Страница:
Селеста и Гаррик нарушили самое первое, самое главное правило, необходимое в английском свете, – не сохранили свою связь в тайне. Не попадись они, и ничего бы не случилось.
Но они попались. Однако это не означает, что она обязана выслушивать пошлые намеки Стэнхоупа.
Селеста слегка поклонилась и сказала:
– Я должна идти к детям. Если позволите…
– Не беспокойтесь, – снова ухмыльнулся Стэнхоуп. – Куда вам спешить? Вы и так крепко зацепили Трокмортона.
– Перестаньте… пошляк! – сердито воскликнула Селеста, не двигаясь с места.
– Ладно, скажу иначе. Он очарован вами. Но считает вас глупой.
– Он так не считает, – вспыхнула Селеста.
– Курица безмозглая, – с наслаждением выговорил Стэнхоуп. – Если бы он уважал тебя, то не вел бы себя с тобой так, как в оранжерее.
Щеки Селесты запылали. Неужели Стэнхоупу известно, чем они с Гарриком занимались прошлой ночью? Да, ей не нужно было открывать занавески, но кто же мог подумать, что лорд и леди Фезерстон решат уехать в такую рань, в восемь часов утра?
Трокмортона тот случай огорчил, но он сказал Селесте, чтобы та ни о чем не волновалась. Обещал, что все уладит, как только вернется.
Стэнхоуп тем временем продолжал с издевкой:
– Трокмортон лазил тебе под юбку. Распалил, довел до полусмерти. Ничего, мужчины часто позволяет себе это со своими гувернантками, мисс Милфорд.
Краска отлила от лица Селесты. Стэнхоуп говорил сейчас не о последней ночи, а о той сцене, что разыгралась в оранжерее два дня тому назад, когда Гаррик Трокмортон доказывал, с какой легкостью он может манипулировать телом Селесты.
– Откуда… вам это известно?
– Слухами земля полнится, мисс Милфорд, – усмехнулся Стэнхоуп.
Желудок Селесты сжался в комок. Неужели Гаррик рассказал об этом Стэнхоупу? Нет, не может быть. Он знает о том, что за человек Стэнхоуп, и никогда не станет говорить ему о подобных вещах.
– Я вам не верю.
– Думай, что хочешь. – Стэнхоуп поднялся из-за стола и направился к Селесте. – Но я это знаю, более того, я с уверенность могу заявить, что в следующий раз между твоих ног окажется уже не рука Трокмортона, а кое-что еще.
Как она ненавидела Стэнхоупа! Какое право он имеет говорить с ней в таком тоне?!
– Если бы ты была аристократкой, он никогда не посмел бы вести себя столь оскорбительным образом, – продолжал Стэнхоуп. – Если бы ты была аристократкой, твой отец убил бы Трокмортона. Но твой отец – всего лишь садовник, и он ничего не посмеет сказать, иначе вылетит с работы.
– Я не желаю вас слушать, – сказала Селеста, поворачиваясь к двери.
Стэнхоуп грубо схватил ее за руку.
– Тебе не уйти от меня, моя маленькая… крестьянка, а ты недостойна слизывать пыль с моих сапог!
Селеста пыталась вырваться, но ей не удалось освободиться из цепких пальцев Стэнхоупа.
– Отпустите, – сказала она, – иначе я обо всем расскажу Гаррику.
– Гаррику? – Стэнхоуп еще сильнее вцепился в руку Селесты, словно бульдог в кусок мяса. – Ты называешь его Гарриком? Какая наглость! Кто ты такая? Дочь садовника. А он ведет свой род от самого Вильгельма Завоевателя.
Слова Стэнхоупа ударили ее, словно пощечина. До этой минуты она жила в уютном, придуманном ею самой мире. В мире, сотканном из ее детской влюбленности в Эллери, из шумной парижской жизни и спокойной уверенности Гаррика. Стэнхоуп сейчас обозначил ее настоящее место в реальном мире, то самое, о котором столько раз предупреждал ее отец. В Англии все решает твоя родословная, и в этом смысле человек здесь ничем не отличается от собаки – чистокровной или беспородной. Она опустила взгляд на руку Стэнхоупа.
– Отец мистера Трокмортона не был аристократом.
Стэнхоуп презрительно поморщился. С таким же презрением всегда будут смотреть и на Селесту, вздумай она пробраться в высшее общество.
– Но по материнской линии он аристократ голубых кровей, и этого достаточно. – Он слегка ослабил хватку, но руку не отпустил. – И, разумеется, у него и в мыслях нет жениться на тебе, курочка. Более того, он уже заказал для тебя билеты на обратный путь.
– Билеты? – не веря своим ушам, переспросила Селеста.
– До Парижа. – Он тонко улыбнулся, затем вернулся к столу Гаррика, выдвинул верхний ящик, достал из него красный конверт и вывалил его содержимое. – Сама полюбуйся.
Пальцы Селесты похолодели, а перед глазами поплыли разноцветные пятна. Она безжизненно присела на жесткий стул, поставленный для посетителей.
– Я не верю вам.
Стэнхоуп взял в руки бумаги и принялся перебирать их, комментируя при этом:
– Вот билет на поезд. До Лондона. Билет на пакетбот через Ла-Манш. Железнодорожный билет до Парижа. Нужно обладать связями Трокмортона, чтобы все это так быстро устроить. – Он поднял со стола ключ. – Дом в Париже. – Взял следующую бумагу и развернул, показывая ее Селесте. – Банковское распоряжение. По нему ты будешь получать тысячу фунтов в год.
В самый первый вечер Гаррик говорил с ней о выкупе. И именно о доме в Париже и тысяче фунтов в год. Теперь она убедилась в том, что он не отказался от своего предложения. Селеста задыхалась и ничего не видела сквозь красный туман, застилавший ей глаза.
– Для того чтобы избавиться от любовниц Эллери, Трокмортон платил им больше, – доносился до нее откуда-то издалека голос Стэнхоупа. – Смотри не продешеви. Эй, ты что, в обморок собираешься упасть? О боже, неужели ты и вправду хотела подцепить Эллери?
– Нет. Нет. Я об этом не думала. Все, конец ее мечтам.
– Но ведь не думаешь же ты заполучить Гарика?
Селеста покачнулась на стуле.
– Не можешь же ты любить его!
Он внимательно посмотрел на Селесту и покачал головой:
– Неужели любишь? Но пойми, деточка, для Трокмортона на первом месте всегда была и будет семья. А происхождение Трокмортона и без того вызывает немало пересудов в высшем свете, чтобы еще и тебя ввести в родословную.
Селесту затошнило. Ей хотелось высказать в глаза Стэнхоупу все, что она о нем думает. Но эти разоблачения могли бы повредить ее стране… и Гаррику.
