Дубинянская Яна. Гаугразский пленник

Яна ДУБИНЯНСКАЯ
ГАУГРАЗСКИЙ ПЛЕННИК

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

   По утрам меня будит, конечно, Воспиталька. Как всех детей.
   Но вообще-то я люблю просыпаться пораньше, пока она еще спит. Я — жаворонок (кто не знает, в степной экосистеме есть такая птица). И подглядывать, как Воспиталька грузится. Иногда ее глючит, и тогда она сначала похожа на мальчишку. Роб говорит, это потому что Воспиталька еще его, для меня родители не стали инсталлировать новую, педагогические программы же очень дорогие. Адаптировали ту, что была, а она черт-те какого поколения, вот и выскакивают всякие глюки.
   Роб — это мой брат. Ни у кого нет брата, а у меня есть. Только он уже очень-очень большой. И редко со мной разговаривает.
   Но сегодня Воспиталька сразу загрузилась правильно. Единственное, что сначала по стене прокатились фиолетовые волны, но это ничего. Она красивая. У нее зеленые глаза, как у меня, и длинные светлые косички, какие будут у меня, когда я вырасту такая же большая. По моим расчетам, года через два. Правда, Роб говорил, что Воспиталька тоже вырастет и все равно останется старше. Жалко.
   — Кто проснулся, тот встает! — закричала Воспиталька. Она всегда замечает, что я уже не сплю, как ни притворяйся.
   — А потом — наоборот!!! — подхватила я, вскакивая в белых хлопьях постели.
   Этот стих я сама придумала. Воспиталька говорит, что он ужас какой нелогичный.
   Пока я заталкивала остатки постели в аннигилятор, включились остальные стены, медведи и ежики на них заиграли поднимальный марш, на потолке замигали разноцветные солнышки, а Гимнастиня начала показывать упражнения, сегодня совсем-совсем новые, хотя обычно, я давно заметила, она перепрограммируется заново каждые две недели. Воспиталька повторяла за ней, а я — за Воспиталькой, потому что так, как сама Гимнастиня, мне ни за что не сделать. Ну, может, потом, когда вырасту.
   — А теперь — в душевую! — скомандовала Воспиталька.
   В душе я сразу просекла, что кто-то уже запускал сегодня водный режим. Роб, конечно, кому же еще, — мы с мамой и с папой знаем, как это дорого. Я собиралась переключить на ионный, честно-честно, только меню, кажется, подвисло… А что, Робу можно, а мне нельзя?!
   — Юста! — укоризненно сказала Воспиталька, на минутку проявившись на двери.
   — Некоторым можно, а мне нельзя? — Я возмутилась, но Роба решила не выдавать. — И чего ты за мной подглядываешь?
   — Ничего я не подглядываю, — обиделась она и пропала.
   Я вздохнула и включила ионный душ. Хотя удовольствия с него ноль, сами знаете.
   Когда вернулась в комнату, Воспиталька сказала, что мои родители сегодня очень торопились и заказали энергетические комплекты прямо в капсулу, чтобы поесть по пути на работу; а Робни отбыл с самого утра, кое-как перекусив на ходу, причем не взял связилки, заглушил маячок и даже не оставил якорных координат, чего делать никогда нельзя, она надеется, уж я-то понимаю.
   Короче, мы опять завтракаем одни — ясно. Но Воспиталька всегда объясняет подробно и не без морали, у нее такие настройки.
   Я быстренько оделась. В синенький комбик, почти такой же, как старый зеленый, который позавчера аннигилировали, так жалко, — а всякие там конусильки в горошек ненавижу!!! Причесалась, вскочила на скользилку и на седьмой скорости помчалась в столовую. Если успевать на каждом повороте дотрагиваться до стены, то сбудется любое желание, какое загадаешь. Только на седьмой не очень-то дотронешься… Далька из нашей группы социализации говорит, что у нее дома на скользилке восемь скоростей. Врет, наверное.
