Дворецкая Елизавета. Зеркало и чаша

   Но Избрана вскоре уже готова была проклинать все на свете. Всю свою жизнь она провела в тереме среди служанок, и теперь, грязная, пропахшая дымом, с нерасчесанной косой, уставшая от постоянного холода и ночевок на еловом лапнике, положенном прямо на снег, она была противна сама себе. Ожидая погони, которая могла появиться в любую минуту, она даже не решалась снова надеть женскую одежду и была вынуждена терпеть собственный нелепый вид: в штанах, в больших мужских сапогах и широком коротком полушубке, она выглядела немногим лучше неуклюжего соломенного Ярилы, которого в летние праздники наряжают только для того, чтобы тут же растерзать ^[18].
   От жалоб и сожалений ее удерживали только гордость и сознание, что она сама так решила и сама выбрала именно этот путь. Она скорее согласилась бы замерзнуть в лесу, чем позволить навязать себе чужую волю.
   — Куда мы идем? — однажды спросила она Хедина. — Я все время жду погони. Ты знаешь в этих краях хоть какое-нибудь укрытие?
   Был еще один темный и холодный вечер из вереницы таких же вечеров. Дружина выбрала поляну для ночлега, нарубила веток, а для княгини сделали нечто вроде шалаша под низко опущенными лапами старой ели. От ветра он еще спасал, но от мороза — ничуть, и Избрана с содроганием думала, что ей опять предстоит холодная ночь — когда кончик носа, высунутый из-под вонючей шкуры, замерзает до бесчувствия. На стены шалаша варяги набросали снега, а внутрь, пока Избрана сидела у костра, Хедин послал Эйнара и Сиггейра, «чтобы надышали».
   — Нас не будут искать в этой стороне, — ответил варяг. — Нас будут выслеживать в направлении Смоленска или каких-нибудь ваших городов.
   — А мы куда идем? — Избрана огляделась, хотя это все равно ей не помогало. Она совершенно не умела определять направление в лесу.
   — А мы идем к плесковским кривичам.
   — Зачем? — изумилась княгиня.
   До этого она думала, что Хедин бесцельно кружит по лесам, чтобы сбить погоню со следа, но конечной их целью будет все-таки Смоленск или какой-то из своих городов.
   — А затем, что только там тебя не достанет твой брат Зимобор и его новый родич Столпомир.
   — Но я должна быть в Смоленске! Там все наши люди, там...
   — В Смоленске ты больше не княгиня, и ты это знаешь не хуже меня, только не хочешь признаться. Все смоленские бояре давно ждали, когда ты споткнешься и дашь им повод сбросить власть женщины. Каждый из них у себя дома подчиняется своей жене, как же они еще и в княжеской гриднице будут подчиняться женщине! — Хедин ухмыльнулся. — Ты проиграла битву, а твой брат ее выиграл. Теперь его встретят в Смоленске как князя.
   — Но есть же другие города! — Избрана с трудом дышала от гнева и обиды, но понимала, что варяг прав.
   — В других городах ты сможешь оставаться до тех пор, пока твой брат тебе это позволит. То есть и там ты будешь в его власти. А он не такой дурак, чтобы не научиться на собственных ошибках. Больше он не даст тебе воли. Я бы на его месте предложил тебе выбор: или ты выходишь замуж за того, кого он укажет, или отправляешься служить богиням в какое-нибудь из уважаемых и далеких от Смоленска святилищ. Тебе это нравится?
   — Нет!