Нет, она не опустится до этого.
Проглотив подкативший к горлу комок, она подняла голову и сказала:
– Я гувернантка, вы простой секретарь. Мы оба зарабатываем на жизнь своим трудом.
Укол Селесты попал в цель.
– Вам не стоит больше пачкать себя связью с этим грубым, бессердечным авантюристом, – сказал Стэнхоуп, плохо контролируя себя. – А сам я вскоре навсегда отряхну со своих сапог пыль Блайд-холла. Признаюсь честно, мне здесь было неплохо, но все хорошее рано или поздно кончается. – Он пошел было к двери, затем повернулся: – Пусть это послужит тебе хорошим уроком. Не попадайся впредь на эту удочку.
Селеста посмотрела вслед Стэнхоупу, а затем опустила голову на колени и замерла в позе отчаяния.
Но сильнее всего у Селесты болело ее разбитое сердце.
Она сильно стиснула зубы, чтобы они не стучали от нервной дрожи, охватившей ее тело. Снаружи доносился шум – это разъезжались по домам гости, – но Секста не разбирала ни слов, ни цоканья копыт, все звуки сливались для нее в неопределенный гул, похожий на шум морского прибоя. Глаза Селесты смотрели в одну точку, не замечая ничего вокруг.
И на что ей было смотреть? На Блайд-холл, дом, из которого ее когда-то безжалостно изгнали? Так, может быть, это и к лучшему, что она его не видела, иначе ей было бы слишком тяжело сдержаться, чтобы не схватить вон ту старинную фарфоровую китайскую вазу, не поднять ее над головой и не шарахнуть о пол, расколотив на тысячи мелких, бесполезных черепков.
– Селеста!
Она вздрогнула. Это был он, Гаррик. Она просидела в кабинете несколько часов, ожидая этой встречи, но все равно он застал ее врасплох, и ногти Селесты впились в. ее ладони, а губы пересохли. Нет, она не собиралась кричать, давать волю своему гневу. Ей просто нужно было поставить на место этого человека, вообразившего, будто он имеет право распоряжаться чужими судьбами, закрывшись от всех в собственной башне из слоновой кости. И при этом она любила его.
– Селеста, дорогая, нам нужно поговорить.
Она с трудом повернула шею, затекшую за долгие часы неподвижного ожидания. Гаррик – с растрепанными волосами, в жокейской курточке и сапогах для верховой езды – выглядел угрюмым, но это было его обычным состоянием, и Селесте оставалось лишь понять, что именно сделало его таким мрачным на этот раз. Хотя, если разобраться, Гаррику не с чего было огорчаться, ведь он добился всего, чего хотел, включая подстроенное им самим предательство Селесты. Он остановился возле Селесты и спросил:
– Ты… говорила со Стэнхоупом?
– Да.
– Отлично.
– Одно дело сделано, – сказала она.
Гаррик помолчал, присел на стул напротив Селесты и только после этого спросил, заглядывая ей в глаза:
– Ты… хорошо себя чувствуешь?
– Вполне.
Он наклонился вперед, оперся локтями о колени и сложил ладони, словно для молитвы.
– Утром мы не успели кое-что решить.
Губы Селесты двигались с трудом, но тем не менее она сумела произнести:
– Все и так решено.
– Нет. Нет, я о другом, хотя, конечно, постоянно думаю о прошедшей ночи и обо всем, что случилось, и… – Щеки Гаррика порозовели. Было понятно, о чем именно он вспоминает, думая о прошедшей ночи. Затем он перебросил ногу за ногу, возможно для того, чтобы прикрыть спереди свои брюки.
Селеста смотрела на Гаррика безучастно, надеясь в глубине души на то, что тот сейчас страдает.
– Весь день я думал о своей роли во всем этом деле. О моих обязанностях. – На лоб Гаррика упала прядь темных волос. Сейчас он казался совсем другим – отнюдь не холодным и бездушным, рассчитывающим каждый очередной ход с бесстрастием шахматиста. – И прежде всего я должен признать свою вину.
А ведь он красив, черт побери! Почему она не заметила это с самого начала? Как не увидела властного рта, густых бровей над серыми глазами, твердого подбородка? Она сравнила его с Эллери и предпочла старшего брата. Глупенькая, глупенькая Селеста! Насколько светел и легок был Эллери, настолько же мрачен и опасен Гаррик, мужчина, от которого лучше всего было держаться подальше. Селесте показалось, что она рассмотрела в Гаррике какой-то тайный свет и погналась за этим призрачным видением.
Что ж, теперь сиди и жди, когда тебя вышвырнут отсюда прочь.
– События прошедшей ночи требуют необходимых поправок, – сухим, официальным тоном сказал Гаррик.
Ну да. Билет до Парижа и ежегодное пособие.
– Ты лучше разбираешься в таких вещах, – ответила она вслух.
Его губы сжались в плоскую твердую линию.
– Я не соблазняю женщин, которых нанимаю на работу.
– Но случилось именно так.
– Я хотел сказать, что никогда не поступал до этого.
– Выходит, моя ошибка состоит в том, что я согласилась занять то место, которое ты мне предложил. – Она моргнула. После ночи, проведенной вместе, ей нужно быть осторожнее в словах и выбирать их более тщательно, чтобы они не прозвучали слишком двусмысленно. – Место гувернантки, – уточнила она. – Откажись я, и не было бы никаких проблем.
Гаррик поднял голову, внимательно посмотрел на Селесту и спокойно сказал:
– Очевидно, тебя взволновали некоторые мои привычки…
– Нет!
– Если так, то клянусь, что с этим будет покончено. Поэтому я верю…
– Ты не соблазнял меня. Я не настолько малодушна, чтобы отрицать свою собственную слабость и распущенность. – В тоне Селесты сквозило презрение к себе самой. – Я прекрасно помню, что сама хотела близости.
– Меня удивляет твой тон, – поднял бровь Гаррик. – Я кажусь тебе настолько мерзким?
– Нет.
– Некрасивым? Недостойным твоего внимания?
– Нет. Нет!
Он отклонился назад, поддернул отутюженную складку на брюках и самодовольно улыбнулся:
– Конечно, нет. Я вполне устраиваю тебя, так что можешь не пытаться скрыть свою радость.
Селеста покраснела. Ей был ненавистен этот разговор, да и самой себе она стала ненавистна. И, разумеется, ненавистен был Гаррик, улыбающийся, расчетливый Гаррик, с таким самодовольным видом развалившийся перед ней. Она ненавидела его и… любила. Любила потому, что… просто любила, сама не зная за что. Знала только, что ее любовь смешана с унижением и разочарованием, и это рождало смешанное чувство страдания и
– Я думал о твоем будущем, – сказал Гаррик.
