Страница:
– Где я?
– На Гармонии, – ответила Тони. Она сказала это так, будто просто закончила фразу – последнюю фразу, которую он запомнил из предыдущего их разговора, перед тем как провалиться во тьму небытия.
– Ага, – пробормотал он, – хорошо… это очень хорошо… – Но тут его голос как будто зажил своей жизнью и независимо от него продолжал: «Именно сюда я и хотел попасть. Прежде чем возвращаться на Новую Землю, нужно закончить все дела здесь. Нельзя терять ни минуты. Чтобы потянуть сразу за все нити, их нужно связать узлом в одном определенном месте, и, завязав этот узел, я должен знать, в каком месте нахожусь я сам. Но прежде всего нужно уладить дела с Маккеем. Пьянство… Этот человек стал закоренелым пьяницей. Этот порок был заметен в нем и раньше, много лет назад. Я знал…»
Со все растущим ужасом Блейз осознал, что продолжает и продолжает говорить, голос вышел из-под контроля, и слова так и льются из него потоком. Тони по-прежнему сидела возле него и продолжала молчать. То, что он говорил, как будто разбивалось об нее и обтекало двумя потоками – подобно тому, как валун посреди реки рассекает течение надвое. Но она наверняка все слышала и понимала, хотя все это он не хотел бы доверять ни одному человеку, и уж тем более ей, из боязни оттолкнуть ее от себя правдой о себе, настолько невыносимой, что она отвернется от него… а слова все лились и лились…
«Что я говорю?» – внезапно закричал Блейз, с какой-то дикой решимостью прерывая самого себя. И тут же ладонь Тони и ее голос начали успокаивать его. Но он уже не мог молчать, а лежал и продолжал говорить против своей воли, несмотря на все усилия остановиться, до тех пор пока усталость не взяла свое и он не провалился в сон. А во сне он впервые за все это время начал видеть сны.
Но вскоре этот сон сменился какими-то смутными видениями, бесформенными вращающимися разноцветными массами или потоками важнейшей информации, вливающейся в него настолько быстро, что его изнуренный болезнью мозг не в состоянии был усвоить ее или осмыслить. Затем в видениях начали появляться отдельные картинки – женщина-Солдат, подброшенная в воздух выстрелом из энергоружья, темный коридор, где он стоял, прислушиваясь к свисту меча приближающегося к нему безумного кассиданина, крупным планом лицо майора гармонийской милиции, когда он сказал ему, что не позволит повесить трех фермеров, как тот собирался.
Постепенно эти короткие видения становились все длиннее и мало-помалу начали напоминать обычные сны, где события происходили на протяжении какого-то времени.
Он снова расхаживал по своей гостиной в здании Иных на Ассоциации, горя нетерпением как можно скорее начать выступления, но в то же время ожидая еще какого-то подтверждения, что его час настал. Уголком глаза он заметил древнюю книгу, которая раскрытой валялась на кресле. Небрежно брошенный на спинку кресла плащ закрывал только половину разворота, и хорошо было видно изображение кречета с гордо поднятой и повернутой в сторону головой, хищным крючковатым клювом и безжалостным взглядом.
Он лишь однажды взглянул на картинку и продолжал ходить, но образ как будто отпечатался в его сознании. Ему вдруг показалось, что он перенесся в доисторические времена и видит, как гигантский кречет нападает на tyrannosaurus rex.
Кречет напал первым. Он раз за разом пикировал на голову динозавра, ловко уворачиваясь от чудовищных челюстей с огромными зубами, долбил мощным клювом и рвал когтистыми лапами голову динозавра – и динозавр понемногу начал слабеть и в конце концов замертво упал на землю…
Сон кончился, и на смену ему пришел другой. Блейз – участник экспедиции палеонтологов. Они нашли кости доисторического волка, ставшего прародителем современных волков. Палеонтологи и он вместе с ними внимательно рассматривали череп.
«Подумать только, насколько меньше был его мозг по сравнению с мозгом современного волка», – сказал один из палеонтологов.
«Да, – услышал он собственный голос. – Неудивительно, что новый вид вытеснил их…»
Сон завершился хаотическим смешением цветов, расплывчатых форм и бессмысленных звуков, но вскоре сменился другим сном, а еще чуть позже – следующим…
Он набирал силу. Подхватив еще больше песка, он превратился в грозную песчаную бурю. Спустилась ночь, и он снова стал слабеть, но все же к восходу солнца опять набрал еще большую силу. И понесся вперед, все крепчая и ширясь над обширными просторами земли.
Он сознавал, что его снедает какая-то бессмысленная, но неутолимая жажда завоеваний. Перед ним расстилалась земля. Он завладеет ей, поднимет вверх плодородную почву, перетрет ее своими могучими крыльями и снова опустит вниз. Он двигался дальше и дальше до тех пор, пока перед ним не встали горы. Они вызвали в нем неукротимую ярость, когда он понял, что сможет подняться лишь на небольшую высоту. Но он не прекращал попыток покорить их, и ярость в нем все росла и росла, даже несмотря на то что он постепенно слабел – сначала немного, затем все больше и больше, теряя силы в неравной борьбе с исполинами.
Но успокоиться он уже не мог. Такова уж была его природа… никогда не успокаиваться…
…он отключился.
Он был волком. Он был Вожаком – предводителем стаи ранних современных земных волков – Народа Мысли-Слова-Дела – сменяющих более древнюю породу волков – ископаемых волков, как впоследствии станут называть их земные палеонтологи.
Стоя в тени молодых кленов и густого кустарника на склоне холма, он смотрел на долину внизу, где на лужайке футах в ста от него древние волки наслаждались крепким послеполуденным сном, обычно предшествующим ночной охоте.
Справа от Вожака чуть поодаль стоял Младший Брат – следующий после него в иерархии стаи самец. Слева – Мать стаи, старшая самка и настоящая мать многих из них. Вперед Вожака никто высовываться не решался.
Все трое видели мир черно-белым, зато долетавший до них ветерок нес с собой богатейший букет разнообразных запахов, хотя в данном случае слово «запах» не совсем верно – оно даже приблизительно не может передать всего богатства мира запахов волков.
