Диккенс Чарльз. Жизнь и приключения Николаса Никльби (главы 1-31)

Это излюбленное пристанище иностранцев. Смуглые люди, которые носят большие
кольца, тяжелые цепочки от часов и густые бакенбарды и собираются у
колоннады Оперы и у билетной кассы от четырех до пяти пополудни, когда
выдаются контрамарки,- все они живут на Гольднсквере или на ближайших
улицах. Две-три скрипки и духовые инструменты из оперного оркестра обитают
по соседству. Дома-пансионы музыкальны, и звуки фортепьяно и арф плывут в
вечернюю пору над головой унылой статуи - гения-хранителя маленькой заросли
кустов в центре плошади. В летнюю ночь окна открыты настежь, и прохожий
может наблюдать группы смуглолицых усатых мужчин, развалившихся на
подоконниках и с ожесточением курящих. Хриплые голоса, предающиеся вокальным
упражнениям, вторгаются в вечернюю тишину, а дым отменного табака насыщает
воздух ароматом. Здесь нюхательный табак и сигары, немецкие трубки и флейты,
скрипки и виолончели делят между собою власть. Это страна песни и табачного
дыма. Уличные оркестры усердствуют на Гольдн-сквере, и у бродячих певцов
голос вибрирует помимо их воли, когда они поют на этой площади.
Казалось бы, это место мало приспособлено для деловых операций; однако
мистер Ральф Никльби жил здесь много лет и никогда не жаловался. Никого из
соседей он не знал, и его никто не знал, хотя ои и слыл чудовищно богатым.
Торговцы утверждали, что он нечто вроде юриста, а другие соседи высказывали
мнение, будто он какой-то агент; обе эти догадки столь же правильны и точны,
сколь обычно бывают или должны быть догадки о делах наших ближних.
Однажды утром мистер Ральф Никльби сидел в своем кабинете уже одетый,
чтобы выйти из дому. На нем был бутылочного цвета спенсер* поверх синего
фрака, белый жилет, сероватые панталоны и натянутые на них веллингтоновские
сапоги*. Уголок жабо с мелкими складками, словно настойчиво желая показать
себя, пробивался между подбородком и верхней пуговицей спенсера, а это
последнее одеяние было настолько коротко, что не скрывало длинной золотой
цепочки от часов, которая состояла из ряда колец и брала начало у золотых
часов с репетицией* в кармане мистера Никльби и заканчивалась двумя
маленькими ключами: один был от самих часов, а другой - от какого-то
патентованного висячего замка. Мистер Никльби посыпал голову пудрой, как бы
желая придать себе благодушный вид; но, если такова была его цель, пожалуй
следовало бы ему попудрить также и физиономию, ибо даже в морщинах его и в
холодных беспокойных глазах было что-то, помимо его воли говорившее о
лукавстве. Как бы там ни было, здесь сидел мистер Никльби, а так как он
находился в полном одиночестве, то ни пудра, ни морщины, ни глаза ни на кого
не производили в тот момент ни малейшего впечатления - ни хорошего, ни
дурного, и, следовательно, сейчас нам нет до них дела.
Мистер Никльби закрыл счетную книгу, лежавшую у него на конторке, и,
откинувшись на спинку стула, посмотрел с рассеянным видом в грязное окно.
Позади некоторых лондонских домов встречается меланхолический маленький
участок земли, обычно обнесенный четырьмя высокими выбеленными стенами, на
который хмуро взирает ряд дымовых труб; здесь из года в год чахнет
искривленное деренце, которое притворяется, будто хочет произнести на свет
несколько листиков поздней осенью, когда другие деревья теряют свою листву,
и, ослабев от усилий, прозябает, все потрескавшееся и прокопченное, вплоть
до будущей осени, когда повторяет то же самое и, если погода особенно
благоприятствует, соблазняет даже какого-нибудь ревматического воробья
почирикать в его ветвях. Иногда эти темные дворы называют "садами". Не
следует предполагать, что когда-то их посадили: вернее, это участки
невозделанной земли с чахлой растительностью, уцелевшей от бывшего здесь
раньше поля при кирпичном заводе. Никому не приходит и голову заглянуть в
это заброшенное место или извлечь из него какую-нибудь пользу. Несколько
корзин, с полдюжины разбитых бутылок и тому подобный хлам выбрасывают сюда,
когда въезжает новый жилец, но и только; и здесь этот хлам остается, пока
жилец не выезжает; сырая солома гниет ровно столько времени, сколько считает
нужным, рядом с убогим буксом, малорослыми, вечно бурыми растениями и
разбитыми цветочными горшками. которые уныло валяются вокруг, покрываясь
сажей и грязью.
