Дилов Любен. Упущенный шанс

   - Государыня! Я нахожусь здесь не по своей воле и даже не по воле твоего Агамемнона, который окончательно растратил свои мужские силы под стенами Трои. Не гневись на богов, всё, что они делают, - к лучшему. Хочешь, я расскажу тебе, что они открыли мне про тебя?
   Любая царица, как бы горда она ни была, не отказалась бы узнать, что ей уготовано в будущем.
   - По тебе давно тоскует молодой, красивый и образованный муж, - шептала ей Кассандра. - Ты будешь безмерно счастлива с ним в этом процветающем царстве. А самое главное - Агамемнон ни о чем не догадается: боги сделали его слепцом.
   "Сбывались же мрачные предсказания этой пророчицы, почему бы не сбыться и светлым?" - подумала Клитемнестра и поспешила открыть свое сердце молодому Эгисфу, который давно уже ухаживал за ней.
   Справившись с царицей, Приамова дочь решила появиться и перед народом.
   - Народ великих Микен, - обратилась она к жителям, собравшимся на площади, - по воле богов мне суждено стать твоей рабыней. Народ Микен, ты знаешь - это я предсказала гибель родной Трое, и я говорю только то, что мне доверили боги. Не повторяй же, о народ Микен, ошибок троянцев. Они не поверили мне и были побеждены. Слушай теперь, о чем мне повелели сказать боги! У народа Микен есть великий царь и великая царица. Народ Микен будет жить всё богаче и богаче, перед Микенами будут трепетать все враги! Тебя ждет счастливое будущее, мой народ!
   Народ встретил заявление новой пророчицы аплодисментами..В то время у него были все основания верить ей - в Микенах действительно царила атмосфера всеобщей радости и веселья. Тогда они еще не проели захваченную в Трое добычу. Остались довольными речью Кассандры и во дворце. Ее даже попросили чаще выступать перед народом, поскольку лучшие певцы погибли в троянской войне, поддерживая боевой дух армии, а самые хитрые не спешили вернуться в Микены.
   За девять лет безделья под стенами Трои мужчины Микен совсем разучились трудиться, и веселье подзатянулось. Подражая царю, они запирались с троянскими рабынями и развлекались с ними до беспамятства.
   Всё, что было завоевано ценой большой крови, быстро таяло, а новое не рождалось, поскольку сеять это новое было некому. Именно в то время начался упадок критско-микенской культуры, которой мы так восхищаемся сегодня. Кассандра же продолжала усердно проповедовать на площадях:
   - Вот видите, вы все больше приближаетесь к идеалам Солнцеликого и скоро станете богоравными по своему уму и красоте. Скоро вы познаете тайну "золотого сечения" в искусстве. Так обещали мне боги. И тогда перед вами откроется еще более светлое будущее...
   Но золото в государственной казне таяло. Цены на рынке неудержимо росли, хлеба становилось все меньше и меньше, корабли все реже бросали якоря в портах, поскольку в Микенах нельзя было ничего ни купить, ни продать.
   Бедность заставила микенцев разинуть голодные рты, и чем больше Кассандра уверяла их, что настоящее народа прекрасно, а будущее еще лучше, тем больше ругался этот странный народ, который создал одну из величайших культур в истории человечества.
   Но голос народа не доходил до ушей царя Агамемнона: его заглушало сладкое щебетание Кассандры. Царь по-прежнему чувствовал себя счастливым и не замечал, что остался единственным счастливцем во всем царстве.
   Только однажды у него ненадолго испортилось настроение.
   - Мне донесли, - печально объявил он Кассандре, - что славный юноша, который привел тебя ко мне, погиб.
   Но Кассандра быстро успокоила царя: - В море, да? Я знала, что так оно и случится.
   - Почему же ты мне ничего не сказала? - недовольно проворчал Агамемнон. - Уж мне ты могла бы сказать...
   - Потому что ты бы убил его. Он изнасиловал меня в храме Афины, и богиня покарала его. Я предупреждала его, но что делать, если меня не хотят слушать!
   Царь отреагировал сперва, как истинный воин:
   - Болван, кто же насилует в храме!
   После чего обнял Кассандру, которая еще больше возвысилась в его глазах после истории с карой насильника.
   - Верно, иначе я бы осудил его, потому что ты царская дочь и потому что это случилось в храме. Тем самым я помешал бы Афине свершить суд, а значит, провинился бы перед ней. Какая же ты у меня умница, Кася, какая умница!
