Страница:
«А давай пошлем их обратно. По известному адресу!» Он усмехнулся. Что ж, ОНИ могли предвидеть и это. Сыграть на его амбициях, стремлении к личной и политической независимости, давно зреющем бунте. Вы приказываете мне оставаться — а я вернусь назло врагам, да хотя бы потому, что кто вы такие, чтобы приказывать мне, Президенту страны?!.
Но даже ОНИ кое-чего не учли. Он, Андрей Багалий, — всего лишь человек. Человек, который устал. Которому хорошо здесь, на Острове, под пальмами, шепчущимися на берегу фосфоресцирующей лагуны. И который прожил на свете достаточно долго, чтобы понять: это самое главное. Это именно то, на что может не хватить жизни, если не ценить, разбрасываться, постоянно приносить в жертву чему-то громкому и глобальному. Хорошо разрекламированной, но пустой изнутри суете.
Возможно, так проявляет себя то, что один парень— не будем вспоминать понапрасну его имя и то место, где им в свое время довелось пересечься, — называл процентом погрешности. Но разве это важно?
Он дошел до края косы. Отсюда в хорошую погоду, если присмотреться, было видно разноцветное зарево над курортным побережьем: до него минут десять морем или сорок секунд телепорткатером, Но присматриваться не обязательно. Во всяком случае, на этот счет ему не присылали гриф-мессиджа.
Андрей опустился на песок, уже по-осеннему прохладный. Активизировал мьюзик-чип в дужке вариочков, Этот альбом перегоняли с громоздкого сидирома в формат новых аудио-технологий специально для него. Наш Президент любит старую музыку. Ностальгический штришок имиджа: и Алина не придумала бы ничего лучше…
Современную — с ее бесчисленными направлениями и жанрами, с доступностью ее сотворения каждому, кто владеет начатками виртуал-аудиомоделирования, — он однозначно не воспринимал. Что, конечно, никак не отражалось на распределении государственных дотаций в культурной сфере: в свободной стране искусство должно развиваться естественным путем. Политика не имеет права лезть в столь тонкие, деликатные материи… на его личный взгляд, чересчур уж тонкие и деликатные.
Первая песня прозвучала на индивидуал-частотах, транслируемых чипом прямо в мозг. Затем Андрей переключил режим: почему бы не дать послушать то, что слышит он, и этому вечеру, и морю, и пальмам?..
Голос. Живой, страдающий голос женщины, зовущей любимого. Настоящий, как звезды. Мимолетный, словно искорки в море…
И они надеются смоделировать на своих вирт-мьюзиках нечто подобное? Даже смешно.
Она давно уже не поет; сейчас не поет никто. Собственно, он не имеет ни малейшего представления, чем она теперь занимается: наводить справки, когда каждый твой шаг на виду, сопряжено с таким количеством проблем, что невольно отодвигаешь это дело на неопределенное будущее. Последний раз о ней упоминали в прессе в связи с рождением ее девочки… лет в сорок пять, наверное. При современных медицинских инновациях в этом нет ничего особенного — однако независимо от уровня развития науки остается крайним выходом отчаянного одиночества…
Хотя он, Андрей Багалий, давно здесь ни при чем.
Альбом закончился; в тишине плескалась вода и шелестели перистые листья пальм. С моря задул холодный ветер. Кстати, со стороны границы. Если все, о чем говорила Аля, правда — то Остров, в сущности, находится на передовой линии возможного огня. И он, Президент, с его старой музыкой, мечтами о вечном лете, розовыми вариочками и головой, спрятанной в песок, — идеальная мишень. Или заложник — что было бы совсем уж глупо и унизительно.
Странные мысли приходят порой по вечерам.
А может, все-таки заказать на утро телепорткатер?
ЮЛИЯ
Но даже ОНИ кое-чего не учли. Он, Андрей Багалий, — всего лишь человек. Человек, который устал. Которому хорошо здесь, на Острове, под пальмами, шепчущимися на берегу фосфоресцирующей лагуны. И который прожил на свете достаточно долго, чтобы понять: это самое главное. Это именно то, на что может не хватить жизни, если не ценить, разбрасываться, постоянно приносить в жертву чему-то громкому и глобальному. Хорошо разрекламированной, но пустой изнутри суете.
Возможно, так проявляет себя то, что один парень— не будем вспоминать понапрасну его имя и то место, где им в свое время довелось пересечься, — называл процентом погрешности. Но разве это важно?
Он дошел до края косы. Отсюда в хорошую погоду, если присмотреться, было видно разноцветное зарево над курортным побережьем: до него минут десять морем или сорок секунд телепорткатером, Но присматриваться не обязательно. Во всяком случае, на этот счет ему не присылали гриф-мессиджа.
Андрей опустился на песок, уже по-осеннему прохладный. Активизировал мьюзик-чип в дужке вариочков, Этот альбом перегоняли с громоздкого сидирома в формат новых аудио-технологий специально для него. Наш Президент любит старую музыку. Ностальгический штришок имиджа: и Алина не придумала бы ничего лучше…
Современную — с ее бесчисленными направлениями и жанрами, с доступностью ее сотворения каждому, кто владеет начатками виртуал-аудиомоделирования, — он однозначно не воспринимал. Что, конечно, никак не отражалось на распределении государственных дотаций в культурной сфере: в свободной стране искусство должно развиваться естественным путем. Политика не имеет права лезть в столь тонкие, деликатные материи… на его личный взгляд, чересчур уж тонкие и деликатные.
Первая песня прозвучала на индивидуал-частотах, транслируемых чипом прямо в мозг. Затем Андрей переключил режим: почему бы не дать послушать то, что слышит он, и этому вечеру, и морю, и пальмам?..
Голос. Живой, страдающий голос женщины, зовущей любимого. Настоящий, как звезды. Мимолетный, словно искорки в море…
И они надеются смоделировать на своих вирт-мьюзиках нечто подобное? Даже смешно.
Она давно уже не поет; сейчас не поет никто. Собственно, он не имеет ни малейшего представления, чем она теперь занимается: наводить справки, когда каждый твой шаг на виду, сопряжено с таким количеством проблем, что невольно отодвигаешь это дело на неопределенное будущее. Последний раз о ней упоминали в прессе в связи с рождением ее девочки… лет в сорок пять, наверное. При современных медицинских инновациях в этом нет ничего особенного — однако независимо от уровня развития науки остается крайним выходом отчаянного одиночества…
Хотя он, Андрей Багалий, давно здесь ни при чем.
