Додд Кристина. Двойное искушение

   Но кто привел его к краху? Конечно же, Селеста. И теперь Эллери намеревался отплатить ей той же монетой.
   Он подумал о том, что всегда был неудачником, и горько усмехнулся.
   Эллери повернул дверную ручку, сделав это настолько тихо, насколько ему позволяло его состояние, и проскользнул в темную спальню. С легким щелчком закрыл за собой дверь. Что-что, а прокрадываться в чужие спальни Эллери умел с ранней юности. Даже в самом пьяном виде. Даже с закрытыми глазами.
   Он и сейчас прикрыл ненадолго глаза, а когда вновь открыл их, то они стали различать очертания предметов, находящихся в темной комнате. Диваны, столики, кресла. Эллери озадаченно нахмурился. Это оказалась гостиная, примыкавшая к спальне. Спальня с гостиной? Не слишком ли шикарные апартаменты для скромной дочери садовника?
   Эллери неслышно прошел по толстому ковру и заглянул в спальню. Она оказалась большой, с удобными креслами, с камином, в котором догорали тлеющие угли, и с кроватью возле окна. Кровать тоже была большой, с низким бархатным балдахином. В дальнем углу спальни тускло горели сальные свечи, зажженные в медном канделябре.
   Эллери быстро окинул все это опытным взглядом, поставил свою бутылку на туалетный столик – в подобных ситуациях лучше, когда у тебя развязаны руки, – и на цыпочках подкрался к кровати. Раздвинул полог, склонился над лежащей в кровати женской фигурой… Внезапно из-под одеяла высунулась рука, схватила Эллери за рубашку и рванула так, что тот потерял равновесие и, беспомощно взмахнув руками, ткнулся лицом в край матраса.
   – Что тебе нужно в моей комнате?
   Эллери удивленно моргнул, сплевывая прилипшую к языку шерстинку.
   Это голос Патриции. Или он ослышался?
   Эллери осторожно разлепил веки. Да, это точно Патриция, и, судя по всему, она была вне себя от гнева.
   – Ведьма, – сказал Эллери, имея при этом в виду Селесту, направившую его в эту спальню.
   – Это я – ведьма? – по-своему истолковала его слова Патриция. – И ты смеешь называть меня ведьмой после всего, что наделал сам?
   – Я еще ничего не наделал, – пробормотал он, но эти слова явно не успокоили Патрицию.
   На ней была белая ночная рубашка с кружевами, и сквозь тонкую ткань просвечивала золотистая нежная кожа.
   – Ты ухаживал за мной. Заставил влюбиться в себя. А сам скрыл от меня, что у тебя есть дочь.
   – Я так и сказал Трокмортону, что ребенок погубит все дело, – простонал Эллери.
   – Не смей так говорить о славной маленькой Кики!
   Эллери и не подозревал, что синие глаза Патриции могут быть такими выразительными.
   – Она не виновата в том, что ее отец – бабник и бездельник, – добавила она.
   – Бессердеч… – начал Эллери.
   – И бессердечный, – согласилась Патриция.
   – Нет, я хотел сказать, что это ты бессердечная, – пробормотал Эллери, выпутываясь из полога и в глубине души понимая, что Патриция права. – Не хочешь принять Кики.
   Грудь Патриции напряглась, и Эллери впервые увидел сквозь ткань ее тугие груди с розовыми сосками.
   – Это ты не хочешь ее принимать, – ответила Патриция, прикрывая грудь руками.
   Один сосок скрылся из вида – какая жалость!
   – Я пес поганый, – проскулил Эллери.
   – Да, – согласилась Патриция. – Только не сравнивай себя с датским догом или английским пойнтером, они лучше тебя.
   Столь глубокое раскаяние смягчило бы сердце любой другой женщины, но Патриция оказалась исключением из правил.
   – Если сравнивать тебя с собакой, так скорее всего с пуделем, – продолжала Патриция. – Знаешь, это такие мелкие завитые твари, которые постоянно гадят на ковре.