   Кроме него, однако, никто уже не верил Кассандре, что Агамемнон мудрый правитель и что держава его сильна, как никогда. Соседи принялись точить мечи и снаряжать флот. Узнав об этом, Клитемнестра и Эгисф забеспокоились, как бы старый глупец Агамемнон не погубил свое царство, а вместе с ним и их. Для начала они предприняли массированную атаку с целью склонить его к тому, чтобы выгнать мерзкую пророчицу, своими баснями настраивающую народ против дворца, и самому взяться за управление страной, однако Агамемнон гордо заявил:
   - Она никогда и никого не обманула, просто на ней лежит проклятие поэтому никто ей не верит. Но я - я верю ей! Только я достаточно могуществен, чтобы не считаться с проклятием.
   Тогда Клитемнестра и Эгисф общими усилиями спроводили на тот свет могущественного Агамемнона, напав на него в ванне, где человек всегда расслабляется. После чего Клитемнестра сразу же помчалась к ненавистной троянке.
   - Клита, сестрица, - попыталась остановить ее Кассандра, - боги уготовили мне совсем не такую смерть. Ты пожалеешь о содеянном.
   - Меня не интересует, какую смерть уготовили тебе боги, несчастная! крикнула Клитемнестра и всадила ей в грудь клинок, с которого еще стекала кровь Агамемнона.
   Так погибла несчастная Кассандра, которой на самом деле не нужно было ничего другого, кроме любви: как любая земная женщина, она пыталась устроить свою жизнь, жить среди людей. И вовсе не по воле богов, как мы убедились, жизнь Кассандры закончилась так трагично.
   Наступившие после этого события гораздо лучше известны современной науке. В конце концов богу порядка и искусств Аполлону все же пришлось вмешаться. Он приказал Оресту убить свою мать, чтобы отомстить за Агамемнона и Кассандру, а главное - желая заполучить полагавшуюся ему корону, после чего Аполлон отпустил ему грехи. Потом все развивалось в строгом соответствии с предначертаниями богов.
   И больше ничто не мешало грекам открыть "золотое сечение"гармонии.
   Ну и странный же мне достался компьютер - так и норовит вывернуть все наизнанку! Впрочем, очень может быть, что в этом-то и заключается подлинный принцип демифологизации, то бишь реализма.
   Учили же нас в школе, что реализм не должен ограничиваться поверхностным показом, забывать о диалектической связи всего сущего, об обратной, так сказать, стороне медали. Признаться, мне даже по душе его озорная дерзость, хотя я все еще не могу избавиться от некоторых опасений уж очень легкомысленной мне кажется эта затея. Принцип работы у него такой же, как у игральных автоматов, и если верно, что в основе любого искусства лежит игра, то вовсе небесполезная, как утверждал некогда Оскар Уайльд, скорее, такая игра сродни древним ритуальным обрядам, в которых всегда отражались желания, мольбы и надежды людей, их потребность восславить кого-то или отблагодарить.
   - Молодец! - говорю я ему. - Пока всё идет нормально, как заметил упавший с двадцатого этажа, пролетая мимо десятого. В истории с Кассандрой ты неплохо отразил мой взгляд на трагизм положения пророка в обществе и к тому же Приамова дщерь была всего-навсего женщиной, безуспешно пытавшейся найти спокойную гавань в бурном и враждебном ей мире. Давай, однако, кончать с бородатыми анекдотами, подобными только что пришедшему мне на ум. Поглядим лучше, как тебе удается современная тематика. Не знаю, какие сведения о сегодняшнем дне заложены в твоих запоминающих и прочих блоках, но во мне, похоже, глубже всего засела тоска по доброму, хорошему человеку. И по мере роста отчужденности тоска эта становится все сильнее и неотвязнее. Наверное, полезно написать об этом, а? Ведь искусство - это еще и способ самовыражения. Но не вздумай всучить мне этакий опус в духе фрейдизма, понял? Я не причисляю себя к его поклонникам.
   Впрочем, недавно мне рассказали то ли действительный случай, то ли анекдот. Будто однажды к Фрейду ворвался какой-то тип и с порога восторженно объявил: "Доктор, я сгораю от желания делать людям добро!" На что Фрейд, озабоченно хмуря брови, ответил: "Да, молодой человек, я сразу понял, что вы садист".
