Страница:
Вопрос поиска комнат для дипломатической миссии решился даже быстрее, чем я предполагал. Пожилая пара, владельцы величественного дома на одной из тихих улочек, прилегавших к главной улице Варшавы - Уяздовской, - пожелала продать дом, пусть даже германскому правительству. Я постарался завершить сделку как можно быстрее ввиду падающего курса польской валюты. Хозяева дома освободили несколько комнат для офиса миссии, а позднее, когда я нашел для них подходящую удобную квартиру, и весь этаж.
Однако мне потребовался год, чтобы очистить от жильцов верхний этаж. Успеха в этом деле мне удалось добиться лишь благодаря помощи тогдашнего польского министра иностранных дел М. Скирмунта. А вскоре были построены и новые комнаты для офиса в конюшне, к которой примыкал небольшой сад. Так что, когда восемнадцать месяцев спустя я покидал Варшаву, дипломатическая миссия выглядела довольно презентабельно и соответствовала общему политическому статусу Германии. Наши посланники, много лет служившие в Варшаве, мои друзья Раушер и Мольтке, были полностью удовлетворены моей покупкой даже в те времена, когда наша дипломатическая миссия, а позднее и посольство, уже стали одним из центров светской жизни Варшавы.
Я наладил связь с политическим департаментом польского МИДа. Его шеф, Каэтан Моравский, богатый землевладелец из Познани, умный, приятный, но слишком шовинистически настроенный человек, сияя от радости, сообщил мне, когда я впервые увиделся с ним, что маршал Пилсудский взял Киев. Старая мечта польского империализма стала явью! Абсолютно немотивированное нападение на Советский Союз принесло великолепные дивиденды и способствовали росту престижа новой армии и увеличению польской территории на восток. На Украине у поляков, как у владельцев значительной части крупной недвижимости, были обширные интересы. Среди этой недвижимости были и образцовые фермы, управляли которыми в основном немцы или чехи.
Сделав необходимые приготовления и установив все возможные контакты, я телеграфировал графу Оберндорфу, недавно назначенному германским посланником в Польше, что теперь он может приступить к выполнению возложенных на него задач. Он прибыл, как и положено, в сопровождении секретаря дипломатической миссии и еще нескольких персон. Ему пришлось остановиться в отеле. И кроме того, у нас не было машины. Все было как-то примитивно и временно. Вскоре посланник приступил к исполнению своих обязанностей и, будучи западником в сердце и в душе и не питая симпатий к большевизму, к которому испытывал почти физическое отвращение, он видел свою главную задачу в том, чтобы предложить польскому правительству, равно как и своим коллегам по дипломатическому корпусу, сотрудничать с Германией в борьбе против большевизма. Ответа не последовало.
Очень скоро поляки испытали острую нужду в иностранной помощи. Поход на Киев чрезмерно напряг силы молодой польской армии. Русские, с их традиционной способностью развертывать свою полную военную мощь лишь когда они сами нападают, собрали значительные силы, чтобы изгнать захватчиков со своей территории. Советскому Союзу удалось привлечь на свою сторону тысячи бывших царских офицеров и унтер-офицеров, которые постарались превозмочь свою нелюбовь к большевизму, чтобы помочь изгнать польских захватчиков. Под ударами их яростных атак польская армия дрогнула и побежала, и очень быстро весьма отдаленный фронт оказался в непосредственной близости от Варшавы. Беженцы заполонили все железнодорожные станции. И хотя толпа, в которой было много элегантных польских офицеров, по-прежнему заполняла рестораны и улицы Варшавы, правительством были приняты предупредительные меры для эвакуации по крайней мере дипломатического корпуса. Мы получили от министра иностранных дел лаконично составленные печатные удостоверения на эвакуацию.
Мы заказали в Германии поезд для транспортировки наших соотечественников. В июне, когда русские были уже в 12 милях от Варшавы, пришло время эвакуировать членов миссии в Познань. В Варшаве остались лишь главы миссий, однако спустя несколько дней и они с чувством огромного облегчения последовали за нами.
Итак, мы находились в Познани, которая в течение полутора веков и восемнадцати месяцев принадлежала Германии. Внешне край казался "колонизированным". Названия улиц и указатели были на польском языке, но все остальное - чистота городов и их архитектура, опрятность деревень, сельскохозяйственные стандарты страны - были прусскими. Таков же был и менталитет населения. Несмотря на то, что большинство населения Польши было настроено антигермански, оно было тем не менее проникнуто прусским духом с его стремлением к порядку и высокой эффективности. Познанцы были польскими пруссаками и остро ощущали свое превосходство над отсталой "конгрессувкой", как называли жителей той части Польши, что раньше принадлежала России. Хотя прусская администрация и не могла способствовать воспитанию любви к Германии, она, без сомнения, сумела создать в городах процветающий и высокообразованный средний класс, сформировав тем самым основу всей польской интеллигенции, при том что Польша в целом была лишена этой части социальной структуры, а также крестьянство, намного превосходившее по уровню своего развития все остальное польское крестьянство.
Польская знать также повсюду отличалась высоким искусством жить. Знать, и особенно польские дамы, были самым ценным польским активом в создании национального престижа Польши за границей. Как на дипломатической службе, так и в частной жизни польские граждане, благодаря своей находчивости, хорошим манерам, внешнему виду и спортивности, были весьма эффективными пропагандистами своей страны.
В преддверии грядущих событий в Познани чувствовалось напряжение. Удастся ли остановить войну с Советами? Красные войска приближались к границам Восточной Пруссии. Некоторые польские соединения были прижаты к границе и вынуждены были ее пересечь, после чего были разоружены. Если Красная Армия разобьет Польшу, не ворвется ли она в Германию? И что произойдет в таком случае? Поднимется ли в Германии коммунистическое восстание и не начнется ли братание крайне правых элементов с русскими ради совместной борьбы против Запада? Или же произойдет и то и другое?
