Страница:
— Ну, что там у тебя? В смысле, к Робу. Да ты не бойся, садись.
Надо было видеть, с какой обреченной физиономией он опустился на краешек кровати — больше в моей комнате сидеть не на чем, все продумано. А коснувшись задницей ворсистого покрытия, чуть не подпрыгнул, словно сел на животное ежика из лесной экосистемы. Хотя «Камасутру» я, разумеется, уже отключила.
Не знаю, почему я его все время мучаю. Прикольно, вот и все.
— Но ты клянешься, что никому?…
Я пожала плечами:
— Слушай, ты же сам ко мне пришел. Обратиться прямо к Робу тебе, видите ли, слабо…
— Не слабо. Просто…
— Да поняла, поняла. Не знаешь, как найти правильный подход. Но это твои проблемы, Винс! Я и так отменила важную встречу, а теперь ты сидишь тут и уже сорок минут пытаешься развести меня на какую-то идиотскую клятву. Или говори, или всего хорошего.
Насчет важной встречи я, конечно, загнула: договаривались с Далькой пойти в одно заведение, где, она говорит, новая потрясная виртуалка по взаимоотношению полов, — лично я не вижу, в чем кайф, там обычно тусуются одни задохлики вроде Винса. Так что пусть идет сама, я даже рада. Но это дурацкое «никому-никому»… как маленький, честное слово! И не скажешь, что вот-вот пятнадцать стукнет, даже на неделю раньше, чем мне.
— Юсь… — протянул совсем уж жалобно. — Просто это не моя… ну, не только моя тайна. Если ты кому-нибудь скажешь, то подведешь очень хороших людей… поклянись, Юста, я тебя очень прошу!…
Честное слово, он меня достал! Я возвела глаза к потолку — на верхнем мониторе все еще извивались в эконом-режиме бледные камасутровцы, жаль, что Винс не видел, — и, чувствуя себя полной дурой, сказала:
— Клянусь.
Он расплылся в блаженнейшей улыбке; казалось, что даже рубиновые уши улыбались, слегка шевелясь над белыми волосами.
— Ну вот видишь! Я всегда знал, что тебе можно доверять.
Как будто я уже успела не выдать его тайну под страшными пытками. Вздохнула:
— Поехали.
Винса, конечно, тут же переклинило; однако он героически преодолел зажим, несколько раз сглотнул, запасся впрок воздухом и заговорил:
— Это касается моей практики по первичной специализации… кафедра сравнительной истории и этнографии доглобальных народов, я ведь тебе рассказывал?
— Рассказывал. Самая бесперспективная из всех возможных. Ну и?…
— Нет, почему… Ты просто не знаешь Ингара, то есть доктора Валара, он мой руководитель… я вас познакомлю, честно! Собственно, это его проект. Ингар начал над ним работать еще тогда, когда мы с тобой в группу социализации ходили. Проблема в том, что начальство очень косо смотрит на исследования в этом направлении. Прямо не запрещают, конечно, но… ты понимаешь: «несвоевременно, нецелесообразно, риск во много раз превышает потенциальную научную ценность результатов» и все такое. Финансирование, само собой, ноль, плюс Ингару постоянно подбрасывают всякую левую нагрузку — например, практикантов вроде меня…
— Его проблемы. Хотя сочувствую.
— Да нет, я как раз… — Сбить Винса с потока умных мыслей легче легкого; никогда не упускаю случая. — Я даже… ну ладно. Так вот. На сегодня Ингар все-таки подготовил потрясающую теоретическую базу, ну и материальную кое-какую… Словом, он уже готов приступить к полевым исследованиям. Есть люди, которые добровольно согласились войти в состав экспедиции. — Тут он просиял, как новенький СД-ром. — Но…в общем, ради чего я и решил к тебе обратиться. То есть к твоему брату.
— Стоп-стоп-стоп. — Я замахала руками. — Так не пойдет. Какие исследования? Что за экспедиция? Конкретно.
Он замялся:
— Юста… Это не совсем легально, и…
— Я же поклялась.
Можете себе представить, как я ухохатывалась — в душе. На физиономии же ухитрялась сохранять совершенно трагическое, похоронное выражение. Если честно, я давно уже догадалась. История доглобальных народов, тоже мне. И этнография. И мой дорогой братец в придачу.
Негромкий голос Винса съехал до оглушительного шепота:
— Экспедиция на Гауграз.
Я выдержала паузу. А потом спокойно сказала:
— Ты дурак, Винс. И твой Ингар дурак.
За Ингара он заметно обиделся.
— Я же говорил: финансирование — ноль.
— Тогда забудь.
— Но я думал…
— И не думай. Меньше чем за три сотни Роб даже из виртуалки в баре не вылезет. А насчет всяких… любителей острых ощущений у него твердая такса: пять. Если еще не поднял, я в его дела не особенно въезжаю.
Вот теперь на Винса действительно было жалко смотреть. Малиновые щеки поблескивали капельками пота, волосы на висках слиплись, а белый комб аж прилип к телу, обрисовывая далеко не ту мужскую грудь, какую стоило бы обрисовывать. Взмокший, несчастный, он глядел на меня умоляющими глазами побитой собаки (есть такое животное в приграничной экосистеме). Но что поделать?… Я сказала ему чистую правду.
— Просто… Мы же все — теоретики, Юсь. Нас могут подстрелить еще на границе, и неизвестно, с какой стороны скорее. Экспедиции необходим проводник. Такой человек, как… Робни.
— Ищите деньги. Видишь ли, за светлые идеи он не работает. Кофе хочешь?
Вообще-то не понимаю, почему принято предлагать гостям такую гадость. Лично я спокойно обхожусь обычным энергиком, он по крайней мере вкусный, хоть и не разливается по красивым дымящимся чашечкам. Но Винс — именно тот случай, когда можно побыть светской дамой. Не составляя ему компании, разумеется.
Он поднялся, снова нерешительно переминаясь с ноги на ногу.
— Кофе… ну…, а у вас натуральный?
Надо же! Вот уж не думала, что он из тех чудиков, которые мало того что добровольно и с готовностью это пьют, но еще и различают по степени натуральности и даже по сортам. Но между прочим — я в свое время специально наблюдала, — так называемые ценители кофе в момент, когда горячая горечь попадает им в рот, все равно морщатся. Вот так-то.
— Натуральный, — заверила я. — Есть еще гаугразский чай, но не советую — вставляет не по-детски. И Роб злится, если берут без спросу.
Винс топтался на месте, изображая ярко-красным лбом напряженную мыслительную деятельность. «Пить или не пить — вот в чем вопрос»; я тихонько угорала со смеху. Честное слово, только ради возможности так потрясающе поприкалываться стоит иногда его терпеть.