   — Вот и я подумал, что тебе это не понравится, — невозмутимо согласился Хедин. — Я ведь знаю тебя, княгиня, мы с тобой знакомы не первый год. А твой брат очень обрадуется мысли выдать тебя не за кого-нибудь, а за Столпомира. Ему ведь тоже нужно получше скрепить этот союз, который сделал его князем. А Столпомир обрадуется случаю получить такую знатную, к тому же молодую и красивую жену. У него давно умерла жена, а дети погибли, у него нет наследников, и ему нужны новые дети от знатной жены, чтобы он мог оставить им свой престол. Так что этим союзом все останутся довольны. Он даже для тебя был бы совсем не худшим выходом из положения, если бы ты не была так упряма и своевольна. Но ты ведь никогда не смиришься с тем, что тебе навязали против твоей воли, и будешь всю жизнь несчастна, если не сможешь отомстить. А мстить своему мужу и отцу своих детей... Гудрун уже пробовала, только это никому счастья не принесло ^[19].
   — Но что мне делать у плесковских кривичей? — спросила Избрана. Ее задело то, что Хедин так открыто говорит с ней об ее упрямстве и своеволии, но она знала, что он прав. — Можно подумать, что там мне очень обрадуются! Мы с ними даже не в родстве! И мой отец с ними воевал, и дед с ними воевал, и даже прадед воевал!
   — И это даже хорошо! — Хедин кивнул с таким удовлетворением, как будто тут и впрямь было что-то хорошее. — Я слышал, что плесковскому князю Вольгасту в последние годы не везло. Его жена умерла в первый голодный год от какой-то повальной болезни, потом он посватался к дочери латгальского князя и даже был с ней обручен, но она обманула его и вышла за другого. Короче, князь Вольгаст сейчас обижен и зол на весь свет.
   — И поэтому я должна к нему ехать! — с издевкой подхватила Избрана.
   — Поэтому! — подтвердил Хедин. — У тебя сейчас тоже врагов гораздо больше, чем друзей, вы с ним друг друга поймете. А дальше возможно вот что. Ты меня слушаешь?
   — А кого же еще мне слушать? — отозвалась Избрана, не отрывая мрачного взгляда от огня.
   — Так вот. Если тебе еще не надоело воевать, то ты можешь попросить у Вольгаста войска, как твой брат попросил у Столпомира. Конечно, он тебе поможет не задаром, и какую-то часть земли придется ему отдать, но это лучше, чем лишиться всего. А если тебе надоело воевать или если князь Вольгаст не захочет идти в поход и ради чужих земель подставлять под меч свою голову, то ты можешь просто выйти за него замуж.
   — Что? — Избрана широко раскрыла глаза. — Просто? Что значит — просто выйти за него замуж?
   — Конечно. — Хедин поднялся, взял из кучи мерзлого хвороста толстый сук, с хрустом переломил о колено и бросил в костер. Избрана поморщилась, уклоняясь от тучи искр и золы. — Он остался без невесты, и теперь ему нужна другая, не менее знатная. Иначе он будет опозорен. А ты ничуть не хуже нее. И ваш брак будет очень удачным выходом и для тебя, и для него, и для нас.
   — Для вас?
   — Для меня и для ребят. — Хедин кивнул на дружину, которая тесными кругами сидела возле нескольких костров. Где-то спорили, где-то играли в кости на маленькой походной доске, а у дальнего костра Лейдольв Скальд уже который вечер подряд тянул длиннющую песнь про древнего конунга Хативульфа и троих его сыновей. — Нам ведь тоже не слишком нравится жить в лесу. Мы хотим иметь хороший теплый дом, хорошее мясо на вертеле, пиво в бочонке и серебро в кошельке. Мы заслужили это, Фенрир меня возьми! И ты дашь нам это — не в Смоленске, так в Плескове. Это нам все равно. Когда ты станешь княгиней в Плескове, ты снова сможешь содержать собственную дружину.
   — Так ты, значит, все это время заботился о себе! — Избрана уколола его гневным взглядом.
   — А не заботится о себе только дурак! — Хедин ничуть не смутился. — Будь я дураком, я бы не дожил до таких лет. У твоего брата нам нечего ждать хорошего. Он ведь не забыл, как его тогда вечером встретили возле курганов.
   — Так ты сам сбежал из Смоленска! А я думала, что ты предан мне! Ведь я спасла тебя от виселицы, ты не забыл?
