Дункан Дэйв. Золоченая цепь

   – Что за новости! За что?
   – От него мои Узы свербят.
   Возможно, он шутил – трудно сказать. Волкоклык оказался потрясающим спутником, надежным и выносливым как меч, неприхотливым, изобретательным и не по годам рассудительным; не раз и не два он удерживал Дюрандаля от безрассудных поступков. Он без колебаний убьет инквизитора, если посчитает, что на это есть причина.
   – Мы никогда не добрались бы сюда без него, – возразил Дюрандаль. – Возможно, он будет так же полезен на обратном пути. Для убийства необходимы доказательства вины, Волк, – не обязательно, ибо некоторые Клинки способны чисто инстинктивно чувствовать угрозу своему подопечному.
   – Он говорил мне, что они составили раз ваш гороскоп, и он предсказал, что вы будете опасны для Короля.
   Дюрандаль рассмеялся с уверенностью, которой на самом деле не ощущал.
   – Я это знаю, и Король это знает. Его это не беспокоит, так с какой стати это должно беспокоить тебя? На, гороскопы можно полагаться не более, чем на старушечьи предсказания погоды.
   – Я это тоже знаю. Важно то, что Кромман верит в это. А раз так, он опасен для вас. Он может даже не желать вашего возвращения домой.
   – Я искренне считаю, что он больше подспорье, чем угроза, Волк.
   Клинок задумчиво покосился на своего подопечного.
   – Вопрос в том, насколько он подспорье. Одна из причин, но которой я не доверяю ему, – это то, что он не доверяет нам. Он вооружен заклятиями, о которых нам не говорил. Мне, например, хотелось бы знать, почему одеяло инквизитора Кроммана выглядит в точности как мое, на ощупь тоже не отличается от него, но весит втрое больше?
   Дюрандаль не знал этого – к удовлетворению Волкоклыка.
   – Я полагаю, что он по природе своей скрытен.
   – Тогда зачем он рассказал мне про гороскоп? Почему он все время так враждебно настроен?
   – Потому, что его научили не доверять никому в его инквизиторской школе. Мне кажется, он никогда не простит мне того, что я избежал его когтей однажды, только и всего. Я знаю, что он мерзкий тип, но сарказм – не доказательство вины. У него много хороших качеств.
   – Назовите хотя бы одно.
   – Выносливость. И он предан Королю – ты сам только что признал это. Право же, дружище, ты не можешь убить человека только потому, что он тебе не нравится!
   – Вы просто старая кислятина, – вздохнул Волкоклык.

***

   Когда они перевалили через гребень и взглянули на раскинувшуюся вдалеке Самаринду, она показалась до обидного похожа на остальные города, которые они видели на последнем этапе их долгого путешествия. Подобно Алзану или Кобуртину, город представлял собой неровную полоску, не отличавшуюся цветом от окружавшего его бурого пейзажа. Тут не было ни сверкавших шпилями башен, ни изумрудных куполов, зато долина перед городом зеленела возделанными полями. Вода рождает урожай, урожай превращается в пищу, пищу надо хранить, склады требуют защиты. Еще через час с небольшим Дюрандаль различил стены и центральное здание, отличающееся от остальных высотой: дворец, замок или монастырь?
   Где-то на полпути от Шивиальского дворца к Алтаину легенда стала звучать по-другому. Военный орден, о котором говорила Великий Инквизитор, был известен здесь как Братство Золотого Меча. Она говорила о живущих в замке рыцарях, что на местном языке именовалось монастырем с монахами. Дюрандаль решил, что разница не так и важна; здание укреплено, и эти люди правят, опираясь либо на силу, либо на репутацию, как и везде. Во всех остальных отношениях легенда пока не опровергалась. Он ожидал, что по мере приближения она растает как радуга, но она, напротив, крепла на протяжении всего Нефритового Пути. Да, соглашались торговцы, в Самаринде много золота. Они смеялись над всеми его расспросами. У мечника, интересующегося Самариндой, на уме может быть только одно: богатство. Найдет же он там смерть.
   – Ты глуп, раз мечтаешь об этом, – говорил ему старый о Акраззанка у костра на привале. – Многих сильных молодых мужчин провожал я в Самаринду. Только двух. я проводил из нее – будь то на запад или на восток.
   – Но некоторые выигрывают? – спрашивал Дюрандаль. – Хоть некоторые?