   – Но-но! – воскликнул Эллери.
   – И когда же, интересно, ты собирался рассказать мне о том, что у тебя есть дочь? После свадьбы?
   – Я вообще не думал рассказывать тебе о ней. Надеялся, что ты ничего не узнаешь. Если хочешь, мы можем оставить ее здесь с… – Еще не договорив до конца, Эллери успел осознать свою ошибку.
   – Ты собирался бросить свою дочь у родственников?! – ужаснулась Патриция. – Ты совсем не любишь Кики?
   – Кики? – впервые в жизни Эллери Трокмортон говорил с прекрасной женщиной, сидя в ее спальне среди ночи, о чем-то ином, кроме любви. Нет, если семейная жизнь подразумевает вот это, он ни за что не пойдет под венец.
   Эллери уставился на Патрицию. Нельзя сказать, чтобы он не любил Кики. Конечно, любил… Когда вспоминал о том, что она существует на белом свете. Когда при виде ее не ощущал себя старым и никому не нужным человеком. Когда учил Кики скакать через веревку или лепить пирожки из грязи.
   – Я люблю Кики, – раздраженно сказал Эллери. – Я просто не знаю, что с ней делать.
   – Тебе самому нужен наставник, – вздохнула Патриция. – Скажи, неужели ты не помнишь, что делал с тобой твой отец?
   Он начал припоминать, чем занимался с ним его отец, хотя это было нелегкой задачей – мало того, что голова Эллери была затуманена вином, но его еще постоянно сбивала с мысли грудь Патриции.
   – Мне всегда хотелось, чтобы он отправил меня путешествовать – как Гаррика, – но он умер прежде, чем я подрос.
   – Значит, ты должен показать мир Кики. Мне кажется, что ей это понравится, особенно если учесть, что она свободно говорит по-французски.
   – Какая же ты наивная, – сказал Эллери и вполз поглубже на кровать. – Куда же я могу поехать со своей незаконнорожденной дочерью? Кто нас примет?
   – Я приму.
   Да, она примет, в это Эллери готов был поверить безо всяких оговорок. А еще Эллери готов был поверить – и тоже безо всяких оговорок – в то, что может полюбить эту прекрасную темноволосую женщину. Полюбить, несмотря на ее острый язычок, на ее понятия о добре и зле. Да и отец у нее – очень богатый человек. Прийти к такому решению для Эллери было легче оттого, что Патриция сейчас практически лежала на спине – такая близкая, теплая, желанная. Он протянул руку и сказал, кладя ее на бедро Патриции:
   – Но ты, конечно, не только наивная. Ты еще очень добрая и красивая.
   Эллери осторожно скользнул ладонью дальше, туда, где сходятся бедра, но Патриция перехватила его за запястье.
   – Откуда тебе это известно? Ведь с тех пор, как я приехала сюда на нашу помолвку, ты ни разу даже не взглянул в мою сторону и отдал все свое внимание другой – Селесте!
   Он, конечно, мог бы вырваться на свободу, но вступать в борьбу с женщиной? Это пошло. Вместо этого Эллери надулся и сказал:
   – Можно подумать, что ей это было неприятно!
   – Почему же? Она хотела тебя. Все женщины хотят тебя, но свою руку ты предложил мне. Или твое слово ничего не значит?
   «Она все равно не поверит, если я буду убеждать ее, что все случилось не по моей вине и не по моей воле», – подумал Эллери и решил испробовать другой путь.
   – Я в отчаянии, – сказал он.
   – В отчаянии? Отчего?
   – Оттого, что не могу добиться тебя.
   – А ты и не пытался меня добиться.
   Эллери опустил голову на матрас и принялся думать. Как понять слова Патриции? Быть может, это не только обещание простить ему все, но и приглашение к дальнейшим действиям? Стянуть с Патриции ночную рубашку? Но ждет ли она от него именно этого? Эх, знать бы наверняка…
   – Я хочу попытаться сделать это сейчас, – сказал Эллери, прикинув, что, даже если Патриция ударит его, он просто откинется на мягкий матрас.
