Страница:
До нас долетел знакомый лязг засова, и мы увидели, как открылась дверь офиса. Оказывается, на «жигуле» примчались пятеро. Пробираясь через сад, мы не заметили, как один из мужчин влез по решетке в окно офиса. Он и открыл дверь изнутри.
Я не видел лица Анны, но слышал рядом с собой ее частое дыхание. Она была взволнована, конечно, тем, что нам пришлось пережить и узнать за последние полчаса. Я же был больше озабочен проблемой возвращения в цивилизованный мир.
Через минуту из дома на крыльцо вышел охранник, с которым я так негуманно поступил. Должно быть, на нервной почве он все время как-то странно двигал руками, словно отдирал от них что-то невидимое, как алкоголик стряхивает с себя зеленых чертиков. Следом за ним под руки вывели Крокодила. Монитора на его голове уже не было, но лицо Альгиса, даже в слабом свете лампочки, блестело от крови.
Вскоре под нами среди деревьев вспыхнули огни фонарей. Похоже, что нас принялись искать по-настоящему. Анна нащупала в темноте мою руку и крепко сжала ее. Ей было страшно. Она устала. Этим движением она умоляла меня не испытывать больше судьбу и как можно быстрее уносить отсюда ноги.
Не выпрямляясь в полный рост, я отполз назад и стал рассматривать стену, залитую голубоватым лунным светом. При наличии трех десятков метров веревки, десятка крюков и карабинов взобраться на эту стену было бы делом элементарным даже для Анны, привыкшей передвигаться только по горизонтальной плоскости. За неимением страховки приходилось рассчитывать только на везение — Анна была спортивной девушкой, весьма отважной, но малоопытной, а этого набора качеств было вполне достаточно, чтобы быстро распрощаться с жизнью.
Я потянул ее за ногу. Пятясь, она подползла ко мне и неожиданно обняла за шею и крепко поцеловала. «Плохой признак», — подумал я. Запас ее женского мужества, извините за каламбур, иссяк. Женщина хочет любви и ласки, когда подсознательно ищет защиты.
«Плохой признак? — размышлял я над своим выводом, когда мы отыскали темный, как шахта, камин с гладким, отшлифованным весенними и дождевыми потоками дном и пошли по нему вверх. — Что ж плохого в том, что Анна, вопреки всему, остается женщиной, что способна, как прежде, по-женски чувствовать и реагировать на эту жизнь? Мне, конечно, было бы лучше, чтоб на ее месте оказался мужик, умеющий, как и я, в нужном месте и в нужное время ломать челюсти». Мне было бы лучше? — Подай мне руку, — попросила Анна. Увлекшись, я забыл о ней. Она не поспевала за мной. Мужик бы поспевал. Он, возможно, смог бы вытащить меня отсюда на себе. А вот Анна, если, к примеру, меня бы ранили, не смогла бы… Господи, о чем я?!
Я даже остановился, и Анна, не заметив этого, уперлась головой мне в поясницу. «О чем я думаю? — мысленно повторил я. — Чистейшей воды бред! Логика безнадежно больного, порочного и примитивного человека! С бабой хуже потому, что она не затащит меня на гору на себе!
Ха-ха! Я уже не могу думать о жизни иначе, как о перманентно происходящих мордобое, убийствах, стрельбе, взломах, угонах и опять мордобое, убийствах… »
— Чего ты все время хмыкаешь? — спросила Анна.
«Но ведь я сам, по своей воле не хочу расстаться с этой стороной жизни, — думал я. — Как будто не существует нормальной стороны, где царят другие законы и другие отношения между людьми. Мне как будто не хватает времени подумать о своем будущем, будто криминальный мир — это мой крест, который я почему-то должен нести на себе до скончания своего века. Кто сказал, что я должен этим заниматься? Я! Я сам втемяшил себе в голову, что это мой удел, мое призвание, моя вечная вредная привычка. Глупость! У меня есть дом, у меня есть желание ловить рыбу, копать землю, водить яхту, иметь семью, в конце концов! У меня есть женщина, которая любит меня уже много лет… »
Я остановился и повернулся к Анне.
— Ты чего? — спросила она.
Я приподнял ее под руки и поставил на маленькую ступеньку, выточенную в камне водой. Места на ней было мало, и Анна встала на цыпочки. Я обнял и поцеловал ее, как сделала она полчаса назад.
— По-моему, пора ставить точку, — сказал я.
Я смахнул жука в траву, чтобы он вследствие особого усердия не свалился на лицо спящей Анны. Было около шести утра, точнее, мои часы показывали 5. 47. Но времени суток и вообще времени здесь как бы не существовало. Под балконом, на котором мы спали, должно было ослепительно сверкать гигантским зеркалом море, а лес на склонах горы — напоминать мягкий ворсистый ковер, по которому нестерпимо хотелось бы пройтись босиком, а по прибрежным холмам должны быть раскиданы белые кубики домов Алушты, и каждое окно, словно крохотный кристалл, — лучезарить отраженным светом. Но всего этого не было. Сразу под нами — казалось, можно дотянуться рукой, — покачиваясь, киселем сползая со склонов, беззвучно дышало матовое море облаков. Оно отрезало от нас весь мир, оставив нам небольшой клочок альпийского луга с давно высохшей травой и белыми угловатыми камнями, торчащими, словно зубы древних ящеров. И на этом бесцветном, лишенном звуков и какого-либо движения диком острове мы были втроем: Анна, я и бронзовый жук, спрятавшийся где-то рядом.
Я выдернул травинку и провел ею по щеке Анны. Она, не открывая глаз, тихо спросила:
— Где мы?
— На Роман-Коше.
— Не хочу Роман-Коша, — ответила Анна, поворачиваясь на бок и поджимая ноги, как делают во сне дети. — Расскажи лучше про точку.
— Про какую точку? — не понял я.
— Про ту, о какой ты вчера начал говорить. Я провел по ее лицу ладонью. Она прижала ее сверху своей.
— Я люблю тебя, — сказал я.
Анна дышала тихо, ровно и глубоко. Казалось, она опять уснула.
— И прошу тебя стать моей женой… Теперь-то Анна открыла глаза, внимательно посмотрела на меня и отрицательно покачала головой. В ее волосы вплелись несколько травинок и похожие на блестки короткие иголки можжевельника.
— Нет. Дудки! Мне нужен нормальный муж, а не частный детектив, на которого охотится весь преступный мир Крыма.
— Но я же сам сказал, что пора ставить точку, — начал оправдываться я.
— Большую-пребольшую? — не поверила Анна, встала, потянулась и зажмурилась, как сытая и выспавшаяся кошка, хотя мы были голодны и тем более не выспались.
