Страница:
Леша протянул руку, взял у меня «фенечку» и стал рассматривать ее.
— Пустая.
— Как ты думаешь, — спросил я, — могла эта вещица принадлежать Милосердовой?
Леша развел руками.
— А почему бы и нет?
— Ты серьезно считаешь, что банкирша носила ее на шее поверх делового костюма?
— У богатых свои причуды.
— Нет, — покачал я головой. — Я допускаю причуды, но не в отношении одежды и имиджа. Никакая уважающая себя женщина не позволит себе смешивать стили.
— Значит, эту штуковину забыли туристы.
— Минимум три недели на острове не было туристов, — отпарировал я.
— А может быть, ее забыли месяц назад.
— За месяц от соленых брызг и палящего солнца она превратилась бы в труху.
— Кто же, по-твоему, оставил ее на острове? — спросил Леша с нотками раздражения в голосе. Он, должно быть, почувствовал, что стал невольно напоминать доктора Ватсона, который ровным счетом ничего не понимает и отличается от Холмса чрезвычайной недогадливостью.
— А оставила ее некая молодая особа, одетая в шорты и маечку на бретельках.
Леша переминался с ноги на ногу. По-моему, он давно хотел в туалет.
— Погоди! — сказал он и исчез в дверях домика.
Выстраивая логическую цепочку, я бродил по двору из угла в угол. Что мы имеем? Убитую Милосердову. Девушку в шортах с «фенечкой» на шее. Убийцу Караева — человека в маске. Вот пока и все.
Я потянулся рукой к тяжелой ветке персика и стал машинально рвать листья. Леша вышел во двор уже умытым и причесанным. На его ресницах, как роса на траве, блестели капли.
— Погоди! — снова сказал он, поднимая ладонь вверх. — Я не успеваю за ходом твоих мыслей. Откуда ты взял девушку в шортах?
— Ее видел Караев. Она взошла на яхту на мысе Ай-Фока.
— Вот как? Значит, Милосердова была не единственной дамой на яхте?
— Выходит, так.
— Но не одни же они поплыли на остров?
— Я тоже думаю, что яхтой управлял мужчина.
— Выходит, что либо он, либо девушка в шортах убили Милосердову. А мотивы?
— С мотивами сложнее.
— Но что, по-твоему, могло связывать их троих? Случайное знакомство? Общий бизнес? Или, быть может, любовь?
— И это нельзя исключать. Когда мы узнаем о том, что связывало этих людей, то выясним и мотивы убийства… Ты ни разу не встречал в нашем продуктовом магазине парочку хиппи? Они почти каждое утро приходят за продуктами.
— Что-то не припомню, — ответил Леша.
— Длинноволосый парень со шнурком на лбу и подружка его — худая и бледная, как моль, в какой-то мексиканской тряпке вместо майки. Не видел? Ну, неважно. Они стоят лагерем где-то недалеко от нас.
— Ты хочешь разыскать хозяйку этой «фенечки»? Бесполезная трата времени. Я уверен, что ее давно нет на побережье.
— Хоть бы за что-то ухватиться, Леша. Знакомые, друзья, адреса, телефоны — хоть что-нибудь!
Лицо Леши поскучнело. Ему не хотелось шататься в жару по пляжам. Он еще не отошел от вчерашнего и мечтал о холодном пиве.
Мы вместе дошли до магазина. Леша купил пять бутылок пива и поплелся к себе «лечиться», а я сел на скамейке недалеко от входа и стал ждать парочку хиппи.
— Спасибо, у нас такие есть.
— Вы меня не поняли. Я хотел спросить, не знаете ли вы, кто потерял эту штуковину?
Девушка проявила любопытство и, близоруко щурясь, взяла «фенечку» с моей ладони и недолго рассматривала ее.
— Нет, — сказала она, пожимая плечами. — Это не моя. А где вы ее нашли?
Я махнул рукой куда-то в сторону.
— Там. Это наверняка кто-то из ваших подруг потерял.
Парня «фенечка» не интересовала. Он, наверное, ревновал свою подругу, незаметно злился на нее и тянул за руку, но девушке не хватало общения, она одичала на диком пляже в среде своих флегматичных единомышленников и была не прочь поговорить со мной.
— Может, кто-то из наших, — согласилась она. — Надо поспрашивать. А денег в ней не было?
— Ни купончика, — сказал я. — Честное слово.
— Ну, это очень даже может быть, — улыбнулась девушка. — Кто с деньгами, тот не с нами. Давайте ее нам, я покажу девчонкам.
— А можно, я сам покажу?
— Кира, нас ждут, — сдержанно напомнил длинноволосый.
— Ну что вы такой нетерпеливый? — обратился я к парню. — Дайте же полюбоваться вашей Кирой!
Кира развеселилась. Ее лицо, лишенное какой бы то ни было косметики, выглядело намного симпатичнее, чем безэмоциональная маска ее ревнивого приятеля, который даже ревновал вяло и лениво.
— Ну так что, Кира? — улыбнулся я. — Как мне проникнуть в вашу общину?
— А чего в нее проникать? — пожала плечами Кира. — Идите по берегу в сторону Нового Света. Под обсерваторией — знаете, где это? — нас и найдете.
Длинноволосый, стремительно теряя влияние на свою подругу, демонстративно отошел в сторону и закурил. Я не мог оторваться от глаз Киры. Ее зрачки беспокойно бегали, словно она следила за игрой в пинг-понг сразу на нескольких столах, и в этом было что-то притягательное. «Болтушка, — подумал я о ней, — которая умирает от тоски в компании хиппи. Она мне поможет. Надо только заинтриговать ее, прикинуться влюбленным романтиком».
— Темно было, — пояснил я, прижимая «фенечку» к сердцу. — Помню, что у нее были распущены волосы — ну, точь-в-точь как у вас, — джинсовые шортики и маечка на тонких бретельках. У нас была безумная ночь!.. А утром она ушла.
— Как же так! — Кира уже начала остро переживать. — Что ж, вы даже ее имени не знаете?
Я отрицательно покачал головой.
— Мы называли друг друга ласковыми именами: я ее — Чайкой. А она меня — Айвенго.
Кира умирала от зависти. Длинноволосый, наверное, никогда не называл ее Чайкой.
— И даже не договорились о новой встрече?! — воскликнула она. — Ну как же?
— Она оставила на память о себе только вот это, — ответил я, глядя на «фенечку» и смахивая виртуальную слезу.
— Татьяны это сумочка, — вдруг подал голос длинноволосый, выдувая дым на кончик сигареты, словно пытаясь ее затушить.
— Какой Татьяны? — Кира обернулась к нему.
— Из Кемерова.
