– Да, конечно, помню. Ты велел мне научиться угождать, распознавать недостатки и предупреждать дурные поступки госпожи, стараться ее убедить не делать этого, а если она не будет слушаться, оставаться верной до конца и принимать на себя ответственность за последствия.
   – И это был хороший совет?
   – Да, – не колеблясь кивнула Мэриан.
   – Позволь дать тебе еще один. Никогда не жалей и не извиняйся за прошлые грехи и неудачи. Никогда не старайся объясниться, попросить прощения за то, какова ты есть. Ты – дочь Уэнтхейвена, а это имя – большая сила в Англии и пока еще многое значит. – Он отвернулся и вновь принялся за работу. – Постарайся не забывать этого.
   И Мэриан почему-то вновь почувствовала себя перепуганным ребенком, пытающимся понять и осознать важную, но ускользающую истину.
   – За этим молодым человеком, пожалуй, следует пристально наблюдать, – заметил отец.
   – За кем… ах да, Харботтл. Не думаю.
   Уэнтхейвен вытащил Хани из мутной воды.
   – Ты убила его?
   – Нет. Лягнула…
   – Как примитивно. Совершенно лишено воображения.
   – …в горло.
   – Это уже лучше.
   – Но тут неожиданно появился сэр Гриффит и заверил меня, что можно больше ни о чем не волноваться.
   – Сэр Гриффит ап Пауэл?
   Хани взвыла, поскольку Уэнтхейвен слишком сильно сжал пальцы, но тут же, опомнившись, осторожно перенес собаку в лохань с чистой водой.
   – Пауэл – настоящий рыцарь.
   Мэриан не понравился его тон. В устах Уэнтхейвена похвала звучала оскорблением.
   – Кстати, позволь узнать, из чистого любопытства, конечно, почему ты переселила его в другую комнату?
   И Уэнтхейвен немедленно отметил, что его дочь не смогла скрыть правду так же искусно, как он сам, – в этом она совсем не преуспела. Мэриан явно испытывала неловкость, и это наконец позволило ему взять верх. Весь разговор стал для него откровением, тревожным доказательством полнейшего неведения и жестоких промахов. Он считал Харботтла слишком глупым, чтобы тот мог осмелиться на решительные действия, но при этом недооценил его самомнение и силу вожделения. Придется что-то предпринять относительно Харботтла.
   Но и дочь он тоже недооценил.
   Много лет имея дело с членами королевской семьи, придворными, простыми людьми, он не смог отыскать ни единой души, обладающей достаточным умом или способностью к интригам. Но его дочь… черт возьми, ей не было равных. То, что он когда-то принимал за глупость, оказалось обыкновенной наивностью. Достаточно хороший наставник, немного практики – и она вполне сумеет сравняться с ним. Это должно было встревожить графа, но вместо этого возбудило совершенно неведомое доселе чувство – отцовскую гордость. Теперь необходимо как можно незаметнее допросить ее, попытаться обнаружить, насколько глубок ее интерес к Гриффиту ап Пауэлу. Неплохо, что она начала так внезапно заикаться:
   – Он… он хотел найти место, где бы мог свободно разговаривать, не опасаясь шпионов.
   – Как же он обнаружил, что его подслушивают?
   – Не знаю. – Она с явно преувеличенной невинностью воздела руки к небу. – Понятия не имею, Уэнтхейвен. Но его слуга спрашивал меня насчет соглядатаев. Возможно, королю Генриху обо всем известно. И может быть, его шпионы следят за твоими.
   Да, это неплохая мысль… хотя и угнетающая, но все-таки стоит того, чтобы над ней хорошенько поразмыслить. Но все же беседа с Мэриан еще не закончена.
   – Почему ты оказалась в комнате Пауэла среди ночи?
   Вопрос явно не понравился девушке, но ответ был достаточно откровенным.
   – Пришла, чтобы забрать свои деньги.
   – Конечно. – Граф не поверил, но сейчас это не играло роли. – Ты еще не ответила, почему переселила его в башню.