Альбом закончился; в тишине плескалась вода и шелестели перистые листья пальм. С моря задул холодный ветер. Кстати, со стороны границы. Если все, о чем говорила Аля, правда — то Остров, в сущности, находится на передовой линии возможного огня. И он, Президент, с его старой музыкой, мечтами о вечном лете, розовыми вариочками и головой, спрятанной в песок, — идеальная мишень. Или заложник — что было бы совсем уж глупо и унизительно.
Странные мысли приходят порой по вечерам.
А может, все-таки заказать на утро телепорткатер?
ЮЛИЯ
Лифт-капсула уже закрывалась, когда член-корреспондент Румянцева легко взбежала по короткой входной лесенке институтского вестибюля. Разумеется, коллеги разноголосым хором подали команду «отбой». Кто бы сомневался; хотя она, пожалуй, не обиделась бы, если б даже пришлось подождать. И, кстати, не пересечься понапрасну кое с кем из этой публики.
— Здравствуйте, Юлия Николаевна.
— Доброе утро, Юлия Николаевна.
— Прекрасно сегодня выглядите, Юлечка… — Старый пень Богуцкий мигом стушевался, напоровшись на ее взгляд. — Николаевна.
За выпуклой стенкой капсулы с ускорением мелькали перекрытия: никому не надо было ниже, чем на тринадцатый уровень. Кабинет Юлии Румянцевой располагался на шестнадцатом, стенка в стенку с социологическим центром. Кстати, у них, по идее, уже должны бы прийти сегодняшние данные по выборке из Юго-Восточного региона, и если результат снова совпадет, можно будет с уверенностью говорить о…
Богуцкий продолжал умильно пялиться на нее — в точку где-то между подбородком и стоячим воротничком. Что, впрочем, ни на секунду не вводило Юлию в заблуждение относительно его истинных целей: в последний момент он таки успел примазаться к параллельной дубль-программе исследований и теперь не брезговал ничем, что теоретически могло отодвинуть конкурентку назад. Прожженный жук; тоже метит в академики. Надо взять данные у социологов хотя бы на пару часов раньше, чем он туда доберется.
Она вышла из лифт-капсулы и, не заглядывая к себе, направилась в центр.
Огромная виртокарта страны во всю стену переливалась разноцветными волнами отслеженных гипердемотечений на фоне социографических зон. Как всегда, с опозданием как минимум на полтора суток. Новоприобретенная институтом аналит-аппаратура — по техпаспорту «абсолютно бесшумной работы» — в количестве нескольких сотен машин давала вполне уловимый звуковой фон, похожий на тоненькое птичье пение. За полупрозрачными перегородками виднелись силуэты сотрудниц центра— и уже по силуэтам было прекрасно видно, зачем эти барышни ходят на работу.
Немыслимые прически. Якобы деловая одежда — с использованием всех безумных достижений современной моды. Не говоря уже о косметике: одним словом, дело жизни социологических красавиц состояло в том, чтобы демонстрировать себя друг другу. Именно так: рассчитывать на внимание мужчин в рабочее время им, бедняжкам, не приходилось. Если, конечно, не считать Богуцкого и ему подобных экземпляров.
— Здравствуйте, Юлия Николаевна!
— Доброе утро, Юлия Николаевна!
— Здра…
То из одной, то из другой полупрозрачной «соты» высовывалась очередная прелестная головка — кто в розовых перьях, кто с бегущими огоньками в разноцветных косичках, кто с микроколокольчиками на ресницах. Ее, членкора Румянцеву, они между собой единодушно называли грымзой и безнадежно отставшим от моды синим чулком. Прекрасно зная, что у «синего чулка» в отличие от большинства из них — не только состоявшаяся научная карьера, но также завидный муж и двое замечательных детей. И, между прочим, весьма изысканные туалеты из самых дорогих ретро-коллекций «Элит-моды».
— Доброе утро, девочки! Что у нас с выборкой по юго-востоку? Меня интересует целевая группа «Б», и чем свежее, тем лучше.
На чуть слышное пение машин наложилось жужжание девиц; не было случая, чтобы они в аналогичных ситуациях не начинали выяснять по видеоселектору, кто конкретно ведет ту или иную линию. Гораздо проще было бы подключать аналит-аппаратуру непосредственно к консолидирующей системе, а потом передавать результаты лично куратору программы: такое предложение Юлия неоднократно выдвигала на ученых советах. А этих красоток массово сократить и отправить туда, где они будут чувствовать себя на месте, — на улицу.
— По юго-востоку процент по сравнению с прошлым периодом не изменился, — бойко отрапортовала барышня с фиолетовыми завитками на бровях. — То есть до восьмой цифры после запятой, что в пределах статистической погрешности.
— В нашей работе, милая, не стоит слишком многое списывать на погрешность, — наставительно сказала Юлия. — Сбросьте результат на мою машину прямо сейчас. По приват-каналу.
— Мимо сети? — уточнили фиолетовые брови, но членкор не удостоила их ответом.
Разумеется, мимо сети. Не хватало еще, чтобы жук Богуцкий получил нужную информацию прямо в зубы, на тарелочке с каемочкой. Не дождетесь!
В пределах погрешности. В принципе этого достаточно, чтобы закончить статью и запустить в медиа-спейс, лучше всего на «Демос&Социс», самый солидный на сегодня тематический ресурс. А потом спокойно, основательно засесть за отчет по программе — он, в сущности, ни на что уже не повлияет. Можно будет даже припахать Богуцкого на подсобные работы. Например, прикрепить в качестве старшего товарища к социологическим красоткам.
Эта мысль, пришедшая по дороге в кабинет, окончательно подняла ей настроение, День начинался хорошо. Юлия заказала по визиофаксу чашку зеленого чая — с некоторых пор она более чем тщательно следила за здоровьем: и своим, и мужа.
На стереофото в голографической рамке — единственная личная вещь на ее рабочем столе — Саня был еще молодой, только волосы почти седые. А она, Юлия, — вообще лишь чуть-чуть за тридцать. И четырехлетняя Катя, и Валик, кажется, уже в проекте… Этот снимок сделал когда-то уличный фотограф громоздким аппаратом со смешным названием «Полароид». Потом дочка к какому-то празднику отдала перецифровать в современный формат…
Все-таки у нее, члена-корреспондента Румянцевой, замечательная семья.
