Страница:
— Гений, — устало бросила я. Боже, до чего ж они меня достали, эти гении…
Во всяком случае, одному из них давно пора домой. Или куда он там думает податься — мне все равно. Отвернувшись от абстрактного искусства на мониторе, я принялась убирать с тумбочки чашки из-под кофе и чая: намек, пока еще тонкий. Если этот Гэндальф не сдвинется с места и после того, как я расстелю постель, придется послать его открытым текстом.
— Теперь можно все проверить, — бормотал он себе под нос. — Поеду к Владу, и… черт, предки-то спят, наверное… Стоп!!! Хулита, я ведь могу уже сейчас… у меня есть… Хулита?!
Я вышла с грязными чашками на кухню. Включать свет не стала: силуэт раковины с краном довольно четко вырисовывался в сером полумраке. Через пару месяцев в это время суток уже будет настоящий рассвет.
Когда я вернулась в комнату, Линичук по-прежнему торчал перед компьютером, вот только взгляд его был направлен уже не в монитор, а куда-то между клавиатурой и собственными коленями. Там торчал замызганный кусочек бумаги, сверяясь по которому, Гэндальф с неритмичным — точно капли с деревьев после дождя — стуком тыкал в клавиши. Иногда в две-три или даже четыре одновременно.
— Переписал у Влада, — пробормотал он себе под нос. — На всякий случай. Чтоб было.
Я медленно причесалась перед зеркалом. Протерла лицо лосьоном. Еще немного причесалась и заплела косу. Наконец набрала побольше воздуха, повернулась, и…
…И не успела. Именно в этот момент изнутри процессора послышался жуткий скрежещущий треск, и тут же из щели сидирома залпом брызнули сверкающие осколки. Линичук, тоненько матюгнувшись, повалился прямо на мою кровать; через полсекунды вскочил и заматерился уже нормальным голосом, длинно и безнадежно. Монитор, разумеется, снова выкинул «синий экран», а чуть позже — окно с уведомлением о системной ошибке.
Я сказала:
— Вон.
Он стоял на трясущихся ногах — жалкий, похожий на мокрое насекомое. Бессвязно лепетал что-то про уникальную программу, про гения Влада, который, кстати, запросто все мне починит, а еще про жесткий диск, где информация должна была остаться, по-любому должна была, и умолял позволить ему это проверить… Мой компьютер, моя бедная, разнесчастная старенькая машинка, светил укоризненным красным глазом, перечеркнутым крест-накрест.
Я прикусила губу; не будем уподобляться некоторым. Проговорила снова, тихо и отчетливо:
— Вон.
Линичук вышел, не говоря больше ни слова. Было слышно, как он топал через гулкий коридор, а потом битый час пытался вставить ключ в замочную скважину четыреста пятой. Я взглянула на будильник: десять минут шестого. Со вздохом — а стоит ли вообще ложиться? — сдернула покрывало с кровати.
Уже и вправду светало. На полу поблескивали осколки диска и валялась прямо посреди комнаты скомканная бумажка, исписанная какими-то цифрами и символами. Нет, спать в свинарнике я не буду! Поднялась с постели, взяла веник и совок, аккуратно подмела весь этот мусор и даже нашла в себе силы накинуть халат и выйти на кухню, к мусоропроводу.
Или все-таки дочитать Джойса?
АННА, 34 года
Во всяком случае, одному из них давно пора домой. Или куда он там думает податься — мне все равно. Отвернувшись от абстрактного искусства на мониторе, я принялась убирать с тумбочки чашки из-под кофе и чая: намек, пока еще тонкий. Если этот Гэндальф не сдвинется с места и после того, как я расстелю постель, придется послать его открытым текстом.
— Теперь можно все проверить, — бормотал он себе под нос. — Поеду к Владу, и… черт, предки-то спят, наверное… Стоп!!! Хулита, я ведь могу уже сейчас… у меня есть… Хулита?!
Я вышла с грязными чашками на кухню. Включать свет не стала: силуэт раковины с краном довольно четко вырисовывался в сером полумраке. Через пару месяцев в это время суток уже будет настоящий рассвет.
Когда я вернулась в комнату, Линичук по-прежнему торчал перед компьютером, вот только взгляд его был направлен уже не в монитор, а куда-то между клавиатурой и собственными коленями. Там торчал замызганный кусочек бумаги, сверяясь по которому, Гэндальф с неритмичным — точно капли с деревьев после дождя — стуком тыкал в клавиши. Иногда в две-три или даже четыре одновременно.
— Переписал у Влада, — пробормотал он себе под нос. — На всякий случай. Чтоб было.
Я медленно причесалась перед зеркалом. Протерла лицо лосьоном. Еще немного причесалась и заплела косу. Наконец набрала побольше воздуха, повернулась, и…
…И не успела. Именно в этот момент изнутри процессора послышался жуткий скрежещущий треск, и тут же из щели сидирома залпом брызнули сверкающие осколки. Линичук, тоненько матюгнувшись, повалился прямо на мою кровать; через полсекунды вскочил и заматерился уже нормальным голосом, длинно и безнадежно. Монитор, разумеется, снова выкинул «синий экран», а чуть позже — окно с уведомлением о системной ошибке.
Я сказала:
— Вон.
Он стоял на трясущихся ногах — жалкий, похожий на мокрое насекомое. Бессвязно лепетал что-то про уникальную программу, про гения Влада, который, кстати, запросто все мне починит, а еще про жесткий диск, где информация должна была остаться, по-любому должна была, и умолял позволить ему это проверить… Мой компьютер, моя бедная, разнесчастная старенькая машинка, светил укоризненным красным глазом, перечеркнутым крест-накрест.
Я прикусила губу; не будем уподобляться некоторым. Проговорила снова, тихо и отчетливо:
— Вон.
Линичук вышел, не говоря больше ни слова. Было слышно, как он топал через гулкий коридор, а потом битый час пытался вставить ключ в замочную скважину четыреста пятой. Я взглянула на будильник: десять минут шестого. Со вздохом — а стоит ли вообще ложиться? — сдернула покрывало с кровати.
Уже и вправду светало. На полу поблескивали осколки диска и валялась прямо посреди комнаты скомканная бумажка, исписанная какими-то цифрами и символами. Нет, спать в свинарнике я не буду! Поднялась с постели, взяла веник и совок, аккуратно подмела весь этот мусор и даже нашла в себе силы накинуть халат и выйти на кухню, к мусоропроводу.
Или все-таки дочитать Джойса?
АННА, 34 года
— Вы с ума сошли?! — прошипел Игорь. — Эфир на третьем через двенадцать минут!!!
