Дональдсон Стивен. Появляется всадник

   Но слизняк убит. Значит, все возможно…
   Схватив зеркало сзади, не зная и не желая знать, что там за изображение, Джерадин опрокинул его на бок.
   Вдохновение; внезапное озарение. Как будто от самого прикосновения к раме зеркала все у него в голове запылало и очистилось.
   Разрушение не нужно. Если бы он собирался все разрушить, Гилбур не так боялся бы его. Он бы быстро погиб.
   С другой стороны, Воплотимое…
   Первые черные пятна карабкались по камню, пытаясь прыгнуть на Джерадина. Другие яростно прыгали по комнате, алкая плоти. Мастер Гилбур повернул зеркало, собираясь воплотить существ прямо перед Джерадином.
   Горя вдохновением, Джерадин поставил зеркало прямо и «открыл» его в тот миг, когда ближайшее существо ударилось в стекло.
   И исчезло. Словно никогда не существовало. Оно воплотилось где—то в другом месте… он не знал где; у него не было ни малейшей возможности посмотреть на стену в зеркале.
   Новые и новые рвущиеся вперед темные пятна; все они исчезли. У сморщенных существ, похоже, не было разума — во всяком случае, напрочь отсутствовало чувство опасности. Их голод превозмог все инстинкты; может быть, в своем мире они умирали от голода. Они летели в зеркало, словно это была плоть Джерадина.
   Огонь, пылающий в нем, очень походил на радость и торжество… Четыре, пять, шесть…
   Мастер Гилбур пробормотал нечто странное и отскочил к другому зеркалу.
   Последние существа бросились на Джерадина, их пасти были широко раскрыты, и в этот миг Мастер Гилбур впустил в комнату воплощений волков — волков с чешуей по бокам и с неукротимой злобой в глазах, волков, слишком больших для щита Джерадина. Им пришлось бы атаковать его через зеркало или обходить вокруг, но в эту минуту Джерадин совершил ошибку: он осознал, чтоделает.
   Он делал нечто худшее, чем воплощать зло в своем мире — он воплощал зло где—то еще, в месте, нисколько не приспособленном для этого зла, совершенно невинном. Все, что жило и двигалось в изображении, которое он держал в руках, сейчас подвергалось яростной и нежданной атаке существ по одной—единственной причине: сам он спасал свою жизнь.
   Нет, это неправильно, неправильно.Он не имел права делать такие вещи. Черные существа, и волки, и все остальное, что мог вызвать Гилбур, были злом только потому, что оказались воплощены в чужом для них мире. В собственном мире они не заслуживали уничтожения. Никто не заслуживал гибели только из—за того, что Джерадина охватило отчаяние.
   И, отставив зеркало, он рванулся в сторону.
   Последние черные пятна с разгона ударились в зеркало и опрокинули его. Когда они поднялись на своих конечностях, чтобы продолжить атаку, то оставили позади себя разбитое зеркало своих сородичей—упырей, несущих ужасную смерть от кислоты.
   Голодный рык прокатился по комнате; щелкнули челюсти. Джерадин метнулся к кругу зеркал, стараясь, чтобы те оказались между ним, волками и сморщенными пятнами.
   В изображении долины Эсмереля творились странные вещи. Слизняк несомненно был мертв. И эта смерть ускорила ход событий. Верховный король Фесттен двинул все свои силы в убийственную атаку. Он послал две колонны, по семь или восемь тысяч человек в каждой, в обход чудовища с двух сторон, чтобы взять короля Джойса в клещи и отрезать ему путь к отступлению, пока смешавшиеся и рассеянные силы Аленда и Морданта зажаты между внешней стеной долины и огромной тушей.
   Или же короля Джойса сомнут превосходящие силы каллат.Но тот продолжал сражаться. С ним были принц Краген, Термиган и Смотритель Норге, но их сил явно было недостаточно. Нет, ему удалось уцелеть, потому что смерть чудовища оживила армию; это невероятное избавление обратило панику в надежду и ярость. И так быстро, как могли нести их лошади, люди Джойса бросились на поддержку своего короля; первые несколько сотен уже врезались в ряды каллат.
   У кадуольцев не было времени оказать поддержку существам с рыжей шерстью. Каллатпришлось одним принять на себя удар всей армии короля Джойса.