   – Не понимаю, почему ты спрашиваешь.
   Неплохой ответ, но граф нанес очередной удар:
   – Значит, Пауэл – твой новый любовник?
   – Нет!
   Но Уэнтхейвен, привыкший к допросам, пригвоздил ее к месту обвиняющим взглядом.
   – Ты хотела, чтобы он жил в уединенном месте, куда ты могла бы пробираться к нему по ночам и без моего ведома предаваться разврату.
   Он снова почувствовал прилив гордости, когда Мэриан мгновенно удалось взять себя в руки и вызывающе выпрямиться.
   – Нет. У сэра Гриффита ужасный характер, ужасные манеры и ужасный нрав. Он считает меня шлюхой и презирает за распутство. Я оставалась целомудренной со дня рождения Лайонела. Почему ты считаешь его способным соблазнить меня?
   Уэнтхейвен невольно спросил себя, насколько хорошо дочь научилась тонкому искусству притворства за время жизни при дворе. Неужели скрывает страсть к Гриффиту ап Пауэлу? Уэнтхейвен гораздо лучше других понимал безумие страсти.
   Зачерпнув воду, он полил уши Хани.
   – Твоя мать была отнюдь не самой красивой женщиной, которую я когда-то встречал в жизни, не самой умной и интересной, но я потерял голову и, даже когда она стала моей, любил ее с юношеским пылом, забывая обо всем. Даже сейчас, когда я вижу женщину, похожую на нее… Но другой такой нет на свете.
   Как граф и предвидел, такая неожиданная слабость мгновенно покорила Мэриан.
   – Значит, ты скорбел о матери после ее смерти?
   По какой-то причине он сказал ей правду, спокойно и бесстрастно, словно надеясь утаить старую жгучую боль, все еще жившую в сердце спустя двадцать лет.
   – Если бы я мог, снес бы до основания башню, которая убила ее.
   – Это трудно, но не невозможно. Почему ты не сделал этого?
   – Она не позволяет. Я уже решился однажды и отправился в башню, чтобы отдать приказания работникам, и она… – Граф вспомнил шелест шелка, аромат розы… он мгновенно обернулся тогда, и… ничего. Он судорожно прижал ко лбу мокрое запястье и снова опустил руку в воду. – С тех пор я туда не возвращался. Не очень-то это приятное ощущение – сознавать, что кто-то повелевает тобой из могилы. Особенно женщина, которая говорила так мало, пока была жива.
   – Она не одобряла твоих поступков?
   – Твоя мать была так невинна. – Его злило, что он все еще помнит, все еще желает ее. – Ей не нравилось, что я стараюсь знать все и иду на многое, лишь бы собрать нужные сведения. И она не любила людей, которые меня окружали.
   Отец не смотрел прямо на Мэриан, но краем глаза видел, как она пытается собраться с мужеством, и приготовился к очередному вопросу о матери. Но она только пробормотала:
   – Почему же все эти люди здесь?
   – Какие люди?
   – Эти жалкие подобия придворных. Эти несчастные души, которые слоняются тут в поисках подачки. У любой собаки больше достоинства, чем у них.
   – Я только сейчас услыхал ответ из твоих уст. Несчастные души, – медленно повторил граф, словно наслаждаясь вкусом слов, слетающих с языка. – Если бы я не приютил их, то кто же?
   – Тогда им пришлось бы попытаться принести хоть какую-нибудь пользу…
   – Но как? Они по большей части дворяне и принадлежат к благородным семьям. Младшие сыновья… и все, что они могут, – сражаться на турнирах, сочинять ужасающие стихи, сидеть на коне… Один из них даже может читать мессу. Он был священником, которого ожидала высокая должность в церковной иерархии, пока епископ не застал его лезущим под юбку собственной дочери. Я имею в виду дочь епископа. – Уэнтхейвен закатил глаза к небу. – Ни малейшей предусмотрительности.
   – А женщины?
   – Дочери обедневших дворян. – Граф с раздражением сдул с глаз непокорную серебристую прядь. – Кто будет платить за вышивание и сплетни? Бедняжки во всем зависят от меня.