Самым сильным, конечно же, был доносившийся снизу, из долины, запах старых волков. Они были крупнее, обладали более мощным костяком. И осмеливались охотиться даже на такую крупную дичь, как волосатый мастодонт. Но в будущем палеонтологи, находя их останки, по объему черепа определяли, что мозг старых волков был значительно меньше, чем у представителей пришедшего им на смену вида.
Глаза Вожака и его товарищей легко читали любое, даже малейшее движение как друг друга, так и старых волков в долине. Когда Вожак наконец обернулся, то по подрагиванию ушей, легчайшему напряжению тел, по сузившимся глазам – по всем этим мельчайшим признакам определил, что волки поняли его и согласны.
Значит, решено. Он развернулся, они тоже, и потрусили обратно к стае.
…Они добрались до своих в полдень и немедленно собрали всю стаю. Царило всеобщее возбуждение. Вожак расхаживал взад-вперед перед своими детьми, братьями, сестрами и их детьми, то и дело касаясь их носом, принимая от них знаки готовности повиноваться, брал их носы в зубы – так какой-нибудь римский легат мог бы перед битвой ободряюще похлопывать своих солдат по плечам. Постепенно взаимопонимание росло, взаимопонимание, передающееся от одного к другому не символами, а просто целым рядом едва заметных действий и движений – касанием носами, легкими покусываниями, составляющими целый язык этого нового народа – поскольку они мыслили не символами, а картинами, что слагались из запахов, звуков, образов и эмоций, соединяясь в общепонятную систему, вполне заменяющую собой язык.
Сегодня мы нападаем на старых волков и гоним их, как нападаем на любую другую дичь и гоним ее – с двух сторон. Одну половину поведу я, другую – младший брат.
– Я решила, что вам лучше взглянуть на пего, – донеслись слова Тони.
– Да, – ответил Кадж. – Вы совершенно правы…
Но тут Блейз провалился в сон еще глубже, оставляя их… полностью, окончательно превращаясь в Вожака волков.
Глава 39
– На Гармонии, – ответила Тони. Она сказала это так, будто просто закончила фразу – последнюю фразу, которую он запомнил из предыдущего их разговора, перед тем как провалиться во тьму небытия.
– Ага, – пробормотал он, – хорошо… это очень хорошо… – Но тут его голос как будто зажил своей жизнью и независимо от него продолжал: «Именно сюда я и хотел попасть. Прежде чем возвращаться на Новую Землю, нужно закончить все дела здесь. Нельзя терять ни минуты. Чтобы потянуть сразу за все нити, их нужно связать узлом в одном определенном месте, и, завязав этот узел, я должен знать, в каком месте нахожусь я сам. Но прежде всего нужно уладить дела с Маккеем. Пьянство… Этот человек стал закоренелым пьяницей. Этот порок был заметен в нем и раньше, много лет назад. Я знал…»
Со все растущим ужасом Блейз осознал, что продолжает и продолжает говорить, голос вышел из-под контроля, и слова так и льются из него потоком. Тони по-прежнему сидела возле него и продолжала молчать. То, что он говорил, как будто разбивалось об нее и обтекало двумя потоками – подобно тому, как валун посреди реки рассекает течение надвое. Но она наверняка все слышала и понимала, хотя все это он не хотел бы доверять ни одному человеку, и уж тем более ей, из боязни оттолкнуть ее от себя правдой о себе, настолько невыносимой, что она отвернется от него… а слова все лились и лились…
«Что я говорю?» – внезапно закричал Блейз, с какой-то дикой решимостью прерывая самого себя. И тут же ладонь Тони и ее голос начали успокаивать его. Но он уже не мог молчать, а лежал и продолжал говорить против своей воли, несмотря на все усилия остановиться, до тех пор пока усталость не взяла свое и он не провалился в сон. А во сне он впервые за все это время начал видеть сны.
* * *
Сначала ему приснилось, как он бежит по взлетному полю к «Избраннику». Сон все повторялся и повторялся – особенно тот момент, когда он вскинул на плечо энергопушку и начал уничтожать ньютонских солдат.Но вскоре этот сон сменился какими-то смутными видениями, бесформенными вращающимися разноцветными массами или потоками важнейшей информации, вливающейся в него настолько быстро, что его изнуренный болезнью мозг не в состоянии был усвоить ее или осмыслить. Затем в видениях начали появляться отдельные картинки – женщина-Солдат, подброшенная в воздух выстрелом из энергоружья, темный коридор, где он стоял, прислушиваясь к свисту меча приближающегося к нему безумного кассиданина, крупным планом лицо майора гармонийской милиции, когда он сказал ему, что не позволит повесить трех фермеров, как тот собирался.
Постепенно эти короткие видения становились все длиннее и мало-помалу начали напоминать обычные сны, где события происходили на протяжении какого-то времени.
Он снова расхаживал по своей гостиной в здании Иных на Ассоциации, горя нетерпением как можно скорее начать выступления, но в то же время ожидая еще какого-то подтверждения, что его час настал. Уголком глаза он заметил древнюю книгу, которая раскрытой валялась на кресле. Небрежно брошенный на спинку кресла плащ закрывал только половину разворота, и хорошо было видно изображение кречета с гордо поднятой и повернутой в сторону головой, хищным крючковатым клювом и безжалостным взглядом.
Он лишь однажды взглянул на картинку и продолжал ходить, но образ как будто отпечатался в его сознании. Ему вдруг показалось, что он перенесся в доисторические времена и видит, как гигантский кречет нападает на tyrannosaurus rex.
Кречет напал первым. Он раз за разом пикировал на голову динозавра, ловко уворачиваясь от чудовищных челюстей с огромными зубами, долбил мощным клювом и рвал когтистыми лапами голову динозавра – и динозавр понемногу начал слабеть и в конце концов замертво упал на землю…
Сон кончился, и на смену ему пришел другой. Блейз – участник экспедиции палеонтологов. Они нашли кости доисторического волка, ставшего прародителем современных волков. Палеонтологи и он вместе с ними внимательно рассматривали череп.
«Подумать только, насколько меньше был его мозг по сравнению с мозгом современного волка», – сказал один из палеонтологов.