   На завтрак была овсянка, сыр, яйцо вкрутую и апельсиновый сок. Почему-то считается, что детей надо кормить натуральными продуктами, а это несправедливо, вот! Мало того что они невкусные, их еще очень трудно есть. И долго. Воспиталька сидела напротив за виртуальным столом и тоже как бы ела, а на самом деле просто напоминала мне, как держать эти жуткие ложку и вилку, — программы же не едят. И взрослые так не едят, разве что в гостях или в ресторане. Ну и зачем, спрашивается?!.
   — Ты долго еще? Допивай сок, Лекторина ждать не будет!
   — Я больше не хочу.
   — Юста!…
   Нет, сок — он ничего. Но попробовала б она сама доесть эту кашу! А суп, который дают на обед, еще хуже. Он вообще никогда не кончается, сколько ложек ни набирай. Правда-правда! Когда я вырасту, то добьюсь через Глобальный парламент, чтобы первое для детей отменили. Как вопиющее нарушение прав человека.
   Я запрокинула голову, перевернув стакан так, что его край уперся мне между бровями, и последние капли стекли в рот. Поставила обратно и уже прыгнула на скользилку, но тут Воспиталька напомнила про убрать со стола. Как будто я не знаю, что за Робом, не говоря уже о маме и папе, убирает встроенный аннигилятор. Ну да ладно, мне не тяжело. Только Лекторина и вправду не будет ждать.
   Когда я примчалась в учебную комнату, Лекторина, конечно, уже загрузилась и как раз говорила, какие сегодня будут часы: астрофизика и генетика. Генетику я люблю, а астрофизику не очень, жалко, что она вначале. Далька рассказывала, будто у нее дома можно перепрограммировать Лекторину на какой угодно час, но это уж точно неправда. Лекторина для всех детей одна.
   Я села за парту, включила персональчик и приготовилась учиться. Рядом с Лекториной, на соседней стене, расположилась Воспиталька. И навострилась смотреть, не вздумаю ли я потихоньку запустить рисовалку, бродилку или, скажем, «Атаку гаугразских смертовиков», — Лекторине же за всеми не уследить, у нее и опции такой нет.
   Роб как-то сказал по секрету, что учебная и педагогическая программы легко входят в конфликт, надо только чуть-чуть сбить настройки, и Воспиталька зависнет. Но я ни разу не пробовала. Во-первых, так нельзя. А во-вторых, Воспиталька же объясняет мне, если что-то непонятно. Конечно, Лекторина в конце каждого часа отвечает на вопросы, но только нате, которые предусмотрены в ее оперативном банке. Моих там почему-то никогда нет, и она делает вид, что я ничего не спрашивала, даже обидно. Воспиталька тоже не все знает, но хотя бы старается.
   А в «смертовиков» я и не играю совсем. Это Роб поставил. И оно само запустилось.
   Страшное бородатое лицо, зачем-то перечеркнутое поперек носа темно-зеленой полосой. Из-за плеча выглядывает толстенное дуло какого-то древнего оружия. А сзади — жуткие, острые, рвущие монитор неровными зигзагами, словно зубы дракона…
   Горы.
 
   — А у меня кое-что есть, — шепнула Далька.
   — Покажи.
   Далька нагнулась над своим вместителем и почти набрала код, но тут к нам подбежали мальчишки. Много, целых трое. Звать нас к себе в игру. Знаем мы их игры!
   С мальчишками вообще лучше не водиться. Они глупые. Вот попробуйте поговорить с ними о чем-нибудь серьезном! — они же ничегошеньки не знают. Вместо того чтоб учиться, только и думают, наверное, как бы грамотнее подвесить своего Воспитальку и целый час гонять стрелялки под носом у Лекторины. Все остальное мальчишкам неинтересно — ну, кроме еще гонок на скользилках и всякой тупой беготни с воплями. Мальчишки плохо социализируются, потому что у них естественная агрессия пересиливает творческое начало. Допустим, они не виноваты в своей физиологии, но нам, девочкам, от этого не легче.
