Страница:
Для Ады новая жизнь началась 23 сентября 1905 года, она просто решила предать забвению все, что было до того. Ножницами она вырезала первые страницы своего дневника[51], и он стал начинаться следующими словами: «Зиму 1905—1906 годов мы провели в «Болд-Хеде» в Девоне. Джон правил гранки «Собственника» и начал работу над своей первой пьесой «Серебряная коробка». Он испытывал все большую неудовлетворенность началом романа «Усадьба», который тогда даже не имел этого названия».
Кроме работы над гранками «Собственника», Голсуорси в ту пору был занят более важной для него проблемой – все намеки и недомолвки этого романа были разгаданы и вызвали соответствующую реакцию у членов его семьи, которые были вполне узнаваемы. В сентябре, после возвращения в Англию, он получил письмо от своей сестры Лилиан, в котором она сообщала, как встревожил ее и сестру роман Джона. Помимо того, что она узнала многих прототипов героев романа, ее потрясла та откровенность, с которой брат рассказал историю несчастного замужества Ады. Все эти дела – такие интимные, сокровенные, если уж так нужно поведать о них всему миру, почему бы не воспользоваться для этого псевдонимом? Ее письмо не дошло до нас, о его содержании мы можем догадываться по ответу Голсуорси: «Когда я думаю о твоем письме в целом, я прежде всего воспринимаю его так: одна душа отчаянно взывает к другой, совершенно от нее отличной. Я уже давно знаю, что в основных своих взглядах мы очень не похожи. Нас роднят сочувствие к людям и терпимость, но, если копнуть поглубже, разница между нами большая. В тебе нет того трезвого – или циничного, или сатирического, или объективного начала – назови как хочешь, – которое есть во мне. Ты оптимистка, идеалистка. Я же не оптимист и не пессимист, а идеалы у меня если и есть, так не те, что у тебя.
И от искусства мы с тобой требуем разного. Тебе, например, хочется, чтобы автор, изображая конфликт, склонял читателя примкнуть к одной из сторон против другой. У меня этого нет. Я скорее ощущаю себя своего рода химиком – я более холоден, более аналитичен, всегда развиваю какую-то философскую идею и в угоду ей готов, можно сказать, исказить свои оценки. Я исхожу из тезиса, что чувство собственности не христианское и не очень пристойное чувство. Во всяком случае, я всегда занимаю позицию отрицателя, разрушителя. Мне нестерпима сама идея безупречного героя, она мне кажется такой банальной, пошлой, а главное – явно нефилософской. Возможно, даже вероятно, это недостаток, но это так, и с этим ничего не поделаешь. Я не могу воспринимать человека до такой степени всерьез. Кое-что в людях мне нравится, кое-что меня восхищает, но если я берусь писать о них, то будь уверена, что я не обойду молчанием их темные стороны. Таков мой жанр. Изменить я его не могу. Охотно верю, что это тебя огорчает.
Вопрос о личностях. Неужели ты в самом деле думаешь, что это важно? Если не считать тебя, Меб и мамы (ей, пожалуй, лучше не читать мою книгу), никто ведь о нас ничего толком не знает и не хочет знать, так что в худшем случае люди день-другой поудивляются, почему я выбрал эту тему, а потом забудут. Никто... не осведомлен хотя бы настолько, чтобы связать А. и И., тем более что я изменил цвет ее волос на золотой.
...Эта книга – несомненно, лучшее из того, что я написал, несомненно. И тут я подошел к самому трудному в твоем письме.
По существу, ты говоришь мне: не издавай. Во всяком случае, не в ближайшие годы. Прости меня, дорогая, но ты довольно легко касаешься очень болезненной темы.
Если я не издам ее сейчас, то не издам никогда. Через два месяца эта книга умрет во мне и уже никогда не воскреснет. Она постепенно умирает уже с мая. Начата новая книга. Я просто сужу по другим своим книгам. Ни к одной из них я не мог бы вернуться, чтобы переделать ее, растения умерли, потому что их оставили без ежедневной поливки. Так будет и с этой книгой. Я не могу и никогда не смогу ее переделать.
Это проясняет картину.
Вопрос, значит, стоит так: тебе и Меб кажется, что моя книга – святотатство, но достаточно ли твердо ваше убеждение, чтобы предать ее огню? Издать ее анонимно я не могу, это значило бы и новую мою книгу, и следующую за ней тоже издавать анонимно – в них тоже участвуют и «молодой Джолион», и другие».
Это лишь небольшая часть длинного письма, написанного Голсуорси сестре в защиту своего романа; никто, утверждает он, не принадлежащий к их «семейному клану», не сможет опознать реальных героев романа, а сестра воспринимает роман таким образом лишь потому, что смотрит на него глазами «члена его семьи, ощущая в романе пульс жизни этой семьи».
Мы не знаем, как удалось брату переубедить Лилиан, но 23 марта 1906 года роман вышел в свет абсолютно в том виде, в каком его читала Лилиан, и под собственным именем автора.