— Да.
— Жирную-прежирную?.. Надо подумать.
— Даю минуту, — сказал я и засек время по часам.
— Минуту?! — воскликнула Анна. — Я несколько лет ждала, когда ты насытишься своими психическими приключениями, а сам даешь мне всего минуту? Даже и не мечтай!
— Ну что ж, — сказал я со скрытой угрозой в голосе и негромко зарычал. — Тогда я вырву у тебя согласие силой!
Анна не успела позвать на помощь мамочку, как я повалил ее в траву и накрыл сверху собой. Анна дралась как дьявол. Она здорово исцарапала мне руки до локтей, искусала губы и изрядно оттянула правое ухо.
— Ну что? — сказал я, когда немного отдышался. — Сдаешься?
— Ни за что! — мужественно ответила Анна из-под меня, сдувая со лба челку.
— Ну ладно! — пригрозил я, и мы снова покатились по траве. В эту минуту неожиданно грянул гром, и на нас низверглись потоки воды. Дождь быстро охладил наши разгоряченные тела, мы отпустили друг друга, раскинули руки, глядя в молочную бесконечность, и стали ловить капли ртами. Одежда моментально потемнела от влаги, тяжелые капли с треском разбивались о грудь, словно о сырой бетон. Вокруг нас зашумели ручьи, устремляясь между камней вниз.
Дождь закончился столь же внезапно, как и начался. Слой облаков над нами быстро прохудился, из образовавшегося окна брызнул солнечный свет. Через считанные минуты от нашей одежды повалил пар.
Мы босиком и в обнимку шли по альпийскому лугу неизвестно куда. Размягченная от влаги трава пружинила под нашими ногами, словно мы шли по огромному батуту.
— Я только найду Лешика, — говорил я Анне, — и на этом ставлю точку.
Анна вздыхала и отвечала:
— Так я и знала. Нет, ты никогда не поставишь точку. Ты найдешь Лешика, потом тебе понадобится разыскать какого-нибудь Вошика, потом Дерьмошика, потом еще кого-нибудь… Так будет продолжаться до бесконечности. А кончится все тем, что тебя убьют в собственном подъезде и я останусь вдовой.
Я обнимал ее за плечи и ласково шептал на ухо:
— Нет, этого не будет! Я везучий, у меня очень влиятельный ангел-хранитель. Он с Господом Богом на «ты». Он не допустит…
— Болтун, — тем же грустным тоном отвечала Анна.
Так мы брели до обеда, спустились на северный склон Роман-Коша и по нему дошли почти до Ангарского перевала. Едва Анна подняла руку, первый встречный троллейбус, идущий в Симферополь, остановился рядом с нами. Мы с наслаждением развалились на заднем сиденье, вытянув гудящие ноги, и опять вернулись к трудной теме. Анна первой начала этот разговор:
— Эти «барсуки» загребают деньги всеми доступными способами. Сначала Милосердова распространяла свои дурацкие акции, а потом вместе с деньгами свалила к брату в Москву. Затем Гурули с твоей помощью начал оживлять «Милосердие», чтобы снять с идиотов второй урожай. А бригада хакеров тем временем чистила чужие счета по компьютерной сети, взламывая системы защиты вирусами. Мне кажется, что все деньги стекаются в карман Германа Милосердова.
— Ты думаешь, что он главная фигура?
— Он политик, Кирилл. Кандидат в Госдуму. А вкладывать деньги в перспективного политика — самое выгодное дело. Когда он станет обладать депутатской неприкосновенностью и властью, то все трудовые пчелки, собиравшие деньги на его предвыборную кампанию, получат немыслимые привилегии в бизнесе. — Она помолчала и добавила: — Эта мафия — самая сильная и опасная из тех, с которыми ты когда-либо сталкивался. Они крутят целой страной.
Я понял, к чему она подводит.
— Ты пойми, Анюта, что этих счетов, которые мы списали у «барсуков», и даже очень подробного рассказа будет недостаточно для того, чтобы ФСБ взялась за это дело. Я хочу, чтобы для начала Леша вляпался в милицию. Когда его начнут допрашивать и сопоставлять факты, которые я предоставлю, вся картина преступления начнет вырисовываться, как на фотобумаге, когда ее опускаешь в проявитель.
— И где ты думаешь его искать? — спросила Анна, глядя в окно.
— Я знаю, где его симферопольская квартира.
— Конечно! — усмехнулась Анна. — Он сидит в этой квартире и ждет тебя.
— Главное — выйти на его след.
— Можешь не сомневаться, что его следы кольцами вьются вокруг Германа.
— И все-таки я бы начал с квартиры.
— А потом?
— Потом по счетам будем искать банк.
— А чего его искать? Открывай справочник и выписывай все данные.
— Что ж, значит, петля на шее мафии затягивается все туже. Я благословлю тот день, когда она задрыгает ножками, станет упираться и мотать головушкой, но мы все равно дотащим ее на веревочке к клетке с большим замком… Чего ты дуешься?
— Боюсь, что ты сейчас очень наивен, Кирилл. У меня плохое предчувствие.
— Ерунда, — сказал я, пряча лицо в ее волосах. — Все ерунда на этом свете. Самое главное — это ты.
53
54
Я не видел лица Анны, но слышал рядом с собой ее частое дыхание. Она была взволнована, конечно, тем, что нам пришлось пережить и узнать за последние полчаса. Я же был больше озабочен проблемой возвращения в цивилизованный мир.
Через минуту из дома на крыльцо вышел охранник, с которым я так негуманно поступил. Должно быть, на нервной почве он все время как-то странно двигал руками, словно отдирал от них что-то невидимое, как алкоголик стряхивает с себя зеленых чертиков. Следом за ним под руки вывели Крокодила. Монитора на его голове уже не было, но лицо Альгиса, даже в слабом свете лампочки, блестело от крови.
Вскоре под нами среди деревьев вспыхнули огни фонарей. Похоже, что нас принялись искать по-настоящему. Анна нащупала в темноте мою руку и крепко сжала ее. Ей было страшно. Она устала. Этим движением она умоляла меня не испытывать больше судьбу и как можно быстрее уносить отсюда ноги.
Не выпрямляясь в полный рост, я отполз назад и стал рассматривать стену, залитую голубоватым лунным светом. При наличии трех десятков метров веревки, десятка крюков и карабинов взобраться на эту стену было бы делом элементарным даже для Анны, привыкшей передвигаться только по горизонтальной плоскости. За неимением страховки приходилось рассчитывать только на везение — Анна была спортивной девушкой, весьма отважной, но малоопытной, а этого набора качеств было вполне достаточно, чтобы быстро распрощаться с жизнью.