— Я не знаю такой, — пожала Кира плечами, не скрывая досады. Как же! Любовные страсти полыхают где-то рядом с ней, а она ничего не знает!
— У них тент на камнях стоял, под ним они вповалку спали. Это правее нас, на самом краю пляжа, — сказал длинноволосый.
— Это где наркоши тусовались? — упавшим голосом спросила Кира.
— Именно там.
— Постой! — Я сразу забыл о Кире и подошел к ее приятелю. — А с чего ты взял, что это сумочка Татьяны?
— Запомнил, — усмехнулся парень. — Такие сумочки мы сами шьем. Штучная работа. Двух одинаковых не бывает. Видишь, узелок у основания каждой нити? Вот я ее по этой примете и запомнил.
— Ты говоришь: тент правее вас. Это как же его найти?
Длинноволосый был заинтересован в том, чтобы я быстрее отклеился от Киры, и охотно объяснил:
— До обсерватории дойдешь, и от нее — еще метров сто к Новому Свету. Там такой синий драный тент должен стоять. В том месте и ищи свою Таню.
— А почему Кира говорит, что там наркоши тусуются?
— Сходи и узнай. Чего ты меня пытаешь?
Я повернулся к Кире. Она потеряла ко мне интерес и была разочарована и оскорблена в лучших чувствах. Таинственная незнакомка, объект моей ночной страсти, на деле оказалась наркоманкой, живущей на отшибе лагеря хиппарей.
Я скомкал в кулаке «фенечку». Удача почти невероятная! В день убийства Милосердовой с мыса Ай-Фока на яхту поднялась, а затем вышла на берег Дикого острова некая наркоманка Татьяна из Кемерова. Я почти реально почувствовал тепло от приближения к разгадке, как бывало в детстве, когда ходил с завязанными глазами по комнате, натыкаясь на стены, двери и мебель, а друзья хором кричали: «Холодно! Теплее! Горячо!!» И тогда я тоже ощущал тепло, идущее от спрятанного предмета.
— Ну что ж, — произнес я, глядя на прыщавое лицо длинноволосого с подбородком, обросшим белым пухом. — Вы мне очень помогли… Шампанского хотите?
— Мы не пьем, — поторопился отказаться парень, хотя Кира, услышав про шампанское, снова забегала глазками. «Баба с возу, — подумал я, кланяясь юным нигилистам на прощание, — кобыле легче». И поспешил на лодочную станцию.
16
17
— Пустая.
— Как ты думаешь, — спросил я, — могла эта вещица принадлежать Милосердовой?
Леша развел руками.
— А почему бы и нет?
— Ты серьезно считаешь, что банкирша носила ее на шее поверх делового костюма?
— У богатых свои причуды.
— Нет, — покачал я головой. — Я допускаю причуды, но не в отношении одежды и имиджа. Никакая уважающая себя женщина не позволит себе смешивать стили.
— Значит, эту штуковину забыли туристы.
— Минимум три недели на острове не было туристов, — отпарировал я.
— А может быть, ее забыли месяц назад.
— За месяц от соленых брызг и палящего солнца она превратилась бы в труху.
— Кто же, по-твоему, оставил ее на острове? — спросил Леша с нотками раздражения в голосе. Он, должно быть, почувствовал, что стал невольно напоминать доктора Ватсона, который ровным счетом ничего не понимает и отличается от Холмса чрезвычайной недогадливостью.
— А оставила ее некая молодая особа, одетая в шорты и маечку на бретельках.
Леша переминался с ноги на ногу. По-моему, он давно хотел в туалет.
— Погоди! — сказал он и исчез в дверях домика.
Выстраивая логическую цепочку, я бродил по двору из угла в угол. Что мы имеем? Убитую Милосердову. Девушку в шортах с «фенечкой» на шее. Убийцу Караева — человека в маске. Вот пока и все.
Я потянулся рукой к тяжелой ветке персика и стал машинально рвать листья. Леша вышел во двор уже умытым и причесанным. На его ресницах, как роса на траве, блестели капли.
— Погоди! — снова сказал он, поднимая ладонь вверх. — Я не успеваю за ходом твоих мыслей. Откуда ты взял девушку в шортах?
— Ее видел Караев. Она взошла на яхту на мысе Ай-Фока.
— Вот как? Значит, Милосердова была не единственной дамой на яхте?
— Выходит, так.
— Но не одни же они поплыли на остров?
— Я тоже думаю, что яхтой управлял мужчина.
— Выходит, что либо он, либо девушка в шортах убили Милосердову. А мотивы?
— С мотивами сложнее.
— Но что, по-твоему, могло связывать их троих? Случайное знакомство? Общий бизнес? Или, быть может, любовь?
— И это нельзя исключать. Когда мы узнаем о том, что связывало этих людей, то выясним и мотивы убийства… Ты ни разу не встречал в нашем продуктовом магазине парочку хиппи? Они почти каждое утро приходят за продуктами.
— Что-то не припомню, — ответил Леша.
— Длинноволосый парень со шнурком на лбу и подружка его — худая и бледная, как моль, в какой-то мексиканской тряпке вместо майки. Не видел? Ну, неважно. Они стоят лагерем где-то недалеко от нас.
— Ты хочешь разыскать хозяйку этой «фенечки»? Бесполезная трата времени. Я уверен, что ее давно нет на побережье.
— Хоть бы за что-то ухватиться, Леша. Знакомые, друзья, адреса, телефоны — хоть что-нибудь!
Лицо Леши поскучнело. Ему не хотелось шататься в жару по пляжам. Он еще не отошел от вчерашнего и мечтал о холодном пиве.
Мы вместе дошли до магазина. Леша купил пять бутылок пива и поплелся к себе «лечиться», а я сел на скамейке недалеко от входа и стал ждать парочку хиппи.
* * *
Когда от жары у меня стали плавиться мозги, к магазину, шаркая шлепанцами, подошли длинноволосый парень с девушкой. Я подождал, пока они накупят продуктов и снова выйдут на улицу, и встал на их пути, показывая «фенечку». Парень, должно быть, решил, что я предлагаю им купить сумочку, и отрицательно покачал головой:— Спасибо, у нас такие есть.
— Вы меня не поняли. Я хотел спросить, не знаете ли вы, кто потерял эту штуковину?
Девушка проявила любопытство и, близоруко щурясь, взяла «фенечку» с моей ладони и недолго рассматривала ее.
— Нет, — сказала она, пожимая плечами. — Это не моя. А где вы ее нашли?
Я махнул рукой куда-то в сторону.
— Там. Это наверняка кто-то из ваших подруг потерял.