   Джерадин проскочил мимо плоского зеркала, черные пятна преследовали его по пятам. У Мастера Гилбура, похоже, возникли проблемы с поиском волков. Он воплотил в комнату трех, нет, четырех и сейчас изучал изображение, меняя фокусировку, пытаясь найти новых хищников. Они с Эремисом использовали волков раньше, и это, вероятно, сократило популяцию этих бестий.
   Но четырех вполне хватило бы. Хватило бы и сморщенных пятен. Джерадину не удалось бы долго уворачиваться от них, и он не смог бы дать бой. Во всяком случае не здесь.
   Первый волк появился прямо перед ним и прыгнул к его голове. Джерадин отклонился. Его сапоги снова заскользили; уходя от атаки, он упал на спину.
   Волк приземлился между черных пятен.
   Их не волновало качество пищи; им нужна была сама пища. И они жадно набросились на волка.
   Их схватка мгновенно превратилась в водоворот, яростную круговерть, безумный клубок челюстей и когтей. Волк был большим и сильным; пятна вовсю пользовались своими когтями и зубами. Джерадин лежал неподвижно, не в силах вздохнуть.
   Словно определив реального врага, остальные волки разом поспешили на помощь сородичу.
   Высматривая в зеркале новых волков, Мастер Гилбур ругался последними словами.
   Джерадин не мог вздохнуть. Он едва мог пошевелиться. Тем не менее, нужно было действовать, использовать свой призрачный шанс. У него может не быть другой такой возможности.
   Талант — удивительная вещь; Джерадин постоянно открывал в себе что—то новое. Он был чем—то вроде Знатока; он мог пользоваться чужими зеркалами. И спас себя и Теризу, вытащив их из ее бывшей квартиры, из мира, в котором нет Воплотимого. Ему только нужно сосредоточиться, чтобы застать Мастера Гилбура врасплох.
   То, что он не мог дышать, в некотором смысле помогало. А больше всего помогало то, что борьба между волками и сморщенными пятнами шла всего в десяти футах от него и волки побеждали, хрустя костями меньших существ. Отчаянность его положения не оставила места сомнениям и колебаниям.
   Джерадин повернул голову к зеркалу и принялся изучать изображение, фиксируя его в памяти: лес, полный резких теней, пронизанный светом здесь и там; стволы тянутся вверх; кусты, такие, каких он никогда не видел. За несколько мгновений он успел запомнить эту картину.
   Мастер Гилбур нагнулся над зеркалом, одной рукой сжимая раму, вглядываясь в стекло. В его чертах пылала ярость, яркая, как огонь, всепоглощающая как лава.
   Когда первый из новых волков начал движение сквозь зеркало, Джерадин закрыл глаза и мысленно изменил картинку.
   Изображение в зеркале изменилось. Джерадин не знал, на какое изображение он заменил картинку в зеркале, да это его и не волновало. Повинуясь чутью, он должен был выбрать какое—то место или вид; он просто не мог представить себе пустое зеркало. Но детали не имели значения. Важно было то, что он мог влиять на зеркало благодаря своему таланту и внезапности, если не силе, мог помешать Мастеру Гилбуру командовать зеркалом. И это сработало. Изображение растаяло в тот момент, когда волк еще воплощался.
   Волка разрезало пополам.
   Зеркало разлетелось на куски.
   Гилбур резко развернулся уставился на Джерадина. На мгновение жаждущий насилия Воплотитель застыл, разинув рот. Ярость исказила его лицо, и он издал рев, который, казалось, заглушил все вокруг, так что битва волков продолжалась беззвучно.
   Он повернулся к следующему зеркалу.
   Из его глубин он извлек пучок молний, таких горячих, что они обуглили каменный пол; оглушительный гром эхом отдался в отбитых легких Джерадина; ветер завыл так страшно, что едва не заставил его вжаться в землю, хоть он и не собирался подниматься, не собирался двигаться.
   Гилбур воплотил в комнате бурю.
   Воплотил для прикрытия, чтобы ошеломить Джерадина, пока сам он не доберется до него и не вонзит кинжал ему в сердце.

***

   Териза лежала на полу. Он сделал ей больно. Мастер Эремис уже было решил, что выказал свое полное превосходство над ней. Но обнаружил, что ему трудно оторваться от зеркала.
   Он любил неожиданности; они были проверкой, источником новых возможностей. Но смерть слизняка неприятно поразила его. Это было непредвиденное осложнение. Конечно, существо неминуемо должно было погибнуть, по многим причинам, не имеющим ничего общего с битвой. И все же его смерть свидетельствовала о том, что Мастер Эремис недооценил возможности врага.