   Вот так-то, дорогой компьютер, да смотри мне - без фокусов! Откуда мне знать, какими концепциями и формулировочками напичкали тебя программисты, да и вообще, кто может осмелиться утверждать, что из себя представляет хороший человек постхристианской эпохи, но, тем не менее, вокруг нас полно людей, которых с достаточными на то основаниями можно назвать хорошими. Это обыкновенные мужчины и женщины, сохранившие способность любить ближнего, жертвовать собой, те, кто не разуверились в красоте жизни и в меру сил стараются приумножать ее. Лично мне он представляется таким: простой труженик, его помыслы светлы и чисты, он восторженно и самоотверженно строит будущее.
   Только героизм мне нужен не сиюминутный, поскольку героев этого типа показывать гораздо проще, к тому же мотивы их поступков зачастую противоречивы и отнюдь не бескорыстны. Не торопись начинать, я набросаю тебе сюжет.
   В нашем квартале есть скверик, крохотный, какой-то кривобокий. Вот уже лет пять стоит он затоптанный, заброшенный, и мне кажется, что, собравшись вместе, мы, жители квартала, могли бы за день привести его в порядок, да беда в том, что мы так и не собрались. Нашелся, правда, некий Петр Сираков, молодой активист местной организации Отечественного фронта, и, побегав по разным учреждениям, навел в скверике порядок. Правда, потом мы снова его вытоптали, но и это не лишило парня веры в людей и в красоту. Такая вот совершенно обычная история наших дней... Теперь попробуй рассказать о ней, как говорится, своими словами. Конкретности ради и в то же время памятуя о символике красоты, давай назовем очередное сочинение
   КВАРТАЛЬНЫЙ СКВЕРИК
   В наш век, когда потребительская стихия захлестнула даже молодежь, Петр Сираков - а ему только что исполнилось тридцать - все свободное время отдавал жителям квартала. Облагодетельствовать всех обитателей миллионного города не по силам ни одному человеку, поэтому сделанного Петром для жителей своего квартала было вполне достаточно, чтобы назвать в его честь хотя бы один из тупичков. Правда, его энергичность немного раздражала соседей, потому что, воюя за благоустройство квартала, он то и дело собирал подписи, подбивал на походы по учреждениям, писал в газеты критические заметки, но в конце концов от его сражений с бюрократами неизменно выигрывал весь квартал. И если однажды наряду с табличками "Образцовый дом" введут и таблички "Образцовый квартал", первая такая табличка должна украсить квартал Петра Сиракова.
   Квартальные дела отнимали у Петра Сиракова много времени и доставляли массу хлопот. Стоял квартал на стыке двух широких бульваров, даже две трамвайные линии сливались здесь в одну, в центре его находилась просторная площадь необычной формы, окружали ее обветшалые здания, портившие вид построенного неподалеку нового жилого комплекса. Наверное, площадь эта возмущала градостроителей, поэтому, несмотря на давно завершившуюся застройку квартала, продолжала она оставаться необихоженной, шумной и замусоренной.
   Угробив несколько месяцев на обивание порогов, Петр Сираков сумел добиться, чтобы на той стороне площади, что выходила к стыку бульваров, был разбит небольшой скверик. Оказавшись зажатым между площадью и улицами, получился он каким-то кривоватым - ни треугольным, ни почкообразным, но все же молодая травка, две цветочные клумбы с скамейками по обе стороны единственной аллеи несколько скрашивали первое неблагоприятное впечатление. Скамейки сразу же облюбовали пенсионеры и ребятишки из соседней гимназии, по аллее, ведущей к трамвайной остановке, засновали прохожие.
   Вот эта-та аллея и стала причиной затяжного конфликта с работниками озеленительной службы - настоящей войны, полной превратностей, с коварными вылазками, войны, которую так и не удалось выиграть ни одной из воюющих сторон.
   Дело в том, что озеленители, повинуясь чьему-то капризу, проложили аллею не по всей диагонали скверика, а, преломив ее в центре, вывели на середину одной из улиц. Проложи они ее по диагонали, аллея выходила бы точно на угол двух улиц. И люди, подчиняясь древнему инстинкту выбирать кратчайшие пути, немедленно в корне отвергли идею обходного пути, каким бы незначительным ни был обход. Не прошло и недели, как через клумбы пролегла хорошо протоптанная дорожка.
   Чтобы наглядно продемонстрировать правоту пешеходов, Петр Сираков набросал план скверика и сделал с него несколько копий. Достаточно было взглянуть на план, чтобы убедиться: сходящие с трамвая или спешащие на трамвайную остановку жители квартала неминуемо продолжат аллею в нужном направлении.
