Страница:
Она расслабилась, и тут же изменилось поведение Трокмортона. Поцелуи его стали более жадными, объятия – более крепкими. Запах смятой травы смешивался с запахом самого Трокмортона – с запахом лимонного мыла, крахмала, кожи и еще чего-то теплого, неуловимо мужского. Селеста не просто помнила этот запах, теперь она смогла бы узнать его повсюду. Этот запах рождал в ней смутные желания.
Трокмортон оторвал губы от губ Селесты, что-то невнятно пробормотал, опрокинул девушку на спину и навис над ней всем своим огромным тяжелым телом.
Селеста открыла глаза и увидела над собой силуэт Трокмортона, закрывающий собою звезды. Голова у нее закружилась, и Селеста не могла распознать те звезды, что окружали этот темный силуэт. Затем звезды принялись кружиться сами, складываясь то в цветы, то в кружевные узоры, то в мерцающие ленты, протянутые сквозь черную бездну.
Трокмортон налег на Селесту сверху, и звезды исчезли. Теперь Трокмортон сам был вечной темнотой и горящими в ее глубине звездами, прилетевшими из бесконечности, древними как мир. Он властвовал над телом Селесты, и оно с готовностью отзывалось на все его желания. С каждой секундой сознание Селесты отлетало все дальше и дальше – от этого сада, от этого мира, и вскоре она уже сама не знала, где она и как сюда попала.
Он целовал ее щеки, шею, ямочки над ключицами. Ее горло. Коснулся влажными горячими губами мочки уха. Селеста едва дышала, раздавленная эмоциями, придавленная телом Трокмортона. Она ждала. Она хотела, и ей не было страшно того, что будет потом. Она обхватила Трокмортона за шею и негромко повторяла:
– Гаррик. Гаррик. Гаррик.
А потом… потом он резко отодвинулся в сторону и вскочил.
Селеста поднялась на локтях, смахнула со лба упавшую прядь и недоуменно спросила:
– Гаррик?
Он стоял к ней спиной, расправив плечи и подставив лицо легкому ветерку.
– Что случилось, Трокмортон?
– Иди, надень свое лучшее платье и отправляйся танцевать с Эллери. – Куда подевался его бархатный баритон? Сейчас голос Трокмортона звучал как обычно – сухо, резко, словно у собаки, научившейся говорить по-английски. – Флиртуй с ним. Я хочу видеть тебя с Эллери, иначе ты убедишься, как мало мне дела до твоей любви к нему.
Ручка Трокмортона еще чаще застучала по столу.
Все получилось не так, как он задумывал. Да, конечно, он сам приказал ей идти танцевать, но рассчитывал-то, что все будет совсем иначе. Был уверен, что Селеста никуда не пойдет и спрячется в своей спальне, расположенной между спальнями совершенно глухой леди Фрэнсис и наполовину глухой миссис Лендор. Таких соседок Селесте он подобрал сам, специально на тот случай, если Эллери придет ломиться к ней среди ночи. Впрочем, вчера ночью и сам Трокмортон был весьма близок к тому, чтобы воспользоваться глухотой соседок Селесты. Самая большая трудность заключалась бы только в том, чтобы незамеченным проскользнуть за дверь, а потом… потом он преподал бы Селесте урок любви.
Лучше было бы переселить ее в законченную спальню возле детской, поскольку чувства, обуревавшие Трокмортона, были слишком опасны, как для его разума, так и для целомудрия Селесты.
Как она могла пойти на этот бал? Трокмортону хотелось, чтобы Селеста не могла думать ни о чем, кроме его поцелуев. Ни о чем, кроме пробудившейся в ней страсти.
Ну конечно же, все это он предпринимал с единственной целью: уберечь Эллери от когтей Селесты и не дать ей разрушить союз между Трокмортонами и семейством Лонгшо. Трокмортон старательно убеждал себя в этом, и не без успеха, как ему казалось.
– Трокмортон, – окликнула его Селеста, на секунду отрываясь от бумаг, – я перевожу очень трудный текст, и мне нужно сосредоточиться. Не могли бы вы перестать стучать?
– Что? – Он опустил взгляд на свою руку. – Да, конечно.
Неужели она не понимает, насколько он раздражен? Неужели не понимает, что он занят важным делом, что его решений с нетерпением ждут целые страны? Неужели не понимает, что отвлекает его, что ему хочется вскочить из-за стола, прижать к себе и целовать в губы до тех пор, пока она не забудет все мужские имена, кроме одного – его собственного!
Поцеловать ее.
Трокмортон качнул головой и хрипло рассмеялся.
Селеста перестала писать и посмотрела на него, словно на сумасшедшего.
Впрочем, он и в самом деле чувствовал, что сходит с ума. Желал ли он когда-нибудь какую-нибудь женщину так же страстно, как ее? Нет, да у него и не было никогда никого, кроме жены. Ни одной любовницы. Но вот теперь появилась она, и в голове у него звенит одно только имя: Селеста, Селеста, Селеста.
Разумеется, он мечтал не только о поцелуях. Он мечтал расстегнуть ей платье, стянуть его с плеч вниз, обхватив ладонями тугие полушария груди. Распустить скользкий шелковый шнурок на корсете, открывая путь к райским наслаждениям.
Разумеется, он не тот человек, чтобы проделать все это прямо здесь, у себя в кабинете, но можно ему хотя бы помечтать?
Итак, он развяжет ленту на нижней рубашке и обнажит грудь Селесты – восхитительную, нежную грудь с розовыми сосками. Трокмортон знал, как будет пахнуть эта грудь, знал, как напрягутся соски, когда он припадет к ним губами.
Но поцелуи будут лишь сладкой прелюдией к тому, что предстоит дальше. Он скользнет ладонью по обтянутым тонким шелком ногам Селесты, чутко отмечая кончиками пальцев каждый изгиб, каждую складку ее плоти. Пробравшись выше, расстегнет пуговицу на поясе ее панталон и проникнет внутрь. Сначала он лишь осторожно коснется тугих завитков волос, прикрывающих святая святых Селесты.
Постепенно она распалится и сама попросит его о… большем, и тогда он начнет расправлять нежные складки тайной плоти. Селеста будет стонать и метаться, и тогда… тогда он погрузит палец между ее ног. Сначала – только один палец.
Но и это будет лишь продолжением прелюдии. Он настроит нежную скрипку Селесты и примется выводить на ней тончайшие мелодии. Он не станет спешить, он умеет не спешить, ведь не напрасно столько лет жизни им было отдано профессии, которая требует высочайшего терпения, – профессии разведчика. Селеста, словно безумная, будет повторять его имя. Она будет умирать от желания.