Отпив глоток чая, Юлия включила визиофон и набрала мобил-чип сына: Валентин еще спал, когда мать уходила на работу. Сейчас он проснулся, успел позавтракать и выйти из дому. Он как раз направлялся на телепорт-трек, а потому не мог долго разговаривать, но вообще у него было все нормально. Мини-камера мобил-чипа, которую Валик носил на вороте, смешно искажала в перспективе его слегка прыщеватую шестнадцатилетнюю физиономию,
Данные по выборке действительно оптимально ложились в концепцию программы; Юлия до последнего момента волновалась, что барышни из центра хоть что-нибудь да напутали. Затягивать дальше со статьей не имело смысла, Она сняла блок-защиту, открыла файл и бегло просмотрела написанное ранее. Хорошо. Будет даже странно, если после этой публикации ей не дадут академика.
Визиофон деликатно мигнул голубоватым светом. Юлия с легким раздражением оторвалась от работы и нажала клавишу связи,
Монитор от края до края заняло Катино лицо — бледное, растерянное. Потом дочь поднесла мобил-камеру ещё ближе: чуть слышно шепчущие губы во весь экран:
— Мам, тут такое… надо срочно что-то делать. Папа собрался в Америку.
— А что такого? — спросил Саня. — Что, собственно, тебя волнует?
Развалившись в своей любимой диванной позе, он клацнул трансформ-пультом: у противоположной стены образовалось низкое полукресло. Юлия присела на самый край; было неудобно, и муж поменял модус, слегка нарастив высоту ножек.
— Сорвалась с работы, прилетела… зачем, Юленька? Просто Стивен зовет меня в гости, мы уже черт-те сколько не виделись. Ну и заодно приглашает выступить на этой их конференции… Не знаю, как ты, а я в упор не вижу тут криминала.
— Ты только представь себе, как это будет выглядеть: профессор Румянцев выступает с докладом на конференции в этом… как его…
— Бостоне.
— Бостоне! Это же анекдот. Нарочно не придумаешь. Саня!..
— Что?
— Если ты не заботишься о своей научной репутации, мог бы позаботиться о моей, У меня же на днях все решается!.. Помнишь, я тебе рассказывала, Богуцкий…
Не стоило так говорить, с запозданием поняла она. Не аргумент, а просто мелкий склочный эгоизм. Приправленный более чем прозрачным намеком: моя карьера уже сейчас на несколько ступенек выше твоей, и я продолжаю уверенно идти в гору, в то время как ты — отработанный материал. Из старых — во всех смыслах этого слова.
И Саня, конечно, немедленно отреагировал. Он все еще полулежал на диване, но мягкой расслабленности в его позе уже не было. Была сталь. Тот самый твердый режущий металл, который, даже почти не проявляя себя, заставлял Юлию содрогаться всем существом — в те далекие времена, когда она была студенткой, а он преподавателем… она аспиранткой, а он — научным руководителем… Когда она и помыслить не могла…
Даже это воспоминание сейчас не вызвало улыбки.
— Не понимаю, как это может тебе повредить, — без всякого выражения произнес он. — У меня легальная виза. Прозрачно задекларированная цель поездки. Через три дня я возвращаюсь. Через. Три. Дня.
Юлия чуть не застонала вслух. Когда он начинал вот так чеканить слова, она чувствовала себя совершенно беспомощной.
— Саня!.. Ты только представь себе… Если бы… тогда, в твои времена… Представь: ведущий ученый из тех же Штатов едет на конференцию куда-нибудь к папуасам… или к индейцам Южной Америки… Над ним бы весь научный мир смеялся! И пришлось бы всю оставшуюся жизнь носить ярлык несерьезного чудака… Ты понимаешь?
— А тебе не кажется, Юленька, что у нас. Несколько. Преувеличивают. Отсталость. Запада?
— Конечно, я и сама утрирую. Папуасы бы просто похлопали ушами, а эти… Они достаточно развиты, чтобы использовать твои идеи… как угодно использовать.
— Ну. И. Что?
Клипса мобил-чипа в ухе подала мягкий сигнал. Катя, Бедная девочка, на нее, наверное, уже сейчас косо посматривают в институте. А Валик?! В юношеских компаниях не церемонятся: не успеет Саня вернуться из своей Америки, как к мальчику намертво приклеится кличка «потомок перелетчика»…
Юлия переключила дочку на домашний визиофон: ее звонок должен был снять некоторую часть напряжения. И действительно: Саня смягчился и уже без железных точек после каждого слова принялся объяснять дочери, что мы живем в самодостаточной, но тем не менее свободной стране. Что некоторые вещи — например, друзья, — существуют помимо всяких границ. Что по статистике ежегодно за рубеж путешествуют несколько сотен человек, и в этом нет ничего незаконного либо аморального. Что его участие в конференции — просто дань вежливости, каковую, кажется, до сих пор никто не отменял. Что он, профессор Румянцев, не собирается разглашать в своем докладе военную или государственную тайну. Что…
Катя обреченно кивала. У нее было лицо несчастного кролика в шляпе фокусника.
Хорошо, что он излагает свои аргументы именно ей. Юлия копила силы для финального столкновения, на которое у мужа уже не останется резервов.
Стивен. Она помнила этого долговязого америкашку: были времена, когда он приезжал сюда, и они с Саней часами обсуждали такие вещи, что ей, самой перспективной аспирантке курса, приходилось изображать немое украшение столика в «Шаре»…
Мысль про «Шар» — лишняя, крамольная — сбила ее с нужной ноты, Катя уже отключилась; Саня встал и трансформировал диван обратно в стену. Момент был упущен.
— Я только хотела тебе сказать…
— У меня билет на завтра, девять тридцать. Трансатлантический лайнер, они теперь летают только раз в сутки с побережья. Я, наверное, возьму таксокатер… в общем, до вечера, Юленька.
— Подожди. — Она чувствовала, что говорит не то, совсем не то!.. Но уже не могла остановиться. — Да ты хоть помнишь, что такое эти лайнеры? Они же терпят катастрофы, падают в океан… У них в салоне перепады давления при взлете и посадке, а ты… Ты хоть помнишь, сколько тебе лет?!!..
Она осеклась и внутренне сжалась в комочек — но Саня не обиделся. Или решил не показывать виду. Рассмеялся, подхватил жену одной рукой под мышки и приподнял на полметра от пола. Пока она машинально приводила в порядок костюм, коротко пискнула блок-система выхода. И бежать за мужем, бросая ему в спину последние аргументы, было бы совсем уж унизительно и бесполезно.
Оставался вечер. Традиционный теплый вечер в кругу семьи — даже Валик очень редко позволял себе их игнорировать. Может быть, еще удастся как-то повлиять… хотя…
Бедный Саня. Ведь если разобраться, для него эта поездка — последний способ как-то самоутвердиться. Малюсенькая зацепка за старую дружбу, старый престиж, старую платформу в науке. За все старое — как тот ушедший мир, к уничтожению которого Александр Вениаминович Румянцев сам в немалой степени приложил руку. Но теперь и он, несмотря на отчаянную бодрость и действительно неплохую физическую форму, уже слишком старый…
Когда подключился визиофон, она не сразу обернулась.