   Кстати, именно потому нам и приходится все-таки играть с ними. Иначе Наставница выставит всей группе низкий балл по коллективной социализации. Далька вздохнула и закодировала вместитель обратно.
   — Мы с Пончем будем отряд, — как всегда, начал распоряжаться конопатый Винс. — Фаради будет смертовик, и Далька смертовик. А Юська — принцесса.
   — Почему это Юська — принцесса? — обиделась Далька.
   Я заметила, что Винсу очень не хочется объяснять. Щеки, уши и даже лоб у него вспыхнули так, что волосы и брови стали казаться совсем белыми. И конечно, поддержала ее:
   — Да, почему я? Принцесса всю игру так и сидит в горах. Это неинтересно.
   Винс часто-часто захлопал ресницами, тоже абсолютно белыми. Не ожидал.
   — Тогда ты тоже смертовик, да, Юсь? — спросил с надеждой.
   — Ты сдурел? Разве я похожа на смертовика?
   Рядом с нами мгновенно — она никогда не подвисает — проявилась Наставница:
   — Юста, что это за слово — «сдурел»? Извинись и больше так не говори. А ты, Винсант, по-моему, придумал не очень хорошую игру. В следующий раз, прежде чем звать друзей, пофантазируй получше, хорошо? А сейчас, — ее голос сделался звучным и разнесся на всю группу, — все ко мне! Играем в «Море волнуется»!
   Кто не знает, это такая игра для развития творческих способностей. Если честно, я ее не очень люблю, потому как считаю, что они, способности, у меня и так есть, а кричать что-то хором довольно глупо. Кроме того, «море волнуется» — это, сказала бы моя Воспиталька, ужас как нелогично. Море не может волноваться, оно не человек и не личностная программа, а всего лишь экосистема, лишенная интеллекта. У дельфинов он, может быть, и есть — но не у всей же системы сразу.
   — Море волнуется раз!
   Иногда я говорю «мама волнуется», что больше похоже на правду. Только надо чуть-чуть понизить голос — и Наставница ничего не заметит, она же слышит сразу всех, орущих глупости во всю глотку. Группа социализации, между прочим, — малая модель Глобального социума. А социум тоже экосистема, и ему интеллект опять-таки не положен. Хотя все по отдельности мы умные. Ну, кроме мальчишек.
   — Море волнуется два!
   Я, конечно, не сама все это придумала. Про малую модель и про экосистему говорила Лекторина на часах социологии и физической географии. А я только чуточку досочинила. И никому-никому не рассказывала, даже Дальке.
   Только Робу — но он, по-моему, все равно не слушал. Он вообще редко слушает, что я ему говорю. Он уже очень большой.
   — Море волнуется три — фигура дракона замри! Фигура готова?
   — Да!!!
   — Хозяин дома?
   — Да!!!
   … После коллективной игры Наставница разрешает нам группироваться по интересам. Причем по обоюдным, так что конопатому Винсу я сделала ручкой. Показала бы язык, но за дразнилки Наставница снижает индивидуальный балл. А мне его сегодня и так уже снизили, и тоже из-за этого мальчишки. Ну кто, скажите, станет с ними водиться?!
   Мы с Далькой устроились подальше, в самом углу, и она раскрыла вместитель. Засунула в него руку и шарила так долго, словно внутри была дыра в пятое измерение. Это чтобы мне стало совсем невтерпеж и я сама попросила ее поскорее показать, что там у нее.
   Но я выдержала, промолчала. И Далька наконец достала:
   — Вот!… Знаешь, что это такое?
   Ну а я-то думала…
   — Знаю. Книга. У нас дома есть, только мама не позволяет трогать, потому что они анти… ак-ти-вари…
   — Антиквариат, — запросто выговорила Далька. — Сама ты книга, Юська. Это альбом. Аль-бом!
   Я протянула руку, но Далька отодвинулась, пристроила у себя на коленях и сама раскрыла… ну конечно, книгу, и нечего выдумывать. Альбомы у нас тоже есть: там внутри мутная пленка, из-под которой просвечивают эти, каких… фотки. Ну, цифроснимки, но очень тусклые и на бумаге. А тут — просто книжка с картинками.