   – Редко. Да и ненадолго хватает им этого золота. Ты же понимаешь: любой человек, у которого достало глупости пробовать здесь счастья, оставит его первой встречной шлюхе или жулику. Но да, некоторые остались живы и уехали отсюда с чистым золотом. Я сам щупал его.
   Остальная часть легенды могла быть и выдумкой, но объяснить настоящее золото, с которым уезжали из города, было невозможно. Никто в этих краях и слыхом не слыхивал о каких-либо шахтах или рудокопах, но все соглашались с тем, что чище золота из Самаринды в мире не найти – желтого, похожего на масло металла, столь мягкого, что на нем можно оставить отметину ногтем, не говоря уже о зубе. «Везет золото в Самаринду», – говорили здесь про пустую, лишенную смысла работу. Что это, если не философский камень?
   Конец путешествию. Два наемника расстанутся здесь с караваном, равно как и шпион, притворяющийся книжником. По настоянию Кроммана они скрывали, что знакомы друг с другом. Если они не погибнут в Самаринде, они поймают встречный караван через несколько дней, или через месяц-другой, или когда будет угодно духам.
   Так что не конец, а полпути. Скажем, неделя в Самаринде на то, чтобы разрешить тайну Эвермена, месяц на Ожидание каравана и еще два года на дорогу домой. Еще два года, прежде чем он снова увидит Кэт.
   Или Короля.
   Кэт и Король, Король и Кэт. Он все еще был связан Узами – много ночей он просыпался в холодном поту, гадая, все ли в порядке с его подопечным.
   Должно быть, волшебные способности местных монахов хранили Самаринду больше, чем укрепления, ибо высота городских стен не превышала трех пядей – не слишком много для города, славившегося своим богатством. Редкие крыши выглядывали из-за стен, если не считать замка – или монастыря. Он возвышался над всем городом словно наседка над цыплятами, однако Дюрандаль видал в Шивиале Множество крепостей, впечатлявших гораздо более этой. Четыре приземистые башни располагались по углам основного объема, построенные из того же коричневого камня и накрытые пологими кровлями из позеленевшей меди. В маленьких окнах не виднелось ни одного лица, над крепостью не развевалось ни одного флага – не было ничего, даже птиц. Странно было не видеть на крыше хотя бы ворон или голубей.
   Когда солнце у горизонта окрасилось в розовый цвет, Дюрандаль с облегчением соскользнул со спины своей лошадки у городских ворот, среди беспорядочного нагромождения сараев и конюшен. Торговля была не настолько прибыльна, чтобы платить за дорогие помещения внутри городских стен, а в случае вражеского нападения этими постройками можно было пожертвовать без особого сожаления. Он протянул поводья одному из погонщиков шейха и попрощался с ним, потом вскинул на плечо свой мешок и направился к Волкоклыку, который занимался тем же самым.
   Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы говорить на родном языке.
   – Теперь наконец мы можем заняться королевским поручением!
   – Вы хотите сказать, после того, как мы получим свою плату, – глаза Волкоклыка озорно сверкнули как всегда, когда он изображал из себя заботливую няньку. – Сэр!
   – Пожалуй, ты прав. Где старый мерзавец?
   У них в поясах было до сих пор зашито изрядное количество золотых, так что в деньгах они не нуждались, но было бы неразумно начинать свои дела в Самаринде, показав, что они не те, за кого себя выдают. Возможно, Волкоклык уж очень не хотел дать Кромману повод для упрека – инквизитор настаивал на том, что опытный агент никогда не выходит из своей роли.
   Найти шейха и выколотить причитающуюся им плату оказалось делом не быстрым. Акраззанка был занят, распоряжаясь насчет скота, работников и товара. Когда у него нашлась минута на двух странствующих наемников, его версия соглашения с ними, конечно же, разошлась с их версией, так что обо всем пришлось спорить снова.
   Голодный, с пересохшим горлом и усталый настолько, что у него едва хватало сил даже думать об этом, Дюрандаль подошел наконец к городским воротам с мешком на плече и Волкоклыком, следующим за ним по пятам. Пока его Клинок был с ним, удара ножом в спину он мог не опасаться. Стоило им покинуть караван, как в них мгновенно узнали мечников, и их окружила крикливая толпа мужчин, детей и даже женщин.
   – Лучший дом во всей Самаринде…
   – Стряпня моей жены…
   – Моя прекрасная сестра…
   Голоса были хриплыми и резкими, ибо каждый город в Алтаине отличался своим диалектом; однако к утру они будут чувствовать себя так же свободно, как при Шивиальском дворе. Он протискивался сквозь лес размахивавших рук. Через несколько минут он увидел Кроммана и направился к нему. Кромман шел в город следом за скрюченным стариком, и Клинки в свою очередь последовали за ними, сохраняя разумное расстояние. Постепенно сутенеры и торговцы отстали от них, переключившись на более сговорчивых приезжих.