   Войска короля Джойса сейчас наседали. Это было вполне предсказуемо — но смотреть на это было неприятно. Фесттен принял правильное решение: организовать полномасштабную атаку, пока армии Морданта и Аленда в смятении. К несчастью, люди верховного короля были слишком далеко, чтобы спасти каллат.А король Джойс и принц Краген прекрасно справлялись с наведением в войсках порядка для защиты от атаки Кадуола.
   Скоро битва превратится в обычную пробу стали и мужества.
   Король Джойс непременно проиграет. Фесттен превосходил его численно. Кроме того, у Гилбура большой запас зеркал. Но Мастер Эремис не был доволен. В масштабе армий ресурсы Гилбура были недостаточны. А если победа Кадуола не будет обеспечена исключительно благодаря Воплотимому, в будущем управлять верховным королем станет сложно. Он будет доверять своей силе больше, а Эремису меньше. Он может решить, что следует избавиться от Эремиса. Кроме того, где—то в убежище Гарт… Мастер был готов ко всем этим неожиданностям. И все же не считал их особенно привлекательными.
   Териза осторожно поднялась на ноги, чтобы тоже посмотреть в зеркало. На ее скуле набухал синяк, делавший ее еще более привлекательной. Когда Мастер причинит ей достаточно боли она станет неотразимо прекрасной.
   Мастер Эремис задумался, не ударить ли ее еще раз. Однако это было бы слишком примитивно. Он ожидал от себя большего: большей изобретательности, большей изысканности. И ему хотелось видеть, что будут делать его враги.
   Он хотел видеть, что предпримет Гилбур.
   Это будет что—нибудь особо жестокое и очень действенное. Но, вспомнив о способности ярости Гилбура принимать крайние формы, он решил, что Гилбур может проявить поспешность. Мастер Эремис не хотел, чтобы король Джойс погиб слишком быстро и слишком легко.
   Но в это мгновение такой опасности не было. Каллатбыли побеждены; Джойс мог отступить вместе с принцем Крагеном, Норге и этим как с неба свалившимся Термиганом. Они недалеко отъехали в глубь долины, коротко посовещались и начали выкрикивать приказы, которые не были слышны в зеркале. И их армия, словно по волшебству, вновь стала боеспособной.
   Краген поскакал командовать обороной справа от трупа чудовища. Норге отправился налево, и с ним Термиган. Хотя король Джойс был уже стар и ему, без сомнения, требовался отдых, он явно не собирался отдыхать. Вместо этого он поехал по войскам, организовывая их.
   По какой—то причине он разделил войска на три части; одну — для поддержки принца Крагена; одну — для Норге и Термигана и одну оставил себе.
   — Не понимаю, — сказала Териза равнодушно.
   Мастер Эремис почувствовал, что начал понимать ее. Этот тон не знаменовал сдачу. Это был знак отступления, не бегства, а перехода на новые позиции, попытки скрыть истинные намерения. Вероятно, она считает, что сумеет забраться очень глубоко в себя и он не сможет причинить ей боль. А может быть, она затаилась, готовясь застигнуть его врасплох.
   Легкая дрожь возбуждения прокатилась по его жилам, и он принялся слегка покачиваться с носка на пятки.
   — А ты когда—нибудь что—нибудь понимала? — спросил он с веселым сарказмом.
   Его ирония не задела Теризу. Она, вероятно, слишком погрузилась в себя, чтобы слушать внимательно. И прежним тоном сказала:
   — У вас много плоских зеркал, но вы используете их нерационально.
   Новый сюрприз; новые возбуждающие возможности. О чем она думает?
   — Неужели? — спросил он небрежно.
   — У вас есть зеркало, показывающее Низинный Дом. — Несмотря на глухое звучание, ее голос был совершенно безучастным. — Вы могли бы захватить королеву Мадин, переместив ее сюда. Держать в заложницах. Она принесла бы вам больше пользы, чем Найл.
   Ах, это. Мастер Эремис был слегка разочарован; он надеялся услышать нечто более интересное.
   — Слишком примитивно, — кисло прокомментировал он, — и не слишком блестяще. В этом случае мне не удалось бы вбить клин между Джойсом и Маргоналом. И пришлось бы отказаться от тех препятствий, которые я желал воздвигнуть на вашем пути.