— Спасибо, я, наверное, пойду, — наконец выдавил он. — Юсь, он все-таки твой брат. Поговори с ним, пожалуйста!
Я усмехнулась:
— Ладно, попробую сбить с полсотни. Кстати, имей в виду: по пять — это за каждого. Пусть твой руководитель подумает, на кого можно безболезненно сократить вашу экспедицию.
Самое смешное, что он не понял намека.
— Хорошо, я ему скажу, только… Знаешь что, Юсь? — Винсовы глаза заблестели. — А ты приходи к нам на кафедру! Раз уж я все равно тебе рассказал… И познакомишься с Ин… с доктором Валаром. Завтра в шесть тридцать встретимся на квадрате, договорились?
Винс уже встал на скользилку и сделал героическое лицо, готовясь к новым гонкам. И, надо сказать, у меня и в мыслях не было лишать его этого удовольствия. Так что еще неизвестно, что я имела в виду, утвердительно кивая. Может быть, «поехали».
…Он ушел, и сразу стало скучно. Связить Дальке было уже поздно, да не очень-то и хотелось. А других планов на сегодня я не разработала. Может, «смертовиков» погонять?… На днях вышла последняя обновленная версия, только вчера скачала. Однако особого желания я в себе опять-таки не обнаружила.
Вот в такие минуты и подползают пораженческие настроения на тему «мама была права». Имеется в виду та эпопея с первичной специализацией — когда предки на ушах стояли, доказывая, что нельзя терять год, что я безнадежно отстану от сверстников, выпаду из социума, морально разложусь и т.д… и т.п. Разумеется, существует же стандартная схема развития личности: группа социализации — начальная школа — колледж — первичная специализация — профессиональный колледж — университет… Шаг в сторону считать побегом и стрелять на поражение. Страшилка для правильных детишек вроде Винса.
А я хочу жить так, как сама считаю нужным. Без Наставниц и Лекторин; слава богу, мне уже не положена по возрасту Воспиталька. И тем более не подчиняться каким-то людям, всяким там «доктор-валарам». Говорите, так не бывает? Бывает, просто мало кто пробует. Вот Роб же смог! Ему никто не указывает, чем в какой момент заниматься.
И я смогла. Я — свободный человек, а не «личность, интегрированная в социум». Да!…
Включила персонал и попробовала засечь маячок Роба. Просто так. И тут же по монитору цветной пылью осыпались пиктограммы и символы, пришлось перегружать. Сама виновата: Роб еще до отряда умел блокироваться так, что не только ни фига не засечешь, но можно запросто угробить всю систему, а теперь и подавно. И правильно. Я сама ненавижу этот маячок, только ж от моего братца никак не добьешься нужной программы…
Сейчас он, конечно, попросту заседает в каком-нибудь баре. Где виртуалка по той же теме, что и стены в моей комнате, а в смежных помещениях за отдельную плату можно поиметь то же самое в реале. Но в реале, насколько я знаю, Роб здесь не заказывает. Считает, что приграничные бордели лучше.
И ничего, что его нет дома уже вторую неделю. Если бы он вышел, я бы знала. Он всегда говорит мне, когда выходит. Мне одной.
Вспомнила Винса с его экспедицией и вслух засмеялась. Знал бы он, сколько подъезжает к Робу таких вот «исследователей Гауграза»! Мало кто прямо признается, что хочет подзаработать на продаже оружия или контрабанде сырья и артефактов. Как правило, у всех его клиентов исключительно высокие благородные цели. Вплоть до установления мира со смертовиками… короче, обхохочешься.
Стоп.
Прислушалась. Нет, разумеется, шлюзовая система при входе у нас, как и везде, работает бесшумно. И я всегда в таких случаях сначала решаю, что показалось… чаще всего так оно и есть.
Одним прыжком вскочила на скользилку. Сразу, без разгона, врубила седьмую скорость и помчалась по коридору.
— Роб!!!.. Привет.
— Юська, уйди… Ну тебя на фиг, башка раскалывается…
Винса я увидела издалека — вообще-то на институтском квадрате толчется масса народу, но мало кто при этом подпрыгивает и машет руками над головой. Похоже, он не рассчитывал особенно, что я приду. Кстати, главным образом поэтому я и пришла.
Подскользил навстречу. По идее, полагалось со мной поздороваться, но в то же время он еле сдерживался, чтобы не спросить насчет Роба, а потому с ходу выпалил третье:
— Ингар тебя очень ждет!
Физиономия у него была уже не такая красная, как вчера. Зато нос начал шелушиться смешными белыми чешуйками.
Путь на кафедру — как там? — сравнительной истории и этнографии доглобальных народов сам по себе был весьма показателен. Сначала мы пробирались сквозь толпу студентов (заученные великовозрастные парни и дуры-девки в коротких конусильках), потом свернули в боковой коридор — народу стало поменьше, затем завернули за угол, где под дверью аудитории торчали три калеки; но и тут не остановились, а нырнули в какой-то аппендикс, в котором не смогли бы разминуться две скользилки. Эта кишка еще пару раз изогнулась и только тогда уперлась в дверь.
С одной створкой, представляете?! И к тому же ее пришлось открывать руками!
Впрочем, от помещений, расположенных на первом уровне города, можно и не такого ожидать. А Винсов институт вообще частично размещается в «здании», то есть в блоке, сохранившемся еще с доглобальных времен, когда в городе был один-единственный уровень и эти… «улицы» вместо тоннелей для капсул.
Сразу за дверью Винс радостно объявил:
— Она пришла!
Кафедра была маленькая и какая-то неприлично тесная: казалось, — в нее с огромным трудом втиснули два персонала, шкаф для дисков, атмосферой и аннигилятор. Я не сразу поняла почему, а когда поняла, то даже присвистнула: одна стена в этой комнатушке была без монитора! Белая слепая стена с нелепыми завитушками под самым потолком. Кстати, тоже белым, слепым и к тому же в трещинах.
Разглядывая помещение, я сначала совершенно не обратила внимания на… него. До тех самых пор, как он подошел ко мне совсем близко и сказал:
— Добрый день. Я доктор Ингар Валар. Можно просто Ингар — мы тут все на «ты».
Я подняла глаза.
И поняла, что пропала.
…Нет, на самом деле я, разумеется, ничего такого сразу не поняла. Наоборот: мне даже показалось, что он старый… я ведь ожидала после Винсовых рассказов, что он окажется старым. И безнадежно скучным: скажите, станет нормальный человек заниматься этими самыми историей с этнографией? И вообще он стоял уже слишком близко и был выше меня на две с половиной головы — разве я могла нормально его разглядеть?…
От меня ждали ответа, и я сказала:
— Юста Калан.