– Наверняка ты все уже устроил, – холодно ответила она.
Билет до Парижа. Ежегодное жалованье.
Но Гаррик поразил ее.
Он опустился перед Селестой на колени и взял ее за руку.
Она пошевелила пальцами, пытаясь освободиться. Она только-только сумела успокоиться и не хотела, чтобы Гаррик вновь привел в смятение ее чувства.
«Зачем он встал на колени? – подумала она. – И что он собирается делать?»
Гаррик сильнее сжал пальцы Селесты в своей ладони, но не до боли, и торжественно, типичным тоном мистера Трокмортона заявил:
– Я знаю, что у тебя может сейчас появиться желание послать меня ко всем чертям. Конечно, я не Эллери. Я не такой стремительный и легкий, как он. Но, как ты сама говорила, не я соблазнил тебя.
– Встань.
Он не поднялся с колен и продолжил:
– Ты сама…
Селеста, яростно рванув руку, выдернула ее, не обращая внимания на боль, и прижала к своей груди. – Не напоминай мне об этом.
– Нет, я должен это сделать, потому что у нас есть только один-единственный способ все поправить.
Она начинала понимать, о чем говорит Гаррик, и подумала о том, что лучше бы он просто отослал ее в Париж.
– Ничего не нужно поправлять, никто не пострадал.
– Селеста, я старше и мудрее тебя. Доверься мне, и я все сделаю как надо.
Как гладко он говорит. С какой искренностью, заботой… Можно подумать, что Он поступает так из самых лучших побуждений. Наверняка на такой тон купилась бы любая женщина, но только не Селеста, которую Гаррик прямо с постели погнал доводить до Стэнхоупа содержание вчерашних писем. В ту минуту она чувствовала замешательство Гаррика. Еще бы, ведь не каждый пошлет на опасное дело девушку, с которой только что переспал, лишив ее при этом девственности.
Но он все равно сделал это, хотя сейчас пытается прикинуться, будто ничего не произошло.
– Стэнхоуп передал свое сообщение? – спросила она.
Гаррик резко отпрянул назад, словно получил мощный удар по челюсти.
– Что?
– Я спрашиваю, передал ли Стэнхоуп сообщение своему связному, а значит, сыграна ли моя роль до конца? – сказала Селеста, любуясь тем, как розовые щеки Трокмортона прямо на глазах становятся мертвенно-бледными.
– Как ты обо всем догадалась?
– Объясню. – И она начала перечислять, загибая пальцы. – Во-первых, я слышала русскую леди, которая очень хотела увидеться с вами, чтобы рассказать об англичанине, которого предали, схватили и о котором она ничего больше не слышала. И я спросила себя: «Почему?» Почему она хотела встретиться именно с тобой? Затем Стэнхоуп переврал содержание письма. Ты заподозрил его в измене и решил перепоручить переводы мне, но для этого я тоже должна была пройти проверку, ведь ты и меня подозревал. При этом я должна была передавать Стэнхоупу содержание писем, которые ты давал мне переводить. А вчерашние письма оказались настолько важными, что ты послал меня на задание, не дав даже просохнуть после того, как занимался со мной любовью. – Здесь она хотела улыбнуться, но губы ее не послушались. – Позволь доложить. Письма переведены, их содержание передано. Свой долг перед Англией можешь считать исполненным.
– Что ты имеешь в виду? – закричал Гаррик, вскакивая со стула.
– Я знаю, кто ты, Гаррик Трокмортон, – сказала Селеста, бесстрашно глядя на возвышающегося над ней мужчину. – Ты управляешь английской разведкой.
Он немного помолчал, а затем поправил ее:
– Не всей. Я специализируюсь по Индии и прилегающим к ней странам.
– Большая Игра, – кивнула Селеста. Она знала, как называется на языке посвященных великое противостояние между Англией и Россией в Центральной Азии.
Гаррик прошел мимо Селесты, затем обернулся.
Селеста знала, что он сейчас видит перед собой симпатичную блондиночку, которая выглядит настолько глупенькой, что начинаешь сомневаться в том, способна ли она самостоятельно застегнуть пуговицы на платье. Да, именно такой ее и видит большинство мужчин. Хорошенькое личико – и полная беспомощность. Такой девушкой можно любоваться, как картинкой с обложки модного журнала, но она могла и раздражать.
Сама она сейчас тоже была раздражена, и сильно.
– Ты сама обо всем догадалась? – спросил он.
– Да, своим собственным хилым женским умишком, – сердито усмехнулась она.
– Я никогда так о тебе не думал, а сейчас вижу, что ты оказалась еще умнее, чем я предполагал. – Гаррик склонился над Селестой, оперся руками о спинку стула у нее за плечами и приблизил к ее лицу свое суровое лицо. – Ты обязана сказать мне всю правду. Как ты догадалась?
– Я же работала у русского посла. Эти русские просто живут и дышат шпионажем и контрразведкой. Как же я могла не заметить, что здесь, в Англии, происходит то же самое, что и в русском посольстве? – Селеста знала о Большой Игре больше иного шпиона и понимала, что Гаррик теперь будет ее саму подозревать в шпионаже. – Что, я слишком много знаю, и теперь ты отправишь меня в тюрьму… или на виселицу?
– Ты делилась с кем-нибудь? – схватил ее за плечи Гаррик. – Говорила о чем-нибудь Стэнхоупу?
– Что бы ни происходило между мной и тобой, какие бы огорчения ни доставлял мне наш роман, я никогда не поставлю свои личные интересы выше интересов своей страны. – И попросила, резко сменив тон на обыденный: – Ты не мог бы убрать свои руки?
Он убрал руки. Селесте стало жаль, что он это сделал.
Трокмортон постоял, задумчиво гладя себя по подбородку, размышляя о том, насколько сильна неприязнь Селесты к нему и что нужно сделать для того, чтобы исправить положение.
Селесте казалось, что она видит, как крутятся, жужжат колесики в голове Трокмортона, сцепляясь друг с другом.
Интересно было бы заглянуть ему в голову, интересно было бы взглянуть на мир его глазами.
Наконец Гаррик сказал отсутствующим тоном:
– Срок службы координатора разведывательной службы короток, ведь рано или поздно такого человека непременно раскроют. Очевидно, раскрыта теперь и моя тайна. Учитывая предательство Стэнхоупа, приходится признать, что моя семья оказалась в опасности. Руководство службой должно перейти к кому-нибудь другому. Пусть лондонская штаб-квартира назначит нового координатора по Центральной Азии. Знать его имя я не должен.
