Дворецкая Елизавета. Зеркало и чаша

   — Меч и нахальство гораздо больше, чем меч и рабская трусость! — крикнул Хродгар.
   — Не тебе судить мои дела! — надменно ответила Избрана Флоси. — Я обещала мою дружбу Хродгару, сыну Рагнемунда. Его враги — мои враги. Чаша Фрейра при нем, и для меня — именно он законный конунг Западного Етланда.
   Она понимала, что союз с Флоси для нее и правда был бы гораздо выгоднее, чем с Хродгаром, но она понимала также, что если бы она не приняла к себе Хродгара, Флоси никогда не предложил бы ей союз. Сама по себе она не могла быть ему полезна, а значит, была не нужна. Ее единственным товаром был Хродгар, но продать его она не смогла бы никогда. Надменный и упрямый высокородный изгнанник был ей гораздо ближе, чем законно избранный в конунги раб.
   — Да, кстати, чтобы никто не сомневался! — Хродгар взял из рук хирдмана чашу, завернутую в полотно, развернул и поднял, показывая стоящим под стеной. — Вот она, чаша Фрейра! Она в моих руках, и никто...
   Кто-то из стоящих рядом с Флоси внезапно вскинул лук, целясь в Хродгара, и тот мгновенно присел, прячась за стеной вместе с чашей. Эйнстейн Длинный оттолкнул Избрану от стены, прикрыв собой и выставив щит.
   — Вижу, вы больше не способны к разговорам, да и выдержка у вас — как у рабов, то есть никакая! — крикнул Хродгар, отдав чашу хирдману и снова появившись у стены, только уже со щитом в руках. — Так-то, Арнор, сын Орма, если ты и дальше будешь служить сыну рабыни, то скоро станешь труслив, коварен и лжив, как настоящий раб! Вам бы всем сидеть в хлеву вместе с вашим свинячим конунгом, а не сражаться с мужчинами! Короче, предлагаю вам биться завтра в полдень, на луговине с севера от крепости! Там вы все поместитесь.
   На этом переговоры завершились. Етландские корабли заняли почти всю реку, войско окружило детинец со всех сторон, у ручья и на луговине задымили костры, хирдманы принялись варить похлебку. Многие пошли в ближайший лес за лапником на подстилки и дровами, иные закинули сети в озеро, надеясь наловить побольше рыбы. Еты обшарили покинутый посад, но там не нашлось ничего полезного.
   — Люди будут недовольны, — заметил Хродгар, вместе с Избраной и Хедином наблюдая со стены, как пришельцы ходят из дома в дом. — Когда люди идут в поход, они надеются на добычу. Не знаю, чего Флоси им наплел, но здесь им нечего взять, кроме чаши и моей шкуры, а их возьмет себе сам Флоси. С остальным войском ему пришлось бы расплачиваться из собственной казны.
   — Я вот все смотрю, не наткнутся ли они в лесу на наших смоленских друзей! — Хедин тем временем вглядывался в чащу в стороне Заева лога. — Они сейчас должны быть где-то там. Если, конечно, не поспешили со всех ног домой, узнав, что здесь их ожидает такое развлечение.
   Он покосился на Избрану, но она ничего не ответила. Она верила, что Зимобор где-то близко и поможет ей.
   — Лучше отправь в лес кого-нибудь из твоих людей, — посоветовала она чуть погодя. — У тебя есть ловкий парень, который мог бы ночью спуститься со стены? Лучше, если бы это был етландец, который всегда сможет прикинуться своим, но твоих людей, Хродгар, они ведь знают?
   — Не всех, но рисковать не стоит.
   — Но если придется разговаривать, по выговору они опознают, что он не етландец.
   — Пусть скажет, что из дружины Кетиля Журавля. Я его видел, его «Журавль» проходил мимо крепости. А Кетиль сам то торгует, то нанимается, у него в дружине кого только нет.