В Данциге докеры побросали работу и отказались грузить военное снаряжение и материалы для поляков, воюющих с коммунистической Россией.
Но вскоре волна повернула вспять. Как после всех успешных сражений, так и здесь развернулась острая конкуренция при определении того, кто автор "чуда на Висле" - Вейганд или же Пилсудский, или какой-то другой польский генерал? Ответ здесь, вероятно, такой же, что дал генерал фон Хаммерштейн, когда обсуждался вопрос, кто выиграл битву при Танненберге в 1914 году и заслужил высочайшую награду - "Pour le merite" - Гинденбург, или Людендорф, или Хофман, или генерал фон Франкош? Хаммерштейн ответил: "Ренненкампф (тогдашний главнокомандующий русских войск) заслужил ее", Так что своей победой поляки обязаны, вероятно, самим русским, которые, похоже, были еще слишком неопытны, чтобы сконцентрировать свои войска на решающих направлениях. Русское наступление захлебнулось само по себе: русские линии связи оказались слишком растянутыми, и потому потребовался совсем незначительный удар, чтобы заставить красную волну повернуть вспять. Таким образом, за последние несколько месяцев началась уже третья гонка через восточные районы Польши. И когда она, наконец, закончилась, обе стороны были готовы к переговорам.
Недели, проведенные в Познани, которые после первых трений и напряжения оказались довольно идиллическими, вскоре подошли к концу. Мы встречались с некоторыми друзьями-немцами, которые до сих пор еще жили в этой стране, и особенно нам помог немец-виноторговец, который, собираясь покинуть Польшу, решил ликвидировать свой винный фонд на месте. Поскольку венгерские вина высоко ценились в Познани, наш друг напирал на эти сорта, и мы провели лучшую часть долгих вечеров, попивая превосходное вино; и нас очень позабавило, когда польская тайная полиция вбила себе в голову, что напала на след германского заговора на основании света, допоздна горевшего в окнах дома нашего друга-виноторговца.
Граф Оберндорф не вернулся в Варшаву с дипломатической миссией, а отправился на родину в отпуск, а затем в Берлин на какое-то совещание. Осенью он вышел в отставку и лишь ненадолго вернулся в Варшаву, чтобы попрощаться. Мне пришлось выступать в качестве charge d'affaires (временный поверенный в делах. - Прим. перев.), пока не был назначен новый посланник. Но поскольку германо-польские отношения ухудшились, МИД не счел нужным направлять в Варшаву опытного посланника, и мне доверили представлять рейх в качестве charge d'affaires в течение длительного периода. Таким образом оказалось, что на мои неопытные плечи легла почти на год тяжелая ответственность.
Когда польское правительство и дипломатический корпус вновь вернулись в столицу, дела постепенно приняли более нормальный оборот. Я смог проанализировать ситуацию и приступить к регулярной работе. Однако отношения между двумя странами были далеки от нормальных. В течение полутора веков, со времен раздела Польши - никакого суверенного польского государства не существовало. В ходе Первой мировой войны . Пилсудский, самый популярный лидер в Польше, поддержал центральные державы и с вновь организованными польскими легионами сражался на их стороне. В 1916 году канцлер фон Бетман-Гольвег выступил за воскрешение Польши из небытия, и вскоре было сформировано польское правительства во главе с Пилсудским. Мудрость этого шага постоянно ставилась под сомнение влиятельными политическими кругами в Германии и Австрии. Был сделан вывод, что теперь становится невозможным заключение сепаратного мира с большевиками и что, с другой стороны, поляки никогда не смирятся со своей зависимостью от центральных держав, что и случилось.
Отношения между правительством Пилсудского и его крестными отцами становились все более натянутыми и, наконец, разрыв стал неизбежен. Пилсудский был арестован и с почетом заключен в тюрьму в крепости Магдебург - мера, которая, как с юмором заметил позднее Пилсудский, дала ему возможность стать главой нового польского государства, поскольку тем самым было смыто пятно на его репутации - сотрудничество с центральными державами. Врпрос, почему эксперимент Бетмана с польским государством, создание которого было поддержано центральными державами, провалился, слишком сложен, чтобы рассматривать его здесь. Вероятно, он был бы неудачным, даже если бы им занимались и более опытные государственные деятели и ловкачи с обеих сторон.
Создание союзниками польского государства после поражения Германии воздвигло непреодолимую пропасть между двумя государствами. Чувство угрозы со стороны злопамятного, обиженного соседа, находившегося в пределах досягаемости - около 60 миль - от Берлина, с самого начала породило атмосферу недоверия к Польше. В результате уступки - передачи "Данцигского коридора" Польше - германский восток оказался разделен, а Восточная Пруссия - отрезанной от рейха.
Более двух миллионов немцев оказались под польским управлением, которое они нашли невыносимым. Половина их - почти миллион - вернулась на историческую родину и пополнила ряды недовольного населения; оставшиеся же стали объектом грубого и дискриминационного обращения со стороны польского правительства, которое решило отплатить немцам за грубость прусского правления - грубость, которая была весьма преувеличена, как о том свидетельствовали и состоятельный средний класс в городах, и процветающее крестьянство в деревне. Польские аппетиты в отношении германских территорий простирались и на Восточную Пруссию и Силезию. Поскольку район Мазурии, южной части Восточной Пруссии, остался в Германии, то эта потенциально опасная проблема была снята с повестки дня, однако нерешенный силезский вопрос по-прежнему маячил на заднем плане, ожидая и требуя своего решения. Огромное количество горючего материала накопилось в отношениях между двумя народами.
В этих кратких заметках я не пытаюсь дать объективный и исчерпывающий обзор германо-польских проблем. Все это крайне сложно и затемнено многолетней взаимной неприязнью, глубоко укоренившимся среди немцев чувством превосходства над поляками, вызывавшим острое негодование последних.
