Дункан Дэйв. Золоченая цепь

   – Это лишено логики. Стоит ли губить жизнь ради безнадежного дела?
   – Тебе этого не понять, чернильная крыса. Единственное, что имеет смысл для Клинка, – это защищать своего подопечного. Неважно, что он натворил – я умру здесь, а мое имя впишут в Литанию Героев. Мой меч будет вечно висеть на почетном месте в Айронхолле.
   – Ты идиот, Кромман! – послышался крик Монпурса. Бок о бок с Чефни он обежал латников и остановился перед инквизитором. – Как ты посмел начать без нас?
   Дюрандаль не видел, как они входили, и на мгновение душа его ушла в пятки: выстоять против этих двоих у него не было решительно никакого шанса. Зато по крайней мере все кончится быстро, и ему не придется рубить ни в чем не повинных латников. Почти бесшумно Харвест вылетел из ножен и сверкнул в воздухе отполированной сталью. Он счастливо рассмеялся.
   – Тогда начнем! Давайте покончим с этим быстрее. Идите же сюда – оба!
   Никто не обратил на него внимания.
   – Обычные правила обращения с Клинками в данном случае неприменимы, – хрипло заявил инквизитор. Порывшись в складках рясы, он извлек оттуда свиток и развернул его. – Обвинение считает его не свидетелем, но заговорщиком. По имеющимся у нас показаниям он представляет собой угрозу Его Величеству.
   – Можешь взять свои показания и засунуть их сам знаешь куда. Король его помилует.
   – Пока он еще не помилован. Он отправится в Бастион вместе с другими.
   – Ну что же вы? – кричал Дюрандаль с лестницы. – Чего вы ждете? Вы что, боитесь? – Слова насчет помилования наполнили его страхом. Лучше уж быстрая смерть при исполнении долга, чем жалкое существование разбитого ничтожества, изгоя, неспособного смотреть людям в глаза. Если маркиз еще не выбрался из дома, ему этого уже не сделать. Время умирать.
   Внимания на него так и не обращали. Остальные продолжали обсуждать его, словно раздражающее пятно на штукатурке.
   – Не валяй дурака, Кромман! – Это говорил уже Чефни, – Ты не можешь запереть подопечного и обращаться потом с его Клинком как с обычным заключенным. Он сойдет с ума, Монпурс смерил Дюрандаля изучающим взглядом.
   – Он уже сошел.
   Инквизитор нетерпеливо передернул плечами.
   – Безумца тоже можно допросить с пристрастием, коммандер. После они держатся гораздо разумнее. И мы еще посмотрим, как он поведет себя теперь, когда его господин у нас в руках. Эй вы, отойдите! Пропустите солдат.
   Дюрандаль услышал за спиной и сверху перешептывание слуг, но стоял слишком близко к Чефни и Монпурсу, чтобы выпускать их из поля зрения. Пятясь, он поднялся на пару ступенек. Возможно, это подвох. Скорее всего это подвох. Альтернативой могло быть только одно: все время, пока он считал, что отвлекает инквизитора, инквизитор отвлекал его самого. Нет. НЕТ!
   – Ты идиот, Кромман! – продолжал Монпурс. – Зануда проклятый!
   Дюрандаль попятился еще на ступеньку, по-прежнему не осмеливаясь оглянуться.
   – Посмотри наверх, сэр Клинок! – крикнул инквизитор. – Твое положение безнадежно. Брось меч.
   – Смерть и пламень! – вскричал Монпурс. – Хоэр, тащи сеть! Живо!
   Дюрандаль все же рискнул оглянуться. Толпа прислуги испуганно расступилась, пропуская к лестнице маркиза, зажатого между двумя латниками. Маркиз шел, спотыкаясь, босой и жалкий; красный ночной колпак его сбился набок, бежевая ночная рубаха была порвана и перепачкана кровью, капавшей из разбитого носа. Ноги его были скованы цепью, руки связаны за спиной, и конвоир, идущий слева, держал меч у его подбородка. За ними следовало еще шестеро латников, но все держались сзади – очень глупо с их стороны.