   — Да чего болтать, у меня есть двое из Западного Етланда! — воскликнул Хедин. — Эгиль Злой и Свейн Щетина, они оба еты, только оба уже забыли об этом, но выговор ничем не вытравишь. Эй, Скалли! Позови Эгиля и Свейна!
   — Которого? Большого?
   — Нет, Щетину. Да бегом! Придумай какой-нибудь знак для твоего брата, чтобы он точно знал, что эти двое от тебя, — посоветовал Хедин Избране, пока хирдманов искали. — Я бы на его месте опасался предательства.
   Избрана вертела на пальце серебряное колечко с уточкой — единственное, что у нее осталось от прежней жизни. Да вспомнит ли его Зимобор?
   Когда стемнело, Эгиль и Свейн спустились по веревке с той стороны, где среди кустарника можно было пробраться к кострам. Избрана и Хродгар наблюдали с заборола, но никакой шум не нарушал обычного течения вечера. Флоси, разумеется, выставил дозорных, но еты были уверены, что ночной вылазки немногочисленных защитников они могут не опасаться.
   — Если мне не повезет, я завтра умру, — вдруг сказал Хродгар. Избрана оглянулась на него: в полутьме его лицо выглядело решительным и серьезным. — Иначе нельзя. Или я убью Флоси, или мне придется погибнуть. Я предпочитаю погибнуть, чем жить, будучи побежденным сыном рабыни.
   — Но ведь чаша Фрейра у тебя. Ты должен победить.
   — Судьба очень прихотлива. А наши боги любят иной раз сыграть со смертными шутку, чтобы не расслаблялись и не считали, что если они вовремя приносят жертвы, то ветер во все стороны будет попутным и сам Один лично будет ходить дозором вокруг их усадьбы. Надеяться всегда надо на себя.
   — Но ты ведь победил в поединке моего брата.
   — Мы оба считали себя непобедимыми, но я победил, потому что гораздо больше хотел победить. Он на самом деле не хотел воевать с тобой. А я не хотел убивать его, если только получится без этого обойтись.
   — Почему?
   — Потому что он гораздо более будет мне полезен как живой союзник, чем как мертвый враг. Со временем может сложиться так, что он окажется моим родичем. А зачем убивать своих родичей, пусть и будущих?
   — Что ты имеешь в виду?
   — Я имею в виду, что, когда я стану конунгом Западного Етланда, я буду равен тебе не только происхождением, но и положением. Тогда никто не сочтет нас неровней, если я посватаюсь к тебе.
   Избрана стояла, стиснув руки под плащом, но сердце у нее вдруг упало; а потом застучало часто-часто. Он это сказал? Он хочет на ней жениться? Она и раньше понимала, что нравится Хродгару не только как королева, но сейчас вдруг заволновалась, не зная, чего же хочет она сама.
   — Но я... Как же я могу оставить Плесков?
   — Здесь же есть этот мальчик, князь Вадим. Они пригласили тебя править ими, пока он не подрастет. Ему десять лет, значит, всего через два года его воспитатель может объявить его взрослым и потребовать, чтобы ты уступила власть ему. А через семь лет сам Вадим скажет, что он взрослый, и тебе придется или убить его, если хватит сил и влияния, или уступить. Просто уступать ты не умеешь, а такие войны, когда оба противника сильны и имеют поддержку, продолжаются лет по десять — пятнадцать и причиняют стране гораздо больше вреда, чем самые жестокие набеги чужаков. Твой брат поможет тебе бороться за Плесков, чтобы ты не мешала ему самому править в Смоленске. Но у мальчика сильная родня в Изборске и в Альдейгье ^[37], тамошние конунги тоже не останутся в стороне. Так или иначе, ты проведешь в борьбе за власть всю жизнь. Тебе этого хочется?
   — Уж не хочешь ли ты спасти меня от этой беспокойной участи? — надменно осведомилась Избрана.