   Но ничего не произошло, Патриция только отпустила руку Эллери.
   Он осторожно поднял голову.
   Она лежала, откинувшись на подушках, – соблазнительная, прекрасная, близкая.
   – Я жду, – сказала Патриция и облизнула свои полные чувственные губы.
   Это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.
   Эллери замер в ожидании, а Патриция тем временем стянула с себя простыню, провела руками по своему телу, обтянутому тонким шелком, и спросила:
   – Так ты не хочешь меня?
   – Хочу. Очень хочу. – Эллери старался держать себя в руках. Соблазнять женщин нужно осторожно, аккуратно, а уж Патрицию тем более – ведь она жалеет его и собирается выйти за него замуж. Эллери осторожно вполз на кровать и склонился над головой Патриции, запрокинутой на подушки. – Ты собираешься выйти за меня? – проникновенно спросил он.
   Она не ответила.
   – Да или нет?
   Он взял в ладонь руку Патриции. Она посмотрела в глаза Эллери, а затем перенесла его руку к себе на грудь.
   Несмотря на весь свой опыт, Эллери не мог припомнить, чтобы когда-нибудь ему доводилось испытывать такое возбуждение. Эта девушка – девственница! – сама положила его руку себе на… боже, какие у нее соски!
   – Патриция, – негромко простонал Эллери, Нежно припадая к ее губам.
   Целоваться она совершенно не умела.
   Ну ничего, этому он ее быстро научит.
   И Эллери принялся ласкать кончиками пальцев лицо, уши, шею Патриции, ее грудь. Вскоре дыхание Патриции стало глубоким, и она принялась негромко стонать. Что и говорить, в своем деле Эллери был настоящим виртуозом.
   Он осторожно расстегнул верхнюю пуговку на ее ночной рубашке. Теперь Эллери чувствовал себя уверенно, словно капитан, ведущий свое судно в хорошо знакомую гавань. Он обнажил одну грудь Патриции, припал губами к ее соску, и…
   И в ту же секунду оказался на полу, сильно приложившись задним местом и ничего не понимая. Когда же ему наконец удалось перевести дыхание, он спросил:
   – Какого?..
   Патриция посмотрела на него, перегнувшись через край кровати.
   – Это было прекрасно. Но пока довольно.
   Довольно? Всего несколько поцелуев, и этого ей довольно? Должно быть, он совсем разучился обращаться с женщинами. Перед глазами Эллери оказался расстегнутый край ночной рубашки Патриции, в котором виднелась ее грудь. Щеки Патриции раскраснелись, отчего ее лицо стало еще прекраснее.
   Эллери склонил голову набок и принялся решать новую загадку – почему это вдруг Патриция из серенькой уточки превратилась в настоящую красавицу?
   «Да потому что я люблю ее», – прогремело в голове Эллери, и он задохнулся от этой мысли еще сильнее, чем от падения на пол.
   Он лег на спину, а Патриция сползла ближе к краю кровати и потрогала его за грудь.
   – Ты жив, Эллери?
   Он поймал ее пальцы и поцеловал.
   – Я чувствую себя хорошо, просто великолепно.
   – Не ударился, когда я скинула тебя с кровати?
   – Совсем напротив.
   – А головой ты не ударился? – насторожилась Патриция.
   – Смотря в каком смысле.
   Патриция освободила свои пальцы и скрылась в глубине кровати.
   Эллери зажмурил глаза и представил себя счастливым мужем.
   – Эллери.
   Он открыл глаза. Патриция вновь свесилась с кровати, уронив почти до пола свои растрепавшиеся темные локоны.
   – Да, моя дорогая?
   – Тебе нравится Селеста?
   Этот вопрос нужно было обойти как можно осторожнее.
   – Она очень красивая, милая, но мне нет до нее дела. Меня интересуешь только ты.
   – Это хорошо, потому что Трокмортон влюблен в Селесту.
   «Не сошла ли она, часом, с ума? – подумал Эллери. – Впрочем, нет, не похоже».