   – И это дает тебе власть над ними.
   Отец искоса взглянул на дочь:
   – Вижу, ты чересчур умна, дорогая.
   – Но зачем тебе столько власти?
   – Хочешь знать о моих побуждениях?
   – Да-да… видимо, так.
   Граф, прищелкнув языком, вкрадчиво заметил:
   – Странно… ты впервые проявляешь столь живой интерес ко мне и моим поступкам. Я польщен.
   Мэриан мудро промолчала. И была вознаграждена за предусмотрительность еще одним рассказом, позволившим заглянуть в прошлое этого загадочного человека.
   – В молодости я был одним из таких неудачников. – Вынув собаку из лохани, он бросил подошедшему псарю: – Я сам позабочусь о Хани. – И, обращаясь к Мэриан, продолжал: – Я был бедным родственником семейства Вудвиллов, и в то время они не относились к королевскому роду. Но когда Элизабет Вудвилл вышла замуж за короля Эдуарда и родила ему детей, начиная с леди Элизабет Йоркской, все изменилось. Кузина Элизабет Вудвилл – теперь она вдовствующая королева – заставила мужа пожаловать мне титул и дала в невесты наследницу, земли которой не были включены в майорат, вот я и женился.
   – На моей матери?
   – На твоей матери. – Граф показал на лежащую стопку одежды: – Подай, пожалуйста, полотенце.
   Мэриан молча исполнила просьбу.
   – А как она отнеслась к замужеству?
   Улыбающиеся губы отца дрогнули.
   – Твоя мать была из тех женщин, которых не так-то легко понять.
   – Она любила тебя?
   – Аристократы не любят.
   – А ты? Ты любил ее?
   Он взглянул на дочь, невольно отмечая жеребячью грацию ног и гордый изгиб подбородка. И впервые в жизни испугался – он слишком многое раскрыл, и это может дать дочери власть над ним. Она занеслась и вообразила, что может безнаказанно оскорблять отца.
   Уэнтхейвен выпрямился и ледяным тоном, которым так часто и успешно пользовался, ответил:
   – Не такого уж я низкого происхождения, как вы думаете, леди Мэриан. И не настолько пал, чтобы явиться домой с ублюдком на руках и молить о крове.
   Мэриан отдернула голову, как от пощечины.
   – Ты никогда не упрекал меня раньше.
   – Упрекал? За разрушенные мечты? За то, что уничтожила надежды, которые возлагал на тебя?
   Перегнувшись через пса, Мэриан схватила его за руку.
   – Я делала только то, что ты приказал мне.
   Хани, зарычав, бросилась на нее. Уэнтхейвен вцепился в собаку, Мэриан с криком опрокинулась на траву. Хани, заливаясь лаем, пыталась вырваться и защитить хозяина. Граф боролся с собакой, отчаянно стараясь удержать ее, взбешенный на Мэриан за то, что та спровоцировала нападение, и еще более разъяренный на себя. Нужно было позволить Хани искусать Мэриан. В этом случае непокорная дочь не только получила бы заслуженный урок, но и заработала бы не одну отметину на хорошеньком личике, что наверняка охладило бы Харботтла – да и Гриффита – от дальнейших попыток ухаживать за ней, не говоря уже об остальных кавалерах, с которыми она заигрывала.
   Но Уэнтхейвен почти инстинктивно успел оттащить собаку. Он не хотел, чтобы Мэриан истекла кровью, не хотел, чтобы она кричала от боли.
   – Будь проклята эта сука! – бросила Мэриан, не спуская глаз с острых ощеренных зубов Хани. – Почему она сделала это?
   Граф успокаивал собаку, пока та не присела, тихо рыча.
   – Она защищает меня.
   – Но я не собиралась тебя кусать. – Мэриан села и похлопала по куртке, пытаясь стряхнуть грязь и приставшие травинки. – Хани никогда меня не любила.