   — Не забыл. Я никогда ничего не забываю, ни хорошего, ни плохого. Чем ты недовольна? Что еще я и ребята должны были для тебя сделать? Мы увезли тебя от твоих врагов, прячем тебя и везем туда, где ты устроишься получше. Ты приедешь не одна, как нищенка, а со своей дружиной. И если нас плохо встретят, мы силой заставим уважать и нас, и тебя! А клясться, что мы готовы на смерть ради твоих прекрасных глаз, — кому это надо? Мы верим в тебя, а это уже немало. Мы верим, что, в конце концов, ты обеспечишь нам и кров, и еду, и уважение. Мы продолжаем считать тебя своим вождем, хотя ты женщина и проиграла войну! Мы преданы тебе гораздо больше, чем твои смоленские бояре! И если тебе этого мало, то ты не так умна, как я о тебе думал.
   — Этого хватит, — обронила Избрана.
   Он опять был прав. Варяги остались с ней, когда свои ее предали. И глупо обвинять их в том, что они заботятся и о себе тоже.
   — А если он не захочет на мне жениться? — спросила она чуть погодя.
   — Тогда наши дороги разойдутся. Там в Плескове есть святилище, которым заправляют женщины княжеского рода. Ты пойдешь туда, а мы найдем себе другого вождя. Там же близко море. А на море есть и купцы, и морские конунги ^[20].
   Избрана помолчала. Вот она и оказалась не хозяйкой, а пленницей собственной дружины.
   — Но ведь это получается ничем не лучше! — в сердцах воскликнула она. — Ничуть не лучше того, от чего я уехала! Брат выдал бы меня за Столпомира, а вы хотите выдать за Вольгаста, а я не хочу выходить ни за того, ни за другого!
   — Разница есть! — весомо поправил Хедин. — За Столпомира тебя выдавали силой, а за Вольгаста ты выйдешь по собственной воле. Ты сильна духом, и ты сможешь заставить себя сделать то, чего требует твоя честь. И чем выше цену человек платит, тем больше ему достается почета и уважения! Ты думаешь Скане было легко войти в горящий дом, чтобы погибнуть с мужем, которого она ненавидела? Или Брюнхильд легко решилась подстроить убийство Сигурда, которого она любила так сильно, что без него сама не хотела жить? Или королеве Асе было очень приятно поджечь дом, в котором была она сама, ее старый отец и вся дружина, а за стенами стояло вражеское войско? Подумай об этом, а если забыла, то мы сейчас свистнем Лейдольву и он тебе заново споет про них. По сравнению с этим твой жребий — тьфу, легче легкого. Тебе предлагается брак с равным по происхождению женихом, почетное положение, для которого ты рождена. Ты уже пробовала быть конунгом и убедилась, что это не по тебе, — так стань женой и матерью конунгов, это у тебя получится лучше! Даже если это для тебя жертва — осознай, что это необходимо, и решись, для этого у тебя хватит и ума, и силы. Заставить себя самому гораздо почетнее, чем ждать, пока тебя заставят другие. А повоевать с братом вы успеете и потом, когда будет более подходящее время. С местью не надо торопиться. Главное, не уронить своей чести. А к тому, кто сохранил честь, приходит и удача.
   Избрана слушала его молча, не отрывая глаз от огня. Да, по сравнению с героинями варяжских сказаний ее судьба была совсем легкой. Хедин убеждал ее, что она сама решилась выйти за Вольгаста плесковского, а значит, это гораздо легче, чем выйти за полотеского князя, подчиняясь чужой воле. И она уже верила, что действительно сама так захотела и может гордиться силой своего духа. Думать иначе теперь, когда у нее не осталось других утешений, было бы слишком унизительно.
 

***

 
   Когда они, наконец, выбрались на реку Великую, началась оттепель. Лед на реке местами был ненадежным, изобиловал полыньями, и часто приходилось пробираться по грязным, топким берегам. Избрана ехала верхом, но все равно за день совсем выбивалась из сил. Утешало ее только то, что теперь, скорее всего, погони можно было не опасаться.