   Но озеленители наотрез отказывались признавать ошибку - вероятно, из боязни, как бы не пришлось потом признавать такие же ошибки, допущенные ими в других скверах и парках столицы. Вместо этого они перекопали тропинку, засеяли ее травой, а с двух сторон установили таблички с надписью "Берегите траву! Трава - ваше достояние!" Народ тотчас втоптал в землю свое достояние вместе с табличками, благо в скверике не было ни одного фонаря, да и бульвар был освещен так себе. Тогда озеленители, словно нарочно выждав, когда новую тропинку утрамбуют достаточно надежно, снова перекопали ее и засеяли травой, да еще и натянули на низких колышках два ряда проволоки - как раз в том месте, где был проход. Теперь по вечерам прохожие, спешащие по своим делам, натыкались на проволоку и шлепались ничком на мягкую, свежевскопанную землю. В недавно открывшемся неподалеку пункте химчистки от посетителей не знали отбоя. Впрочем, продолжалось это не больше десяти дней, поскольку колышки не выдержали натиска и попадали, а проволоку припечатали к земле тысячи подошв. Почти два месяца жители квартала спокойно любовались своей аллеей, пока однажды ночью, подобно набрасывающейся исподтишка злой собаке, их не схватила за ноги ржавая колючая проволока, натянутая поперек тропинки и совершенно невидимая в темноте. Настало время порванных штанин, разодранных колготок, чреватых инфекцией царапин, страха перед столбняком.
   Все эти дни вооруженный схемой скверика Петр Сираков топтался на синтетических коврах разных кабинетов. Он относился к числу тех бескорыстных неутомимых правдолюбцев, чей образ мы с такой надеждой пытаемся отыскать в современной отечественной литературе и к кому - черт знает почему относимся в жизни если не с насмешкой или подозрением, то уж во всяком случае - с раздражением. А так как в большинстве учреждений Петра Сиракова уже знали, при одном его появлении все начинались досадливо морщиться.
   - Ну что тебе опять? Не можем ведь мы постоянно заниматься только вашим кварталом!
   И выпроваживали со словами: - Только время зря отнимаешь своей ерундой!
   А ведь Петр ни разу не потребовал чего-то незаконного или же никому не нужного. Тем не менее устно и письменно ему приходилось доказывать, что борьба, которую ведут озеленители с ногами пешеходов, обходится гораздо дороже, чем заасфальтирование десятка метров протоптанной жителями квартала дорожки.
   Разве это плохо - пойти людям навстречу в этом вопросе?
   - Плохо! - кипятился начальник отдела озеленения.
   - Нельзя идти на поводу у стихийных настроений! Будут ходить там, где мы укажем. Людей нужно приучить ценить красоту!
   - Но что красивого в кривой аллее, - пытался защититься Сираков. Почему она должна поворачивать налево? По какой такой логике?
   - У дизайна - своя логика! Или вы даже не слыхали такого слова?
   И хотя Петр Сираков был культурным человеком, он срывался на крик:
   - Слышал!Оно не вами придумано! Поезжайте в Копривштицу, загляните в этнографический музей - вот где вы увидите дизайн. А то заладили как попугай - дизайн, дизайн! Совсем спятили от этого идиотского слова. Вот он ваш дизайн! - Петр крутанул пепельницу на письменном столе начальника. - Ни оставить, ни погасить сигарету нельзя без того, чтобы не рассыпать вбкруг пепел. Нет, я этого дела так не оставлю!..
   Горячность Петра оставляла начальника безучастным: он хорошо знал, что таких настырных посетителей с их до смешного мелочными вопросами нигде не жалуют. И похоже, был прав. Сам председатель райсовета демонстративно избегал встреч с Сираковым и не отвечал ни на одно из его заявлений. Правда, по прошествии времени он все же вызвал его к себе через секретаршу, но только для того, чтобы с порога обрушиться на него с обвинениями:
   - Послушай, Сираков, до каких пор ты будешь заниматься всякой ерундой и терроризовать все наши службы? Угомонись, наконец, не то гляди...
   Смекалистый Петр к тому времени уже успел заполучить акты медицинского освидетельствования нескольких граждан, поэтому ему ничего не стоило охладить пыл председателя. Тот снял трубку и набрал номер начальника отдела озеленения:
   - Вы что там - с ума все посходили? Откуда взялась колючая проволока? Вы озеленением скверов занимаетесь или концлагерями? Ах, вы не знали? Когда же вы будете знать, что вытворяют ваши подчиненные? Ты мне еще ответишь за это, и не вздумай оправдываться тем, что у вас не нашлось другой проволоки!..