— У них там чего-то сломалось, — принялась оправдываться Людочка. — Последние два вопроса переписывали, пока реклама шла. Еще у Анны Исаевны макияж поплыл…
— Дура, — бросил Игорь. — Молись, чтобы не пробка. И чтоб во все повороты вписались. Поехали! Михалыч, у тебя пять минут.
Анна подобрала ноги под сиденье. Неудобно. Черт возьми, когда это случилось, что она начала ездить сзади — где ноги всегда некуда девать, даже если они не на таких высоких каблуках? Впереди, рядом с водителем, уже привычно маячила спина Игоря. Который еще месяц назад на вопрос о должности опускал глаза и скромненько так признавался: старший-куда-пошлют.
— Шо? — возмутился Михалыч. — Жить надоело? Десять, и то если зеленая улица.
Конечно: на дороге решал водитель. В прочих местах, естественно, решал Игорь. Даже гримерша Людочка что-то там решала по своей части, имели право голоса офис-менеджеры и пресс-секретарши; и только она, Анна Гроссман, кандидат в президенты страны, давно уже чувствовала себя чем-то вроде багажа, переправляемого транзитом. Из пункта А в пункт Б. Потом в пункт В и так далее.
— Эфир пятнадцать минут, — в сотый раз сверяясь по блокноту, говорила прямо в ухо референт Слуцкая. — Потом сразу переходим в студию первого, где будут писать марафон…
— Два шага по коридору, — оборвал Игорь. — Для марафона бы надо грим поярче, но, Светка, в темпе, на ходу. А если папарацци поймают, как в тот раз, будешь трупом.
— Хорошо, — жизнерадостно пискнула Людочка. — А правда, что во время эфира Анны Исаевны уже начнут приходить «экзит-полы»?
Девочка питала слабость к иностранным словам; но пальцем в небо затронула болезненную тему. Игорь даже развернулся вполоборота:
— Анька, не забудь: наша позиция по социологам вообще и «экзит-полам» в частности — все это фигня и продажная заказуха. Даже в том случае, если окажешься на десять процентов круче Палыча. Полная туфта, запомнила?
Анна кивнула, почти не слушая. Так вдалбливают банальнейшие советы в разбитую голову боксера, который ловит ртом воздух в своем углу в перерыве между одиннадцатым и двенадцатым раундами. Возможно, так и надо. Наверное, она действительно уже потеряла способность мыслить настолько, что и не вспомнит с ходу «нашу позицию по социологам».
Боже мой, как хорошо было вчера! Когда и социологи, и журналисты, и вообще вся эта околовыборная шушера внезапно исчезла из жизни, словно разом потеряв интерес к личности «реального претендента на победу в первом туре». Набравшись мужества, Анна волевым решением не подпустила к себе и собственную свиту, назначив совещание по «дню X» на восемнадцать тридцать.
А сама сделала то, чего от нее меньше всего могли ожидать. Никуда не сбежала и не спряталась, а просто заперлась в своей квартире на восьмом этаже депутатского дома и весь день просидела у окна за густой тюлевой занавеской. С огромного плаката на стене здания напротив уже успели — за сутки до голосования всякая агитация прекращается! — сорвать поллица Андрея. Половина осталась. И, как обычно бывает после выборов, она останется там надолго, сопротивляясь дождям и солнцу. Половина его улыбки. Две трети чуть небритой золотистой щеки…
А впрочем, все это смешно.
— Приехали, — буркнул водитель.
Затормозили у самого входа, под пагодой огромной параболической тарелки. Навстречу метнулась фигурка встречающей барышни.
— В темпе! — привычно скомандовал Игорь всем присутствующим. — Имейте в виду, в двадцать ноль-ноль по первому каналу начинается марафон, и госпожа Гроссман должна быть там. Девушка, все претензии к руководству пятого, это они нас задержали.
Вращающиеся двери; пропуска, которые Игорь, ругнувшись, выхватил прямо из сумочки у Слуцкой; коридор, вымощенный гладким паркетом, — каблуки будто по льду; два лифта, оба с горящими лампочками над кнопками вызова; большое зеркало в кабине и Людочкина пуховка; опять коридор; серое лицо какого-то телевизионщика в распахнутых дверях; столик, софиты, снова Людочка с ее пудрой; начали!
— А сейчас в нашей студии один из наиболее рейтинговых кандидатов от оппозиции Анна Гроссман. Госпожа Гроссман, как вы прокомментируете…
Разумеется, первые же результаты «экзит-полов» — а за время пятнадцатиминутного эфира их пришло четыре от разных социологических фирм — не оставили ни малейшей надежды. Даже Юрий Виерский во всех вариантах обходил ее на три-пять процентов.
Анна снисходительно улыбалась и спрашивала респектабельного телеведущего, приходилось ли ему когда-либо лично сталкиваться с социологами на выходе с избирательного участка. Нет? Как ни странно, никому из ее знакомых тоже. А если бы он вдруг и подошел к вам, этот мифический социолог, неужели у вас не возникло бы желания невинно подшутить над ним, назвав имя совсем другого кандидата?..
Разумеется, ее спросили о так называемом «миссуровском сценарии» второго тура: она и Андрей Багалий. Ответила, что этот сценарий не хуже и не лучше прочих. Ведущий понимающе кивнул. По «экзит-полам» с большим отрывом от прочих кандидатов лидировали Николаенко и Багалий, Багалий и Николаенко, и снова Бага… к черту!
— А сейчас — реклама, после которой мы будем иметь возможность встретиться с…
В студию ворвался Игорь — один, без Слуцкой и Людочки, — схватил Анну за руку и едва ли не силой потащил по коридору. Попрощалась на ходу с телевизионщиками третьего и машинально пригладила волосы; похоже, освежать ей макияж перед марафоном никто не будет. Видимо, Игорь дал отбой. И вообще сейчас у него одна забота: вовремя пристроить свою заведомо проигравшую кандидатку на оговоренное место в студии. А потом он преспокойно спустится двумя этажами вниз и расслабится в баре в компании журналистов, скучающих в ожидании первых настоящих цифр с избирательных участков. Кто ж в наше время верит «экзит-полам»?
Все верят. И в результатах выборов никто уже не сомневается.
…Передал ее из рук в руки — багаж транзитом— шустрой барышне с первого канала и тут же растворился. Анна прищурилась от слепящего потока света. В этой самой студии писались ее дебаты с Андреем — впрочем, и с Виерским, и с Николаенко, со всеми! — но тогда в колоссальном помещении, увитом пыльными кабелями, был освещен лишь небольшой островок жизни: столик участников и шесть трибун, изображавших зрительный зал. И софитов, конечно, понадобилось вдесятеро меньше.