   — Нет, я просто хочу найти достойную жену для себя и достойную мать для моих будущих сыновей, будущих конунгов Западного Етланда. Ум и твердость духа дети получают от матери, и нет на свете женщины, которая могла бы дать новым конунгам больше, чем ты. Подумай как следует. Я и дальше буду каждый год ходить в походы, и мне не придется искать ярлов и хевдингов, чтобы правили Западным Етландом в мое отсутствие, если у меня будет такая жена. У нас родится много сыновей, они вырастут и завоюют себе по королевству каждый, и ты будешь известна в веках как мать многих конунгов. Разве это так уж плохо?
   — Сначала ты должен стать конунгом, — заметила Избрана.
   — Разумеется. Мы поговорим об этом после, когда я разберусь с Флоси.
   Избрана кивнула. Отношения с Флоси сейчас волновали Хродгара гораздо больше, чем отношения с ней. Так и должно быть. А что она хотела услышать? Что он любит ее больше жизни, не спит и не ест? Он не такой. Он рожден для власти, и власть — его самая большая любовь. Но разве она сама — не такая? Разве она одобрила бы его, если бы сейчас он тонул в любовных мечтаниях, вместо того чтобы думать о завтрашней битве?
   Но когда он станет конунгом... Да, она не хочет сидеть на плесковском престоле, зная, что уже через два года или хотя бы через семь лет ей придется его освободить. Сражаться с Зимобором за смоленский престол она больше не станет, это бесполезно, если он действительно женится на дочери Столпомира полотеского. И не лучше ли, в самом деле, уехать за море, к народу, уже так хорошо ей известному, быть женой и матерью конунгов, править в отсутствие мужа, зная, что за спиной стоит мужчина?
   Она медленно подняла глаза. Хродгар вглядывался в лес на востоке, и сейчас его остроносое упрямое лицо показалось ей очень красивым. В душе росло какое-то робкое чувство, удивление, открытие, ожидание чего-то нового, и это было приятное ожидание. И почему-то на сердце сразу стало легче, откуда-то появилась уверенность, что Зимобор поможет им, что завтра они одержат победу и все будет хорошо. И для нее самой кончится эта проклятая зима, у нее появятся дети... Ей вдруг представились несколько мальчиков лет четырех-пяти, их светловолосые головки и живые умненькие личики, звонкие голоса... Голоса будущих великих конунгов...
   Хродгар напряженно вглядывался в етландский стан и не смотрел на нее. Перед ним стояли иные картины — зрелища завтрашней битвы, без которой никакое будущее для него невозможно.
   Избрана отвернулась и пошла прочь. Ей хотелось побыть одной.
 

***

 
   Этой ночью Избрана не ложилась спать, только подремала совсем немножко. В самую глухую пору челядинка только скрипнула дверью, и она сразу подняла голову.
   — Там Хедин пришел, — шепнула челядинка, заправляя за ухо прядь волос из растрепанной косы.
   Избрана тут же спустила ноги с постели: она лежала, не раздевшись. Челядинка подала ей сапожки, и уже вскоре она вышла на забороло. Здесь были все ее воеводы, одетые и вооруженные как для боя.
   — Уже скоро, — кивнул Хродгар, увидев ее. — Мы видели знак.
   — Варяги его тоже видели, — буркнул десятник Травка. — Как бы чего...
   — Ну и что они видели? — хмыкнул Громша. — Огненная стрела взвилась и упала, они и не поняли, что это такое.
   — Примут за падучую звезду, — сказал Хедин. — И было бы очень хорошо, если бы они приняли ее за знак близкой гибели. Ведь так оно и есть.
   Воздух уже серел перед рассветом, Избрана тайком зевала в рукав, но ее била нервная дрожь и спать было бы невозможно. Она вместе со всеми вглядывалась в темноту на востоке, ожидая начала битвы, но на таком расстоянии не получалось что-то разглядеть.