   – Конечно, нет. Хани – первая сука на псарне и не любит, когда кто-то вторгается в ее владения. Она считает это угрозой…
   – Я никому не угрожала! – вызывающе воскликнула Мэриан.
   – Знаю, но Хани в этом не убедить. – Граф осторожно коснулся неизуродованной щеки дочери. – Просто она узнает твой запах, и… – Он широко улыбнулся. – Что ни говори, ты первая сука на всей псарне!

Глава 7

   Лайонел вертелся на плечах Гриффита, и тот машинально придерживал малыша. Ему было сейчас явно не до Лайонела – беседа с валлийскими наемниками и особенно с их покрытым шрамами капитаном оказалась настолько интересной, что о мальчике он просто забыл. Но Лайонел снова заерзал и сильно дернул Гриффита за волосы.
   – Эй, парень, – окликнул валлиец, ставя малыша на ноги, – что ты, спрашивается, желаешь?
   Лайонел рассмеялся, радостно, весело, и показал в сторону псарни. Взгляд Гриффита остановился на высоком грациозном юноше, прикрывавшем ворота.
   Нет… не юноша, а женщина, которая слишком верит в защиту костюма и слишком мало – в мужскую проницательность.
   Мэриан.
   Наемник по имени Гледуин немедленно доказал правоту Гриффита улыбкой, открывающей обломки полусгнивших зубов, и сказал на валлийском:
   – Это безумная дочь графа. Я намереваюсь навестить ее как-нибудь темной ночкой…
   Гриффит вцепился в отвороты длинной грязной куртки – единственного одеяния наемника, если не считать рваных лосин, – рванул на себя и, пристально глядя в глаза, ответил на том же языке:
   – На твоем месте я бы передумал, если бы хотел сохранить челюсти целыми и невредимыми.
   – Она… – Обвислые щеки Гледуина задрожали. – Она под твоей защитой?
   – Моей и короля Генриха.
   – Короля? Ох, ты меня до смерти напугал!
   Наемник внезапно выбросил вперед два растопыренных пальца, целясь в глаза Гриффита. Тот ладонью отбил его руку.
   – А драться ты, кажется, можешь, – оценивающе оглядел наемник противника.
   Тот спокойно, давая понять, что делает это лишь потому, что пожелал, разжал другую руку.
   – Как ты ухитрился потерять зубы?
   – Удар булавой по голове. – Многократные шрамы, переломы и беззубый рот делали лицо Гледуина похожим на грубо смятую глиняную маску, лишенную четких черт. – Только такой упрямый валлиец, как я, мог выдержать подобное.
   Гриффит кивнул:
   – Обидно, если бы это случилось еще раз. Вряд ли тебе повезет настолько, чтобы ты сумел пережить такое дважды.
   Ничуть не встревоженный, Гледуин снова оглядел Гриффита.
   – Да, вижу, ты тот еще валлиец! Подумать только, угрожать соотечественнику!
   – Да, вижу, ты тот еще валлиец, – парировал Гриффит, – замышлять предательство против короля Генриха Уэльского!
   Гледуин казался скорее удивленным, чем напуганным.
   – Нужно же человеку раздобыть деньжат!
   Лайонел дернул Гриффита за куртку, но тот, погладив малыша по головке, ответил Гледуину:
   – Но это не оправдывает измены.
   – Деньги оправдывают все. – Видя возможность наконец сравняться с Гриффитом, наемник хищно оскалился: – Особенно еще и потому, что Генрих помнил о своем валлийском происхождении ровно столько, чтобы благополучно подпереть задницу троном, а потом моя милая родина ничего, кроме пакостей, от него не видела! – Он закончил речь проникновенным рыданием, которое, однако, не произвело ни малейшего впечатления на Гриффита. – Твоя любовь к Уэльсу не стоит и плевка.
   Лайонел снова дернул его за полу, но Гриффит стряхнул маленькую ручонку.
   – Если настоящий валлиец, каким ты себя считаешь, продается какому-то мелкопоместному лорду, мечты которого слишком велики, чтобы поместиться в его же гульфике, у Генриха может появиться веская причина отвернуться от Уэльса, не так ли? И что тогда останется от нашей любимой родины?