А потом долго не узнавала чужого, лощеного и холодного человека на мониторе.
— Привет, Сухая, — фамильярно бросил он. — Рано отступаешь, постарайся еще. Ты же сама прекрасно понимаешь: кого-кого, а твоего старика мы выпустить никак не можем. Особенно сейчас. Так что действуй, Хулита.
Больше получаса она просидела на диване, стиснув пальцами виски и втупившись в мертвый монитор визиофона. Делать. Надо что-то делать, иначе… Вспышка в небе, столб вскипевшей морской воды, гигантская воронка и коротенькое сообщение в веб-новостях. Которое никого не удивит: они же то и дело падают в океан, эти допотопные американские лайнеры…
ОНИ могут. ОНИ так и поступят скорее всего. Альтернатива — в пределах статистической погрешности.
А Цыба очень изменился. Когда-то он ведь пользовался сногсшибательным успехом — во всяком случае, среди дурочек вроде Наташки Лановой. И не зря: было в нем, кроме внешнего лоска, какое-то наивное щенячье обаяние. И еще что-то, уже тогда разительно отличавшее этого столичного парня ото всех прочих студентов их кур… и, возможно, всего…
Мысль замерла, натолкнувшись на подсознательное «не стоит». Даже вот так, наедине с собой. Лучше не надо.
В свое время ее как ученого очень интересовал этот феномен, проросший в общественном сознании. Взметнувшись до определенного уровня, популярность первых выпусков МИИСУРО в какой-то момент обратилась в свою противоположность. В среде истеблишмента, где, по данным тогдашних исследований, примерно шестьдесят процентов опрошенных имели «миисуровский» диплом, уже не приветствовалось упоминание об этом вслух — из уважения к остальным сорока процентам, из «природной скромности», «по другим мотивам». Дифференцировать последний вариант ответа тогда так и не собрались— а жаль…
«Русланчик, солнышко…» Бр-р. Она передернула плечами. Холодно. Выпить горячего чаю — но чтобы дотянуться до внутреннего дом-селектора, надо сначала встать… встать… встать…
Визиофон мигнул; пять или шесть сигналов подряд Юлия оставалась неподвижной, пока не удалось заставить себя поднять руку. С работы: заботливые коллеги интересовались ее самочувствием и заодно проверяли достоверность версии о внезапном недомогании. Что ж, вряд ли членкор Румянцева выглядит на мониторе недостаточно бледной. Кстати, изображение по ту сторону волны двоилось: на сочувственное лицо пресс-секретарши социологического центра накладывалась прозрачная, как привидение, физиономия Богуцкого, прилипшего к параллельному видеофону. Сколько раз Юлия предлагала заказать для института новую, более современную аппаратуру связи…
Улыбнулась, заверила, что все в порядке и что в ближайшее время она вернется на работу. Кстати, так оно и будет. Чтоб не сомневались: и вернется, и допишет статью, и подготовит отчет. А у кретина Богуцкого все равно не хватит мозгов воспользоваться подброшенной ему форой.
Мышиная возня. Мелкая и нелепая, как… как научная конференция где-то в диком Бостоне.
Если бы туда не летел Саня.
Вечером.
Раньше все равно ничего не удастся предпринять — этот вывод ей самой казался пораженческим, но придумать альтернативы Юлия так и не смогла.
Она шла в институт пешком: надо хоть чуть-чуть успокоить нервы. К тому же считается, что физическое движение стимулирует работу мысли. Ее собственный опыт ни разу не подтвердил данного постулата — но оцепенение перед видеофоном было тем более бессмысленно.
Пешеходов попадалось довольно много; в наше время люди по мере сил стараются вести здоровый образ жизни. По трассе скользили экологически чистые велокары и «черепашки», покрытые мозаикой солнечных батарей. Над головой проносились флай-платформы, мгновенные тени телепорткатеров и силуэты более тяжелого пневмотранспорта, похожие на запятые. Сочная листва тополей посреди проспекта колебалась, будто от ветра. В ярко-синем небе торчало одно полупрозрачное облачко.
— Хулита!
Она вздрогнула, как от удара. Второй раз за сегодняшний день. Слишком.
Женщина улыбалась во весь лягушачий рот. Маленькая, худющая, упакованная в серебристый комбинезон с огромными сумкарманами, подчеркнуто энергичная. Юлия остановилась и на всякий случай выдавила ответную улыбку; не хотелось даже стараться опознавать эту даму.
Через полторы секунды та понимающе кивнула:
— Не узнаешь? Это я, Ленка.
— А-а… да, конечно… привет.
— Шикарно выглядишь. — Ленка прокатилась по Юлии взглядом: от прически до каблуков. — Слушай, я тут как раз хотела заскочить пообедать… давай вместе, а? Посидим, потрындим…
— Прости, я спе…
— Я тоже. В тысячу мест надо успеть! Но здоровье-то одно. И видимся, согласись, не так часто…
Они вообще ни разу не виделись. С тех самых пор, как… уже, наверное, с четверть века.
И вдруг Юлия напряглась, подобралась изнутри. Очень может быть, что эта встреча на улице не более случайна, чем утренний звонок Руслана Цыбы. Возможно, ей решили как следует напомнить о том, что не принято вспоминать в приличном обществе, где вращались выдающиеся ученые страны Юлия Румянцева и, главное, ее супруг. Человек, у которого слишком неоднозначное прошлое, чтобы выпустить его за границу.
Ей хотят напомнить; пусть. Но не исключено также, что именно сейчас ей начертят и реальный путь к выходу, хотя бы укажут направление. Ленка — неплохой выбор: все-таки пять лет в одних и тех же четырех стенах. Она, Юлия, уловит и поймет любой намек.
Раз уж ОНИ в силу каких-то причин не могут позволить себе выражать свои пожелания, как всегда, открытым текстом. В ее приват-почте не оказалось ни единого гриф-мессиджа.
И у Сани — тоже. Она проверяла.
— А я — домохозяйка! — с гордостью сказала Ленка.
Самое удивительное, что гордость была настоящей. Без тени вызова или бравады, маскирующих комплекс неполноценности. Нет, никакими комплексами тут и не пахло. Она была более чем довольна собой. Хотя выглядела, прямо скажем, на все свои сорок восемь.