   — Вроде начали! — время от времени бормотал то один из мужчин, то другой. — Вроде слышно, бегут...
   Снова и снова тревога оказывалась ложной, но внезапно Избрана осознала, что все действительно началось. Причем началось уже какое-то время назад. С самого края луговины, который выходил к лесу, долетали крики, сначала глухие и неясные, потом все более громкие.
   — Начали, слава Перуну! — говорили воеводы вокруг нее, наклоняясь через стену, как будто это поможет им лучше видеть.
   Сами еты тоже мало что понимали. В самый глухой час перед рассветом небольшой отряд вдруг вышел из леса и напал на их стан. Дозорные не успели толком поднять тревогу, как получили каждый по стреле в грудь, и вот уже славяне, вооруженные топорами и копьями, высыпали из леса и кинулись на спящих и просыпающихся.
   Их было не так много, около сотни. Было похоже, что это ополчение местного посада и окрестных лесных дворов: у нападавших не было кольчуг и шлемов, даже щиты имелись не у всех, а их топоры и рогатины были предназначены больше для рубки леса и охоты, чем для войны. Однако за счет внезапности своего нападения они весьма преуспели и нанесли етам немалый урон.
   Через какое-то время те опомнились и тоже взялись за оружие. Получив отпор, славяне отступили и в беспорядке кинулись к лесу.
   — За ними! Перебить их всех! — кричал Халльдор Охотник, чья дружина пострадала больше всех, потому что занимала ближайший к лесу край луговины. — Кетиль! Бьерн, Рауд! Ведите своих людей! И разбудите конунга!
   Рауд Козья Шкура, Кетиль из Лонгенэса, оба сына Орма Могучего из Хаукдаля и несколько других вождей помельче уже бежали со своими людьми к опушке леса, преследуя славян. Всем было ясно, что местное ополчение воспользовалось утренним часом, надеясь, что неожиданность возместит их малую численность. Тем временем разбудили конунга Флоси, весь етландский стан поднялся: было ясно, что спать сегодня уже не придется.
   — Вниз! — Хродгар кивнул Хедину и махнул рукой своим людям: — К воротам!
   Уже достаточно рассвело, чтобы видеть луговину и край леса. Последние из отступавших втягивались под тень ветвей, а три или четыре сотни етов преследовали их, на бегу бросая копья в отстающих.
   Где-то за деревьями пропел рог, и сразу по всей длине опушки, полумесяцем огибавшей луговину, показались люди. Отступавшие ополченцы тоже прекратили бегство и повернулись к преследователям лицом. Еты едва успели опомниться, как оказались зажаты почти в кольцо противником, превосходящим их численно раза в два. Не понимая, откуда все это взялось, люди Флоси заметались. Рауд Козья Шкура громкими криками призывал их к битве, но выстроить «стену щитов» они не успели — варяги особенно предупреждали Зимобора, чтобы он нападал быстро и не дал противнику такой возможности. В несколько минут еты были смяты и обращены в бегство, а смоляне преследовали их и были уже в самом их стане возле детинца.
   Возле шатра Флоси трубил рог, призывая на помощь дружины с причалов. Сам Флоси тоже вышел, одетый для битвы. Избрана видела его, и вид у него был несколько растерянный: хороший хозяин, он не привык сражаться, а здесь все сразу пошло не так, как положено. Битва и началась, и продолжалась непонятно как: часть его людей уже пропала в серой рассветной мгле, а тут еще пошел слух, что славянские чародеи превратили лесные деревья в воинов! Так или иначе, но уже на площадке их собственного стана шла битва, костры и шатры были растоптаны, несколько вождей были разбиты поодиночке, оставшиеся пытались собрать и выстроить своих людей, но в полной неразберихе ничего не удавалось сделать.