   На земле плесковских кривичей они отважились несколько раз переночевать под крышей. Не везде соглашались пускать на ночлег дружину из сорока человек, да еще и варягов, но два или три раза Избране все же удалось провести ночь на обычной постели, даже помывшись перед этим. И хотя жестким засаленным лежанкам было далеко до тех, к которым она привыкла, а в темных избушках и полуземлянках дым ел глаза, все же это было гораздо лучше, чем спать под открытым небом, и в такие вчера она была почти счастлива. Она уже боялась, что совсем одичает за время этого бесконечного путешествия и выйдет к людям, обросшая мхом или шерстью, как лешачиха. На нее, единственную женщину среди сорока мужчин, косились с удивлением и недоверием, но она никому ничего не собиралась объяснять и вообще не пускалась в разговоры с хозяевами.
   Обдумав слова Хедина, Избрана убедилась в его правоте. Хитрый и опытный варяг все рассчитал. Древнейшей столицей северных кривичей был город Изборск, а Плесков до последнего времени мало чем отличался от обычного села. Лишь несколько десятилетий назад князь Вадимир, один из младших братьев изборского князя, то ли поссорившись с родней, то ли откликнувшись на просьбы плесковичей, которых одолевали внезапными набегами варяги, пришел туда на княжение и построил на мысу у слияния Псковы и Великой крепостную стену из деревянных срубов, превратив село в настоящий город. Нынешний князь, Волегость, которого варяги называли Вольгастом, был единственным сыном Владимира. Повзрослев, он закрепил свое положение женитьбой на одной из дочерей ладожского князя Гостомысла — той самой, что недавно умерла. Теперь, когда он лишился и жены, и поддержки Ладоги, жена из другого княжеского рода будет ему весьма кстати. Конечно, войти в изборский род для Избраны было бы почетнее, но нужна ли она в Изборске, имея из приданого только варяжскую дружину, которую надо кормить?
   Одну из последних ночей они провели в городке Богумиле. Здесь уже имелся гостиный двор, где можно было разместить всех, и путники сделали остановку на целых три дня. Хедин погнал всю заросшую и одичавшую дружину в баню, потом велел чистить оружие, чинить обтрепанную одежду и вообще распорядился, чтобы «ребята» привели в достойный вид себя и свое снаряжение. Избрана за эти три дня отдохнула, женщины выстирали и починили ее платье, так что из Богумила она выехала уже более-менее похожей на княгиню. Конечно, она еще была бледна, но к ней вернулся почти по-прежнему уверенный и горделивый вид. Сейчас это было необходимо.
   Кроме того, в Богумиле они собрали кое-какие сведения. Хозяева гостиного двора, привыкшие к тому, что все проезжие расспрашивают о новостях, рассказали, что осенью князь Волегость хотел было собрать войско, чтобы идти на летгалов — мстить тамошнему князю и его новому зятю за то, что у него отняли невесту. Но из сбора войска почти ничего не вышло: после двух голодных лет осталось не много людей, способных носить оружие, и собрать им припасы на дорогу было невозможно. В конце концов, князь Волегость ограничился посильной данью и ушел со своей ближней дружиной. Вернулся он уже или нет, в Богумиле не знали.
   — Если он еще не вернулся, это хуже, — заметил Хедин. — Тогда придется ждать, а нам уже почти нечем. В смысле нечем жить. Тебе придется дожидаться его в святилище, а мы наймемся в охрану какого-нибудь купца. Но еще совсем зима, с купцами не густо. До весны нам будет трудновато дотянуть.
   — Думаю, вы найдете выход, — обронила Избрана.
   — Само собой, найдем. Если сорок вооруженных мужчин не найдут себе хлеба и мяса — это не мужчины, а слизняки, которым только и стоит подохнуть.