   Дюрандаль взмыл по гранитным ступеням быстрее, чем в нормальной обстановке отважился бы спуститься с этой же лестницы. Он перерезал горло левому конвоиру прежде, чем тот успел отвести меч от маркизова подбородка. Тот, что шел с другой стороны, попытался выхватить свой меч и погиб мгновенно. Дюрандаль оттолкнул своего подопечного в сторону, чтобы тот не мешал ему атаковать троих, идущих первыми. Он уложил двоих, но то ли его толчок, то ли падающие тела сбили связанного Наттинга с ног. Даже так сверхчеловеческая реакция Клинка могла бы спасти его, если бы в то мгновение Монпурс с Хоэром не накрыли Дюрандаля сетью. Пронзительно вскрикнув, маркиз окончательно запутался в цепи и головой вниз полетел по гранитным ступеням, застыв со сломанной шеей у ног инквизитора. Дюрандаль кричал. Кричал, не умолкая.
   Гвардейцы увязали его в объемистый тюк размером с небольшой воз. Он так и не выпускал меч из рук, а они не пытались отнять его, понимая, что это значит для Клинка. Все же они надели на него ножны от меча Хоэра, чтобы, колотясь в конвульсиях, он не порезал себя или кого-нибудь другого.
   Чефни взял его за ноги, Монпурс – за плечи. Они вынесли его из дома как свернутый ковер и уложили в карету. Карета направилась на запад, к Старкмуру. Он продолжал кричать.

7

   Будучи подопечным и сюзереном сразу, Король может освобождать своих собственных Клинков от обета Уз, просто посвящая их в рыцари Ордена – собственно, именно так действует заклятие. Для частных Клинков, обет верности которых носит двойственный характер, единственным выходом служит ритуал освобождения от Уз, редко завершающийся благополучно. В случае если подопечный погиб практически от руки самого Клинка, отработанных Способов не было вообще.
   Среди собравшихся той ночью в Кузнице не было ни одного кандидата. Юноши спали в своих палатах, не зная о том, что Клинок, сделавшийся уже их героем, вернулся в Айронхолл в неважном виде. Двое кузнецов вызвались помочь с грязной работой, но многие магистры и рыцари отказались в этом участвовать. Зная шансы на успех ритуала Обращения, они не горели желанием видеть это.
   Прокричав без умолку целый день, Дюрандаль наконец стих; из воспаленного горла не вырывалось ни звука. Он лежал на полу в своем веревочном коконе, не реагируя на расспросы или угрозы, хотя какая-то часть его мозга бесстрастно фиксировала происходящее. Все тело его свело судорогой; он весь обделался. Его не волновало ничего, кроме того, что его подопечный погиб насильственной смертью, и что он сам был тому виной.
   – Не думаю, чтобы мы смогли провести ритуал, не развязав его, – пробормотал Великий Магистр. Он ходил теперь, опираясь на посох, и почти оглох. Ему было уже далеко за восемьдесят.
   Магистр Ритуалов машинально провел рукой по волосам, более всего напоминавшим поляну пушистых одуванчиков.
   – Нет. Сначала нам нужен его меч. – Он принес из библиотеки охапку пергаментных свитков, хотя и так помнил ритуал наизусть. Он всегда знал, что когда-нибудь это ему пригодится, и нужда в этом будет срочной. – Его нужно заковать в цепи. Это очень важно. Даже если бы он находился в здравом уме, его пришлось бы заковать.
   – Как он мог бы остаться в здравом уме? – заметил Монпурс. – Ладно, давайте начинать.
   – Минуточку, – вмещался Магистр Архивов. – Не можем ли мы отобрать у него сначала меч? Мне не хотелось бы иметь дело с ним, развязанным и вооруженным.
   – Что ж, неплохая мысль.