   Выплеснув гнев в телефонную трубку, председатель райсовета перешел на деловой тон:
   - Видишь, Сираков, я всегда готов помочь там, где это действительно нужно. Но вызвал я тебя совсем по другому поводу. Мы ценим твои качества и даже собираемся выдвинуть твою кандидатуру в депутаты Совета на следующих выборах. Однако, братец, мельчать ты стал напоследок. И зачем тебе настраивать против себя товарищей? Кое-кто уже поговаривает, что ты не совсем подходящий человек, натура конфликтная, мелочная, что не способен, мол, думать перспективно...
   - Да ведь речь идет не о каких-то там мелочах, товарищ председатель, -храбро возразил Петр, рискуя никогда не увидеть себя депутатом райсовета. - Поймите - речь идет, так сказать, о защите законных интересов жителей квартала. Привычка всегда будет толкать их...
   - Вот с привычками-то мы и ведем борьбу уже столько времени, - не дал ему договорить председатель.
   - Как же мы построим новую жизнь, если люди еще не влились в новое русло?
   - Так ведь речь идет о совсем других привычках! Зачем заставлять людей ходить В обход? Пусть они хоть в таких мелочах будут иметь возможность самостоятельно выбирать дорогу.
   - Ну-ну, - предостерегающе погрозил пальцем председатель. - Что значит - в мелочах? Кто может с уверенностью сказать - где мелочь, а где нет. Именно в мелочах нужно быть особенно осмотрительным, Сираков...
   - Да взгляните же вы на план! - воскликнул Петр, чуть не плача от бессилия.
   Председатель вздохнул: - Ох, только время у меня отнимаешь!
   Быстро раскрыв план, Петр сунул его под нос председателю, стал показывать, откуда люди входят в скверик, как проложена аллея, как, несмотря на все препятствия, люди протаптывают себе дорожку в нужном месте и как это уродует вид скверика.
   - А какое тут расстояние? - забеспокоился председатель, чувствуя, что придется уступить.
   - Не больше тридцати метров.
   - Да ну тебя, - с облегчением рассмеялся председатель. - Ты и вправду свихнулся. Тридцать метров! Черт побери, подумаешь, какое расстояние!
   - Да не хотят люди тащиться в обход! - разозлился не на шутку Сираков. - И они совершенно правы! А вы им штанины рвете ни за что ни про что! Что вам стоит положить здесь асфальт? Десять метров всего - сам мерил. Десять метров асфальтовой дорожки. Я оплачу работы из собственного кармана!
   Похоже, председатель испытывал симпатию к этому молодому квартальному активисту, если до сих пор не выставил из кабинета. Впрочем, его воинствующий идеализм действительно импонировал председателю.
   - Что-то не припомню, где у нас находится этот скверик. - Председатель потянулся к телефону, но, передумав, поднялся из-за стола. - Давай сходим к архитекторам, ведь это они одобряли план.
   Архитектор, которого они застали в отделе, ловко расстелил на столе какой-то новый план квартала - среди развешанных по стенам такого не было. Он сму, щенно улыбался, не догадываясь, с чем пожаловал к нему председатель.
   - И вовсе это не скверик, товарищ председатель, - бормотал он. - Так, пустующая площадка, до оформления площади в целом. Товарищ Сираков душу из меня вытряхнул, пока мы не разбили там скверик. Что ему еще надо?
   - Что у нас там по плану намечено?
   - Районный дворец культуры...
   Председатель так и просиял от этого сообщения.
   Прошествовав к двери в дальнем конце комнаты, он широким жестом распахнул ее.
   - Поди-ка сюда! - пригласил он Петра. - Сейчас ты сам убедишься в своей мелочности.
   В соседнем помещении на двух огромных столах были расставлены макеты жилых и общественных зданий, которые предполагалось построить на месте старого квартала.
   А над ними высился величественный даже в уменьшенном масштабе макет здания поразительной красоты - слепящий белизной гипса ультрасовременных форм дворец.
   Лицо Сиракова стало белее гипса. И вовсе не от сознания собственного поражения, не от обиды, а от восторга. Простодушный по природе, он вообще легко впадал в восторженное состояние, а тут его воображение со всей присущей молодости неуемности мгновенно нарисовало перед ним картину будущего великолепия родного квартала, картину живую, в подлинных масштабах.