И тогда он начнет учить ее искусству любви.
Если, конечно, позволит себе это.
А он себе этого не позволит.
Он должен помнить о том, кто он сам и кто она. Он должен помнить о том, что ее отец работает у него садовником, что после окончания операции он собирается отослать Селесту назад, в Париж, должен помнить, наконец, о том, что она девственница и он не имеет права лишить ее чести. Даже если об этом ему впоследствии придется горевать – долгие, долгие годы.
– Мистер Трокмортон, прошу вас! – долетел до его затуманенного сознания голос Селесты.
Неужели она прочитала его мысли? Нет. Просто смотрит на ручку, которой он все громче и чаще выстукивает по столу.
– Я не могу работать, вы меня сбиваете, – с досадой вздохнула Селеста. – Почему бы вам не пойти и не обсудить с Эстер, что ей приготовить для гостей? Сегодня у нас музыкальный вечер, и я надеюсь, что юные леди сумеют продемонстрировать свои дарования.
Он невольно покосился на грудь Селесты, хотя она явно имела в виду другие дары, которыми господь наделил юных леди.
– Обещаю закончить перевод к тому времени, когда вы вернетесь.
– Я никуда не пойду, – резко ответил Трокмортон и отложил ручку в сторону.
Он не мог подняться с места, потому что невозможно было бы скрыть брюки, оттопырившиеся пузырем чуть ниже пояса.
Глава 15
Трокмортон оторвал губы от губ Селесты, что-то невнятно пробормотал, опрокинул девушку на спину и навис над ней всем своим огромным тяжелым телом.
Селеста открыла глаза и увидела над собой силуэт Трокмортона, закрывающий собою звезды. Голова у нее закружилась, и Селеста не могла распознать те звезды, что окружали этот темный силуэт. Затем звезды принялись кружиться сами, складываясь то в цветы, то в кружевные узоры, то в мерцающие ленты, протянутые сквозь черную бездну.
Трокмортон налег на Селесту сверху, и звезды исчезли. Теперь Трокмортон сам был вечной темнотой и горящими в ее глубине звездами, прилетевшими из бесконечности, древними как мир. Он властвовал над телом Селесты, и оно с готовностью отзывалось на все его желания. С каждой секундой сознание Селесты отлетало все дальше и дальше – от этого сада, от этого мира, и вскоре она уже сама не знала, где она и как сюда попала.
Он целовал ее щеки, шею, ямочки над ключицами. Ее горло. Коснулся влажными горячими губами мочки уха. Селеста едва дышала, раздавленная эмоциями, придавленная телом Трокмортона. Она ждала. Она хотела, и ей не было страшно того, что будет потом. Она обхватила Трокмортона за шею и негромко повторяла:
– Гаррик. Гаррик. Гаррик.
А потом… потом он резко отодвинулся в сторону и вскочил.
Селеста поднялась на локтях, смахнула со лба упавшую прядь и недоуменно спросила:
– Гаррик?
Он стоял к ней спиной, расправив плечи и подставив лицо легкому ветерку.
– Что случилось, Трокмортон?
– Иди, надень свое лучшее платье и отправляйся танцевать с Эллери. – Куда подевался его бархатный баритон? Сейчас голос Трокмортона звучал как обычно – сухо, резко, словно у собаки, научившейся говорить по-английски. – Флиртуй с ним. Я хочу видеть тебя с Эллери, иначе ты убедишься, как мало мне дела до твоей любви к нему.
* * *
Сидя за письменным столом, Трокмортон рассеянно постукивал по нему кончиком ручки, не сводя при этом глаз с проклятой девчонки, склонившейся над переводом. За окном хлестал дождь, скатывался по стеклам, падал с крыши, собираясь на земле в огромные лужи. От этого дождя утро казалось особенно промозглым, темным и мрачным. По случаю дождя в кабинете были зажжены свечи, при свете которых Трокмортон обязан был трудиться на благо Британской империи. Свечи горели и на столе Селесты, бросая блики на светлые локоны, обволакивая матовым золотистым светом ее тонкую обнаженную шею. Селеста оказалась не только красивой, но и способной помощницей. И исполнительной. Вчера она сделала все, как он сказал, – надела свое лучшее белое платье и отправилась танцевать с Эллери. До самого утра.Ручка Трокмортона еще чаще застучала по столу.
Все получилось не так, как он задумывал. Да, конечно, он сам приказал ей идти танцевать, но рассчитывал-то, что все будет совсем иначе. Был уверен, что Селеста никуда не пойдет и спрячется в своей спальне, расположенной между спальнями совершенно глухой леди Фрэнсис и наполовину глухой миссис Лендор. Таких соседок Селесте он подобрал сам, специально на тот случай, если Эллери придет ломиться к ней среди ночи. Впрочем, вчера ночью и сам Трокмортон был весьма близок к тому, чтобы воспользоваться глухотой соседок Селесты. Самая большая трудность заключалась бы только в том, чтобы незамеченным проскользнуть за дверь, а потом… потом он преподал бы Селесте урок любви.
Лучше было бы переселить ее в законченную спальню возле детской, поскольку чувства, обуревавшие Трокмортона, были слишком опасны, как для его разума, так и для целомудрия Селесты.
Как она могла пойти на этот бал? Трокмортону хотелось, чтобы Селеста не могла думать ни о чем, кроме его поцелуев. Ни о чем, кроме пробудившейся в ней страсти.
Ну конечно же, все это он предпринимал с единственной целью: уберечь Эллери от когтей Селесты и не дать ей разрушить союз между Трокмортонами и семейством Лонгшо. Трокмортон старательно убеждал себя в этом, и не без успеха, как ему казалось.
– Трокмортон, – окликнула его Селеста, на секунду отрываясь от бумаг, – я перевожу очень трудный текст, и мне нужно сосредоточиться. Не могли бы вы перестать стучать?
– Что? – Он опустил взгляд на свою руку. – Да, конечно.
Неужели она не понимает, насколько он раздражен? Неужели не понимает, что он занят важным делом, что его решений с нетерпением ждут целые страны? Неужели не понимает, что отвлекает его, что ему хочется вскочить из-за стола, прижать к себе и целовать в губы до тех пор, пока она не забудет все мужские имена, кроме одного – его собственного!
Поцеловать ее.
Трокмортон качнул головой и хрипло рассмеялся.
Селеста перестала писать и посмотрела на него, словно на сумасшедшего.
Впрочем, он и в самом деле чувствовал, что сходит с ума. Желал ли он когда-нибудь какую-нибудь женщину так же страстно, как ее? Нет, да у него и не было никогда никого, кроме жены. Ни одной любовницы. Но вот теперь появилась она, и в голове у него звенит одно только имя: Селеста, Селеста, Селеста.