«Да, – услышал он собственный голос. – Неудивительно, что новый вид вытеснил их…»
Сон завершился хаотическим смешением цветов, расплывчатых форм и бессмысленных звуков, но вскоре сменился другим сном, а еще чуть позже – следующим…
* * *
Прошло какое-то время, и сновидения Блейза, то и дело перемежающиеся приступами болтливости, время от времени стали прерываться своеобразными отключениями сознания. И это изменение течения болезни по какой-то непонятной причине все больше и больше убеждало его в том, что он становится все крепче, одерживая верх над недугов, превращающим в безумную мешанину все, что он видит, чувствует и думает.* * *
Он был песчаной бурей. До этого он был могучим циклоном, несущимся над водой, над каким-то огромным внутренним морем. Затем, пронесшись над сушей, он ослаб, но успел прихватить с собой тучу раскаленного песка из пустыни, окаймлявшей море. Теперь стена песка мчалась вместе с ним, отдавая свой жар и тем самым поддерживая его существование в атмосфере.Он набирал силу. Подхватив еще больше песка, он превратился в грозную песчаную бурю. Спустилась ночь, и он снова стал слабеть, но все же к восходу солнца опять набрал еще большую силу. И понесся вперед, все крепчая и ширясь над обширными просторами земли.
Он сознавал, что его снедает какая-то бессмысленная, но неутолимая жажда завоеваний. Перед ним расстилалась земля. Он завладеет ей, поднимет вверх плодородную почву, перетрет ее своими могучими крыльями и снова опустит вниз. Он двигался дальше и дальше до тех пор, пока перед ним не встали горы. Они вызвали в нем неукротимую ярость, когда он понял, что сможет подняться лишь на небольшую высоту. Но он не прекращал попыток покорить их, и ярость в нем все росла и росла, даже несмотря на то что он постепенно слабел – сначала немного, затем все больше и больше, теряя силы в неравной борьбе с исполинами.
Но успокоиться он уже не мог. Такова уж была его природа… никогда не успокаиваться…
…он отключился.
* * *
И вот опять он был в комнате, рядом – Тони. «…Эволюция. Адаптационный аспект эволюции, – услышал он собственный голос. – Старый вид, оказавшись слишком узкоспециализированным, способен выжить только в весьма специфических условиях. Он начинает вымирать, как только условия эти меняются. Ему на смену приходит новый – лучше приспособленный к изменившимся условиям, или, точнее, к постоянно меняющимся условиям. Древние…»* * *
Ему снова снился сон.Он был волком. Он был Вожаком – предводителем стаи ранних современных земных волков – Народа Мысли-Слова-Дела – сменяющих более древнюю породу волков – ископаемых волков, как впоследствии станут называть их земные палеонтологи.
Стоя в тени молодых кленов и густого кустарника на склоне холма, он смотрел на долину внизу, где на лужайке футах в ста от него древние волки наслаждались крепким послеполуденным сном, обычно предшествующим ночной охоте.
Справа от Вожака чуть поодаль стоял Младший Брат – следующий после него в иерархии стаи самец. Слева – Мать стаи, старшая самка и настоящая мать многих из них. Вперед Вожака никто высовываться не решался.
Все трое видели мир черно-белым, зато долетавший до них ветерок нес с собой богатейший букет разнообразных запахов, хотя в данном случае слово «запах» не совсем верно – оно даже приблизительно не может передать всего богатства мира запахов волков.
Самым сильным, конечно же, был доносившийся снизу, из долины, запах старых волков. Они были крупнее, обладали более мощным костяком. И осмеливались охотиться даже на такую крупную дичь, как волосатый мастодонт. Но в будущем палеонтологи, находя их останки, по объему черепа определяли, что мозг старых волков был значительно меньше, чем у представителей пришедшего им на смену вида.
Глаза Вожака и его товарищей легко читали любое, даже малейшее движение как друг друга, так и старых волков в долине. Когда Вожак наконец обернулся, то по подрагиванию ушей, легчайшему напряжению тел, по сузившимся глазам – по всем этим мельчайшим признакам определил, что волки поняли его и согласны.
Значит, решено. Он развернулся, они тоже, и потрусили обратно к стае.
* * *
Он ничего не мог с собой поделать.…Они добрались до своих в полдень и немедленно собрали всю стаю. Царило всеобщее возбуждение. Вожак расхаживал взад-вперед перед своими детьми, братьями, сестрами и их детьми, то и дело касаясь их носом, принимая от них знаки готовности повиноваться, брал их носы в зубы – так какой-нибудь римский легат мог бы перед битвой ободряюще похлопывать своих солдат по плечам. Постепенно взаимопонимание росло, взаимопонимание, передающееся от одного к другому не символами, а просто целым рядом едва заметных действий и движений – касанием носами, легкими покусываниями, составляющими целый язык этого нового народа – поскольку они мыслили не символами, а картинами, что слагались из запахов, звуков, образов и эмоций, соединяясь в общепонятную систему, вполне заменяющую собой язык.
Сегодня мы нападаем на старых волков и гоним их, как нападаем на любую другую дичь и гоним ее – с двух сторон. Одну половину поведу я, другую – младший брат.
* * *
Сон овладел Блейзом, и тот больше не отдавал себе отчета в том, что вслух рассказывает об увиденном – Тони или кому бы то ни было. Лишь на какое-то мгновение…– Я решила, что вам лучше взглянуть на пего, – донеслись слова Тони.
– Да, – ответил Кадж. – Вы совершенно правы…
Но тут Блейз провалился в сон еще глубже, оставляя их… полностью, окончательно превращаясь в Вожака волков.
Глава 39
Вожак, блуждающий в дебрях своих сновидений…
…Я бегу во главе своей половины стаи. Уши мои высоко подняты и внимают голосу западного ветра. Мой гордо вытянутый хвост на бегу расчесывают зубцы нижних веток густого подлеска. Я отвожу ухо назад, и звук знакомой поступи подсказывает мне, что мать неотступно следует за мной там, где ей и положено, оберегая меня с подветренной стороны. С тех пор как младший брат увел своих самых отчаянных щенков которым-уже-две-зимы и охотников с поджатыми хвостами, мы успели перебраться через быстрый ручей и обогнули россыпь огненных камней.