   – Можешь не тратить зря слов и охладить пыл! – почти взвизгнул Гледуин. – Тебе никогда ни в чем не убедить меня… будь проклято это отродье!
   Гриффиту едва удалось оторвать Лайонела от волосатой ноги Гледуина и вовремя отдернуть его в сторонку, подальше от стремительно опускающегося кулака наемника.
   – Он укусил меня! – взвизгнул тот. – Этот полудурок укусил меня!
   Руки Гриффита были заняты, поэтому он взмахнул ногой, целясь в пах Гледуину, и, поскольку тот как раз качнулся вперед, удар попал в цель. Гледуин пошатнулся и обмяк, словно человек, свисающий с петли, но мгновение спустя рухнул на землю под приветственные крики остальных наемников.
   Гриффит, не обращая внимания на одобрительные возгласы выпрямился, зная, что собравшиеся точно так же радовались бы, окажись он побежденной стороной, и бросил Гледуину:
   – Я ведь предупреждал тебя насчет челюстей.
   – Мама! – пролепетал малыш, показывая в сторону прежнего дома. – Мама!
   Потрясенный Гриффит, раскрыв рот, уставился на него:
   – Ты говоришь?
   – И чертовски ясно, – заметил один из наемников.
   – Долго, наверное, собирался, – добавил другой.
   – Его первое слово, и он сказал его мне, – объявил Гриффит так гордо, словно был отцом мальчика.
   – Мама, – настаивал Лайонел. Гриффит оглянулся, но Мэриан уже исчезла.
   – Куда она пошла?
   Но малыш, очевидно, решив, что уже сказал слишком много, вытянул ручонку. Подхватив ребенка на руки, Гриффит рысцой направился через сад, оглядываясь в поисках Мэриан, и обнаружил ее как раз в тот момент, когда она открывала калитку в ограде своего домика. Он уже хотел окликнуть Мэриан, но она двигалась с такой осторожностью, что Гриффит промолчал. Лайонел, казалось, понял необходимость вести себя как можно спокойнее и тоже притих.
   Не войдя в дом, Мэриан начала красться вдоль крепостной стены. Она явно направлялась в сторону рощицы и, к разочарованию Гриффита, исчезла среди деревьев. Он подошел ближе, но девушки так и не увидел. Что бы он ни делал, Мэриан оставалась надежно скрытой, и валлиец понял, почему она выбрала именно это место – здесь все ее тайны надежно охранялись.
   Как только она вышла, Гриффит отступил и спрятался. Ему совсем не нравилось делать это. Благородные и честные рыцари так не поступают, но Гриффит давно понял, что хитрость иногда жизненно необходима в общении с королями, женщинами и дикими зверями.
   Пристроив поудобнее Лайонела на руках, Гриффит обошел стену, почти нависшую над рощицей, держась как можно ближе к грубому камню, защищавшему его от шпионов наверху, и надеясь, что черный плащ скроет его от посторонних взглядов.
   Рощица выглядела точно так же, как несколько часов назад, но солнце уже заходило, и теперь местечко казалось не столько райским убежищем, сколько приютом загадок и теней. Те же деревья, тот же гамак, но что-то тревожило Гриффита. Что-то изменилось.
   – Мама, – снова сказал Лайонел, махнув ручонкой в направлении деревьев.
   Гриффит уставился на самую глубокую тень под деревьями, но ничего не увидел. Зажав ручонками его подбородок, Лайонел повернул к себе загорелое лицо, поглядел в глаза валлийца и медленно выговорил:
   – Мама.
   – Вижу, я нашел себе союзника, – улыбнулся Гриффит и, пройдя вперед, увидел то, о чем так настойчиво говорил малыш. Горка свежевыкопанной земли громоздилась рядом с глубокой ямой. Положив Лайонела в гамак, Гриффит пошарил вокруг и отыскал черный навощенный ящичек. Он был пуст.
 
   – Почему ты носишь такую уродливую одежду?