Разумеется, он мечтал не только о поцелуях. Он мечтал расстегнуть ей платье, стянуть его с плеч вниз, обхватив ладонями тугие полушария груди. Распустить скользкий шелковый шнурок на корсете, открывая путь к райским наслаждениям.
Разумеется, он не тот человек, чтобы проделать все это прямо здесь, у себя в кабинете, но можно ему хотя бы помечтать?
Итак, он развяжет ленту на нижней рубашке и обнажит грудь Селесты – восхитительную, нежную грудь с розовыми сосками. Трокмортон знал, как будет пахнуть эта грудь, знал, как напрягутся соски, когда он припадет к ним губами.
Но поцелуи будут лишь сладкой прелюдией к тому, что предстоит дальше. Он скользнет ладонью по обтянутым тонким шелком ногам Селесты, чутко отмечая кончиками пальцев каждый изгиб, каждую складку ее плоти. Пробравшись выше, расстегнет пуговицу на поясе ее панталон и проникнет внутрь. Сначала он лишь осторожно коснется тугих завитков волос, прикрывающих святая святых Селесты.
Постепенно она распалится и сама попросит его о… большем, и тогда он начнет расправлять нежные складки тайной плоти. Селеста будет стонать и метаться, и тогда… тогда он погрузит палец между ее ног. Сначала – только один палец.
Но и это будет лишь продолжением прелюдии. Он настроит нежную скрипку Селесты и примется выводить на ней тончайшие мелодии. Он не станет спешить, он умеет не спешить, ведь не напрасно столько лет жизни им было отдано профессии, которая требует высочайшего терпения, – профессии разведчика. Селеста, словно безумная, будет повторять его имя. Она будет умирать от желания.
И тогда он начнет учить ее искусству любви.
Если, конечно, позволит себе это.
А он себе этого не позволит.
Он должен помнить о том, кто он сам и кто она. Он должен помнить о том, что ее отец работает у него садовником, что после окончания операции он собирается отослать Селесту назад, в Париж, должен помнить, наконец, о том, что она девственница и он не имеет права лишить ее чести. Даже если об этом ему впоследствии придется горевать – долгие, долгие годы.
– Мистер Трокмортон, прошу вас! – долетел до его затуманенного сознания голос Селесты.
Неужели она прочитала его мысли? Нет. Просто смотрит на ручку, которой он все громче и чаще выстукивает по столу.
– Я не могу работать, вы меня сбиваете, – с досадой вздохнула Селеста. – Почему бы вам не пойти и не обсудить с Эстер, что ей приготовить для гостей? Сегодня у нас музыкальный вечер, и я надеюсь, что юные леди сумеют продемонстрировать свои дарования.
Он невольно покосился на грудь Селесты, хотя она явно имела в виду другие дары, которыми господь наделил юных леди.
– Обещаю закончить перевод к тому времени, когда вы вернетесь.
– Я никуда не пойду, – резко ответил Трокмортон и отложил ручку в сторону.
Он не мог подняться с места, потому что невозможно было бы скрыть брюки, оттопырившиеся пузырем чуть ниже пояса.
Глава 15
Взрыв смеха, долетевший из оранжереи, заставил Селесту остановиться. Хмурое утро плавно перетекло в серенький дождливый день, загнав Эллери с друзьями на мягкие диваны, поставленные возле мраморных колонн, увитых цветами, которые вырастил Милфорд.
Затем послышался мягкий, уверенный голос Эллери:
– Вы настолько же умны, насколько красивы, леди Нэпир.
Леди Нэпир. Селеста невольно хмыкнула, вспомнив эту вертлявую, вечно улыбающуюся ветреную красотку. Это она вчера донимала всех вопросами о неожиданных появлениях и загадочных исчезновениях Селесты.
Будь Селеста прежней, той, что только что вернулась из Парижа, она не раздумывая вошла бы в оранжерею и утащила Эллери прямо из-под тонкого, аристократического носа этой противной леди Нэпир. Но вчера Селеста танцевала до трех часов утра, слишком много съела, слишком много выпила шампанского. А все утро корпела над переводами писем, содержания которых не понимала, писем, написанных корявым почерком на русском языке. После всего этого у нее просто не хватило бы сил на то, чтобы увести Эллери.
– А теперь пойдемте за карты, тряхнем нашими неправедно нажитыми деньгами, – послышался голос Эллери, и Селеста прижалась к стене, притаившись за небольшим цветущим апельсиновым деревцем, прикрываясь его ветками, покрытыми душистыми белыми цветками, пропуская мимо себя компанию бездельников, спешивших… Да просто никуда и ни за чем.
На некоторых ветках уже завязались маленькие зеленые апельсинчики. Селеста погладила блестящие, словно покрытые воском, листочки. Неожиданно ее смутила мысль, промелькнувшая у нее в голове: «Если Мне всегда хотелось заполучить Эллери, то как же случилось, что я связалась со скучным, старым Гариком?
Черт побери, с каких это пор она стала называть его про себя просто Гарриком?
Нет, разумеется, Селеста не могла сравнить его с Эллери, не сошла же она с ума! И все же Гаррик привлекал ее – загадочный, непредсказуемый Гаррик, который так хорошо умел целоваться.
Из-за его поцелуев она и пошла вчера на бал. Ей хотелось шума, музыки, танцев, хотелось увидеть Эллери, чтобы всем этим затушить воспоминания о том, было между ней и Гарриком.
Своей цели она добилась. Если бы еще ей не нужно было работать в одном кабинете с ним… Но тут уж у выбора не было.
Селеста выглянула из-за деревца. Эллери со своей компанией заворачивал за угол. Вскоре голоса затихли, двор опустел, и она вышла из своей засады, собираясь направиться в другую сторону, – и тут из оранжереи нее донесся звук плача. Селеста не могла равного пройти мимо плачущего человека, и она вошла в оранжерею, хотя интуитивно чувствовала, что еще пожалеет об этом.
Кто-то в глубине оранжереи всхлипнул раз, второй, а затем послышался долгий отчаянный вздох. Селеста пошла вперед, на ходу вынимая носовой платок из кармана.
Пустая оранжерея с ее стеклами, протянувшимися вдоль стен, напоминала сейчас вагон поезда, оставленный вышедшими на перрон пассажирами. По колоннам, расположенным между окнами, вился синий клематис. Занавески, опускавшиеся на окна в холодную и напротив, в очень жаркую погоду, были подняты, сквозь стекла был виден все тот же зарядивший на весь день дождик. Но даже пустая оранжерея оставалась уютным уголком, одним из самых уютных во всем Блайд-холле. Здесь были и синие вазы из китайского фарфора, и апельсиновые деревца, наполнявшие воздух своим тонким ароматом. Их ветки сходились над центром оранжереи, образуя зеленый купол, а внизу под ними золотились, серебрились, переливались всеми красками посаженные в горшках цветы.