Сначала Селеста собиралась цинично поинтересоваться, не говорит ли он все это потому, что по-прежнему подозревает ее саму в шпионаже, но передумала и сказала иначе:
– Если это пойдет на пользу детям, я буду только рада.
– А я нет. Скажи, если ты знала о том, чем я занимаюсь, но все же пришла ко мне прошлой ночью, то… почему ты выглядишь такой расстроенной? Я хочу жениться на тебе!
Похоже, он рассчитывал на то, что Селеста с ума сойдет от счастья… будет проводить с ним ночи, будить по утрам, разговаривать днем… что она с восторгом будет нянчить детей, которых родит от него.
Рассердившись на себя за секундную слабость, Селеста отбросила нахлынувшие на нее соблазнительные видения и резко ответила:
– Нет! – Затем осторожно встала на затекшие ноги. – Я отказываю вам, Гаррик Трокмортон, потому что вы – лжец!
– По долгу службы мне часто приходится лгать, – охотно согласился он, – но не было случая, чтобы я солгал тебе.
Голова вновь закружилась, и Селесте пришлось опереться о спинку стула, чтобы не упасть.
– Ты самый низкий, самый подлый лжец. Теперь я понимаю, зачем ты лгал мне о Стэнхоупе. Ты говоришь, что строил заговоры только против врагов. Но и против меня ты тоже плел интригу.
– Это слишком сильно сказано, – своим обычным холодным и ровным тоном ответил Трокмортон. – У тебя есть тому доказательства?
– Билеты до Парижа. Ежегодное пособие, – глядя ему в глаза, ответила Селеста.
На секунду он нахмурил брови. Затем его лицо стало совершенно бесстрастным. Трокмортон опять превратился в думающую машину.
А выходить замуж за машину Селеста не желала.
– Я – дочь садовника, – сказала она. – Гувернантка. Когда я начала мешать твоим планам относительно женитьбы Эллери, ты отослал меня в школу леди Бакнелл. Ты не должен был разрешать мне возвращаться обратно. Это было бы честнее, чем соблазнять меня.
Трокмортон ответил ей спокойно и рассудительно:
– В таком случае я потерял бы старшего садовника. А Эллери был бы безутешен.
– А о том, что у меня тоже есть сердце, ты не подумал? Ах, я и забыла, в самом деле, чего стоит судьба какой-то девчонки, если речь идет о таких важных вещах, как сад Трокмортонов или доброе самочувствие младшего брата!
Руки и ноги Селесты покалывало, как иголочками, – это кровь возвращалась в застоявшиеся, затекшие конечности. Болело и сердце Селесты, и она боялась смотреть на Гаррика или продолжать разговор с ним.
– Я вел себя не совсем правильно, согласен, – сказал Трокмортон. – Но это была не ложь… Не совсем ложь. И я предлагаю компенсацию за это.
– Не нужно, – ответила Селеста, разминая пальцы. – Ты уже предлагал мне… выйти за тебя замуж.
– Что я еще могу тебе предложить?
– Хм-м-м. – Она подошла к столу Гаррика, открыла верхний ящик и вытащила из него красный пакет. Посмотрела на него, прикидывая стоимость того, что лежало внутри. Ничего, когда у нее будет новая работа, она вернет Трокмортону его проклятые деньги, все, до последнего гроша.
– Желаю тебе сорваться с самой высокой крыши своего проклятого дворца и разбиться в лепешку. Правда, Может быть, тебе повезет, и ты упадешь на свое сердце, Гаррик. В таком случае ты поднимешься на ноги целым и невредимым.
Глава 25
Но они попались. Однако это не означает, что она обязана выслушивать пошлые намеки Стэнхоупа.
Селеста слегка поклонилась и сказала:
– Я должна идти к детям. Если позволите…
– Не беспокойтесь, – снова ухмыльнулся Стэнхоуп. – Куда вам спешить? Вы и так крепко зацепили Трокмортона.
– Перестаньте… пошляк! – сердито воскликнула Селеста, не двигаясь с места.
– Ладно, скажу иначе. Он очарован вами. Но считает вас глупой.
– Он так не считает, – вспыхнула Селеста.
– Курица безмозглая, – с наслаждением выговорил Стэнхоуп. – Если бы он уважал тебя, то не вел бы себя с тобой так, как в оранжерее.
Щеки Селесты запылали. Неужели Стэнхоупу известно, чем они с Гарриком занимались прошлой ночью? Да, ей не нужно было открывать занавески, но кто же мог подумать, что лорд и леди Фезерстон решат уехать в такую рань, в восемь часов утра?
Трокмортона тот случай огорчил, но он сказал Селесте, чтобы та ни о чем не волновалась. Обещал, что все уладит, как только вернется.
Стэнхоуп тем временем продолжал с издевкой:
– Трокмортон лазил тебе под юбку. Распалил, довел до полусмерти. Ничего, мужчины часто позволяет себе это со своими гувернантками, мисс Милфорд.
Краска отлила от лица Селесты. Стэнхоуп говорил сейчас не о последней ночи, а о той сцене, что разыгралась в оранжерее два дня тому назад, когда Гаррик Трокмортон доказывал, с какой легкостью он может манипулировать телом Селесты.
– Откуда… вам это известно?
– Слухами земля полнится, мисс Милфорд, – усмехнулся Стэнхоуп.
Желудок Селесты сжался в комок. Неужели Гаррик рассказал об этом Стэнхоупу? Нет, не может быть. Он знает о том, что за человек Стэнхоуп, и никогда не станет говорить ему о подобных вещах.
– Я вам не верю.
– Думай, что хочешь. – Стэнхоуп поднялся из-за стола и направился к Селесте. – Но я это знаю, более того, я с уверенность могу заявить, что в следующий раз между твоих ног окажется уже не рука Трокмортона, а кое-что еще.
Как она ненавидела Стэнхоупа! Какое право он имеет говорить с ней в таком тоне?!
– Если бы ты была аристократкой, он никогда не посмел бы вести себя столь оскорбительным образом, – продолжал Стэнхоуп. – Если бы ты была аристократкой, твой отец убил бы Трокмортона. Но твой отец – всего лишь садовник, и он ничего не посмеет сказать, иначе вылетит с работы.
– Я не желаю вас слушать, – сказала Селеста, поворачиваясь к двери.
Стэнхоуп грубо схватил ее за руку.
– Тебе не уйти от меня, моя маленькая… крестьянка, а ты недостойна слизывать пыль с моих сапог!
Селеста пыталась вырваться, но ей не удалось освободиться из цепких пальцев Стэнхоупа.
– Отпустите, – сказала она, – иначе я обо всем расскажу Гаррику.