   – Давайте попробуем…
   Нет, они обнаружили, что невозможно высвободить эфес из руки Дюрандаля, пока они с мечом спеленуты вместе. Пришлось ждать, пока Магистр Арсеналов сходит к себе и принесет несколько стальных перчаток и пару щитов. Только тогда Монпурс разрезал веревки. Оказавшись на свободе, Дюрандаль потащил. меч из ножен. Чефни и Магистр Верховой Езды сумели ухватить лезвие перчатками прежде, чем безумец успел взмахнуть им. Четверо взрослых мужчин оторвали его пальцы от рукояти. Щиты не пригодились. Потребовалось уже восемь человек, чтобы удерживать его, пока кузнецы заковывали его в цепи, связав запястья и лодыжки. Только потом Монпурс с Хоэром. срезали с него одежду, опустили в одну из купелей и насухо вытерли. Он снова пытался кричать.
   Ритуал был долгий и сложный, ибо все стихии, вовлеченные в обряд Уз, приходилось призывать еще раз. Все это время Дюрандаль лежал скованный на наковальне, главным образом молча, хотя и вскрикнул, когда его меч сунули на горячие угли. Двое магистров раздували угли мехами.
   Продолжительное нагревание на углях губительно для клинка, ибо сталь становится хрупкой.
   Под конец, когда меч раскалился докрасна, участники завели песнь посвящения, ибо того требовали древние записи, хотя включать это в церемонию, имевшую целью отменить предыдущий ритуал, казалось кощунством. Затем Магистр Арсеналов, мужчина бычьей комплекции, вытащил меч Харвест из огня, взмахнул им и изо всех сил устремил клинок в сердце лежащего. Увидев надвигающийся меч, Дюрандаль вскрикнул в последний раз.
   Клинок разлетелся на куски, тело осталось невредимым. Ритуал, похоже, завершился успешно.
   – Я не вижу даже следа на его коже, – довольно заметил Великий Магистр, опираясь на свой посох и вглядываясь попристальней. – Сэр Дюрандаль?
   – Он без сознания, – сказал Монпурс. – А как бы вы перенесли это? Давайте-ка снимем с бедолаги эти чертовы цепи и отнесем его в постель.

8

   Когда потребность в туалете стала нестерпимой, Дюрандаль открыл глаза, признавая тем самым, что пришел в сознание. Монпурс сразу же закрыл свою книгу; он сидел в кресле у окна последние три часа, если не больше, и читал. Возможно, он тоже притворялся.
   – Как ты себя чувствуешь, брат? Слабый шепот:
   – Горло болит.
   – Я удивляюсь, как у тебя вообще осталось что-то от горла. Комната была большой и хорошо обставленной. В самой кровати без труда разместилась бы пара волов, шторы были из дорогого бархата, хоть и выцвели кое-где. Пейзаж за окном напоминал тоскливые, каменистые холмы Старкмура, но таких палат в Айронхолле Дюрандаль не помнил.
   – Где?..
   Коммандер встал, и когда он отвернулся от света, стало видно, что он улыбается.
   – Дома, в Холле. Это королевские покои. Молодняк сюда не пускают. Тебе не это нужно? – Он полез под кровать и достал требуемый предмет.
   Последующая процедура отняла у Дюрандаля все силы – Монпурсу пришлось помочь ему встать и поддерживать его. Он рухнул на кровать словно выброшенная на берег рыба. Монпурс протянул ему флягу, чтобы он напился.
   – Жареной оленины? Горохового пудинга? Куриного бульона? Дюрандаль молча закрыл глаза. Прошло почти три года с тех пор, как он в последний раз выспался.

***

   Битва Королевской Гвардии с сэром Дюрандалем продолжалась три дня и три ночи. Они ни на минуту не оставляли его одного: Монпурс, Хоэр, Чефни и другие, дежурившие по очереди. Они таскали ему подносы изысканных яств. Они наставляли его. Они ругали его. Они молили его. Хоэр даже плакал. Они посылали к нему Великого Магистра и других рыцарей. Они показали ему королевское прощение, его кинжал и даже перекованный Харвест, такой же прекрасный, как прежде, с названием, выбитым аккуратными маленькими буковками у основания клинка, видишь? Ничего не помогало.