— Ваш столик номер восемь, госпожа Гроссман. Сейчас я вас проведу. Не спешите, до эфира еще четыре минуты.
Всего же столиков здесь было, наверное, штук пятьдесят, если не больше. Будто новогодний банкет. Политики, политологи, социологи, моральные и материальные авторитеты нации, примелькавшиеся физиономии истеблишмента (среди них немало выпускников МИИСУРО), незнакомые лица случайных, но каким-то образом добывших пригласительные субъектов. И естественно, масса журналистов с конкурирующих между собой телеканалов, радио и газет, — последние шустрили больше всех, хотя им все равно не сверстаться раньше завтрашнего утра, когда все уже будут обо всем знать.
Скорей бы это кончилось.
Ее усадили почти на то же место, что и тогда, на дебатах с Андреем… да, да, и с прочими кандидатами тоже. Только теперь этот столик делил внимание камер с десятками остальных; время от времени можно будет расслабиться. Огромные мониторы по углам студии давали представление о том, какую картинку видят телезрители. В данный момент они наслаждались последними секундами нового клипа Звениславы.
Как и перед теми злосчастными— голову в песок, какой смысл ворошить сорок пять минут едва ли не самого страшного позора в жизни?! — дебатами с Андре…
Его нигде не было видно; впрочем, в пестром инкубаторе лиц было практически невозможно выделить одно-единственное. Может быть, потом, когда начнется: на него ведь непременно направят одну из основных камер. А озираться по сторонам… глупо. Хотя, конечно, гораздо глупее надеяться, что он не придет.
Посмотреть на ее провал. На блестящем фоне собственной победы.
Барышня-телевизионщица привела и усадила напротив Анны стройную женщину в деловом костюме, почти без макияжа, с гладко зачесанными черными волосами. Женщина улыбнулась и сказала:
— Здравствуй,
Только по голосу Анна ее и узнала. Вежливо поздоровалась и отвернулась.
— Добрый вечер! Мы начинаем наш телемарафон под названием «Ночь выборов на Первом»! Будьте с нами, и вы первыми узнаете о…
Так, значит, дебаты с Андреем. А почему бы и нет? Если это воспоминание все равно кружится вокруг нее, словно назойливая муха? Пока на мониторах крутят сюжет о соцопросах с бесчисленными таблицами и диаграммами, и в пестрой инкубаторской толпе нет — почти нет — нужды следить за выражением лица…
…Еще чуть-чуть — и он бы опоздал; но нет, явился вовремя, секунда в секунду, весь в движении, с ветром за плечами. Прямо перед камерами поцеловался с Алиной, которая затем заняла место в первом ряду зрительного зала, и ее лицо регулярно попадало в кадр. Анниной «группе поддержки» во главе с тогда еще не обнаглевшим Игорем порекомендовали подождать за пределами студии; но ведь госпожа Багалий — другое дело, она почти месяц не видела мужа, совершающего поездку по регионам…
Анна ждала, что Андрей возьмет фамильярный тон старого приятеля-однокашника, и намеревалась сразу осадить его с позиции истинного политика, пришедшего поговорить о деле. Но он обратился к ней «Анна Исаевна» — без малейшей тени иронии. Он был серьезен, очень серьезен. Его первый вопрос касался реформы банковской системы, второй — сельского хозяйства. Он ни разу— даже с навязчивой подачи ведущего — не произнес слова «Миссури»…
Потом она десятки раз прокручивала по видео ту пленку. И никак не могла уловить, в какой момент это произошло. Когда она, кандидат в президенты Анна Гроссман, рассуждая о социальных гарантиях и распределении бюджетных активов, стала просительно, даже умоляюще заглядывать ему в глаза: это ведь я, неужели ты не узнаешь?!. Я так долго ждала этой встречи, а ты… Как ты не понимаешь, что я хочу говорить с тобой совсем, совсем о другом?!!
Она выглядела полной дурой.
И только на последней секунде эфира, уже поднявшись и пожимая ей руку, Андрей вдруг улыбнулся. И в этой светлой улыбке было все: понимание, ободрение, обещание. Мол, ты же знаешь правила игры: раньше было нельзя. Избиратели ждали от нас разговора по существу. Но теперь, когда отключат эти чертовы камеры, мы с тобой сможем, дружище, как раньше… И она обрадовалась, будто девчонка. На глазах у всей страны.
Конечно, он уехал сразу же после дебатов. Под ручку с ней, со своей женой. Вежливо кивнув на прощание кандидату от оппозиции, чей рейтинг по версии «Социума» упал в тот вечер на пять с половиной процентов.
Хотя кто им доверяет, этим рейтингам?
— В нашу студию поступили первые результаты с избирательных участков. Южный регион, подсчитано десять процентов бюллетеней. 33% — Андрей Багалий, 26% — Юрий Виерский, 22% — Анна Гроссман… Простите, 26% — Гроссман и 22% — Виерский. 9% — Владимир Николаенко, 5% — против всех, остальные кандидаты набрали меньше одного процента голосов избирателей. Как видите…
На всех мониторах почему-то — наверное, из-за оговорки ведущего, — появилось ее, Анны, лицо. Огромное, бесцветное, плоское, как блин. Глядя, будто в зеркало, в ближайший экран, она приняла не то чтобы победный, но вполне безмятежный, ничуть не удивленный вид. Да и действительно, чему удивляться? На юге всегда недолюбливали власть и возлагали надежды на оппозицию; жаль только, что этот регион никогда не делал политической погоды. Но Багалий лидирует и там. С достаточно серьезным отрывом.
— Владимир Павлович, как вы прокомментируете?..
Мониторы заполнило лицо Николаенко, который едва ли не слово в слово повторил то, о чем Анна только что подумала, — насчет юга, оппозиции и власти. Тем временем шустрый юноша с микрофоном уже со всех ног направлялся к ее столику. Значит, Андрея здесь нет. Первым делом подошли бы к нему.
— Анна Исаевна, на юге избиратели дают вам реальный шанс выхода во второй тур. Кого бы вы хотели видеть своим соперником на финальной прямой?
Спокойствие. Можно чуть-чуть улыбнуться:
— Это опять-таки решать избирателям.
— Но Андрей Багалий — не самый предпочтительный противник для вас…
— Почему же? В случае «миисуровского сценария» он бы лишился своего главного предвыборного козыря. Полагаю, он даже мог бы снять с лацкана значок, это уже было бы излишне.
