Дункан Дэйв. Золоченая цепь

   Со стороны октаграммы донесся смех. Куча распадалась, юноши и девушки, свежие и здоровые, сидели на камнях. Кто-то догладывал кость, кто-то – кусок руки. Кости блестели золотом: царапины, которые Дюрандаль видел на кусках золота в плавильне, были оставлены зубами.
   Еще несколько женщин разбежались по сторонам, преследуемые мужчинами. Парочки плюхались в траву и катались по ней в веселой борьбе, наслаждаясь всеми дарами вновь обретенной юности.
   Двое, стоявшие в дверном проеме, скрылись внутри.
   – Ну же! – сказал Волкоклык.
   – Да.
   Они ползком выбрались из-под кустов, ползком добрались до дорожки.
   – Готов?
   – Да.
   – Пошли!
   Они вскочили на ноги и бросились в дверь. Рык и уханье позади означали, что их заметили. Страстная парочка ушла не дальше вестибюля, где теперь и лежала прямо на полу – Волкоклык обогнул их, Дюрандаль перепрыгнул. Они с грохотом скатились по лестнице.

10

   Не задерживаясь, пронеслись они через захламленную комнату стражи; свет их перстней почти потерялся в лучах утреннего солнца. Волкоклык распахнул дверь, остановился, пропуская Дюрандаля вперед, и захлопнул ее за собой, пока Дюрандаль вихрем несся через тюрьму и рывком открывал следующую дверь. Петли пронзительно заскрипели. Он бежал по коридору с золотыми стенами; за спиной его Волкоклык захлопнул и эту дверь. Он решил, что бежать быстрее обезьян им, пожалуй, удастся, а вот одолеть их в бою – не обязательно. Тринадцать молодых воинов тоже готовы к бою, и им хорошо известны все ходы и выходы. Если дело дойдет до рубки, это никак не будет напоминать честную дуэль один на один.
   И тут что-то взревело или завизжало впереди – эхо от золотых слитков причудливо искажало звуки. К люку придется прорубаться, это точно. Не сбавляя шага, он выхватил Харвест. Босые ноги Волкоклыка шлепали по камням за его спиной. Потом дверь темницы еще раз заскрипела, и сзади вспыхнул свет. Заухали обезьяны.
   Он миновал поворот к плавильне. Он почти добежал до следующего поворота, и только тут увидел тело. Это была корчившаяся обезьяна, в конвульсиях царапавшая когтями пол. Она испустила такой же вопль, как он слышал только что – крик нестерпимой боли. Она была вся в крови, кровь растеклась по полу, кровь забрызгала даже золотые слитки. Не похоже на притворство. Наверняка это дело рук Кроммана – значит, инквизитор не ушел с рассветом.
   – Осторожно! – крикнул он, перепрыгивая через тело. За ним была целая лужа крови, и кровавые следы уходили в сторону люка.
   – Быстрее! – откликнулся Волкоклык. А потом они вырвались из золотой кладовой и понеслись по туннелю.
   – Кромман! Мы идем! – Дюрандаль едва не врезался в торец туннеля.
   Люк был закрыт.
   Он резко повернулся, но Волкоклык уже стоял с Клыком наготове, поджидая врага. Отчаянные вопли и рычание означали, что погоня приближается.
   – Обуйся! – Дюрандаль швырнул Волкоклыку его сапоги и поспешно натянул собственные. Это может им пригодиться. Он полез вверх по металлическим скобам, потом, рискованно балансируя, высвободил обе руки и уперся в люк. Тот не поддавался. СМЕРТЬ И ПЛАМЕНЬ! Он ведь видел, как обезьяна поднимает его одной рукой!
   Вцепившись в верхнюю скобу, он повернулся спиной к стене, потом схватился за металлическое кольцо, свисавшее с самой плиты. Коридор был заполонен обезьянами, сверкающими мечами, горящими факелами. Левая рука Волкоклыка продолжала светиться, и это могло дать им небольшое преимущество, слепя противника.
   Как бы то ни было, Дюрандаль должен был вытащить их обоих отсюда, и вытащить быстро, если они не хотели обнаружить наверху Герата с товарищами. Он уперся в плиту плечами и поставил ноги как можно выше. Если он поскользнется, то упадет головой вниз на пол. Он напряг все оставшиеся силы. Затрещали суставы. Плита еле заметно шевельнулась.
   Внизу лязгнул металл – первая обезьяна бросилась на Волкоклыка. Снова лязг. Фехтование в узком коридоре – само по себе уже искусство. Торжествующий вскрик Клинка и послышавшийся одновременно с ним звериный вой означали первую пролитую кровь.