Трудности мирного сосуществования бок о бок еще более усугубляли тем, что обе страны не были отделены друг от друга ясно обозначенными границами, а также тем, что оба народа были тесно переплетены друг с другом и потому невозможно было провести демаркационную линию, которая четко разделила бы их. Островки другого населения, намеренно оставленные при разделе, порождали болезненные проблемы. Но что я хотел бы отметить в своем повествовании - это то, что накопилось слишком много взрывного материала, чтобы снова и снова подвергать опасности перспективу установления мирных взаимоотношений. С германской стороны доминировал факт, который следует принимать во внимание: "Данцигский коридор" глубоко уязвил германское общественное мнение, даже несмотря на период переживаемого страной глубочайшего упадка, Германия всегда была едина в своем требовании справедливого решения проблемы "коридора".
Все могло бы сложиться много проще, если бы новорожденное польское государство было здоровой, сильной, хорошо управляемой структурой, каковой, к примеру, вскоре стала Чехословакия, хотя чехи так же ненавидят немцев, как и поляки. Однако этому мешали и национальный характер поляков, их историческое прошлое и неопределенность границ их нового государства. Это была задача для сверхчеловека - свести воедино три различные компоненты новой Польши: привести к единому знаменателю и высококультурных жителей Пруссии, и беспечных, добродушных австрийцев, и отсталую русскую часть. Присущие польскому характеру разлад и разобщенность, которым столь сильно благоприятствовали разделы Польши, еще более усилились в результате более чем полуторавекового существования под тремя разными суверенами.
Национал-демократы, возглавляемые Романовым-Дмовски, были настроены страшно националистически и намного лучше относились к России, нежели Пилсудский и огромное количество его сторонников в Восточной Польше и Галиции, которые ненавидели Россию. Обе партии крепко не любили друг друга. Их взаимная вражда и составила внутреннюю историю Польши в период между двумя войнами. Приказам Пилсудского не повиновались в Пруссии, а когда у руля правления оказывались национал-демократы, им нечего было сказать "конгрессувке" в Восточной Польше. Сепаратистские чувства зашли столь далеко, что военные - приверженцы Пилсудского - предпочитали носить со своим мундиром круглое кепи - Maciejowka, в то время как национал-демократы предпочитали "konfederatka" - высокое четырехугольное кепи. То, что население Польши на 33% состояло из иностранцев - немцев, русских, украинцев, евреев, литовцев, не прибавляло силы новорожденному государству, но усиливало его подозрительность и стремление притеснять нацменьшинства.
Если бы Польша смогла выдвинуть в качестве лидера настоящего государственного мужа с ясным видением перспективы и умеренностью во взгляде - типа Масарика или Кемаль-паши, дела могли бы принять другой оборот. Но у маршала Пилсудского таковые качества отсутствовали. Вполне возможно, что он был самый очаровательный, интересный, трагический и воодушевленный лидер среди европейских государственных мужей. Он был страстный патриот, однако ясно сознавал недостатки своего народа, которые были частью его собственных. Был он в высшей степени человеком неэгоистичным. Смелость его была безгранична. Но он был романтичным авантюристом, искателем приключений, и сама его натура не позволила ему превратиться в твердого и умеренного национального лидера. Он начал свое правление с авантюрной войны против Советского Союза, продолжил - coup de main (вылазка, налет. - Прим. перев.) против Вильно. Он пережил нападение Корфанти на Верхнюю Силезию в 1926 году и поднял восстание, чтобы захватить власть, а в1933 и в 1935 годах предлагал Франции начать агрессивную войну против национал-социалистической Германии и в то же время заключил пахт о дружбе с Гитлером. В его действиях всегда присутствовал оттенок романтизма и авантюризма, тогда как его противников отличало упорство и ограниченность, которые как раз были вредны для проведения творческой политики.
Таким образом, внешней политике нового государства недоставало твердости и упорства. Конечно, тесный союз с Францией служил краеугольным камнем этой политики, однако Франция не поощряла своего союзника искать примирения с ближайшим соседом - Германией. Польша желала бы стать жандармом, бдительно следящим за германским злодеем даже тогда, когда она искренне хотела сотрудничать с ним, как это было, например, во времена Веймарской республики. Отношения ее с Советским Союзом оставались непростыми и странными; их улучшение, в принципе, было обязано совершенно противоположным мотивам, а не стремлению к примирению и дружбе. В общем-то союз с Францией был непопулярен среди большинства поляков, которых обижало слишком очевидное пренебрежение со стороны своего западного союзника. Искренняя неприязнь между чехами и поляками также стала одной из неизбежных составляющих восточно-европейской политики. Так что сцена была готова для создания одной из самых опасных коалиций - германо-русской дружбы, в основе которой лежала общая нелюбовь к своему общему соседу - Польше.
Пока я был в Варшаве, события еще не зашли столь далеко. Советский Союз полностью отсутствовал на политической сцене, а Германия считалась тогда таким политическим ничтожеством, что ее можно было не принимать в расчет. Поэтому работать мне пришлось в крайне изнурительных обстоятельствах. Даже с технической точки зрения условия были неподходящими. Прошел почти год, прежде чем МИД предоставил в мое распоряжение машину. Ни личные, ни деловые помещения дипломатической миссии не являлись подходящими для все растущего объема работы, которую приходилось выполнять. Установить контакты с моими коллегами из дипломатического корпуса или варшавского общества было невозможно из-за тотального, всеобщего бойкота, объектом которого стала германская дипломатическая миссия. Не было ни визитов, ни приглашений. В миссию засылались агенты-провокаторы. Анонимы, звонившие по телефону, осыпали нас бранью. Но мы поддерживали дружеские отношения с австрийскими и венгерскими charge d'affaires, немногочисленной немецкой общиной и отдельными мужественными и смелыми поляками.