   — В альбомах фотки, — объяснила я.
   — Так вот же фотки! Только не людей, а достопримечательностей. Это туристический альбом.
   Далька знает кучу непонятных слов. Но я сделала вид, будто тоже их знаю, — спрошу потом у Воспитальки, а лучше у Роба. И с сомнением покосилась на раскрытую страницу:
   — Если это не книга, почему там написано?
   — Там написаны всякие глупости. Чтобы закрыть место под фотками. Вот возьми сама и почитай!
   Она рассталась наконец со своим сокровищем и передала его мне в руки. Бумага была толстая и гладкая на ощупь, и картинка на ней, еще тусклее, чем обычные фотки, отсвечивала на сгибе, и ее было трудно рассмотреть как следует. Под ней и вправду оставалось много места, заполненного буквами. Я повернула альбом вертикально, чтобы можно было прочесть:
   — «Миллионы трудящихся ежегодно поправляют здоровье в санаториях и пансионатах этого прекрасного уголка нашей Родины. Горный воздух, морские купания и свежие фрукты надолго останутся в вашей памяти». Глупости, — согласилась я. — Ну и зачем он нужен?
   — Ты не понимаешь, Юська, — важно сказала Далька. — Это не просто антиквариат. Это раритет.
   — Чего? — Я забыла притвориться, будто все знаю, потому что как раз рассматривала картинку. На фотку она совсем не была похожа — во всяком случае, листья у деревьев точно подрисовывали. Из растений я узнала пальму, кипарис, магнолию и ленкоранскую акацию — экоботаника вообще мой любимый час. Среди зелени торчали несколько белых блоков. А за ними…
   — Сюда смотри, — ткнула пальцем Далька.
   Я пожала плечами:
   — Ну, горы. Альпийская экосистема.
   — Сама ты…
   Она запнулась, потому что на стене проявилась было Наставница, но, раз конфликтная ситуация не получила развития, тут же пропала, чтобы не разрушать нашу индивидуальную коммуникацию. И Далька зашептала мне в самое ухо:
   — Это Гауграз!!!
   И в доказательство захлопнула альбом, показав обложку: «ГАУГРАЗ. Памятные места и здравницы». Ну надо же!!!
   — Что там у вас? — спросил Винс.
   Я и не заметила, как он подошел. И как Далькин альбом успел моментально нырнуть во вместитель, тоже не заметила.
   — Ничего, — каменно сказала Далька. — А ты что хотел?
   — Ничего, — растерянно повторил за ней Винс. — Просто… Юсь, там за тобой мама прилетела.
 
   — …не самый высокий балл. Но беспроблемных детей не бывает, госпожа Калан. На что советую вам обратить внимание в первую очередь: Юста с трудом выстраивает широкую сеть коммуникаций в группе, предпочитая образовывать обособленную диаду с Далией Седвер. Такой тип социального поведения считается вариантом нормы, но все же присмотритесь пристальнее, в дальнейшем это может негативно повлиять на интеграцию личности в Глобальный социум. Кроме того, я заметила в вашей дочери некоторые проявления тендерной нетерпимости. Не хочу показаться бестактной, госпожа Калан, однако причины этого скорее всего кроются в ваших взаимоотношениях с мужем…
   Мама улыбнулась. С того места, где я стояла, притаившись за дверью, монитор отсвечивал, и мне совсем не было видно Наставницу. Казалось, что мама слушает, кивает и улыбается прямо в стену. А может, и не слушает вовсе, а просто улыбается и кивает, чтобы Наставнице не было обидно. Она ведь каждый раз жалуется маме на одно и то же — как я дружу с Далькой и не вожусь с мальчишками. Тоже мне проблемный ребенок!..
   — …вот и все мои рекомендации. Сейчас я позову Юсту.