Парня «фенечка» не интересовала. Он, наверное, ревновал свою подругу, незаметно злился на нее и тянул за руку, но девушке не хватало общения, она одичала на диком пляже в среде своих флегматичных единомышленников и была не прочь поговорить со мной.
— Может, кто-то из наших, — согласилась она. — Надо поспрашивать. А денег в ней не было?
— Ни купончика, — сказал я. — Честное слово.
— Ну, это очень даже может быть, — улыбнулась девушка. — Кто с деньгами, тот не с нами. Давайте ее нам, я покажу девчонкам.
— А можно, я сам покажу?
— Кира, нас ждут, — сдержанно напомнил длинноволосый.
— Ну что вы такой нетерпеливый? — обратился я к парню. — Дайте же полюбоваться вашей Кирой!
Кира развеселилась. Ее лицо, лишенное какой бы то ни было косметики, выглядело намного симпатичнее, чем безэмоциональная маска ее ревнивого приятеля, который даже ревновал вяло и лениво.
— Ну так что, Кира? — улыбнулся я. — Как мне проникнуть в вашу общину?
— А чего в нее проникать? — пожала плечами Кира. — Идите по берегу в сторону Нового Света. Под обсерваторией — знаете, где это? — нас и найдете.
Длинноволосый, стремительно теряя влияние на свою подругу, демонстративно отошел в сторону и закурил. Я не мог оторваться от глаз Киры. Ее зрачки беспокойно бегали, словно она следила за игрой в пинг-понг сразу на нескольких столах, и в этом было что-то притягательное. «Болтушка, — подумал я о ней, — которая умирает от тоски в компании хиппи. Она мне поможет. Надо только заинтриговать ее, прикинуться влюбленным романтиком».
— Темно было, — пояснил я, прижимая «фенечку» к сердцу. — Помню, что у нее были распущены волосы — ну, точь-в-точь как у вас, — джинсовые шортики и маечка на тонких бретельках. У нас была безумная ночь!.. А утром она ушла.
— Как же так! — Кира уже начала остро переживать. — Что ж, вы даже ее имени не знаете?
Я отрицательно покачал головой.
— Мы называли друг друга ласковыми именами: я ее — Чайкой. А она меня — Айвенго.
Кира умирала от зависти. Длинноволосый, наверное, никогда не называл ее Чайкой.
— И даже не договорились о новой встрече?! — воскликнула она. — Ну как же?
— Она оставила на память о себе только вот это, — ответил я, глядя на «фенечку» и смахивая виртуальную слезу.
— Татьяны это сумочка, — вдруг подал голос длинноволосый, выдувая дым на кончик сигареты, словно пытаясь ее затушить.
— Какой Татьяны? — Кира обернулась к нему.
— Из Кемерова.
— Я не знаю такой, — пожала Кира плечами, не скрывая досады. Как же! Любовные страсти полыхают где-то рядом с ней, а она ничего не знает!
— У них тент на камнях стоял, под ним они вповалку спали. Это правее нас, на самом краю пляжа, — сказал длинноволосый.
— Это где наркоши тусовались? — упавшим голосом спросила Кира.
— Именно там.
— Постой! — Я сразу забыл о Кире и подошел к ее приятелю. — А с чего ты взял, что это сумочка Татьяны?
— Запомнил, — усмехнулся парень. — Такие сумочки мы сами шьем. Штучная работа. Двух одинаковых не бывает. Видишь, узелок у основания каждой нити? Вот я ее по этой примете и запомнил.
— Ты говоришь: тент правее вас. Это как же его найти?
Длинноволосый был заинтересован в том, чтобы я быстрее отклеился от Киры, и охотно объяснил:
— До обсерватории дойдешь, и от нее — еще метров сто к Новому Свету. Там такой синий драный тент должен стоять. В том месте и ищи свою Таню.
— А почему Кира говорит, что там наркоши тусуются?
— Сходи и узнай. Чего ты меня пытаешь?
Я повернулся к Кире. Она потеряла ко мне интерес и была разочарована и оскорблена в лучших чувствах. Таинственная незнакомка, объект моей ночной страсти, на деле оказалась наркоманкой, живущей на отшибе лагеря хиппарей.
Я скомкал в кулаке «фенечку». Удача почти невероятная! В день убийства Милосердовой с мыса Ай-Фока на яхту поднялась, а затем вышла на берег Дикого острова некая наркоманка Татьяна из Кемерова. Я почти реально почувствовал тепло от приближения к разгадке, как бывало в детстве, когда ходил с завязанными глазами по комнате, натыкаясь на стены, двери и мебель, а друзья хором кричали: «Холодно! Теплее! Горячо!!» И тогда я тоже ощущал тепло, идущее от спрятанного предмета.
— Ну что ж, — произнес я, глядя на прыщавое лицо длинноволосого с подбородком, обросшим белым пухом. — Вы мне очень помогли… Шампанского хотите?
— Мы не пьем, — поторопился отказаться парень, хотя Кира, услышав про шампанское, снова забегала глазками. «Баба с возу, — подумал я, кланяясь юным нигилистам на прощание, — кобыле легче». И поспешил на лодочную станцию.
16
Дима Моргун сидел под пляжным желтым зонтом, украшенным рекламой сигарет, глубоко увязнув в шезлонге. Белые шорты оттеняли его застарелый загар, а золотой крестик на тонкой цепочке, застрявший в ложбинке между вздутыми грудными мышцами, подчеркивал его крепкий торс. Его внешний вид прекрасно соответствовал должности начальника лодочной станции в разгар сезона. На носу Димы сидели черные непроницаемые очки, и я не мог сразу понять, дремлет он или же внимательно следит за «бананом», оседланным визжащими человечками, которые заплатили деньги, чтобы слегка прикоснуться к риску. Кому бы мне заплатить, чтобы дали отдохнуть от риска хотя бы неделю?
— А, это ты? — сонным голосом сказал Моргун, когда я нырнул в тень зонта, и вместе с рукой протянул мне металлическую баночку пепси-колы. — Какие проблемы?
— Раньше ты мне предлагал прокатиться на «Ямахе», — ответил я, с щелчком вскрывая банку и выпуская на свободу текшую пену.
— Нет проблем! Сейчас Сережа «банан» пригонит — бери «Ямаху» и катайся.
— А что, свободных уже нет?
— Разобрали, — односложно ответил Дима, щелкая золоченой зажигалкой и прикуривая сигарету. — Ты как? В какую сторону погонишь?
Я махнул в сторону Нового Света. Моргун кивнул. Сегодня он был на редкость немногословен. Наверняка ему было интересно узнать, как я справился с «задачкой для первоклассника»: нашел ли хозяина «Ассоли». Но могло быть, что он уже знал о моем звонке в Москву и разговоре с Артуром Пиковым.