Мы с матерью и наши братья по охоте, такие же взрослые и сильные, как я, ищем вожака старых волков и его главных бойцов с вытянутыми хвостами. Они наверняка заняли самые лучшие места.
Младший брат со своей половиной стаи затаился и будет безмолвно ждать. Он не тронется с места до тех пор, пока не услышит лязг зубов и треск костей.
Деревья здесь ниже и растут гуще. Я скребу землю лапой, и в этом месте она начинает пахнуть гарью. Густой кустарник – отличное укрытие, но оно нам не требуется. Запах старых волков по-прежнему слаб. Мы огибаем кустарник, перепрыгивая через полуобгоревшие поваленные деревья. Братья по охоте следуют за мной. День очень теплый…
Я вдруг превращаюсь в двух волков. Я одновременно и наблюдатель и бегун – но в то же время я по-прежнему один, и я – вожак. Деревья несутся навстречу нам и исчезают из виду где-то позади нас. Это уже не просто бег. Ноги превращаются в тугие пружины, и мы несемся вперед огромными прыжками.
Мы выскакиваем из-за деревьев. На широкой прогалине – очень похожие на нас – начинают шевелиться старые волки. Из тени, отбрасываемой огромным валуном, потягиваясь, медленно выходит огромный старый волк и бросает на нас равнодушный взгляд. Несколько других тоже смотрят на нас, негромко рыча и косясь на своего старшего с вытянутым хвостом.
Он вожак их стаи.
Он мой.
Наблюдатель окидывает взглядом будущее поле битвы, в то время как бегун продолжает нестись все более и более длинными прыжками прямо на вожака старых волков. Остальные больше не ждут от него сигнала. Они вскакивают и бросаются в бой. Мать нашей стаи принимает вызов, уклоняется от броска вожака старых волков, а дочь умершей сестры впивается зубами ему в ляжку. Затем обе отскакивают в сторону.
Вожак старых волков изгибается и принимает удар матери на плечо, в то время как его челюсти смыкаются на моем загривке. Я слишком долго был вожаком стаи и потерял осторожность, но бегун проворнее любого из старых волков, а сезон зеленых трав и тучных антилоп в этом году оказался для нас удачнее, чем для тех, на кого мы напали. На моем загривке густая шерсть и толстый слой подкожного жира. Мощные челюсти не причинят мне вреда, а тем временем бегун наклоняется и молниеносно перекусывает старому волку переднюю лапу. Он падает, не разжимая челюстей, и увлекает меня за собой. Уже лежа на земле, бегун перекусывает ему другую переднюю лапу. Мы перекатываемся на животы, и я пытаюсь вырваться. У старого волка сильные челюсти, но он не может упираться сломанными лапами. Я вырываюсь.
Из-за деревьев на дальней стороне прогалины выскакивают другие старые волки и огромными прыжками несутся на нас. Их много, они молоды и честолюбивы. Они дадут нам прикончить своих вожаков. А потом бросятся на нас, прогонят или убьют и сами станут вожаками старых волков.
Они молоды и глупы. Ведь стая – источник жизни.
Бегун отскакивает в сторону и бросается прочь. Наблюдатель видит, что младший брат и его товарищи внезапно выскакивают из укрытия в густом кустарнике. Они набрасываются на молодых старых волков. А те уже были уверены в победе и в том, что станут новыми вожаками стаи. Двое из старых волков застывают от неожиданности на месте и растерянно переводят взгляды с нас на новую, внезапно откуда-то появившуюся угрозу.
Смерть там и настигает их. Все, кроме самых сильных и отважных, не выдерживают нового натиска, поскольку уже видели, как моя половина стаи расправилась с сильнейшими из них. Младший брат и наши отчаянно рвущиеся в бой молодые волки сейчас не чуют ничего, только запах убийства, и расправляются с остальными.
Укус… Прыжок… Остановись… Увернись. Сейчас моим телом полностью завладел бегун.
Оставшиеся старые волки не выдерживают. Они вырываются, пытаясь спастись бегством. Если бы не наблюдатель, бегун пустился бы преследовать их.
Старые волки больше не вернутся. Мы нанесли им непоправимый урон. Когда снова выпадет снег, они умрут: слишком мало стало больших мохнатых, на которых они обычно охотятся. А старые волки не так быстры и проворны, чтобы угнаться за более ловкой дичью и прокормить свой молодняк.
Я громко вою, и моя стая по этому сигналу собирается вокруг меня. Мы трусим обратно в тень деревьев. Темный-брат-который-бежит-со-мной становится длиннее и намного опережает меня, вытягивая нос к далекому горизонту…
Все еще возбужденный битвой Блейз хотел было приподняться и сесть, но не смог даже пошевелиться. Оказалось, что руки и ноги привязаны к краям постели.
Его охватило бешенство.
– Почему я привязан? – взорвался он, когда Тони склонилась над ним.
Нежно она коснулась его лба.
– Все в порядке, не волнуйся.
– Немедленно развяжи меня! – закричал он. – Слышишь?!
Она дотронулась до каких-то кнопок на браслете, и Блейз почувствовал, что снова свободен. От облегчения он чуть не потерял сознание; а Тони принялась ласково и осторожно обтирать его лицо, шею, обнаженные плечи и грудь прохладной влажной тканью. Он снова понемногу стал расслабляться, расслабляться, расслабляться…
…и опять ему долго-долго снились хаотически-бессмысленные сны… а потом наконец их сменил совершенно отчетливый сон.
Он разговаривал с Хэлом Мэйном, которого в конце концов нашел.
В комнате, где они находились, царил сумрак и было прохладно, почти холодно. На плечи Хэла Мэйна было накинуто что-то вроде одеяла неопределенного цвета – в полумраке Блейз никак не мог его толком рассмотреть.
Они вели достаточно откровенный разговор, хотя, с точки зрения Блейза, он принимал какой-то не правильный оборот. Слишком уж враждебно Хэл Мэйн был настроен по отношению к нему. В речах юноши стало заметным явное осуждение взрослого Блейза.
– Почему ты никак не можешь понять? – услышал Блейз собственный голос.