   Наконец Флоси поставил несколько дружин клиньями. Кольберн и Финн с Лесного острова, Свейн Чародей и Торстейн Стрелок, ночевавшие поблизости, и теперь остались со своими людьми рядом с конунгом. Но едва он послал их вперед, как Избрана махнула рукой Хродгару и Хедину, ждавшим знака во дворе. Ворота раскрылись, и две с половиной сотни ее собственной дружины, самое последнее и самое лучшее из того, чем она располагала, вышли из детинца прямо к шатру самого Флоси.
   — Где ты, рабский выродок! — на бегу кричал Хродгар. — Иди сюда, мерзавец! Ты явился за мной, так вот он я! Готов удушить тебя в братских объятиях! Не вздумай от меня бежать!
   Полки Зимобора накатывались с востока, оттягивая на себя большую часть етов, и перед Хродгаром и Хедином оказалась только дружина самого Флоси, на что они и рассчитывали. Избрана смотрела со стены на яростную схватку, и по ее невозмутимому виду никто бы не догадался, какая буря у нее на душе. Теперь она ничего не могла больше сделать, теперь ее и свою судьбу решали только сила и доблесть воинов, только крепость их оружия.
   Флоси знал, что конунг должен сражаться во главе своих людей, но был не привычен к этому и видел в битве только тяжелую и неприятную работу. А Хродгар, крича и воя, как берсерк, прорубался к нему, и его собственные телохранители едва успевали прикрывать его от вражеского оружия. Свой разбитый щит он бросил и держал длинный меч двумя руками; опасности он не замечал и о ней не думал, его целью был Флоси, чей стяг он видел где-то впереди.
   Как вихрь он налетел на телохранителей своего брата и мигом смел первого, кто выскочил ему навстречу. Флоси, побледневший и стиснувший зубы, тяжело шагнул вперед. Он пришел сюда, чтобы истребить брата-соперника, хотя и надеялся в душе, что ему не придется делать это собственными руками. Он уговорил и убедил людей следовать за ним, собрал войско, неплохо снарядил и обеспечил его, но теперь требовалось делать самое главное, то, чего он никогда не хотел, не любил и не умел толком делать, — сражаться. Его учили владеть оружием, поскольку он ведь тоже был сыном конунга, и что-то он умел, но какая же глупость, что богатый, могущественный правитель, в чьем распоряжении сотни и тысячи людей, должен сам подставляться под чужой меч!
   А Хродгар с детства усвоил, что вождем становится сильнейший в дружине, а конунг, если он не может одолеть сильнейшего из своих воинов, — конунг только наполовину. Он был истинным вождем своей дружины, и на пути к престолу Западного Етланда перед ним оставалось последнее препятствие.
   Флоси защищался, но Хродгар, пылая яростью и нетерпением, в несколько ударов разбил его щит, ловким выпадом ранил в руку и, воспользовавшись его минутной растерянностью, ударил концом клинка в горло, точно под ремень шлема. Флоси упал. На молодую, истоптанную траву потекла кровь, а Хродгар закричал во весь голос:
   — Он убит! Флоси убит!
   Его люди подскочили к знаменосцу и вырвали древко со стягом. Крик о том, что конунг Флоси убит, раскатывался по луговине все шире. Видя, что синий стяг исчез, вожди стали отступать и поднимать щиты над головами, прося мира.
   — Сдавайтесь, еты, сдавайтесь! — кричали Хедин и его люди. — Конунг Хродгар не причинит вам вреда, если вы сдадитесь!
   Уцелевшие еты отступили к своим кораблям. Там же собрались дружины тех, кто располагался на причалах и вообще не успел принять участия в битве. Таких оставалось еще не менее пяти сотен. Хедин и Хродгар жалели, что у них не хватило людей занять причалы и захватить корабли, но теперь вражеское войско уменьшилось наполовину и лишилось предводителя. В войске Зимобора потери были невелики и не превышали сотни человек, причем все воеводы были целы, только Секач лежал без памяти, получив по голове удар такой силы, что даже его череп не выдержал. Сам Хродгар был ранен в бедро, но не замечал, что кровь уже намочила штаны и течет на башмак.