— Где сейчас «Ассоль»? — спросил я, уверенный в том, что Дима в ответ лишь сузит свои кошачьи глаза. Но он почему-то ответил:
— В порту приписки. Где же ей еще быть? Он подчеркнуто отвернул лицо и уставился на море. Под зонтом клубился табачный дым, словно зонт начал тлеть от солнечных лучей.
«Хоть бы о чем-нибудь спросил, — подумал я. — Отсутствие любопытства, — бесспорно, положительное качество. Но иногда оно становится пороком. Спрашивая о чем-либо, человек как бы дает гарантию, что сам ответит на встречный вопрос. Моргун мог бы рассказать мне много интересного».
Мы молчали. «Ямаха» выла на высокой ноте, таская «банан» по волнам. Как раз напротив нас она развернулась и понеслась к берегу. Тонкая струя воды, бьющая из двигателя фонтаном вверх, напоминала антенну для радиосвязи. Встречный поток воздуха сгибал ее и дробил на брызги. Пассажиры, мокрые с ног до головы, почувствовали близость спасительного берега и осмелели. Некоторые из них принялись подскакивать на резиновой спине «банана», да так резво, что снаряд перевернулся, сбросив с себя, словно дикий мустанг, всех пассажиров; ударившись о волну, он подлетел в воздух и упал на воду брюхом кверху. Сережа продолжал гнать, но, услышав визг и крики за своей спиной, резко заглушил двигатель, и «Ямаха», сделав эффектный вираж у самого берега, толкнула на песок волну и замерла. Парень, поглаживая себя по налипшим на тело черным трусам, достающим едва ли не до колен, спрыгнул в воду, вышел на песок, после чего обернулся, чертыхнулся и сплюнул.
— Это не катание, — сказал он Диме, старательно показывая, как он устал от баловства отдыхающих, хотя в его глазах совсем нетрудно было распознать юношеский восторг, счастье и легкую зависть к тем, кто сейчас барахтался в воде. — Четыре раза переворачивались!
— Дай ему ключи, — сказал Дима, кивая на меня. — Пусть покатается.
— Так… — произнес Сережа, не совсем решительно протягивая мне ключи от «Ямахи», снабженные веревкой. — Может, подождем, пока…
— Нет! — оборвал его Дима. — Дай ключи, пусть катается! — жестче повторил он.
Сережа пожал плечами, протянул мне розовый шнурок и стал снимать с себя пробковый спас жилет. Он, как и я, чего-то не понял. Я взял ключи, свернул шнурок петлей и затянул на запястье. Если на какой-нибудь своенравной волне меня выкинет из седла, то «Ямаха» тотчас остановится — из гнезда выскочит ключ, привязанный к моей руке, и двигатель заглохнет.
Я не стал раздеваться и надел жилет на майку. Сережа отвязал веревочный фал от «Ямахи» и затащил «банан» на берег. Несколько любителей острых ощущений, сидящих на песке в ожидании своей очереди, стали вполголоса возмущаться. Дима Моргун как ни в чем не бывало опустил руку под шезлонг и достал оттуда очередную банку пепси-колы. Из-за меня он терпел убытки, но удивительно спокойно переносил это испытание. Я не знал, чем можно было объяснить его жертвенность.
— Готов? — спросил он, отпивая из банки. — Будь внимателен, на скорости близко к берегу не подходи, — проинструктировал он меня.
— Бензина достаточно?
— Тебе хватит. Валяй!
Я оседлал мотоцикл, сунул ключ в гнездо, сдвинул до щелчка тумблер запуска и резко повернул рукоятку газа. «Ямаха» рванула с места, словно была живой и я огрел ее плетью. Скорость нарастала стремительно. От упругого ветра, ударившего мне в лицо, незамедлительно выступили слезы. Несущиеся мне навстречу волны потеряли четкое очертание, словно я смотрел на них сквозь запотевшее стекло маски для подводного плавания. Но я не сбросил скорость. Ощущение полета над водой действовало как наркотик, пьянило, притупляло чувство страха. Справа от меня мелькнул черный угол пирса, я выскочил на простор и плавно повернул руль вправо, едва ли не касаясь локтем поверхности воды. Из-под днища «Ямахи» с шипением вырвался водяной веер, закрывший от меня горизонт полупрозрачной шторой.
Теперь я мчался под углом к волнам, и каждая норовила положить «Ямаху» на бок. Машина взлетала в воздух, как на трамплине. Я привстал, амортизируя ногами. Так легче было удержаться на взбесившемся мотоцикле. Справа от меня бежали скалы и пляжи, сменяя друг друга. Крепостная гора, пляж львовских железнодорожников, гора Болван, пляж ВМФ… Какой-то мореплаватель, лежа на надувном матраце и шлепая ногами по воде, заплыл далеко за буйки и оказался на моем пути. Услышав рев «Ямахи», начал активно работать руками, словно загребал халявные деньги. Он уходил с моего пути, но я принял немного в сторону, и моя машина снова понеслась прямо на него. Мореплаватель оцепенел от ужаса, прекратил трепыхаться и от отчаяния съехал в воду, изо всех сил сигналя мне руками. Я проскочил в метре от него, швырнув в него вспененную струю, напомнив тем самым о правилах поведения на воде.
Скала Черепаха, дикий пляж, обсерватория… Я приближался к лагерю хиппи, из-за мыса уже виднелись разноцветные палатки, раскиданные среди камней словно рассыпавшиеся бусинки. Я сделал глубокий вираж в открытое море, чтобы затем по большой дуге подойти перпендикулярно к берегу и не задеть днищем подводных камней.
Морская гладь, насколько хватало глаз, была чистой и ровной, и я не стал сбрасывать скорость. До холодка в груди выжимая из машины крутой вираж, выровнял «Ямаху» и плавно лег на правый борт, поднимая в воздух мириады брызг. И только сейчас краем глаза заметил быстро движущийся мне наперерез предмет.
Человеческий мозг способен просчитывать траектории движения двух и более предметов не хуже ЭВМ. Мне не нужно было проводить долгие расчеты, чтобы понять: через несколько секунд неизбежно столкновение — серебристый водный мотоцикл, каким-то чудом оказавшийся здесь, пересекал мою траекторию в той же точке, к которой я летел со скоростью сто километров в час.
Я рванул рукоятку газа на себя до боли в запястье, одновременно с этим делая вираж на левый борт. Элементарное правило для всякого водного судна — при угрозе столкновения отворачивать в противоположную сторону — водитель серебристой «Ямахи» не выполнил. Он продолжал гнать прежним курсом, сокращая расстояние между нашими машинами с каждой секундой.