Жестко, слегка иронично. Чего от нее и ждут. Имидж непробиваемой железной леди, не приемлющей апелляций к прошлому. Она вышла из этого образа один лишь раз — тогда, на дебатах. Первый и последний.
Журналист выпрямился перед камерой, держа микрофон у груди, как церковную свечку:
— Сегодня во всех сферах общества много рассуждают о так называемом «миисуровском сценарии» второго тура. Рядом со мной человек, также имеющий непосредственное отношение к знаменитому вузу. Символ нации, волшебный голос нашей родины — Звенислава!
Телеоператор с камерой на тележке зашел за спину Анне. Теперь вся страна видела ее соседку по столику точно в том же ракурсе, что и она.
Скромная улыбка королевы бала, Несколько заученных благодарственных слов в адрес МИИСУРО — с чуточку смущенным выражением глаз: понимаю, что вы все это неоднократно слышали, но это же правда. Я и в самом деле окончила замечательный институт. Я действительно всего добилась в жизни благодаря ему. Да, я голосую за Будущее.
— Вы имеете в виду господина Багалия, — ведущий держался чересчур развязно: явно молится перед сном на ее портрет и боится это обнаружить, — или, может быть, госпожу Гроссман?
— Я имею в виду Будущее своей страны.
— Госпожа Звенислава, никто не может оспаривать колоссальную роль шоу-бизнеса в предвыборной кампании. Как вы считаете, насколько повлияли на решение избирателей ваши недавние концерты в поддержку…
— Простите, у вас некорректная информация. Я не концертировала в чью-либо пользу. По моему мнению, на решение избирателей должны влиять совсем другие вещи.
— Например, личное обаяние кандидата?
Рассмеялась и чуть-чуть покраснела:
— Ни в коем случае! Я, наоборот, хотела бы…
— Простите, мы еще вернемся к этому разговору. К нам как раз поступила информация из Приморского региона. Там обработано двенадцать процентов бюллетеней, и по текущим результатам лидирует…
— Ну вот, отвечала, как дурочка, — сказала Звенислава.
Анна пожала плечами. Тебе-то что, для тебя этот марафон — не более чем светское мероприятие. В Приморском регионе, как ни странно, она пока тоже выходила во второй тур, всего на четыре процента отставая от Николаенко. Впрочем, Андрей шел, как говорится, «голова в голову» — на полпроцента следом. Сейчас эту ситуацию вовсю обсуждали политологи за столиком на другом конце зала.
— Как у тебя дела? — спросила Звенислава.
Анна усмехнулась:
— Скоро вся страна узнает, как у меня дела.
— Я имею в виду, вообще, кроме выборов…
— А никакого «кроме» у меня нет.
Безжалостно обрезав ее светские любопытствования — ровный голос, безмятежное лицо: вокруг полным-полно журналистов, — Анна почувствовала себя гораздо лучше. Пришло неизвестно какое по счету дыхание, вернулся азарт, с которым она три месяца назад ринулась в эту гонку. В конце концов, социология — действительно ерунда, причем Игорь совершенно безбожно на этом экономил. Реальной картины до сих пор не знает никто, и сегодняшняя ночь еще может обернуться победой. И вовсе не обязательно по «миисуровскому сценарию».
Победой над НИМ.
Потом она даст ему какой-нибудь министерский портфель. Это будет красиво.
— Ты видишь кого-нибудь из наших?
Не восприняв намека, соседка по столику продолжала светскую беседу. Пришлось ответить — чуть более резко, чем стоило бы:
— Кое-кого; тебя, например. По телевизору.
Звенислава усмехнулась, махнула рукой:
— По телевизору — да. Но, знаешь, некоторые ребята совершенно исчезли с горизонта. Например, никак не могу разыскать одного парня, учился на курс младше тебя… на гитаре играл. Не помнишь? Жалко.
Анна пожала плечами:
— Феноменом МИИСУРО как предвыборной платформой у нас занимался господин Багалий. Вернее, его супруга. Если они соизволят появиться, спроси: наверняка у нее есть все данные.
— Это мысль. Алина должна знать.
В ее голосе не проскользнуло ни малейшей заминки. Да, Слава очень изменилась. Ничего общего с романтической девочкой, когда-то скользившей отчаянными глазищами по головам посетителей библиотеки. Раньше Анна думала, что ту девочку просто надежно упаковали в эстрадный образ, продуманный имиджмейкерами и воплощенный модельерами и визажистами. Но сегодня звезда выглядела весьма демократично: синий костюм, гладкая прическа. И лицо королевы, снизошедшей на равных к своему народу, который ее обожает.
Просто у нее прошло. Она самодостаточна. Она давно не хочет ничего доказать — ему.
Звенислава взглянула на часы.
— Андрей должен скоро подойти, — сообщила она. — Кажется, их с Алиной даже собирались посадить сюда, за наш столик.
На мониторах то и дело мелькала их живописная группа. Один мужчина и три женщины. Со стороны и незаметно, насколько гремучая — а впрочем, кто сказал? — смесь.
Самое забавное, что все три оказались в очень похожих деловых костюмах: будто и вправду униформа учебного заведения. Только на Алине Багалий он смотрелся как вторая кожа, на Звениславе — словно оригинальная модель для сцены, и лишь на ней, Анне Гроссман, — как на корове седло.
А Андрей был… такой, как всегда. Молодой, улыбающийся. Победитель. В этом уже никто не сомневался: начали поступать сведенные данные голосования по стране, и с каждым новым десятком процентов подсчитанных бюллетеней Андрей еще на шаг удалялся от конкурентов. Его столбик на диаграмме возвышался над остальными, похожий на первое место пьедестала почета. Второе уверенно — куда более уверенно, чем по данным «экзит-полов», — держал Владимир Николаенко.
Однако журналисты и политологи уже добрых полчаса муссировали одну тему: если Гроссман и Виерский объединят свои голоса, договорившись о едином кандидате, у оппозиции появится шанс. В данную минуту по этому поводу высказывался Николаенко: его фракция была категорически против внесения накануне выборов поправки к закону, позволяющей передачу голосов, — однако сегодня он совершенно спокоен, так как в рядах оппозиции, пролоббировавшей-таки эту поправку, никогда не наблюдалось единства. Очевидно, что, когда дойдет до дела, никто из них двоих не отдаст другому добровольно свои голоса.
Очевидно, признала Анна. Юрику — ни за что. Вот он появился на мониторе, толстый, брызжущий слюной: мол, в блоке оппозиционных фракций с самого начала говорили о нецелесообразности выдвижения двух кандидатов, но некоторые, извините, политики ставят личные амбиции выше интересов государства…
Личные амбиции!..