Повседневная жизнь не предлагала большого выбора развлечений. Варшава до сих пор напоминает русский провинциальный город. Ее окрестности не подходили для воскресных визитов или экскурсий, а плохие дороги даже при наличии машины не позволяли совершать длительные путешествия. Театры нас не привлекали и потому, что мы не понимали по-польски, и потому, что постороннему человеку трудно было заказать билет в оперу. Жизнь была довольно скучной, и я благодарен моей жене за то, что она никогда не жаловалась и сумела сделать нашу домашнюю жизнь настолько приятной, насколько это было возможно в тех условиях.
Зато кипевшие в Варшаве политические страсти вполне компенсировали скуку повседневной жизни. Да, действительно, моя обычная работа не удовлетворяла меня и казалась мне бесплодной. Ноты и протесты, которые я вынужден был передавать, образовали горы на столах утомленных чиновников департамента польского МИДа по германским делам. И даже наиболее вопиющие, бросающиеся в глаза случаи нарушения прав нацменьшинств не могли пробить стену недоброжелательства и некомпетентности местных властей. Недавно назначенный глава департамента по германским делам Яновский, богатый землевладелец из Познани, был приятным человеком, всегда готовым помочь. Я часто встречался с ним в последующие годы, когда он был назначен польским посланником в Берлине, и мы стали с ним добрыми друзьями.
Но с точки зрения внешней политики вообще и внутреннего развития в частности, Варшава была самым интересным местом для наблюдений. Там всегда было приготовлено в запасе какое-нибудь острое ощущение. Или генерал Желиговский отправляется в Литву и захватывает Вильно, или же князь Сапега или другой член оппозиции начинает какую-нибудь маленькую революцию, или же происходит смена кабинета, или мирные переговоры с Советским Союзом в Риге оказываются на грани срыва, пока наконец 18 марта 1921 года не подписывается мирный договор.
К несчастью, коварство маршала Пилсудского и польского правительства обернулось против Германии. Поляки, не удовлетворенные огромными приобретениями германской территории на востоке рейха, потребовали еще больше прусских провинций, мотивируя тем, что это - древние польские территории. Поляки утверждали, что мазурцы - родственные полякам племена и что, соответственно, южная часть Восточной Пруссии принадлежит Польше. Такое же требование было выдвинуто и в отношении Верхней Силезии. На конференции в Версале было решено, что жителей обеих территорий следует призвать голосованием решить свою судьбу. Мазурцы отвергли поляков - не менее 95% их проголосовали летом 1920 года на выборах, проходивших под контролем международной комиссии, в пользу Германии. Этот результат вызвал глубокое разочарование среди польских политиков в Варшаве, и они решили вновь обратиться к своей старой тактике шоковой терапии, то есть набегам, использованию вооруженных сил для того, чтобы поставить всех перед свершившимся фактом. Эта схема неплохо сработала в момент нападения генерала Желиговского на Вильно, и было решено повторить ее в более широком масштабе в Верхней Силезии.
Приготовления к набегу были ясно различимы в Варшаве на протяжении многих месяцев. Отрезанный от источников информации, я решил обратиться с просьбами о встрече к тем чиновникам, которые предположительно могли бы принять меня. Не то чтобы я считал, что они дадут мне откровенные и правдивые ответы, однако предполагал, что, сравнив различные уловки и отговорки, с помощью которых они постараются скрыть правду, я сумею заполучить несколько ценных ключей к пониманию истинной сути происходящего. У меня состоялась беседа с Витошем, председателем Кабинета министров, хитроватым крестьянином в ботфортах, а также с некоторыми министрами и другими влиятельными поляками, оказавшимися для меня в пределах досягаемости. Я выразил свою озабоченность той атмосферой враждебности в отношении Германии и рискованных планов в отношении Силезии, которые открыто обсуждались в обществе и на которые намекала пресса. Ответы были далеко неутешительными. Манера, в которой реагировали более откровенные люди смущение, замешательство, затруднение, хитрость, - и очевидные расхождения фактов, вынудили меня прийти к определенным выводам, которые я изложил в нескольких донесениях в МИД.
На политической сцене становилась все более и более оживленно. Войсковые соединения маршировали мимо дипломатической миссии, приветствуемые толпами людей, и цветы украшали дула их винтовок. Если все эти демонстрации были направлены на то, чтобы спровоцировать германское правительство на опрометчивые, безрассудные действия, то они своей цели не достигли. В начале мая сработал взрыватель в Верхней Силезии: Корфанти, крайне левый демагог, лидер поляков, живущих в Верхней Силезии, и бывший член рейхстага, поднял восстание, опираясь на силезские и польские банды, хорошо вооруженные, благодаря прямой и косвенной помощи Варшавы. Последовали многочисленные акты насилия и поджоги, а также массовые преследования немецкого населения. Из всех подразделений международных войск, расквартированных в Силезии, только итальянцы оказали некоторое сопротивление и попытались восстановить порядок, понеся при этом небольшие потери.
А вскоре и немецкое население организовало сопротивление: тысячи ветеранов войны собрались в Бреслау (ныне Вроцлав, Польша. - Прим. перев.) и были организованы в своего рода военные соединения, хотя и плохо вооруженные. Со всех частей рейха к ним присоединялись солдаты "свободных войск", и началась безжалостная и смертоубийственная партизанская война. Немецким добровольцам удалось подавить польских бунтовщиков и в конечном счете разбить их.
На этот раз самовольное нарушение поляками мира на глазах у союзных властей и их оккупационных войск было слишком вопиющим, чтобы оно могло пройти незамеченным и молчаливо одобренным, подобно тому, как это произошло с захватом Вильно и нападением на Киев. Поднялась мировая общественность, и последовала сильная реакция, особенно в Италии, солдаты которой погибли в Силезии. В этот период необъявленной войны мне в Варшаве пришлось пережить тревожное время. Я вынужден был заявить польскому правительству о его ответственности за восстание Корфанти ввиду явного и активного сотрудничества с ним военных и полуофициальных департаментов. Мои отношения с польскими властями стали еще более скверными и натянутыми, чем обычно. Но с другой стороны, я наладил контакты со своими коллегами из дипломатического корпуса, которые теперь выразили желание прислушаться к информации о событиях в Силезии в моем изложении. У меня состоялось несколько бесед с сэром Уильямом Макмюллером, британским послом, с итальянским послом Ачилле Ротти, позднее ставшим папой Пием XI.