— Идиот! — закричал я, хотя мой голос безнадежно утонул в реве моторов. Моя машина уже снизила скорость, и теперь ее медленное движение вперед превращалось в добровольное самоубийство. Я понял, что водитель серебристой «Ямахи» либо пьян, либо психически ненормален и не способен контролировать свои действия. Я должен был сам спасать себя.
Что нужно предпринять, я понял намного раньше, чем смог это сделать, и врубил форсаж, как мне показалось, в то мгновение, когда нас разделяло не больше трех шагов. Мотоцикл, взвыв мотором, приподнял над водой свой сверкающий пластиковый передок и буквально прыгнул вперед, как лягушка из-под колеса трактора. Я до боли в пальцах сжал руль и не мог ослабить хватку до тех пор, пока не пролетел над волнами метров сто, и только тогда сбавил скорость и оглянулся, чтобы рассмотреть «идиота» на серебристой «Ямахе».
К моему удивлению, «идиот» на «Ямахе», сделав вираж, начал преследовать меня. Его машина подвывала метрах в двухстах позади, распыляя вокруг многоцветную радугу. Я на малом ходу развернулся лицом к берегу. «Идиот» летел на меня, широко расставив локти в стороны. На его голове развевались концы черного платка, закрывающего лоб; под платком поблескивали большие зеркальные очки; нижняя часть лица тоже была закрыта платком. Это был какой-то ниндзя в плавках, придурок, камикадзе, решивший таранить меня водным мотоциклом.
Я не стал дожидаться, когда машины столкнутся, словно два куриных яйца, а снова пустил свою «Ямаху» вскачь по волнам и, когда расстояние между нами сократилось до нескольких десятков метров, резко ушел в сторону. «Идиот» сразу же лег в вираж, отсекая мне путь к берегу. Я мог бы опередить его и на полной скорости подлететь к берегу, но там было множество подводных камней, и я, не имея возможности лавировать между ними, непременно бы разбился.
Понимая, что путь к берегу мне отрезан, я не стал дожидаться, когда «идиот» замкнет кольцо, и снова лег на левый борт, пуская «Ямаху» в открытое море. Все это происходило в течение считанных секунд. У меня не было времени раздумывать, кто этот человек с лицом, замотанным плитками. Я лишь осознавал как неоспоримую истину: все это — продолжение той самой черной полосы, которая началась на Диком острове несколько дней назад. Я не знал, какую цель преследовал человек на серебристой «Ямахе» — хотел он меня убить или напугать, это в данный момент было не столь важно. На меня наезжали — в прямом и переносном смысле, и мне приходилось ретироваться.
Некоторое время мы гнали параллельно друг другу в открытое море. Держась за руль одной рукой, я выразительно постучал себя по голове кулаком. «Идиот» не отреагировал на этот понятный во всем мире знак и продолжал медленно приближаться ко мне. Я попытался выяснить его намерения и свернул в его сторону. Мой преследователь принял вызов и бросил свою машину мне навстречу. Я чудом избежал столкновения. Моя рука инстинктивно сбросила газ, и, встав на «хвост», мотоцикл описал широкий полукруг, разворачиваясь в сторону Судака.
Это, кажется, устраивало «идиота». Я мчался в обратном направлении с разной скоростью, делал пируэты на воде, останавливался, снова врубал форсаж, но серебристая «Ямаха» следовала за мной на неизменном расстоянии и незнакомец не проявлял никакой агрессии.
Я понял его — он не хотел подпускать меня к дикому пляжу, давая понять, что пойдет на таран, если я попытаюсь пристать к берегу.
Горы и пляжи, словно декорации в театре, побежали в обратном направлении: Черепаха, пляж ВМФ, гора Болван… Незнакомец конвоировал меня, предупреждая всякую мою попытку изменить курс. Я снизил скорость почти до минимума, обернулся назад и крикнул:
— Эй, парень! Ты ошибся, у меня вовсе не та сексуальная ориентация, о которой ты подумал.
Незнакомец не отреагировал. Может быть, он усмехнулся в ответ, но повязка скрыла это. «Сколько стоит такая машина? — думал я то ли всерьез, то ли в шутку. — Развернуться да подмять его днищем своей „Ямахи“, а потом заплатить Моргуну?»
Мотор тихо булькал на малых оборотах, пуская из-под воды пузыри. Руль мелко дрожал, и вибрация передавалась мне, отчего дробно стучали зубы, словно меня знобило. Покачиваясь на волнах, мотоцикл, казалось, засыпал от безделья. Ему нужна была скорость, без нее эта пластиковая машина с обтекаемыми бортами превращалась в несуразный поплавок, буй. Мой преследователь тоже снижал скорость, стараясь не приближаться ко мне. Так мы тарахтели довольно долго. Я часто оборачивался, запоминая особенности фигуры незнакомца. «Я тебя вычислю, — мысленно злопыхал я, —на берегу достану, на пляже отыщу».
Если резко взять руль на себя и одновременно с этим круто повернуть его вбок и врубить форсаж, то мотоцикл развернется на сто восемьдесят практически на месте, как волчок. Пока мой преследователь опомнится и проделает тот же трюк, я оторвусь от него метров на сто, а этого будет достаточно, чтобы затем погасить скорость и аккуратно причалить к дикому пляжу.
Мы медленно, уподобляясь траурной процессии, вошли в акваторию пляжа железнодорожников. Я незаметно «сваливался» ближе к берегу и в конце концов вошел в зону буйков. Вокруг нас торчали головы людей, похожие на лягушачьи, коими кишат заросшие тиной пруды. Маневрировать здесь на большой скорости было опасно — естественно, для пловцов, но я присмотрел для своей «Ямахи» достаточно широкий «коридор». Замотанный в платки господин инкогнито все свое внимание сосредоточил на мне и после моего разворота не сумеет быстро сориентироваться — ему придется маневрировать среди голов на малой скорости. Это давало мне еще несколько десятков метров форы.
Как раз в тот момент, когда с пляжа донесся усиленный динамиком женский голос, требующий, чтобы «водные мотоциклы удалились из зоны купания», я поднял машину на дыбы, молниеносно развернулся в обратном направлении и, обдав своего противника водой, с победным воем полетел вдоль линии буйков.