Ей показалось, что Андрей улыбнулся. Впрочем, он все время улыбался.
— Госпожа Гроссман, как вы прокомментируете создавшуюся ситуацию?
Она устало обернулась на камеру:
— Вероятно, наш блок проведет экстренное совещание по данному вопросу. Это именно тот случай, когда личное мнение политика не может быть приоритетным.
Ведущий убрал микрофон, и Андрей шепнул:
— Молодец.
Она пожала плечами. Ничего особенного; всего лишь более-менее грамотный уход от ответа.
— Николаенко — политический труп, — вдруг сказала Алина.
— Разве? — удивилась Звенислава. — У него же двадцать восемь процентов.
— Во втором туре ему это не поможет.
Впервые за весь вечер за их столиком заговорили о политике. До сих пор, стоило журналистам оставить их в покое, Андрей тут же заводил очень приятную беседу абсолютно ни о чем. Профессионально сглаживал углы, походя отметила Анна, — хотя далеко не факт, что таковые по-прежнему имеются.
Сейчас он, наоборот, умолк. Едва уловимые смешинки в глазах.
— А я бы не стала недооценивать Палыча. — Анна искоса ловила его взгляд, хоть и обращалась к Алине. — Уверена, что он еще и не начинал как следует задействовать админресурс. Двадцать лет во власти дают какие-никакие преимущества. Более весомые, чем институтские корочки.
Госпожа Багалий презрительно скривила губы. Ничтожество! — неожиданно для себя вспылила Анна, и пришлось приложить усилия, чтобы соответствующая гримаса не отразилась на лице; неподалеку от их столика вовсю орудовал фотокор известного еженедельника. Пресс-секретарь! Никчемная приставка к перспективному супругу!! Мужняя жена!!!
Алина поправила прядь короткой стрижки. Равнодушно повела бровями:
— Возможно. Но если ты, Аня, не сумеешь договориться со своим Виерским, мы с Андреем будем совершенно спокойны.
Он уже не улыбался. Просто смотрел на нее, не отводя глаз.
Это был конец.
Не банальный проигрыш на выборах, а полный крах — без надежды когда-нибудь подняться в большой политике.
На выходе из телецентра Анну никто не встретил: слухи распространяются быстро. Игорь, мерзавец, поленился шевельнуться сам, так мог бы хоть прислать Слуцкую. Впрочем, не исключено, что все они давно разбрелись по домам. Придется самой разыскивать на стоянке машину. Если, конечно, и Михалыч не захотел спать и не укатил ко всем чертям.
Так называемое «совещание оппозиционного блока» больше всего напоминало свару в очереди за водкой или в общественном транспорте. Тесное, случайное помещение в лабиринтах телецентра; жесткий цейтнот — пятнадцать минут до пресс-конференции Центризбиркома. Издевательская пародия на кворум: собственно, любое решение, принятое этой группкой людей без протокола и списков, Николаенко мог бы запросто оспорить в суде как нелегитимное.
Ее аргументы в пользу «миисуровского сценария» второго тура потонули в потоках слюны и брани, извергаемых сторонниками Виерского. И в какой-то момент ей стало все равно. Не было сил повышать голос, подавлять авторитетом, даже выпрямляться во весь рост. Попросту накатила сонливость с неудержимой зевотой.
— У них там чего-то сломалось, — принялась оправдываться Людочка. — Последние два вопроса переписывали, пока реклама шла. Еще у Анны Исаевны макияж поплыл…
— Дура, — бросил Игорь. — Молись, чтобы не пробка. И чтоб во все повороты вписались. Поехали! Михалыч, у тебя пять минут.
Анна подобрала ноги под сиденье. Неудобно. Черт возьми, когда это случилось, что она начала ездить сзади — где ноги всегда некуда девать, даже если они не на таких высоких каблуках? Впереди, рядом с водителем, уже привычно маячила спина Игоря. Который еще месяц назад на вопрос о должности опускал глаза и скромненько так признавался: старший-куда-пошлют.
— Шо? — возмутился Михалыч. — Жить надоело? Десять, и то если зеленая улица.
Конечно: на дороге решал водитель. В прочих местах, естественно, решал Игорь. Даже гримерша Людочка что-то там решала по своей части, имели право голоса офис-менеджеры и пресс-секретарши; и только она, Анна Гроссман, кандидат в президенты страны, давно уже чувствовала себя чем-то вроде багажа, переправляемого транзитом. Из пункта А в пункт Б. Потом в пункт В и так далее.
— Эфир пятнадцать минут, — в сотый раз сверяясь по блокноту, говорила прямо в ухо референт Слуцкая. — Потом сразу переходим в студию первого, где будут писать марафон…
— Два шага по коридору, — оборвал Игорь. — Для марафона бы надо грим поярче, но, Светка, в темпе, на ходу. А если папарацци поймают, как в тот раз, будешь трупом.
— Хорошо, — жизнерадостно пискнула Людочка. — А правда, что во время эфира Анны Исаевны уже начнут приходить «экзит-полы»?
Девочка питала слабость к иностранным словам; но пальцем в небо затронула болезненную тему. Игорь даже развернулся вполоборота:
— Анька, не забудь: наша позиция по социологам вообще и «экзит-полам» в частности — все это фигня и продажная заказуха. Даже в том случае, если окажешься на десять процентов круче Палыча. Полная туфта, запомнила?
Анна кивнула, почти не слушая. Так вдалбливают банальнейшие советы в разбитую голову боксера, который ловит ртом воздух в своем углу в перерыве между одиннадцатым и двенадцатым раундами. Возможно, так и надо. Наверное, она действительно уже потеряла способность мыслить настолько, что и не вспомнит с ходу «нашу позицию по социологам».
Боже мой, как хорошо было вчера! Когда и социологи, и журналисты, и вообще вся эта околовыборная шушера внезапно исчезла из жизни, словно разом потеряв интерес к личности «реального претендента на победу в первом туре». Набравшись мужества, Анна волевым решением не подпустила к себе и собственную свиту, назначив совещание по «дню X» на восемнадцать тридцать.
А сама сделала то, чего от нее меньше всего могли ожидать. Никуда не сбежала и не спряталась, а просто заперлась в своей квартире на восьмом этаже депутатского дома и весь день просидела у окна за густой тюлевой занавеской. С огромного плаката на стене здания напротив уже успели — за сутки до голосования всякая агитация прекращается! — сорвать поллица Андрея. Половина осталась. И, как обычно бывает после выборов, она останется там надолго, сопротивляясь дождям и солнцу. Половина его улыбки. Две трети чуть небритой золотистой щеки…
А впрочем, все это смешно.