   Плита подалась, и ослепительный свет брызнул в колодец. Дюрандаль толкнул еще сильнее. Дзынь, дзынь, дзынь… новый победный крик, новые звериные вопли. Теперь толкать было труднее, но и вес уменьшился. Плита встала вертикально и замерла. Он выпрямился во весь рост, потом выбрался наверх и тут же растянулся на камнях, свесившись вниз.
   Волкоклык, пятясь и продолжая отбиваться мечом, вышел на свет. Атаковать его обезьяны могли только поодиночке, но единственное неверное движение – и меч Клинка зацепил бы за стену, открыв его вражескому удару.
   – Можешь продолжать драться, пока я буду тащить тебя?
   – Придется! – Он поднял левую руку.
   Дюрандаль схватил Клинка за запястье и оперся другой рукой о край приямка. Пламень! Это невозможно. Надо, чтобы было возможно! Стиснув зубы, он тянул Волкоклыка, принимая на себя его вес, чтобы тот мог спиной к стене подниматься со скобы на скобу, не прекращая отбиваться от взбешенных обезьян. Задыхаясь, Дюрандаль встал на колено, потом на оба… Под ним продолжали звенеть мечи, пронзительно визжали обезьяны, не желавшие отпускать свою жертву. Волкоклык поднимался вверх, защищая ноги от ударов. Дюрандаль поставил одну ногу на землю и приготовился рывком выдернуть Клинка наверх. Сделать этого он не успел: Герат резким толчком захлопнул люк.

11

   Волкоклык вскрикнул только раз, хотя это, возможно, просто воздух выходил из раздавленной грудной клетки. Скорее всего он умер еще раньше, до вскрика, когда раздавило его сердце.
   Несколько ранних соискателей смотрели на них со стены, несомненно, изрядно озадаченные нарушением рутинного распорядка. С полдюжины монахов стояли у открытой двери монастыря, но не двигались с места. Чего им беспокоиться, если Герат уже взялся за дело? Из одежды на нем были только набедренная повязка, в руке блестел золотой меч. На окровавленных губах играла улыбка. Дюрандаль перекинул меч в правую руку, левой выхватил кинжал и бросился на него.
   Герат отступил на пару шагов – и продолжал отступать. Улыбка исчезла с его лица. Мечи грохотали словно Кузница в Айронхолле, когда в ней разом стучат своими молотами все восемь кузнецов. Он был превосходен, просто неописуем. Каждый оборонительный выпад Дюрандаля был смертельным риском, от которого захватывало дух; каждая атака – безумной игрой вслепую. Дюрандалю никогда еще не доводилось встречать фехтовальщика, подобного этому, но у Дюрандаля был друг, требовавший отмщения, а терять было нечего. Первая кровь решала судьбу поединка, ибо даже слабая царапина отвлекает внимание бойца, открывая его для следующего удара. «Лилия», «Радуга»… Дюрандаль держался айронхоллского стиля, часто отбивая удары кинжалом – единственным его преимуществом. Спровоцировав его на бой, Герат не принял в расчет того, что он будет вестись не по правилам братства. Возможности использования его противником кинжала он не предвидел. Поначалу он отвечал на айронхоллский стиль таким же, но вскоре переключился на другие, перепробовав все, что знал в попытке замедлить убийственное наступление Дюрандаля. Он владел своим телом безупречно. Он ни разу не повторился в приемах, однако что бы он ни пробовал, справиться с кинжалом ему не удавалось. Защита, атака, защита… Он отступал, но без паники. Возможно, его дружки решили, что он играет в ту же игру, что с Гартоком, но на деле у него просто не было другого выхода. Каждый его выпад парировался кинжалом. Это угрожало открыть его смертоносному жалу Харвеста, целившего ему в колено, в пах, в глаза…
   Они были уже почти у ворот. «Бабочка», «Таракан»… Ага! Харвест впился Герату в плечо. Тот вскрикнул, и тут же новый кровавый разрез вскрыл ему ребра. Теперь Дюрандаль владел ситуацией. Он усилил натиск, пытаясь нанести смертельный удар, но каждый раз все оканчивалось не слишком серьезным ранением. Лицо, шея, грудь – он полосовал Герата так, как Герат полосовал Гартока, только теперь это была не игра, ибо каждый удар наносился с целью убить. Как может человек терпеть такую боль и все же почти не ослаблять защиты?