   Тесные переулки извивались меж каменных стен, до сих пор Отдававших дневным жаром, хотя сумерки уже почти сгустились. Ночь в Алтаине падает быстрее, чем топор палача. Запахи готовки, людей, животных и отбросов, казалось, можно осязать. Из зарещеченных окон доносилась музыка, детский плач, где-то в стороне мычали коровы и мулы. Древность, дряхлость! Лестницы и пороги были истерты поколениями ног, камни мостовой искрошились, даже углы домов, казалось, закруглились от времени. Алзан был стар, а Кобуртин еще старее, но Самаринда была древнее всех. По всему Нефритовому Пути люди говорили, что создавая мир, боги начали с Самаринды, а уже от нее двинулись дальше. Если у каждой из восьми стихий имелся источник, то Время, несомненно, брало свое начало в Самаринде.
   Люди здесь отличались оливковой кожей и широкими лицами, и жмурились словно старались, прятать зрачки от посторонних взглядов. Некоторые женщины скрывали лица под чадрами, но не все. Большинство мужчин носили усы, но либо брили щеки и подбородки, либо оставляли на них лишь короткую щетину. Тем не менее там и тут встречались и другие: светловолосый или почти черный… У этих на поясе висели мечи. Должно быть, они приехали сюда в надежде разбогатеть.
   Ощущая прилив возбуждения, Дюрандаль догнал Кроммана и пристроился к нему. Со времени отъезда из Кобуртина они почти не разговаривали. Волкоклык оставался на своем посту, в двух шагах за спиной своего подопечного.
   На инквизиторе были такие же грязные, бесформенные одежды, как и на Клинках, и даже его белое как рыбий живот лицо за время путешествия посмуглело. В спутанной бороденке виднелись седые пряди.
   – Поздравляю, – обратился он к Дюрандалю по-шивиальски. – До Самаринды вы добрались.
   – Конечно же, я не смог бы сделать этого без вашей помощи. Вам кажется, я не понимаю этого?
   – Даже вы не настолько тупы.
   – Кто этот ваш приятель? Чего он вам наобещал – своих дочерей или чего похуже?
   – Его зовут Кабук. Он предлагает комнаты для приезжающих сюда мечников – как и все остальные – но когда он говорил, что его дом лучше всех, то лгал в меньшей степени, чем другие, – вне всякого сомнения, инквизиторы бывают весьма полезными спутниками. Жаль только, что они не могут быть при этом приятными людьми.
   И все равно, убийство – это слишком.
   Скрюченный старикашка довел их до цели; несколько каменных плит, торчавших из стены, образовывали узкую лестницу, ведущую наверх. С неожиданной ловкостью забрался он на верхнюю площадку, к тяжелой, окованной железом двери, находившейся примерно на высоте человеческого роста над улицей. Он отпер замок и исчез внутри. Волкоклык нырнул в дверной проем первым – потребовалась бы армия, чтобы остановить его. Дюрандаль и инквизитор поднялись следом.
   Обстановку комнаты составляли несколько сомнительного вида матрасов, штук пять каменных горшков в одном углу и шаткий низенький столик в другом. Комнату заполонили мухи, и в ней стояла жара как в парной, хотя два зарешеченных окошка не были застеклены, а в угрожающе низком потолке имелся открытый люк на крышу. Время не оставило на стенах почти ни клочка изначальной побелки и превратило пол в сплошную скрипучую ловушку для неосторожных ног. Кое-где сквозь щели в потолке виднелось небо, и сумерки оставляли достаточно света, чтобы видеть гордо стоявшего посередине комнаты Кабука. Он улыбался своим гостям с таким видом, словно ожидал, что они забьются в припадке восторга при виде этой роскоши.
   Это было много лучше большинства тех мест, в которых Дюрандалю приходилось останавливаться за последние два года. Само долгое путешествие утомляло меньше, чем месяцы ожидания корабля или каравана.