– Потому что ты говоришь на непонятном языке, – спокойно ответил Хэл. – А по-другому не можешь. Ведь ты – Иной.
Последнее слово юноша произнес так, словно это было название какого-то народа вроде дорсайцев или квакеров.
– Нет, нет, – возразил Блейз. – Иные – это всего лишь организация, орудие достижения цели, благой цели.
– Благой или нет, – отозвался Хэл, – это совершенно не имеет отношения к тебе. Ты – Иной.
– Почему ты все твердишь одно и то же? Наверное, это шутка – не хочешь же ты сказать, что я какой-то инопланетянин? – взорвался Блейз. – Я говорю на бейсике, и я такой же человек, как ты.
– Не в этом дело, – покачал головой Хэл. – Конечно же, ты никакой не инопланетянин. Ты человек, но не такой, как все остальные люди. Разумеется, все мы отличаемся в чем-то друг от друга. Но ты единственный в своем роде. Ты Иной. И ты всегда был таким, ты никогда не относил себя к роду человеческому. Это знала даже твоя мать, хотя и не понимала этого, а просто считала тебя выродком и боялась тебя. Да ты сам вспомни! Ведь ты всегда это знал. В детстве это еще не было так заметно, но по мере взросления ты все больше становился Иным. Очень скоро ты вообще забудешь, что когда-то был человеком. Целью твоей жизни станет превращение всех остальных людей в Иных вроде тебя самого, чтобы избавиться от одиночества. К счастью, даже ты не в состоянии этого сделать.
– Откуда ты знаешь, каким я был в детстве? Что тебе известно о моей матери? – возмутился Блейз.
– Я знаю все это, потому что я единственный в своем роде, как, впрочем, и ты, и любой другой человек, когда-либо живший на свете. А еще я знаю то, что есть ты, и одно из моих назначений в вечно развивающейся исторической картине – не дать тебе превратить людей в то, чем они не должны стать.
И поскольку именно эту цель ты преследуешь, я знаю, что ты – мой враг. Я знаю, какое разрушение ты можешь принести, хотя ты боишься признаться в этом даже самому себе. А то, к чему стремлюсь я, никому не причинит зла.
Уж мы-то с тобой это отлично понимаем…
Боли в боку больше не было. Исчезло и общее ощущение ненормальности состояния. Осталась только чувство глубокой невыразимой печали.
Освещение комнаты стало почти нормальным. Теперь он ясно видел ее обстановку, хотя освещена была только одна прозрачная, выходящая наружу стена. Значит, он все-таки был прав, решив, что находится в номере отеля.
Пробуждение было похоже на возвращение к жизни.
Сейчас Блейз ясно видел все вокруг. Склонившаяся над ним Тони аккуратно брила его маленькой бритвой, чье устройство, несомненно, было знакомо не только ему, но и миллионам других обитателей Новых Миров. Она сжигала щетину на небольшом, строго определенном расстоянии от кожи, оставляя ощущение легкого поглаживания. Наверное, Тони все это время брила его каждый день.
Затем Блейз увидел стоящего чуть позади нее Каджа. Как только Тони закончила, она тут же отошла в сторону, уступив место врачу.
– Как вы себя чувствуете? – спросил Кадж.
– Хорошо! – сказал Блейз. – Как там Генри?
– С ним все в порядке. Они с Данно через несколько дней зайдут проведать вас. Но вообще-то я спросил, как вы себя чувствуете.
– Я спал. Нормальным сном.
– Верю, – кивнул Кадж. – Вы делаете успехи. Дела идут гораздо лучше, чем я ожидал, даже принимая во внимание ваше богатырское здоровье. Видимо, жажда мести все же помогла вам впрячь в работу свои созидательные возможности.
– Впрячь… – Блейз осекся. – Вы же знаете, что та дрянь, которую впрыснули мне в Совете, начала действовать намного раньше, чем через двадцать четыре часа. Сейчас я вспоминаю, что начал чувствовать себя ненормально еще по дороге в космопорт.
– Конечно же, они солгали вам, – подтвердил Кадж. – Просто они хотели, чтобы вы чувствовали себя еще более беспомощным, чем большинство людей, получивших такую же инъекцию. Я не стал вам ничего говорить, поскольку не хотел внушать вам…
– Я с трудом поддаюсь внушению, – сказал Блейз.
– Да, – согласился Кадж. – Но ведь тогда я этого не знал. Врачи всегда предпочитают перестраховаться.
– И сколько же времени я провалялся в постели? – спросил Блейз.
– С момента появления на борту «Избранника Господа» – больше двух недель.
Блейз облегченно вздохнул.
– Всего-то? А мне казалось, что прошла целая вечность. Это хорошо. Мне просто некогда болеть. Ну ничего, к счастью, я чувствую себя прекрасно.
– Хотелось бы с вами согласиться, – произнес Кадж. – Но вы, надеюсь, помните – я уже говорил вам, что последствия будут сказываться очень долго. У вас время от времени будут повторяться приступы, подобные тем, что вы перенесли в последние две недели, включая навязчивую болтливость и периодические помрачения сознания. Возможны и другие проявления, до сих остававшиеся незамеченными, но которые проявятся после того, как ослабнут самые сильные симптомы. Но если вы убедите себя в необходимости выздоровления, то со временем все болезненные явления пропадут окончательно. Причем гораздо быстрее, чем в обычных случаях. Позвольте дать вам только два полезных совета: не теряйте оптимизма. А также уверенности в себе.
Блейз улыбнулся:
– Я оптимист от рождения и всегда уверен в себе. И даже представить себе не могу, что может быть как-нибудь иначе. Огромное спасибо вам, доктор, без вашей помощи все обошлось бы гораздо хуже.
– Вам мог бы помочь любой врач, – едва ли не смущенно ответил Кадж. Блейз впервые заметил, что медику изменила его обычная бесстрастность.
– Все равно спасибо, – повторил Блейз. – А теперь я попробую встать…
Он попытался сесть, но руки Каджа мягко удержали его и уложили обратно на подушку.
– Двигаться вы должны исключительно медленно, – предупредил Кадж. – Стоит вам сделать резкое движение, и у вас закружится голова, а то и наступит обморок, или даст себя знать любой другой из множества симптомов.