Я потянул ее за ногу. Пятясь, она подползла ко мне и неожиданно обняла за шею и крепко поцеловала. «Плохой признак», — подумал я. Запас ее женского мужества, извините за каламбур, иссяк. Женщина хочет любви и ласки, когда подсознательно ищет защиты.
«Плохой признак? — размышлял я над своим выводом, когда мы отыскали темный, как шахта, камин с гладким, отшлифованным весенними и дождевыми потоками дном и пошли по нему вверх. — Что ж плохого в том, что Анна, вопреки всему, остается женщиной, что способна, как прежде, по-женски чувствовать и реагировать на эту жизнь? Мне, конечно, было бы лучше, чтоб на ее месте оказался мужик, умеющий, как и я, в нужном месте и в нужное время ломать челюсти». Мне было бы лучше? — Подай мне руку, — попросила Анна. Увлекшись, я забыл о ней. Она не поспевала за мной. Мужик бы поспевал. Он, возможно, смог бы вытащить меня отсюда на себе. А вот Анна, если, к примеру, меня бы ранили, не смогла бы… Господи, о чем я?!
Я даже остановился, и Анна, не заметив этого, уперлась головой мне в поясницу. «О чем я думаю? — мысленно повторил я. — Чистейшей воды бред! Логика безнадежно больного, порочного и примитивного человека! С бабой хуже потому, что она не затащит меня на гору на себе!
Ха-ха! Я уже не могу думать о жизни иначе, как о перманентно происходящих мордобое, убийствах, стрельбе, взломах, угонах и опять мордобое, убийствах… »
— Чего ты все время хмыкаешь? — спросила Анна.
«Но ведь я сам, по своей воле не хочу расстаться с этой стороной жизни, — думал я. — Как будто не существует нормальной стороны, где царят другие законы и другие отношения между людьми. Мне как будто не хватает времени подумать о своем будущем, будто криминальный мир — это мой крест, который я почему-то должен нести на себе до скончания своего века. Кто сказал, что я должен этим заниматься? Я! Я сам втемяшил себе в голову, что это мой удел, мое призвание, моя вечная вредная привычка. Глупость! У меня есть дом, у меня есть желание ловить рыбу, копать землю, водить яхту, иметь семью, в конце концов! У меня есть женщина, которая любит меня уже много лет… »
Я остановился и повернулся к Анне.
— Ты чего? — спросила она.
Я приподнял ее под руки и поставил на маленькую ступеньку, выточенную в камне водой. Места на ней было мало, и Анна встала на цыпочки. Я обнял и поцеловал ее, как сделала она полчаса назад.
— По-моему, пора ставить точку, — сказал я.
* * *
Крохотный бронзовый жучок, словно оживший и сбежавший с брошки, пытался по хвойной игле добраться до неба. Оно было низким, даже гребня Роман-Коша не было видно из-за облаков, но все равно бесконечно недостижимым для красивой нелетающей букашки, весь смысл жизни которой сводился к безнадежным попыткам подняться выше всех…Я смахнул жука в траву, чтобы он вследствие особого усердия не свалился на лицо спящей Анны. Было около шести утра, точнее, мои часы показывали 5. 47. Но времени суток и вообще времени здесь как бы не существовало. Под балконом, на котором мы спали, должно было ослепительно сверкать гигантским зеркалом море, а лес на склонах горы — напоминать мягкий ворсистый ковер, по которому нестерпимо хотелось бы пройтись босиком, а по прибрежным холмам должны быть раскиданы белые кубики домов Алушты, и каждое окно, словно крохотный кристалл, — лучезарить отраженным светом. Но всего этого не было. Сразу под нами — казалось, можно дотянуться рукой, — покачиваясь, киселем сползая со склонов, беззвучно дышало матовое море облаков. Оно отрезало от нас весь мир, оставив нам небольшой клочок альпийского луга с давно высохшей травой и белыми угловатыми камнями, торчащими, словно зубы древних ящеров. И на этом бесцветном, лишенном звуков и какого-либо движения диком острове мы были втроем: Анна, я и бронзовый жук, спрятавшийся где-то рядом.
Я выдернул травинку и провел ею по щеке Анны. Она, не открывая глаз, тихо спросила:
— Где мы?
— На Роман-Коше.
— Не хочу Роман-Коша, — ответила Анна, поворачиваясь на бок и поджимая ноги, как делают во сне дети. — Расскажи лучше про точку.
— Про какую точку? — не понял я.
— Про ту, о какой ты вчера начал говорить. Я провел по ее лицу ладонью. Она прижала ее сверху своей.
— Я люблю тебя, — сказал я.
Анна дышала тихо, ровно и глубоко. Казалось, она опять уснула.
— И прошу тебя стать моей женой… Теперь-то Анна открыла глаза, внимательно посмотрела на меня и отрицательно покачала головой. В ее волосы вплелись несколько травинок и похожие на блестки короткие иголки можжевельника.
— Нет. Дудки! Мне нужен нормальный муж, а не частный детектив, на которого охотится весь преступный мир Крыма.
— Но я же сам сказал, что пора ставить точку, — начал оправдываться я.
— Большую-пребольшую? — не поверила Анна, встала, потянулась и зажмурилась, как сытая и выспавшаяся кошка, хотя мы были голодны и тем более не выспались.
— Да.
— Жирную-прежирную?.. Надо подумать.
— Даю минуту, — сказал я и засек время по часам.
— Минуту?! — воскликнула Анна. — Я несколько лет ждала, когда ты насытишься своими психическими приключениями, а сам даешь мне всего минуту? Даже и не мечтай!
— Ну что ж, — сказал я со скрытой угрозой в голосе и негромко зарычал. — Тогда я вырву у тебя согласие силой!
Анна не успела позвать на помощь мамочку, как я повалил ее в траву и накрыл сверху собой. Анна дралась как дьявол. Она здорово исцарапала мне руки до локтей, искусала губы и изрядно оттянула правое ухо.
— Ну что? — сказал я, когда немного отдышался. — Сдаешься?
— Ни за что! — мужественно ответила Анна из-под меня, сдувая со лба челку.
— Ну ладно! — пригрозил я, и мы снова покатились по траве. В эту минуту неожиданно грянул гром, и на нас низверглись потоки воды. Дождь быстро охладил наши разгоряченные тела, мы отпустили друг друга, раскинули руки, глядя в молочную бесконечность, и стали ловить капли ртами. Одежда моментально потемнела от влаги, тяжелые капли с треском разбивались о грудь, словно о сырой бетон. Вокруг нас зашумели ручьи, устремляясь между камней вниз.
