Дональдсон Стивен. Появляется всадник

   — Вы послушались вовремя, милорд Термиган. Суровые черты лорда едва не расплылись в улыбке, когда он отходил, уступая место королю Джойсу и принцу Крагену.
   Принца явно не очень интересовали разговоры. Он спрыгнул с лошади и бросился обнимать Элегу; некоторое время он был слишком занят, чтобы думать о чем—то другом.
   Король Джойс, не сходя с лошади, царственно посмотрел на Теризу и Джерадина, Артагеля и Найла.
   — Вам есть что рассказать, — сказал он, — и я жажду услышать о ваших приключениях. Но сейчас скажите лишь вкратце. Каковы ваши успехи?
   — Милорд король, — мгновенно ответил Артагель, — Бретер верховного короля убит.
   — Мертв и Мастер Гилбур, — сказал Джерадин. И через мгновение добавил:
   — Знаток Хэвелок убил Архивоплотителя Вагеля. Териза кашлянула. Хотелось сказать: «А как насчет Найла? Разве вы не видите, что с ним происходит? Он нуждается в помощи».
   Но сияющий взгляд короля не отпускал ее — как и память о победной песне рогов. И она сказала:
   — Мастер Эремис любуется собой в плоском зеркале. Едва ли он станет когда—либо докучать вам.
   Улыбка короля Джойса стала еще более яркой и чистой, словно теплое солнце в чистом небе.
   Он посмотрел на Найла, и его улыбка погасла.
   Он спешился и решительно направился к Найлу, словно сюзерен, готовый покарать предателя.
   И вдруг остановился.
   Вместо суровых слов король мягко произнес:
   — Найл, прости меня.
   Лицо Найла исказила бессильная гримаса:
   — Простить?.. Милорд король, я предал вас.
   — Да! — ответил мгновенно король. — Ты предал меня. Как предала меня дочь Элега. Как предала меня Гильдия. Но без этих предательств не было бы этой победы. Все, что ты делал против меня, ты делал по велению любви и чести. И потому все, что ты сделал, служило спасению моего королевства. Ты предал меня во благо Морданту, Найл. Я виноват. Я не разглядел твою суть, твою ценность,твою нужность.
   Я не защитил бы тебя от страданий. Но мог бы помочь занять более достойное место.
   Найл хотел что—то ответить; ему многое хотелось сказать. Но он не смог сдержать слез. Артагель и Джерадин обняли его с обеих сторон.
   Король Джойс повернулся, чтобы обратиться ко всем, кто мог его слышать.
   — Найл страдал, — объявил он с мрачным воодушевлением, печально и радостно. — Вы слышите? Он не предатель. Он страдал, как страдал Пердон, как страдали Тор и Смотритель Леббик, потому что слишком любил меня и не понимал моих действий.
   Голос короля взлетал все выше, пока не достиг армий, воинов Морданта, Аленда и Кадуола в долине.
   — Множество людей страдало и погибло, и среди них Мастер Квилон, служивший моим целям, о которых я не мог поведать никому другому, и Смотритель Норге, как и все вы отдававший себя Морданту и Орисону без остатка. Только ценой их страданий мы добились победы.
   Помните тех, кто страдал за нас! Помните, что мы завоевали победу, свободу и саму жизньблагодаря им!
   И благодаря тому, что все вы сражались как герои!
   Сейчас, когда мир завоеван, мы должны исцелить его! С этого дня мы будем делать наш мир мирным.
   Когда он закончил речь, ликование длилось еще долго.

***

   После того как раненым оказали помощь, какую позволяли обстоятельства, и накормили войска трех армий провизией, доставленной из Орисона, король Джойс приказал всем военачальникам верховного короля Фесттена вместе с его собственными и военачальниками принца Крагена собраться и послушать, что скажут Териза и Джерадин, Артагель и Найл. Он попросил принца и Элегу, Мисте и Дарсинта объяснить, что делали они. Он снова рассказал о своих действиях, чтобы те стали как можно более понятными. И отпустил кадуольских капитанов к своим людям.