   Должен признать, меня несколько удивило, что Маргонал пропустил вас в Орисон. Нелогичное решение — по отношению к тем новостям, которые вы привезли. — Он сделал паузу, ожидая объяснений от Теризы, но она молчала. Неважно. Он скоро получит от нее все ответы. —
   Я уверен, — закончил он, — что с помощью королевы добился практически всего, чего хотел.
   Если бы, напротив, я поступил так, как советуете вы с Фесттеном, то ничего не добился бы. Королева оказалась бы в моих руках — и после воплощения стала бы безумной. Причинять вред заложникам — штука обоюдоострая. Ее безумие могло потрясти и тем самым ослабить короля. Или укрепить его решимость, поскольку безумную он не воспринял бы как заложника. Таким образом, усилия оказались бы потрачены впустую.
   Истинная участь королевы оставалась по—прежнему неясной. А также вопрос, как Джойсу после его исчезновения из Орисона удалось догнать свою армию. Но это могло подождать. Воспоминания о своей тактике вызвали новый огонь в чреслах Мастера. Удовольствие, которое он намеревался получить от Теризы, откладывалось.
   — Но у вас есть зеркало, — сказала она так, словно не видела угрозы в его глазах. — Почему бы просто не воплотить здесь короля Джойса и принца Крагена? Сделать их безумными? Тогда вы не проиграете. Без них вся оборона рассыплется, как карточный домик. А вы можете запереть их, как заперли Найла. И замучить до смерти.
   О, какое удовольствие она доставляла ему! Веселила.
   — Я так и сделаю, уверяю тебя, — заявил он. — В нужный момент я сделаю это и получу невообразимое удовольствие.
   В зеркале армии Кадуола, Морданта и Аленда сошлись в последней битве вдоль боков мертвого монстра.
   — Но сначала, естественно, — пояснил Эремис, — мне следовало проявлять осторожность. Ты научила меня уважать твой талант. Если бы я дал тебе шанс, ты могла бы разбить мое зеркало. Но эта опасность миновала, как только ты оказалась здесь. Когда оказалась в моей власти.

***

   Битва разгоралась. Стены долины и труп слизняка уменьшили свободное пространство и число кадуольцев, способных двигаться вперед. А люди Джойса сражались вдохновенно. Даже Краген и этот упрямый тупица Термиган, казалось, воодушевились. Пока что Фесттен потерял множество людей и ничего не достиг.
   — Сейчас я жду, пока армии как можно сильнее обескровят друг друга. Джойсу не победить, но прежде чем он умрет, он может подарить Фесттену победу, обретенную столь дорогой ценой, что будет почти как поражение. Это смягчит наглость даже верховного короля. И лишит его возможности мнить себя столь сильным, чтобы командовать мной или отказывать мне.
   Затем силы обороняющихся начали неотвратимо таять. Норге упал и исчез под копытами лошадей Кадуола. Несмотря на врожденное упрямство, Термигану пришлось отступить. Его люди пытались отходить, сохраняя видимость порядка, но превосходящие их численностью кадуольцы преследовали их, давили. Силы Фесттена понемногу начали втягиваться в долину.
   — И потому я позволю битве продолжаться еще некоторое время. Я желаю Джойсу всяческого успеха. А потом… — Эремис был в таком восторге, что хотел слышать аплодисменты. — В критический момент я воплощу его безумцем и уничтожу, как он того заслуживает.
   Неудивительно, что сам Фесттен возглавлял второй эшелон атаки. Верховного короля вело давнее страстное желание видеть смерть Джойса; он будет в полном восторге, если ему удастся собственноручно убить свою злую судьбу. Эремис подумал, что Фесттен бесполезно рискует. Мастер не собирался доставить верховному королю удовольствие, к которому тот так стремился.
   Было нечто странное в том, как Териза смотрела на Эремиса — некая алчность. Она тихо спросила:
   — Вы ненавидели его всю жизнь? Даже в детстве? С тех пор как впервые воплотили это чудовище? Неужели вы ненавидели его даже тогда?
   — Ненавидел? — Мастер Эремис рассмеялся. — Териза, ты неправильно оцениваешь меня. — Давление в его чреслах все росло. — Я далек от ненависти. Я вообще не отношусь к кому—либо неприязненно. Я только не люблю слабость и трусость. В молодости, когда я создал зеркало, которое показывало то, что ты называешь «этим чудовищем», я воплотил его исключительно ради эксперимента. Чтобы узнать, на что способен. Позднее мне пришлось бросить зеркало, чтобы меня не схватили вместе с ним, и это привело меня в ярость. Тогда я пообещал, что отомщу.