Кадж повернулся к Тони.
– Помогите мне. Давайте приподнимем его повыше, чтобы он мог полусидеть, опираясь спиной на подушки. Если хуже не станет, то позже пусть посидит на краю постели. А завтра, наверное, можно будет встать и попытаться чуть-чуть походить.
– Завтра? – воскликнул Блейз. Кадж ничего не ответил.
В конце концов все получилось именно так, как сказал Кадж. Только через четыре дня Блейз впервые проковылял по комнате, сопровождаемый Каджем и Тони, но уже без их помощи.
– Вот видите! – заявил Блейз. – Я же говорил, что я в порядке.
Но на самом деле все было не совсем так. Голова у него не кружилась, и в обморок он не падал. Но тело казалось каким-то чужим и слабым. Он не захотел признаваться в этом, но в душе был рад, когда снова добрался до постели и с облегчением уселся на ее край.
– А теперь вам лучше немного полежать. Потом снова попробуйте посидеть, встать и походить. Потом снова отдых. Так день или два чередуйте нагрузки с отдыхом. – Кадж снова повернулся к Тони. Оба они стояли перед сидящим на краю постели Блейзом, который и в этом положении был не намного ниже их. – Тони, вы в состоянии будете ему помочь?
– Конечно, – кивнула Тони.
И она помогала. Причем не только помогала, она практически заново учила его стоять и ходить.
И все это время, хотя само его существо восставало против мучительной медлительности реабилитации, Блейз втайне испытывал радость и облегчение, оказываясь у постели и получая возможность прилечь. Он действительно здорово ослаб, и хотя теперь силы возвращались довольно быстро, после каждой, даже небольшой нагрузки ему требовалось если не поспать, то по меньшей мере отдохнуть.
Но его решимость вернуться к нормальному образу жизни была так велика, что в конце концов упражнения стали занимать все двадцать четыре часа в сутки, с небольшими перерывами на сон. Блейз не сразу сообразил, что Тони имеет возможность вздремнуть, лишь когда спит он. Он заметил, как устало она выглядит и как осунулось ее лицо.
– И у тебя хватило сил оставаться со мной все это время? – спросил он.
…Я бегу во главе своей половины стаи. Уши мои высоко подняты и внимают голосу западного ветра. Мой гордо вытянутый хвост на бегу расчесывают зубцы нижних веток густого подлеска. Я отвожу ухо назад, и звук знакомой поступи подсказывает мне, что мать неотступно следует за мной там, где ей и положено, оберегая меня с подветренной стороны. С тех пор как младший брат увел своих самых отчаянных щенков которым-уже-две-зимы и охотников с поджатыми хвостами, мы успели перебраться через быстрый ручей и обогнули россыпь огненных камней.
Мы с матерью и наши братья по охоте, такие же взрослые и сильные, как я, ищем вожака старых волков и его главных бойцов с вытянутыми хвостами. Они наверняка заняли самые лучшие места.
Младший брат со своей половиной стаи затаился и будет безмолвно ждать. Он не тронется с места до тех пор, пока не услышит лязг зубов и треск костей.
* * *
Солнце светит ярко, но мир по-прежнему черно-белый. Есть и оттенки серого, но их очень немного. Солнце греет мне спину, и темный-брат-который-бежит-со-мной, когда светит солнце, прячется под моим брюхом, скрываясь от солнечных лучей. Когда солнце опустится ниже, он будет бежать рядом со мной. Ветер говорит с моим носом. Чернокрылая криком подсказывает нам, что неподалеку есть пища, которую не нужно убивать. Она готова поделиться. Мать тихо рычит, предупреждая остальных не обращать внимания. Дочь умершей сестры фыркает.Деревья здесь ниже и растут гуще. Я скребу землю лапой, и в этом месте она начинает пахнуть гарью. Густой кустарник – отличное укрытие, но оно нам не требуется. Запах старых волков по-прежнему слаб. Мы огибаем кустарник, перепрыгивая через полуобгоревшие поваленные деревья. Братья по охоте следуют за мной. День очень теплый…
* * *
…Старые волки уже совсем близко. Запах их стаи превратился во множество запахов отдельных особей. Мы быстро бежим вперед.Я вдруг превращаюсь в двух волков. Я одновременно и наблюдатель и бегун – но в то же время я по-прежнему один, и я – вожак. Деревья несутся навстречу нам и исчезают из виду где-то позади нас. Это уже не просто бег. Ноги превращаются в тугие пружины, и мы несемся вперед огромными прыжками.
Мы выскакиваем из-за деревьев. На широкой прогалине – очень похожие на нас – начинают шевелиться старые волки. Из тени, отбрасываемой огромным валуном, потягиваясь, медленно выходит огромный старый волк и бросает на нас равнодушный взгляд. Несколько других тоже смотрят на нас, негромко рыча и косясь на своего старшего с вытянутым хвостом.
Он вожак их стаи.
Он мой.
Наблюдатель окидывает взглядом будущее поле битвы, в то время как бегун продолжает нестись все более и более длинными прыжками прямо на вожака старых волков. Остальные больше не ждут от него сигнала. Они вскакивают и бросаются в бой. Мать нашей стаи принимает вызов, уклоняется от броска вожака старых волков, а дочь умершей сестры впивается зубами ему в ляжку. Затем обе отскакивают в сторону.
Вожак старых волков изгибается и принимает удар матери на плечо, в то время как его челюсти смыкаются на моем загривке. Я слишком долго был вожаком стаи и потерял осторожность, но бегун проворнее любого из старых волков, а сезон зеленых трав и тучных антилоп в этом году оказался для нас удачнее, чем для тех, на кого мы напали. На моем загривке густая шерсть и толстый слой подкожного жира. Мощные челюсти не причинят мне вреда, а тем временем бегун наклоняется и молниеносно перекусывает старому волку переднюю лапу. Он падает, не разжимая челюстей, и увлекает меня за собой. Уже лежа на земле, бегун перекусывает ему другую переднюю лапу. Мы перекатываемся на животы, и я пытаюсь вырваться. У старого волка сильные челюсти, но он не может упираться сломанными лапами. Я вырываюсь.