Однако мне потребовался год, чтобы очистить от жильцов верхний этаж. Успеха в этом деле мне удалось добиться лишь благодаря помощи тогдашнего польского министра иностранных дел М. Скирмунта. А вскоре были построены и новые комнаты для офиса в конюшне, к которой примыкал небольшой сад. Так что, когда восемнадцать месяцев спустя я покидал Варшаву, дипломатическая миссия выглядела довольно презентабельно и соответствовала общему политическому статусу Германии. Наши посланники, много лет служившие в Варшаве, мои друзья Раушер и Мольтке, были полностью удовлетворены моей покупкой даже в те времена, когда наша дипломатическая миссия, а позднее и посольство, уже стали одним из центров светской жизни Варшавы.
Я наладил связь с политическим департаментом польского МИДа. Его шеф, Каэтан Моравский, богатый землевладелец из Познани, умный, приятный, но слишком шовинистически настроенный человек, сияя от радости, сообщил мне, когда я впервые увиделся с ним, что маршал Пилсудский взял Киев. Старая мечта польского империализма стала явью! Абсолютно немотивированное нападение на Советский Союз принесло великолепные дивиденды и способствовали росту престижа новой армии и увеличению польской территории на восток. На Украине у поляков, как у владельцев значительной части крупной недвижимости, были обширные интересы. Среди этой недвижимости были и образцовые фермы, управляли которыми в основном немцы или чехи.
Сделав необходимые приготовления и установив все возможные контакты, я телеграфировал графу Оберндорфу, недавно назначенному германским посланником в Польше, что теперь он может приступить к выполнению возложенных на него задач. Он прибыл, как и положено, в сопровождении секретаря дипломатической миссии и еще нескольких персон. Ему пришлось остановиться в отеле. И кроме того, у нас не было машины. Все было как-то примитивно и временно. Вскоре посланник приступил к исполнению своих обязанностей и, будучи западником в сердце и в душе и не питая симпатий к большевизму, к которому испытывал почти физическое отвращение, он видел свою главную задачу в том, чтобы предложить польскому правительству, равно как и своим коллегам по дипломатическому корпусу, сотрудничать с Германией в борьбе против большевизма. Ответа не последовало.
Очень скоро поляки испытали острую нужду в иностранной помощи. Поход на Киев чрезмерно напряг силы молодой польской армии. Русские, с их традиционной способностью развертывать свою полную военную мощь лишь когда они сами нападают, собрали значительные силы, чтобы изгнать захватчиков со своей территории. Советскому Союзу удалось привлечь на свою сторону тысячи бывших царских офицеров и унтер-офицеров, которые постарались превозмочь свою нелюбовь к большевизму, чтобы помочь изгнать польских захватчиков. Под ударами их яростных атак польская армия дрогнула и побежала, и очень быстро весьма отдаленный фронт оказался в непосредственной близости от Варшавы. Беженцы заполонили все железнодорожные станции. И хотя толпа, в которой было много элегантных польских офицеров, по-прежнему заполняла рестораны и улицы Варшавы, правительством были приняты предупредительные меры для эвакуации по крайней мере дипломатического корпуса. Мы получили от министра иностранных дел лаконично составленные печатные удостоверения на эвакуацию.
Мы заказали в Германии поезд для транспортировки наших соотечественников. В июне, когда русские были уже в 12 милях от Варшавы, пришло время эвакуировать членов миссии в Познань. В Варшаве остались лишь главы миссий, однако спустя несколько дней и они с чувством огромного облегчения последовали за нами.
Итак, мы находились в Познани, которая в течение полутора веков и восемнадцати месяцев принадлежала Германии. Внешне край казался "колонизированным". Названия улиц и указатели были на польском языке, но все остальное - чистота городов и их архитектура, опрятность деревень, сельскохозяйственные стандарты страны - были прусскими. Таков же был и менталитет населения. Несмотря на то, что большинство населения Польши было настроено антигермански, оно было тем не менее проникнуто прусским духом с его стремлением к порядку и высокой эффективности. Познанцы были польскими пруссаками и остро ощущали свое превосходство над отсталой "конгрессувкой", как называли жителей той части Польши, что раньше принадлежала России. Хотя прусская администрация и не могла способствовать воспитанию любви к Германии, она, без сомнения, сумела создать в городах процветающий и высокообразованный средний класс, сформировав тем самым основу всей польской интеллигенции, при том что Польша в целом была лишена этой части социальной структуры, а также крестьянство, намного превосходившее по уровню своего развития все остальное польское крестьянство.
Польская знать также повсюду отличалась высоким искусством жить. Знать, и особенно польские дамы, были самым ценным польским активом в создании национального престижа Польши за границей. Как на дипломатической службе, так и в частной жизни польские граждане, благодаря своей находчивости, хорошим манерам, внешнему виду и спортивности, были весьма эффективными пропагандистами своей страны.
В преддверии грядущих событий в Познани чувствовалось напряжение. Удастся ли остановить войну с Советами? Красные войска приближались к границам Восточной Пруссии. Некоторые польские соединения были прижаты к границе и вынуждены были ее пересечь, после чего были разоружены. Если Красная Армия разобьет Польшу, не ворвется ли она в Германию? И что произойдет в таком случае? Поднимется ли в Германии коммунистическое восстание и не начнется ли братание крайне правых элементов с русскими ради совместной борьбы против Запада? Или же произойдет и то и другое?
В Данциге докеры побросали работу и отказались грузить военное снаряжение и материалы для поляков, воюющих с коммунистической Россией.