   Он выслал несколько сотен своих воинов, чтобы они нашли и уничтожили убежище Мастера Эремиса. И отослал другие отряды в холмы, возвестить, что каждый добровольно сдавшийся кадуолец получит прощение, как и ранее сдавшиеся в плен: вернутся они домой или нет, примкнут к нему или нет — решать им. Пусть не опасаются, что на них устроят охоту или накажут. Король Джойс никого не боится и не хочет проливать новую кровь.
   Потом Гильдия начала доставлять бочки с элем и кувшины с вином, и всех оставшихся в эсмерельской долине пригласили на королевский праздник. Этой ночью в провинции Тор не было никаких сражений.

Эпилог: Пешки проходят в дамки

   Прошло некоторое время, весна повернула на лето. Териза и Джерадин выехали из Орисона, направляясь к леску в холмах, где их впервые атаковали к аллат —где впервые появились всадники из ее снов в неверном обличье, как позднее в неверном месте, делая совсем не то, что во сне.
   Поздние холода и снег, которые так мешали во время марша на Эсмерель, серьезно повредили фруктовым деревьям, цветам и ранним овощам в Демесне и провинции Тор; но здесь не было никаких признаков холода. Деревья щеголяли пышной зеленью, и шелковистая трава под ними пахла сладостно; в траве пробивались полевые цветы, словно нежные и неожиданно открывающиеся возможности. Мягкий ветерок дул так слабо, что лишь шевелил листву и сохранял прохладу, ему не хватало силы, чтобы нарушить очарование этого места.
   Териза привела сюда Джерадина, потому что вновь захотела услышать мелодичное пение рогов. Ей предстояло принять решение, и она подумала, что нежная музыка, которая когда—то так поразила ее во сне, открыв ее сердце для Джерадина, короля Джойса и Морданта, поможет ей.
   Тот сон был чем—то вроде странного предсказания, одновременно верного и обманчивого; оказавшегося ложным оба раза, когда сбывался, и тем не менее правдивого в некоторых деталях, словно каждый раз возникал новый кусочек правды.
   И все—таки она хотела бы увидеть новый сон, изображение в зеркале, сделанном из чистого песка мечты. Ей нужно было какое—то направление, цель, что делать дальше.
   Нужно было решить, оставаться ли ей здесь. Или вернуться к прошлой жизни.
   Джерадин был задумчив, почти мрачен. Ей хотелось бы услышать, как он просит ее остаться; это тоже могло бы помочь. Но он решил уважать ее желания и не влиять на ее решение. О, он хотел, чтобы она осталась; Териза знала. Но, кроме того, он желал ей счастья. Он всегда был таким: внимательно прислушивался к ее требованиям или желаниям, инстинктивно позволял ей быть главной. И чем сильнее он становился, чем увереннее в себе, тем меньше требовал от нее.
   Ее счастье было чем—то большим, чем просто ее просьба подчиниться ее желаниям.
   К несчастью, решимость Джерадина позволить ей самой сделать выбор все только усложняла.
   Деревья сами производили тихую музыку, но она не волновала душу Теризы так, как мощная зовущая мелодия рогов. Полевые цветы покачивали головками под легким ветерком, кивая ей, словно все понимали, но молчали. Она подумала о своей предыдущей жизни как о борьбе между преподобным Тэтчером и ее отцом — о борьбе, целью которой было помочь несчастным и отверженным в мире жадности и бесцельного существования, борьбе с теми, кто пользовался слабостью других в своих целях лишь оттого, что был богаче. И чем больше силы было у преподобного Тэтчера, тем больше ей хотелось помочь ему. Да, в ее прежнем мире многое можно было сделать.
   С другой стороны, Мордант праздновал мир. И, судя по всему, на долгие времена.
   Она любила Джерадина. И не хотела покидать его. Джерадин, помоги мне.
   И хотя Териза знала, что он не захочет отвечать, она спросила:
   — Что делать мне?
   Он достиг той точки, когда просто невозможно было посмотреть ей в глаза. Глядя в сторону, в лес, словно искал место, откуда впервые появились каллат, —место, которое трудно было распознать в картине, полной листвы, травы и полевых цветов, — он пробормотал:
   — По—моему, Дарсинт остается.
   — Ну конечно, — ответила Териза с большей горечью, чем намеревалась. — Ему ведь некуда возвращаться. Ты можешь вернуть его в то изображение, где впервые нашел его, — на Питан, — но ты не сможешь вернуть его к соотечественникам. А в его скафандре иссякла энергия. Он не сможет защищаться.