Юбки Селесты прошуршали в тишине, и рыдания стихли. Затем раздались негромкие шаги – легкие, женские шаги, – и Селеста поняла, что от нее спрятались.
В ту же секунду Селеста поняла, кто именно прячется от нее в оранжерее, и ей захотелось удариться головой о мраморную колонну, но вместо этого она взяла себя в руки и позвала:
– Леди Патриция, это вы?
– Д-да, – раздалось в ответ.
– С вами что-то случилось?
– Н-ничего.
Селеста решила сбежать, пока у нее еще есть такая возможность, и сказала:
– Хорошо. А вы уверены в том, что с вами все в порядке?
– Д-да. Все… в порядке.
Грубая ложь, за которой последовали такие рыдания, что не выдержало бы любое сердце, даже каменное сердце мистера Трокмортона.
– Дорогая, – Селеста подошла к колонне, за которой, закрыв лицо руками, сжавшись, стояла Патриция, – что с вами?
Патриция не набросилась на Селесту с кулаками, не закричала на нее, и это уже было неплохо, если учесть, что всю вчерашнюю ночь Селеста протанцевала с ее женихом. О, сколько раз за это время Эллери повторял: «Вы настолько же умны, насколько красивы, мисс Милфорд».
Нужно честно признать, что разнообразием репертуара Эллери не отличался никогда.
– Эл… Эллери, – всхлипнула Патриция. Разумеется, Эллери, кто же еще. Впервые песню на тему «умная – красивая» Селеста слышала от него еще тогда, когда ей было четырнадцать лет. Он пел ее тогда для леди Агаты Билклиф, прижимая девушку к садовой ограде. Тогда его выгнали из Итонского университета, а Селеста мечтала о том дне, когда Эллери споет эту песню для нее самой.
Патриция уставилась в пространство и сказала, комкая в руке промокший носовой платочек:
– Он совсем не хочет обращать на меня внимания.
Мало того что мечты Селесты не сбылись. Ей еще выпало на долю утешать невесту Эллери.
– Почему вы так решили?
– Вы же сами видели его. Он два дня не разговаривает со мной. Больше того, бегает от меня так, словно видеть меня не желает! Вот и сегодня он меня совсем не замечал. – Патриция подняла на Селесту заплаканные глаза. – А вчера всю ночь он флиртовал с вами!
– Ну… да. – Селеста смущенно отвела взгляд. – Но флиртовать для Эллери привычно, все равно что дышать. Поверьте, это ровным счетом ничего не значит.
Ложь. Когда он флиртовал с ней, это кое-что значило.
– А почему тогда он не флиртует со мной? – обиженно спросила Патриция, готовая снова разреветься.
Больше всего Селесте хотелось бы оказаться сейчас подальше от оранжереи, но ей пришлось подвести Патрицию к дивану и усадить на него.
– Знаю почему, – всхлипнула Патриция. – Я большая… длинная… неуклюжая.
Селеста вынула из старинного комода, стоявшего неподалеку, шерстяное одеяло и подошла с ним к Патриции.
– Дылда… танцевать не умею…
Селеста присела рядом с Патрицией, накинула одеяло на ее вздрагивающие плечи.
– Не умею говорить об умных вещах… застенчивая… пятна на лице… уродина.
– Дышите глубже, – сказала Селеста. Патриция втянула в себя воздух и продолжала на выдохе:
– Папа купил для меня самого красивого жениха во всей Англии, и сама я ужасно, отчаянно люблю Эллери, но я ему… не интересна. – Последние ее слова снова утонули в рыданиях.
Селеста вложила в руку Патриции свой носовой златок и бодро сказала:
– Уверена, что это неправда.
– Вы прекрасно знаете, что это правда, – ответила Патриция, вытирая платком слезы с глаз. – Посмотрите на меня. Переросток. Руки, ноги – ужас! Эллери, наверное, боится, что я могу его прибить.
– Прибить его, конечно, можно, но лучше для этого иметь винтовку, – попыталась улыбнуться Селеста.
– Да, кстати о винтовке. Вот вы можете стрелять, и никто не скажет, что это не женское занятие. А когда я завожу разговор о греческих статуях, все только морщатся и смотрят на меня как на сумасшедшую. Почему так получается? – И Патриция впервые подняла глаза на Селесту.
– Потому что каждый мужчина – это большой ребенок, и ему приятно, что есть женщина, которая в случае необходимости возьмет в руки винтовку и защитит его, – улыбнулась Селеста. – Но вот чего они терпеть не могут, так это женщин, которые умнее их самих.
– Да? – Теперь и Патриция нашла в себе сил, чтобы улыбнуться. – А я-то всегда хотела показать свою ученость. Боялась выглядеть глупой. Решено, отныне никогда и ни с кем не буду говорить о статуях, да еще на греческом языке.
– Отчего же? Со мной можете поговорить. Правда, боюсь, мой греческий не слишком хорош, да и в скульптуре я плохо разбираюсь, ведь я училась вместе с прислу… – Селеста резко оборвала себя на полуслове. Она только что едва не проговорилась, а ведь ей нужно скрывать свое прошлое. До сих пор ей это удавалось. – Боюсь, что я не получила такого блестящего образования, как вы.
– Ну и замечательно! – В глазах Патриции появились живые огоньки. – Я думаю, мы с вами подружимся. Станем друг другу как сестры.
Селеста невольно отпрянула назад. Патриция сделала круглые глаза и испуганно прикрыла рот ладонью.
– Простите. Это ужасно нетактично с моей стороны. Просто вчера вечером я видела, как на вас смотрит Трокмортон, и подумала, что вы ему… очень нравитесь.
«Видела бы она, как Трокмортон смотрел на меня сегодня утром, – подумала Селеста. – Исподлобья, хмуро, и ручкой все время тук-тук-тук…»
– Мне нужно идти…
– Подождите!
В голосе Патриции было столько отчаяния, что Селеста не могла не задержаться.
Патриция сидела, опустив голову, и терзала в пальцах носовой платок. За окнами сеял дождь, а внутри оранжереи повисла звонкая тишина.
Селеста мысленно молила бога поскорее дать ей свободу.
Тут Патриция заговорила – быстро, словно боясь, что ее оборвут на полуслове:
– Пожалуйста, скажите. Вот вами все восхищаются. И Эллери вами восхищается. Научите, как мне вернуть его?