Но вскоре волна повернула вспять. Как после всех успешных сражений, так и здесь развернулась острая конкуренция при определении того, кто автор "чуда на Висле" - Вейганд или же Пилсудский, или какой-то другой польский генерал? Ответ здесь, вероятно, такой же, что дал генерал фон Хаммерштейн, когда обсуждался вопрос, кто выиграл битву при Танненберге в 1914 году и заслужил высочайшую награду - "Pour le merite" - Гинденбург, или Людендорф, или Хофман, или генерал фон Франкош? Хаммерштейн ответил: "Ренненкампф (тогдашний главнокомандующий русских войск) заслужил ее", Так что своей победой поляки обязаны, вероятно, самим русским, которые, похоже, были еще слишком неопытны, чтобы сконцентрировать свои войска на решающих направлениях. Русское наступление захлебнулось само по себе: русские линии связи оказались слишком растянутыми, и потому потребовался совсем незначительный удар, чтобы заставить красную волну повернуть вспять. Таким образом, за последние несколько месяцев началась уже третья гонка через восточные районы Польши. И когда она, наконец, закончилась, обе стороны были готовы к переговорам.
Недели, проведенные в Познани, которые после первых трений и напряжения оказались довольно идиллическими, вскоре подошли к концу. Мы встречались с некоторыми друзьями-немцами, которые до сих пор еще жили в этой стране, и особенно нам помог немец-виноторговец, который, собираясь покинуть Польшу, решил ликвидировать свой винный фонд на месте. Поскольку венгерские вина высоко ценились в Познани, наш друг напирал на эти сорта, и мы провели лучшую часть долгих вечеров, попивая превосходное вино; и нас очень позабавило, когда польская тайная полиция вбила себе в голову, что напала на след германского заговора на основании света, допоздна горевшего в окнах дома нашего друга-виноторговца.
Граф Оберндорф не вернулся в Варшаву с дипломатической миссией, а отправился на родину в отпуск, а затем в Берлин на какое-то совещание. Осенью он вышел в отставку и лишь ненадолго вернулся в Варшаву, чтобы попрощаться. Мне пришлось выступать в качестве charge d'affaires (временный поверенный в делах. - Прим. перев.), пока не был назначен новый посланник. Но поскольку германо-польские отношения ухудшились, МИД не счел нужным направлять в Варшаву опытного посланника, и мне доверили представлять рейх в качестве charge d'affaires в течение длительного периода. Таким образом оказалось, что на мои неопытные плечи легла почти на год тяжелая ответственность.
Когда польское правительство и дипломатический корпус вновь вернулись в столицу, дела постепенно приняли более нормальный оборот. Я смог проанализировать ситуацию и приступить к регулярной работе. Однако отношения между двумя странами были далеки от нормальных. В течение полутора веков, со времен раздела Польши - никакого суверенного польского государства не существовало. В ходе Первой мировой войны . Пилсудский, самый популярный лидер в Польше, поддержал центральные державы и с вновь организованными польскими легионами сражался на их стороне. В 1916 году канцлер фон Бетман-Гольвег выступил за воскрешение Польши из небытия, и вскоре было сформировано польское правительства во главе с Пилсудским. Мудрость этого шага постоянно ставилась под сомнение влиятельными политическими кругами в Германии и Австрии. Был сделан вывод, что теперь становится невозможным заключение сепаратного мира с большевиками и что, с другой стороны, поляки никогда не смирятся со своей зависимостью от центральных держав, что и случилось.
Отношения между правительством Пилсудского и его крестными отцами становились все более натянутыми и, наконец, разрыв стал неизбежен. Пилсудский был арестован и с почетом заключен в тюрьму в крепости Магдебург - мера, которая, как с юмором заметил позднее Пилсудский, дала ему возможность стать главой нового польского государства, поскольку тем самым было смыто пятно на его репутации - сотрудничество с центральными державами. Врпрос, почему эксперимент Бетмана с польским государством, создание которого было поддержано центральными державами, провалился, слишком сложен, чтобы рассматривать его здесь. Вероятно, он был бы неудачным, даже если бы им занимались и более опытные государственные деятели и ловкачи с обеих сторон.
Создание союзниками польского государства после поражения Германии воздвигло непреодолимую пропасть между двумя государствами. Чувство угрозы со стороны злопамятного, обиженного соседа, находившегося в пределах досягаемости - около 60 миль - от Берлина, с самого начала породило атмосферу недоверия к Польше. В результате уступки - передачи "Данцигского коридора" Польше - германский восток оказался разделен, а Восточная Пруссия - отрезанной от рейха.
Более двух миллионов немцев оказались под польским управлением, которое они нашли невыносимым. Половина их - почти миллион - вернулась на историческую родину и пополнила ряды недовольного населения; оставшиеся же стали объектом грубого и дискриминационного обращения со стороны польского правительства, которое решило отплатить немцам за грубость прусского правления - грубость, которая была весьма преувеличена, как о том свидетельствовали и состоятельный средний класс в городах, и процветающее крестьянство в деревне. Польские аппетиты в отношении германских территорий простирались и на Восточную Пруссию и Силезию. Поскольку район Мазурии, южной части Восточной Пруссии, остался в Германии, то эта потенциально опасная проблема была снята с повестки дня, однако нерешенный силезский вопрос по-прежнему маячил на заднем плане, ожидая и требуя своего решения. Огромное количество горючего материала накопилось в отношениях между двумя народами.
В этих кратких заметках я не пытаюсь дать объективный и исчерпывающий обзор германо-польских проблем. Все это крайне сложно и затемнено многолетней взаимной неприязнью, глубоко укоренившимся среди немцев чувством превосходства над поляками, вызывавшим острое негодование последних.