   Она все еще стояла у него перед глазами, когда он сходил с трамвая на остановке возле скверика. Старожилы квартала глазам своим не поверили: вечно спешащий по общественным делам Сираков стоял неподвижно, и на лице его блуждала непонятная улыбка. Он то окидывал продолжительным взглядом улицы, то устремлял свой взор к небесам. Никто не пытался заговорить с ним - все были убеждены, что он в очередной раз обдумывает что-то, связанное с благоустройством квартала. А он все стоял и стоял, безмолвно восхищаясь выстраивающимися в его воображении блестящими витражами Дома культуры, внушительных размеров лестницей с двумя рядами скульптур. Он настолько реально представлял все это, что неторопливо пошел вдоль величественной колоннады, намереваясь обойти здание сзади. С улыбкой на лице он прошагал сотни метров, прежде чем ему удалось обойти его и попасть, наконец, в квартал...
   На этом и закончилась борьба за наш скверик. Разобиженное воинство озеленителей отступило от скверйка, прихватив с собой колья, проволоку и таблички.
   Трава пожухла, поникли цветы на клумбах, дожди размыли рыхлую землю. Вечно спешащие на работу или по домам люди привычно сновали по утоптанной дорожке, нисколько не заботясь о том, что скверик окончательно утратил былую привлекательность. И только пенсионеры все еще не теряли надежды, что Петр Сираков позаботится о том, чтобы восстановить его неброскую краску. Но и он, став депутатом райсовета, окончательно потерял к нему интерес. Оказавшись поблизости, он пребывал в плену своих видений, спешил обойти скверик стороной. При этом на лице у него появлялось выражение умиротворенности, духовного превосходства над суетой мелочных житейских забот.
   - Послушай, - сказал я, прочитав рассказ, - разве я так представлял себе образ хорошего человека - нашего современника? Хотя Достоевский и говорил, что после Дон Кихота добряк может существовать в литературе только как фигура комическая, нужно учитывать, что сказано это было в другое, весьма мрачное время. А ты, похоже, просто издеваешься. И каким-то схематичным он у тебя получился, прямотаки ходульный герой... Ну хорошо, допустим, ты состряпал анекдотическую байку, такие тоже имеют право на существование. Но что означает сия двусмысленная концовка? Как прикажешь понимать - "обойти скверик стороной... пребывая в плену своих видений"? Получается - совсем забыл о людях? И это - депутат районного Совета? Да ведь теперь он должен делать для них гораздо больше, чем раньше, когда был никем! Теперь-то возможности у него уже не те, что были раньше. Да с такими данными он, глядишь, завтра станет депутатом горсовета, а то и в парламенте будет заседать. Его и мэром избрать могут запросто! Давай-ка, напиши продолжение! Читателям тоже интересно будет узнать, какой жизненный путь пройдет наш герой. Покажи, например, как поведет он себя, будучи избранным на пост мэра города. Ну и так далее. Ни к чему вдаваться в подробности: у тебя есть персонаж, есть необходимые данные, мое представление о положительном герое тебе известно, располагаешь ты и сведениями о той среде, в которой он живет и действует. Одним словом - пиши продолжение рассказа, начни с того, что прошло несколько лет...
   Мне показалось, что желто-зеленый цвет совиных глаз как-то очень уж медленно изменился на красный, свидетельствующий о включении рабочих блоков компьютера. Да и печатающее устройство не сразу принялось отстукивать строчки: прошло немало времени, прежде чем в корзину упал первый лист. Потом, правда, дело вроде пошло на лад, компьютер заработал в нормальном темпе и примерно через полчаса, в течение которых я нервно расхаживал взад-вперед, раздался короткий звонок - сообщение о конце выполнения задания. Повернувшись, я увидел, как вспыхнули желто-зеленым огнем совиные глаза, сияющие так, как только могут сиять глаза у автора, сознающего, что из-под его пера вышел подлинный шедевр. Впрочем, наверное, я бессознательно приписываю слишком много человеческих свойств этой машине, чтобы облегчить общение с нею, и, видимо, по тойже причине бросаю как можно небрежнее: "Ну-ка, посмотрим, что получилось!" Меня несколько озадачивает количество страниц - их не больше семи-восьми. По всему видно, что, кактолько дело доходит до современной тематики, фантазия компьютера иссякает. Испытывая понятное любому читателю любопытство, сажусь читать продолжение, но, не дойдя и до середины, вскакиваю.