   Тут мне, конечно, надо было быстренько вернуться в группу, чтоб Наставница могла меня оттуда позвать. Но мама стояла так близко, такая красивая, улыбающаяся, самая-самая лучшая — моя!.. — что я не выдержала и бросилась ей на шею.
   — Юсик, — засмеялась мама где-то возле моего уха, — ты тяжелая. Слезь.
   Я сползла вниз и обхватила ее обеими руками, уткнувшись лицом в живот. От мягкой шершавой конусили очень вкусно пахло. Мамой.
   На секундочку глянула через плечо: Наставница все еще была на стене и, кажется, хотела сделать мне замечание и пригрозить снизить балл — но при маме уже не могла, у нее такие настройки. И только сказала:
   — До свидания, Юста. Всего вам доброго, госпожа Калан.
   — До свидания! — ответили мы с мамой.
   …Капсула неслась по городскому тоннелю. За ее прозрачными стенками мелькали жилые блоки: некоторые серебристо-серые, некоторые белые или золотые, но большинство все-таки с виртуальными картинами разных экосистем, цифроснимками животных и людей или просто разноцветными узорами. Если загадать число и отсчитывать блоки, то по тому, какого он будет цвета, можно узнать судьбу. Но когда капсула летит на полной скорости, все время сбиваешься со счета.
   Роб говорит, что картины на блоках было бы очень смешно посмотреть, стоя на месте: они же страшно растянуты в расчете на скорость капсул. Только на каком, спрашивается, месте? В тоннелях стоять негде, да и вообще нельзя, там же выкачан воздух, чтобы не было трения.
   Я тесно— тесно прижалась к маме. Так хорошо… Мама сегодня забрала меня раньше всех в группе. Забрала сама, а не прислала, как обычно, запрограммированную капсулу с автономной Воспиталькой. Теплая мамина рука обнимала меня за плечо, и хотелось, чтобы так было всегда-всегда…
   Но когда очень хорошо, почему-то хочется, чтобы стало еще лучше. Я подняла голову и попросила:
   — Мам, а давай поднимемся на верхний уровень!
   — Давай.
   А в прошлый раз мама отказалась. Лишний перерасход энергии и времени, потом ведь все равно спускаться. Центр социализации расположен на четвертом уровне города, а блок, где мы живем, — на пятом, поэтому наша капсула запрограммирована на срединную сеть тоннелей. По верхнему мы катаемся только по выходным, и то если у мамы и папы совпадают планы, про Роба я уже молчу. Но по выходным наверху столько капсул, что неба за ними почти не видно.
   Мама пробежалась пальцами по клавиатуре, вводя новую программу. Перед этим, конечно, убрала руку с моего плеча. Жалко.
   Капсула чуть замедлила ход, выискивая ближайший сквозной шурф. Я зажмурилась. Не потому что боюсь, хотя от взлета вертикально вверх становится холодно внутри и перехватывает дыхание; страшнее только спуск вертикально вниз. Но я не боюсь, честно-честно! Просто очень здорово вот так зажмуриться — а потом, уже на самом верху, открыть глаза и…
   Увидеть небо.
   Огромное— преогромное, ярко-синее в белых узорах облаков… Небо!!!
   — Ну как, Юська? — Мама запрокинула голову, и ее золотистые сверкающие волосы щекотали мое лицо, тоже задранное вверх так, что болела шея. — Нравится?!.
   Облака чуть-чуть колебались от двойного преломления света через крышу капсулы и стеклопластиковый купол над городом. Но синева была настолько ослепительная, что я ну никак не могла поверить, что между нами есть хоть какая-то преграда.
   Между мной — и небом.
   Капсула разогналась и теперь летела с еще большей скоростью, чем разрешено на внутренних уровнях. А навстречу неслись облака. Интересно, на что они похожи, если посмотреть на них с места? Такое место наверняка должно где-то быть…
   И вдруг мы мгновенно — я даже зажмуриться не успела — ухнули вниз.
   Снова понеслись по тоннелю навстречу разноцветным и серебристым блокам. Но пересчитывать их почему-то уже было совсем неинтересно.