   Он отказывался говорить. Он отказывался есть. Он пил, мочился и спал. Ничего больше. Лицо его, и без того худое, осунулось под щетиной еще сильнее. Вечером третьего дня дверь распахнулась и вошел Король. – Вон! – рявкнул он, и Монпурс вылетел, словно перепуганный заяц. Король захлопнул за ним дверь с силой, сотрясшей дом до основания.
   Его Величество шагнул к постели И остановился, уперев руки в бока.
   – Ну? – спросил он. Казалось, он заполнил собой всю комнату.
   – Нет, – прошептал Дюрандаль.
   Король взвился, как огромная жаба; казалось, от свирепого взгляда его янтарных глаз в комнате стало светлее.
   – Я не принимаю такого ответа ни от кого. Что с того, что Таб Ниллуэй мертв? Он так и так помер бы на плахе. Совращение Клинка само по себе преступление. Сущий вздор!
   Его убил собственный Клинок. Все остальное не имело и не будет иметь значения.
   Августейший взгляд потемнел.
   – Почему тебя беспокоит то, что случилось с этим изменником? Ты свободен от Уз.
   Он не ощущал себя свободным.
   – Ну? – взревел Амброз. – Где твоя преданность мне, а?
   – Да здравствует Король, – прошептал Дюрандаль.
   – Думаешь, этот пухломордый Наттинг победил тебя? Черта с два, это ты его победил! Он думал, я дал ему Клинка, так как считал его важной персоной, а я просто пометил его как опасного. Гниль вроде него забирается под обшивку и потихоньку гложет мебель, но он не мог оставаться невидимкой, когда ты следовал за ним. Ты просто сиял. Весь двор оборачивался тебе вслед. А я всегда помнил, что пометил господина Таба Ниллуэя как опасного.
   Это была ложь. Дюрандаля назначили к маркизу, чтобы нюхачка могла идти за Клинком в темноте. Он двойной изменник, предавший и подопечного, и монарха.
   Король ждал ответа, но так и не получил его. Увидев, что разговор на повышенных тонах не дает результата. Король повысил голос еще больше, грохоча как гром. Он пнул ногой столик у кровати. Он швырнул на одеяло свиток.
   – Вот твое прощение. Я сделаю тебя рыцарем Ордена, и ты сможешь использовать все свое мастерство в фехтовании, обучая будущих Клинков здесь, в Айронхолле. Ну, что ты на это скажешь?
   Прожить всю оставшуюся жизнь среди этих пустынных холмов? Навсегда остаться жутким примером Клинка-неудачника, помогать юнцам попасть в ту же ловушку, в которой оказался сам? Немыслимо.
   – Нет.
   – Так я и думал. – Во взгляде Короля вдруг мелькнуло довольное выражение. – Ладно, не для того я ехал сюда целый день на пустой желудок, чтобы слушать какое-то жалобное хныканье. Ты вмешиваешься в дела королевства. От тебя только хлопоты, но я собираюсь попытаться подвергнуть тебя новым Узам.
   – Что? И это получится?
   – Возможно, нет. Заклинатели говорят, что это убьет тебя. Вот как раз и проверим. – Дом снова содрогнулся от королевского рева. – Его Величеству нужен Клинок. Готов ли ты служить?
   Дюрандаль мотнул головой.
   Желтые королевские глаза вспыхнули опасным огнем.
   – Ты отказываешься исполнять мою волю?
   – Узы порочны, – сказал Дюрандаль с усилием. – Они крадут у человека душу.
   – Крадут? Ты хочешь сказать, дают. Если бы у твоего прошлого имелось хоть какое-то будущее, парень, тебя бы ни за что не привезли в Айронхолл. У Клинка есть гордость, статус и главное – у него есть цель. Он нужен. Его жизнь нужна. Случается, его смерть бывает еще нужнее. И уж сейчас по тебе никак не скажешь, что у тебя есть будущее. Служи или умри! – Король поднял стиснутый кулак. – Но я никогда не буду посмешищем, даже для тебя. Ты можешь держаться на ногах? Ты скажешь слова?