— Приехали, — буркнул водитель.
Затормозили у самого входа, под пагодой огромной параболической тарелки. Навстречу метнулась фигурка встречающей барышни.
— В темпе! — привычно скомандовал Игорь всем присутствующим. — Имейте в виду, в двадцать ноль-ноль по первому каналу начинается марафон, и госпожа Гроссман должна быть там. Девушка, все претензии к руководству пятого, это они нас задержали.
Вращающиеся двери; пропуска, которые Игорь, ругнувшись, выхватил прямо из сумочки у Слуцкой; коридор, вымощенный гладким паркетом, — каблуки будто по льду; два лифта, оба с горящими лампочками над кнопками вызова; большое зеркало в кабине и Людочкина пуховка; опять коридор; серое лицо какого-то телевизионщика в распахнутых дверях; столик, софиты, снова Людочка с ее пудрой; начали!
— А сейчас в нашей студии один из наиболее рейтинговых кандидатов от оппозиции Анна Гроссман. Госпожа Гроссман, как вы прокомментируете…
Разумеется, первые же результаты «экзит-полов» — а за время пятнадцатиминутного эфира их пришло четыре от разных социологических фирм — не оставили ни малейшей надежды. Даже Юрий Виерский во всех вариантах обходил ее на три-пять процентов.
Анна снисходительно улыбалась и спрашивала респектабельного телеведущего, приходилось ли ему когда-либо лично сталкиваться с социологами на выходе с избирательного участка. Нет? Как ни странно, никому из ее знакомых тоже. А если бы он вдруг и подошел к вам, этот мифический социолог, неужели у вас не возникло бы желания невинно подшутить над ним, назвав имя совсем другого кандидата?..
Разумеется, ее спросили о так называемом «миссуровском сценарии» второго тура: она и Андрей Багалий. Ответила, что этот сценарий не хуже и не лучше прочих. Ведущий понимающе кивнул. По «экзит-полам» с большим отрывом от прочих кандидатов лидировали Николаенко и Багалий, Багалий и Николаенко, и снова Бага… к черту!
— А сейчас — реклама, после которой мы будем иметь возможность встретиться с…
В студию ворвался Игорь — один, без Слуцкой и Людочки, — схватил Анну за руку и едва ли не силой потащил по коридору. Попрощалась на ходу с телевизионщиками третьего и машинально пригладила волосы; похоже, освежать ей макияж перед марафоном никто не будет. Видимо, Игорь дал отбой. И вообще сейчас у него одна забота: вовремя пристроить свою заведомо проигравшую кандидатку на оговоренное место в студии. А потом он преспокойно спустится двумя этажами вниз и расслабится в баре в компании журналистов, скучающих в ожидании первых настоящих цифр с избирательных участков. Кто ж в наше время верит «экзит-полам»?
Все верят. И в результатах выборов никто уже не сомневается.
…Передал ее из рук в руки — багаж транзитом— шустрой барышне с первого канала и тут же растворился. Анна прищурилась от слепящего потока света. В этой самой студии писались ее дебаты с Андреем — впрочем, и с Виерским, и с Николаенко, со всеми! — но тогда в колоссальном помещении, увитом пыльными кабелями, был освещен лишь небольшой островок жизни: столик участников и шесть трибун, изображавших зрительный зал. И софитов, конечно, понадобилось вдесятеро меньше.
— Ваш столик номер восемь, госпожа Гроссман. Сейчас я вас проведу. Не спешите, до эфира еще четыре минуты.
Всего же столиков здесь было, наверное, штук пятьдесят, если не больше. Будто новогодний банкет. Политики, политологи, социологи, моральные и материальные авторитеты нации, примелькавшиеся физиономии истеблишмента (среди них немало выпускников МИИСУРО), незнакомые лица случайных, но каким-то образом добывших пригласительные субъектов. И естественно, масса журналистов с конкурирующих между собой телеканалов, радио и газет, — последние шустрили больше всех, хотя им все равно не сверстаться раньше завтрашнего утра, когда все уже будут обо всем знать.
Скорей бы это кончилось.
Ее усадили почти на то же место, что и тогда, на дебатах с Андреем… да, да, и с прочими кандидатами тоже. Только теперь этот столик делил внимание камер с десятками остальных; время от времени можно будет расслабиться. Огромные мониторы по углам студии давали представление о том, какую картинку видят телезрители. В данный момент они наслаждались последними секундами нового клипа Звениславы.
Как и перед теми злосчастными— голову в песок, какой смысл ворошить сорок пять минут едва ли не самого страшного позора в жизни?! — дебатами с Андре…
Его нигде не было видно; впрочем, в пестром инкубаторе лиц было практически невозможно выделить одно-единственное. Может быть, потом, когда начнется: на него ведь непременно направят одну из основных камер. А озираться по сторонам… глупо. Хотя, конечно, гораздо глупее надеяться, что он не придет.
Посмотреть на ее провал. На блестящем фоне собственной победы.
Барышня-телевизионщица привела и усадила напротив Анны стройную женщину в деловом костюме, почти без макияжа, с гладко зачесанными черными волосами. Женщина улыбнулась и сказала:
— Здравствуй,
Только по голосу Анна ее и узнала. Вежливо поздоровалась и отвернулась.
— Добрый вечер! Мы начинаем наш телемарафон под названием «Ночь выборов на Первом»! Будьте с нами, и вы первыми узнаете о…
Так, значит, дебаты с Андреем. А почему бы и нет? Если это воспоминание все равно кружится вокруг нее, словно назойливая муха? Пока на мониторах крутят сюжет о соцопросах с бесчисленными таблицами и диаграммами, и в пестрой инкубаторской толпе нет — почти нет — нужды следить за выражением лица…
…Еще чуть-чуть — и он бы опоздал; но нет, явился вовремя, секунда в секунду, весь в движении, с ветром за плечами. Прямо перед камерами поцеловался с Алиной, которая затем заняла место в первом ряду зрительного зала, и ее лицо регулярно попадало в кадр. Анниной «группе поддержки» во главе с тогда еще не обнаглевшим Игорем порекомендовали подождать за пределами студии; но ведь госпожа Багалий — другое дело, она почти месяц не видела мужа, совершающего поездку по регионам…
Анна ждала, что Андрей возьмет фамильярный тон старого приятеля-однокашника, и намеревалась сразу осадить его с позиции истинного политика, пришедшего поговорить о деле. Но он обратился к ней «Анна Исаевна» — без малейшей тени иронии. Он был серьезен, очень серьезен. Его первый вопрос касался реформы банковской системы, второй — сельского хозяйства. Он ни разу— даже с навязчивой подачи ведущего — не произнес слова «Миссури»…
Потом она десятки раз прокручивала по видео ту пленку. И никак не могла уловить, в какой момент это произошло. Когда она, кандидат в президенты Анна Гроссман, рассуждая о социальных гарантиях и распределении бюджетных активов, стала просительно, даже умоляюще заглядывать ему в глаза: это ведь я, неужели ты не узнаешь?!. Я так долго ждала этой встречи, а ты… Как ты не понимаешь, что я хочу говорить с тобой совсем, совсем о другом?!!