Я не оборачивался до тех пор, пока не поравнялся с диким пляжем. Там позволил себе несколько снизить скорость и повернул голову. Мой фантомас отстал безнадежно. Он мчался стоя, эффектно прыгая на волнах, и всякий раз приседал, как опытный наездник, пришпоривающий коня перед препятствием. Концы платков трепыхались на ветру, словно уши спаниеля, бегущего за зайцем, очки ослепительно сверкали, как гиперболоиды, вмонтированные в голову, но все же грозный вид и завидная целеустремленность водителя серебристой «Ямахи» совсем не соответствовали результату последнего заезда. Он проиграл и, к его чести, признал это. Пока я виртуозно объезжал подводные камни, обросшие зелеными «волосами», приближаясь к каменистому берегу, он остановился метрах в трехстах от меня, недолго следил за мной, после чего взвыл мотор, и его снаряд помчался в обратную сторону и минуту спустя скрылся за скалой.
Некоторое время я находился под впечатлением гонок. Какие-либо выводы было еще рано делать, но в том, что Дима Моргун проявил самое активное участие в их организации, можно было не сомневаться. Вполне вероятно, что он сам и был в роли фантомаса. Смуглая, хорошо сложенная коренастая фигура, крепкие руки, отличное вождение — все эти признаки клеятся к Диме без особого усилия.
Я завел мотоцикл в окруженную со всех сторон камнями тихую бухточку, где не было волны, и вышел на берег. На краю обрыва, нависающего над узкой полоской пляжа, цветными пятнами бросались в глаза крыши палаток. На самом пляже валялись несколько однотипных коричневых голых тел. Женские от мужских можно было различить лишь при внимательном рассмотрении. Одно тело, лежащее на большом белом камне, как трико, разложенное под солнцем для просушки, проявило признаки жизни, медленно приподняло голову с всклокоченными длинными волосами, напоминающими распущенную пеньковую веревку, и посмотрело на меня. Это было единственное проявление любопытства к моей персоне в лагере хиппи.
Я взобрался по пористой, как срез засохшего хлеба, поверхности валуна на его макушку и оттуда осмотрел берег.
Среди каменного хаоса, напоминающего развалины жилого квартала после землетрясения, закрепленный на кривульках-плавунах, на слабом ветру трепыхался выцветший, некогда синий навес.
— А, это ты? — сонным голосом сказал Моргун, когда я нырнул в тень зонта, и вместе с рукой протянул мне металлическую баночку пепси-колы. — Какие проблемы?
— Раньше ты мне предлагал прокатиться на «Ямахе», — ответил я, с щелчком вскрывая банку и выпуская на свободу текшую пену.
— Нет проблем! Сейчас Сережа «банан» пригонит — бери «Ямаху» и катайся.
— А что, свободных уже нет?
— Разобрали, — односложно ответил Дима, щелкая золоченой зажигалкой и прикуривая сигарету. — Ты как? В какую сторону погонишь?
Я махнул в сторону Нового Света. Моргун кивнул. Сегодня он был на редкость немногословен. Наверняка ему было интересно узнать, как я справился с «задачкой для первоклассника»: нашел ли хозяина «Ассоли». Но могло быть, что он уже знал о моем звонке в Москву и разговоре с Артуром Пиковым.
— Где сейчас «Ассоль»? — спросил я, уверенный в том, что Дима в ответ лишь сузит свои кошачьи глаза. Но он почему-то ответил:
— В порту приписки. Где же ей еще быть? Он подчеркнуто отвернул лицо и уставился на море. Под зонтом клубился табачный дым, словно зонт начал тлеть от солнечных лучей.
«Хоть бы о чем-нибудь спросил, — подумал я. — Отсутствие любопытства, — бесспорно, положительное качество. Но иногда оно становится пороком. Спрашивая о чем-либо, человек как бы дает гарантию, что сам ответит на встречный вопрос. Моргун мог бы рассказать мне много интересного».
Мы молчали. «Ямаха» выла на высокой ноте, таская «банан» по волнам. Как раз напротив нас она развернулась и понеслась к берегу. Тонкая струя воды, бьющая из двигателя фонтаном вверх, напоминала антенну для радиосвязи. Встречный поток воздуха сгибал ее и дробил на брызги. Пассажиры, мокрые с ног до головы, почувствовали близость спасительного берега и осмелели. Некоторые из них принялись подскакивать на резиновой спине «банана», да так резво, что снаряд перевернулся, сбросив с себя, словно дикий мустанг, всех пассажиров; ударившись о волну, он подлетел в воздух и упал на воду брюхом кверху. Сережа продолжал гнать, но, услышав визг и крики за своей спиной, резко заглушил двигатель, и «Ямаха», сделав эффектный вираж у самого берега, толкнула на песок волну и замерла. Парень, поглаживая себя по налипшим на тело черным трусам, достающим едва ли не до колен, спрыгнул в воду, вышел на песок, после чего обернулся, чертыхнулся и сплюнул.
— Это не катание, — сказал он Диме, старательно показывая, как он устал от баловства отдыхающих, хотя в его глазах совсем нетрудно было распознать юношеский восторг, счастье и легкую зависть к тем, кто сейчас барахтался в воде. — Четыре раза переворачивались!
— Дай ему ключи, — сказал Дима, кивая на меня. — Пусть покатается.
— Так… — произнес Сережа, не совсем решительно протягивая мне ключи от «Ямахи», снабженные веревкой. — Может, подождем, пока…
— Нет! — оборвал его Дима. — Дай ключи, пусть катается! — жестче повторил он.
Сережа пожал плечами, протянул мне розовый шнурок и стал снимать с себя пробковый спас жилет. Он, как и я, чего-то не понял. Я взял ключи, свернул шнурок петлей и затянул на запястье. Если на какой-нибудь своенравной волне меня выкинет из седла, то «Ямаха» тотчас остановится — из гнезда выскочит ключ, привязанный к моей руке, и двигатель заглохнет.
Я не стал раздеваться и надел жилет на майку. Сережа отвязал веревочный фал от «Ямахи» и затащил «банан» на берег. Несколько любителей острых ощущений, сидящих на песке в ожидании своей очереди, стали вполголоса возмущаться. Дима Моргун как ни в чем не бывало опустил руку под шезлонг и достал оттуда очередную банку пепси-колы. Из-за меня он терпел убытки, но удивительно спокойно переносил это испытание. Я не знал, чем можно было объяснить его жертвенность.
— Готов? — спросил он, отпивая из банки. — Будь внимателен, на скорости близко к берегу не подходи, — проинструктировал он меня.
— Бензина достаточно?
— Тебе хватит. Валяй!