   Забираться на наковальню или поднимать меч в его нынешнем состоянии требовало слишком много сил.
   – Нет.
   – Отлично. Тогда я отменяю помилование, – Король скомкал свиток и сунул его в карман. – А теперь выбирай: хочешь ли ты, чтобы тебя выдали Инквизиции, подвергли Испытанию, судили и отрубили голову или чтобы тебе пронзили сердце мечом? Ну? Что тебе больше по душе?
   Поскольку лишить себя жизни сам он не мог, кратчайший путь к смерти был предпочтительнее. И потом, это заставило бы жирного Амброза самому приводить свой грязный приговор в исполнение.
   – Ладно. Я скажу слова.
   – Тогда выматывайся из своей вонючей постели и кланяйся своему сюзерену.
   – Я не одет.
   – Как-нибудь переживу. Вставай!
   Дюрандаль заставил себя сесть. Простыни, казалось, были сделаны из свинца, но он отбросил их и поставил ноги на пол. Он встал, пошатнулся, выпрямился.
   – Ну давай, парень! Мы ждем!
   Дюрандаль сделал попытку поклониться и рухнул на пол.
   – Я не говорил «ниц!», я приказал поклониться! – Король ваял его под мышки и поставил на ноги как огромную куклу. Долгое время они молча смотрели друг на друга.
   Потом король легонько толкнул его, и он повалился на кровать как грязный халат.
   – Одевайся. Мы начнем, как только ты будешь готов. Сначала холодная ванна. – Дверь за монархом захлопнулась. Дом снова содрогнулся.

9

   – В последний раз говорю, – прорычал король, от чего в Кузнице долго не смолкало эхо, – Я не собираюсь медитировать. Ни пять минут, ни минуты. Я медитировал весь день верхом по дороге сюда. Кандидат медитировал в постели еще дольше. Я голоден. Начинайте прямо сейчас!
   Восемь горнов мерцали красными огнями. Больше сотни мужчин и подростков затаили дыхание в наполненном незримыми духами полумраке.
   Магистр Ритуалов болезненно поморщился.
   – Сир!
   Кандидат? Да, Дюрандаль снова был кандидатом. Он снова был слаб как новорожденное дитя. Даже стоять не качаясь требовало от него усилий, а тут еще эти перепуганные мальчишечьи глаза… Такие юные! Не прошло и трех лет с тех пор, как он сам был одним из этих розовощеких юнцов, но тогда они не казались ему такими невинными, правда? Неужели это Старшие? Соглашаясь пройти все это, он как-то забыл, что здесь будут зрители. Он был знаменит, можно сказать, прославлен – возродившийся сэр Дюрандаль, отвоевавший год назад Королевский Кубок у самого Монпурса, а всего несколько дней назад выигравший дуэль на мечах без единого удара. Каким же скрюченным паралитиком представляется он сейчас этим подросткам; должно быть, он крушит все их мечты. Каждому из них предстоит пройти этот обряд – не через несколько месяцев, так через пару лет – и зрелище того, как Король на их глазах убивает знаменитого Дюрандаля, будет долго-долго мучить их по ночам…
   Роль Второго для него должен был исполнять Монпурс, сиявший в отсветах горна как золотое изваяние. Бедный старый Великий Магистр, как сильно он сдал – скоро в зале прибавится еще один меч. Впрочем, Харвест попадет туда еще раньше, ибо сэр Дюрандаль погибнет этой ночью, и скатертью дорожка им всем вместе с их вонючим миром.
   Магистр Архивов был, как и в прошлый раз, Исцелителем. Он не смог отвести смерть от бедолаги Харвеста, Что ж, имелся тут и еще один Харвест, перекованный меч, в руках у худого как щепка Щенка.