Он пожал мне руку. Ладонь у него была большая, очень теплая и такая сухая, словно ее всю жизнь мыли только в ионном очистителе.
— Не может быть. Винс!
Тот не шагнул — прыгнул вперед, загородив меня собой. Теперь я видела лицо Ингара поверх торчащих ежиком белых Винсовых волос. Рассматривала. Начинала понимать, что он вовсе не старый. Что он…
— Так тот человек, о котором ты говорил, — Робни Калан?
По обеим сторонам белого ежика вспыхнули двумя рубинами и без того красные уши.
— Просто я подумал… да.
Брови — как узкие крылья птицы чайки из приморской экосистемы. Четкие, будто обрубленные линии под скулами. Лоб — в полтора раза выше, чем бывают человеческие лбы. Глаза…
— Вы знаете Роба… доктор Валар?
Его имя — не говоря уже о «ты» — почему-то не далось мне вслух; я разозлилась и несколько раз повторила про себя: Ингар, Ингар, Ингар… Глупо вообще-то. А глаза у него обыкновенные, серые, прищуренные и в красных прожилках: и чего он не носит линзы, как все люди? Сейчас расскажет, что ходил с моим братом в одну группу социализации. Вообще удивляюсь, откуда у Роба такая широкая популярность — с его-то родом занятий. Но факт остается фактом: до фига народу не только, в курсе, но и всеми силами пытаются примазаться к его сомнительной славе.
Все равно не поверю. Уж для этого-то он — Ингар, Ингар!.. — точно старый.
Но ничего такого он не сказал.
— Садись, Юста. И ты, Винс. Кофе будете?
Не отводя глаз, я опустилась на сиденье.
И кивнула.
Длинная зеленая конусиль неудобно путалась между ногами — зато здорово попадала в цвет моих глаз. А с волосами ничего приличного не сделаешь. И какого, спрашивается, было так коротко стричься?!
Конусиль — вот эту самую, не аннигилированную потому, что у нее не вышел часоминимальный срок употребления, — я последний раз надевала по случаю выпуска из колледжа. Тогда у меня еще были длинные волосы. И все говорили, что я красивая.
Когда Ингар посвязил, я спала. Я сплю до стольки, до скольки считаю нужным, и не понимаю идиотов, которые, сменив Воспитальку на психобудильник, добровольно его программируют и подскакивают в одно и то же время каждое утро. Нет, было уже не совсем утро, я знаю. Но я же свободный человек!.. Это в детстве, хочешь — не хочешь, приходилось быть жаворонком.
Короче, он увидел меня: слипшиеся ресницы и спутанные волосы, потная мятая уродина. Кажется, еще и ругнулась, не открывая глаз, думая, что это Далька. А потом забыла извиниться — лишь идиотски разинула рот, разглядев на связилке его лицо.
И как теперь?!.
Я влипла в зеркало и, сложив губы бантиком, аккуратно зачесала волосы направо. Потом налево. Потом назад. Включила режим кругового обзора, плюнула и разлохматила прическу пятерней.
До нашей встречи оставалось еще два с половиной часа. Что с ними делать, я не представляла.
— Тебе очень идет.
Кафе называлось «Перфоманс». Собственно, потому я и решила, что это безумно изысканное и дорогое заведение. А оказалось — студенческая забегаловка, расположенная уровнем выше института. Во всем помещении я не заметила ни одной конусили длиннее колен. Идиотка.
Но зато мы были с ним. Вдвоем. И к тому же пили не кофе, а нормальный энергик.
— Винс много о тебе рассказывал. — Ингар улыбнулся.
— Плохого?
Надо же было хоть что-то отвечать.
— А почему ты так решила? Давала повод?
Мне не хотелось говорить с ним о Винсе. Мне хотелось говорить с ним о чем угодно… В общем, я совсем запуталась. И выглядела, наверное, полной дурой. Стриженой дурой в зеленой конусили до пят.
Его глаза смеялись. Прищуренные глаза с неимоверными ресницами, крылатыми, как и брови; и как я вчера умудрилась не заметить таких ресниц?! Ему, наверное, лет тридцать пять: ужас как много, но для мужчины еще может быть. Он посвязил — сам! Мне!!! Он пригласил меня…
В кафешку для студентов. И теперь смеется надо мной.
Или просто смеется?…
— Не переживай, только хорошее. Винс, насколько я понял, очень неплохо к тебе относится. Кстати, не обидишься, если я кое-что спрошу?
Пожала плечами. Голыми, кстати; но из-за гусиной кожи они вряд ли выглядели очень сексуально. Кто ж знал, что атмосферой тут запущен в холодильном режиме… Большинство дурочек-студенточек, разбросанных за столиками и вокруг стойки, были в пестрых термокомбиках и, судя по всему, прекрасно себя чувствовали. Ненавижу!…
О чем он хочет спросить? Нравится ли мне Винс? Пусть — честно отвечу и закроем тему. И тогда…
— Почему ты не выбрала себе первичную специализацию?
Вот так.
Я одним вдохом высосала энергик и закусила трубочку. Сделала рассеянное и пофигистское выражение лица. Значит, сейчас состоится очередное педагогическое внушение на тему потерянного года, выпадения из социума и т.д… и т.п. Что ж, не в первый раз. Послушаем, от этого не толстеют.
А ты что думала? Что доктор Валар, серьезный взрослый человек, наверняка знакомый (как он тогда отреагировал на твою фамилию, помнишь?) с родителями и, по их мнению, способный претендовать на авторитет среди подростков переходного возраста… Что он посвязил тебе, идиотке, для чего-то другого?!
— Юста… Я же просил не обижаться. Не хочешь — не отвечай,
Оказалось, что трубочка из-под энергика лежит передо мной, перекушенная на десять аккуратных кусочков. Я незаметно — ну, надеюсь, — сгребла их под стол, на корм мобильному аннигилятору. Пусть не думает.
— Почему же, я вам отвечу, доктор Валар. Первичная специализация — важный шаг, во многом определяющий ту нишу, которую впоследствии займет личность в Глобальном социуме. Это очень важный выбор, и мне не хотелось бы его форсировать. Видите ли, доктор Валар, еще лет десять назад, посещая группу социализации, я считалась проблемным ребенком, и потому…
При желании я еще и не так могу. Если меня как следует разозлить.
— А я тогда был командиром отряда, — негромко сказал Ингар. — Куда распределили Робни Калана.
Умный спич застрял у меня между зубами. Вместе с ошметком пластика от трубочки.
Ничего себе!..
Он сидел напротив, чуть подавшись вперед и отставив в сторону недопитый энергик. Не старый, но и не молодой человек с утомленными серыми глазами без линз, зато в целом лесу дремучих ресниц. Узколицый, худощавый, в простом темно-синем комбе. Абсолютно штатский. Девяносто девять и девять в периоде.