   Но я не теряю времени зря, — он был в восторге, полностью готовый заняться Теризой, — уверяютебя, я не трачу времени на ненависть.
   Териза продолжала смотреть на него с любопытным сочетанием отстраненности и жадности. Она стояла спиной к окнам и солнечному свету; вероятно, именно поэтому ее глаза казались такими темными, а красота столь убийственной.
   Хрипло, с трудом находя слова, она сказала:
   — Позвольте показать вам, что я умею.
   Она протянула руку и нежно коснулась кончиками пальцев вздутия на его плаще спереди. Он почувствовал полный триумф.

***

   Артагель сражался, просто чтобы продлить свою жизнь, удержаться на ногах еще мгновение, всего одно, а затем еще, если получится. Он ведь лучший фехтовальщик в Морданте, не так ли? Неужели он не может сохранить себе жизнь всего на мгновение?
   Может быть нет. Боль в боку переросла в огонь, затронувший легкие, и Артагелю приходилось втягивать воздух ценой невероятных усилий. Он продолжал держать меч, но кровь и пот ослабляли его напор. Ноги потеряли пружинистость, и сил хватало только на то, чтобы шаркать подошвами по полу. Время от времени тяжелые покачивания из стороны в сторону сбрасывали пот и кровь с бровей, и перед глазами прояснялось; но большую часть времени он почти ничего не видел.
   Почему коридор стал таким узким? Он не мог нанести полноценный удар, как ни старался.
   Гарт, со своей стороны, судя по всему, не испытывал никаких неудобств. Его дикая ярость мало—помалу улеглась. Сейчас его атаки были чуть более медленными, более раскованными, более злыми. Он играл с противником. Его глаза светились желтым блеском, и он победно улыбался.
   Умереть так? Нет ничего хуже, чем потерпеть поражение таким образом. Артагель был бойцом и прожил большую часть жизни, глядя в глаза смерти. Она для него стала такой знакомой и неинтересной, что он, по сути, не боялся ее. Но когда тебя победили таким образом, по всем статьям, превратили в жалкое зрелище…
   О Джерадин, прости меня.
   Если бы только, тупо думал он, если бы только меня не ранили в прошлый раз. Если бы только я не провел столько времени в постели. Териза, прости меня.
   Но снявши голову, по волосам не плачут. Глупые сожаления; бесполезная трата времени, энергии и жизни. Гарт победил его и в прошлый раз. И до того. Не буду ни о чем жалеть.
   Он отступил по коридору мимо новых дверей, которые давно уже перестал считать, споткнулся, едва удержался на ногах. Только усилием воли он еще удерживал меч, позволяя Гарту продолжать игру.
   Если кто—то думает, что можно сделать больше, пусть станет на мое место.
   Задыхаясь, он кинулся в атаку, чтобы расколоть Гарту голову.
   Гарт небрежно отвел удар.
   Глаза Артагелю заливала кровь; он не видел, что происходит. Но судя по звуку, знакомому звонкому эху и изменению тяжести, он сломал свой меч.
   В его руках оставался только обломок; вторая половина клинка зазвенела по полу — металлический звук поражения.
   — Сейчас, — нежно выдохнул Гарт. — Сейчас, болван. Артагель невольно опустился на колено, словно со сломанным оружием не мог стоять на ногах.
   Бретер верховного короля занес меч. Клинок сверкал там, где не был запачкан кровью Артагеля. Дверь за спиной Гарта ни с того ни с сего открылась.
   В коридоре показался Найл.
   Он выглядел так, как чувствовал себя Артагель: измученным донельзя; потерянным. Но его цепи были зажаты в кулаках, и он махнул тяжелыми кольцами, целясь в голову Гарту.
   Инстинкты, сделавшие из Гарта Бретера верховного короля, спасли его. Предупрежденный каким—то сверхъестественным чутьем, каким—то колебанием воздуха, он отклонился в сторону и начал поворачиваться.
   Кольца пролетели мимо его головы и ударили в левое плечо.
   Удар был достаточно силен, чтобы рука отпустила меч. Но Гарт прекрасно умел сражаться и одной рукой, несмотря на вес оружия. Его левая рука онемела—возможно, сломанная, — но правая пришла в движение, перемещая клинок так, чтобы перерезать Найлу горло.
    Найл!
   В этот миг, краткий и бесконечный, словно воплощение, Артагель извлек из самых глубин души последние силы и бросился вперед.