– Гаррику? – Стэнхоуп еще сильнее вцепился в руку Селесты, словно бульдог в кусок мяса. – Ты называешь его Гарриком? Какая наглость! Кто ты такая? Дочь садовника. А он ведет свой род от самого Вильгельма Завоевателя.
Слова Стэнхоупа ударили ее, словно пощечина. До этой минуты она жила в уютном, придуманном ею самой мире. В мире, сотканном из ее детской влюбленности в Эллери, из шумной парижской жизни и спокойной уверенности Гаррика. Стэнхоуп сейчас обозначил ее настоящее место в реальном мире, то самое, о котором столько раз предупреждал ее отец. В Англии все решает твоя родословная, и в этом смысле человек здесь ничем не отличается от собаки – чистокровной или беспородной. Она опустила взгляд на руку Стэнхоупа.
– Отец мистера Трокмортона не был аристократом.
Стэнхоуп презрительно поморщился. С таким же презрением всегда будут смотреть и на Селесту, вздумай она пробраться в высшее общество.
– Но по материнской линии он аристократ голубых кровей, и этого достаточно. – Он слегка ослабил хватку, но руку не отпустил. – И, разумеется, у него и в мыслях нет жениться на тебе, курочка. Более того, он уже заказал для тебя билеты на обратный путь.
– Билеты? – не веря своим ушам, переспросила Селеста.
– До Парижа. – Он тонко улыбнулся, затем вернулся к столу Гаррика, выдвинул верхний ящик, достал из него красный конверт и вывалил его содержимое. – Сама полюбуйся.
Пальцы Селесты похолодели, а перед глазами поплыли разноцветные пятна. Она безжизненно присела на жесткий стул, поставленный для посетителей.
– Я не верю вам.
Стэнхоуп взял в руки бумаги и принялся перебирать их, комментируя при этом:
– Вот билет на поезд. До Лондона. Билет на пакетбот через Ла-Манш. Железнодорожный билет до Парижа. Нужно обладать связями Трокмортона, чтобы все это так быстро устроить. – Он поднял со стола ключ. – Дом в Париже. – Взял следующую бумагу и развернул, показывая ее Селесте. – Банковское распоряжение. По нему ты будешь получать тысячу фунтов в год.
В самый первый вечер Гаррик говорил с ней о выкупе. И именно о доме в Париже и тысяче фунтов в год. Теперь она убедилась в том, что он не отказался от своего предложения. Селеста задыхалась и ничего не видела сквозь красный туман, застилавший ей глаза.
– Для того чтобы избавиться от любовниц Эллери, Трокмортон платил им больше, – доносился до нее откуда-то издалека голос Стэнхоупа. – Смотри не продешеви. Эй, ты что, в обморок собираешься упасть? О боже, неужели ты и вправду хотела подцепить Эллери?
– Нет. Нет. Я об этом не думала. Все, конец ее мечтам.
– Но ведь не думаешь же ты заполучить Гарика?
Селеста покачнулась на стуле.
– Не можешь же ты любить его!
Он внимательно посмотрел на Селесту и покачал головой:
– Неужели любишь? Но пойми, деточка, для Трокмортона на первом месте всегда была и будет семья. А происхождение Трокмортона и без того вызывает немало пересудов в высшем свете, чтобы еще и тебя ввести в родословную.
Селесту затошнило. Ей хотелось высказать в глаза Стэнхоупу все, что она о нем думает. Но эти разоблачения могли бы повредить ее стране… и Гаррику.
Нет, она не опустится до этого.
Проглотив подкативший к горлу комок, она подняла голову и сказала:
– Я гувернантка, вы простой секретарь. Мы оба зарабатываем на жизнь своим трудом.
Укол Селесты попал в цель.
– Вам не стоит больше пачкать себя связью с этим грубым, бессердечным авантюристом, – сказал Стэнхоуп, плохо контролируя себя. – А сам я вскоре навсегда отряхну со своих сапог пыль Блайд-холла. Признаюсь честно, мне здесь было неплохо, но все хорошее рано или поздно кончается. – Он пошел было к двери, затем повернулся: – Пусть это послужит тебе хорошим уроком. Не попадайся впредь на эту удочку.
Селеста посмотрела вслед Стэнхоупу, а затем опустила голову на колени и замерла в позе отчаяния.
* * *
Селеста сидела, сжав колени и положив на них руки. Сидела, не касаясь спинки стула, и эта поза была такой же неудобной, как и сам стул, поставленный Трокмортоном для посетителей. Селесту мучила саднящая боль между бедер и в сосках, которые стали необыкновенно чуткими, словно в них обнажились нервы.Но сильнее всего у Селесты болело ее разбитое сердце.
Она сильно стиснула зубы, чтобы они не стучали от нервной дрожи, охватившей ее тело. Снаружи доносился шум – это разъезжались по домам гости, – но Секста не разбирала ни слов, ни цоканья копыт, все звуки сливались для нее в неопределенный гул, похожий на шум морского прибоя. Глаза Селесты смотрели в одну точку, не замечая ничего вокруг.
И на что ей было смотреть? На Блайд-холл, дом, из которого ее когда-то безжалостно изгнали? Так, может быть, это и к лучшему, что она его не видела, иначе ей было бы слишком тяжело сдержаться, чтобы не схватить вон ту старинную фарфоровую китайскую вазу, не поднять ее над головой и не шарахнуть о пол, расколотив на тысячи мелких, бесполезных черепков.
– Селеста!
Она вздрогнула. Это был он, Гаррик. Она просидела в кабинете несколько часов, ожидая этой встречи, но все равно он застал ее врасплох, и ногти Селесты впились в. ее ладони, а губы пересохли. Нет, она не собиралась кричать, давать волю своему гневу. Ей просто нужно было поставить на место этого человека, вообразившего, будто он имеет право распоряжаться чужими судьбами, закрывшись от всех в собственной башне из слоновой кости. И при этом она любила его.
– Селеста, дорогая, нам нужно поговорить.
Она с трудом повернула шею, затекшую за долгие часы неподвижного ожидания. Гаррик – с растрепанными волосами, в жокейской курточке и сапогах для верховой езды – выглядел угрюмым, но это было его обычным состоянием, и Селесте оставалось лишь понять, что именно сделало его таким мрачным на этот раз. Хотя, если разобраться, Гаррику не с чего было огорчаться, ведь он добился всего, чего хотел, включая подстроенное им самим предательство Селесты. Он остановился возле Селесты и спросил:
– Ты… говорила со Стэнхоупом?
– Да.
– Отлично.
– Одно дело сделано, – сказала она.
Гаррик помолчал, присел на стул напротив Селесты и только после этого спросил, заглядывая ей в глаза:
– Ты… хорошо себя чувствуешь?