Дождь закончился столь же внезапно, как и начался. Слой облаков над нами быстро прохудился, из образовавшегося окна брызнул солнечный свет. Через считанные минуты от нашей одежды повалил пар.
Мы босиком и в обнимку шли по альпийскому лугу неизвестно куда. Размягченная от влаги трава пружинила под нашими ногами, словно мы шли по огромному батуту.
— Я только найду Лешика, — говорил я Анне, — и на этом ставлю точку.
Анна вздыхала и отвечала:
— Так я и знала. Нет, ты никогда не поставишь точку. Ты найдешь Лешика, потом тебе понадобится разыскать какого-нибудь Вошика, потом Дерьмошика, потом еще кого-нибудь… Так будет продолжаться до бесконечности. А кончится все тем, что тебя убьют в собственном подъезде и я останусь вдовой.
Я обнимал ее за плечи и ласково шептал на ухо:
— Нет, этого не будет! Я везучий, у меня очень влиятельный ангел-хранитель. Он с Господом Богом на «ты». Он не допустит…
— Болтун, — тем же грустным тоном отвечала Анна.
Так мы брели до обеда, спустились на северный склон Роман-Коша и по нему дошли почти до Ангарского перевала. Едва Анна подняла руку, первый встречный троллейбус, идущий в Симферополь, остановился рядом с нами. Мы с наслаждением развалились на заднем сиденье, вытянув гудящие ноги, и опять вернулись к трудной теме. Анна первой начала этот разговор:
— Эти «барсуки» загребают деньги всеми доступными способами. Сначала Милосердова распространяла свои дурацкие акции, а потом вместе с деньгами свалила к брату в Москву. Затем Гурули с твоей помощью начал оживлять «Милосердие», чтобы снять с идиотов второй урожай. А бригада хакеров тем временем чистила чужие счета по компьютерной сети, взламывая системы защиты вирусами. Мне кажется, что все деньги стекаются в карман Германа Милосердова.
— Ты думаешь, что он главная фигура?
— Он политик, Кирилл. Кандидат в Госдуму. А вкладывать деньги в перспективного политика — самое выгодное дело. Когда он станет обладать депутатской неприкосновенностью и властью, то все трудовые пчелки, собиравшие деньги на его предвыборную кампанию, получат немыслимые привилегии в бизнесе. — Она помолчала и добавила: — Эта мафия — самая сильная и опасная из тех, с которыми ты когда-либо сталкивался. Они крутят целой страной.
Я понял, к чему она подводит.
— Ты пойми, Анюта, что этих счетов, которые мы списали у «барсуков», и даже очень подробного рассказа будет недостаточно для того, чтобы ФСБ взялась за это дело. Я хочу, чтобы для начала Леша вляпался в милицию. Когда его начнут допрашивать и сопоставлять факты, которые я предоставлю, вся картина преступления начнет вырисовываться, как на фотобумаге, когда ее опускаешь в проявитель.
— И где ты думаешь его искать? — спросила Анна, глядя в окно.
— Я знаю, где его симферопольская квартира.
— Конечно! — усмехнулась Анна. — Он сидит в этой квартире и ждет тебя.
— Главное — выйти на его след.
— Можешь не сомневаться, что его следы кольцами вьются вокруг Германа.
— И все-таки я бы начал с квартиры.
— А потом?
— Потом по счетам будем искать банк.
— А чего его искать? Открывай справочник и выписывай все данные.
— Что ж, значит, петля на шее мафии затягивается все туже. Я благословлю тот день, когда она задрыгает ножками, станет упираться и мотать головушкой, но мы все равно дотащим ее на веревочке к клетке с большим замком… Чего ты дуешься?
— Боюсь, что ты сейчас очень наивен, Кирилл. У меня плохое предчувствие.
— Ерунда, — сказал я, пряча лицо в ее волосах. — Все ерунда на этом свете. Самое главное — это ты.
53
— Улица? Номер дома?
Водитель такси, пригнув голову, смотрел на нас с Анной и нервно барабанил пальцами по рулевому колесу.
— Видишь ли, приятель, я зрительно помню, где это, — ответил я.
— Э-э! — взмахнул рукой с растопыренными пальцами водитель. — Зрительно я с тобой по всему Симферополю гонять буду?
— Это недалеко от вокзала.
— Сколько дашь? — Задавая этот вопрос, все водители почему-то отводят глаза и смотрят в лобовое стекло.
Тут меня оттеснила в сторону кредитоспособная Анна, вытащила из кармана стопку долларов и протянула водителю десятку. Водитель молча выстрелил рукой, скомкал деньги, испуганно посмотрел по сторонам и открыл заднюю дверцу.
— Садитесь! Бегом! — сказал он почему-то шепотом.
Мы сели «бегом» на заднее сиденье и уже через десять минут остановились у пятиэтажной кирпичной «хрущевки», куда поздно вечером пьяный вдрызг Леша привез меня. Мы зашли в подъезд. Прежде чем подняться на второй этаж, мне пришлось выслушать подробный инструктаж.
— Во-первых, вытащи руку из кармана, — негромко, но тоном строгой учительницы сказала Анна. — Леша сразу поймет, что у тебя там пистолет, и может выстрелить первым. Во-вторых, не кипятись, не провоцируй его на кровавую стычку. Будь хитрее. Скажи, что дом оцеплен милицией и добровольное признание будет смягчающим обстоятельством…
Я коснулся пальцем губ Анны. Сверху кто-то спускался. Мы повернулись к почтовым ящикам, делая вид, что выясняем расположение квартир. Скрипнула дверь, и с нами поравнялась пожилая женщина в белом платке, повязанном на голове.
— Извините, — сказал я, — вы не подскажете, где здесь живет Малыгин?
— Малыгин? — переспросила женщина, наморщила лоб и беззвучно пошевелила губами. — На пятом, я знаю, Сидоренковы, Белкин, на четвертом — Кайдак, Ермаков…
— Он врач, анестезиолог, — уточнил я.
— Да! Есть у нас бывший врач! — обрадовалась женщина. — Правильно вы сказали, Малыгин его фамилия. Но он на пенсии давно. На втором этаже живет. В тридцать девятой, если не ошибаюсь.
Анна взглянула на меня: мол, совпали ли данные? Я пожал плечами — почему пенсионер? — и пошел наверх. Когда я остановился перед дверью тридцать девятой квартиры, то почувствовал, что слишком взволнован. Снова я испытывал двоякое чувство. Как будто жалел этого человека, с которым когда-то было интересно и легко, как будто хотел помочь ему выпутаться из скверной истории, и в то же время в душе все клокотало только при одной мысли, что этот оборотень, мокрушник, «шестерка» так ловко обвел меня вокруг пальца, легко доказав, что я глуп и наивен.