Она выглядела полной дурой.
И только на последней секунде эфира, уже поднявшись и пожимая ей руку, Андрей вдруг улыбнулся. И в этой светлой улыбке было все: понимание, ободрение, обещание. Мол, ты же знаешь правила игры: раньше было нельзя. Избиратели ждали от нас разговора по существу. Но теперь, когда отключат эти чертовы камеры, мы с тобой сможем, дружище, как раньше… И она обрадовалась, будто девчонка. На глазах у всей страны.
Конечно, он уехал сразу же после дебатов. Под ручку с ней, со своей женой. Вежливо кивнув на прощание кандидату от оппозиции, чей рейтинг по версии «Социума» упал в тот вечер на пять с половиной процентов.
Хотя кто им доверяет, этим рейтингам?
— В нашу студию поступили первые результаты с избирательных участков. Южный регион, подсчитано десять процентов бюллетеней. 33% — Андрей Багалий, 26% — Юрий Виерский, 22% — Анна Гроссман… Простите, 26% — Гроссман и 22% — Виерский. 9% — Владимир Николаенко, 5% — против всех, остальные кандидаты набрали меньше одного процента голосов избирателей. Как видите…
На всех мониторах почему-то — наверное, из-за оговорки ведущего, — появилось ее, Анны, лицо. Огромное, бесцветное, плоское, как блин. Глядя, будто в зеркало, в ближайший экран, она приняла не то чтобы победный, но вполне безмятежный, ничуть не удивленный вид. Да и действительно, чему удивляться? На юге всегда недолюбливали власть и возлагали надежды на оппозицию; жаль только, что этот регион никогда не делал политической погоды. Но Багалий лидирует и там. С достаточно серьезным отрывом.
— Владимир Павлович, как вы прокомментируете?..
Мониторы заполнило лицо Николаенко, который едва ли не слово в слово повторил то, о чем Анна только что подумала, — насчет юга, оппозиции и власти. Тем временем шустрый юноша с микрофоном уже со всех ног направлялся к ее столику. Значит, Андрея здесь нет. Первым делом подошли бы к нему.
— Анна Исаевна, на юге избиратели дают вам реальный шанс выхода во второй тур. Кого бы вы хотели видеть своим соперником на финальной прямой?
Спокойствие. Можно чуть-чуть улыбнуться:
— Это опять-таки решать избирателям.
— Но Андрей Багалий — не самый предпочтительный противник для вас…
— Почему же? В случае «миисуровского сценария» он бы лишился своего главного предвыборного козыря. Полагаю, он даже мог бы снять с лацкана значок, это уже было бы излишне.
Жестко, слегка иронично. Чего от нее и ждут. Имидж непробиваемой железной леди, не приемлющей апелляций к прошлому. Она вышла из этого образа один лишь раз — тогда, на дебатах. Первый и последний.
Журналист выпрямился перед камерой, держа микрофон у груди, как церковную свечку:
— Сегодня во всех сферах общества много рассуждают о так называемом «миисуровском сценарии» второго тура. Рядом со мной человек, также имеющий непосредственное отношение к знаменитому вузу. Символ нации, волшебный голос нашей родины — Звенислава!
Телеоператор с камерой на тележке зашел за спину Анне. Теперь вся страна видела ее соседку по столику точно в том же ракурсе, что и она.
Скромная улыбка королевы бала, Несколько заученных благодарственных слов в адрес МИИСУРО — с чуточку смущенным выражением глаз: понимаю, что вы все это неоднократно слышали, но это же правда. Я и в самом деле окончила замечательный институт. Я действительно всего добилась в жизни благодаря ему. Да, я голосую за Будущее.
— Вы имеете в виду господина Багалия, — ведущий держался чересчур развязно: явно молится перед сном на ее портрет и боится это обнаружить, — или, может быть, госпожу Гроссман?
— Я имею в виду Будущее своей страны.
— Госпожа Звенислава, никто не может оспаривать колоссальную роль шоу-бизнеса в предвыборной кампании. Как вы считаете, насколько повлияли на решение избирателей ваши недавние концерты в поддержку…
— Простите, у вас некорректная информация. Я не концертировала в чью-либо пользу. По моему мнению, на решение избирателей должны влиять совсем другие вещи.
— Например, личное обаяние кандидата?
Рассмеялась и чуть-чуть покраснела:
— Ни в коем случае! Я, наоборот, хотела бы…
— Простите, мы еще вернемся к этому разговору. К нам как раз поступила информация из Приморского региона. Там обработано двенадцать процентов бюллетеней, и по текущим результатам лидирует…
— Ну вот, отвечала, как дурочка, — сказала Звенислава.
Анна пожала плечами. Тебе-то что, для тебя этот марафон — не более чем светское мероприятие. В Приморском регионе, как ни странно, она пока тоже выходила во второй тур, всего на четыре процента отставая от Николаенко. Впрочем, Андрей шел, как говорится, «голова в голову» — на полпроцента следом. Сейчас эту ситуацию вовсю обсуждали политологи за столиком на другом конце зала.
— Как у тебя дела? — спросила Звенислава.
Анна усмехнулась:
— Скоро вся страна узнает, как у меня дела.
— Я имею в виду, вообще, кроме выборов…
— А никакого «кроме» у меня нет.
Безжалостно обрезав ее светские любопытствования — ровный голос, безмятежное лицо: вокруг полным-полно журналистов, — Анна почувствовала себя гораздо лучше. Пришло неизвестно какое по счету дыхание, вернулся азарт, с которым она три месяца назад ринулась в эту гонку. В конце концов, социология — действительно ерунда, причем Игорь совершенно безбожно на этом экономил. Реальной картины до сих пор не знает никто, и сегодняшняя ночь еще может обернуться победой. И вовсе не обязательно по «миисуровскому сценарию».
Победой над НИМ.
Потом она даст ему какой-нибудь министерский портфель. Это будет красиво.