Вот такое-то местечко и созерцал мистер Ральф Ннкльби, когда, заложив
руки в карманы, сидел и смотрел в окно. Он устремил взгляд на искалеченную
елку, посаженную каким-то бывшим жильцом в кадку, которая когда-то была
зеленой, и уже давно обреченную на постепенное гниение. Не было ничего
особенно привлекательного в этом предмете, но мистер Никльби был погружен в
глубокую задумчивость и смотрел на него гораздо внимательнее, чем удостоил
бы взирать на редчайшее экзотическое растение, если бы пребывал в менее
сосредоточенном расположении духа. Наконец он перевел глаза на маленькое
грязное окошко слева, в котором смутно виднелось лило клерка. Так как этот
достойный муж случайно поднял голову, он жестом приказал клерку явиться.
Повинуясь призыву, клерк слез с высокого табурета (которому он придал
замечательный блеск, без конца влезая на него и снова слезая) и предстал
перед мистером Никльби. Это был высокий пожилой человек с выпученными
глазами, из коих один был неподвижен, с красным носом и с землистого цвета
лицом, одетый в пару (если разрешается употреблять это выражение, хотя
костюм был ему совсем не под пару), сильно поношенную, слишком короткую и
узкую и столь скудно снабженную пуговицами, что чудом казалось, как он
ухитряется удерживать ее на себе.
- Сейчас половина первого, Ногс? - спросил мистер Никльби резким,
скрипучим голосом.
- Всего только двадцать пять минут по...- Ногс хотел сказать "по
трактирным часам", но, опомнившись, закончил: -...по верному времени.
- У меня часы остановились,- сказал мистер Никльби,- не знаю почему.
- Не заведены,- сказал Ногс.
- Нет, заведены,- возразил мистер Никльби.
- Значит, перекручена пружина,- сказал Ногс.
- Вряд ли это может быть,--заметил мистер Яикльби.
- Вряд ли,- сказал Ногс.
- Ладно,- сказал мистер Никльби, пряча в карман часы с репетицией. Ногс
как-то по-особому хрюкнул, что имел обыкновение делать по окончании
всех споров со своим хозяином. тем самым давая понять, что он, Ногс,
восторжествовал, и (так как он редко с кем говорил, если с ним кто-нибудь не
заговаривал), погрузившись в мрачное молчание, начал медленно потирать руки,
треща суставами и на все лады выкручивая пальцы. Это привычное занятие,
которому он предавался при каждом удобном случае, и застывшее напряженное
выражение, какое он сообщал здоровому глазу, чтобы установить единообразие
между обоими глазами и лишить кого бы то ни было возможности определить,
куда или на что он смотрит,- таковы были две из многочисленных странностей
Ногса, с первого взгляда поражавшие неискушенного наблюдателя.
- Я иду сегодня в "Лондонскую таверну",- сказал мистер Никльби.
- Собрание? - осведомился Ногс. Мистер Никльби кивнул головой.
- Я жду письми от поверенного* относительно закладной Редля. Если оно
придет, его доставят сюда с двухчасовой почтой. К этому времени я уйду из
Сити и пойду по левой стороне улицы к Чаринг-Кроссу. Если будут какие-нибудь
письма, захватите их с собой и идите мне навстречу.
Ногс кивнул, и в этот момент в конторе зазвонил колокольчик. Хозяин
оторвал взгляд от бумаг, а клерк не двинулся с места.
- Колокольчик,- сказал Ногс в виде пояснения. - Дома?
- Да.
- Для всех?
- Да.
- Для сборщика налогов?
- Нет! Пусть зайдет еше раз. Ногс издал привычное хрюканье, как бы
говоря: "Я так и знал!" - и, когда снова зазвонил колокольчик, пошел к двери
и, вскоре вернувшись, ввел бледного, чрезвычайно торопившегося джентльмена,
по имени мистер Бонни. Волосы у него на голове были взъерошены и стояли
дыбом, а очень узкий белый галстук был небрежно повязан вокруг шеи. Вид у
него был такой, будто его разбудили среди ночи и с тех пор он не успел
привести себя в порядок.