Из-за деревьев на дальней стороне прогалины выскакивают другие старые волки и огромными прыжками несутся на нас. Их много, они молоды и честолюбивы. Они дадут нам прикончить своих вожаков. А потом бросятся на нас, прогонят или убьют и сами станут вожаками старых волков.
Они молоды и глупы. Ведь стая – источник жизни.
Бегун отскакивает в сторону и бросается прочь. Наблюдатель видит, что младший брат и его товарищи внезапно выскакивают из укрытия в густом кустарнике. Они набрасываются на молодых старых волков. А те уже были уверены в победе и в том, что станут новыми вожаками стаи. Двое из старых волков застывают от неожиданности на месте и растерянно переводят взгляды с нас на новую, внезапно откуда-то появившуюся угрозу.
Смерть там и настигает их. Все, кроме самых сильных и отважных, не выдерживают нового натиска, поскольку уже видели, как моя половина стаи расправилась с сильнейшими из них. Младший брат и наши отчаянно рвущиеся в бой молодые волки сейчас не чуют ничего, только запах убийства, и расправляются с остальными.
Укус… Прыжок… Остановись… Увернись. Сейчас моим телом полностью завладел бегун.
Оставшиеся старые волки не выдерживают. Они вырываются, пытаясь спастись бегством. Если бы не наблюдатель, бегун пустился бы преследовать их.
Старые волки больше не вернутся. Мы нанесли им непоправимый урон. Когда снова выпадет снег, они умрут: слишком мало стало больших мохнатых, на которых они обычно охотятся. А старые волки не так быстры и проворны, чтобы угнаться за более ловкой дичью и прокормить свой молодняк.
Я громко вою, и моя стая по этому сигналу собирается вокруг меня. Мы трусим обратно в тень деревьев. Темный-брат-который-бежит-со-мной становится длиннее и намного опережает меня, вытягивая нос к далекому горизонту…
* * *
И снова – полутемная комната, где только Тони и больше никого.Все еще возбужденный битвой Блейз хотел было приподняться и сесть, но не смог даже пошевелиться. Оказалось, что руки и ноги привязаны к краям постели.
Его охватило бешенство.
– Почему я привязан? – взорвался он, когда Тони склонилась над ним.
Нежно она коснулась его лба.
– Все в порядке, не волнуйся.
– Немедленно развяжи меня! – закричал он. – Слышишь?!
Она дотронулась до каких-то кнопок на браслете, и Блейз почувствовал, что снова свободен. От облегчения он чуть не потерял сознание; а Тони принялась ласково и осторожно обтирать его лицо, шею, обнаженные плечи и грудь прохладной влажной тканью. Он снова понемногу стал расслабляться, расслабляться, расслабляться…
…и опять ему долго-долго снились хаотически-бессмысленные сны… а потом наконец их сменил совершенно отчетливый сон.
Он разговаривал с Хэлом Мэйном, которого в конце концов нашел.
* * *
Юноша, похожий на изящного молодого Будду, сидел скрестив ноги в позе лотоса на каком-то возвышении вроде пьедестала. Пьедестал был таким высоким, что глаза сидящего Хэла Мэйна находились вровень с глазами стоящего перед ним Блейза.В комнате, где они находились, царил сумрак и было прохладно, почти холодно. На плечи Хэла Мэйна было накинуто что-то вроде одеяла неопределенного цвета – в полумраке Блейз никак не мог его толком рассмотреть.
Они вели достаточно откровенный разговор, хотя, с точки зрения Блейза, он принимал какой-то не правильный оборот. Слишком уж враждебно Хэл Мэйн был настроен по отношению к нему. В речах юноши стало заметным явное осуждение взрослого Блейза.
– Почему ты никак не можешь понять? – услышал Блейз собственный голос.
– Потому что ты говоришь на непонятном языке, – спокойно ответил Хэл. – А по-другому не можешь. Ведь ты – Иной.
Последнее слово юноша произнес так, словно это было название какого-то народа вроде дорсайцев или квакеров.
– Нет, нет, – возразил Блейз. – Иные – это всего лишь организация, орудие достижения цели, благой цели.
– Благой или нет, – отозвался Хэл, – это совершенно не имеет отношения к тебе. Ты – Иной.
– Почему ты все твердишь одно и то же? Наверное, это шутка – не хочешь же ты сказать, что я какой-то инопланетянин? – взорвался Блейз. – Я говорю на бейсике, и я такой же человек, как ты.
– Не в этом дело, – покачал головой Хэл. – Конечно же, ты никакой не инопланетянин. Ты человек, но не такой, как все остальные люди. Разумеется, все мы отличаемся в чем-то друг от друга. Но ты единственный в своем роде. Ты Иной. И ты всегда был таким, ты никогда не относил себя к роду человеческому. Это знала даже твоя мать, хотя и не понимала этого, а просто считала тебя выродком и боялась тебя. Да ты сам вспомни! Ведь ты всегда это знал. В детстве это еще не было так заметно, но по мере взросления ты все больше становился Иным. Очень скоро ты вообще забудешь, что когда-то был человеком. Целью твоей жизни станет превращение всех остальных людей в Иных вроде тебя самого, чтобы избавиться от одиночества. К счастью, даже ты не в состоянии этого сделать.
– Откуда ты знаешь, каким я был в детстве? Что тебе известно о моей матери? – возмутился Блейз.
– Я знаю все это, потому что я единственный в своем роде, как, впрочем, и ты, и любой другой человек, когда-либо живший на свете. А еще я знаю то, что есть ты, и одно из моих назначений в вечно развивающейся исторической картине – не дать тебе превратить людей в то, чем они не должны стать.
И поскольку именно эту цель ты преследуешь, я знаю, что ты – мой враг. Я знаю, какое разрушение ты можешь принести, хотя ты боишься признаться в этом даже самому себе. А то, к чему стремлюсь я, никому не причинит зла.
Уж мы-то с тобой это отлично понимаем…
* * *
Видение затерялось где-то во тьме, и Блейз наконец провалился в сон. Не в тот хаос беспокойных сновидений, к которому он уже почти привык, а в настоящий глубокий сон. Проснувшись, он почувствовал, что все изменилось.Боли в боку больше не было. Исчезло и общее ощущение ненормальности состояния. Осталась только чувство глубокой невыразимой печали.