   В последний раз они устроились ночевать в селе, где больше половины домов стояли пустыми. Где-то хозяева вымерли, а многих оставшихся, как рассказали уцелевшие, увезли заморские разбойники. Здесь ко всем бедам голодных годов прибавилась еще и эта: прослышав, какое несчастье ослабило южных соседей, «морские конунги» и даже просто конунги варяжских земель неоднократно приходили с моря, через Нарову и Чудское озеро, и увозили людей сотнями.
   — Может, им еще и повезло, — рассуждала женщина, одна из оставшихся в селе. — Может, они там выжили, ведь их как-то кормили.
   — А как же это допустил князь? — возмущалась Избрана. — Ведь они должны были пройти мимо Плескова? У него под носом увозят его собственных людей, а он сидит сложа руки!
   — Говорят, его в Плескове не было, он тогда за своей невестой ездил. У них же свадьба была назначена, все сговорено, а он и знать не знал, что невесту уже другому отдали.
   Завтра им предстояло увидеть, наконец, Плесков и, возможно, его властителя. От беспокойства Избрана плохо спала, хотя за последние месяцы привыкла ко всяким, чужим и неудобным, ночлегам. К тому же всю ночь в подполе что-то шуршало, скрипело, постанывало, подвывало — это давали знать о себе души умерших нехорошей смертью хозяев. Но после всего пережитого несколько неупокоенных душ вызывали у Избраны не страх, а только досаду: этих еще не хватало!
   Наутро они отправились дальше, и еще задолго до сумерек увидели Плесков. Сначала вдоль берега Великой, по которому они ехали, начали попадаться рыбацкие избушки, потом целые порядки дворов, а впереди уже показался сам город — стена из деревянных срубов, опоясавшая узкий мыс. Перед детинцем вытянулись причалы для ладей. Сейчас они пустовали, хотя льда на реке не было и ветер нес резкий запах холодной воды.
   Большинство домов выглядело заброшенными, людей почти не попадалось. Избрана забеспокоилась: после голодных годов большого оживления не наблюдалось нигде, но Плесков казался просто вымершим! Кое-где на улицах все-таки мелькали люди, однако, завидев большой вооруженный отряд, сразу прятались.
   — Мы производим впечатление, это уже хорошо! — Хедин ухмылялся, стараясь ее подбодрить. — Может, все уцелевшие собрались в крепости? Я бы на месте князя согнал всех туда, чтобы хоть этих ветром не унесло.
   — Если тут не погулял какой-нибудь черный мор, — заметил Хринг Сорока, обеспокоено озираясь. — Хотя вроде бы черепа под заборами не валяются...
   — Тогда несло бы трупной вонью, — отозвался Стейн Грива. — Я видел во Фризии мор, я знаю, как это выглядит.
   Однако перед самыми воротами детинца они наткнулись на целую толпу. Горели несколько костров, вокруг которых грелись десятка два мужчин, судя по виду, посадских жителей, вооруженных кто чем, в основном топорами и копьями.
   — Э, а ворота-то закрыты! — воскликнул Эйнстейн Длинный.
   Он был прав: городские ворота среди бела дня были закрыты, а по заборолу расхаживали несколько вооруженных кметей в кольчугах.
   Появление неизвестного отряда переполошило и тех и других. Посадские сбились в кучу, выставив вперед рогатины и крепко сжимая топоры, что им мало помогло бы, вздумай приезжие на них напасть. Кмети на стене тоже забегали, оттуда послышались невнятные крики. Люди Хедина на всякий случай приготовились, но на них никто нападать не собирался. Скорее нападения ждали от них.
   — Кто тут с кем воюет? — спросила озадаченная Избрана. — Они что, в осаде? И где же войско?
   — Похоже, это оно и есть! — Гейр Упряжка ухмыльнулся и наконечником копья показал на посадских перед воротами. — Другого не видно.
   От толпы тем временем отделились несколько человек.
   — Похоже, у них и главный есть! — проницательно заметил Ингви Большой Кошель. — Ты бы поговорил с ними, Хедин.