   Его наскоро перевязали, пока воеводы собирались перед воротами.
   — Пора предложить им мир, я не хочу терять людей понапрасну! — говорил Зимобор Избране, которая тоже вышла из города.
   — Я тоже не хочу понапрасну терять своих же подданных! — весело отвечал Хродгар, вытирая с лица пот и чужую кровь. Возбужденный, грязный, запыхавшийся, со взмокшими волосами и лихорадочно блестящими глазами, он выглядел дико, но был счастлив. — Пойдем, князь Зимобор. Пойдем туда к ним. Вот увидишь, сейчас они сами запросят мира.
   Зимобор со своими воеводами, Избрана с варягами и дружинами вышли к причалам. Навстречу им направились несколько человек, перед которыми несли белый щит — знак мира.
   — А я что говорил! — воскликнул Хродгар. — Это Торстейн Стрелок. Он мой родич, у нас общий прадед по женской линии. Не случайно они его пустили вперед, сейчас он предложит мне мир.
   — Правда ли, Хродгар конунг, что Флоси конунг убит? — спросил Торстейн, подойдя поближе. — Люди хотят удостовериться в этом.
   — Разумеется, — холодно ответил Хродгар. Сейчас его лицо было надменным и почти равнодушным, без намека на недавнюю радость. — Принесите им тело, пусть они увидят своего бывшего конунга.
   Тело Флоси уже подобрали и вскоре вынесли на причал.
   — Узнаете? — Хродгар указал на тело у своих ног. — Вот он, ваш бывший конунг.
   — Я должен подойти и удостовериться в его смерти, — сказал Торстейн. — Ты обещаешь, Хродгар конунг, что мне не будет причинено вреда?
   — Разумеется, тебе не будет причинено никакого вреда, — так же надменно ответил Хродгар. — Ты сам это знаешь, Торстейн хевдинг. Вы сами себе причинили вред, когда согласились признать конунгом это рабское отродье. И раз уж я избавил вас от него, ты спокойно можешь подойти и убедиться.
   Торстейн подошел и осмотрел тело. Не приходилось сомневаться в том, что это действительно Флоси и что он действительно мертв.
   — Если так, Хродгар конунг, то я хочу предложить тебе мир от имени всех хевдингов и всех больших бондов Западного Етланда! — сказал Торстейн, разогнувшись после осмотра и отряхнув руки. — Мы были верны тому конунгу, которого избрали на тинге, но раз он мертв, единственный наследник етландского престола — это ты. Ты доказал свою силу и удачу, и мы готовы признать тебя нашим конунгом, если ты готов помириться с нами.
   — Я знал, что вы не так глупы, как можно было подумать, — ответил Хродгар. — Я готов пообещать мир и мою дружбу всем етам, кто здесь или кто остался дома, если вы признаете меня конунгом.
   — Дай нам время подобрать убитых и оказать помощь раненым, и сегодня к вечеру мы соберем тинг войска.
   — Хорошо. Можете забрать тело, — разрешил Хродгар.
   — Зачем? — Торстейн пожал плечами. — Все-таки он был твоим братом. Ты его ближайший родич, кому же позаботиться о достойном погребении, как не тебе? Он не был великим воином, хотя некоторые другие достоинства у него имелись, но он погиб смертью благородного мужа.
   — И я еще его хорони! — насмешливо вздохнул Хродгар, проводив глазами уходящего Торстейна и бросив взгляд на тело.
   — Это гораздо приятнее, чем если бы он хоронил тебя, не так ли? — Хедин усмехнулся. — Не надо жалеть дров для погребального костра, леса в этой стране хватает.
   Избрана неуверенно оглянулась на Хедина — ей не верилось, что еты так легко согласятся признать своим конунгом того, против кого еще сегодня утром сражались, и она была уверена, что здесь какой-то подвох.