   А потом он припер Герата к стене. Тот отпрянул от нее в отчаянном выпаде, который Дюрандаль отбил кинжалом. Харвест перерубил бойцу горло, золотой меч со звоном покатился по камням, и Герат наконец рухнул в лужу крови. Однако братья владели секретами исцеления, поэтому Дюрандаль тремя короткими ударами отсек ему голову.
   Задыхаясь, он огляделся по сторонам. Стоявшие у ворот монахи наконец побежали в его сторону. Он ринулся к воротам, до которых оставалось всего несколько ярдов, не понимая, чему так радуются зрители на стене.
   Ворота оказались заперты – новое предательство. – Сюда! – послышался голос, и со стены к нему протянулась мускулистая рука.
   Он схватился за нее левой рукой и поднял вверх правую, с мечом, чтобы за нее мог взяться кто-нибудь другой. Его с усилием тащили наверх лицом к каменной стене. Потом руки зрителей схватили его за рубаху, за пояс, и он перевалился через парапет.
   – Спасибо! – выдохнул он, вскочил на ноги, сунул меч в ножны и бросился бежать.
   Хватило бы и одного выкрика: «Десять золотых слитков за этого человека!»
   Если этот крик и раздался, он его не слышал. Он нырнул в переулок и продолжал бежать.

12

   Несясь по переулкам Самаринды, расталкивая ранних прохожих, он не сомневался в том, что застанет братьев в полной боевой готовности у городских ворот. Они не могли не послать людей перекрыть выход; вот почему они, судя по всему, не предпринимали других попыток остановить его. К его удивлению, его никто не задержал. Задыхаясь от бега, вспотев от палящего несмотря на ранний час солнца, он пробежал под аркой и нырнул в лабиринт рынка. Даже вырвавшись из города в холмы, он, конечно же, не сможет чувствовать себя в безопасности. Если монахи решат преследовать его верхом на верблюдах, они догонят его почти сразу же. Холмы таят немало собственных опасностей, но оказаться вне городских стен уже было огромным облегчением.
   Крестьяне и торговцы еще не разложили свой товар, так что Дюрандалю потребовалось меньше минуты, чтобы добраться до конюшни, на которой они с Кромманом и Волкоклыком оставили своих лошадей. Нужную конюшню он сразу узнал по ее владельцу, толстяку с испещренным оспинами лицом. Звали его Ушан, и Кромман выбрал его за честность, по крайней мере относительную. Он находился здесь вчера перед закатом; он был здесь и теперь. Судя по комкам навоза на одежде, он даже спал на конюшне – впрочем, возможно, только так и можно было уберечь вверенных ему лошадей от других, менее честных коллег. Следующей проблемой было определить, являются ли пять косматых лошаденок с красными нитями на шеях теми же, которых шивианцы оставляли здесь накануне, или они таинственным образом состарились за ночь на десяток лет. Вообще-то владельцы нацарапали на копытах свои имена, но сейчас Дюрандалю было не до подобных тонкостей.
   Он порылся в кармане и достал расписки за трех из пяти лошадей. Ушан смерил вспотевшего, задыхающегося, забрызганного кровью незнакомца странным взглядом, но безропотно нырнул в дверь и вскоре вернулся, ведя в поводу двух лошадок. Они показались Дюрандалю вполне знакомыми. Остальные три, как это заведено у лошадей, сами тянулись следом.
   – Пока хватит и двух, – сказал Дюрандаль. – Мои друзья могут подойти за своими позже, а я без третьей сегодня обойдусь. Мне хватит одного седла. Я рассчитываю вернуться сегодня к вечеру и заплачу еще за ночь, – чем меньше подозрений он возбудит, тем лучше.
   Ушан снова странно посмотрел на него. Он стоял молча, пока Дюрандаль садился в седло и привязывал к нему повод второй лошади, потом сплюнул в пыль.
   – За три обита я скажу тебе, куда поехал твой приятель.
   Дюрандаль порылся в кармане и нашел золотой дизорк.
   – Расскажи все. Тот пожал плечами.
   – Он примчался со всех ног, как ты. Купил другого коня, хотя как и у тебя, у него не было поклажи. Он уехал туда, – он ткнул пальцем на запад. – Быстро. Но далеко уйти он не мог.
   Дюрандаль кинул ему монету, которую тот надкусил, прежде чем спрятать в складках грязного халата.
   – Тебе остаются в наследство две лошади, приятель. И сбруя. Могу я в обмен рассчитывать на твое молчание? Разумеется, молчаливый кивок Ушана не стоил и ломаного гроша.