- Дорогой Никльби,- сказал джентльмен, снимая белую шляпу, столь плотно
набитую бумагами, что она едва держалась у него на голове,- нельзя терять ни
секунды! Кэб у двери. Сэр Мэтью Попкер председательствует, и три члена
парламента придут безусловно. Я видел, что двое из них благополучно
поднялись с постели. Третий, который провел всю ночь у Крокфорда*, только
что отправился домой надеть чистую рубашку и выпить бутылки две содовой воды
и несомненно присоединится к нам вовремя, чтобы обратиться с речью к
собранию. У него, правда, не совсем улеглось возбуждение прошлой ночи, но не
беда: благодаря этому он всегда говорит еще выразительнее.
- Дело как будто налаживается неплохо,- сказал мистер Ральф Никльби,
чьи спокойные манеры являли резкий контраст живости другого дельца.
- Неплохо! - повторил мистер Бонни.- Это превосходнейшая из всех идей,
когда-либо возникавших! "Объединенная столичная компания по улучшению
выпечки горячих булочек и пышек и аккуратной их доставке. Капитал - пять
миллионов в пятистах тысячах акций, по десять фунтов каждая". И десяти дней
не пройдет, как акции поднимутся выше номинальной стоимости благодаря одному
только названию.
- А когда они поднимутся выше номинальной стоимости? - с улыбкой сказал
мистер Ральф Никльби.
- Когда они поднимутся, вы не хуже всякого другого знаете, что с ними
делать и как выйти потихоньку из игры в надлежащий момент,- сказал мистер
Бонни, фамильярно похлопывая капиталиста по плечу.- Между прочим, какой
удивительный человек этот ваш клерк!
- О да, бедняга! - отозвался Ральф, натягивая перчатки.- А ведь было
время, когда Ньюмен Ногс держал своих лошадей и охотничьих собак.
- Вот как! - небрежно бросил мистер Бонни.
- Да,- продолжал Ральф,- и даже не так много лет назад. Но он промотал
свои деньги, вложил их куда-то, занимал под проценты и, короче говоря,
сначала был круглым дураком, а потом стал нищим. Он запил, был у него легкий
удар, и затем он явился сюда запять один фунт, так как в более счастливые
для него дни я...
- Вы вели с ним дела,- с многозначительной миной сказал мистер Бонни.
- Совершенно верно,- подтвердил Ральф.-Я, знаете ли, не мог дать
взаймы.
- О, разумеется!
- Но мне как раз нужен был клерк открывать дверь, а также и для других
услуг, вот я и взял его из милости, и с тех пор он у меня. Мне кажется, он
немножко не в себе,- продолжал мистер Никльби, принимая сострадательный
вид,но кое-какую пользу он, бедняга, приносит, кое-какую пользу приносит.
Мягкосердечный джентльмен не счел нужным добавить, что Ньюмен Ногс,
находясь в крайней нищете, служит ему за плату более низкую, чем обычное
жалование тринадцатилетнего мальчика, а также не отметил в этом сжатом
отчете, что благодаря своей странной молчаливости Ногс был исключительно
ценной особой в таком месте, где много вершилось дел, о которых желательно
было не заикаться за пределами конторы. Впрочем, другому джентльмену явно не
терпелось уйти, и так как немедленно вслед за этим они поспешили сесть в
наемный кабриолет, то, быть может, мистер Никльби забыл упомянуть о столь
маловажных обстоятельствах.
Великая суета была на Бишопсгет-стрит, когда они туда прибыли, и
(погода стояла ветреная) человек шесть, переходя улицу, лавировали под
тяжестью плакатов, возвещавших гигантскими буквами о том, что ровно в час
дня состоится собрание для обсуждения вопроса об уместности обращения в
парламент с петицией в интересах "Объединенной столичной компании по
улучшению выпечки горячих булочек и пышек и аккуратной их доставке". Капитал
- пять миллионов в пятистах тысячах акций, по десяти фунтов каждая, каковые
суммы должным образом были изображены жирными черными цифрами внушительных
размеров. Мистер Бонни проворно проложил себе путь наверх, принимая на ходу
низкие поклоны многочисленных лакеев, которые стояли на плошадках лестницы,
чтобы показывать дорогу, и в сопровождении мистера Никльби вторгся в
анфиладу комнат за большим залом; во второй комнате находился стол, деловой
на вид, и люди, деловые на вид.