Трудности мирного сосуществования бок о бок еще более усугубляли тем, что обе страны не были отделены друг от друга ясно обозначенными границами, а также тем, что оба народа были тесно переплетены друг с другом и потому невозможно было провести демаркационную линию, которая четко разделила бы их. Островки другого населения, намеренно оставленные при разделе, порождали болезненные проблемы. Но что я хотел бы отметить в своем повествовании - это то, что накопилось слишком много взрывного материала, чтобы снова и снова подвергать опасности перспективу установления мирных взаимоотношений. С германской стороны доминировал факт, который следует принимать во внимание: "Данцигский коридор" глубоко уязвил германское общественное мнение, даже несмотря на период переживаемого страной глубочайшего упадка, Германия всегда была едина в своем требовании справедливого решения проблемы "коридора".
Все могло бы сложиться много проще, если бы новорожденное польское государство было здоровой, сильной, хорошо управляемой структурой, каковой, к примеру, вскоре стала Чехословакия, хотя чехи так же ненавидят немцев, как и поляки. Однако этому мешали и национальный характер поляков, их историческое прошлое и неопределенность границ их нового государства. Это была задача для сверхчеловека - свести воедино три различные компоненты новой Польши: привести к единому знаменателю и высококультурных жителей Пруссии, и беспечных, добродушных австрийцев, и отсталую русскую часть. Присущие польскому характеру разлад и разобщенность, которым столь сильно благоприятствовали разделы Польши, еще более усилились в результате более чем полуторавекового существования под тремя разными суверенами.
Национал-демократы, возглавляемые Романовым-Дмовски, были настроены страшно националистически и намного лучше относились к России, нежели Пилсудский и огромное количество его сторонников в Восточной Польше и Галиции, которые ненавидели Россию. Обе партии крепко не любили друг друга. Их взаимная вражда и составила внутреннюю историю Польши в период между двумя войнами. Приказам Пилсудского не повиновались в Пруссии, а когда у руля правления оказывались национал-демократы, им нечего было сказать "конгрессувке" в Восточной Польше. Сепаратистские чувства зашли столь далеко, что военные - приверженцы Пилсудского - предпочитали носить со своим мундиром круглое кепи - Maciejowka, в то время как национал-демократы предпочитали "konfederatka" - высокое четырехугольное кепи. То, что население Польши на 33% состояло из иностранцев - немцев, русских, украинцев, евреев, литовцев, не прибавляло силы новорожденному государству, но усиливало его подозрительность и стремление притеснять нацменьшинства.
Если бы Польша смогла выдвинуть в качестве лидера настоящего государственного мужа с ясным видением перспективы и умеренностью во взгляде - типа Масарика или Кемаль-паши, дела могли бы принять другой оборот. Но у маршала Пилсудского таковые качества отсутствовали. Вполне возможно, что он был самый очаровательный, интересный, трагический и воодушевленный лидер среди европейских государственных мужей. Он был страстный патриот, однако ясно сознавал недостатки своего народа, которые были частью его собственных. Был он в высшей степени человеком неэгоистичным. Смелость его была безгранична. Но он был романтичным авантюристом, искателем приключений, и сама его натура не позволила ему превратиться в твердого и умеренного национального лидера. Он начал свое правление с авантюрной войны против Советского Союза, продолжил - coup de main (вылазка, налет. - Прим. перев.) против Вильно. Он пережил нападение Корфанти на Верхнюю Силезию в 1926 году и поднял восстание, чтобы захватить власть, а в1933 и в 1935 годах предлагал Франции начать агрессивную войну против национал-социалистической Германии и в то же время заключил пахт о дружбе с Гитлером. В его действиях всегда присутствовал оттенок романтизма и авантюризма, тогда как его противников отличало упорство и ограниченность, которые как раз были вредны для проведения творческой политики.
Таким образом, внешней политике нового государства недоставало твердости и упорства. Конечно, тесный союз с Францией служил краеугольным камнем этой политики, однако Франция не поощряла своего союзника искать примирения с ближайшим соседом - Германией. Польша желала бы стать жандармом, бдительно следящим за германским злодеем даже тогда, когда она искренне хотела сотрудничать с ним, как это было, например, во времена Веймарской республики. Отношения ее с Советским Союзом оставались непростыми и странными; их улучшение, в принципе, было обязано совершенно противоположным мотивам, а не стремлению к примирению и дружбе. В общем-то союз с Францией был непопулярен среди большинства поляков, которых обижало слишком очевидное пренебрежение со стороны своего западного союзника. Искренняя неприязнь между чехами и поляками также стала одной из неизбежных составляющих восточно-европейской политики. Так что сцена была готова для создания одной из самых опасных коалиций - германо-русской дружбы, в основе которой лежала общая нелюбовь к своему общему соседу - Польше.
Пока я был в Варшаве, события еще не зашли столь далеко. Советский Союз полностью отсутствовал на политической сцене, а Германия считалась тогда таким политическим ничтожеством, что ее можно было не принимать в расчет. Поэтому работать мне пришлось в крайне изнурительных обстоятельствах. Даже с технической точки зрения условия были неподходящими. Прошел почти год, прежде чем МИД предоставил в мое распоряжение машину. Ни личные, ни деловые помещения дипломатической миссии не являлись подходящими для все растущего объема работы, которую приходилось выполнять. Установить контакты с моими коллегами из дипломатического корпуса или варшавского общества было невозможно из-за тотального, всеобщего бойкота, объектом которого стала германская дипломатическая миссия. Не было ни визитов, ни приглашений. В миссию засылались агенты-провокаторы. Анонимы, звонившие по телефону, осыпали нас бранью. Но мы поддерживали дружеские отношения с австрийскими и венгерскими charge d'affaires, немногочисленной немецкой общиной и отдельными мужественными и смелыми поляками.
Повседневная жизнь не предлагала большого выбора развлечений. Варшава до сих пор напоминает русский провинциальный город. Ее окрестности не подходили для воскресных визитов или экскурсий, а плохие дороги даже при наличии машины не позволяли совершать длительные путешествия. Театры нас не привлекали и потому, что мы не понимали по-польски, и потому, что постороннему человеку трудно было заказать билет в оперу. Жизнь была довольно скучной, и я благодарен моей жене за то, что она никогда не жаловалась и сумела сделать нашу домашнюю жизнь настолько приятной, насколько это было возможно в тех условиях.