— Это идиотизм, — заговорил он. — Причем преступный идиотизм… Направлять в отряд желторотых мальчишек, без нормальной психологической подготовки, даже без тестов на адекватность и психоболевой порог!.. На основании одного лишь добровольческого заявления. А ведь в восемнадцать лет мотивация может быть какой угодно: конфликт с родителями, ссора с девчонкой, пари с друзьями, высокоидейный патриотизм… Или просто: никто меня не любит, а я докажу… Ты ведь тоже собираешься в отряд, правда, Юста?
— Еще чего.
Надо же было что-то ответить. Но как он?!.
— Я тогда сразу понял, что его необходимо срочно комиссовать, — продолжал Ингар. — Твоего брата. Он был такой… нежный. Обидно звучит, да?.. Не бойся, ему я не говорил ничего подобного. Но про себя решил: как только… — Он придвинул энергик, допил длинным глотком и отбросил упаковку в сторону аннигилятора. — Это реально сделать лишь после первого боя, Юста. После атаки смертовиков, которую надо отбить. После.
Я смотрела на него во все глаза, до того широко распахнутые, что вообще неизвестно, каким чудом они держались на лице. Я понимала. Я помнила.
Как он тогда вернулся. Роб. Какое у него было лицо. Как он три недели безвылазно сидел в своей комнате — а я сидела в своей и плакала. Потом, конечно, прошло. Все проходит.
— Так это вы… — Я прикусила язык и, совершая над собой героическое усилие, поправилась: — Ты. Знаешь, Ингар, а он крыл тебя последними словами. За то, что ты его отправил домой.
— Догадываюсь.
И снова накатила неуправляемая злость. Догадывается он — правильный, цивильный; сравнительный историк, блин, доглобальных народов!.. Роб рассказывал. Мне одной, больше никому. Как ему катастрофически не повезло с командиром: это ж надо — напороться на сопливого пацана, нюню и труса. А никакой контузии не было! И тем более психошока… и вообще…
На этом месте Роб обычно срывался на бессвязную ругань. И так ни разу и не договорил — про ту атаку. Про свой единственный бой.
Ингар… Ингар. Мысленно его имя давалось уже легче, я почти была уверена, что и вслух произнесу его запросто, без паузы и дрожи в голосе. Но как он догадался… про меня?! Хотя с другой стороны, что он может сделать? Он ведь теперь даже не военный. А через три года, когда я стану совершеннолетней — черт возьми, еще целых три года! — по-любому забудет. Я ему никто. Мы, наверное, вообще больше не увидимся, нигде не пересечемся. Ведь таких денег, чтобы нанять Роба к себе в экспедицию, у него, как я понимаю, нет.
— Кстати, Ингар… Если ты сам был на Гаугразе. Зачем вам в таком случае проводник?
Он усмехнулся. Повел крылатыми бровями:
— Я не был на Гаугразе.
Я недоуменно вскинула голову. Заодно увидела, как студенточки из-за соседнего столика вовсю пялятся на Ингара. Который сидит и разговаривает — со мной; на секунду поймала невообразимый кайф. Ну и дура.
— Военные действия, Юста, ведутся не на Гаугразе, — отрезвляюще учительским тоном пояснил он. — А на границе. На практике это выглядит примерно так… хочешь еще энергика? — Не дожидаясь ответа, Ингар левой рукой пробежался по клавишам, программируя заказ.
Поймал мой взгляд и продолжил:
— Прозрачный бункер, что-то вроде Базы экодосуга, только из более стойкого стеклопластика, разумеется. И отряд, в обязанности которого входит отражать атаки смертовиков. Это нетрудно… ты знаешь, гораздо проще, чем в одноименной игре. Они нападают, ты нажимаешь на кнопки. Покидать бункер во время атаки строжайше запрещено уставом, и, если бы новобранцы уважали устав, у нас вообще не было бы потерь, одни победы. А между победами — пустота… Кто-то спивается, кто-то балуется наркотиками, кто-то уходит в глубокую психовиртуалку, кто-то лазает по приграничным борделям… Главное — ничего не помнить. Или убедить себя, что так и надо. Что это и есть героизм. Что на войне как на войне.
На столике возникли два пакета энергика, только мне почему-то совершенно его не хотелось. А Ингар взял, распечатал — и вдруг улыбнулся. Трубочка слегка оттягивала ему уголок рта.
— Так что ты права, Юста. Не стоит спешить с первичной специализацией. Мне в пятнадцать лет казалось, что Офицерский корпус — это когда в белых перчатках.
Я невольно взглянула на его руки — красивые, узкие, им бы действительно пошли белые перчатки, — и как раз в этот момент с его запястья отозвалась связилка. Ингар повернул руку так, что я не могла видеть монитор. Только отражение в глазах… внезапно просиявших… сощурившихся в две теплые пушистые щели…
Ничего не говорил. Только кивнул два раза подряд. И потом еще один раз.
— Вы уходите?
Идиотка!.. Прикусила губу, по-настоящему, до боли. Кто тянул тебя за язык, да какое вообще твое дело… идиотка!!!
— Да, минут через десять… Допивай энергик, я провожу тебя до капсулы. — С каждым словом его лицо словно остывало, теряя частицы улыбки. — Понимаешь, Юста, самое непостижимое то, что они продолжают атаковать. Сознавая, что это бессмысленно, — за столько столетий… Все равно продолжают. Я должен узнать почему. Ты готова?
— Что?
Кажется, я вздрогнула. И бретелька зеленой конусили, давно не внушавшая доверия, наконец-то сползла с плеча.
— Можем идти?
Я встала, поправляя бретельку и мимоходом отметив, что не прошло не только десяти, но и двух минут. Впрочем, наплевать. Каждый человек имеет право торопиться. Туда, куда считает нужным.
— Я поговорю с Робни, — внезапно сказал Ингар. — Сам. Нам давно пора поговорить. Я согласен с Винсом: твой брат — действительно тот человек, который нам нужен… Где ты припарковалась?
Студенческая забегаловка «Перфоманс» провожала нас многочисленными завистливыми глазами. Я как можно более гордо вскинула голову, почти доставая Ингару до плеча.
С Робом у него, допустим, ничего не выйдет. У Роба твердая такса.
И он больше не посвязит. Никогда.
— Отстань, Юська.
— Подожди. Я не поняла… Ты?! Согласился?!!
Роб висел на перекладине вниз головой и ритмично взмывал вверх, переламываясь пополам, — качал пресс. Пластиковый блин в его руках, закинутых за шею, тянул килограммов на десять, не меньше. Медицинская программа помалкивала, безропотно позволяя уже четвертый десяток упражнений; впрочем, не исключено, что Роб вообще ее подвесил, он умеет.