- Внимание! - крикнул джентльмен с двойным подбородком, когда появился
мистер Бонни.- На председательское место, джентльмены, на председательское
место!
Вновь прибывшие были встречены всеобщим одобрением, и мистер Бонни
суетливо занял место во главе стола, снял шляпу, пробежал пальцами по
волосам и постучал по столу молоточком, как стучат извозчики, после чего
несколько джентльменов крикнули "внимание!" и закивали друг другу, как бы
желая отметить воодушевление, с каким он действует. В этот самый момент
лакей, охваченный лихорадочным возбуждением, ворвался в комнату и, с треском
распахнув дверь настежь, крикнул:
- Сэр Мэтью Попкер!
Комитет встал и от радости захлопал в ладоши, а пока он хлопал, вошел
Мэтью Попкер в сопровождении двух живых членов парламента - одного
ирландского и одного шотландского; они улыбались, раскланивались и имели
такой приятный вид, что было бы поистине чудом, если бы кто-нибудь осмелился
голосовать против них. В особенности у сэра Мэтью Попкера, с маленькой
круглой головой и светло-желтым париком на макушке, начался такой пароксизм
поклонов, что парику ежесекундно грозила опасность слететь. Когда эти
симптомы до известной степени перестали быть угрожающими, джентльмены,
которые могли заговорить с сэром Мэтью Попкером или с двумя другими членами
парламента, образовали вокруг них три маленькие группы; а возле них
джентльмены, которые не могли вести разговор с сэром Мэтью Попкером или
двумя другими членами парламента, топтались. и улыбались, и потирали руки,
тщетно надеясь, не подвернется ли что-нибудь такое, что привлечет к ним
внимание. Все это время сэр Мэтью Попкер и два других члена парламента
рассказывали каждый своему кружку, каковы намерения правительства касательно
проведении билля, давали полный отчет о том, что сказало шепотом
правительство, когда они в последний раз с ним обедали и как при этом оно
подмигнуло, из каковых предпосылок они без труда вывели заключение, что если
правительство и принимает что-нибудь близко к сердцу, то именно благополучие
и успех "Объединенной столичной компании по улучшению выпечки горячих
булочек и пышек и аккуратной их доставке".
Пока шли приготовления к собранию и устанавливалась очередность
выступлений ораторов, публика в большом зале созерцала то пустующую эстраду,
то леди на галерее для оркестра. Этим занятием большинство присутствующих
развлекалось уже часа два, а так как самые приятные увеселения приедаются
при чрезмерном злоупотреблении ими, то наиболее суровые натуры стали топать
ногами и выражать свое неудовольствие всевозможными возгласами и гиканьем.
Этим вокальным упражнениям, виновниками коих были люди пришедшие раньше,
естественно предавались те, кто сидел ближе всех к эстраде и дальше всех от
дежурных полисменов, которые не имели особого желания пробивать себе дорогу
сквозь толпу, но тем не менее руководствуясь похвальным намерением
прекратить беспорядок, немедленно принялись тащить за фалды и за шиворот
всех смирных людей, находившихся неподалеку от двери; при этом они ловко
наносили гулкие удары дубинками на манер остроумного актера, мистера Панча
*, блестящему примеру которого эта ветвь исполнителей власти нередко
подражает и при выборе оружия и при пользовании им.
Стычки были очень оживленные, как вдруг громкий крик привлек внимание
даже воюющих сторон, а затем из боковой двери вышла на эстраду длинная
вереница джентльменов с непокрытыми головами; все они оглядывались и
испускали многоголосые приветственные вопли, причина коих объяснилась в
достаточной мере, когда среди оглушительных возгласов выступили вперед сэр
Мэтью Попкер и два других подлинных члена парламента и при помощи пантомимы
уведомили друг друга, что никогда на протяжении всей своей общественной
карьеры они не видывали такого славного зрелища.
Наконец-то собрание перестало вопить, но, когда срр Мэтью Попкер был
избран председателем, оно вновь разразилось криками, не смолкавшими пять
минут. Когда и с этим было покончено, сэр Мэтью Попкер начал говорить,
каковы его чувства по случаю этого великого события, и каково это событие в
глазах всего мира, и каков ум его сограждан, находящихся перед ним, и каковы
богатство и респектабельность его почтенных друзей, стоявших позади него, и,
наконец, каково значение для обогащения, счастья, благополучия, свободы,
даже для самого существования свободного и великого народа - каково значение
такого учреждения, как "Объединенная столичная компания по улучшению выпечки
горячих булочек и пышек и аккуратной их доставке".