Я оседлал мотоцикл, сунул ключ в гнездо, сдвинул до щелчка тумблер запуска и резко повернул рукоятку газа. «Ямаха» рванула с места, словно была живой и я огрел ее плетью. Скорость нарастала стремительно. От упругого ветра, ударившего мне в лицо, незамедлительно выступили слезы. Несущиеся мне навстречу волны потеряли четкое очертание, словно я смотрел на них сквозь запотевшее стекло маски для подводного плавания. Но я не сбросил скорость. Ощущение полета над водой действовало как наркотик, пьянило, притупляло чувство страха. Справа от меня мелькнул черный угол пирса, я выскочил на простор и плавно повернул руль вправо, едва ли не касаясь локтем поверхности воды. Из-под днища «Ямахи» с шипением вырвался водяной веер, закрывший от меня горизонт полупрозрачной шторой.
Теперь я мчался под углом к волнам, и каждая норовила положить «Ямаху» на бок. Машина взлетала в воздух, как на трамплине. Я привстал, амортизируя ногами. Так легче было удержаться на взбесившемся мотоцикле. Справа от меня бежали скалы и пляжи, сменяя друг друга. Крепостная гора, пляж львовских железнодорожников, гора Болван, пляж ВМФ… Какой-то мореплаватель, лежа на надувном матраце и шлепая ногами по воде, заплыл далеко за буйки и оказался на моем пути. Услышав рев «Ямахи», начал активно работать руками, словно загребал халявные деньги. Он уходил с моего пути, но я принял немного в сторону, и моя машина снова понеслась прямо на него. Мореплаватель оцепенел от ужаса, прекратил трепыхаться и от отчаяния съехал в воду, изо всех сил сигналя мне руками. Я проскочил в метре от него, швырнув в него вспененную струю, напомнив тем самым о правилах поведения на воде.
Скала Черепаха, дикий пляж, обсерватория… Я приближался к лагерю хиппи, из-за мыса уже виднелись разноцветные палатки, раскиданные среди камней словно рассыпавшиеся бусинки. Я сделал глубокий вираж в открытое море, чтобы затем по большой дуге подойти перпендикулярно к берегу и не задеть днищем подводных камней.
Морская гладь, насколько хватало глаз, была чистой и ровной, и я не стал сбрасывать скорость. До холодка в груди выжимая из машины крутой вираж, выровнял «Ямаху» и плавно лег на правый борт, поднимая в воздух мириады брызг. И только сейчас краем глаза заметил быстро движущийся мне наперерез предмет.
Человеческий мозг способен просчитывать траектории движения двух и более предметов не хуже ЭВМ. Мне не нужно было проводить долгие расчеты, чтобы понять: через несколько секунд неизбежно столкновение — серебристый водный мотоцикл, каким-то чудом оказавшийся здесь, пересекал мою траекторию в той же точке, к которой я летел со скоростью сто километров в час.
Я рванул рукоятку газа на себя до боли в запястье, одновременно с этим делая вираж на левый борт. Элементарное правило для всякого водного судна — при угрозе столкновения отворачивать в противоположную сторону — водитель серебристой «Ямахи» не выполнил. Он продолжал гнать прежним курсом, сокращая расстояние между нашими машинами с каждой секундой.
— Идиот! — закричал я, хотя мой голос безнадежно утонул в реве моторов. Моя машина уже снизила скорость, и теперь ее медленное движение вперед превращалось в добровольное самоубийство. Я понял, что водитель серебристой «Ямахи» либо пьян, либо психически ненормален и не способен контролировать свои действия. Я должен был сам спасать себя.
Что нужно предпринять, я понял намного раньше, чем смог это сделать, и врубил форсаж, как мне показалось, в то мгновение, когда нас разделяло не больше трех шагов. Мотоцикл, взвыв мотором, приподнял над водой свой сверкающий пластиковый передок и буквально прыгнул вперед, как лягушка из-под колеса трактора. Я до боли в пальцах сжал руль и не мог ослабить хватку до тех пор, пока не пролетел над волнами метров сто, и только тогда сбавил скорость и оглянулся, чтобы рассмотреть «идиота» на серебристой «Ямахе».
К моему удивлению, «идиот» на «Ямахе», сделав вираж, начал преследовать меня. Его машина подвывала метрах в двухстах позади, распыляя вокруг многоцветную радугу. Я на малом ходу развернулся лицом к берегу. «Идиот» летел на меня, широко расставив локти в стороны. На его голове развевались концы черного платка, закрывающего лоб; под платком поблескивали большие зеркальные очки; нижняя часть лица тоже была закрыта платком. Это был какой-то ниндзя в плавках, придурок, камикадзе, решивший таранить меня водным мотоциклом.
Я не стал дожидаться, когда машины столкнутся, словно два куриных яйца, а снова пустил свою «Ямаху» вскачь по волнам и, когда расстояние между нами сократилось до нескольких десятков метров, резко ушел в сторону. «Идиот» сразу же лег в вираж, отсекая мне путь к берегу. Я мог бы опередить его и на полной скорости подлететь к берегу, но там было множество подводных камней, и я, не имея возможности лавировать между ними, непременно бы разбился.
Понимая, что путь к берегу мне отрезан, я не стал дожидаться, когда «идиот» замкнет кольцо, и снова лег на левый борт, пуская «Ямаху» в открытое море. Все это происходило в течение считанных секунд. У меня не было времени раздумывать, кто этот человек с лицом, замотанным плитками. Я лишь осознавал как неоспоримую истину: все это — продолжение той самой черной полосы, которая началась на Диком острове несколько дней назад. Я не знал, какую цель преследовал человек на серебристой «Ямахе» — хотел он меня убить или напугать, это в данный момент было не столь важно. На меня наезжали — в прямом и переносном смысле, и мне приходилось ретироваться.
Некоторое время мы гнали параллельно друг другу в открытое море. Держась за руль одной рукой, я выразительно постучал себя по голове кулаком. «Идиот» не отреагировал на этот понятный во всем мире знак и продолжал медленно приближаться ко мне. Я попытался выяснить его намерения и свернул в его сторону. Мой преследователь принял вызов и бросил свою машину мне навстречу. Я чудом избежал столкновения. Моя рука инстинктивно сбросила газ, и, встав на «хвост», мотоцикл описал широкий полукруг, разворачиваясь в сторону Судака.
Это, кажется, устраивало «идиота». Я мчался в обратном направлении с разной скоростью, делал пируэты на воде, останавливался, снова врубал форсаж, но серебристая «Ямаха» следовала за мной на неизменном расстоянии и незнакомец не проявлял никакой агрессии.
Я понял его — он не хотел подпускать меня к дикому пляжу, давая понять, что пойдет на таран, если я попытаюсь пристать к берегу.
Горы и пляжи, словно декорации в театре, побежали в обратном направлении: Черепаха, пляж ВМФ, гора Болван… Незнакомец конвоировал меня, предупреждая всякую мою попытку изменить курс. Я снизил скорость почти до минимума, обернулся назад и крикнул:
— Эй, парень! Ты ошибся, у меня вовсе не та сексуальная ориентация, о которой ты подумал.