   Избрана осталась на месте, а Хедин и трое варягов вышли навстречу посадским. Те настороженно выставили копья, но Хедин протянул к ним руку ладонью вперед, показывая свои мирные намерения.
   — Кто вы такие есть? — спросил один из посадских. На нем был очень потертый овчинный полушубок, зато на голове красовался настоящий железный шлем варяжского образца, с полумаской и даже выкованными из меди бровями. Правда, шлем был новому хозяину велик, а вместо подшлемника он использовал обычную шапку.
   — Меня зовут Хедин, сын Асмунда, иначе Хедин Полуночник. Хотя едва ли вам мое имя что-то скажет, я никогда раньше здесь не бывал. Это все — мои люди, и еще с нами знатная женщина, имя которой вам пока знать ни к чему. А кто вы такие и почему ворота закрыты?
   — А вы откудова будете? — вместо ответа опять спросил посадский в шлеме.
   — Мы приехали из земель днепровских кривичей, из Смоленска. Ты слышал про него?
   — И к кому такому путь держите?
   — К князю Вольгасту. Он вернулся? И скажешь ты мне, наконец, почему закрыты ворота? Я терпелив, но, когда мне долго не отвечают, могу сильно огорчить!
   — К князю Вольге? — Посадский удивился и по привычке хотел почесать затылок, но рука наткнулась на железо шлема и отдернулась. — Так вы не знаете, что его у нас нету больше, Волегостя Вадимирича-то? — недоверчиво спросил посадский.
   — Как — нет? — Хедин поднял брови. — Он еще не вернулся?
   — Так и не вернется. Убили его там.
   — Убили? — повторил Хедин. Не оборачиваясь, он сделал знак рукой, и Избрана подъехала ближе. — Кто?
   — Ну, кто на его невесте женился. Говорят, князь Вольга-то ее украсть пытался, а тот догнал и убил. Даже костей нам не отдали, в курган положить нечего. Видно, огневались боги. И то, огневаются — жертвы приносить нечего, скотины, припасов нет.
   — Вот это дела! — пробормотал Гейр, а Эйнстейн протяжно свистнул.
   Избрана промолчала, только крепче сжала поводья. От этой новости у нее похолодело внутри. Он убит, тот, у кого она надеялась найти помощь или хотя бы приют. И что же теперь? Ехать в Изборск? В Ладогу? Вот уж где ей нечего делать — ладожанам совершенно необходим мир со Смоленском, потому что от него зависит их торговля и ради свободного выхода на Днепр они с удовольствием сами отвезут ее Зимобору...
   — А кто в городе? — Хедин кивнул на забороло, где тоже собралась толпа, внимательно за ними наблюдавшая.
   — А там воевода Хотобуд. Да вон он сам! — Посадский кивнул на стену, где среди кметей поблескивал шлем с золочеными накладками. И тот шлем был тоже варяжской работы.
   — А от кого он заперся? Что-то я не вижу осаждающего войска. — Хедин огляделся.
   — От нас.
   — От вас? — Варяг ухмыльнулся.
   — Нас не так уж мало. Здесь только стража очередная, у нас в день две стражи и в ночь две. Я — Новина, староста Гончарной улицы, в этой страже я старший. На закате Бобрец с кузнецами меня сменит. У нас почти пять десятков, и оружия кое-какая есть. Да Твердята еще со своими, они ночью больше сторожат.
   — Пять десятков... где? — не удержалась Избрана.
   — В Плескове. — Новина окинул женщину пристальным взглядом, но ничего не спросил.
   Приезжие помолчали. Ополчение Плескова составляет пять десятков человек, и они считают, что это много! Для вчерашнего села, конечно, много. Но для княжеского города это ничто!
   — Так кто засел в детинце и что случилось? — спросила Избрана. — Объясните толком.
   — Там засел воевода Хотобуд, — повторил Новина. — Ас ним наш князь.