Затем выступил мистер Бонни, чтобы предложить первую резолюцию.
Пригладив правой рукой волосы и непринужденно подбоченившись левой, он
поручил свою шляпу заботам джентльмена с двойным подбородком (который при
всех ораторах играл роль как бы секунданта на ринге) и заявил, что зачитает
первую резолюцию
- "Настоящее собрание взирает со страхом и трепетом на существующее
положение торговли булочками и столице и в окрестностях; оно полагает, что
объединение мальчишек - продавцов булочек в таком виде, в каком оно ныне
существует, совершенно не заслуживает доверия общества; и оно почитает всю
систему торговли булочками пагубной как для здоровья, так и для нравов
населения и гибельной для интересов коммерции и торговли".- Почтенный
джентльмен произнес речь, вызвавшую слезы у леди и пробудившую живейший
интерес у всех присутствующих. Он посещал дома бедняков в различных округах
Лондона и не обнаружил ни малейших признаков булочек, вследствие чего
слишком много оснований предположить, что кое-кто из неимущего населения не
отведывал их из года в год. Он открыл, что среди торговцев булочками имеют
место пьянство, разгул и распутство, каковые он приписывает унизительной
природе их профессии в том виде, в каком она ныне существует. Те же пороки
он обнаружил среди беднейших классов населения, которым бы надлежало быть
потребителями булочек, и это он приписал отчаянию, порожденному их
положением, не дающим возможности воспользоваться этим питательным
продуктом, что и побудило их искать замены в опьяняющих напитках. Он брался
доказать перед комитетом палаты общин существование союза, имеющего целью
вздуть цены на булочки, и предоставить монополию торговцам с колокольчиками;
он докажет это, притянув торговцев с колокольчиками, орудующих в баре сей
палаты, и докажет также, что эти люди поддерживают между собой общение с
помощью тайных знаков и слов. вроде "проныра", "враль", "Фергюсон", "Здоров
ли Мерфи"* и многих других. Именно такое печальное положение вещей Компания
и предлагает изменить, во-первых, путем запрещения, под угрозой суровых кар,
всех видов частной торговли булочками, во-вторых, принятием на себя
обязательства снабжать население в целом и бедняков у них на дому
первосортными булочками по пониженным ценам. С этой целью председатель,
патриот ('эр Мэтью Попкер, внес в парламент билль. Именно для поддержания
этого билля они и собрались. Неувядаемую славу и блеск доставят Англии
сторонники этого билля, именуемые "Объединенная столичная компания по
улучшению выпечки горячих булочек и пышек и аккуратной их доставке", с
капиталом, должен он добавить, в пягь миллионов в пятистах тысячах акций, по
десять фунтов каждая.
Мистер Ральф Никльби поддержал резолюцию, и после того, как другой
джентльмен внес поправку: вставить слова "и пышки" после слова "булочки",
когда бы оно ни встречалось, резолюция была торжественно принята. Только
один человек в толпе крикнул "нет", но его быстро арестовали и тотчас увели.
Вторая резолюция, признававшая необходимость немедленного устранения
"всех продавцов булочек (или пышек), всех промышляющих торговлей булочками
(или пышками) любого сорта, как мужчин, так и женщин, как мальчиков, так и
взрослых, звонящих в колокольчик или не звонящих", была предложена мрачным
джентльменом полуклерикального вида, который сразу взял такой патетический
тон, что в одну секунду оставил первого оратора далеко позади.