Незнакомец не отреагировал. Может быть, он усмехнулся в ответ, но повязка скрыла это. «Сколько стоит такая машина? — думал я то ли всерьез, то ли в шутку. — Развернуться да подмять его днищем своей „Ямахи“, а потом заплатить Моргуну?»
Мотор тихо булькал на малых оборотах, пуская из-под воды пузыри. Руль мелко дрожал, и вибрация передавалась мне, отчего дробно стучали зубы, словно меня знобило. Покачиваясь на волнах, мотоцикл, казалось, засыпал от безделья. Ему нужна была скорость, без нее эта пластиковая машина с обтекаемыми бортами превращалась в несуразный поплавок, буй. Мой преследователь тоже снижал скорость, стараясь не приближаться ко мне. Так мы тарахтели довольно долго. Я часто оборачивался, запоминая особенности фигуры незнакомца. «Я тебя вычислю, — мысленно злопыхал я, —на берегу достану, на пляже отыщу».
Если резко взять руль на себя и одновременно с этим круто повернуть его вбок и врубить форсаж, то мотоцикл развернется на сто восемьдесят практически на месте, как волчок. Пока мой преследователь опомнится и проделает тот же трюк, я оторвусь от него метров на сто, а этого будет достаточно, чтобы затем погасить скорость и аккуратно причалить к дикому пляжу.
Мы медленно, уподобляясь траурной процессии, вошли в акваторию пляжа железнодорожников. Я незаметно «сваливался» ближе к берегу и в конце концов вошел в зону буйков. Вокруг нас торчали головы людей, похожие на лягушачьи, коими кишат заросшие тиной пруды. Маневрировать здесь на большой скорости было опасно — естественно, для пловцов, но я присмотрел для своей «Ямахи» достаточно широкий «коридор». Замотанный в платки господин инкогнито все свое внимание сосредоточил на мне и после моего разворота не сумеет быстро сориентироваться — ему придется маневрировать среди голов на малой скорости. Это давало мне еще несколько десятков метров форы.
Как раз в тот момент, когда с пляжа донесся усиленный динамиком женский голос, требующий, чтобы «водные мотоциклы удалились из зоны купания», я поднял машину на дыбы, молниеносно развернулся в обратном направлении и, обдав своего противника водой, с победным воем полетел вдоль линии буйков.
Я не оборачивался до тех пор, пока не поравнялся с диким пляжем. Там позволил себе несколько снизить скорость и повернул голову. Мой фантомас отстал безнадежно. Он мчался стоя, эффектно прыгая на волнах, и всякий раз приседал, как опытный наездник, пришпоривающий коня перед препятствием. Концы платков трепыхались на ветру, словно уши спаниеля, бегущего за зайцем, очки ослепительно сверкали, как гиперболоиды, вмонтированные в голову, но все же грозный вид и завидная целеустремленность водителя серебристой «Ямахи» совсем не соответствовали результату последнего заезда. Он проиграл и, к его чести, признал это. Пока я виртуозно объезжал подводные камни, обросшие зелеными «волосами», приближаясь к каменистому берегу, он остановился метрах в трехстах от меня, недолго следил за мной, после чего взвыл мотор, и его снаряд помчался в обратную сторону и минуту спустя скрылся за скалой.
Некоторое время я находился под впечатлением гонок. Какие-либо выводы было еще рано делать, но в том, что Дима Моргун проявил самое активное участие в их организации, можно было не сомневаться. Вполне вероятно, что он сам и был в роли фантомаса. Смуглая, хорошо сложенная коренастая фигура, крепкие руки, отличное вождение — все эти признаки клеятся к Диме без особого усилия.
Я завел мотоцикл в окруженную со всех сторон камнями тихую бухточку, где не было волны, и вышел на берег. На краю обрыва, нависающего над узкой полоской пляжа, цветными пятнами бросались в глаза крыши палаток. На самом пляже валялись несколько однотипных коричневых голых тел. Женские от мужских можно было различить лишь при внимательном рассмотрении. Одно тело, лежащее на большом белом камне, как трико, разложенное под солнцем для просушки, проявило признаки жизни, медленно приподняло голову с всклокоченными длинными волосами, напоминающими распущенную пеньковую веревку, и посмотрело на меня. Это было единственное проявление любопытства к моей персоне в лагере хиппи.
Я взобрался по пористой, как срез засохшего хлеба, поверхности валуна на его макушку и оттуда осмотрел берег.
Среди каменного хаоса, напоминающего развалины жилого квартала после землетрясения, закрепленный на кривульках-плавунах, на слабом ветру трепыхался выцветший, некогда синий навес.
17
Ни морального, ни юридического, ни какого иного права производить здесь обыск у меня не было. Слабым оправданием могло быть лишь то, что ни хозяев, ни замков, ни какой-либо, даже символической, ограды здесь не наблюдалось.
Я сел на камень под навесом, который давал весьма скудную тень, так как зиял дырами и больше напоминал маскировочную сеть. Под ногами пружинили сухие желтые иголки. Это было ложе, застеленное серыми тряпками из грубой мешковины. В каменной стене темнела неглубокая ниша, в которой стояли закопченный чайник с проволокой вместо ручки, гнутые алюминиевые тарелки, пакетики с порошковым супом и крупами. Чуть в стороне валялся треугольный дорожный знак из листовой стали, тоже закопченный, предназначенный, судя по всему, для жарки мидий. Под ним я нашел небольшую пластиковую коробочку из-под плавленого сыра. В ней перекатывались какие-то мелкие предметы. Я приподнял крышку. Одноразовые шприцы без упаковки, иглы, куски ваты, маленькие пузырьки темного стекла, коричневые палочки, похожие на грифели…
Я сел на камень под навесом, который давал весьма скудную тень, так как зиял дырами и больше напоминал маскировочную сеть. Под ногами пружинили сухие желтые иголки. Это было ложе, застеленное серыми тряпками из грубой мешковины. В каменной стене темнела неглубокая ниша, в которой стояли закопченный чайник с проволокой вместо ручки, гнутые алюминиевые тарелки, пакетики с порошковым супом и крупами. Чуть в стороне валялся треугольный дорожный знак из листовой стали, тоже закопченный, предназначенный, судя по всему, для жарки мидий. Под ним я нашел небольшую пластиковую коробочку из-под плавленого сыра. В ней перекатывались какие-то мелкие предметы. Я приподнял крышку. Одноразовые шприцы без упаковки, иглы, куски ваты, маленькие пузырьки темного стекла, коричневые палочки, похожие на грифели…