Я крепко вдавил кнопку звонка, а когда за дверью раздалось шарканье тапочек, оттолкнул Анну подальше от двери.
Неожиданно открыл дверь приятной наружности пожилой мужчина с шапкой седых волос и седой аккуратно подбритой бородкой, глянул на меня поверх очков с двойными линзами, чуть подался вперед и перевел взгляд на спрятавшуюся за углом Анну.
— Чем обязан? — спросил он и по-доброму улыбнулся.
Все слова, которые уже стояли на старте, застряли в моем горле. Я поднял глаза, посмотрел на число «39», откашлялся и сказал что-то невероятно глупое:
— Э-э… Разве это тридцать девятая? Мужчина тоже взглянул на номер своей квартиры и подтвердил:
— Во всяком случае в данный момент — да. А вас, смею спросить, это не устраивает?
Анна незаметно стукнула меня кулаком по спине.
— Мы, должно быть, ошиблись, — вмешалась она.
— Жаль! — развел руками мужчина. — Такая красивая пара — и, к сожалению, не ко мне.
Не знаю, красивая ли мы с Анной пара, но то, что он красиво лукавил, — факт. Я сделал шаг вперед и на всякий случай уперся рукой в дверь.
— Мне нужен Малыгин, — сказал я. — Он проживает в этой квартире.
— В таком случае, — оживился мужчина, — вы пришли по адресу. Малыгин — это я. И в самом деле проживаю в этой квартире.
— Не то, — сквозь зубы произнес я. — Вы, батя, путаете. Здесь жил человек помоложе вас, по профессии анестезиолог.
— Так я и есть анестезиолог! — воскликнул мужчина и снял очки. — Бывший анестезиолог из двенадцатой горбольницы! А что касается молодости, то… — Он почесал затылок. — Возраст ведь определяется не по годам, а по состоянию духа и тела, так ведь, девушка?
И подмигнул Анне.
— Хватит разыгрывать перед нами комедию! — почти крикнул я, хотя где-то в глубине души зародилось подозрение, в здравом ли я уме. — В тот день, когда похоронили Милосердову, в этой квартире ночевал опасный преступник.
— Вы говорите, днем ночевал преступник? — переспросил мужчина.
Он просто смеялся надо мной. Мне пришлось потратить немало сил на то, чтобы успокоить себя. Анна старательно гладила меня по спине.
— Разрешите войти? — спросил я.
— Конечно! — охотно согласился седобородый и отошел в сторону, освобождая проход. — Сейчас я накормлю вас обедом!
Из прихожей я вошел в комнату. Ошибки быть не могло. Именно эта комната с тяжелыми шторами, книжными полками и картиной в дорогой раме на стене. Я повернулся к мужчине.
— Не надо никаких обедов! Ответьте только на один вопрос: кому вы давали ключи от этой квартиры?
— Никому.
— Но это же неправда!
— А вы, молодой человек, точно знаете, что такое правда? Или, быть может, ваша девушка знает?
— Покажите паспорт! — с последней надеждой попросил я.
— Конечно, конечно, — ответил седобородый, открыл дверцу встроенного шкафа, вынул оттуда коробку, а из нее — паспорт. — Прошу!
Я открыл паспорт на первой странице. Потом посмотрел на прописку. Сомнений быть не могло. Передо мной стоял законный хозяин квартиры.
— Ты знаешь, как Лешу по отчеству? — спросила Анна, когда мы вышли на улицу.
— Нет, — рассеянно ответил я. — А почему ты спрашиваешь?
— Это его отец, — уверенно сказала Анна. Московский поезд отправлялся в пять часов с минутами. У нас оставалось еще немного времени, и мы с Анной ходили по магазинам. Я стоял у больших зеркал галантерейного отдела универмага. Меня толкали, я всем мешал, но, думая о своем бывшем друге, не замечал ни толпы, ни прилавков, ни тем более Анны, которая не сводила глаз с белых подвенечных платьев и никак не могла решить, какое же ей больше подойдет.
Водитель такси, пригнув голову, смотрел на нас с Анной и нервно барабанил пальцами по рулевому колесу.
— Видишь ли, приятель, я зрительно помню, где это, — ответил я.
— Э-э! — взмахнул рукой с растопыренными пальцами водитель. — Зрительно я с тобой по всему Симферополю гонять буду?
— Это недалеко от вокзала.
— Сколько дашь? — Задавая этот вопрос, все водители почему-то отводят глаза и смотрят в лобовое стекло.
Тут меня оттеснила в сторону кредитоспособная Анна, вытащила из кармана стопку долларов и протянула водителю десятку. Водитель молча выстрелил рукой, скомкал деньги, испуганно посмотрел по сторонам и открыл заднюю дверцу.
— Садитесь! Бегом! — сказал он почему-то шепотом.
Мы сели «бегом» на заднее сиденье и уже через десять минут остановились у пятиэтажной кирпичной «хрущевки», куда поздно вечером пьяный вдрызг Леша привез меня. Мы зашли в подъезд. Прежде чем подняться на второй этаж, мне пришлось выслушать подробный инструктаж.
— Во-первых, вытащи руку из кармана, — негромко, но тоном строгой учительницы сказала Анна. — Леша сразу поймет, что у тебя там пистолет, и может выстрелить первым. Во-вторых, не кипятись, не провоцируй его на кровавую стычку. Будь хитрее. Скажи, что дом оцеплен милицией и добровольное признание будет смягчающим обстоятельством…
Я коснулся пальцем губ Анны. Сверху кто-то спускался. Мы повернулись к почтовым ящикам, делая вид, что выясняем расположение квартир. Скрипнула дверь, и с нами поравнялась пожилая женщина в белом платке, повязанном на голове.
— Извините, — сказал я, — вы не подскажете, где здесь живет Малыгин?
— Малыгин? — переспросила женщина, наморщила лоб и беззвучно пошевелила губами. — На пятом, я знаю, Сидоренковы, Белкин, на четвертом — Кайдак, Ермаков…
— Он врач, анестезиолог, — уточнил я.
— Да! Есть у нас бывший врач! — обрадовалась женщина. — Правильно вы сказали, Малыгин его фамилия. Но он на пенсии давно. На втором этаже живет. В тридцать девятой, если не ошибаюсь.
Анна взглянула на меня: мол, совпали ли данные? Я пожал плечами — почему пенсионер? — и пошел наверх. Когда я остановился перед дверью тридцать девятой квартиры, то почувствовал, что слишком взволнован. Снова я испытывал двоякое чувство. Как будто жалел этого человека, с которым когда-то было интересно и легко, как будто хотел помочь ему выпутаться из скверной истории, и в то же время в душе все клокотало только при одной мысли, что этот оборотень, мокрушник, «шестерка» так ловко обвел меня вокруг пальца, легко доказав, что я глуп и наивен.