   — Но ты же только что сказал, что он убит!
   — Не князь Вольга, а другой, новый. Сын его, Вадимир Волегостич. Мал он еще, десять годов едва сравнялось, да других нету никого, от всего рода он один остался. А мы, то есть отцы и деды наши, когда князя Вадиму Старого на княжение звали, ряд такой ему дали, чтобы, значит, других князей не звать и не искать, а его потомство чтобы одно владело нами. Вот ряд свой и соблюдаем. Один у князя Вадимы Старого был сын, князь Вольга, он нами владел, у князя Вольги один сын — он нами владеть один должен. Мы свое слово держим. Ведь богами клялись и чурами своими, ходу назад, значит, нету. А Хотобуд вон что задумал!
   — Что он задумал? Хочет сам быть князем? — Избране мимолетно вспомнился Секач.
   — Оно и есть. Он князев кормилец, а теперь захотел и воеводой стать. А пока князь мал, сам Хотобуд, считай, над нами князем будет. А мы его не желаем! Дурак он, прости Сварог, а руки загребущие. Всех нас в холопы заберет, дай ему власть.
   — Да и князя на своей дочери женить желает! — добавил один из стоявших рядом с Новиной. Видя, что пришельцы настроены мирно, плесковцы немного оживились.
   — А дочери его все семнадцать, какая же она ему пара! — воскликнул еще кто-то, и толпа загудела.
   — Она горбатая, потому он ее и не выдал до сих пор! А теперь хотел за князя пристроить!
   — Вече ему отказало, а он возьми да воеводу убей! — продолжал Новина, перекрикивая своих людей. — Прямо битва была его дружины и Мирославовой, чуть не перебил все вече, кто успел за ворота выбежать, тот только и уцелел. Зятя моего зарубили, вот, мести ищу! Теперь он, собака, в детинце заперся. Все бы ничего, да ведь и князь с ним. Как бы не сделал чего худого, князь-то ведь еще дитя, за себя постоять не может. Сирота он теперь. — Новина вздохнул. — У меня внучок вот, что тоже теперь сирота, ему как раз однолеток. Мы ему, князю Вадиме-то младшему, одни теперь родители. Не дадим в обиду сироту. Ведь богами клялись... А Хотобуд его не выпускает, пока, говорит, все ему не дадим, чего хочет, не выпустит.
   — Ну, уже не все... — прибавил голос из толпы.
   — А, да. Кроме дочери, — вспомнил Новина.
   — А что с ней? — полюбопытствовал Хедин.
   — Его двор люди разнесли, когда он в детинце заперся. Что оставалось, разграбили, а дочь утопили. — Новина кивнул на угрюмую серую реку. — Чтобы, значит...
   — А прежний воевода убит? — уточнила Избрана.
   — Убит.
   — В Плескове есть хоть какая-то власть?
   — Пока мы, старосты, а еще святилище. — Новина кивнул за реку, где тоже на мысу возвышался вал и частокол святилища с коровьими черепами на кольях. — Там правит сейчас Огняна, князю Вольге она тетка, а князю Вадиме Старому она сестра была.
   — Обещала Хотобуда проклясть, если ворота не откроет, — опять прибавил голос из толпы.
   — А если, значит, мы князя своего не выручим, нам Изборск нового князя даст, — продолжал Новина. — А мы нового не хотим, потому как Вадиме Старому клялись...
   Избрана не дослушала: ей уже все было ясно.
   — Надо идти туда. — Она повернулась к Хедину. Из всей верхушки когда-то многолюдного и сильного города оставалась только княжна-жрица, и в ней Избрана видела единственную достойную себя собеседницу.
   — Пойдем, — согласился Хедин и огляделся. — Если нас пропустят эти милые люди.
   Но те, кто стоял вокруг них, переглянулись и решительно сомкнули строй, выставив вперед копья. Строй их никуда не годился, и варягам ничего не стоило бы его прорвать, но Избрана желала по возможности договориться мирно.