– Вполне.
Он наклонился вперед, оперся локтями о колени и сложил ладони, словно для молитвы.
– Утром мы не успели кое-что решить.
Губы Селесты двигались с трудом, но тем не менее она сумела произнести:
– Все и так решено.
– Нет. Нет, я о другом, хотя, конечно, постоянно думаю о прошедшей ночи и обо всем, что случилось, и… – Щеки Гаррика порозовели. Было понятно, о чем именно он вспоминает, думая о прошедшей ночи. Затем он перебросил ногу за ногу, возможно для того, чтобы прикрыть спереди свои брюки.
Селеста смотрела на Гаррика безучастно, надеясь в глубине души на то, что тот сейчас страдает.
– Весь день я думал о своей роли во всем этом деле. О моих обязанностях. – На лоб Гаррика упала прядь темных волос. Сейчас он казался совсем другим – отнюдь не холодным и бездушным, рассчитывающим каждый очередной ход с бесстрастием шахматиста. – И прежде всего я должен признать свою вину.
А ведь он красив, черт побери! Почему она не заметила это с самого начала? Как не увидела властного рта, густых бровей над серыми глазами, твердого подбородка? Она сравнила его с Эллери и предпочла старшего брата. Глупенькая, глупенькая Селеста! Насколько светел и легок был Эллери, настолько же мрачен и опасен Гаррик, мужчина, от которого лучше всего было держаться подальше. Селесте показалось, что она рассмотрела в Гаррике какой-то тайный свет и погналась за этим призрачным видением.
Что ж, теперь сиди и жди, когда тебя вышвырнут отсюда прочь.
– События прошедшей ночи требуют необходимых поправок, – сухим, официальным тоном сказал Гаррик.
Ну да. Билет до Парижа и ежегодное пособие.
– Ты лучше разбираешься в таких вещах, – ответила она вслух.
Его губы сжались в плоскую твердую линию.
– Я не соблазняю женщин, которых нанимаю на работу.
– Но случилось именно так.
– Я хотел сказать, что никогда не поступал до этого.
– Выходит, моя ошибка состоит в том, что я согласилась занять то место, которое ты мне предложил. – Она моргнула. После ночи, проведенной вместе, ей нужно быть осторожнее в словах и выбирать их более тщательно, чтобы они не прозвучали слишком двусмысленно. – Место гувернантки, – уточнила она. – Откажись я, и не было бы никаких проблем.
Гаррик поднял голову, внимательно посмотрел на Селесту и спокойно сказал:
– Очевидно, тебя взволновали некоторые мои привычки…
– Нет!
– Если так, то клянусь, что с этим будет покончено. Поэтому я верю…
– Ты не соблазнял меня. Я не настолько малодушна, чтобы отрицать свою собственную слабость и распущенность. – В тоне Селесты сквозило презрение к себе самой. – Я прекрасно помню, что сама хотела близости.
– Меня удивляет твой тон, – поднял бровь Гаррик. – Я кажусь тебе настолько мерзким?
– Нет.
– Некрасивым? Недостойным твоего внимания?
– Нет. Нет!
Он отклонился назад, поддернул отутюженную складку на брюках и самодовольно улыбнулся:
– Конечно, нет. Я вполне устраиваю тебя, так что можешь не пытаться скрыть свою радость.
Селеста покраснела. Ей был ненавистен этот разговор, да и самой себе она стала ненавистна. И, разумеется, ненавистен был Гаррик, улыбающийся, расчетливый Гаррик, с таким самодовольным видом развалившийся перед ней. Она ненавидела его и… любила. Любила потому, что… просто любила, сама не зная за что. Знала только, что ее любовь смешана с унижением и разочарованием, и это рождало смешанное чувство страдания и
– Я думал о твоем будущем, – сказал Гаррик.
– Наверняка ты все уже устроил, – холодно ответила она.
Билет до Парижа. Ежегодное жалованье.
Но Гаррик поразил ее.
Он опустился перед Селестой на колени и взял ее за руку.
Она пошевелила пальцами, пытаясь освободиться. Она только-только сумела успокоиться и не хотела, чтобы Гаррик вновь привел в смятение ее чувства.
«Зачем он встал на колени? – подумала она. – И что он собирается делать?»
Гаррик сильнее сжал пальцы Селесты в своей ладони, но не до боли, и торжественно, типичным тоном мистера Трокмортона заявил:
– Я знаю, что у тебя может сейчас появиться желание послать меня ко всем чертям. Конечно, я не Эллери. Я не такой стремительный и легкий, как он. Но, как ты сама говорила, не я соблазнил тебя.
– Встань.
Он не поднялся с колен и продолжил:
– Ты сама…
Селеста, яростно рванув руку, выдернула ее, не обращая внимания на боль, и прижала к своей груди. – Не напоминай мне об этом.
– Нет, я должен это сделать, потому что у нас есть только один-единственный способ все поправить.
Она начинала понимать, о чем говорит Гаррик, и подумала о том, что лучше бы он просто отослал ее в Париж.
– Ничего не нужно поправлять, никто не пострадал.
– Селеста, я старше и мудрее тебя. Доверься мне, и я все сделаю как надо.
Как гладко он говорит. С какой искренностью, заботой… Можно подумать, что Он поступает так из самых лучших побуждений. Наверняка на такой тон купилась бы любая женщина, но только не Селеста, которую Гаррик прямо с постели погнал доводить до Стэнхоупа содержание вчерашних писем. В ту минуту она чувствовала замешательство Гаррика. Еще бы, ведь не каждый пошлет на опасное дело девушку, с которой только что переспал, лишив ее при этом девственности.
Но он все равно сделал это, хотя сейчас пытается прикинуться, будто ничего не произошло.
– Стэнхоуп передал свое сообщение? – спросила она.
Гаррик резко отпрянул назад, словно получил мощный удар по челюсти.
– Что?
– Я спрашиваю, передал ли Стэнхоуп сообщение своему связному, а значит, сыграна ли моя роль до конца? – сказала Селеста, любуясь тем, как розовые щеки Трокмортона прямо на глазах становятся мертвенно-бледными.
– Как ты обо всем догадалась?
– Объясню. – И она начала перечислять, загибая пальцы. – Во-первых, я слышала русскую леди, которая очень хотела увидеться с вами, чтобы рассказать об англичанине, которого предали, схватили и о котором она ничего больше не слышала. И я спросила себя: «Почему?» Почему она хотела встретиться именно с тобой? Затем Стэнхоуп переврал содержание письма. Ты заподозрил его в измене и решил перепоручить переводы мне, но для этого я тоже должна была пройти проверку, ведь ты и меня подозревал. При этом я должна была передавать Стэнхоупу содержание писем, которые ты давал мне переводить. А вчерашние письма оказались настолько важными, что ты послал меня на задание, не дав даже просохнуть после того, как занимался со мной любовью. – Здесь она хотела улыбнуться, но губы ее не послушались. – Позволь доложить. Письма переведены, их содержание передано. Свой долг перед Англией можешь считать исполненным.