— Ты видишь кого-нибудь из наших?
Не восприняв намека, соседка по столику продолжала светскую беседу. Пришлось ответить — чуть более резко, чем стоило бы:
— Кое-кого; тебя, например. По телевизору.
Звенислава усмехнулась, махнула рукой:
— По телевизору — да. Но, знаешь, некоторые ребята совершенно исчезли с горизонта. Например, никак не могу разыскать одного парня, учился на курс младше тебя… на гитаре играл. Не помнишь? Жалко.
Анна пожала плечами:
— Феноменом МИИСУРО как предвыборной платформой у нас занимался господин Багалий. Вернее, его супруга. Если они соизволят появиться, спроси: наверняка у нее есть все данные.
— Это мысль. Алина должна знать.
В ее голосе не проскользнуло ни малейшей заминки. Да, Слава очень изменилась. Ничего общего с романтической девочкой, когда-то скользившей отчаянными глазищами по головам посетителей библиотеки. Раньше Анна думала, что ту девочку просто надежно упаковали в эстрадный образ, продуманный имиджмейкерами и воплощенный модельерами и визажистами. Но сегодня звезда выглядела весьма демократично: синий костюм, гладкая прическа. И лицо королевы, снизошедшей на равных к своему народу, который ее обожает.
Просто у нее прошло. Она самодостаточна. Она давно не хочет ничего доказать — ему.
Звенислава взглянула на часы.
— Андрей должен скоро подойти, — сообщила она. — Кажется, их с Алиной даже собирались посадить сюда, за наш столик.
На мониторах то и дело мелькала их живописная группа. Один мужчина и три женщины. Со стороны и незаметно, насколько гремучая — а впрочем, кто сказал? — смесь.
Самое забавное, что все три оказались в очень похожих деловых костюмах: будто и вправду униформа учебного заведения. Только на Алине Багалий он смотрелся как вторая кожа, на Звениславе — словно оригинальная модель для сцены, и лишь на ней, Анне Гроссман, — как на корове седло.
А Андрей был… такой, как всегда. Молодой, улыбающийся. Победитель. В этом уже никто не сомневался: начали поступать сведенные данные голосования по стране, и с каждым новым десятком процентов подсчитанных бюллетеней Андрей еще на шаг удалялся от конкурентов. Его столбик на диаграмме возвышался над остальными, похожий на первое место пьедестала почета. Второе уверенно — куда более уверенно, чем по данным «экзит-полов», — держал Владимир Николаенко.
Однако журналисты и политологи уже добрых полчаса муссировали одну тему: если Гроссман и Виерский объединят свои голоса, договорившись о едином кандидате, у оппозиции появится шанс. В данную минуту по этому поводу высказывался Николаенко: его фракция была категорически против внесения накануне выборов поправки к закону, позволяющей передачу голосов, — однако сегодня он совершенно спокоен, так как в рядах оппозиции, пролоббировавшей-таки эту поправку, никогда не наблюдалось единства. Очевидно, что, когда дойдет до дела, никто из них двоих не отдаст другому добровольно свои голоса.
Очевидно, признала Анна. Юрику — ни за что. Вот он появился на мониторе, толстый, брызжущий слюной: мол, в блоке оппозиционных фракций с самого начала говорили о нецелесообразности выдвижения двух кандидатов, но некоторые, извините, политики ставят личные амбиции выше интересов государства…
Личные амбиции!..
Ей показалось, что Андрей улыбнулся. Впрочем, он все время улыбался.
— Госпожа Гроссман, как вы прокомментируете создавшуюся ситуацию?
Она устало обернулась на камеру:
— Вероятно, наш блок проведет экстренное совещание по данному вопросу. Это именно тот случай, когда личное мнение политика не может быть приоритетным.
Ведущий убрал микрофон, и Андрей шепнул:
— Молодец.
Она пожала плечами. Ничего особенного; всего лишь более-менее грамотный уход от ответа.
— Николаенко — политический труп, — вдруг сказала Алина.
— Разве? — удивилась Звенислава. — У него же двадцать восемь процентов.
— Во втором туре ему это не поможет.
Впервые за весь вечер за их столиком заговорили о политике. До сих пор, стоило журналистам оставить их в покое, Андрей тут же заводил очень приятную беседу абсолютно ни о чем. Профессионально сглаживал углы, походя отметила Анна, — хотя далеко не факт, что таковые по-прежнему имеются.
Сейчас он, наоборот, умолк. Едва уловимые смешинки в глазах.
— А я бы не стала недооценивать Палыча. — Анна искоса ловила его взгляд, хоть и обращалась к Алине. — Уверена, что он еще и не начинал как следует задействовать админресурс. Двадцать лет во власти дают какие-никакие преимущества. Более весомые, чем институтские корочки.
Госпожа Багалий презрительно скривила губы. Ничтожество! — неожиданно для себя вспылила Анна, и пришлось приложить усилия, чтобы соответствующая гримаса не отразилась на лице; неподалеку от их столика вовсю орудовал фотокор известного еженедельника. Пресс-секретарь! Никчемная приставка к перспективному супругу!! Мужняя жена!!!
Алина поправила прядь короткой стрижки. Равнодушно повела бровями:
— Возможно. Но если ты, Аня, не сумеешь договориться со своим Виерским, мы с Андреем будем совершенно спокойны.
Он уже не улыбался. Просто смотрел на нее, не отводя глаз.
Это был конец.
Не банальный проигрыш на выборах, а полный крах — без надежды когда-нибудь подняться в большой политике.
На выходе из телецентра Анну никто не встретил: слухи распространяются быстро. Игорь, мерзавец, поленился шевельнуться сам, так мог бы хоть прислать Слуцкую. Впрочем, не исключено, что все они давно разбрелись по домам. Придется самой разыскивать на стоянке машину. Если, конечно, и Михалыч не захотел спать и не укатил ко всем чертям.
Так называемое «совещание оппозиционного блока» больше всего напоминало свару в очереди за водкой или в общественном транспорте. Тесное, случайное помещение в лабиринтах телецентра; жесткий цейтнот — пятнадцать минут до пресс-конференции Центризбиркома. Издевательская пародия на кворум: собственно, любое решение, принятое этой группкой людей без протокола и списков, Николаенко мог бы запросто оспорить в суде как нелегитимное.
Ее аргументы в пользу «миисуровского сценария» второго тура потонули в потоках слюны и брани, извергаемых сторонниками Виерского. И в какой-то момент ей стало все равно. Не было сил повышать голос, подавлять авторитетом, даже выпрямляться во весь рост. Попросту накатила сонливость с неудержимой зевотой.