Будь рядом отец, он сказал бы, что Селеста получила сейчас по заслугам. Она посмотрела в заплаканные, покрасневшие глаза Патриции и ответила, запинаясь:
– Я… не знаю…
– Нет! Знаете, знаете! – перебила Патриция, хватая Селесту за руку. – Вы жили в Париже, вы все знаете. Вас все либо обожают, либо ненавидят, как эта змеюка леди Нэпир. Что мне сделать, чтобы стать похожей на вас?
– Ну-у… вам нужно казаться счастливой.
– Казаться счастливой, – повторила Патриция, взяла с дивана свою сумочку и принялась рыться в ней.
– Что вы делаете? – спросила Селеста.
– Ищу свою записную книжку. Запишу туда все, что вы…
– Не ищите, – невольно улыбнулась Селеста. – все. что я вам скажу, очень просто запомнить. Итак, кажитесь счастливой. Улыбайтесь.
– Но мне не хочется…
– Все равно улыбайтесь.
Патриция через силу улыбнулась, растянув губы в полоску.
– Правильно. Помните, что фальшивая улыбка лучше неподдельной угрюмости. Если вы будете улыбаться, все подумают, что у вас все хорошо, и потянутся к вам. Рядом со счастливым человеком каждый чувствует и себя счастливее.
– Но это же лицемерие.
– А разве наше общество не лицемерно насквозь?
Патриция рассмеялась – впервые с тех пор, как Селеста вошла в оранжерею.
– Это и есть ваш секрет?
– Подумайте сами. Разве я делаю еще что-нибудь, чтобы стать привлекательной?
– Вы и без этого привлекательны, – вздохнула Патриция, и улыбка покинула ее лицо.
– Вы тоже. – Селеста снова сделала попытку подняться с дивана. – А теперь возвращайтесь к гостям…
– Погодите. – Патриция снова схватила Селесту за руку и усадила на диван. – Есть еще одна вещь, о которой я хотела спросить. Как мне заставить его обратить на себя внимание уже сегодня?
Детали. Патриции нужны детали, подробности. Очень хорошо.
– Улыбнитесь ему и отвернитесь в сторону. Следите за ним только краем глаза. Двигайтесь плавно, уверенно. Уйдите, и пусть он сам ищет вас. Проходя мимо, словно невзначай, заденьте его грудью.
– Это потрясающе, – едва не задохнулась Патриция. – Это просто… гениально.
Селеста невольно смягчилась.
– Если вы хотите привлечь внимание такого мужчины, как Эллери, – перехитрите его. Граф де Росселин говорил, что любая женщина способна увлечь любого мужчину, если только будет знать, когда и как его раздразнить.
– А граф ничего не говорил о том, как женщине узнать подходящий момент?
– Доверьтесь своему чутью. Потренируйтесь перед зеркалом. Заставьте Эллери добиваться вашей любви.
– Но… я и так люблю его. – Глаза Патриции снова подернулись слезами.
Селеста не могла больше этого видеть. Она дружески потрепала Патрицию по плечу и сказала:
– А вот об этом он знать не должен.
– Я уже говорила ему.
– Вы такая юная, что можете легко влюбиться в кого-нибудь другого. Например, в лорда Тауншенда.
– Я не такая ветреная!
– Но Эллери-то об этом не знает? – улыбнулась Селеста.
– О! – Патриция склонила голову набок и задумалась.
– Сегодня составьте свое расписание танцев таким образом, чтобы после Эллери вашим партнером оказался лорд Тауншенд. Когда закончится первый танец и к вам подойдет лорд Тауншенд, скажите ему: «Ах, где вы были прежде?» Говорите негромко, но так, чтобы Эллери тоже услышал.
– А что сам лорд Тауншенд обо мне подумает?
– Ничего особенного. Решит, что вы флиртуете, и охотно подхватит вашу игру. Все мужчины, пока у них нет лысины и вставных зубов, любят флиртовать.
– Он помогал мне раскачивать качели, – припомнила Патриция.
– Вот видите. Значит, вы ему нравитесь. Эллери обязательно станет следить за вами, а вы во время танца улыбайтесь лорду Тауншенду и делайте вид, что находитесь на седьмом небе от счастья.
– А как это? Я не сумею.
– Сумеете, – ответила Селеста. – Обманите Эллери, посмейтесь над ним, иначе он будет думать, что вы у него в руках.
Патриция опустила голову и грустно спросила:
– Вы в самом деле считаете, что он так думает?
– Да. Поэтому танцуйте, тесно прижавшись к лорду Тауншенду, и поговорите с ним о том, что ему нравится. Например, о его собаках.
– О собаках?
– Он разводит охотничьих спаниелей. Спросите его про них, и он будет болтать с вами без умолку. А когда он подведет вас обратно к Эллери, задержите подольше свою руку в руке лорда Тауншенда.
– А что, если Эллери этого не заметит?
– Заметит, не сомневайтесь. И не только заметит, но и сделает свои, скорее всего, неправильные выводы.
– А он полюбит меня вновь после всего этого?
– Да… непременно полюбит.
«Боже, что я делаю? – подумала Селеста. – Зачем учу эту девочку, как обольстить Эллери, когда сама охочусь за ним?»
Она совсем забыла о том, кто перед ней, и невольно раскрыла сопернице свои секреты.
Впрочем, это не имеет значения. Рассказать Патриции о том, как она должна себя вести – это всего лишь полдела. Большой вопрос, сумеет ли она последовать этим советам. Патриция не обладала ни опытом, ни женской хитростью и при этом слишком сильно желала Эллери. А Эллери… Он желал ее, Селесту. Так что вряд ли проделки Патриции возымеют действие, скорее всего, он просто не обратит на них внимания. Точно так же, как она сама не придает значения ухаживаниям Трокмортона. Его словам. Его поцелуям… его объятиям…
С Трокмортоном она целовалась только потому, что… Да неважно, почему она с ним целовалась! И что значит – целовалась? Просто касалась губами его губ, слышала его горячее дыхание…
Селеста невольно передернулась.
– А теперь мне пора идти…
– Еще минутку, – быстро сказала Патриция, но в голосе ее послышалось скрытое смущение, словно она собиралась заговорить о чем-то важном и в то же время очень трудном. – Я хочу спросить вас еще об одной вещи. Простите, но мне просто не с кем больше поговорить об этом.
«Надо было мне сразу уходить, – с досадой подумала Селеста. – Или хотя бы со второй попытки. В крайнем случае, с третьей».
– Мама пыталась объяснить мне, что такое супружеские обязанности жены, но я, честно говоря, ничего не поняла, – сказала Патриция, глядя Селесте прямо в глаза. – Не могли бы вы просветить меня? Пожалуйста!