   – Благородные господа, – объявил Кабук. – Добро пожаловать в лучшее место для ночлега во всей Самаринде! Никто не оспаривает того, что оно наиболее счастливо для всех мастеров боя на мечах, ибо многие-многие из тех, кто спал здесь, завоевали себе на арене несметное богатство, – совершенно очевидно, речь была хорошо отрепетирована. – Каждый месяц я плачу за в высшей степени полезное заклятие, которое накладывается на эту комнату, дабы она и дальше успешно служила этой цели. Здесь вы найдете покой и безопасность на все время, что будете ожидать своей-очереди. Здесь вас не потревожат ни крысы, ни другие паразиты, как это было бы в любом другом доме. Здесь свежо днем и тепло ночью, видите? Мои жены стряпают лучше всех в городе, а мои дочери готовы удовлетворить все личные потребности, каковые могут иметься у молодых и крепких мужчин вроде вас. Легенды об их красоте складывают по всему Алтнину, и они абсолютно лишены вшей, заразных болезней и прочих напастей – можно сказать, они практически девственницы, но опытные. Для тех, кто ищет разнообразия, есть у меня еще два прелестных маленьких сына, не больше такого роста, видите? Вам стоит только попросить, и мы сделаем все, чтобы ваше пребывание в Самаринде было приятным. И за все это всего только два дизорка за ночь, хотя жены мои не устают бранить меня за мою безумную щедрость.
   Разумеется, наличными. Мечнику наивно рассчитывать на кредит в Самаринде.
   Прямо у них под ногами завели визгливую ссору двое жен, или практически девственниц. Волкоклык бросил свой узел на пол и полез на крышу по стремянке, скрипевшей еще громче половиц.
   – Все, что касается дочерей – беззастенчивая ложь, – сказал Кромман по-шивиальски. – Остальное, возможно, не так далеко от истины. За исключением платы, разумеется. Вам одного мальчика или обоих, сэр Дюрандаль?
   Типичная для Кроммана издевка. Объяснить ему понятие верности было почти невозможно. Он не мог понять целомудрия Дюрандаля; впрочем, даже Волкоклык находил его странным.
   – Вы у нас специалист, Айвин, – устало сказал Дюрандаль. – Поторгуйтесь с ним, но не усердствуйте. Я обойдусь без мальчиков.
   – Один обит за ночь, – сказал Кромман, – включая столько еды, сколько мы съедим, и свежую воду, когда она будет нужна.
   Кабук вскрикнул словно от пощечины.
   – Один обит? Я никогда не соглашался меньше, чем на полтора дизорка, да и то в разгар зимы.
   – Бьюсь об заклад, ты брал четыре обита и был рад этому.
   – Ни за что! Но раз уж вас всего трое и вы на вид такие честные и воспитанные господа, я, так и быть, сделаю исключение и возьму полтора дизорка.
   – Четыре обита, – удовлетворенно вздохнул Кромман, – Вот, возьми и убирайся.
   – Постой! – оборвал Дюрандаль поток новых словоизлияний оскорбленного в лучших чувствах владельца. – Я могу предложить целый дизорк за информацию – в дополнение к плате за постой. Нам нужна еда и пиво, и никаких дочерей.
   Старик поколебался и неохотно кивнул.
   – Но завтра мы должны договориться о разумной цене. Дюрандаль бросил свой мешок и сел, привалившись спиной к стене. Кромман опустился на пол там, где стоял.
   – Ага, – сказал старик. – Вы хотите, чтобы я поведал вам, что делать, чтобы выиграть столько золота, сколько вы сможете унести. Вы не нашли бы лучшего советника, обойди вы даже весь город. Но прежде… – Он опустился на колени и прижался ртом к щели в половицах. – Еды! – взвизгнул он. – Живо еды! Пир на шесть голодных воинов! И не позорьте мой дом, скупясь на порции, слышите, шлюхи! Здесь здоровые мужчины, и они голодны. И пришлите пива для этих благородных господ. На всех шестерых, чтобы они могли упиться в доску, а не то я запорю вас до смерти. – Он сел, скрестив ноги. – А теперь, господа хорошие, я поведаю вам правду о чудесах Самаринды.

2

   Волкоклык со скрипом спустился по лестнице и молча кивнул, подтверждая, что со стороны крыши им ничего не грозит – обеспечение безопасности было его обязанностью. Возможно, они будут спать там. Он тоже сел, скрестив ноги, у двери.
   Кабук потер свои паучьи лапки.
   – На рассвете, благородные господа, вы идете в монастырский двор и называете свое имя обезьянам у ворот. Сами понимаете, очередь желающих не маленькая. – Он снова потер руки: мысль об этом явно радовала его. – Примерно через час после рассвета они начинают выкликать имена. Если накануне соискатель выиграл, его вызывают еще раз – дают ему возможность удвоить состояние, ясно? Если нет, вызывают следующего по очереди. Если он не отзывается, обезьяны вызывают следующего, ясно? Никому не дают второй попытки, если он отказался от первой.