   — Нет, я не думаю, что они собираются его предать, — Хедин понял ее сомнения. — Им больше некуда деваться, остается только признать его. Стране без конунга нельзя, а Хродгар остался единственным. Им больше некого выбрать, даже если бы он им и не нравился.
   — А ты думаешь, он им нравится? — с сомнением спросила Избрана.
   — Он — законный сын прежнего конунга, этого хватит. Просто они совсем его не знают, потому что он гораздо больше скитался по морям, чем сидел дома. Но он им понравится. Он не злой, справедливый и щедрый, а чего еще нужно конунгу? Он победил. А значит, удача на его стороне. А удача — это самое главное. Кто с удачей, тот и конунг. И наоборот — кто конунг, тот и с удачей. У нас это хорошо знают, и зачем долго разговаривать? Особенно если у него будет разумная и благородная жена, способная смягчить его нрав и привлечь к нему людей, — конунга лучше не найдешь во всех северных землях!
   При этом Хедин бросил на нее такой значительный взгляд, что Избрана смутилась. Он слышал их ночной разговор на стене? Или сам догадался, к чему дело идет?
   Это был странный день, и Избрана порой не была уверена, что все это ей не снится. Сон, в таком случае, был путаный и бестолковый. Сама битва была совсем не похожа на то, чего она ожидала. До сих пор ей пришлось повидать только одно сражение, в котором они оказались разбиты, но там она ничего не видела и не понимала среди бестолковых метаний в лесу. Эта битва для них оказалась успешна, но она почти так же ничего не понимала. Етов разбили по частям, вся битва прошла как-то быстро и невыразительно, было гораздо больше шумной беготни, свалки и крика, чем настоящей драки. У етов было около двух сотен убитыми и столько же ранеными, у Зимобора — две сотни пострадавших всего, Хродгар потерял человек сорок, Хедин — девятерых.
   Почти весь остаток дня собирали убитых и раненых, одних перевязывали и переносили в город, других, которым перевязок уже не требовалось, складывали на луговине.
   Под вечер еты сошлись перед воротами, все их вожди стояли впереди своих людей. Зимобор и смоляне остались на стене, но Хродгар со своей дружиной вышел на луговину. Рауд Козья Шкура и Торстейн Стрелок, как самые знатные хевдинги етов, предложили тингу признать конунгом Хродгара, сына Рагнемунда конунга и Эйдехильды Премудрой. Согласие было получено без споров, и вот уже хевдинги принесли в жертву Одину, Фрейру и Бальдру черного бычка, которого привезли с собой, и на жертвенной крови поклялись в верности Хродгару конунгу.
   Хродгар сам перерезал горло бычку, а Избрана держала жертвенную чашу. Еще в Смоленске она часто принимала участие в жертвоприношениях, а разница в обрядах была совсем незначительной, так что она справилась со всем отлично. Хродгар поднял на вытянутых руках чашу Фрейра, полную жертвенной крови, и произнес:
   — Тебе, Светлый Ван, посвящаю я эту чашу. Славься, могучий Фрейр и сестра твоя Фрейя, и пошлите земле Западного Етланда мир, изобилие и благополучие.
   Варяги застыли, не смея вдохнуть, и кривичи заодно с ними, хотя и не знали, что должно произойти. И вдруг над чашей стал подниматься легкий белый пар. Избрана смотрела, не дыша; она стояла совсем близко и ясно ощущала, что на эту площадь снизошла с высот огромная неведомая сила. Белый пар все сгущался, а потом внезапно .вспыхнуло пламя. Хродгар вздрогнул, но не пошевелился и продолжал держать чашу на поднятых руках, так что всем было ее видно. Над чашей бурно билось ослепительное, серебристое, почти белое пламя, и от него распространялось тепло с запахом свежести. И в душу каждого проливалось блаженство, в крови заиграла жизнь, душу наполняли счастье и уверенность.