Освещение комнаты стало почти нормальным. Теперь он ясно видел ее обстановку, хотя освещена была только одна прозрачная, выходящая наружу стена. Значит, он все-таки был прав, решив, что находится в номере отеля.
Пробуждение было похоже на возвращение к жизни.
Сейчас Блейз ясно видел все вокруг. Склонившаяся над ним Тони аккуратно брила его маленькой бритвой, чье устройство, несомненно, было знакомо не только ему, но и миллионам других обитателей Новых Миров. Она сжигала щетину на небольшом, строго определенном расстоянии от кожи, оставляя ощущение легкого поглаживания. Наверное, Тони все это время брила его каждый день.
Затем Блейз увидел стоящего чуть позади нее Каджа. Как только Тони закончила, она тут же отошла в сторону, уступив место врачу.
– Как вы себя чувствуете? – спросил Кадж.
– Хорошо! – сказал Блейз. – Как там Генри?
– С ним все в порядке. Они с Данно через несколько дней зайдут проведать вас. Но вообще-то я спросил, как вы себя чувствуете.
– Я спал. Нормальным сном.
– Верю, – кивнул Кадж. – Вы делаете успехи. Дела идут гораздо лучше, чем я ожидал, даже принимая во внимание ваше богатырское здоровье. Видимо, жажда мести все же помогла вам впрячь в работу свои созидательные возможности.
– Впрячь… – Блейз осекся. – Вы же знаете, что та дрянь, которую впрыснули мне в Совете, начала действовать намного раньше, чем через двадцать четыре часа. Сейчас я вспоминаю, что начал чувствовать себя ненормально еще по дороге в космопорт.
– Конечно же, они солгали вам, – подтвердил Кадж. – Просто они хотели, чтобы вы чувствовали себя еще более беспомощным, чем большинство людей, получивших такую же инъекцию. Я не стал вам ничего говорить, поскольку не хотел внушать вам…
– Я с трудом поддаюсь внушению, – сказал Блейз.
– Да, – согласился Кадж. – Но ведь тогда я этого не знал. Врачи всегда предпочитают перестраховаться.
– И сколько же времени я провалялся в постели? – спросил Блейз.
– С момента появления на борту «Избранника Господа» – больше двух недель.
Блейз облегченно вздохнул.
– Всего-то? А мне казалось, что прошла целая вечность. Это хорошо. Мне просто некогда болеть. Ну ничего, к счастью, я чувствую себя прекрасно.
– Хотелось бы с вами согласиться, – произнес Кадж. – Но вы, надеюсь, помните – я уже говорил вам, что последствия будут сказываться очень долго. У вас время от времени будут повторяться приступы, подобные тем, что вы перенесли в последние две недели, включая навязчивую болтливость и периодические помрачения сознания. Возможны и другие проявления, до сих остававшиеся незамеченными, но которые проявятся после того, как ослабнут самые сильные симптомы. Но если вы убедите себя в необходимости выздоровления, то со временем все болезненные явления пропадут окончательно. Причем гораздо быстрее, чем в обычных случаях. Позвольте дать вам только два полезных совета: не теряйте оптимизма. А также уверенности в себе.
Блейз улыбнулся:
– Я оптимист от рождения и всегда уверен в себе. И даже представить себе не могу, что может быть как-нибудь иначе. Огромное спасибо вам, доктор, без вашей помощи все обошлось бы гораздо хуже.
– Вам мог бы помочь любой врач, – едва ли не смущенно ответил Кадж. Блейз впервые заметил, что медику изменила его обычная бесстрастность.
– Все равно спасибо, – повторил Блейз. – А теперь я попробую встать…
Он попытался сесть, но руки Каджа мягко удержали его и уложили обратно на подушку.
– Двигаться вы должны исключительно медленно, – предупредил Кадж. – Стоит вам сделать резкое движение, и у вас закружится голова, а то и наступит обморок, или даст себя знать любой другой из множества симптомов.
Кадж повернулся к Тони.
– Помогите мне. Давайте приподнимем его повыше, чтобы он мог полусидеть, опираясь спиной на подушки. Если хуже не станет, то позже пусть посидит на краю постели. А завтра, наверное, можно будет встать и попытаться чуть-чуть походить.
– Завтра? – воскликнул Блейз. Кадж ничего не ответил.
В конце концов все получилось именно так, как сказал Кадж. Только через четыре дня Блейз впервые проковылял по комнате, сопровождаемый Каджем и Тони, но уже без их помощи.
– Вот видите! – заявил Блейз. – Я же говорил, что я в порядке.
Но на самом деле все было не совсем так. Голова у него не кружилась, и в обморок он не падал. Но тело казалось каким-то чужим и слабым. Он не захотел признаваться в этом, но в душе был рад, когда снова добрался до постели и с облегчением уселся на ее край.
– А теперь вам лучше немного полежать. Потом снова попробуйте посидеть, встать и походить. Потом снова отдых. Так день или два чередуйте нагрузки с отдыхом. – Кадж снова повернулся к Тони. Оба они стояли перед сидящим на краю постели Блейзом, который и в этом положении был не намного ниже их. – Тони, вы в состоянии будете ему помочь?
– Конечно, – кивнула Тони.
И она помогала. Причем не только помогала, она практически заново учила его стоять и ходить.
И все это время, хотя само его существо восставало против мучительной медлительности реабилитации, Блейз втайне испытывал радость и облегчение, оказываясь у постели и получая возможность прилечь. Он действительно здорово ослаб, и хотя теперь силы возвращались довольно быстро, после каждой, даже небольшой нагрузки ему требовалось если не поспать, то по меньшей мере отдохнуть.
Но его решимость вернуться к нормальному образу жизни была так велика, что в конце концов упражнения стали занимать все двадцать четыре часа в сутки, с небольшими перерывами на сон. Блейз не сразу сообразил, что Тони имеет возможность вздремнуть, лишь когда спит он. Он заметил, как устало она выглядит и как осунулось ее лицо.
– И у тебя хватило сил оставаться со мной все это время? – спросил он.