«Либо она принимает меня за шлюху, либо просто идиотка», – подумала Селеста, отдергивая руку.
– Простите, но я тоже не знаю, что имела в виду ваша мама. А сама я никогда не знала мужчин.
– Не знали мужчин? – удивленно повторила Патриция. – Это вы в библейском смысле? «Девица, не познавшая мужа»?
– Именно в библейском.
– Но, Селеста, дорогая, я вовсе не хотела вас обидеть. Мне, правда, непонятно то, о чем говорит мне мама, а вы… Я знаю, что вы никогда не были замужем, но вы жили в Париже, и я думала, что там у вас было больше возможностей расширить свой кругозор, чем у нас здесь, в Англии. Вы повидали мир, а я – девушка неотесанная. – Патриция вновь завладела рукой Селесты, и та не стала ее убирать. – Простите еще раз, что задерживаю, но, кроме вас, никто, никто не хочет выслушать меня!
Селеста вздохнула. Что правда, то правда. Патриция была слишком похожа на большую, неуклюжую куклу, безуспешно пытающуюся произвести впечатление на своего нового хозяина. Никто – и Селеста в том числе – не думал о том, что внутри у этой куклы бьется живое сердце. Патриция была лишь пешкой в игре, и ее судьба никого не трогала, ни родственников, ни знакомых… А ведь ей действительно нужно знать об обязанностях жены, тем более, если судьба посылает ей такого муженька, как Эллери. Невольно Патриция напомнила Селесте о ее собственных метаниях, когда она впервые поняла, что влюбилась в Эллери. Пожалуй, небольшая поддержка Патриции просто необходима, тем более что такой разговор никак не повлияет на собственные шансы Селесты в борьбе за сердце Эллери.
Затем послышался мягкий, уверенный голос Эллери:
– Вы настолько же умны, насколько красивы, леди Нэпир.
Леди Нэпир. Селеста невольно хмыкнула, вспомнив эту вертлявую, вечно улыбающуюся ветреную красотку. Это она вчера донимала всех вопросами о неожиданных появлениях и загадочных исчезновениях Селесты.
Будь Селеста прежней, той, что только что вернулась из Парижа, она не раздумывая вошла бы в оранжерею и утащила Эллери прямо из-под тонкого, аристократического носа этой противной леди Нэпир. Но вчера Селеста танцевала до трех часов утра, слишком много съела, слишком много выпила шампанского. А все утро корпела над переводами писем, содержания которых не понимала, писем, написанных корявым почерком на русском языке. После всего этого у нее просто не хватило бы сил на то, чтобы увести Эллери.
– А теперь пойдемте за карты, тряхнем нашими неправедно нажитыми деньгами, – послышался голос Эллери, и Селеста прижалась к стене, притаившись за небольшим цветущим апельсиновым деревцем, прикрываясь его ветками, покрытыми душистыми белыми цветками, пропуская мимо себя компанию бездельников, спешивших… Да просто никуда и ни за чем.
На некоторых ветках уже завязались маленькие зеленые апельсинчики. Селеста погладила блестящие, словно покрытые воском, листочки. Неожиданно ее смутила мысль, промелькнувшая у нее в голове: «Если Мне всегда хотелось заполучить Эллери, то как же случилось, что я связалась со скучным, старым Гариком?
Черт побери, с каких это пор она стала называть его про себя просто Гарриком?
Нет, разумеется, Селеста не могла сравнить его с Эллери, не сошла же она с ума! И все же Гаррик привлекал ее – загадочный, непредсказуемый Гаррик, который так хорошо умел целоваться.
Из-за его поцелуев она и пошла вчера на бал. Ей хотелось шума, музыки, танцев, хотелось увидеть Эллери, чтобы всем этим затушить воспоминания о том, было между ней и Гарриком.
Своей цели она добилась. Если бы еще ей не нужно было работать в одном кабинете с ним… Но тут уж у выбора не было.
Селеста выглянула из-за деревца. Эллери со своей компанией заворачивал за угол. Вскоре голоса затихли, двор опустел, и она вышла из своей засады, собираясь направиться в другую сторону, – и тут из оранжереи нее донесся звук плача. Селеста не могла равного пройти мимо плачущего человека, и она вошла в оранжерею, хотя интуитивно чувствовала, что еще пожалеет об этом.
Кто-то в глубине оранжереи всхлипнул раз, второй, а затем послышался долгий отчаянный вздох. Селеста пошла вперед, на ходу вынимая носовой платок из кармана.
Пустая оранжерея с ее стеклами, протянувшимися вдоль стен, напоминала сейчас вагон поезда, оставленный вышедшими на перрон пассажирами. По колоннам, расположенным между окнами, вился синий клематис. Занавески, опускавшиеся на окна в холодную и напротив, в очень жаркую погоду, были подняты, сквозь стекла был виден все тот же зарядивший на весь день дождик. Но даже пустая оранжерея оставалась уютным уголком, одним из самых уютных во всем Блайд-холле. Здесь были и синие вазы из китайского фарфора, и апельсиновые деревца, наполнявшие воздух своим тонким ароматом. Их ветки сходились над центром оранжереи, образуя зеленый купол, а внизу под ними золотились, серебрились, переливались всеми красками посаженные в горшках цветы.
Юбки Селесты прошуршали в тишине, и рыдания стихли. Затем раздались негромкие шаги – легкие, женские шаги, – и Селеста поняла, что от нее спрятались.
В ту же секунду Селеста поняла, кто именно прячется от нее в оранжерее, и ей захотелось удариться головой о мраморную колонну, но вместо этого она взяла себя в руки и позвала:
– Леди Патриция, это вы?
– Д-да, – раздалось в ответ.
– С вами что-то случилось?
– Н-ничего.
Селеста решила сбежать, пока у нее еще есть такая возможность, и сказала:
– Хорошо. А вы уверены в том, что с вами все в порядке?
– Д-да. Все… в порядке.
Грубая ложь, за которой последовали такие рыдания, что не выдержало бы любое сердце, даже каменное сердце мистера Трокмортона.
– Дорогая, – Селеста подошла к колонне, за которой, закрыв лицо руками, сжавшись, стояла Патриция, – что с вами?
Патриция не набросилась на Селесту с кулаками, не закричала на нее, и это уже было неплохо, если учесть, что всю вчерашнюю ночь Селеста протанцевала с ее женихом. О, сколько раз за это время Эллери повторял: «Вы настолько же умны, насколько красивы, мисс Милфорд».
Нужно честно признать, что разнообразием репертуара Эллери не отличался никогда.