Можно было услышать падение булавки - что там 6улавки, перышка! - когда
он описывал жестокое обращение хозяев с мальчишками - продавцами булочек, а
это, как очень мудро доказывал он, уже само по себе являлось достаточным
основанием для учреждения сей неоценимой Компании. Оказывается, несчастных
юнцов выгоняли по вечерам на мокрые улицы, в самую суровую пору года,
заставляя их бродить долгие часы в темноте и под дождем - даже под градом
или снегом,- лишенных крова, пищи, тепла; и пусть не забывают еще одного
обстоятельства: в то время как булочки снабжены теплыми покрышками и
одеялами, мальчики решительно ничем не снабжены и предоставлены своим
собственным жалким ресурсам. (Позор!) Почтенный джентльмен поведал о случае
с одним мальчиком - продавцом булочек, который, будучи жертвой этой
бесчеловечной и варварской системы на протяжении по крайней мере пяти лет,
схватил, наконец, насморк, после чего начал хиреть, пока не пропотел и не
выздоровел. За это джентльмен мог поручиться, опираясь на свой авторитет, но
он слышал (и не имел никаких оснований подвергать сомнению этот факт) о еще
более душераздирающем и устрашающем случае. Он слышал о мальчике-сиротке,
продававшем булочки, который, попав под колеса наемного кэба, был доставлен
в больницу, подверся ампутации ноги ниже колена и даже теперь, на костылях,
продолжает заниматься своим ремеслом! О дух справедливости, неужели так
будет и впредь?
Такова была тема, захватившая собрание, и такова была манера оратора,
завоевавшая симпатию слушателей. Мужчины кричали, леди рыдали в носовые
платки, пока те не промокли, и махали ими, пока те не просохли. Возбуждение
было безгранично, и мистер Никльби шепнул своему другу, что теперь акции
поднимутся на двадцать пять процентов выше номинальной стоимости.
Резолюция была, разумеется, принята при шумном одобрении: каждый
поднимал за нее обе руки и в порыве энтузиазма поднял бы также и обе ноги,
если бы удобно было это сделать. Затем был зачитан без сокращений текст
предлагаемой петиции, и в этой петиции, как и во всех петициях, говорилось о
том, что подающие петиции весьма смиренны, а принимающие петицию весьма
почтенны и цель петиции весьма добродетельна; посему (сказано было в
петиции) надлежит немедленно превратить билль в закон ради неувядаемой чести
и славы почтенных и славных английских общин, представленных в парламенте.
Затем джентльмен, который провел всю ночь у Крокфорда, что несколько
повлияло на его глаза, выступил вперед и поведал своим согражданам, какую
речь намерен он произнести в защиту этой петиции, когда она будет
представлена на рассмотрение, и с какой жестокой иронией он намерен поносить
парламент, если билль будет отвергнут, а также уведомил их о том, как он
сожалеет, что его почтенные друзья не включили статьи, принуждающей все
классы общества покупать булочки и пышки, каковую статью он, противник
всяческих полумер и сторонник мер крайних, обязывается поставить на
обсуждение в комитете. Возвестив о таком решении, почтенный джентльмен
перешел па шутливый тон; а так как лакированные ботинки, лимонно-желтые
лайковые перчатки и меховой воротник пальто придают шутке особый эффект,
раздался неистовый хохот и ликующие возгласы, и вдобавок леди устроили такую
ослепительную выставку носовых платков, что мрачный джентльмен был оттеснен
на второй план.
Когда же петиция была прочтена и ее готовились принять, выступил
ирландский член парламента (это был молодой джентльмен пылкого темперамента)
с такою речью, какую может произнести только ирландский член парламента,- с
речью, преисполненной истинного духа поэзии и прозвучавшей так пламенно, что
при одном взгляде на ирландского члена парламента человек согревался. В
своей речи он сообщил о том, что потребует этого великого благодеяния и для
своей родной страны, Что будет настаивать на уравнении ее прав перед законом
о булочках, как и перед всеми другими законами, и что он надеется еще дожить
до того дня, когда пышки будут поджариваться в бедных хижинах его страны, а
колокольчики продавцов булочек зазвенят в ее тучных зеленых долинах.
А после него выступил шотландский член парламента со всевозможными
приятными намеками на ожидаемые барыши, что укрепило доброе расположение
духа, вызванное поэзией. И все речи, вместе взятые, повлияли так, как
надлежало им повлиять, и внушили слушателям уверенность, что нет предприятия
более выгодного и в то же время более достойного, чем "Объединенная
столичная компания по улучшению выпечки горячих булочек и пышек и аккуратной
их доставке".
Итак, петиция в пользу проведения билля была принята, собрание
закрылось при одобрительных возгласах, и мистер Никльби и другие директора
отправились завтракать в контору, как делали они ежедневно в половине
второго, а в возмешение за хлопоты они брали за каждое свое посешение только
по три гинеи на человека (ибо компания едва вступила в младенческий