— Нет, обычно я готовлю сама. — Она откусила ломтик морской тартинки с икрой и запила бивитаминным коктейлем. — Но у Наташки тоже вкусно. И полезно, главное. Когда времени не хватает… Знаешь, сегодня заседание Лиги Хранительниц Очага, я ее председатель, потом Ассамблея по трудным детям, вечером банкет у «Теплых домов», а между всем этим еще презентаций штуки три… ну, на все не попаду, это точно. Скажи, Юлька, у академиков тоже такая жизнь сумасшедшая?
Юлия невольно улыбнулась:
— Ну, я пока еще только член-корреспондент.
— Значит, поспокойнее? Тогда приходи к нам на Лигу. У тебя ведь семья есть… Я и Лановую звала, — Ленка обвела широким жестом помещение «Двух калорий», словно приглашая ресторан быть представителем своей владелицы, — но она же не замужем. Стесняется, бедняжка.
Образ «бедняжки Лановой» — ее, цветущую и преуспевающую бизнес-стерву, Юлия не так давно видела по люкс-визиону — был настолько нелеп и комичен, что захотелось по-девчоночьи прыснуть в кулачок. Она отпила глоток обогащенного сока. Взять себя в руки, не расслабляться. С какой это стати Ленка упомянула… семью?..
Прощупать почву. Осторожно.
— А чем занимается ваша Лига?
— Ну-у… — Ленка широко развела руками. — Всем. Несмотря на высочайшие темпы развития нашей страны, некоторые еще недостаточно четко представляют себе место женщины в современном обществе. В деловой или там научной сфере — куда ни шло. Но в семье мы остаемся одна… один на один с нашими проблемами: дети, муж…
Юлия с коротким звяком поставила бокал на столик. Оно?!.
Ее собеседница отправила в рот последний кусочек тартинки — и вдруг перестала жевать. Вокруг ее любопытных глаз отчетливо обозначились лучики-морщинки.
— А это правда, Юль? Мне еще тогда рассказывали, так сразу не поверила… Ну, что ты вышла замуж за Вениаминыча?
Кивнула:
— Правда.
— И… до сих пор живете?
Снова кивнула, молча. Сложное выражение Ленкиного лица не поддавалось описанию. Игра?
— Так ему ж, наверное, уже под восемьдесят… Хотя сейчас такие стимуляторы выпускают, что и в сто запросто. Некоторые из наших членкинь настроены категорически против, но вообще Лига одобряет научные инновации. Почему мы должны отставать от прогресса, если он возвращает радости жизни? Но ты молодчина, Юлька. Такие мужики на дороге не валяются.
Юлия ждала продолжения. Розовые пузырьки поднимались из оранжевой глубины сока и лопались на поверхности бокала.
Если не сейчас, то — промах. Все-таки случайная встреча, и ничего больше.
— Но круче всех вышла замуж Алька Багалий, — мечтательно протянула Ленка. — Вовремя она его окрутила. А к ней же, кажется, Линичук неровно дышал… ну, Гэндальф. И знаешь что?
— Что? — безразлично спросила Юлия.
Ленка склонилась над столиком и доверительно прошептала:
— Уверена: если б Алина вышла за него, Гэндальф и был бы сейчас Президентом страны.
— Меня нет, — бросила Юлия в монитор внутреннего селектора.
Она знала, что в этот самый момент ее непонятное поведение вовсю обсуждают социологические красотки в своих полупрозрачных сотах за стеной; что уровнем выше жук Богуцкий корпит над отчетом и, конечно, сбросит его на сервер ученого совета куда раньше, чем пошевелится членкор Румянцева; что программа летит ко всем чертям вместе с ее академическим званием… Ее здесь нет. И правда, уж лучше стоило пойти с Ленкой на заседание этой их бабьей Лиги…
— Здравствуйте, Юлия Николаевна.
— Доброе утро, Юлия Николаевна.
— Прекрасно сегодня выглядите, Юлечка… — Старый пень Богуцкий мигом стушевался, напоровшись на ее взгляд. — Николаевна.
За выпуклой стенкой капсулы с ускорением мелькали перекрытия: никому не надо было ниже, чем на тринадцатый уровень. Кабинет Юлии Румянцевой располагался на шестнадцатом, стенка в стенку с социологическим центром. Кстати, у них, по идее, уже должны бы прийти сегодняшние данные по выборке из Юго-Восточного региона, и если результат снова совпадет, можно будет с уверенностью говорить о…
Богуцкий продолжал умильно пялиться на нее — в точку где-то между подбородком и стоячим воротничком. Что, впрочем, ни на секунду не вводило Юлию в заблуждение относительно его истинных целей: в последний момент он таки успел примазаться к параллельной дубль-программе исследований и теперь не брезговал ничем, что теоретически могло отодвинуть конкурентку назад. Прожженный жук; тоже метит в академики. Надо взять данные у социологов хотя бы на пару часов раньше, чем он туда доберется.
Она вышла из лифт-капсулы и, не заглядывая к себе, направилась в центр.
Огромная виртокарта страны во всю стену переливалась разноцветными волнами отслеженных гипердемотечений на фоне социографических зон. Как всегда, с опозданием как минимум на полтора суток. Новоприобретенная институтом аналит-аппаратура — по техпаспорту «абсолютно бесшумной работы» — в количестве нескольких сотен машин давала вполне уловимый звуковой фон, похожий на тоненькое птичье пение. За полупрозрачными перегородками виднелись силуэты сотрудниц центра— и уже по силуэтам было прекрасно видно, зачем эти барышни ходят на работу.
Немыслимые прически. Якобы деловая одежда — с использованием всех безумных достижений современной моды. Не говоря уже о косметике: одним словом, дело жизни социологических красавиц состояло в том, чтобы демонстрировать себя друг другу. Именно так: рассчитывать на внимание мужчин в рабочее время им, бедняжкам, не приходилось. Если, конечно, не считать Богуцкого и ему подобных экземпляров.
— Здравствуйте, Юлия Николаевна!
— Доброе утро, Юлия Николаевна!
— Здра…
То из одной, то из другой полупрозрачной «соты» высовывалась очередная прелестная головка — кто в розовых перьях, кто с бегущими огоньками в разноцветных косичках, кто с микроколокольчиками на ресницах. Ее, членкора Румянцеву, они между собой единодушно называли грымзой и безнадежно отставшим от моды синим чулком. Прекрасно зная, что у «синего чулка» в отличие от большинства из них — не только состоявшаяся научная карьера, но также завидный муж и двое замечательных детей. И, между прочим, весьма изысканные туалеты из самых дорогих ретро-коллекций «Элит-моды».