   Он кожей ощущал сгущение духов. Слаб он, слишком слаб! Ну почему он так слаб? После трех дней без еды его колени не дрожали бы так сильно. Пошатнувшись, он взялся за руки с теми, кто стоял вокруг наковальни. Пение сделалось громче; половина Кузницы старалась не сбиваться с нот, в то время как вторая половина вторила немилосердно фальшивящему Королю, почти перекрывавшему своим голосом все остальные голоса. Однако пение действовало. Слезы застилали ему глаза. Заметили ли это остальные?
   В глубине души он не хотел умирать. Прост? жить тоже не хотелось.
   Он доплелся до своего места, и Хоэр подошел, чтобы снять с него рубаху. Почему он так лыбится? Или он ждет не дождется Дюрандалевой смерти? Ох, наверное, он просто хочет ободрить его. Прикосновение, пальца Монпурса к его груди… хмурый взгляд: тот заметил, как далеко от цели старый шрам. Что ж, он сделал отметку там, где она и должна быть, на ребро ниже.
   Снова в центр, на этот раз. за мечом. Почему они сделали Харвест таким тяжелым? И наковальня, кажется, на фут выше, чем ему запомнилось. Он забрался на нее, выпрямился и пошатнулся. Король сделал шаг к нему и остановился.
   Глубокий вдох.
   – Господин мой и повелитель, Король Амброз Четвертый, всей душой своей без остатка я, Дюрандаль, член Верного и Древнего… защищать тебя, детей твоих и наследников, от всех врагов… прошу тебя, пронзи мое сердце мечом этим, дабы я умер… – В прошлый раз он кричал. Теперь у него не было повода кричать; впрочем, он все же не опустился до бормотания.
   Он едва не упал лицом вперед, слезая с наковальни, и подвернул лодыжку. Хромая, доплелся он до Короля и вручил ему меч. Он испытал огромное облегчение от возможности сесть. Вот и все. Время умирать. Конец всему.
   Король приставил острие к угольной отметке.
   Они смотрели друг другу в глаза.
   Останешься ли ты жить?
   Убьешь ли ты меня?
   Хоэр и Монпурс ждали, готовые взять его под руки.
   К чему жить? Разве это смысл жизни – быть Клинком?
   Ну, возможно, это все же лучше, чем ничего. Покажи этой жирной жабе! Покажи им всем. Повинуясь внезапному импульсу – как тогда, когда он не поддался Королю в фехтовании; как тогда, когда упал прямо перед бегущим Алданом – он упер руки в бока и гордо вздернул подбородок. – Давай!
   – Служи или умри! – Король ударил стремительно, но он все-таки проделал это раз пятьдесят, если не больше. Эфес почти коснулся груди Дюрандаля, и только потом он ощутил взрыв чудовищной боли. А потом все кончилось, меч снова был в руках Короля, а на него накатывала волна свежих сил.
   Не веря своим ощущениям, он встал. Холодный пот на коже… безумные, до ушей, улыбки… Король, возвращающий ему меч и Хлопающий его по плечу… Жизнь! У него впереди новая жизнь!
   Поклонившись так гордо, как только возможно после мрачного ритуала. Король приставил руки ко рту: даже его голос не в силах был перекрыть воцарившееся ликование.
   – Готов отправиться в путь, сэр Дюрандаль? Сунув липкий от крови меч за пояс, Дюрандаль ответил толстяку Амброзу по-своему – твердым, уверенным взглядом.
   – С кем воевать. Ваше Величество? Кулак короля судорожно сжался, но на лице его обозначилось легкое сомнение.
   – Со всеми врагами, конечно! Только тут Дюрандаль улыбнулся.
   – Конечно, мой господин!

ЧАСТЬ III
ЭВЕРМЕН

1

   Наконец большая входная дверь и заснеженные ступени крыльца – лорд Роланд готов был в последний раз покинуть Греймер, уйдя в малопривлекательную зимнюю ночь. Никогда еще его собственный очаг не казался ему столь желанным.