Я крепко вдавил кнопку звонка, а когда за дверью раздалось шарканье тапочек, оттолкнул Анну подальше от двери.
Неожиданно открыл дверь приятной наружности пожилой мужчина с шапкой седых волос и седой аккуратно подбритой бородкой, глянул на меня поверх очков с двойными линзами, чуть подался вперед и перевел взгляд на спрятавшуюся за углом Анну.
— Чем обязан? — спросил он и по-доброму улыбнулся.
Все слова, которые уже стояли на старте, застряли в моем горле. Я поднял глаза, посмотрел на число «39», откашлялся и сказал что-то невероятно глупое:
— Э-э… Разве это тридцать девятая? Мужчина тоже взглянул на номер своей квартиры и подтвердил:
— Во всяком случае в данный момент — да. А вас, смею спросить, это не устраивает?
Анна незаметно стукнула меня кулаком по спине.
— Мы, должно быть, ошиблись, — вмешалась она.
— Жаль! — развел руками мужчина. — Такая красивая пара — и, к сожалению, не ко мне.
Не знаю, красивая ли мы с Анной пара, но то, что он красиво лукавил, — факт. Я сделал шаг вперед и на всякий случай уперся рукой в дверь.
— Мне нужен Малыгин, — сказал я. — Он проживает в этой квартире.
— В таком случае, — оживился мужчина, — вы пришли по адресу. Малыгин — это я. И в самом деле проживаю в этой квартире.
— Не то, — сквозь зубы произнес я. — Вы, батя, путаете. Здесь жил человек помоложе вас, по профессии анестезиолог.
— Так я и есть анестезиолог! — воскликнул мужчина и снял очки. — Бывший анестезиолог из двенадцатой горбольницы! А что касается молодости, то… — Он почесал затылок. — Возраст ведь определяется не по годам, а по состоянию духа и тела, так ведь, девушка?
И подмигнул Анне.
— Хватит разыгрывать перед нами комедию! — почти крикнул я, хотя где-то в глубине души зародилось подозрение, в здравом ли я уме. — В тот день, когда похоронили Милосердову, в этой квартире ночевал опасный преступник.
— Вы говорите, днем ночевал преступник? — переспросил мужчина.
Он просто смеялся надо мной. Мне пришлось потратить немало сил на то, чтобы успокоить себя. Анна старательно гладила меня по спине.
— Разрешите войти? — спросил я.
— Конечно! — охотно согласился седобородый и отошел в сторону, освобождая проход. — Сейчас я накормлю вас обедом!
Из прихожей я вошел в комнату. Ошибки быть не могло. Именно эта комната с тяжелыми шторами, книжными полками и картиной в дорогой раме на стене. Я повернулся к мужчине.
— Не надо никаких обедов! Ответьте только на один вопрос: кому вы давали ключи от этой квартиры?
— Никому.
— Но это же неправда!
— А вы, молодой человек, точно знаете, что такое правда? Или, быть может, ваша девушка знает?
— Покажите паспорт! — с последней надеждой попросил я.
— Конечно, конечно, — ответил седобородый, открыл дверцу встроенного шкафа, вынул оттуда коробку, а из нее — паспорт. — Прошу!
Я открыл паспорт на первой странице. Потом посмотрел на прописку. Сомнений быть не могло. Передо мной стоял законный хозяин квартиры.
— Ты знаешь, как Лешу по отчеству? — спросила Анна, когда мы вышли на улицу.
— Нет, — рассеянно ответил я. — А почему ты спрашиваешь?
— Это его отец, — уверенно сказала Анна. Московский поезд отправлялся в пять часов с минутами. У нас оставалось еще немного времени, и мы с Анной ходили по магазинам. Я стоял у больших зеркал галантерейного отдела универмага. Меня толкали, я всем мешал, но, думая о своем бывшем друге, не замечал ни толпы, ни прилавков, ни тем более Анны, которая не сводила глаз с белых подвенечных платьев и никак не могла решить, какое же ей больше подойдет.
54
Я впервые был дома у Анны. Это уютное гнездышко прекрасно характеризовало хозяйку. Первое, что бросалось в глаза с порога, это широкая двуспальная кровать, которая, вопреки общепринятым нормам, стояла у большого, едва ли не на всю стену, окна.
— Я люблю свет, — пояснила Анна. — Люблю просыпаться от того, что солнце светит в глаза, и засыпать, когда еще светло.
Кроме света, Анна любила цветы — живые и бутафорные, любила высохшие колючие ветки, выгнутые в замысловатую форму стволы можжевельника, которые, если сбрызнуть их водой, источали чудесный запах, любила ракушки, красивые камни с вкрапинами мрамора, шторы из бамбуковых палочек, картины современных экспрессионистов и реалистов, свечи в фигурных подсвечниках и старые музыкальные инструменты — гитару, скрипку и арфу без струн. Всем этим милым хламом была заполнена ее огромная комната, где при желании можно было провести бал на пятьдесят персон.
— Интересно, — произнес я, медленно двигаясь по скрипучему паркетному полу, словно по залу музея, — сколько здесь побывало мужчин до меня?
— Сколько побывало — не помню. Но один и сейчас живет. — И она взяла с плоского системного блока компьютера непомерно толстого серого кота, который млел без признаков жизни и напоминал воротник от шубы. — Вот, знакомься, его зовут Варфоломей.
Кот лениво ударил меня мягкой лапой по уху, но я не стал с ним конфликтовать. Я смотрел на небольшую картину в темно-коричневой рамке, написанную маслом. Девушка зачесывала пышные пепельные волосы, слегка приподняв подбородок вверх, словно подставляла лицо солнечным лучам.
— Это она? — спросил я.
— Да, она. Подойди ближе, на раме внизу есть подпись: «Портрет Т. Васильевой».
— А где письмо, которое она якобы прислала в Кемерово из Москвы?
— Все здесь. В том числе и визитка художника… Сейчас покажу.
Она сняла с книжной полки томик словаря Даля, раскрыла его и протянула мне белый картонный квадратик.
— «Виртуозов Григорий Робертович, художник-авангардист», — прочел я. — Телефоны, адрес… Очень хорошо.
Анна заметила, что я погрустнел.