– Что ты имеешь в виду? – закричал Гаррик, вскакивая со стула.
– Я знаю, кто ты, Гаррик Трокмортон, – сказала Селеста, бесстрашно глядя на возвышающегося над ней мужчину. – Ты управляешь английской разведкой.
Он немного помолчал, а затем поправил ее:
– Не всей. Я специализируюсь по Индии и прилегающим к ней странам.
– Большая Игра, – кивнула Селеста. Она знала, как называется на языке посвященных великое противостояние между Англией и Россией в Центральной Азии.
Гаррик прошел мимо Селесты, затем обернулся.
Селеста знала, что он сейчас видит перед собой симпатичную блондиночку, которая выглядит настолько глупенькой, что начинаешь сомневаться в том, способна ли она самостоятельно застегнуть пуговицы на платье. Да, именно такой ее и видит большинство мужчин. Хорошенькое личико – и полная беспомощность. Такой девушкой можно любоваться, как картинкой с обложки модного журнала, но она могла и раздражать.
Сама она сейчас тоже была раздражена, и сильно.
– Ты сама обо всем догадалась? – спросил он.
– Да, своим собственным хилым женским умишком, – сердито усмехнулась она.
– Я никогда так о тебе не думал, а сейчас вижу, что ты оказалась еще умнее, чем я предполагал. – Гаррик склонился над Селестой, оперся руками о спинку стула у нее за плечами и приблизил к ее лицу свое суровое лицо. – Ты обязана сказать мне всю правду. Как ты догадалась?
– Я же работала у русского посла. Эти русские просто живут и дышат шпионажем и контрразведкой. Как же я могла не заметить, что здесь, в Англии, происходит то же самое, что и в русском посольстве? – Селеста знала о Большой Игре больше иного шпиона и понимала, что Гаррик теперь будет ее саму подозревать в шпионаже. – Что, я слишком много знаю, и теперь ты отправишь меня в тюрьму… или на виселицу?
– Ты делилась с кем-нибудь? – схватил ее за плечи Гаррик. – Говорила о чем-нибудь Стэнхоупу?
– Что бы ни происходило между мной и тобой, какие бы огорчения ни доставлял мне наш роман, я никогда не поставлю свои личные интересы выше интересов своей страны. – И попросила, резко сменив тон на обыденный: – Ты не мог бы убрать свои руки?
Он убрал руки. Селесте стало жаль, что он это сделал.
Трокмортон постоял, задумчиво гладя себя по подбородку, размышляя о том, насколько сильна неприязнь Селесты к нему и что нужно сделать для того, чтобы исправить положение.
Селесте казалось, что она видит, как крутятся, жужжат колесики в голове Трокмортона, сцепляясь друг с другом.
Интересно было бы заглянуть ему в голову, интересно было бы взглянуть на мир его глазами.
Наконец Гаррик сказал отсутствующим тоном:
– Срок службы координатора разведывательной службы короток, ведь рано или поздно такого человека непременно раскроют. Очевидно, раскрыта теперь и моя тайна. Учитывая предательство Стэнхоупа, приходится признать, что моя семья оказалась в опасности. Руководство службой должно перейти к кому-нибудь другому. Пусть лондонская штаб-квартира назначит нового координатора по Центральной Азии. Знать его имя я не должен.
Сначала Селеста собиралась цинично поинтересоваться, не говорит ли он все это потому, что по-прежнему подозревает ее саму в шпионаже, но передумала и сказала иначе:
– Если это пойдет на пользу детям, я буду только рада.
– А я нет. Скажи, если ты знала о том, чем я занимаюсь, но все же пришла ко мне прошлой ночью, то… почему ты выглядишь такой расстроенной? Я хочу жениться на тебе!
Похоже, он рассчитывал на то, что Селеста с ума сойдет от счастья… будет проводить с ним ночи, будить по утрам, разговаривать днем… что она с восторгом будет нянчить детей, которых родит от него.
Рассердившись на себя за секундную слабость, Селеста отбросила нахлынувшие на нее соблазнительные видения и резко ответила:
– Нет! – Затем осторожно встала на затекшие ноги. – Я отказываю вам, Гаррик Трокмортон, потому что вы – лжец!
– По долгу службы мне часто приходится лгать, – охотно согласился он, – но не было случая, чтобы я солгал тебе.
Голова вновь закружилась, и Селесте пришлось опереться о спинку стула, чтобы не упасть.
– Ты самый низкий, самый подлый лжец. Теперь я понимаю, зачем ты лгал мне о Стэнхоупе. Ты говоришь, что строил заговоры только против врагов. Но и против меня ты тоже плел интригу.
– Это слишком сильно сказано, – своим обычным холодным и ровным тоном ответил Трокмортон. – У тебя есть тому доказательства?
– Билеты до Парижа. Ежегодное пособие, – глядя ему в глаза, ответила Селеста.
На секунду он нахмурил брови. Затем его лицо стало совершенно бесстрастным. Трокмортон опять превратился в думающую машину.
А выходить замуж за машину Селеста не желала.
– Я – дочь садовника, – сказала она. – Гувернантка. Когда я начала мешать твоим планам относительно женитьбы Эллери, ты отослал меня в школу леди Бакнелл. Ты не должен был разрешать мне возвращаться обратно. Это было бы честнее, чем соблазнять меня.
Трокмортон ответил ей спокойно и рассудительно:
– В таком случае я потерял бы старшего садовника. А Эллери был бы безутешен.
– А о том, что у меня тоже есть сердце, ты не подумал? Ах, я и забыла, в самом деле, чего стоит судьба какой-то девчонки, если речь идет о таких важных вещах, как сад Трокмортонов или доброе самочувствие младшего брата!
Руки и ноги Селесты покалывало, как иголочками, – это кровь возвращалась в застоявшиеся, затекшие конечности. Болело и сердце Селесты, и она боялась смотреть на Гаррика или продолжать разговор с ним.
– Я вел себя не совсем правильно, согласен, – сказал Трокмортон. – Но это была не ложь… Не совсем ложь. И я предлагаю компенсацию за это.
– Не нужно, – ответила Селеста, разминая пальцы. – Ты уже предлагал мне… выйти за тебя замуж.
– Что я еще могу тебе предложить?