— Доброе утро, девочки! Что у нас с выборкой по юго-востоку? Меня интересует целевая группа «Б», и чем свежее, тем лучше.
На чуть слышное пение машин наложилось жужжание девиц; не было случая, чтобы они в аналогичных ситуациях не начинали выяснять по видеоселектору, кто конкретно ведет ту или иную линию. Гораздо проще было бы подключать аналит-аппаратуру непосредственно к консолидирующей системе, а потом передавать результаты лично куратору программы: такое предложение Юлия неоднократно выдвигала на ученых советах. А этих красоток массово сократить и отправить туда, где они будут чувствовать себя на месте, — на улицу.
— По юго-востоку процент по сравнению с прошлым периодом не изменился, — бойко отрапортовала барышня с фиолетовыми завитками на бровях. — То есть до восьмой цифры после запятой, что в пределах статистической погрешности.
— В нашей работе, милая, не стоит слишком многое списывать на погрешность, — наставительно сказала Юлия. — Сбросьте результат на мою машину прямо сейчас. По приват-каналу.
— Мимо сети? — уточнили фиолетовые брови, но членкор не удостоила их ответом.
Разумеется, мимо сети. Не хватало еще, чтобы жук Богуцкий получил нужную информацию прямо в зубы, на тарелочке с каемочкой. Не дождетесь!
В пределах погрешности. В принципе этого достаточно, чтобы закончить статью и запустить в медиа-спейс, лучше всего на «Демос&Социс», самый солидный на сегодня тематический ресурс. А потом спокойно, основательно засесть за отчет по программе — он, в сущности, ни на что уже не повлияет. Можно будет даже припахать Богуцкого на подсобные работы. Например, прикрепить в качестве старшего товарища к социологическим красоткам.
Эта мысль, пришедшая по дороге в кабинет, окончательно подняла ей настроение, День начинался хорошо. Юлия заказала по визиофаксу чашку зеленого чая — с некоторых пор она более чем тщательно следила за здоровьем: и своим, и мужа.
На стереофото в голографической рамке — единственная личная вещь на ее рабочем столе — Саня был еще молодой, только волосы почти седые. А она, Юлия, — вообще лишь чуть-чуть за тридцать. И четырехлетняя Катя, и Валик, кажется, уже в проекте… Этот снимок сделал когда-то уличный фотограф громоздким аппаратом со смешным названием «Полароид». Потом дочка к какому-то празднику отдала перецифровать в современный формат…
Все-таки у нее, члена-корреспондента Румянцевой, замечательная семья.
Отпив глоток чая, Юлия включила визиофон и набрала мобил-чип сына: Валентин еще спал, когда мать уходила на работу. Сейчас он проснулся, успел позавтракать и выйти из дому. Он как раз направлялся на телепорт-трек, а потому не мог долго разговаривать, но вообще у него было все нормально. Мини-камера мобил-чипа, которую Валик носил на вороте, смешно искажала в перспективе его слегка прыщеватую шестнадцатилетнюю физиономию,
Данные по выборке действительно оптимально ложились в концепцию программы; Юлия до последнего момента волновалась, что барышни из центра хоть что-нибудь да напутали. Затягивать дальше со статьей не имело смысла, Она сняла блок-защиту, открыла файл и бегло просмотрела написанное ранее. Хорошо. Будет даже странно, если после этой публикации ей не дадут академика.
Визиофон деликатно мигнул голубоватым светом. Юлия с легким раздражением оторвалась от работы и нажала клавишу связи,
Монитор от края до края заняло Катино лицо — бледное, растерянное. Потом дочь поднесла мобил-камеру ещё ближе: чуть слышно шепчущие губы во весь экран:
— Мам, тут такое… надо срочно что-то делать. Папа собрался в Америку.
— А что такого? — спросил Саня. — Что, собственно, тебя волнует?
Развалившись в своей любимой диванной позе, он клацнул трансформ-пультом: у противоположной стены образовалось низкое полукресло. Юлия присела на самый край; было неудобно, и муж поменял модус, слегка нарастив высоту ножек.
— Сорвалась с работы, прилетела… зачем, Юленька? Просто Стивен зовет меня в гости, мы уже черт-те сколько не виделись. Ну и заодно приглашает выступить на этой их конференции… Не знаю, как ты, а я в упор не вижу тут криминала.
— Ты только представь себе, как это будет выглядеть: профессор Румянцев выступает с докладом на конференции в этом… как его…
— Бостоне.
— Бостоне! Это же анекдот. Нарочно не придумаешь. Саня!..
— Что?
— Если ты не заботишься о своей научной репутации, мог бы позаботиться о моей, У меня же на днях все решается!.. Помнишь, я тебе рассказывала, Богуцкий…
Не стоило так говорить, с запозданием поняла она. Не аргумент, а просто мелкий склочный эгоизм. Приправленный более чем прозрачным намеком: моя карьера уже сейчас на несколько ступенек выше твоей, и я продолжаю уверенно идти в гору, в то время как ты — отработанный материал. Из старых — во всех смыслах этого слова.
И Саня, конечно, немедленно отреагировал. Он все еще полулежал на диване, но мягкой расслабленности в его позе уже не было. Была сталь. Тот самый твердый режущий металл, который, даже почти не проявляя себя, заставлял Юлию содрогаться всем существом — в те далекие времена, когда она была студенткой, а он преподавателем… она аспиранткой, а он — научным руководителем… Когда она и помыслить не могла…
Даже это воспоминание сейчас не вызвало улыбки.
— Не понимаю, как это может тебе повредить, — без всякого выражения произнес он. — У меня легальная виза. Прозрачно задекларированная цель поездки. Через три дня я возвращаюсь. Через. Три. Дня.
Юлия чуть не застонала вслух. Когда он начинал вот так чеканить слова, она чувствовала себя совершенно беспомощной.
— Саня!.. Ты только представь себе… Если бы… тогда, в твои времена… Представь: ведущий ученый из тех же Штатов едет на конференцию куда-нибудь к папуасам… или к индейцам Южной Америки… Над ним бы весь научный мир смеялся! И пришлось бы всю оставшуюся жизнь носить ярлык несерьезного чудака… Ты понимаешь?
— А тебе не кажется, Юленька, что у нас. Несколько. Преувеличивают. Отсталость. Запада?
— Конечно, я и сама утрирую. Папуасы бы просто похлопали ушами, а эти… Они достаточно развиты, чтобы использовать твои идеи… как угодно использовать.
— Ну. И. Что?