   Этого они раньше не слышали. Остальное Дюрандаль слышал уже не раз, даже странные рассказы про обезьян. Купцы настаивали на том, что монастырь Золотого Меча охраняется говорящими обезьянами ростом с человека.
   – Погоди. Эти обезьяны – они что, записывают имена? Кабук закашлялся, словно вопрос поразил его своей глупостью.
   – Обезьяны не умеют ПИСАТЬ, господин хороший! – О говорящих я тоже раньше не слышал. Сколько ждать своей очереди?
   – Обыкновенно пару недель, господин.
   – Мне говорили, пару месяцев.
   – Редко так долго. Я не проверял, что с очередью сейчас. Кромман почесал колено. Они условились, что инквизитор будет шевелить левой рукой всякий раз, когда уловит ложь.
   – Выходит, обезьяны помнят каждое имя в порядке очереди? Месяцами?
   – Это не обычные обезьяны, господин хороший. Они помнят лица много лет. О чем это я? – Заготовленная речь Кабука пошла насмарку. Стоило его перебить, как ему пришлось начинать чуть ли не с начала.
   – Обезьяна выкликает мое имя.
   – Э… да. Когда человек слышит свое имя, он выходит вперед, чтобы бросить вызов. Обезьяны проверяют, действительно ли он вооружен одним мечом, и он должен раздеться по пояс, чтобы показать, что не носит брони. Он ударяет в гонг. Дверь открывается, выходит один из братьев с золотым мечом, и они бьются. Если соискатель ранит брата, его проводят внутрь, и он берет там столько золота, сколько сможет унести. Все, что он уронит, пока не дойдет до ворот, должно остаться. Если он упадет, он теряет все, но это достойное наказание за жадность, верно? Все очень просто, Я сам видел это много, много раз.
   – Что происходит, если брат убивает его? Старик пожал худыми плечами.
   – Он умирает, конечно. Но вы производите впечатление благородного и умелого мечника, господин, и ваши спутники тоже. – Он неуверенно покосился на Кроммана, который такого впечатления не производил, хотя для любителя фехтовал очень и очень неплохо. – Я уверен, что вы преуспеете, тем более что вы живете под этим приносящим счастье кровом.
   Дверь со скрипом отворилась. Вошла женщина с кожаным ведерком и тремя рогами под мышкой. Из ведерка доносился ни с чем не сравнимый запах пива. Вонючее алтаинское пойло делалось из козьего молока, а может, и из чего похуже, но купцы утверждали, что оно предохраняет от дизентерии. Желудок оно, во всяком случае, успокаивало.
   – Моя старшая, – сказал Кабук. – Хороша, правда? Во всем Алтаине не найти сисек лучше. Сбрось платье, детка, покажи этим благородным господам свои прелести.
   – Это не обязательно, – резко оборвал его Дюрандаль. – Оставь пиво, девка. Мы справимся сами. – Он подождал, пока она не вышла. – Как еще можно попасть к братьям?
   – Э… не понимаю, господин.
   – Если мне просто надо поговорить с ними… или с одним из них – могу ли я подойти к двери в другое время дня, не посылая вызова?
   – Но зачем? – Вид у Кабука был настолько пораженный, что становилось ясно: этого вопроса и правда раньше ему никто не задавал. – Какое еще у вас может быть к ним дело?
   – Предположим, я просто хотел поспрашивать их.
   – Я никогда о таком не слышал, господин. Никто не входит в монастырь и не выходит из него иначе, чем я сказал. Пальцы Кроммана не шевельнулись.
   – Но кто доставляет им пищу? – настаивал Дюрандаль.
   – Я… я не знаю, господин.
   – Как часто соискатель выигрывает? Раз в месяц?
   – О, гораздо чаще. Кромман потер подбородок.
   – Эти братья и впрямь бессмертны, как утверждают легенды?
   – Конечно, так оно и есть, господин хороший, – неохотно кивнул старик. – Я видел их всю жизнь. Когда я был еще маленьким, отец сажал меня на стену, чтобы я смотрел на поединки, и это были те же люди, что и сейчас. Я знаю их всех:
   Герат, Шариф, Яркан, Тебриз и все остальные. Они и сейчас не старше, чем были тогда.
   Пальцы Кроммана оставались неподвижны.