Зато кипевшие в Варшаве политические страсти вполне компенсировали скуку повседневной жизни. Да, действительно, моя обычная работа не удовлетворяла меня и казалась мне бесплодной. Ноты и протесты, которые я вынужден был передавать, образовали горы на столах утомленных чиновников департамента польского МИДа по германским делам. И даже наиболее вопиющие, бросающиеся в глаза случаи нарушения прав нацменьшинств не могли пробить стену недоброжелательства и некомпетентности местных властей. Недавно назначенный глава департамента по германским делам Яновский, богатый землевладелец из Познани, был приятным человеком, всегда готовым помочь. Я часто встречался с ним в последующие годы, когда он был назначен польским посланником в Берлине, и мы стали с ним добрыми друзьями.
Но с точки зрения внешней политики вообще и внутреннего развития в частности, Варшава была самым интересным местом для наблюдений. Там всегда было приготовлено в запасе какое-нибудь острое ощущение. Или генерал Желиговский отправляется в Литву и захватывает Вильно, или же князь Сапега или другой член оппозиции начинает какую-нибудь маленькую революцию, или же происходит смена кабинета, или мирные переговоры с Советским Союзом в Риге оказываются на грани срыва, пока наконец 18 марта 1921 года не подписывается мирный договор.
К несчастью, коварство маршала Пилсудского и польского правительства обернулось против Германии. Поляки, не удовлетворенные огромными приобретениями германской территории на востоке рейха, потребовали еще больше прусских провинций, мотивируя тем, что это - древние польские территории. Поляки утверждали, что мазурцы - родственные полякам племена и что, соответственно, южная часть Восточной Пруссии принадлежит Польше. Такое же требование было выдвинуто и в отношении Верхней Силезии. На конференции в Версале было решено, что жителей обеих территорий следует призвать голосованием решить свою судьбу. Мазурцы отвергли поляков - не менее 95% их проголосовали летом 1920 года на выборах, проходивших под контролем международной комиссии, в пользу Германии. Этот результат вызвал глубокое разочарование среди польских политиков в Варшаве, и они решили вновь обратиться к своей старой тактике шоковой терапии, то есть набегам, использованию вооруженных сил для того, чтобы поставить всех перед свершившимся фактом. Эта схема неплохо сработала в момент нападения генерала Желиговского на Вильно, и было решено повторить ее в более широком масштабе в Верхней Силезии.
Приготовления к набегу были ясно различимы в Варшаве на протяжении многих месяцев. Отрезанный от источников информации, я решил обратиться с просьбами о встрече к тем чиновникам, которые предположительно могли бы принять меня. Не то чтобы я считал, что они дадут мне откровенные и правдивые ответы, однако предполагал, что, сравнив различные уловки и отговорки, с помощью которых они постараются скрыть правду, я сумею заполучить несколько ценных ключей к пониманию истинной сути происходящего. У меня состоялась беседа с Витошем, председателем Кабинета министров, хитроватым крестьянином в ботфортах, а также с некоторыми министрами и другими влиятельными поляками, оказавшимися для меня в пределах досягаемости. Я выразил свою озабоченность той атмосферой враждебности в отношении Германии и рискованных планов в отношении Силезии, которые открыто обсуждались в обществе и на которые намекала пресса. Ответы были далеко неутешительными. Манера, в которой реагировали более откровенные люди смущение, замешательство, затруднение, хитрость, - и очевидные расхождения фактов, вынудили меня прийти к определенным выводам, которые я изложил в нескольких донесениях в МИД.
На политической сцене становилась все более и более оживленно. Войсковые соединения маршировали мимо дипломатической миссии, приветствуемые толпами людей, и цветы украшали дула их винтовок. Если все эти демонстрации были направлены на то, чтобы спровоцировать германское правительство на опрометчивые, безрассудные действия, то они своей цели не достигли. В начале мая сработал взрыватель в Верхней Силезии: Корфанти, крайне левый демагог, лидер поляков, живущих в Верхней Силезии, и бывший член рейхстага, поднял восстание, опираясь на силезские и польские банды, хорошо вооруженные, благодаря прямой и косвенной помощи Варшавы. Последовали многочисленные акты насилия и поджоги, а также массовые преследования немецкого населения. Из всех подразделений международных войск, расквартированных в Силезии, только итальянцы оказали некоторое сопротивление и попытались восстановить порядок, понеся при этом небольшие потери.
А вскоре и немецкое население организовало сопротивление: тысячи ветеранов войны собрались в Бреслау (ныне Вроцлав, Польша. - Прим. перев.) и были организованы в своего рода военные соединения, хотя и плохо вооруженные. Со всех частей рейха к ним присоединялись солдаты "свободных войск", и началась безжалостная и смертоубийственная партизанская война. Немецким добровольцам удалось подавить польских бунтовщиков и в конечном счете разбить их.
На этот раз самовольное нарушение поляками мира на глазах у союзных властей и их оккупационных войск было слишком вопиющим, чтобы оно могло пройти незамеченным и молчаливо одобренным, подобно тому, как это произошло с захватом Вильно и нападением на Киев. Поднялась мировая общественность, и последовала сильная реакция, особенно в Италии, солдаты которой погибли в Силезии. В этот период необъявленной войны мне в Варшаве пришлось пережить тревожное время. Я вынужден был заявить польскому правительству о его ответственности за восстание Корфанти ввиду явного и активного сотрудничества с ним военных и полуофициальных департаментов. Мои отношения с польскими властями стали еще более скверными и натянутыми, чем обычно. Но с другой стороны, я наладил контакты со своими коллегами из дипломатического корпуса, которые теперь выразили желание прислушаться к информации о событиях в Силезии в моем изложении. У меня состоялось несколько бесед с сэром Уильямом Макмюллером, британским послом, с итальянским послом Ачилле Ротти, позднее ставшим папой Пием XI.