   Дюрандаль тронул поводья и погнал коня на запад. Почему-то он ощущал себя счастливым – не потому, что сумел вырваться из города живым, ибо ценил свою жизнь в данный момент не слишком дорого, но потому, что обязан был отомстить, и знал теперь, где находится его жертва. Он собирался ждать в Кобуртине, пока Кромман не приедет туда. Теперь он мог надеяться перехватить его прежде, чем его самого перехватят монахи.
   Три человека убили Волкоклыка, и он был одним из них. Он испытывал везение слишком долго, не подумав о том, что его везение не обязательно распространяется на других. Возможно, каждому известны пределы его собственного везения. Волкоклык знал пределы своего, потому и молил своего подопечного уйти из монастыря. Дюрандаль отказывался до тех пор, пока не оказалось слишком поздно. Он сам ускользнул лишь в последний момент, да и то потому, что его удача еще не совсем иссякла. Значит, он один из трех убийц. Единственное, что он мог сделать в искупление своей вины, – это покарать остальных. Герат уже заплатил сполна. Следовательно, оставалось убить одного.
   Кромман не ожидал погони, поэтому вряд ли принял меры предосторожности. Вполне возможно, он при желании мог делаться невидимым – ведь многого из своих способностей он им так и не открыл. В людном городе или в лесу он растворился бы без особого труда, но здесь, на выжженных холмах Алтаина, инквизиторские штучки могли и не спасти его.
   Примерно через полчаса Дюрандаль увидел его далеко впереди, едущего верхом с запасной лошадью в поводу. Еще полчаса инквизитор беззаботно ехал дальше, не подозревая о том, что смерть идет за ним по пятам. Когда он оглянулся, Дюрандаль подъехал уже достаточно близко, чтобы разглядеть это движение, поэтому его не застало врасплох то, что запасная лошадь инквизитора вдруг остановилась и принялась щипать траву, а сам инквизитор вместе со своей лошадью исчезли.
   Дюрандаль сразу же сменил лошадей, чтобы как можно быстрее скакать в место, где он в последний раз видел свою жертву, и тоже бросил запасную лошадь. Слухи о плащах-невидимках начали ходить примерно в то время, когда он в первый раз покидал Айронхолл, но точно о них почти ничего не было известно. Ему оставалось надеяться на то, что силы плаща не хватит, чтобы полностью скрывать и всадника, и лошадь. И снова удача не изменила ему. Вскоре он различил впереди и чуть правее легкое мерцание. Он повернул коня в ту сторону. Время от времени казалось, что по пустынным холмам скачет он один. В другие минуты он видел тень или коня без всадника. Часто ему помогала пыль, летевшая из-под копыт. Еще час прошел в погоне. Он взмок и устал, его конь спотыкался, но и Кромман быстро сбавлял ход. Всякий раз, когда он менял направление, Дюрандаль мог приблизиться к нему еще ближе, срезая угол.
   И наконец, спускаясь в неглубокую лощину, он увидел, как инквизитор сбросил плащ-невидимку и перевел коня на шаг. Спустившись вниз, он натянул поводья и спешился, чтобы проверить подковы своего коня, склоняясь к каждой и переводя дух. Дюрандаль проверил, не мешает ли засохшая кровь Герата Харвесту свободно выходить из ножен. Когда он подъехал достаточно близко, чтобы инквизитор мог расслышать стук копыт его лошади по камням, тот испуганно оглянулся.
   – Сэр Дюрандаль! Вы меня напугали, – если бы рыба умела улыбаться… – Я уже решил, что вы пропали. Замечательно! А что случилось с вашим Клинком?
   Не доезжая футов тридцати, Дюрандаль спешился и привязал поводья к сухому кустику – это удержит его лошадку, если, конечно, она поверит в то, что куст достаточно крепок. Он подошел ближе к Кромману, стараясь держаться к тому правым боком. Что у того еще в запасе?
   – Именно то, что вы хотели.
   – Я как-то вас не совсем понимаю, – Кромман был покрыт коркой пыли. Он провел рукой по лбу. Двадцать футов.
   – Вы закрыли люк. Вы заперли ворота.
   – Нет, нет! Мы же так не договаривались. Если вы обнаружили люк закрытым, значит, это сделали обезьяны. Наверное, и ворота заперли тоже они. Пламень! Ну и жарища сегодня, не так ли?
   – Вы убили Волкоклыка, и можете считать себя покойником. То ли страх, то ли злоба вспыхнули в рыбьих глазах.