   Вопрос Мэриан разрушил молчание, такое же торжественное, как созерцательные размышления монахов, но никто в башенной комнате, казалось, даже не обратил на него внимания. Сесили не шевельнулась, предпочитая мирно сидеть у огня, обхватив себя руками за живот. Лайонел лежал на одеяле рядом с ней, посасывая большой палец с таким самодовольным видом, который может быть присущ исключительно двухлетнему малышу. Арт и Гриффит сидели верхом на скамейке с кружками эля, занятые игрой в шахматы и что-то бормоча на языке, совершенно непонятном Мэриан. Немного помедлив, она спросила уже немного громче:
   – Гриффит ап Пауэл! Почему ты носишь такую уродливую одежду?
   – Ты это мне говоришь? – осведомился тот, подняв голову.
   – Разве твое имя не Гриффит ап Пауэл? – раздраженно бросила Мэриан. – И ты не единственная личность в комнате, облаченная в столь отвратительные лохмотья?
   Гриффит оглядел по очереди всех присутствующих, задержавшись на Мэриан. Та расправила тесный корсаж одного из платьев, посланных отцом, жалея, что юбка доходит лишь до щиколоток и что нет вуали, которая могла бы скрыть выражение ее лица.
   Девушка заправила в косу выбившиеся пряди волос и откровенно дерзким взглядом уставилась на короткую накидку унылого коричневого цвета, надетую поверх полотняной туники.
   – Никто не носит накидок подобного покроя вот уже пятьдесят лет, и эта, кроме того, выглядит так, словно ее долго валяли в грязи.
   Но Гриффит, вместо того чтобы вспылить, почти безразлично ответил:
   – Прекрасный цвет, когда надо преследовать добычу, и какое значение имеет то, что она вышла из моды? Я не павлин, чтобы распускать хвост перед курочкой.
   И, больше не обращая внимания ни на нее, ни на ее замечания возобновил игру.
   Это был очень странный вечер.
   Когда Мэриан, как было велено, вернулась в башенную комнату, там никого не оказалось, кроме перепуганной Сесили с расширенными от страха глазами, подпрыгивающей каждый раз, когда трещал потолок, и невнятно бормочущей что-то о недоброжелательном духе графини Уэнтхейвен. Но, по-видимому, Арта она боялась еще больше, потому что не осмелилась уйти.
   Мэриан, подхватив присланную отцом одежду, поднялась по ступенькам в крохотную комнатку, где переодевалась, и спрятала сокровище, вырытое из тайника позади своего дома. Когда Гриффит вернулся вместе с Лайонелом, она стояла на коленях перед камином, разводя огонь, и уже хотела сказать что-то ехидное относительно собственной покорности приказам валлийца, но при виде того, как нежно и осторожно великан-рыцарь держал ребенка, плотно сжала губы, чему несколько мгновений спустя даже обрадовалась: Гриффит, очевидно, не был расположен к словесным поединкам. Говоря правду, он казался таким угрюмым, погруженным в молчаливую задумчивость, что девушка едва не заплясала от радости, когда появился Арт.
   Но даже обычно жизнерадостный слуга выглядел усталым и замкнутым. Мэриан решила, что предстоящий вечер тоже будет проведен в раздирающей нервы напряженной тишине, и, как видно, не ошиблась. Гриффит предпочел совершенно игнорировать ее, и поэтому у девушки появилась возможность выпустить подолы остальных двух платьев, полученных от щедрот Уэнтхейвена. Она даже не смогла хорошенько поскандалить с Гриффитом и смутилась, обнаружив, что очень хочет этого. Словно ребенок, не знающий, чем привлечь внимание взрослых!
   Но Лайонел спокойно сидел, не вертелся, так что сравнение было явно не в ее пользу.
   – Пойдем, Лайонел, – сказала Мэриан, поднимаясь. – У тебя был трудный день. Давай я уложу тебя в постель.
   Лайонел, как всегда, когда приходилось ложиться спать, выпятил губку, но на этот раз удивил мать.