   Просто она рассмотрела то, что он и сам должен был бы увидеть, если бы только не стремился с таким упорством идти наперекор судьбе.
   Он улыбнулся Патриции. Именно эта женщина; как ни странно, оказалась судьбой Эллери – прекрасной судьбой.
   – Трокмортон влюблен в Селесту? Ну и черт с ним!
   – Не богохульствуй, – предупредила его Патриция и снова исчезла за краем кровати.
   Эллери почувствовал неудобство. Он сидел возле кровати Патриции, словно пес, с которым она недавно его сравнила.
   – Ты собираешься выйти за меня? – Спросил Эллери, карабкаясь назад на кровать.
   Ответа не последовало.
   – Ты нужна мне, Патриция. Я пропаду без тебя, без твоей красоты, мудрости и доброты.
   Она посмотрела на него сверху, сидя на матрасе, подогнув под себя одну ногу. Ночная рубашка задралась, открывая взору Эллери крепкую лодыжку. Затем Патриция приподняла ногу и уперлась босой ступней в грудь Эллери.
   – Мне не нужен мужчина, который может пропасть без меня. Я хочу видеть тебя таким, каким всегда себе представляла, – сильным, умным, честным. Поэтому вопрос ставится иначе – готовы ли вы, Эллери Трокмортон, стать человеком, за которого я согласилась бы выйти замуж?
   Подол ночной рубашки задрался почти до самого бедра. Еще немного, и глазам Эллери открылись бы райские врата. Он облизнул пересохшие губы и пробормотал:
   – Если ты…
   – Ты понял мой вопрос? – перебила его Патриция.
   – Отчасти, – сделал новую попытку Эллери. – Да, я могу быть сильным, умным и честным. Это все?
   Патриция кивнула головой.
   – Ты уверена? Ничего не станешь добавлять задним числом?
   Она отвела ногу.
   Он перехватил ее и вновь прижал к своей груди.
   – Без тебя моя жизнь потеряет смысл, – быстро сказал Эллери.
   Патриция сидела, глубоко задумавшись.
   – Если хочешь, я уеду из дома и докажу, что могу быть именно таким человеком, – сказал Эллери. – Но лучше, если бы мы уехали вместе.
   – В путешествие?
   На этот раз ему удалось прочитать мысли Патриции.
   – После медового месяца возьмем Кики и поедем по свету.
   – Хмм…
   – Что ты скажешь о Центральной Азии?
   – Очень заманчиво.
   – Я люблю тебя, – с отчаянием сказал он.
   – Полагаю, ты говорил это всем своим женщинам, – строго заметила Патриция.
   – Ну… да. Но теперь я люблю только тебя.
   – И чтобы больше не пить, – сказала Патриция.
   – Ни капли, – легкомысленно пообещал Эллери.
   – И никаких женщин, кроме меня.
   – Никаких. Ни одной. Клянусь.
   – Иначе у тебя не будет больше детей.
   «Как это понимать? Она не станет спать со мной, если у меня появится другая женщина? Или возьмет в руки острый нож и…»
   – Никогда в жизни даже не взгляну на другую женщину, кроме тебя, – поспешил заверить свою невесту Эллери.
   – Эллери, – осуждающе протянула Патриция.
   – Постараюсь не смотреть, – поправился он. Патриция глубоко вздохнула и торжественно произнесла:
   – Хорошо. Я выйду за тебя замуж. У Эллери перехватило дыхание.
   – Спасибо, – выдохнул он. – Это большая честь для меня.
   Он сказал это совершенно искренне, охотно вверяя свою судьбу в руки этой женщины, зная, что рядом с ней у него не возникнет никаких житейских проблем. Неизвестно, будет ли он при этом по-настоящему счастлив, но…
   Но он любит эту женщину!
   А сейчас…
   Эллери нежно погладил ногу Патриции – от лодыжки до колена – и сказал:
   – Ты не могла бы немного переменить позу?