   – Это не правда! Я не знаю, что на вас нашло, сэр Дюрандаль. Я обязательно упомяну об этом в своем докладе.
   – Никакого доклада вы не сделаете. А теперь бросьте меч вон туда – не вынимая из ножен. И нож тоже.
   – И не подумаю! Десять футов.
   Инквизитор снова поднес руку к лицу. Как может лоб его оставаться потным в такую жару? Пыль должна была бы высушить пот. Дюрандаль начал отворачиваться, но всего на долю секунды опередив его, вспышка ярче, чем солнце, обожгла ему глаза. Лошади испуганно заржали, и земля задрожала от топота копыт.
   Ослепнув и почти обезумев от боли, Дюрандаль выхватил Харвест. Он не видел ничего, но знал стиль, в котором дерется Кромман, и знал расстояние до него. Ему оставалось всего три шага. Раз, два, три – парируй! Мечи зазвенели, сшибаясь. Если Кромман сделал свой обычный выпад в сердце, его меч должен находиться вот здесь, так что еще отбой! Еще раз, теперь выпад! Он сделал Харвестом вращательное движение, как косой, и почувствовал, как острие ударило в плоть. Вскрику Кроммана вторил звук, напоминающий лязг упавшего меча о камни, но от него можно было ждать любого подвоха. Делая Харвестом замысловатые произвольные движения перед собой, Дюрандаль попятился. Шагов вдогонку не последовало, а еще через пару секунд он услышал в отдалении болезненный стон и остановился.
   Перед глазами плавали зеленые круги, по щекам струились слезы. То, что он успел в последнее мгновение отвернуться, спасло его зрение от худшей участи, и он уже начал снова различать окружающее. Зеленый туман медленно рассеивался, и вскоре он разглядел чуть расплывчатые очертания камней и кустов, а потом нашел и самого Кроммана – тот скорчился на земле; меч валялся позади.
   Дюрандаль приближался медленно, осторожно. Если это темное пятно – кровь (по какой-то причине он не разбирал красок), значит, он серьезно ранил своего противника или даже убил его. Острием Харвеста он отодвинул меч от Кроммана, потом подобрал его и отшвырнул дальше, чтобы тот не смог до него дотянуться.
   – Скажи, за что.
   Инквизитор всхлипнул.
   – Зачем ты бросил меня с Волкоклыком погибать, когда поднялся шум? Ты шел за нами. Возможно, ты видел все, что видели мы, или даже больше, но у тебя ведь был плащ-невидимка. И уходя, ты намеренно запер нас, обрек на верную смерть.
   Кромман медленно повернул голову. Зрение Дюрандаля прояснилось достаточно, чтобы увидеть, что он распорол инквизитору живот. Он лежал, обеими руками удерживая вываливающиеся внутренности. Несомненно, он испытывал адские мучения. Ох, стыд какой!
   – Нет. Пальцы Дюрандаля побелели, стискивая рукоять меча. Он изо всех сил пытался совладать с собой и умерить гнев.
   – Пламень! Ты все равно не жилец. Неужели ты хочешь умереть с ложью на устах? Ты ранил обезьяну – я слышал ее крик, и кровь на камнях была совсем свежей. Ты оставил следы. Это ведь ты ходишь носками внутрь, подлец. Скажи, зачем?
   Лицо инквизитора побелело, несмотря на пыль и загар.
   – Мне очень жаль! Да, я был… я хочу сказать, я наверное был чуть раньше вас. Я испугался. Вот и все. Не забывайте, я ведь не закаленный воин, как вы. Я потерял голову. Я всего лишь чиновник, который не готов к тому, чтобы…
   – Дерьмо ты, а не чиновник. Но это не самое страшное. Самое страшное в том, что ты лгал насчет плаща-невидимки. Даже если у тебя с собой был только один, нам не пришлось бы рисковать жизнью всем троим. Как ты объяснишь это, мастер Кромман?
   – Мне больно! Мне… мне нужна помощь!
   – Что ж, ты ее не получишь. За убийство сэра Волкоклыка я приговариваю тебя к смерти. Умирай, но медленно. Умирай так долго, как захочешь. И передай от меня привет твоим братьям, стервятникам.
   Дюрандаль убрал меч в ножны и пошел прочь.