– Эл… Эллери, – всхлипнула Патриция. Разумеется, Эллери, кто же еще. Впервые песню на тему «умная – красивая» Селеста слышала от него еще тогда, когда ей было четырнадцать лет. Он пел ее тогда для леди Агаты Билклиф, прижимая девушку к садовой ограде. Тогда его выгнали из Итонского университета, а Селеста мечтала о том дне, когда Эллери споет эту песню для нее самой.
Патриция уставилась в пространство и сказала, комкая в руке промокший носовой платочек:
– Он совсем не хочет обращать на меня внимания.
Мало того что мечты Селесты не сбылись. Ей еще выпало на долю утешать невесту Эллери.
– Почему вы так решили?
– Вы же сами видели его. Он два дня не разговаривает со мной. Больше того, бегает от меня так, словно видеть меня не желает! Вот и сегодня он меня совсем не замечал. – Патриция подняла на Селесту заплаканные глаза. – А вчера всю ночь он флиртовал с вами!
– Ну… да. – Селеста смущенно отвела взгляд. – Но флиртовать для Эллери привычно, все равно что дышать. Поверьте, это ровным счетом ничего не значит.
Ложь. Когда он флиртовал с ней, это кое-что значило.
– А почему тогда он не флиртует со мной? – обиженно спросила Патриция, готовая снова разреветься.
Больше всего Селесте хотелось бы оказаться сейчас подальше от оранжереи, но ей пришлось подвести Патрицию к дивану и усадить на него.
– Знаю почему, – всхлипнула Патриция. – Я большая… длинная… неуклюжая.
Селеста вынула из старинного комода, стоявшего неподалеку, шерстяное одеяло и подошла с ним к Патриции.
– Дылда… танцевать не умею…
Селеста присела рядом с Патрицией, накинула одеяло на ее вздрагивающие плечи.
– Не умею говорить об умных вещах… застенчивая… пятна на лице… уродина.
– Дышите глубже, – сказала Селеста. Патриция втянула в себя воздух и продолжала на выдохе:
– Папа купил для меня самого красивого жениха во всей Англии, и сама я ужасно, отчаянно люблю Эллери, но я ему… не интересна. – Последние ее слова снова утонули в рыданиях.
Селеста вложила в руку Патриции свой носовой златок и бодро сказала:
– Уверена, что это неправда.
– Вы прекрасно знаете, что это правда, – ответила Патриция, вытирая платком слезы с глаз. – Посмотрите на меня. Переросток. Руки, ноги – ужас! Эллери, наверное, боится, что я могу его прибить.
– Прибить его, конечно, можно, но лучше для этого иметь винтовку, – попыталась улыбнуться Селеста.
– Да, кстати о винтовке. Вот вы можете стрелять, и никто не скажет, что это не женское занятие. А когда я завожу разговор о греческих статуях, все только морщатся и смотрят на меня как на сумасшедшую. Почему так получается? – И Патриция впервые подняла глаза на Селесту.
– Потому что каждый мужчина – это большой ребенок, и ему приятно, что есть женщина, которая в случае необходимости возьмет в руки винтовку и защитит его, – улыбнулась Селеста. – Но вот чего они терпеть не могут, так это женщин, которые умнее их самих.
– Да? – Теперь и Патриция нашла в себе сил, чтобы улыбнуться. – А я-то всегда хотела показать свою ученость. Боялась выглядеть глупой. Решено, отныне никогда и ни с кем не буду говорить о статуях, да еще на греческом языке.
– Отчего же? Со мной можете поговорить. Правда, боюсь, мой греческий не слишком хорош, да и в скульптуре я плохо разбираюсь, ведь я училась вместе с прислу… – Селеста резко оборвала себя на полуслове. Она только что едва не проговорилась, а ведь ей нужно скрывать свое прошлое. До сих пор ей это удавалось. – Боюсь, что я не получила такого блестящего образования, как вы.
– Ну и замечательно! – В глазах Патриции появились живые огоньки. – Я думаю, мы с вами подружимся. Станем друг другу как сестры.
Селеста невольно отпрянула назад. Патриция сделала круглые глаза и испуганно прикрыла рот ладонью.
– Простите. Это ужасно нетактично с моей стороны. Просто вчера вечером я видела, как на вас смотрит Трокмортон, и подумала, что вы ему… очень нравитесь.
«Видела бы она, как Трокмортон смотрел на меня сегодня утром, – подумала Селеста. – Исподлобья, хмуро, и ручкой все время тук-тук-тук…»
– Мне нужно идти…
– Подождите!
В голосе Патриции было столько отчаяния, что Селеста не могла не задержаться.
Патриция сидела, опустив голову, и терзала в пальцах носовой платок. За окнами сеял дождь, а внутри оранжереи повисла звонкая тишина.
Селеста мысленно молила бога поскорее дать ей свободу.
Тут Патриция заговорила – быстро, словно боясь, что ее оборвут на полуслове:
– Пожалуйста, скажите. Вот вами все восхищаются. И Эллери вами восхищается. Научите, как мне вернуть его?
Будь рядом отец, он сказал бы, что Селеста получила сейчас по заслугам. Она посмотрела в заплаканные, покрасневшие глаза Патриции и ответила, запинаясь:
– Я… не знаю…
– Нет! Знаете, знаете! – перебила Патриция, хватая Селесту за руку. – Вы жили в Париже, вы все знаете. Вас все либо обожают, либо ненавидят, как эта змеюка леди Нэпир. Что мне сделать, чтобы стать похожей на вас?
– Ну-у… вам нужно казаться счастливой.
– Казаться счастливой, – повторила Патриция, взяла с дивана свою сумочку и принялась рыться в ней.
– Что вы делаете? – спросила Селеста.
– Ищу свою записную книжку. Запишу туда все, что вы…
– Не ищите, – невольно улыбнулась Селеста. – все. что я вам скажу, очень просто запомнить. Итак, кажитесь счастливой. Улыбайтесь.
– Но мне не хочется…
– Все равно улыбайтесь.
Патриция через силу улыбнулась, растянув губы в полоску.
– Правильно. Помните, что фальшивая улыбка лучше неподдельной угрюмости. Если вы будете улыбаться, все подумают, что у вас все хорошо, и потянутся к вам. Рядом со счастливым человеком каждый чувствует и себя счастливее.
– Но это же лицемерие.
– А разве наше общество не лицемерно насквозь?
Патриция рассмеялась – впервые с тех пор, как Селеста вошла в оранжерею.
– Это и есть ваш секрет?
– Подумайте сами. Разве я делаю еще что-нибудь, чтобы стать привлекательной?
– Вы и без этого привлекательны, – вздохнула Патриция, и улыбка покинула ее лицо.