   – Вот так? – Она убрала левую ногу с груди Эллери, но только затем, чтобы забросить ее ему на плечо, а правое колено выставила перед собой.
   Аи да Патриция! Эллери и предположить не мог, что она окажется такой… игривой!
   Теперь оставалось лишь уложить Патрицию на спину.
   – Чуть ближе, – прошептал Эллери. – Просто чуть…
   – Не можешь дотянуться? – спросила Патриция.
   – Д-да… – Его пальцы хватали воздух и ничего, кроме… воздуха.
   Патриция резко подобрала ноги и скрылась под одеялом.
   – Ничего другого не будет, – сказала она. – Во всяком случае, до брачной ночи.

Глава 27

   Из столовой доносился нестройный гул голосов. Никто не кричал, не ссорился, и Трокмортон подумал о том, что все идет по-прежнему и жизнь продолжается.
   Подойдя к двери, он остановился, чтобы успокоиться, но это ему, увы, не удалось. Любой разговор – между Эллери и лордом Лонгшо, или между Эллери и Патрицией, или между матерью и леди Лонгшо – не должен, казалось бы, касаться Трокмортона, но он догадывался, он знал, что так или иначе все они судачат именно о нем и о Селесте.
   Они, вне всякого сомнения, потрясены тем, что случилось между ним и этой невинной девушкой. Наверняка обсуждают каждый его новый шаг. Осуждают поведение Трокмортона, нарушившего все законы приличия. Трокмортон так и слышал лорда Лонгшо, который недовольным тоном осведомляется о том, все ли в этой семье такие сумасшедшие, как Гаррик.
   – Доброе утро, Эрни, – сказал Трокмортон слуге, стоявшему возле двери столовой.
   – Доброе утро, мистер Трокмортон, – ответил тот с плохо скрытым отвращением.
   Вот этого Трокмортон и опасался. Теперь ясно, что все слуги возненавидели его.
   – Но я же предлагал ей выйти замуж, – пробормотал он.
   Он вошел в столовую. Все они были здесь – лорд Лонгшо с мрачным, как на похоронах, лицом, леди Лонгшо, затянутая в корсет, мать, усердно играющая роль гостеприимной хозяйки, Эллери с налитыми кровью глазами и Патриция. Она сидела немного поодаль от остальных и улыбалась… О чем, интересно знать?
   При виде Трокмортона все дружно уставились на него и замолчали.
   Трокмортон решил нанести удар первым – он привык всегда брать быка за рога.
   – Я полагаю, – начал он в полной тишине, – что мы должны официально заявить о разрыве отношений между нашими семьями. Нужно будет дать объявление в «Тайме» о том, что помолвка между Эллери и леди Патрицией аннулируется. Это позволит нам избежать лишних слухов.
   Трокмортон оглядел ошеломленные лица собравшихся и важно уселся на свое законное место во главе стола, украшенного георгинами какого-то невероятного, ярко-желтого цвета.
   Завтрак ему подала сама повариха – обычный завтрак, состоявший из яичницы, бекона, булочек и кофе. Если бы Трокмортон не был так поглощен своими мыслями, присутствие Эстер в столовой должно было насторожить его, но он не придал этому никакого значения, поддел вилкой большой кусок яичницы и отправил его в рот.
   Губы Трокмортона свело так, что он едва сумел вытащить изо рта вилку.
   – Я добавила в яичницу немного квасцов, – сказала Эстер, держа руки под фартуком и словно борясь с желанием ударить Трокмортона по лицу. – Мне кажется, они придают ей… пикантность. А вы как считаете, мистер Трокмортон? Вам понравилось?
   Он посмотрел на Эстер выпученными глазами. Кислая яичница? Это просто омерзительно!
   – Что за вздор вы несете, Трокмортон, черт вас побери? – недовольно спросил лорд Лонгшо.
   Трокмортон замахал руками, поскорее схватил чашку с кофе и сделал большой глоток.
   Проклятье! Кофе был сладким, а ведь Трокмортон никогда не клал в него сахар!