13

   Три человека убили Волкоклыка, и все трое должны были заплатить за это жизнью. Это казалось весьма вероятным – особенно когда он плелся обратно вверх по длинному и пыльному склону, а солнце палило, казалось, всего в футе или двух над его головой. Глаза болели и слезились так сильно, что он почти ничего не видел, и все, чем он мог напиться, были его слезы. Должно быть, устраивая свой фокус со вспышкой, Кромман знал, что спугнет лошадей, так что либо он отчаялся настолько, что пошел на такой риск, либо владел каким-то способом подозвать своего коня позже. Возможно, именно этим он занимался, колдуя тогда над копытами. Дюрандалю предстояло выбираться на своих двоих. Если удастся продержаться на этой жаре достаточно долго, чтобы дотянуть до города – если он его вообще найдет – его, вполне вероятно, поймают братья, а это будет означать Дюрандаля, поданного на второе с яблоком в зубах.
   Он забрался на самый высокий холм из всех, что его окружали, и уселся там, протирая глаза. Он решил, что рано или поздно они перестанут болеть – если это «поздно» для него вообще наступит – но в ту минуту слезы застилали глаза туманом, скрывавшим от него Самаринду, хотя он знал, что она должна находиться на востоке. Где находится юг, он определил по тени. Ни его лошади, ни лошади Кроммана не было видно, а если бы они и появились, он бы все равно не смог их поймать. Он бы только загнал себя до полной потери сил.
   Кто-то приближался. Поначалу он не мог разобрать, кто это или что это, но возможно, их было несколько, и, судя по тому, что они двигались прямо на него, его уже увидели. Он не спеша двинулся навстречу. Скорее всего, это жаждущие мести братья, и в таком случае шанса спастись у него просто нет. Или это передумавший Эвермен. Вот только наверняка это не Волкоклык. Какими бы исцеляющими заклинаниями ни владели монахи, такого не залечили бы и они.
   В конце концов он добрел до торчавшего из земли скального обломка, который не давал тени, но о который можно было опереться, и сел, привалясь к этому обломку спиной. К этому времени уже можно было разглядеть, что приближаются два верблюда, хотя всадник только один.
   Они поднимались по длинному склону, и наконец Дюрандаль смог опознать во всаднике Эвермена. Тот снял шапку, и его каштановые волосы блестели на солнце. Он заставил верблюдов лечь и неловко спешился, разминая затекшие ноги. Подойдя к Дюрандалю, он молча протянул ему флягу с водой и, оглядевшись по сторонам, сел на соседний камень.
   Дюрандаль с жадностью припал к фляге. Потом они долгую минуту молча смотрели друг на друга.
   – Раскаяние? Возвращаешься домой? Эвермен мотнул головой.
   – Я умер бы на рассвете. Я и правда не хочу, но если бы хотел, все равно не смог бы. Я тебе не врал.
   – Ты солгал насчет своего подопечного, – так утверждал Кромман… впрочем, говорил ли правду сам Кромман?
   Судя по всему, все-таки говорил, ибо Эвермен передернул плечами.
   – Только тогда, когда сказал, что он умер от лихорадки. Его убили в стычке по эту сторону Кобуртина. Я подвел своего подопечного, – он вызывающе вздернул подбородок.
   – Потому ты и бросил вызов? Чтобы умереть?
   – Думаю, да. Только прежде, чем судить мое новое братство, брат, учти этику старейших, – пыль осела в глубоких морщинах на его лбу. Волосы его утратили свой блеск и начали редеть спереди; шея сделалась тоньше, челюсть… Он увидел, что Дюрандаль заметил это. – Не совсем то, чем я был, верно? – Он горько улыбнулся и новые морщины обозначились от носа к углам рта. Вчера их у него не было.
   – Так быстро? Кивок.
   – Целая жизнь на протяжении каждого дня. К закату я достигну среднего возраста. К полуночи буду глубоким стариком, – он снова горько улыбнулся. – А от полуночи до рассвета действительно худо.
   – Значит, ты лгал, когда говорил, что остаешься по собственному желанию? Они заманили тебя! Эвермен сидел, опершись локтями о колени. Он повертел шапку в руках, потом с опаской покосился на Дюрандаля.
   – Как много ты видел? – Более чем достаточно – зверей, стервятников. Голодных крыс.
   – Ты не знаешь, на что это похоже. Не заманили… Ну, отчасти. Они замечательно исцеляют, и они сохраняли меня живым, несмотря на всю потерю крови – и Герата тоже. На следующее утро обезьяны принесли мне мяса. Я не знал, что это, но действовало это как огонь. Я попросил ее, и они принесли еще. На следующий день я уже знал, что это такое, но не мог без него обойтись.