! -
воскликнул Николас.- Ради бога, подумайте о моем печальном положении и, раз
я вам обещал не делать ни шагу, не посоветовавшись с вами, дайте мне по
крайней мере право голоса, когда речь идет о моих же собственных интересах.
Вняв этой мольбе, Ньюмен принялся бормотать всевозможные в высшей
степени странные и запутанные фразы, из которых выяснилось, что утром миссис
Кенуигс долго допрашивала его касательно его знакомства с Николасом и о
жизни, приключениях и родословной Николаса, что Ньюмен, пока мог, уклонялся
от ответов, но, наконец, под сильным давлением и будучи загнан в угол,
вынужден был сообщить, что Николас - высокообразованный учитель, которого
постигли бедствия, о коих Ньюмен не вправе говорить, и который носит фамилию
Джонсон. Миссис Кенуигс, уступив чувству благодарности, или честолюбию, или
материнской гордости, или материнской любви, или всем четырем побуждениям
вместе взятым, имела тайное совещание с мистером Кенуигсом и, наконец,
явилась с предложением, чтобы мистер Джонсон обучал четырех мисс Кенуигс
французскому языку за еженедельный гонорар в пять шиллингов, то есть по
одному шиллингу в неделю за каждую мисс Кенуигс и еще один шиллинг в
ожидании того времени, когда младенец окажется способным усваивать
грамматику. "Если я не очень ошибаюсь, он не заставит себя ждать,- заметила
миссис Кенуигс, делая это предложение,- так как я твердо верю, мистер Ногс,
что таких умных детей еще не было на свете".
- Ну, вот и все! - сказал Ньюмен.- Знаю, это недостойно вас, но я
подумал, что, быть может, вы согласились бы...
- Соглашусь ли я! - с живостью воскликнул Николае.- Конечно, я
согласен! Я не задумываясь принимаю это предложение. Дорогой мой, вы так и
скажите, не откладывая, достойной мамаше и передайте, что я готов начать,
когда ей будет угодно.
Обрадованный Ньюмен поспешил сообщить миссис Кенуигс о согласии своего
друга и вскоре вернулся с ответом, что они будут счастливы видеть его во
втором этаже, как только он найдет это для себя удобным; затем он добавил,
что миссис Кенуигс тотчас же послала купить подержанную французскую
грамматику и учебник - эти книжки давно уже валялись в шестипенсовом ящике в
книжном ларьке за углом - и что семейство, весьма взволнованное этой
перспективой, подчеркивающей их аристократичность, желает, чтобы первый урок
состоялся немедленно.
И здесь можно отметить, что Николас не был высокомерным молодым
человеком в обычном смысле этого слова. Он мог отомстить за оскорбление, ему
нанесенное, или выступить, чтобы защитить от обиды другого, так же смело и
свободно, как и любой рыцарь, когда-либо ломавший копья; но ему не хватало
того своеобразного хладнокровия и величественного эгоизма, которые неизменно
отличают джентльменов высокомерных. По правде говоря, мы лично склонны
смотреть на таких джентльменов скорее как на обузу в пробивающих себе дорогу
семьях, потому что мы знаем многих, чей горделивый дух препятствует им
взяться за какую бы то ни было черную работу и проявляет себя лишь в
склонности отращивать усы и принимать свирепый вид; но, хотя и усы и
свирепость - в своем роде прекрасные вещи и заслуживают всяческих похвал,
мы, признаться, предпочитаем, чтобы они выращивались за счет их владельца, а
не за счет смиренных людей.
Итак, Николас, не будучи юным гордецом в обычном смысле этого слова и
почитая большим унижением занимать деньги на удовлетворение своих нужд у
Ньюмена Ногса, чем преподавать французский язык маленьким Кенуигсам за пять
шиллингов в неделю, принял предложение немедля, как было описано выше, и с
надлежащей поспешностью отправился во второй этаж.
Здесь он был принят миссис Кенуигс с любезной грацией, долженствовавшей
заверить его в ее благосклонности и поддержке, и здесь он застал мистера
Лиливика и мисс Питоукер, четырех мисс Кенуигс на скамье и младенца в
креслице в виде карликового портшеза с сосновой дощечкой между ручками,
забавляющегося игрушечной лошадкой без головы; упомянутая лошадь
представляла собой маленький деревянный цилиндр, отчасти похожий на
итальянский угюг* на четырех кривых колышках и замысловатой раскраской
напоминающий красную вафлю, опущенную в ваксу.
- Как поживаете, мистер Джонсон? - спросила миссис Кенуигс.- Дядя,
познакомьтесь - мистер Джонсон.
- Как поживаете, сэр? - осведомился мистер Лиливик довольно резко, ибо
накануне он не знал, кто такой Николас, а быть слишком вежливым с учителем
являлось, пожалуй, огорчительным обстоятельством для сборщика платы за
водопровод.
- Дядя, мистер Джонсон приглашен преподавателем к детям,- сказала