Клипса мобил-чипа в ухе подала мягкий сигнал. Катя, Бедная девочка, на нее, наверное, уже сейчас косо посматривают в институте. А Валик?! В юношеских компаниях не церемонятся: не успеет Саня вернуться из своей Америки, как к мальчику намертво приклеится кличка «потомок перелетчика»…
Юлия переключила дочку на домашний визиофон: ее звонок должен был снять некоторую часть напряжения. И действительно: Саня смягчился и уже без железных точек после каждого слова принялся объяснять дочери, что мы живем в самодостаточной, но тем не менее свободной стране. Что некоторые вещи — например, друзья, — существуют помимо всяких границ. Что по статистике ежегодно за рубеж путешествуют несколько сотен человек, и в этом нет ничего незаконного либо аморального. Что его участие в конференции — просто дань вежливости, каковую, кажется, до сих пор никто не отменял. Что он, профессор Румянцев, не собирается разглашать в своем докладе военную или государственную тайну. Что…
Катя обреченно кивала. У нее было лицо несчастного кролика в шляпе фокусника.
Хорошо, что он излагает свои аргументы именно ей. Юлия копила силы для финального столкновения, на которое у мужа уже не останется резервов.
Стивен. Она помнила этого долговязого америкашку: были времена, когда он приезжал сюда, и они с Саней часами обсуждали такие вещи, что ей, самой перспективной аспирантке курса, приходилось изображать немое украшение столика в «Шаре»…
Мысль про «Шар» — лишняя, крамольная — сбила ее с нужной ноты, Катя уже отключилась; Саня встал и трансформировал диван обратно в стену. Момент был упущен.
— Я только хотела тебе сказать…
— У меня билет на завтра, девять тридцать. Трансатлантический лайнер, они теперь летают только раз в сутки с побережья. Я, наверное, возьму таксокатер… в общем, до вечера, Юленька.
— Подожди. — Она чувствовала, что говорит не то, совсем не то!.. Но уже не могла остановиться. — Да ты хоть помнишь, что такое эти лайнеры? Они же терпят катастрофы, падают в океан… У них в салоне перепады давления при взлете и посадке, а ты… Ты хоть помнишь, сколько тебе лет?!!..
Она осеклась и внутренне сжалась в комочек — но Саня не обиделся. Или решил не показывать виду. Рассмеялся, подхватил жену одной рукой под мышки и приподнял на полметра от пола. Пока она машинально приводила в порядок костюм, коротко пискнула блок-система выхода. И бежать за мужем, бросая ему в спину последние аргументы, было бы совсем уж унизительно и бесполезно.
Оставался вечер. Традиционный теплый вечер в кругу семьи — даже Валик очень редко позволял себе их игнорировать. Может быть, еще удастся как-то повлиять… хотя…
Бедный Саня. Ведь если разобраться, для него эта поездка — последний способ как-то самоутвердиться. Малюсенькая зацепка за старую дружбу, старый престиж, старую платформу в науке. За все старое — как тот ушедший мир, к уничтожению которого Александр Вениаминович Румянцев сам в немалой степени приложил руку. Но теперь и он, несмотря на отчаянную бодрость и действительно неплохую физическую форму, уже слишком старый…
Когда подключился визиофон, она не сразу обернулась.
А потом долго не узнавала чужого, лощеного и холодного человека на мониторе.
— Привет, Сухая, — фамильярно бросил он. — Рано отступаешь, постарайся еще. Ты же сама прекрасно понимаешь: кого-кого, а твоего старика мы выпустить никак не можем. Особенно сейчас. Так что действуй, Хулита.
Больше получаса она просидела на диване, стиснув пальцами виски и втупившись в мертвый монитор визиофона. Делать. Надо что-то делать, иначе… Вспышка в небе, столб вскипевшей морской воды, гигантская воронка и коротенькое сообщение в веб-новостях. Которое никого не удивит: они же то и дело падают в океан, эти допотопные американские лайнеры…
ОНИ могут. ОНИ так и поступят скорее всего. Альтернатива — в пределах статистической погрешности.
А Цыба очень изменился. Когда-то он ведь пользовался сногсшибательным успехом — во всяком случае, среди дурочек вроде Наташки Лановой. И не зря: было в нем, кроме внешнего лоска, какое-то наивное щенячье обаяние. И еще что-то, уже тогда разительно отличавшее этого столичного парня ото всех прочих студентов их кур… и, возможно, всего…
Мысль замерла, натолкнувшись на подсознательное «не стоит». Даже вот так, наедине с собой. Лучше не надо.
В свое время ее как ученого очень интересовал этот феномен, проросший в общественном сознании. Взметнувшись до определенного уровня, популярность первых выпусков МИИСУРО в какой-то момент обратилась в свою противоположность. В среде истеблишмента, где, по данным тогдашних исследований, примерно шестьдесят процентов опрошенных имели «миисуровский» диплом, уже не приветствовалось упоминание об этом вслух — из уважения к остальным сорока процентам, из «природной скромности», «по другим мотивам». Дифференцировать последний вариант ответа тогда так и не собрались— а жаль…
«Русланчик, солнышко…» Бр-р. Она передернула плечами. Холодно. Выпить горячего чаю — но чтобы дотянуться до внутреннего дом-селектора, надо сначала встать… встать… встать…
Визиофон мигнул; пять или шесть сигналов подряд Юлия оставалась неподвижной, пока не удалось заставить себя поднять руку. С работы: заботливые коллеги интересовались ее самочувствием и заодно проверяли достоверность версии о внезапном недомогании. Что ж, вряд ли членкор Румянцева выглядит на мониторе недостаточно бледной. Кстати, изображение по ту сторону волны двоилось: на сочувственное лицо пресс-секретарши социологического центра накладывалась прозрачная, как привидение, физиономия Богуцкого, прилипшего к параллельному видеофону. Сколько раз Юлия предлагала заказать для института новую, более современную аппаратуру связи…
Улыбнулась, заверила, что все в порядке и что в ближайшее время она вернется на работу. Кстати, так оно и будет. Чтоб не сомневались: и вернется, и допишет статью, и подготовит отчет. А у кретина Богуцкого все равно не хватит мозгов воспользоваться подброшенной ему форой.
Мышиная возня. Мелкая и нелепая, как… как научная конференция где-то в диком Бостоне.
Если бы туда не летел Саня.
Вечером.
Раньше все равно ничего не удастся предпринять — этот вывод ей самой казался пораженческим, но придумать альтернативы Юлия так и не смогла.
Она шла в институт пешком: надо хоть чуть-чуть успокоить нервы. К тому же считается, что физическое движение стимулирует работу мысли. Ее собственный опыт ни разу не подтвердил данного постулата — но оцепенение перед видеофоном было тем более бессмысленно.