Надо было видеть, с какой обреченной физиономией он опустился на краешек кровати — больше в моей комнате сидеть не на чем, все продумано. А коснувшись задницей ворсистого покрытия, чуть не подпрыгнул, словно сел на животное ежика из лесной экосистемы. Хотя «Камасутру» я, разумеется, уже отключила.
Не знаю, почему я его все время мучаю. Прикольно, вот и все.
— Но ты клянешься, что никому?…
Я пожала плечами:
— Слушай, ты же сам ко мне пришел. Обратиться прямо к Робу тебе, видите ли, слабо…
— Не слабо. Просто…
— Да поняла, поняла. Не знаешь, как найти правильный подход. Но это твои проблемы, Винс! Я и так отменила важную встречу, а теперь ты сидишь тут и уже сорок минут пытаешься развести меня на какую-то идиотскую клятву. Или говори, или всего хорошего.
Насчет важной встречи я, конечно, загнула: договаривались с Далькой пойти в одно заведение, где, она говорит, новая потрясная виртуалка по взаимоотношению полов, — лично я не вижу, в чем кайф, там обычно тусуются одни задохлики вроде Винса. Так что пусть идет сама, я даже рада. Но это дурацкое «никому-никому»… как маленький, честное слово! И не скажешь, что вот-вот пятнадцать стукнет, даже на неделю раньше, чем мне.
— Юсь… — протянул совсем уж жалобно. — Просто это не моя… ну, не только моя тайна. Если ты кому-нибудь скажешь, то подведешь очень хороших людей… поклянись, Юста, я тебя очень прошу!…
Честное слово, он меня достал! Я возвела глаза к потолку — на верхнем мониторе все еще извивались в эконом-режиме бледные камасутровцы, жаль, что Винс не видел, — и, чувствуя себя полной дурой, сказала:
— Клянусь.
Он расплылся в блаженнейшей улыбке; казалось, что даже рубиновые уши улыбались, слегка шевелясь над белыми волосами.
— Ну вот видишь! Я всегда знал, что тебе можно доверять.
Как будто я уже успела не выдать его тайну под страшными пытками. Вздохнула:
— Поехали.
Винса, конечно, тут же переклинило; однако он героически преодолел зажим, несколько раз сглотнул, запасся впрок воздухом и заговорил:
— Это касается моей практики по первичной специализации… кафедра сравнительной истории и этнографии доглобальных народов, я ведь тебе рассказывал?
— Рассказывал. Самая бесперспективная из всех возможных. Ну и?…
— Нет, почему… Ты просто не знаешь Ингара, то есть доктора Валара, он мой руководитель… я вас познакомлю, честно! Собственно, это его проект. Ингар начал над ним работать еще тогда, когда мы с тобой в группу социализации ходили. Проблема в том, что начальство очень косо смотрит на исследования в этом направлении. Прямо не запрещают, конечно, но… ты понимаешь: «несвоевременно, нецелесообразно, риск во много раз превышает потенциальную научную ценность результатов» и все такое. Финансирование, само собой, ноль, плюс Ингару постоянно подбрасывают всякую левую нагрузку — например, практикантов вроде меня…
— Его проблемы. Хотя сочувствую.
— Да нет, я как раз… — Сбить Винса с потока умных мыслей легче легкого; никогда не упускаю случая. — Я даже… ну ладно. Так вот. На сегодня Ингар все-таки подготовил потрясающую теоретическую базу, ну и материальную кое-какую… Словом, он уже готов приступить к полевым исследованиям. Есть люди, которые добровольно согласились войти в состав экспедиции. — Тут он просиял, как новенький СД-ром. — Но…в общем, ради чего я и решил к тебе обратиться. То есть к твоему брату.
— Стоп-стоп-стоп. — Я замахала руками. — Так не пойдет. Какие исследования? Что за экспедиция? Конкретно.
Он замялся:
— Юста… Это не совсем легально, и…
— Я же поклялась.
Можете себе представить, как я ухохатывалась — в душе. На физиономии же ухитрялась сохранять совершенно трагическое, похоронное выражение. Если честно, я давно уже догадалась. История доглобальных народов, тоже мне. И этнография. И мой дорогой братец в придачу.
Негромкий голос Винса съехал до оглушительного шепота:
— Экспедиция на Гауграз.
Я выдержала паузу. А потом спокойно сказала:
— Ты дурак, Винс. И твой Ингар дурак.
За Ингара он заметно обиделся.
— Я же говорил: финансирование — ноль.
— Тогда забудь.
— Но я думал…
— И не думай. Меньше чем за три сотни Роб даже из виртуалки в баре не вылезет. А насчет всяких… любителей острых ощущений у него твердая такса: пять. Если еще не поднял, я в его дела не особенно въезжаю.
Вот теперь на Винса действительно было жалко смотреть. Малиновые щеки поблескивали капельками пота, волосы на висках слиплись, а белый комб аж прилип к телу, обрисовывая далеко не ту мужскую грудь, какую стоило бы обрисовывать. Взмокший, несчастный, он глядел на меня умоляющими глазами побитой собаки (есть такое животное в приграничной экосистеме). Но что поделать?… Я сказала ему чистую правду.
— Просто… Мы же все — теоретики, Юсь. Нас могут подстрелить еще на границе, и неизвестно, с какой стороны скорее. Экспедиции необходим проводник. Такой человек, как… Робни.
— Ищите деньги. Видишь ли, за светлые идеи он не работает. Кофе хочешь?
Вообще-то не понимаю, почему принято предлагать гостям такую гадость. Лично я спокойно обхожусь обычным энергиком, он по крайней мере вкусный, хоть и не разливается по красивым дымящимся чашечкам. Но Винс — именно тот случай, когда можно побыть светской дамой. Не составляя ему компании, разумеется.
Он поднялся, снова нерешительно переминаясь с ноги на ногу.
— Кофе… ну…, а у вас натуральный?
Надо же! Вот уж не думала, что он из тех чудиков, которые мало того что добровольно и с готовностью это пьют, но еще и различают по степени натуральности и даже по сортам. Но между прочим — я в свое время специально наблюдала, — так называемые ценители кофе в момент, когда горячая горечь попадает им в рот, все равно морщатся. Вот так-то.
— Натуральный, — заверила я. — Есть еще гаугразский чай, но не советую — вставляет не по-детски. И Роб злится, если берут без спросу.
Винс топтался на месте, изображая ярко-красным лбом напряженную мыслительную деятельность. «Пить или не пить — вот в чем вопрос»; я тихонько угорала со смеху. Честное слово, только ради возможности так потрясающе поприкалываться стоит иногда его терпеть.