   И, навалившись всем телом, вонзил свой сломанный меч в щель доспехов Гарта.
   После чего они с Найлом рухнули на тело Гарта, словно слились в духовном родстве. Единственное, что беспокоило сейчас Артагеля, — что нужно не дать Гарту восстать из мертвых и пролить новую кровь. Прошло заметное время, прежде чем разум вернулся к нему, и он задумался, жив ли Найл?

***

   Грохот и вспышки урагана Мастера Гилбура, казалось, уничтожили все чувства Джерадина, парализовали его волю. Он не мог припомнить, когда последний раз дышал. С другой стороны, воздух был для него в этот миг не слишком важен. Молния била по камню так близко, что едва не сожгла его; он чувствовал сотрясение пола. Темнота поглотила солнечный свет; гром раздирал Джерадину барабанные перепонки.
   Но во всяком случае ураган отогнал волков и держал их подальше от него. Хоть какое—то облегчение. Однако если ураган будет и дальше разрастаться в этом замкнутом пространстве, то разобьет зеркала.
   Мастера Гилбура уже не волновала судьба зеркал. Он оглушительно ревел и пытался выпрямить горбатую спину, поднимая голову как можно выше, скрежеща зубами, глядя в потолок.
   От мощного грохота вылетели все окна. И тотчас давление вокруг Джерадина упало, и он снова задышал.
   Жаль — из—за разбитых окон зеркала могли уцелеть. Разве что рухнет крыша…
   Гилбура следует остановить. У Джерадина сложилось смутное впечатление, что Воплотитель сошел с ума, опьяненный властью. Подобный ураган, стиснутый со всех сторон стенами, почти наверняка мог развалить здание.
   Один раз Джерадину удалось остановить его. Сможет ли он сделать это снова?
   Забыть об оглушительном громе, напрячь разум. Забыть о молнии, бьющей совсем рядом, о пламени, достаточно горячем, чтобы испепелить до костей. Забыть о ветре, волках и насилии. Думать о зеркале.
   Из—за урагана единственным настоящим оружием Гилбура осталось только зеркало, обычное изогнутое зеркало. Оно было сделано из песка и красителей, особая форма придана катками, прессами и жаром. Талант Мастера создал зеркало таким и открыл, словно форточку между мирами. Но у Джерадина тоже был талант. Он чувствовал зеркало, видел у себя в мозгу изображение в нем — и воплощал его в реальность.
   Он не знал, как остановить воплощение. Но был способен изменить изображение.
   Нет. Гилбур сопротивлялся. Предупрежденный тем, что случилось с зеркалом, порождавшим волков, Воплотитель крепко вцепился в зеркало, продолжая воплощение.
   Не сдаваться, не отступать. Неважно, как ты себя чувствуешь, это не сражение между молнией и плотью, громом и слухом, ветром и мускулами — это все второстепенное. Борьба идет между безумием и талантом. Гилбур мог обезуметь от прилива ненависти, но у него нет опыта в такого рода битвах; ни один Мастер никогда не учился бороться за контроль над своими воплощениями.
   А Джерадин в своей жизни так ошибался так часто, что это стало невыносимым—Он любил слишком многих людей, которым его ошибки причинили боль и страдания.
   И в краткий миг, меньше промежутка между ударами сердца, изображение изменилось.
   Пойманный посреди воплощения ураган превратил зеркало в пыль.
   Джерадин ничего не слышал; наступившая тишина казалась более громкой, чем раскаты грома. Он видел, что Мастер Гилбур проклинает его, выплескивает на него свою ярость, но проклятия были неслышны. Шуршащее оседание стеклянной пыли происходило бесшумно. Волки оскалили клыки и зарычали… но беззвучно.
   Пока Джерадин с трудом поднимался на ноги, Гилбур направился к следующему зеркалу.
   На мгновение Джерадин уставился на зеркало и ничего не понял. Какую силу здесь собирается использовать Гилбур? Зеркало показывало пустынный пейзаж, ничего больше; кусок земли пересеченный трещинами, заполненный булыжниками, но лишенный чего—либо, что дышало бы, двигалось или могло напасть.
   Затем, когда Мастер Гилбур поднес руку к раме и начал бормотать свое заклинание сосредоточения так, словно это было самое невероятное проклятие, Джерадин увидел, что землю в изображении затрясло.
   Камни зашевелились, выходя из земли; края пейзажа завибрировали.