– Вы тоже. – Селеста снова сделала попытку подняться с дивана. – А теперь возвращайтесь к гостям…
– Погодите. – Патриция снова схватила Селесту за руку и усадила на диван. – Есть еще одна вещь, о которой я хотела спросить. Как мне заставить его обратить на себя внимание уже сегодня?
Детали. Патриции нужны детали, подробности. Очень хорошо.
– Улыбнитесь ему и отвернитесь в сторону. Следите за ним только краем глаза. Двигайтесь плавно, уверенно. Уйдите, и пусть он сам ищет вас. Проходя мимо, словно невзначай, заденьте его грудью.
– Это потрясающе, – едва не задохнулась Патриция. – Это просто… гениально.
Селеста невольно смягчилась.
– Если вы хотите привлечь внимание такого мужчины, как Эллери, – перехитрите его. Граф де Росселин говорил, что любая женщина способна увлечь любого мужчину, если только будет знать, когда и как его раздразнить.
– А граф ничего не говорил о том, как женщине узнать подходящий момент?
– Доверьтесь своему чутью. Потренируйтесь перед зеркалом. Заставьте Эллери добиваться вашей любви.
– Но… я и так люблю его. – Глаза Патриции снова подернулись слезами.
Селеста не могла больше этого видеть. Она дружески потрепала Патрицию по плечу и сказала:
– А вот об этом он знать не должен.
– Я уже говорила ему.
– Вы такая юная, что можете легко влюбиться в кого-нибудь другого. Например, в лорда Тауншенда.
– Я не такая ветреная!
– Но Эллери-то об этом не знает? – улыбнулась Селеста.
– О! – Патриция склонила голову набок и задумалась.
– Сегодня составьте свое расписание танцев таким образом, чтобы после Эллери вашим партнером оказался лорд Тауншенд. Когда закончится первый танец и к вам подойдет лорд Тауншенд, скажите ему: «Ах, где вы были прежде?» Говорите негромко, но так, чтобы Эллери тоже услышал.
– А что сам лорд Тауншенд обо мне подумает?
– Ничего особенного. Решит, что вы флиртуете, и охотно подхватит вашу игру. Все мужчины, пока у них нет лысины и вставных зубов, любят флиртовать.
– Он помогал мне раскачивать качели, – припомнила Патриция.
– Вот видите. Значит, вы ему нравитесь. Эллери обязательно станет следить за вами, а вы во время танца улыбайтесь лорду Тауншенду и делайте вид, что находитесь на седьмом небе от счастья.
– А как это? Я не сумею.
– Сумеете, – ответила Селеста. – Обманите Эллери, посмейтесь над ним, иначе он будет думать, что вы у него в руках.
Патриция опустила голову и грустно спросила:
– Вы в самом деле считаете, что он так думает?
– Да. Поэтому танцуйте, тесно прижавшись к лорду Тауншенду, и поговорите с ним о том, что ему нравится. Например, о его собаках.
– О собаках?
– Он разводит охотничьих спаниелей. Спросите его про них, и он будет болтать с вами без умолку. А когда он подведет вас обратно к Эллери, задержите подольше свою руку в руке лорда Тауншенда.
– А что, если Эллери этого не заметит?
– Заметит, не сомневайтесь. И не только заметит, но и сделает свои, скорее всего, неправильные выводы.
– А он полюбит меня вновь после всего этого?
– Да… непременно полюбит.
«Боже, что я делаю? – подумала Селеста. – Зачем учу эту девочку, как обольстить Эллери, когда сама охочусь за ним?»
Она совсем забыла о том, кто перед ней, и невольно раскрыла сопернице свои секреты.
Впрочем, это не имеет значения. Рассказать Патриции о том, как она должна себя вести – это всего лишь полдела. Большой вопрос, сумеет ли она последовать этим советам. Патриция не обладала ни опытом, ни женской хитростью и при этом слишком сильно желала Эллери. А Эллери… Он желал ее, Селесту. Так что вряд ли проделки Патриции возымеют действие, скорее всего, он просто не обратит на них внимания. Точно так же, как она сама не придает значения ухаживаниям Трокмортона. Его словам. Его поцелуям… его объятиям…
С Трокмортоном она целовалась только потому, что… Да неважно, почему она с ним целовалась! И что значит – целовалась? Просто касалась губами его губ, слышала его горячее дыхание…
Селеста невольно передернулась.
– А теперь мне пора идти…
– Еще минутку, – быстро сказала Патриция, но в голосе ее послышалось скрытое смущение, словно она собиралась заговорить о чем-то важном и в то же время очень трудном. – Я хочу спросить вас еще об одной вещи. Простите, но мне просто не с кем больше поговорить об этом.
«Надо было мне сразу уходить, – с досадой подумала Селеста. – Или хотя бы со второй попытки. В крайнем случае, с третьей».
– Мама пыталась объяснить мне, что такое супружеские обязанности жены, но я, честно говоря, ничего не поняла, – сказала Патриция, глядя Селесте прямо в глаза. – Не могли бы вы просветить меня? Пожалуйста!
«Либо она принимает меня за шлюху, либо просто идиотка», – подумала Селеста, отдергивая руку.
– Простите, но я тоже не знаю, что имела в виду ваша мама. А сама я никогда не знала мужчин.
– Не знали мужчин? – удивленно повторила Патриция. – Это вы в библейском смысле? «Девица, не познавшая мужа»?
– Именно в библейском.
– Но, Селеста, дорогая, я вовсе не хотела вас обидеть. Мне, правда, непонятно то, о чем говорит мне мама, а вы… Я знаю, что вы никогда не были замужем, но вы жили в Париже, и я думала, что там у вас было больше возможностей расширить свой кругозор, чем у нас здесь, в Англии. Вы повидали мир, а я – девушка неотесанная. – Патриция вновь завладела рукой Селесты, и та не стала ее убирать. – Простите еще раз, что задерживаю, но, кроме вас, никто, никто не хочет выслушать меня!
Селеста вздохнула. Что правда, то правда. Патриция была слишком похожа на большую, неуклюжую куклу, безуспешно пытающуюся произвести впечатление на своего нового хозяина. Никто – и Селеста в том числе – не думал о том, что внутри у этой куклы бьется живое сердце. Патриция была лишь пешкой в игре, и ее судьба никого не трогала, ни родственников, ни знакомых… А ведь ей действительно нужно знать об обязанностях жены, тем более, если судьба посылает ей такого муженька, как Эллери. Невольно Патриция напомнила Селесте о ее собственных метаниях, когда она впервые поняла, что влюбилась в Эллери. Пожалуй, небольшая поддержка Патриции просто необходима, тем более что такой разговор никак не повлияет на собственные шансы Селесты в борьбе за сердце Эллери.