   – И кофе я слегка подсластила, – с плохо скрываемым удовольствием сообщила Эстер. – Приятного аппетита, сэр.
   С этими словами она коротко поклонилась и вышла из столовой.
   Все понятно. После отъезда Селесты ему придется умирать от голода, пока не найдется замена Эстер, но ему всегда так нравилась ее стряпня!
   – Но я же предлагал ей выйти замуж, – пробормотал себе под нос Трокмортон и продолжил уже громче, обращаясь к лорду Лонгшо: – Несмотря на все уважение друг к другу, Эллери и Патриция не желают становиться мужем и женой.
   Эллери коротко хохотнул, взял руку Патриции и ответил, целуя ее пальцы:
   – Вовсе нет, мы желаем стать мужем и женой, и при этом как можно скорее.
   Нижняя челюсть Трокмортона отвисла от удивления. Когда все это успело произойти?
   – Не так ли, дорогая? – И Эллери нежно погладил руку Патриции.
   Патриция приняла этот жест как должное и ответила покровительственным тоном:
   – Это будет зависеть от целого ряда обстоятельств. Я хочу, чтобы нашу свадьбу почтила своим присутствием сама королева, а для того чтобы заручиться согласием ее величества, потребуется время, Эллери.
   – Ах, не заставляй меня томиться слишком долго! – театрально воскликнул Эллери и так же театрально завел глаза к небу.
   Патриция, в соответствии с правилами хорошего тона, скромно опустила глаза.
   – Но ты же клялся ждать меня хоть целую вечность. Клялся или нет?
   – Клялся, – проскулил Эллери. – Я буду ждать тебя хоть до конца своих дней.
   Трокмортон сидел неподвижно, словно глыба льда. Эта девчонка не только сумела взять Эллери на короткий поводок, не только умела обращаться с этим поводком, но, судя по всему, испытывала от этого настоящее наслаждение. Неужели всему этому она тоже научилась от Селесты?
   – Какие они сладкие, – умиленно произнесла леди Лонгшо, обращаясь к леди Филберте.
   – Сладкие, как кофе, – пробормотал сквозь зубы Трокмортон.
   – Просто уму непостижимо, – откликнулась леди Филберта, отвечая улыбкой на улыбку.
   Лорд Лонгшо наклонился вперед, широко растянул в улыбке губы и прокаркал:
   – А вы болтали о каких-то дурацких объявлениях в «Таймс». Красивую пару мы с вами состряпали, верно, Трокмортон?
   – А?.. Да. Состряпали… Красивую… – Трокмортон взял со своей тарелки булочку и внимательно ее осмотрел. На вид – булочка как булочка, с золотистой корочкой, но не таится ли и в ней какой-нибудь подвох? Он осторожно отломил краешек, понюхал и поспешно бросил булочку назад на тарелку.
   Чеснок!
   – Но, Эллери, а как же Селеста? – спросил Трокмортон.
   – Селеста? Кто такая эта Селеста? – взмахнула ручками леди Лонгшо.
   – Да ты знаешь ее, – сказал лорд Лонгшо, разглаживая усы согнутым указательным пальцем. – Эта та самая девчонка, которую Трокмортон…
   – Папа! – вмешалась Патриция. – Только не за столом!
   Леди Лонгшо прикрыла свой рот кружевным платочком.
   А Трокмортон понял, что сам невольно вывел разговор на предмет, которого никак не хотел касаться. Он отставил свою чашку и заменил ее на пустую.
   – Я не понимаю, какое отношение имеет эта Селеста к Эллери и Патриции, – решительно заявил К лорд Лонгшо.
   – Никакого, если не считать того, что она хотела разлучить меня и Эллери, – пояснила Патриция.
   – Но ее же поимел Трокмортон, – вскинул брови лорд Лонгшо.
   – Джордж! – цыкнула на него леди Лонгшо.
   – Прошу прощения, дорогая, но все же знают, что случилось.