   – Нет! – упрямо объявил он.
   Мэриан застыла. Сесили поперхнулась и сдавленно пролепетала:
   – Ты что-то сказал?
   – Нет! – послушно повторил Лайонел.
   – Солнышко мое! – Мэриан во мгновение ока очутилась рядом с сыном и опустилась на колени. – Повтори еще раз!
   – Нет. Нет, нет.
   – Вы слышали? – охнула Мэриан, едва не лопаясь от гордости. – Он только что сказал первое слово: «Нет!» – Она смаковала звуки, словно лучше ничего в жизни не было создано. – Нет!
   Сесили нервно облизала губы.
   – Он… это вправду его первое слово? Возможно, он ничего другого больше пока и не сможет сказать.
   – Собственно говоря… – начал Гриффит.
   Но тут Лайонел, довольный, что привлек внимание всех присутствующих, перебил его:
   – Мама.
   Сердце Мэриан, казалось, вот-вот разорвется. Она едва могла дышать от переполнявших душу чувств.
   – Мама? – с трудом выговорила она. – Мама.
   Малыш, улыбаясь, пополз к ней и, оказавшись в объятиях матери, осыпал ее щеки влажными поцелуями.
   – Мама.
   Уронив голову на плечи сына, Мэриан пролила несколько слезинок. Это были приводящие в замешательство слезы, слезы любви и нежности, слезы, слишком драгоценные, чтобы сдерживать их. Ее малыш, самый лучший в мире малыш, только сейчас произнес первые слова.
   – А что-нибудь еще он знает? – дрожащим голосом спросила Сесили.
   Арт с философским спокойствием, как и подобает опытному отцу, ответил:
   – Мы это скоро обнаружим.
   – Иисусе сладчайший, – прошептала Сесили.
   Мэриан слепо протянула руку камеристке, и та крепко ее сжала. Подняв мокрое лицо, Мэриан сквозь слезы улыбнулась Сесили.
   – Дорогая кузина, все эти годы ты была мне помощью и опорой. Как чудесно делить с тобой эти мгновения!
   – Да, – согласилась камеристка. – Никогда не думала, что так разволнуюсь от единственного коротенького слова.
   Все еще прижимая к груди Лайонела, Мэриан подхватила его одеяло и поднялась. Пламя за ее спиной бросало на девушку золотистые отблески, просвечивая через тонкую ткань юбки и обрисовывая стройные ноги, и будь Гриффит в силах тронуться с места, непременно заслонил бы Арту глаза, чтобы тот не глядел. Но Гриффит сидел, отупевший и застывший, пока Мэриан заворачивала сына. Остановившись у лестницы, она сказала:
   – Лайонел, пожелай Гриффиту и Арту доброй ночи.
   Все еще слишком ошеломленная случившимся чудом, чтобы поверить в него, Мэриан не стала ожидать ответа. Но Лайонел сказал:
   – Гриффит.
   На лице Мэриан попеременно сменяли друг друга ужас и гордость. И тут она неожиданно пошатнулась, словно Лайонел стал слишком тяжелым. Впервые за много лет Гриффит обнаружил, что кровь прилила к его щекам, и он смущенно откашлялся, прежде чем ответить:
   – Спокойной ночи, малыш.
   – Думаю, больше не стоит гадать, сумеет ли он выговорить что-то еще, – почти проворковал Арт.
   Гриффит еще не слышал столь нежных интонаций у старика. Сесили, протянув руки, попросила:
   – Дайте его мне, миледи!
   Мэриан неохотно послушалась и повернула мокрое лицо к Гриффиту и Арту.
   – Его первым словом было «нет». Значит ли это, что он будет воином?
   И, весело рассмеявшись, побежала вслед за Сесили по ступенькам.
   Гриффит смотрел ей вслед. Через дыру в потолке доносились звуки приготовлений ко сну. Лайонел захныкал было, но послушно улегся и закрыл глаза, измученный событиями дня. Женщины о чем-то шептались. В наступившем молчании Гриффит дал волю давно сдерживаемому воображению.