   Зато мама снова обняла меня за плечи.
   — Как твои дела, Юсик? Что вы сегодня делали в группе?
   — Играли в «Море волнуется». А Далька, мам, ты представляешь, принесла альбом! Только не с фотками, а…
   — «Море волнуется»? — переспросила мама.
   …И я поняла, что дальше она не слушала. Взрослые вообще редко слушают, когда им что-то рассказываешь. Даже мама — а про остальных не стоит и говорить. Не понимаю только, зачем спрашивать, если ответ ну ни капельки не интересен?…
   — У меня для тебя сюрприз, — шепнула она. — Для нас всех. Сказать сейчас или когда придут папа с Робом?
   Я сразу же перестала обижаться:
   — Конечно, сейчас!
   Ясно же, что если дожидаться папу и Роба, да еще их обоих одновременно, то это будет недели через две, не раньше.
   — Ну слушай. У нас на работе сегодня проводили ежегодную лото-выборку по экодосугу… то есть, Юська, как бы тебе объяснить, такое распределение методом генерации случайных чисел… В общем, мы едем на море!!!
 
   Мне снилось море.
   Как в учебном цифроклипе по экобиологии: планктон питается простейшими, сельдь — планктоном, кашалот — сельдью, касатка — кашалотом… Сама касатка, наверное, невкусная. Пищевая цепь извивается в прозрачной воде, а мне тоже хочется есть, потому что на ужин сегодня была самая противная вещь на свете — овощной холодец, скользкий и дрожащий. И я сказала маме с Воспиталькой, что наелась в группе по самую шею. Хотя, если по правде, там давали один йогурт с этими… моллюсками… то есть мюслями… может, взять да и поймать касатку за хвост?…
   Я проснулась. До того голодная, что сама себе казалась пустой изнутри.
   Было темно. Только чуть-чуть отсвечивали стены в ночном эконом-режиме. На ночь в доме отключаются все программы, и даже дверные створки приходится раздвигать руками. Не говоря уже о том, что не работают скользилки.
   Зато Воспиталька спит и не подглядывает. И можно потихонечку взять на кухне настоящей взрослой еды.
   Идти по коридору своими ногами долго. К тому же я сначала ошиблась поворотом и попала не на кухню, а в спортивную комнату, где с потолка свешиваются канаты, провисает из угла в угол пластиковая лестница-рукоход и полным-полно всяких тренажеров. Три раза в неделю мы занимаемся тут с Гимнастиней. А Роб торчит здесь по нескольку часов каждый день. Он у нас качается. Если по-нормальному, наращивает мышечную массу. Хотя он и так ужас какой большой.
   В темноте спортивная комната казалась жуткой. Наверное, из-за рукохода, перекладинки которого чуть поблескивали, отражая мерцание стен. Будто огромная-преогромная улыбка чудовища.
   Наконец я добралась до кухни. Контейнер с едой оказался закодирован, и чтобы его открыть, надо было запускать всю кухонную программу. Я уже решила, что так и останусь голодная до утра — до овсянки!!! — когда заметила наверху, на крышке контейнера, несколько незапечатанных комплектов. Придвинула табуретку, залезла, встала на цыпочки, дотянулась. Ура-а-а-а!!!
   Взяла первый попавшийся, отлепила соломинку и сунула в рот. Вкуснотища!
   Перекатывая на языке вкуснющую тающую массу, я пошла обратно. Пожалела, что не захватила еще один, про запас. Они же там, наверное, все разные!..
   И тут услышала голос. Мамин. Приглушенный, из-за стены:
   — …просто я была уверена, что если пишут «семейная пропозиция»…
   — Удивляюсь тебе, — там же, за стеной, ответил ей папа. — Не в первый же раз. Пора бы запомнить, что любое предложение «для всей семьи» — это на троих. Рассчитывают на нормальных людей.