— Спасибо, я, наверное, пойду, — наконец выдавил он. — Юсь, он все-таки твой брат. Поговори с ним, пожалуйста!
Я усмехнулась:
— Ладно, попробую сбить с полсотни. Кстати, имей в виду: по пять — это за каждого. Пусть твой руководитель подумает, на кого можно безболезненно сократить вашу экспедицию.
Самое смешное, что он не понял намека.
— Хорошо, я ему скажу, только… Знаешь что, Юсь? — Винсовы глаза заблестели. — А ты приходи к нам на кафедру! Раз уж я все равно тебе рассказал… И познакомишься с Ин… с доктором Валаром. Завтра в шесть тридцать встретимся на квадрате, договорились?
Винс уже встал на скользилку и сделал героическое лицо, готовясь к новым гонкам. И, надо сказать, у меня и в мыслях не было лишать его этого удовольствия. Так что еще неизвестно, что я имела в виду, утвердительно кивая. Может быть, «поехали».
…Он ушел, и сразу стало скучно. Связить Дальке было уже поздно, да не очень-то и хотелось. А других планов на сегодня я не разработала. Может, «смертовиков» погонять?… На днях вышла последняя обновленная версия, только вчера скачала. Однако особого желания я в себе опять-таки не обнаружила.
Вот в такие минуты и подползают пораженческие настроения на тему «мама была права». Имеется в виду та эпопея с первичной специализацией — когда предки на ушах стояли, доказывая, что нельзя терять год, что я безнадежно отстану от сверстников, выпаду из социума, морально разложусь и т.д… и т.п. Разумеется, существует же стандартная схема развития личности: группа социализации — начальная школа — колледж — первичная специализация — профессиональный колледж — университет… Шаг в сторону считать побегом и стрелять на поражение. Страшилка для правильных детишек вроде Винса.
А я хочу жить так, как сама считаю нужным. Без Наставниц и Лекторин; слава богу, мне уже не положена по возрасту Воспиталька. И тем более не подчиняться каким-то людям, всяким там «доктор-валарам». Говорите, так не бывает? Бывает, просто мало кто пробует. Вот Роб же смог! Ему никто не указывает, чем в какой момент заниматься.
И я смогла. Я — свободный человек, а не «личность, интегрированная в социум». Да!…
Включила персонал и попробовала засечь маячок Роба. Просто так. И тут же по монитору цветной пылью осыпались пиктограммы и символы, пришлось перегружать. Сама виновата: Роб еще до отряда умел блокироваться так, что не только ни фига не засечешь, но можно запросто угробить всю систему, а теперь и подавно. И правильно. Я сама ненавижу этот маячок, только ж от моего братца никак не добьешься нужной программы…
Сейчас он, конечно, попросту заседает в каком-нибудь баре. Где виртуалка по той же теме, что и стены в моей комнате, а в смежных помещениях за отдельную плату можно поиметь то же самое в реале. Но в реале, насколько я знаю, Роб здесь не заказывает. Считает, что приграничные бордели лучше.
И ничего, что его нет дома уже вторую неделю. Если бы он вышел, я бы знала. Он всегда говорит мне, когда выходит. Мне одной.
Вспомнила Винса с его экспедицией и вслух засмеялась. Знал бы он, сколько подъезжает к Робу таких вот «исследователей Гауграза»! Мало кто прямо признается, что хочет подзаработать на продаже оружия или контрабанде сырья и артефактов. Как правило, у всех его клиентов исключительно высокие благородные цели. Вплоть до установления мира со смертовиками… короче, обхохочешься.
Стоп.
Прислушалась. Нет, разумеется, шлюзовая система при входе у нас, как и везде, работает бесшумно. И я всегда в таких случаях сначала решаю, что показалось… чаще всего так оно и есть.
Одним прыжком вскочила на скользилку. Сразу, без разгона, врубила седьмую скорость и помчалась по коридору.
— Роб!!!.. Привет.
— Юська, уйди… Ну тебя на фиг, башка раскалывается…
Винса я увидела издалека — вообще-то на институтском квадрате толчется масса народу, но мало кто при этом подпрыгивает и машет руками над головой. Похоже, он не рассчитывал особенно, что я приду. Кстати, главным образом поэтому я и пришла.
Подскользил навстречу. По идее, полагалось со мной поздороваться, но в то же время он еле сдерживался, чтобы не спросить насчет Роба, а потому с ходу выпалил третье:
— Ингар тебя очень ждет!
Физиономия у него была уже не такая красная, как вчера. Зато нос начал шелушиться смешными белыми чешуйками.
Путь на кафедру — как там? — сравнительной истории и этнографии доглобальных народов сам по себе был весьма показателен. Сначала мы пробирались сквозь толпу студентов (заученные великовозрастные парни и дуры-девки в коротких конусильках), потом свернули в боковой коридор — народу стало поменьше, затем завернули за угол, где под дверью аудитории торчали три калеки; но и тут не остановились, а нырнули в какой-то аппендикс, в котором не смогли бы разминуться две скользилки. Эта кишка еще пару раз изогнулась и только тогда уперлась в дверь.
С одной створкой, представляете?! И к тому же ее пришлось открывать руками!
Впрочем, от помещений, расположенных на первом уровне города, можно и не такого ожидать. А Винсов институт вообще частично размещается в «здании», то есть в блоке, сохранившемся еще с доглобальных времен, когда в городе был один-единственный уровень и эти… «улицы» вместо тоннелей для капсул.
Сразу за дверью Винс радостно объявил:
— Она пришла!
Кафедра была маленькая и какая-то неприлично тесная: казалось, — в нее с огромным трудом втиснули два персонала, шкаф для дисков, атмосферой и аннигилятор. Я не сразу поняла почему, а когда поняла, то даже присвистнула: одна стена в этой комнатушке была без монитора! Белая слепая стена с нелепыми завитушками под самым потолком. Кстати, тоже белым, слепым и к тому же в трещинах.
Разглядывая помещение, я сначала совершенно не обратила внимания на… него. До тех самых пор, как он подошел ко мне совсем близко и сказал:
— Добрый день. Я доктор Ингар Валар. Можно просто Ингар — мы тут все на «ты».
Я подняла глаза.
И поняла, что пропала.
…Нет, на самом деле я, разумеется, ничего такого сразу не поняла. Наоборот: мне даже показалось, что он старый… я ведь ожидала после Винсовых рассказов, что он окажется старым. И безнадежно скучным: скажите, станет нормальный человек заниматься этими самыми историей с этнографией? И вообще он стоял уже слишком близко и был выше меня на две с половиной головы — разве я могла нормально его разглядеть?…
От меня ждали ответа, и я сказала:
— Юста Калан.
Он пожал мне руку. Ладонь у него была большая, очень теплая и такая сухая, словно ее всю жизнь мыли только в ионном очистителе.