   – Нет, не все, милорд, – сказал Трокмортон, наливая себе кофе в новую чашку и изо всех сил стараясь держать себя в руках, чтобы не наговорить чего-нибудь лишнего. – Вот вы, например, совершенно не понимаете того, что произошло на самом деле.
   – Ты прав, Трокмортон, – подал голос Эллери. – Лучше сразу во все посвятить лорда и леди Лонгшо. Если мы сами скажем им обо всем, нам самим станет легче. – И он объявил, откидываясь на спинку стула: – Селеста – дочь нашего садовника.
   – Дочь вашего садовника? – Густые брови лорда Лонгшо сошлись над переносицей в сплошную линию. – Какое отношение дочь какого-то садовника может иметь к помолвке моей дочери, черт побери?
   – Селеста очень хорошенькая, – ухмыльнулся Эллери, – молоденькая и только что вернулась из Парижа. Ради меня вернулась, понимаете?
   – Я подозревала это с самого начала, – наставительно сказала Патриция, обращаясь к своим родителям.
   Трокмортон принялся наливать сливки – он никогда не добавлял их в кофе, но сейчас ему нужно было хоть чем-то занять руки. Затем он взял в руку серебряную ложечку и принялся размешивать напиток, пока его кофе не стал светло-коричневым, похожим по цвету на оберточную бумагу. А уж как ему хотелось все это время швырнуть эту ложечку через стол прямо в лицо Эллери!
   Или Патриции… Да в лицо любому из них!
   – Трокмортон решил, что лучше позволить ей примкнуть к остальным гостям, – сказала леди Филберта и снисходительно улыбнулась, словно желая извиниться за поведение своего старшего сына. – Не нужно было давать ей столько свободы. Видите, чем все это закончилось?
   Трокмортон не понимал, как могут Эллери и леди Филберта говорить о Селесте в таком тоне. Он не понимал, как мог настолько обмануться в Патриции. Какие черти, однако, скрывались в этом тихом омуте!
   Он продолжал слушать всех их, и с каждой минутой сердце его все сильнее переполнялось гневом. Никто не имеет права говорить такие вещи о его Селесте!
   Он так стукнул ложечкой по фарфоровому блюдцу, что оно треснуло.
   – Селеста полностью скомпрометировала себя. Впрочем, чего еще можно было ожидать? – Эллери постучал себя по кончику носа и важно добавил: – Голос крови.
   Трокмортон почувствовал, что теряет контроль над собой. Он вскочил, сделал шаг в направлении Эллери и крикнул:
   – Что ты хочешь этим сказать?
   – Именно то, что сказал, – ответил Эллери и обернулся к лорду и леди Лонгшо: – Селеста – это всего лишь хорошенькая простолюдинка, которая вышла на охоту за мужем. Соблазнить меня ей не удалось и тогда она перекинулась на Гаррика. Захотела заполучить его, вернее, его деньги. А получила в итоге хороший урок для себя.
   Глаза Трокмортона начала застилать кровавая дымка, но Эллери, казалось, не замечал состояния брата.
   – Итак, дочь садовника получила урок, который она заслужила, – продолжал он, – и теперь отправится назад, в Париж, поджав свой хвост, и…
   Трокмортон резко выдернул из-под Эллери стул, заставив брата вскочить на ноги. В следующую секунду он ударил его кулаком в челюсть, и Эллери рыбкой полетел прямо на стол. Леди Лонгшо вскрикнула, на пол полетели тарелки, разбрызгивая во все стороны густую овсянку. Треснула расстеленная на столе скатерть. Опасно закачалась фарфоровая ваза, расплескивая из себя воду и роняя желтые лепестки георгинов.
   Где-то в подсознании шевельнулась мысль о том, что он устраивает сейчас безобразную сцену, но остановиться Трокмортон уже не мог. Этот ублюдок посмел клеветать на Селесту! И это в то время, когда Трокмортон собирался принять его в свое дело!..
   Где-то за спиной Трокмортона рассмеялась Патриция.
   Этот звук немного отрезвил Трокмортона. Он остановился, оперся на край стола и, повернув голову, посмотрел на Патрицию.