   Я собиралась идти дальше: ни с того ни с сего сильно захотелось спать. Но тут мама снова заговорила, и я осталась на месте, потому что услышала свое имя:
   — Я уже сказала Юсте.
   Папа звучно зевнул — наверное, его тоже тянуло в сон:
   — Ну и замечательно. Свозим Юську на море. Робни ведь у нас купался… подожди, в каком это году мы тогда выиграли?… Такой же где-то был, как она сейчас.
   — Чуть постарше. Уже шесть исполнилось, я точно помню… Но, Эдвар, так нельзя.
   — Почему это? — Он опять зевнул, еще громче.
   — Мы не можем улететь и оставить Роба здесь одного…
   — Глупости. Здоровый взрослый парень. Ему же на днях восемнадцать стукнет.
   — …в его день рождения. Так нельзя, пойми!
   — Расслабься, Андрэ. Наоборот: пацан первый раз в жизни отметит день рождения так, как сам считает нужным. Пригласит кого захочет, замутит вечеринку хоть до утра… может быть, уговорит наконец свою девушку — вдруг она из тех, кто на дух не переносит блок-свидалок?…
   — У Роба нет девушки.
   — Думаешь, он все тебе рассказывает?
   Папа засмеялся. Подслушивать за дверью нехорошо! — подумалось мне почему-то голосом Воспитальки. Еда в комплекте закончилась, и я облизнула соломинку. Жалко, такая вкуснятина… хотя есть больше не хотелось. И спать тоже.
   — Он ничего не рассказывает, — очень серьезно сказала мама. — Поэтому я и беспокоюсь. У него сейчас тяжелый период, Эдвар. В этом возрасте у многих бывает, особенно у мальчишек… Психический надлом, даже кризис. Робни все держит в себе, но это еще хуже. Я скачала индивидуальную консультацию Психолога. Главная рекомендация — уделять ребенку как можно больше внимания, ни в коем случае не оставлять один на один с его проблемами. Иначе могут быть любые… последствия.
   — Перестань. Давай спать.
   — У Роба очень ранимая психика. Вспомни, как болезненно он воспринял рождение Юсты…
   — Я думаю! А как я воспринял, ты хоть помнишь?! Но ты ж у нас сумасшедшая, Андрэ, если на чем зациклишься, тебя не переубедить. Ну ладно, ладно… Хорошая получилась девчонка…
   — Послушай, Эдвар, я тут подумала… только не обижайся. Может, я полечу сама с детьми?
   — И выдашь Робни за своего мужа? Не смеши меня. Там с этим строго.
   — Если б я не сказала Юське… Отдохнули бы втроем, как тогда. Ты, я и Роб. А она бы и не заметила, в этом возрасте дети легко…
   Дальше я ничего не слышала. Бежала по коридору, и пружинистое скользильное покрытие на полу глушило звук отчаянного топота босых ног.
   А слезы текли бесшумно.
 
   — Какое оно?
   Роб начал медленно подниматься с корточек, штанга на его плечах то и дело кренилась в сторону. Лицо Роба покраснело и перекосилось, как будто он только что съел что-то очень-очень невкусное. Колени задрожали, и в этот момент штанга легко подскочила вверх, подхваченная с двух сторон программными зажимами.
   — Юська, уйди! — злобно выкрикнул он, выползая из-под тренажера. — Что какое?
   — Море.
   — Обыкновенное. Ты что, цифрофильмов не видела? В виртуалки не игралась?!
   Слезы больно ущипнули глаза, но я твердо решила не обижаться, что бы Роб ни сказал. Если обижусь — то, что я задумала, не выйдет.
   — Игралась. Но ты же летал туда по-настоящему! Расскажи, Роб…
   — Отстань. Я тогда был маленький, ничего не помню.
   — А вот и неправда! Не маленький. Тебе целых шесть лет было.
   Он снова подлез под штангу, поудобнее пристраивая на плечах пластиковый гриф. Но вдруг передумал и вылез обратно. Сел прямо на пол, прислонившись спиной к основанию тренажера.
   — Как это ты подсчитала?