– Хм-м-м. – Она подошла к столу Гаррика, открыла верхний ящик и вытащила из него красный пакет. Посмотрела на него, прикидывая стоимость того, что лежало внутри. Ничего, когда у нее будет новая работа, она вернет Трокмортону его проклятые деньги, все, до последнего гроша.
– Желаю тебе сорваться с самой высокой крыши своего проклятого дворца и разбиться в лепешку. Правда, Может быть, тебе повезет, и ты упадешь на свое сердце, Гаррик. В таком случае ты поднимешься на ноги целым и невредимым.
Глава 25
– Но ты должна выйти за меня замуж. Мне еще никогда, ни с одной женщиной не было так хорошо, как с тобой. – И, не успев договорить, Трокмортон готов был уже убить себя за эти слова.
Селеста неподвижно стояла возле стула, держась за то спинку побелевшими от напряжения пальцами. Плечи гордо расправлены. Лицо бледное, напряженное. На губах – ее прелестных чувственных губах – застыла кривая усмешка.
– Этого, конечно, более чем достаточно для того, чтобы сделать меня счастливой.
Он редко так ошибался, но на этот раз вляпался по самые уши.
– Ты будешь счастлива, – сказал он. – Я позабочусь об этом.
– Сегодня утром ты едва не убил меня. – Селеста повернулась и медленно направилась к двери, но доги плохо ее слушались. – Боюсь, что с меня хватит и твоей доброты, и твоего счастья, – сказала Селеста.
Все развивалось так неожиданно, что даже сам Гаррик Стенли Брекенридж Трокмортон не знал – быть может, впервые в жизни, – как ему вести себя дальше. Задержать Селесту силой, усадить ее в кресло и разложить по полочкам все преимущества, которые сулит ей брак? Дать ей уйти и подождать, пока она сама пожалеет о своем отказе и вернется к нему уже по своей воле? Подхватить ее на руки и целовать, пока не растает весь лед, сковавший ее чувства? Увы, Гаррик понимал, что каждый из вариантов имеет свои изъяны, и потому не мог остановиться ни на одном из них. Нет, все это не то. Нужно искать какой-то другой, более подходящий способ вернуть ситуацию под свой контроль.
Наконец в его голове молнией сверкнула неплохая, как показалось Гаррику, мысль.
– Ты должна выйти за меня, – воскликнул он, – потому что нас видели вместе!
Она окинула его испепеляющим, не оставляющим никаких надежд взглядом.
Этот взгляд очень не понравился Гаррику, и он сделал было шаг в направлении Селесты, но его остановил стук шагов и шорох крахмальных юбок. В кабинет вошли Патриция и Эллери.
– Вот она. – Патриция указала на Селесту дрожащим пальцем и сказала, обращаясь к Трокмортону: – Это она хотела разлучить нас с Эллери. – И добавила, повернувшись на этот раз к Селесте: – Потому что вы сами влюблены в него!
Ах, какое неудачное время выбрал Эллери, чтобы разбираться со своей невестой! Мало было Трокмортону своих дел, так теперь изволь еще улаживать проблемы братца. Гаррик посмотрел на Эллери, не сводившего глаз с Патриции.
Она выглядела более оживленной, чем обычно, и, стоя рядом с Эллери, жадно ловила каждое его слово. Ничего, все должно уладиться. И Трокмортон сказал, испытывая при этом даже какое-то удовлетворение:
– Мне кажется, леди Патриция, что вам с Эллери лучше объясниться наедине.
Ему самому хотелось остаться наедине с Селестой, чтобы уладить вопрос с их замужеством. Он постарается убедить ее, если, конечно, сумеет подобрать нужные слова.
Патриция не обратила на Гаррика никакого внимания и подошла к Селесте.
– Я восхищалась вами, я верила вам, а вы меня обманули.
Селеста неподвижно стояла возле стула, держась за то спинку побелевшими от напряжения пальцами. Плечи гордо расправлены. Лицо бледное, напряженное. На губах – ее прелестных чувственных губах – застыла кривая усмешка.
– Этого, конечно, более чем достаточно для того, чтобы сделать меня счастливой.
Он редко так ошибался, но на этот раз вляпался по самые уши.
– Ты будешь счастлива, – сказал он. – Я позабочусь об этом.
– Сегодня утром ты едва не убил меня. – Селеста повернулась и медленно направилась к двери, но доги плохо ее слушались. – Боюсь, что с меня хватит и твоей доброты, и твоего счастья, – сказала Селеста.
Все развивалось так неожиданно, что даже сам Гаррик Стенли Брекенридж Трокмортон не знал – быть может, впервые в жизни, – как ему вести себя дальше. Задержать Селесту силой, усадить ее в кресло и разложить по полочкам все преимущества, которые сулит ей брак? Дать ей уйти и подождать, пока она сама пожалеет о своем отказе и вернется к нему уже по своей воле? Подхватить ее на руки и целовать, пока не растает весь лед, сковавший ее чувства? Увы, Гаррик понимал, что каждый из вариантов имеет свои изъяны, и потому не мог остановиться ни на одном из них. Нет, все это не то. Нужно искать какой-то другой, более подходящий способ вернуть ситуацию под свой контроль.
Наконец в его голове молнией сверкнула неплохая, как показалось Гаррику, мысль.
– Ты должна выйти за меня, – воскликнул он, – потому что нас видели вместе!
Она окинула его испепеляющим, не оставляющим никаких надежд взглядом.
Этот взгляд очень не понравился Гаррику, и он сделал было шаг в направлении Селесты, но его остановил стук шагов и шорох крахмальных юбок. В кабинет вошли Патриция и Эллери.
– Вот она. – Патриция указала на Селесту дрожащим пальцем и сказала, обращаясь к Трокмортону: – Это она хотела разлучить нас с Эллери. – И добавила, повернувшись на этот раз к Селесте: – Потому что вы сами влюблены в него!
Ах, какое неудачное время выбрал Эллери, чтобы разбираться со своей невестой! Мало было Трокмортону своих дел, так теперь изволь еще улаживать проблемы братца. Гаррик посмотрел на Эллери, не сводившего глаз с Патриции.
Она выглядела более оживленной, чем обычно, и, стоя рядом с Эллери, жадно ловила каждое его слово. Ничего, все должно уладиться. И Трокмортон сказал, испытывая при этом даже какое-то удовлетворение:
– Мне кажется, леди Патриция, что вам с Эллери лучше объясниться наедине.
Ему самому хотелось остаться наедине с Селестой, чтобы уладить вопрос с их замужеством. Он постарается убедить ее, если, конечно, сумеет подобрать нужные слова.
Патриция не обратила на Гаррика никакого внимания и подошла к Селесте.
– Я восхищалась вами, я верила вам, а вы меня обманули.