— Не знаю, насколько талантлив этот Виртуозов, — добавил я, — но мне кажется, что характер Васильевой он передал точно… Глупая мечтательница с чистой душой и порочным телом. Любовь для нее была единственным источником света, к которому она шла без оглядки всю свою короткую жизнь. А хитрые и умные дяди использовали ее в своих корыстных целях, а потом в довершение всего еще и убили…
— Не надо! — вдруг прервала меня Анна каким-то странным голосом.
Я повернулся к ней. Анна смотрела как будто сквозь меня. Глаза ее были широко раскрыты, руки нервно теребили белый подбородок Варфоломея. Я почувствовал, что Анну неудержимо тянет ко мне, и принял ее вместе с котом в свои объятия.
— Что с тобой?! — испугавшись, спросил я. Ее плечи дрожали. Она прижималась ко мне с такой силой, словно хотела пройти сквозь запертую дверь.
— Мне показалось… мне показалось, что ты говоришь не о Васильевой.
— А о ком же?
— Обо мне.
Он появился на пороге квартиры в седьмом часу вечера с букетом белых гвоздик для Анны и литровой бутылкой «Абсолюта». Выглядел Валера, как всегда, прекрасно: безукоризненно причесан, гладко выбрит, в дорогом темно-синем костюме. Правда, заметно поправился. В сравнении со мной он выглядел как ходячий двустворчатый шкаф.
Пока Анна накрывала «поляну», Валера, как это я делал несколькими часами раньше, прохаживался по комнате, рассматривая экспонаты. У портрета Васильевой он задержался несколько дольше, чем у других картин, но ни о чем не спросил. И все-таки мне показалось, что ее лицо ему знакомо.
Мы сели за стол. Валера предложил тост за братство всех ветеранов афганской войны, с явным удовольствием выпил и принялся за салат из помидоров. Пока я думал над тем, как перейти к главному разговору, Валера налил по второй и предложил тост за прекрасных дам. Мы выпили стоя.
— Валера, мы с Анной хотим серьезно с тобой поговорить, — начал было я.
Но Нефедов, энергично жуя, помахал пальцем и налил по третьей.
— Не греши, братан! Третий тост! Третий тост — традиционный, за погибших в Афгане ребят. Его мы тоже выпили стоя. Анна совсем некстати подложила в тарелку Валеры кальмаров с майонезом, и он еще активнее стал работать вилкой. Я снова раскрыл рот, чтобы начать рассказ о преступлении Милосердовой, но Валера, наливая в очередной раз, стал вспоминать наших сослуживцев.
Я понял, что он просто избегает какого-либо разговора о мафии. Меня это задело. Получалось так, что Валера затыкал мне рот, игнорировал мои чувства и мою сумасшедшую работу, проделанную за три последние недели.
— Вздрогнем! — сказал Валера, поднимая рюмку. — За нашу дружбу!
Я демонстративно скрестил на груди руки и откинулся на спинку стула.
— Ты чего? — удивился Валера. — За дружбу отказываешься пить?
— Я не буду пить, пока ты не выслушаешь меня.
Валера протяжно, со стоном, вздохнул, опустил рюмку и посмотрел на Анну.
— Ты посмотри, до чего нормальный мужик докатился! Настолько бредит мафией, что даже пить отказывается… Ну что с ним делать, Аннушка?
— Выслушать.
— И ты о том же!
Я не узнавал Валеру. Казалось, что ему все надоело — служба в органах ФСБ, разговоры о мафии, о преступлениях, чужие проблемы, — и он круто разворачивал судьбу в ту сторону, где среди богатой закуски журчала водка и не было проблемы важнее, чем придумать оригинальный тост.
— Хорошо, — подумав, согласился он. — Я тебя выслушаю. На все десять минут. А потом до глубокого вечера будем говорить только о твоем Крыме, о море и женщинах. Согласен?
— Согласен.
— Но сначала выпьем!
Пришлось уступить. Даже не закусив, я перешел к делу:
— Девятнадцатого августа на Диком острове была убита молодая женщина. Московский начинающий политик Герман Милосердое опознал в убитой свою сестру — генерального директора акционерного общества «Милосердие» Эльвиру Леонидовну. По подозрению в убийстве взяли под стражу коммерческого директора Виктора Гурули, но очень скоро его выпустили, закрыв дело за отсутствием состава преступления…
Ватера слушал меня, уставившись в тарелку с солеными огурцами. Потянулся за ними, взял парочку, с хрустом надкусил, затем встал со стула и стал ходить по комнате, рассматривая картины и макраме.
Я замолчал. Валера повернулся, держа огурец у рта, как микрофон.
— Патологоанатом пришел к выводу, что похороненная женщина была наркоманкой, — повторил он мои последние слова. — Так, и что дальше?
— Мне показалось, что ты невнимательно слушаешь меня, — признался я.
— Нет, я очень внимательно слушаю тебя. Как Штирлиц, — ответил Валера. — Только… А огурцы, должен признать, просто потрясающие! Неужели из урожая этого года?
— Прошлого, — ответила Анна.
— Так что «только»? — теряя терпение, напомнил я.
Ответ Нефедова прогремел, как гром среди ясного неба:
— Только все, о чем ты говоришь, мне давно известно.
Мы с Анной переглянулись и в один голос воскликнули:
— Как известно?!
Валера не торопился с ответом. Вернулся на свое место, снова взялся за бутылку и разлил водку по рюмкам. Я испугался, что он сейчас начнет говорить какой-нибудь пространный тост, и одним махом выпил. Водка не брала.
— Видишь ли, дружище, мы ведь тоже иногда раскрываем преступления, — сказал Валера.
— Я люблю свет, — пояснила Анна. — Люблю просыпаться от того, что солнце светит в глаза, и засыпать, когда еще светло.
Кроме света, Анна любила цветы — живые и бутафорные, любила высохшие колючие ветки, выгнутые в замысловатую форму стволы можжевельника, которые, если сбрызнуть их водой, источали чудесный запах, любила ракушки, красивые камни с вкрапинами мрамора, шторы из бамбуковых палочек, картины современных экспрессионистов и реалистов, свечи в фигурных подсвечниках и старые музыкальные инструменты — гитару, скрипку и арфу без струн. Всем этим милым хламом была заполнена ее огромная комната, где при желании можно было провести бал на пятьдесят персон.
— Интересно, — произнес я, медленно двигаясь по скрипучему паркетному полу, словно по залу музея, — сколько здесь побывало мужчин до меня?
— Сколько побывало — не помню. Но один и сейчас живет. — И она взяла с плоского системного блока компьютера непомерно толстого серого кота, который млел без признаков жизни и напоминал воротник от шубы. — Вот, знакомься, его зовут Варфоломей.