   У меня трудность совсем иного рода. Меня тыможешь отослать назад.
   Джерадин мрачно кивнул.
   Одиночество вдруг темным колодцем разверзлось перед ней, и глаза Теризы наполнились слезами. О, Джерадин, любовь моя, неужели ты не поможешь мне? Тихо, чтобы он не понял по голосу, что она чувствует, она спросила:
   — Какой же у меня выбор? Он пожал плечами.
   — Я могу воплотить тебя домой. Твой отец наверняка продал твое жилище. Ты можешь начать жизнь с начала.
   — И почти мгновенно добавил: — Может быть, это не так уж плохо. Я смогу навещать тебя иногда. Ты сможешь навещать меня. Мы знаем, как это делать.
   Его голос потонул в шорохе листвы.
   — Или? — настаивала она.
   — Или ты можешь остаться здесь. — Еще мгновение Джерадин отворачивался от Теризы, отказывался взглянуть на нее. Но потом, словно человек, который не может сдержаться, он обернулся. — Ты можешь остаться здесь и выйти за меня замуж.
   Сквозь слезы Териза читала в его глазах смущение и отвагу, готовность к радости или боли; обеспокоенность, нежность и настойчивость. И когда он так посмотрел на нее, она снова услышала пение рогов.

***

   Свадьбу они сыграли в разгар лета, в большом бальном зале Орисона — том пустом зале, о котором забыли на долгие годы, пока Мастера не приспособили его под склад во время марша в Эсмерель.
   Словно жалея об упущенных в безрадостных трудах годах, король Джойс украсил бальный зал с невероятной пышностью: стены были увешаны флагами и гобеленами; толстые ковры устилали полы; огни в медных печках придавали воздуху золотистый оттенок; белое пламя в огромных очагах изгнало из камня застарелый холод; музыканты на балконах играли до тех пор, пока каждый уголок бального зала, казалось, не начал петь и веселиться.
   Все это организовала леди Торрент. По—прежнему стеснительная — опасности и лишения, которые ей пришлось пережить, когда она спасала мать, ничуть не изменили ее, — она нашла в себе унаследованные от матери твердость и талант собрать людей и все необходимое в нужное время в нужном месте. Как и ее сестра Мисте, она быстро подружилась с Теризой, и они провели множество часов, обсуждая свадьбу, наперекор торопливости Джерадина, к его вящей радости и удовольствию.
   Тем не менее, Териза была озадачена своим новым положением; она не знала, как относиться к тому, что король Джойс объявил ее наследницей престола. Ее таланты, заявил он, как раз те, в каких больше всего будет нуждаться Мордант после его смерти. Она прилюдно отказалась, утверждая, что желает, чтобы он жил всегда. Но втайне у нее появилась масса идей, как следует управлять Орисоном и Мордантом.
   Однако гораздо более впечатляющим, чем украшения, музыка и празднество, которое организовала Торрент, был список гостей, прибывших на свадьбу.
   Возглавляли его, конечно, король Джойс и королева Мадин. Время от времени они пожимали друг другу руки, а королева смотрела на Теризу и Джерадина так, словно вступали в брак ее собственные дети. По слухам, их воссоединение сопровождалось бурными сценами еще долго после ее возвращения в Орисон. Поговаривали, что королева была в ярости от того, как он к ней отнесся, из—за отказа разделить с ней свои тайны, посвятить ее в свои планы; все его протесты и попытки объясниться лишь распаляли ее гнев. Но известно об этом лишь по слухам. Правда же заключалась в том, что время от времени король появлялся из своих покоев с таким видом, словно предпочитал такой мирной жизни любую войну.
   Тем не менее, к свадьбе они закончили спорить, разрешили все противоречия и снова начали наслаждаться обществом друг друга. Вероятно, король последовал ее совету, выбрав Торрент наследницей. Со своих высоких тронов в конце бального зала они удовлетворенно улыбались собравшимся и друг другу, словно были довольны, как никогда. Первым среди гостей — не по рангу, а по важности — был принц Краген, Высший Регент Кадуола, и его супруга, леди Элега. Их брак послужил основой, на которой король Джойс и монарх Аленда строили новый союз, укрепляя мир. Желая предотвратить попытку восстановления тирании в Кадуоле, желая связать все три королевства узами власти и семейственности и общими интересами, сын монарха и дочь короля заняли и прежний престол Фесттена в Скарабе.