— Не может быть. Винс!
Тот не шагнул — прыгнул вперед, загородив меня собой. Теперь я видела лицо Ингара поверх торчащих ежиком белых Винсовых волос. Рассматривала. Начинала понимать, что он вовсе не старый. Что он…
— Так тот человек, о котором ты говорил, — Робни Калан?
По обеим сторонам белого ежика вспыхнули двумя рубинами и без того красные уши.
— Просто я подумал… да.
Брови — как узкие крылья птицы чайки из приморской экосистемы. Четкие, будто обрубленные линии под скулами. Лоб — в полтора раза выше, чем бывают человеческие лбы. Глаза…
— Вы знаете Роба… доктор Валар?
Его имя — не говоря уже о «ты» — почему-то не далось мне вслух; я разозлилась и несколько раз повторила про себя: Ингар, Ингар, Ингар… Глупо вообще-то. А глаза у него обыкновенные, серые, прищуренные и в красных прожилках: и чего он не носит линзы, как все люди? Сейчас расскажет, что ходил с моим братом в одну группу социализации. Вообще удивляюсь, откуда у Роба такая широкая популярность — с его-то родом занятий. Но факт остается фактом: до фига народу не только, в курсе, но и всеми силами пытаются примазаться к его сомнительной славе.
Все равно не поверю. Уж для этого-то он — Ингар, Ингар!.. — точно старый.
Но ничего такого он не сказал.
— Садись, Юста. И ты, Винс. Кофе будете?
Не отводя глаз, я опустилась на сиденье.
И кивнула.
Длинная зеленая конусиль неудобно путалась между ногами — зато здорово попадала в цвет моих глаз. А с волосами ничего приличного не сделаешь. И какого, спрашивается, было так коротко стричься?!
Конусиль — вот эту самую, не аннигилированную потому, что у нее не вышел часоминимальный срок употребления, — я последний раз надевала по случаю выпуска из колледжа. Тогда у меня еще были длинные волосы. И все говорили, что я красивая.
Когда Ингар посвязил, я спала. Я сплю до стольки, до скольки считаю нужным, и не понимаю идиотов, которые, сменив Воспитальку на психобудильник, добровольно его программируют и подскакивают в одно и то же время каждое утро. Нет, было уже не совсем утро, я знаю. Но я же свободный человек!.. Это в детстве, хочешь — не хочешь, приходилось быть жаворонком.
Короче, он увидел меня: слипшиеся ресницы и спутанные волосы, потная мятая уродина. Кажется, еще и ругнулась, не открывая глаз, думая, что это Далька. А потом забыла извиниться — лишь идиотски разинула рот, разглядев на связилке его лицо.
И как теперь?!.
Я влипла в зеркало и, сложив губы бантиком, аккуратно зачесала волосы направо. Потом налево. Потом назад. Включила режим кругового обзора, плюнула и разлохматила прическу пятерней.
До нашей встречи оставалось еще два с половиной часа. Что с ними делать, я не представляла.
— Тебе очень идет.
Кафе называлось «Перфоманс». Собственно, потому я и решила, что это безумно изысканное и дорогое заведение. А оказалось — студенческая забегаловка, расположенная уровнем выше института. Во всем помещении я не заметила ни одной конусили длиннее колен. Идиотка.
Но зато мы были с ним. Вдвоем. И к тому же пили не кофе, а нормальный энергик.
— Винс много о тебе рассказывал. — Ингар улыбнулся.
— Плохого?
Надо же было хоть что-то отвечать.
— А почему ты так решила? Давала повод?
Мне не хотелось говорить с ним о Винсе. Мне хотелось говорить с ним о чем угодно… В общем, я совсем запуталась. И выглядела, наверное, полной дурой. Стриженой дурой в зеленой конусили до пят.
Его глаза смеялись. Прищуренные глаза с неимоверными ресницами, крылатыми, как и брови; и как я вчера умудрилась не заметить таких ресниц?! Ему, наверное, лет тридцать пять: ужас как много, но для мужчины еще может быть. Он посвязил — сам! Мне!!! Он пригласил меня…
В кафешку для студентов. И теперь смеется надо мной.
Или просто смеется?…
— Не переживай, только хорошее. Винс, насколько я понял, очень неплохо к тебе относится. Кстати, не обидишься, если я кое-что спрошу?
Пожала плечами. Голыми, кстати; но из-за гусиной кожи они вряд ли выглядели очень сексуально. Кто ж знал, что атмосферой тут запущен в холодильном режиме… Большинство дурочек-студенточек, разбросанных за столиками и вокруг стойки, были в пестрых термокомбиках и, судя по всему, прекрасно себя чувствовали. Ненавижу!…
О чем он хочет спросить? Нравится ли мне Винс? Пусть — честно отвечу и закроем тему. И тогда…
— Почему ты не выбрала себе первичную специализацию?
Вот так.
Я одним вдохом высосала энергик и закусила трубочку. Сделала рассеянное и пофигистское выражение лица. Значит, сейчас состоится очередное педагогическое внушение на тему потерянного года, выпадения из социума и т.д… и т.п. Что ж, не в первый раз. Послушаем, от этого не толстеют.
А ты что думала? Что доктор Валар, серьезный взрослый человек, наверняка знакомый (как он тогда отреагировал на твою фамилию, помнишь?) с родителями и, по их мнению, способный претендовать на авторитет среди подростков переходного возраста… Что он посвязил тебе, идиотке, для чего-то другого?!
— Юста… Я же просил не обижаться. Не хочешь — не отвечай,
Оказалось, что трубочка из-под энергика лежит передо мной, перекушенная на десять аккуратных кусочков. Я незаметно — ну, надеюсь, — сгребла их под стол, на корм мобильному аннигилятору. Пусть не думает.
— Почему же, я вам отвечу, доктор Валар. Первичная специализация — важный шаг, во многом определяющий ту нишу, которую впоследствии займет личность в Глобальном социуме. Это очень важный выбор, и мне не хотелось бы его форсировать. Видите ли, доктор Валар, еще лет десять назад, посещая группу социализации, я считалась проблемным ребенком, и потому…
При желании я еще и не так могу. Если меня как следует разозлить.
— А я тогда был командиром отряда, — негромко сказал Ингар. — Куда распределили Робни Калана.
Умный спич застрял у меня между зубами. Вместе с ошметком пластика от трубочки.
Ничего себе!..
Он сидел напротив, чуть подавшись вперед и отставив в сторону недопитый энергик. Не старый, но и не молодой человек с утомленными серыми глазами без линз, зато в целом лесу дремучих ресниц. Узколицый, худощавый, в простом темно-синем комбе. Абсолютно штатский. Девяносто девять и девять в периоде.