Кот лениво ударил меня мягкой лапой по уху, но я не стал с ним конфликтовать. Я смотрел на небольшую картину в темно-коричневой рамке, написанную маслом. Девушка зачесывала пышные пепельные волосы, слегка приподняв подбородок вверх, словно подставляла лицо солнечным лучам.
— Это она? — спросил я.
— Да, она. Подойди ближе, на раме внизу есть подпись: «Портрет Т. Васильевой».
— А где письмо, которое она якобы прислала в Кемерово из Москвы?
— Все здесь. В том числе и визитка художника… Сейчас покажу.
Она сняла с книжной полки томик словаря Даля, раскрыла его и протянула мне белый картонный квадратик.
— «Виртуозов Григорий Робертович, художник-авангардист», — прочел я. — Телефоны, адрес… Очень хорошо.
Анна заметила, что я погрустнел.
— Не знаю, насколько талантлив этот Виртуозов, — добавил я, — но мне кажется, что характер Васильевой он передал точно… Глупая мечтательница с чистой душой и порочным телом. Любовь для нее была единственным источником света, к которому она шла без оглядки всю свою короткую жизнь. А хитрые и умные дяди использовали ее в своих корыстных целях, а потом в довершение всего еще и убили…
— Не надо! — вдруг прервала меня Анна каким-то странным голосом.
Я повернулся к ней. Анна смотрела как будто сквозь меня. Глаза ее были широко раскрыты, руки нервно теребили белый подбородок Варфоломея. Я почувствовал, что Анну неудержимо тянет ко мне, и принял ее вместе с котом в свои объятия.
— Что с тобой?! — испугавшись, спросил я. Ее плечи дрожали. Она прижималась ко мне с такой силой, словно хотела пройти сквозь запертую дверь.
— Мне показалось… мне показалось, что ты говоришь не о Васильевой.
— А о ком же?
— Обо мне.
* * *
Нефедов, когда я напрашивался на встречу с ним, обычно принимал меня в своем кабинете, а в худшем случае — где-нибудь на улице, в районе Лубянки. На этот раз, когда я позвонил ему на службу, он поинтересовался, откуда я звоню, уточнил адрес и пообещал заехать в течение дня.Он появился на пороге квартиры в седьмом часу вечера с букетом белых гвоздик для Анны и литровой бутылкой «Абсолюта». Выглядел Валера, как всегда, прекрасно: безукоризненно причесан, гладко выбрит, в дорогом темно-синем костюме. Правда, заметно поправился. В сравнении со мной он выглядел как ходячий двустворчатый шкаф.
Пока Анна накрывала «поляну», Валера, как это я делал несколькими часами раньше, прохаживался по комнате, рассматривая экспонаты. У портрета Васильевой он задержался несколько дольше, чем у других картин, но ни о чем не спросил. И все-таки мне показалось, что ее лицо ему знакомо.
Мы сели за стол. Валера предложил тост за братство всех ветеранов афганской войны, с явным удовольствием выпил и принялся за салат из помидоров. Пока я думал над тем, как перейти к главному разговору, Валера налил по второй и предложил тост за прекрасных дам. Мы выпили стоя.
— Валера, мы с Анной хотим серьезно с тобой поговорить, — начал было я.
Но Нефедов, энергично жуя, помахал пальцем и налил по третьей.
— Не греши, братан! Третий тост! Третий тост — традиционный, за погибших в Афгане ребят. Его мы тоже выпили стоя. Анна совсем некстати подложила в тарелку Валеры кальмаров с майонезом, и он еще активнее стал работать вилкой. Я снова раскрыл рот, чтобы начать рассказ о преступлении Милосердовой, но Валера, наливая в очередной раз, стал вспоминать наших сослуживцев.
Я понял, что он просто избегает какого-либо разговора о мафии. Меня это задело. Получалось так, что Валера затыкал мне рот, игнорировал мои чувства и мою сумасшедшую работу, проделанную за три последние недели.
— Вздрогнем! — сказал Валера, поднимая рюмку. — За нашу дружбу!
Я демонстративно скрестил на груди руки и откинулся на спинку стула.
— Ты чего? — удивился Валера. — За дружбу отказываешься пить?
— Я не буду пить, пока ты не выслушаешь меня.
Валера протяжно, со стоном, вздохнул, опустил рюмку и посмотрел на Анну.
— Ты посмотри, до чего нормальный мужик докатился! Настолько бредит мафией, что даже пить отказывается… Ну что с ним делать, Аннушка?
— Выслушать.
— И ты о том же!
Я не узнавал Валеру. Казалось, что ему все надоело — служба в органах ФСБ, разговоры о мафии, о преступлениях, чужие проблемы, — и он круто разворачивал судьбу в ту сторону, где среди богатой закуски журчала водка и не было проблемы важнее, чем придумать оригинальный тост.
— Хорошо, — подумав, согласился он. — Я тебя выслушаю. На все десять минут. А потом до глубокого вечера будем говорить только о твоем Крыме, о море и женщинах. Согласен?
— Согласен.
— Но сначала выпьем!
Пришлось уступить. Даже не закусив, я перешел к делу:
— Девятнадцатого августа на Диком острове была убита молодая женщина. Московский начинающий политик Герман Милосердое опознал в убитой свою сестру — генерального директора акционерного общества «Милосердие» Эльвиру Леонидовну. По подозрению в убийстве взяли под стражу коммерческого директора Виктора Гурули, но очень скоро его выпустили, закрыв дело за отсутствием состава преступления…
Ватера слушал меня, уставившись в тарелку с солеными огурцами. Потянулся за ними, взял парочку, с хрустом надкусил, затем встал со стула и стал ходить по комнате, рассматривая картины и макраме.
Я замолчал. Валера повернулся, держа огурец у рта, как микрофон.
— Патологоанатом пришел к выводу, что похороненная женщина была наркоманкой, — повторил он мои последние слова. — Так, и что дальше?
— Мне показалось, что ты невнимательно слушаешь меня, — признался я.
— Нет, я очень внимательно слушаю тебя. Как Штирлиц, — ответил Валера. — Только… А огурцы, должен признать, просто потрясающие! Неужели из урожая этого года?
— Прошлого, — ответила Анна.
— Так что «только»? — теряя терпение, напомнил я.
Ответ Нефедова прогремел, как гром среди ясного неба:
— Только все, о чем ты говоришь, мне давно известно.
Мы с Анной переглянулись и в один голос воскликнули:
— Как известно?!
Валера не торопился с ответом. Вернулся на свое место, снова взялся за бутылку и разлил водку по рюмкам. Я испугался, что он сейчас начнет говорить какой-нибудь пространный тост, и одним махом выпил. Водка не брала.
— Видишь ли, дружище, мы ведь тоже иногда раскрываем преступления, — сказал Валера.