   Идея принадлежала Джойсу, но Маргонал быстро согласился. Он уже начал понимать ход мыслей своего старого врага. И его собственные соображения были не хуже…
   Слепой, слабый, усталый, не желая переживать все тяготы второго путешествия в Орисон, монарх Аленда вместо себя послал на бракосочетание своего нового Претендента; человека, который по званию занимал более высокое положение, чем все прочие в Орисоне, за исключением короля Джойса и королевы Мадин, потому что он был представителем Маргонала и его возможным наследником.
   Новым алендским Претендентом был Найл.
   Появившись на церемонии, он все еще выглядел ошеломленным и несколько сбитым с толку тем, как сложились обстоятельства. Но когда Краген стал Высшим Регентом в Кармаге, Маргоналу понадобился новый Претендент, и монарх Аленда почувствовал в Найле человека с недавно пробудившимся, но удивительным чутьем на опасность. Осторожность, объявил монарх, — основополагающий инструмент для всякого, кто хочет править Скарабом и Вассалами Аленда. Краген выказал чрезмерную любовь к риску, и Маргонал хотел заменить его кем—то, у кого нет подобного недостатка.
   Найл поначалу отказывался от такой чести — или такого бремени. Он утверждал, что не заслуживает ее, недостоин. Но потом король распорядился, и ему пришлось согласиться.
   В донесениях, приходивших к королю Джойсу, сообщалось, что Найл доказал: несмотря на сомнения в себе, он именно тот Претендент, какого хотел видеть Маргонал.
   За алендским Претендентом и Высшим Регентом с супругой стоял новый Смотритель Дарсинт и его юная жена леди Мисте.
   Король Джойс и королева Мадин с удовольствием объединили бы свадьбы Дарсинта с Мисте и Теризы с Джерадином; но Дарсинт твердо отказался от публичной церемонии. С другой стороны, он без колебаний принял место Смотрителя.
   Командование, доставка продуктов, передвижение и расквартирование людей и животных, дисциплина и оборона — в этом Воин Гильдии разбирался прекрасно. А его личные заслуги в битве при Эсмереле обеспечили невероятный авторитет, который помог ему разобраться во всем в те дни, пока он знакомился с новой работой. Вдобавок с ним всегда были поддержка и советы Мисте, которая, несмотря на свои «романтические настроения» (а может быть, благодаря им), обладала чувством практичной этики, которая сдерживала его побуждения и управляла ими.
   За Смотрителем и его женой стояли лорды провинций сообразно тому, какую роль они — или их предшественники — сыграли в войне короля. Первыми стояли Тор, Пердон и Термиган; потом Файль и Домне и последним — Армигит.
   Новый Тор был одним из сыновей старого лорда—говоря откровенно, единственным из сыновей, кто пожелал занять такое положение. А вот старый лорд Пердон погиб, не оставив детей, а его вдова решительно отказалась стать первой женщиной—наместником в истории Морданта, не веря, что это даст ей что—нибудь, кроме непосильных трудов.
   — Вы лишили меня мужа и друзей, милорд король, — запротестовала она. — А сейчас вы хотите лишить меня спокойствия?
   Поэтому король с блеском в глазах, которые то весело щурились, то порой враждебно сверкали, отдал Пердон Артагелю.
   Артагель протестовал намного резче, чем вдова старого лорда; но король Джойс лишь улыбался и продолжал сверкать глазами. Наконец, когда его терпение иссякло, он буркнул:
   — Будь рассудителен, Артагель. Ты не можешь оставаться лучшим фехтовальщиком Морданта всю оставшуюся жизнь. Годы возьмут свое. И шрамы уже не дают тебе покоя. Самое время заняться другим делом.
   Поэтому Артагель согласился — с плохо скрываемым раздражением, которое скоро исчезло, когда он осознал, что новое положение в Скарпинге дает ему возможность наконец—то обзавестись домом… а может быть, даже семьей.