— Это идиотизм, — заговорил он. — Причем преступный идиотизм… Направлять в отряд желторотых мальчишек, без нормальной психологической подготовки, даже без тестов на адекватность и психоболевой порог!.. На основании одного лишь добровольческого заявления. А ведь в восемнадцать лет мотивация может быть какой угодно: конфликт с родителями, ссора с девчонкой, пари с друзьями, высокоидейный патриотизм… Или просто: никто меня не любит, а я докажу… Ты ведь тоже собираешься в отряд, правда, Юста?
— Еще чего.
Надо же было что-то ответить. Но как он?!.
— Я тогда сразу понял, что его необходимо срочно комиссовать, — продолжал Ингар. — Твоего брата. Он был такой… нежный. Обидно звучит, да?.. Не бойся, ему я не говорил ничего подобного. Но про себя решил: как только… — Он придвинул энергик, допил длинным глотком и отбросил упаковку в сторону аннигилятора. — Это реально сделать лишь после первого боя, Юста. После атаки смертовиков, которую надо отбить. После.
Я смотрела на него во все глаза, до того широко распахнутые, что вообще неизвестно, каким чудом они держались на лице. Я понимала. Я помнила.
Как он тогда вернулся. Роб. Какое у него было лицо. Как он три недели безвылазно сидел в своей комнате — а я сидела в своей и плакала. Потом, конечно, прошло. Все проходит.
— Так это вы… — Я прикусила язык и, совершая над собой героическое усилие, поправилась: — Ты. Знаешь, Ингар, а он крыл тебя последними словами. За то, что ты его отправил домой.
— Догадываюсь.
И снова накатила неуправляемая злость. Догадывается он — правильный, цивильный; сравнительный историк, блин, доглобальных народов!.. Роб рассказывал. Мне одной, больше никому. Как ему катастрофически не повезло с командиром: это ж надо — напороться на сопливого пацана, нюню и труса. А никакой контузии не было! И тем более психошока… и вообще…
На этом месте Роб обычно срывался на бессвязную ругань. И так ни разу и не договорил — про ту атаку. Про свой единственный бой.
Ингар… Ингар. Мысленно его имя давалось уже легче, я почти была уверена, что и вслух произнесу его запросто, без паузы и дрожи в голосе. Но как он догадался… про меня?! Хотя с другой стороны, что он может сделать? Он ведь теперь даже не военный. А через три года, когда я стану совершеннолетней — черт возьми, еще целых три года! — по-любому забудет. Я ему никто. Мы, наверное, вообще больше не увидимся, нигде не пересечемся. Ведь таких денег, чтобы нанять Роба к себе в экспедицию, у него, как я понимаю, нет.
— Кстати, Ингар… Если ты сам был на Гаугразе. Зачем вам в таком случае проводник?
Он усмехнулся. Повел крылатыми бровями:
— Я не был на Гаугразе.
Я недоуменно вскинула голову. Заодно увидела, как студенточки из-за соседнего столика вовсю пялятся на Ингара. Который сидит и разговаривает — со мной; на секунду поймала невообразимый кайф. Ну и дура.
— Военные действия, Юста, ведутся не на Гаугразе, — отрезвляюще учительским тоном пояснил он. — А на границе. На практике это выглядит примерно так… хочешь еще энергика? — Не дожидаясь ответа, Ингар левой рукой пробежался по клавишам, программируя заказ.
Поймал мой взгляд и продолжил:
— Прозрачный бункер, что-то вроде Базы экодосуга, только из более стойкого стеклопластика, разумеется. И отряд, в обязанности которого входит отражать атаки смертовиков. Это нетрудно… ты знаешь, гораздо проще, чем в одноименной игре. Они нападают, ты нажимаешь на кнопки. Покидать бункер во время атаки строжайше запрещено уставом, и, если бы новобранцы уважали устав, у нас вообще не было бы потерь, одни победы. А между победами — пустота… Кто-то спивается, кто-то балуется наркотиками, кто-то уходит в глубокую психовиртуалку, кто-то лазает по приграничным борделям… Главное — ничего не помнить. Или убедить себя, что так и надо. Что это и есть героизм. Что на войне как на войне.
На столике возникли два пакета энергика, только мне почему-то совершенно его не хотелось. А Ингар взял, распечатал — и вдруг улыбнулся. Трубочка слегка оттягивала ему уголок рта.
— Так что ты права, Юста. Не стоит спешить с первичной специализацией. Мне в пятнадцать лет казалось, что Офицерский корпус — это когда в белых перчатках.
Я невольно взглянула на его руки — красивые, узкие, им бы действительно пошли белые перчатки, — и как раз в этот момент с его запястья отозвалась связилка. Ингар повернул руку так, что я не могла видеть монитор. Только отражение в глазах… внезапно просиявших… сощурившихся в две теплые пушистые щели…
Ничего не говорил. Только кивнул два раза подряд. И потом еще один раз.
— Вы уходите?
Идиотка!.. Прикусила губу, по-настоящему, до боли. Кто тянул тебя за язык, да какое вообще твое дело… идиотка!!!
— Да, минут через десять… Допивай энергик, я провожу тебя до капсулы. — С каждым словом его лицо словно остывало, теряя частицы улыбки. — Понимаешь, Юста, самое непостижимое то, что они продолжают атаковать. Сознавая, что это бессмысленно, — за столько столетий… Все равно продолжают. Я должен узнать почему. Ты готова?
— Что?
Кажется, я вздрогнула. И бретелька зеленой конусили, давно не внушавшая доверия, наконец-то сползла с плеча.
— Можем идти?
Я встала, поправляя бретельку и мимоходом отметив, что не прошло не только десяти, но и двух минут. Впрочем, наплевать. Каждый человек имеет право торопиться. Туда, куда считает нужным.
— Я поговорю с Робни, — внезапно сказал Ингар. — Сам. Нам давно пора поговорить. Я согласен с Винсом: твой брат — действительно тот человек, который нам нужен… Где ты припарковалась?
Студенческая забегаловка «Перфоманс» провожала нас многочисленными завистливыми глазами. Я как можно более гордо вскинула голову, почти доставая Ингару до плеча.
С Робом у него, допустим, ничего не выйдет. У Роба твердая такса.
И он больше не посвязит. Никогда.
— Отстань, Юська.
— Подожди. Я не поняла… Ты?! Согласился?!!
Роб висел на перекладине вниз головой и ритмично взмывал вверх, переламываясь пополам, — качал пресс. Пластиковый блин в его руках, закинутых за шею, тянул килограммов на десять, не меньше. Медицинская программа помалкивала, безропотно позволяя уже четвертый десяток упражнений; впрочем, не исключено, что Роб вообще ее подвесил, он умеет.