   – Спасибо. Пусть несут еду. – Дюрандаль бросил монету, которую Кабук выловил из темноты с удивительной ловкостью – может, захватить его с собой в Айронхолл?
   – По большей части правда, – сказал инквизитор по-шивиальски, когда дверь за стариком закрылась.
   – Но не раз в месяц? – Нет. Что говорили охранники каравана? – Примерно раз в год. Или реже.
   – Они, должно быть, чертовски хорошие бойцы! – свирепо фыркнул Волкоклык. – А соискатели глупы как пробка! Три или четыре сотни на одного? Не стоит и пробовать.
   – Сэру Волкоклыку и правда не стоит, – кивнул Дюрандаль. – Но если бы ты был сильным молодым пастухом, у которого нет ничего – ни стад, ни земли, ни какого-то другого способа заработать на свадьбу, – это, возможно, представилось бы в другом свете.
   Его осторожный Клинок явно не соглашался с этими доводами. Он бы возражал еще сильнее, если бы его непутевый подопечный сам решил поиграть в эти игры.
   Кромман встал и, скрипя половицами, пошел в угол посмотреть на стоявшие там горшки.
   – Вам не кажется, что шансы нарочно подгадываются с тем, чтобы привлекать нужное количество соискателей? Об этом Дюрандаль не подумал.
   – Вы хотите сказать, что братья нарочно проигрывают раз в год? Пламень! – В таком случае они не просто отличные, но потрясающие бойцы.
   – Вы не спросили про сэра Эвермена, – наполовину спросил, наполовину констатировал Волкоклык. – Мне хотелось посмотреть, не назовет ли его наш молью траченый приятель сам. Теперь я хочу знать, почему он этого не сделал. И потом, у нас впереди еще весь остаток жизни. Будем разгадывать их тайны шаг за шагом.
   – Я еще могу сделать из вас относительно профессионального агента, – заметил Кромман своим неприятно скрежещущим голосом.
   – Когда мы поедим, – торопливо сказал Дюрандаль, заметив в глазах своего Клинка опасный блеск, – и не разболеемся от этого, мне хотелось бы прогуляться по городу.
   Волкоклык встал и подошел к двери, заслонив ее. Потом достал из ножен Клык и поднял его, словно салютуя.
   – Только через мой труп.
   – Убери его; ты блефуешь.
   Клык исчез в ножнах.
   – Но я не шучу, сэр. Все эти сильные молодые крестьяне, о которых вы говорили, запертые здесь на несколько месяцев в ожидании своей очереди, без денег… Вы не помните, куда и подевал кандалы?
   Он был прав. Самаринда после захода солнца – не самое безопасное место, и разумный человек будет знакомиться с ней при дневном свете.
   – Ладно, нянюшка, сегодня я буду вести себя хорошо.
   – Спасибо.
   – Вот это, мне кажется, кувшин для воды, – заметил инквизитор, – а это – ночной горшок. Проверьте, не ошибаюсь ли я, сэр Волкоклык.
   Примерно раз в год Кромман демонстрировал чувство юмора.

3

   Они вышли из дома с первыми лучами солнца и заперли дверь за собой, прекрасно понимая, что это не помешает Кабуку рыться в их отсутствие в их вещах. Переулки пока пустовали, но монастырь был таким высоким, что найти его не составило труда. Вскоре они уже шли вдоль его стены, выглядывавшей из-за пристроенных к ней зданий.
   – Бессмыслица какая-то! – заметил Волкоклык. – Похоже, эти дома примыкают к стене. Зачем давать своим врагам возможность подняться на три этажа?
   Если этого не понимали его сообразительные мозги, его подопечный тем более не знал ответа.
   – Полагаю, потому, что они защищены волшебством. Стены так, для видимости.
   Потом они свернули за угол и вышли на площадь, первое открытое пространство, которое они нашли в этом городе. Слева от них высилась передняя стена монастыря, гладкая, непроницаемая каменная поверхность, соединявшая две угловые башни. Остальные три стороны представляли собой хаотическое нагромождение городских домов, неровную, иззубренную стену, прерываемую только несколькими узкими проемами выходящих на площадь переулков. Большая часть площади была занята той д самой легендарной ареной, с трех сторон отгороженной невысокой, примерно по грудь, стеной, а с четвертой примыкавшей к монастырю. Пространство между стеной и домами служило как для проезда, так и в качестве трибун для зрителей, ибо булыжники арены лежали примерно на человеческий рост ниже уровня улицы.