   Что касается Термигана, то все ждали, что он откажется прибыть на свадьбу, не из зазнайства, а потому что он был слишком занят, заново отстраивая Стернваль. Тем не менее, он не просто прибыл, а прибыл в высшей степени торжественно. Кроме того, привез с собой полный фургон с рострумским вином в качестве свадебного подарка; дар, которые некоторые считали достойным лишь короля, слишком прекрасным для каких—то Теризы и Джерадина.
   Затем прибыли Домне и Файль. Старые друзья наслаждались обществом друг друга. Но из семьи Джерадина в Орисон больше никто не приехал: Тольден был занят строительством и планировкой нового Хауселдона; Вестер не любил путешествовать; Миник не мог оставить свою стеснительную жену; Стид не мог отвлечься от погонь за новыми юбками. Никто не поехал с Домне, кроме Квисс. Прямо, без обиняков и твердо, как всегда, она заявила, что он никуда не поедет, если кто нибудь не будет ухаживать за ним. Но после появления в Орисоне ясно дала понять, что подлинная причина ее появления — желание снова увидеть Теризу и Джерадина, услышать обо всех их подвигах и помочь при случае советом.
   Сам Домне выглядел так, словно давно перестал давать советы. С другой стороны, он был так счастлив и горд, что при виде его Джерадин улыбался, а Теризе казалось, что в лице старого лорда на свадьбе присутствует вся семья.
   Последним из лордов прибыл Армигит, поумеривший свое щегольство в манерах и нарядах, несчастный в своем изгнании. После битвы при Эсмереле все, кто беседовал с королем Джойсом, — по сути все в Орисоне—высказывали собственное мнение, как поступить с Армигитом. Монарх Аленда просил проявить снисходительность: несмотря ни на что, благодаря подлости Армигита алендская армия достигла Орисона в полном составе, с очевидными (хотя и непредвиденными тогда) выгодами для Аленда и Морданта. Дарсинт, напротив, рекомендовал отрубить ему голову: предательство заслуживает смерти. Наконец король Джойс нашел для него худшее наказание — он обращался с Армигитом так, словно самые гадкие его поступки были такими пустяками, что о них не стоило упоминать.
   Большую часть времени до празднеств и после них Армигит провел, всячески пытаясь пообщаться хоть с кем—нибудь; но никто не хотел тратить на него времени.
   Сбоку от короля Джойса и чуть ниже его, на почетном месте — хотя и обособленном, чтобы он мог без труда удалиться, если необходимо, сидел Знаток Хэвелок. После битвы при Эсмереле он вроде бы свыкся с ролью орисонского безумца. Он стал спокойнее и радовался своим странным радостям. Как следствие, безумие чуть отступило, не доводя его до вспышек и доставляя ему больше удовлетворения.
   Он никогда не рассказывал о своей битве с Архивоплотителем, никогда не говорил, как ему удалось победить Вагеля. И никогда не объяснял, почему рискнул всем, выступив в единоборство с Вагелем, вместо того чтобы просто воплотить старого врага, Эремиса и Гилбура в Орисоне, как рассчитывала Териза. Если кто—то задавал ему вопрос, любой вопрос, он отвечал полным, четким и совершенно невыносимым по обилию подробностей описанием того, что они с королем Джойсом совершили, чтобы спасти Мордант.
   А празднество продолжалось, полное музыки и произнесения тостов, танцев и вина, выкриков и галантности. Мастер Барсонаж не стал настаивать на патронаже над Теризой ввиду ее причастности к Гильдии; но как частное лицо он добился права быть посаженным отцом Теризы во время церемонии. Счастливый и важный, в непривычной красной одежде, он провел Теризу сквозь все церемонии, произносил речи от ее имени и вел себя так, словно гордился не меньше Домне.
   Так Архивоплотитель Териза де Морган и Знаток Джерадин Домне поженились, точно принцесса и герой сказки, и жили в великолепии (кто—то сказал бы, в славе), окруженные семьей и друзьями, честью и уважением, в мире, который помогли спасти. Она лишилась богатства своего отца, зато обрела собственную силу, и злые чары, сковывавшие ее, исчезли. А он унаследовал нечто лучшее, чем провинции и королевства, — себя самого: свою смелость и свое открытое сердце, которые достались ему по праву рождения.
   На свадебной церемонии они произнесли множество тостов, которые все сводились к одному: они обещали помогать друг другу слышать мелодичные звуки рогов.