   Король то и дело переезжал из дворца во дворец: Ноукер, Греймер, Уэтшор, Олдмарт и так далее. Двор находился там, где пребывал Король, но правительство оставалось там, где хранились бумаги, так что чиновники, клерки, законники и лакеи трудились круглый год в столице, Грендоне. Даже теперь, когда Король затворился на Долгую Ночь в Фэлконкресте, гусиные перья в Греймерской канцелярии не переставали скрипеть, а кареты день и ночь держались наготове для доставки должностных лиц.
   Морщинистый, угловатый старший дворецкий носил почетный титул Джентльмена Эшера так давно, что никто не мог вспомнить, сколько именно. Возможно, даже он сам. Роланд несчетное количество раз желал ему доброго утра и доброго вечера. Теперь старик, казалось, готов был растаять словно последний снег на булыжной мостовой.
   – У меня приказ, милорд, – только и смог ответить он. Запряженная четверкой карета виднелась в соседней подворотне, но у него был приказ. Возможно, он надеялся на небольшую пенсию от Короля, если будет вести себя как положено еще пару лет – если только не помрет жалкой смертью в несколько следующих минут. У него приказ.
   У лорда Роланда никогда не было своей кареты, если не считать той, которой пользовалась его жена. За всю его жизнь у него очень редко имелись наличные деньги. Он даже не обзавелся собственным конем, но ему необходимо было уехать домой, сохранив при этом по возможности достоинство, а двухчасовая прогулка по улицам, а потом по сельской дороге в канцлерской мантии достоинства никак не добавит. Кромман хотел причинить ему боль, но ведь Кромман пестовал эту ненависть много лет.
   Юное лицо Куоррела опасно раскраснелось, что было видно даже в сумерках. Его почти трясло. Роланд знаком послал его вперед и отступил на шаг.
   – Джентльмен Эшер, – сказал он из-за плеча своего телохранителя. – Поверьте, меня это очень огорчает. Мой Клинок, сэр Куоррел, пробыл со мной недостаточно долго, чтобы привыкнуть к особенностям дворцовой жизни. Поэтому, когда я послал его вперед вызвать карету, он не понял, что проблемы с этим возникли не по вашему злому умыслу. Я уверен, он не будет серьезно увечить вас, но…
   Меч Куоррела со свистом вылетел из ножен. Джентльмен Эшер разом утратил вид глубокого отчаяния.
   – Ах, благородный сэр Клинок! Молю вас, не будьте жестоки к старику и не лишайте четырнадцать его внучат их любиого дедушки!
   – Аминь! – произнес Куоррел. – Раз так, соблаговоли призвать сюда эту карету со всей возможной поспешностью, да прикажи кучеру доставить моего господина в означенное им место, иначе я незамедлительно изрублю тебя в восемь изначальных стихий.
   – Поистине? Прижми острие к моему горлу, парень, – так будет убедительнее. Карету! Карету!
   Забираясь в карету, Роланд слышал, как Джентльмен Эшер, все еще под угрозой меча, наставляет возницу. Когда лошади тронулись с места, Куоррел легко запрыгнул в экипаж и закрыл дверцу. Упряжка миновала дворцовые ворота и загрохотала по вечерним улицам.
   Прощай, Греймер!
   – Спасибо, сэр Куоррел. Весьма впечатляющий пример разбоя. И поздравляю тебя: ты владеешь словом виртуозно.
   – Сущий пустяк, милорд. – Он не смеялся, но смеющиеся нотки слышались в его голосе.
   И что Роланду делать теперь с этим мальчиком, пожизненно повязанным с ним? Узы действуют только на одного, но нормальные человеческие чувства и законы морали настаивают на том, что у верности – две грани. Давным-давно он благополучно пережил обратное обращение, но насколько ему было известно, такое удалось только ему. Его падение увлечет с собой и Куоррела, а это несправедливо.
   И уж несомненно, он увлечет с собой и многих других. Что станет с его женой? Позорная отставка огорчит ее в той же степени, в какой огорчает его, но она обрадуется тому, что он будет наконец принадлежать ей одной. Ее никогда не привлекала придворная жизнь, ее блеск и фальшь. Сколько у них останется времени, пока Кромман не пришлет инквизиторов?