Пешеходов попадалось довольно много; в наше время люди по мере сил стараются вести здоровый образ жизни. По трассе скользили экологически чистые велокары и «черепашки», покрытые мозаикой солнечных батарей. Над головой проносились флай-платформы, мгновенные тени телепорткатеров и силуэты более тяжелого пневмотранспорта, похожие на запятые. Сочная листва тополей посреди проспекта колебалась, будто от ветра. В ярко-синем небе торчало одно полупрозрачное облачко.
— Хулита!
Она вздрогнула, как от удара. Второй раз за сегодняшний день. Слишком.
Женщина улыбалась во весь лягушачий рот. Маленькая, худющая, упакованная в серебристый комбинезон с огромными сумкарманами, подчеркнуто энергичная. Юлия остановилась и на всякий случай выдавила ответную улыбку; не хотелось даже стараться опознавать эту даму.
Через полторы секунды та понимающе кивнула:
— Не узнаешь? Это я, Ленка.
— А-а… да, конечно… привет.
— Шикарно выглядишь. — Ленка прокатилась по Юлии взглядом: от прически до каблуков. — Слушай, я тут как раз хотела заскочить пообедать… давай вместе, а? Посидим, потрындим…
— Прости, я спе…
— Я тоже. В тысячу мест надо успеть! Но здоровье-то одно. И видимся, согласись, не так часто…
Они вообще ни разу не виделись. С тех самых пор, как… уже, наверное, с четверть века.
И вдруг Юлия напряглась, подобралась изнутри. Очень может быть, что эта встреча на улице не более случайна, чем утренний звонок Руслана Цыбы. Возможно, ей решили как следует напомнить о том, что не принято вспоминать в приличном обществе, где вращались выдающиеся ученые страны Юлия Румянцева и, главное, ее супруг. Человек, у которого слишком неоднозначное прошлое, чтобы выпустить его за границу.
Ей хотят напомнить; пусть. Но не исключено также, что именно сейчас ей начертят и реальный путь к выходу, хотя бы укажут направление. Ленка — неплохой выбор: все-таки пять лет в одних и тех же четырех стенах. Она, Юлия, уловит и поймет любой намек.
Раз уж ОНИ в силу каких-то причин не могут позволить себе выражать свои пожелания, как всегда, открытым текстом. В ее приват-почте не оказалось ни единого гриф-мессиджа.
И у Сани — тоже. Она проверяла.
— А я — домохозяйка! — с гордостью сказала Ленка.
Самое удивительное, что гордость была настоящей. Без тени вызова или бравады, маскирующих комплекс неполноценности. Нет, никакими комплексами тут и не пахло. Она была более чем довольна собой. Хотя выглядела, прямо скажем, на все свои сорок восемь.
— Нет, обычно я готовлю сама. — Она откусила ломтик морской тартинки с икрой и запила бивитаминным коктейлем. — Но у Наташки тоже вкусно. И полезно, главное. Когда времени не хватает… Знаешь, сегодня заседание Лиги Хранительниц Очага, я ее председатель, потом Ассамблея по трудным детям, вечером банкет у «Теплых домов», а между всем этим еще презентаций штуки три… ну, на все не попаду, это точно. Скажи, Юлька, у академиков тоже такая жизнь сумасшедшая?
Юлия невольно улыбнулась:
— Ну, я пока еще только член-корреспондент.
— Значит, поспокойнее? Тогда приходи к нам на Лигу. У тебя ведь семья есть… Я и Лановую звала, — Ленка обвела широким жестом помещение «Двух калорий», словно приглашая ресторан быть представителем своей владелицы, — но она же не замужем. Стесняется, бедняжка.
Образ «бедняжки Лановой» — ее, цветущую и преуспевающую бизнес-стерву, Юлия не так давно видела по люкс-визиону — был настолько нелеп и комичен, что захотелось по-девчоночьи прыснуть в кулачок. Она отпила глоток обогащенного сока. Взять себя в руки, не расслабляться. С какой это стати Ленка упомянула… семью?..
Прощупать почву. Осторожно.
— А чем занимается ваша Лига?
— Ну-у… — Ленка широко развела руками. — Всем. Несмотря на высочайшие темпы развития нашей страны, некоторые еще недостаточно четко представляют себе место женщины в современном обществе. В деловой или там научной сфере — куда ни шло. Но в семье мы остаемся одна… один на один с нашими проблемами: дети, муж…
Юлия с коротким звяком поставила бокал на столик. Оно?!.
Ее собеседница отправила в рот последний кусочек тартинки — и вдруг перестала жевать. Вокруг ее любопытных глаз отчетливо обозначились лучики-морщинки.
— А это правда, Юль? Мне еще тогда рассказывали, так сразу не поверила… Ну, что ты вышла замуж за Вениаминыча?
Кивнула:
— Правда.
— И… до сих пор живете?
Снова кивнула, молча. Сложное выражение Ленкиного лица не поддавалось описанию. Игра?
— Так ему ж, наверное, уже под восемьдесят… Хотя сейчас такие стимуляторы выпускают, что и в сто запросто. Некоторые из наших членкинь настроены категорически против, но вообще Лига одобряет научные инновации. Почему мы должны отставать от прогресса, если он возвращает радости жизни? Но ты молодчина, Юлька. Такие мужики на дороге не валяются.
Юлия ждала продолжения. Розовые пузырьки поднимались из оранжевой глубины сока и лопались на поверхности бокала.
Если не сейчас, то — промах. Все-таки случайная встреча, и ничего больше.
— Но круче всех вышла замуж Алька Багалий, — мечтательно протянула Ленка. — Вовремя она его окрутила. А к ней же, кажется, Линичук неровно дышал… ну, Гэндальф. И знаешь что?
— Что? — безразлично спросила Юлия.
Ленка склонилась над столиком и доверительно прошептала:
— Уверена: если б Алина вышла за него, Гэндальф и был бы сейчас Президентом страны.
— Меня нет, — бросила Юлия в монитор внутреннего селектора.
Она знала, что в этот самый момент ее непонятное поведение вовсю обсуждают социологические красотки в своих полупрозрачных сотах за стеной; что уровнем выше жук Богуцкий корпит над отчетом и, конечно, сбросит его на сервер ученого совета куда раньше, чем пошевелится членкор Румянцева; что программа летит ко всем чертям вместе с ее академическим званием… Ее здесь нет. И правда, уж лучше стоило пойти с Ленкой на заседание этой их бабьей Лиги…