Младшая сестра Голсуорси Мейбл Рейнолдс в своих «Мемуарах», посвященных брату, решительно высказывает собственное мнение по вопросу сходства героев «Саги о Форсайтах» с членами их семьи: «Я считаю, что, кроме общеизвестного примера в лице старого Джолиона, сходство остальных героев романа с членами семьи Голсуорси можно проследить лишь в общих чертах. Мой брат действительно изучил и перенес в роман многие характерны особенности и странности наших семейных отношений, но каждый представитель семьи был им настолько сильно изменен, что мнение, будто хотя бы один из героев «Саги» взят прямо из жизни, абсолютно ложное».
С момента первого знакомства сестер с рукописью «Собственника» до написания вышеприведенных строк прошло тридцать лет. Время залечило многие раны, родители давно умерли, а сам Джон к своей смерти, наступившей двумя годами раньше, почти полностью утратил сходство с «сердитым молодым человеком», впервые написавшим о Форсайтах. Джон Голсуорси, кавалер ордена «За заслуги», превратился в одного из респектабельных «столпов общества»; в его романах нет гнева, жестоких, язвительных персонажей, а лишь усталость и некоторая грусть. Голсуорси понял, как это поняли и многие другие до него, что общество может увидеть себя в зеркале, заметить, как осмеяны его безумие и несправедливость, но это заставит его лишь пожать плечами и не поведет ни к каким изменениям.
«Собственник» имел большой успех, это был первый факел, зажженный во тьме. «Остров фарисеев»провозгласил определенные идеи, но как произведение искусства он стоял очень невысоко. Форсайты же были живыми людьми; они существовали в своем мире, они были убедительны. В то же время это были аллегорические персонажи, как и герои Джона Беньяна[52] или Диккенса, они делились на людей света и тьмы.
Как часто повторял Голсуорси, ведущим его методом был «метод отрицания»; он вновь говорит об этом в письме к Лилиан: «Я всегда занимаю позицию отрицателя, разрушителя. Мне нестерпима сама идея безупречного героя, она мне кажется такой банальной, пошлой, а главное – явно нефилософской». Таким является Сомс, «собственник», утесом возвышающийся над остальными героями романа. Его стяжательство, желание обладать раскрыты во всей их уродливой силе, и в то же время он вызывает сострадание. Мы разделяем его отчаяние, когда он стучится в дверь спальни Ирэн. «Его голод могла утолить только жена, неумолимая, испуганная, спрятавшаяся от него в запертой комнате. Другие женщины ему не нужны». Образ молодого Джолиона – человека хорошего – по сравнению с ним очень невыразителен. На этом этапе, как писал Голсуорси Гарнету, ему уготована роль «комментатора» всей трилогии, и в первой книге она последовательно выражена.
Настоящий «герой» «Собственника» представляет собой сложный организм: это само семейство, клан Форсайтов, похожий на огромного спрута, каждый член которого является частью единого целого, каждое щупальце которого наделено общими чертами и питается одной кровью. Даже добросердечный Джолион, который приходится Сомсу кузеном, обладает чувством собственничества, которое он в себе презирает, а Флер – представительница третьего поколения – готова все положить на алтарь этого чувства.
Книга открывается величественным описанием семейного торжества у старого Джолиона по поводу помолвки Джун, дочери молодого Джолиона от первого брака, с архитектором Босини. Голсуорси намеренно выдвигает семью на первый план, подчеркивая таким образом важность этой темы. Более того, он прослеживает ее историю от девонширских йоменов до отца нынешнего поколения «гордого Доссета», который прибыл в Лондон, чтобы нажить состояние и оставить своим наследникам собственность и богатство.
«Тем, кто удостаивался приглашения на семейные торжества Форсайтов, являлось очаровательное и поучительное зрелище: представленная во всем блеске семья, принадлежащая к верхушке английской буржуазии... Этому наблюдателю представлялась возможность прозреть туманные пути развития общества, уяснить себе кое-что о патриархальном быте, о передвижениях первобытных орд, о величии и падении народов. Он уподоблялся тому, кто, следя за ростом молодого деревца, живучесть и обособленное положение которого помогли ему уцелеть там, где погибли сотни других растений, менее стойких, менее сильных и выносливых, в один прекрасный день видит его в самый разгар цветения, покрытым густой сочной листвой и почти отталкивающим в своей пышности.
Пятнадцатого июня 1886 года случайный наблюдатель, попавший около четырех часов дня в дом старого Джолиона Форсайта на Стэнхоп-гейт, мог увидеть лучшую пору жизни Форсайтов – пору их цветения».
В этой сцене, открывающей роман, точно определены время и место действия. Голсуорси вводит нас в самое сердце семьи, знакомит с ее особенностями. Здесь находятся главные герои романа – Ирэн, Сомс и Босини, но их проблемы кажутся эфемерными по сравнению с делами всей семьи. Они как актеры на сцене – отыгрывают свою скоротечную жизнь, любовь и ненависть, но в итоге, когда они умолкнут, останется семья, которая сильнее их.
История жизни Ирэн – это, конечно же, история жизни и самой Ады. Голсуорси признает это в письме к Лилиан, хотя он и наивно полагает, что Аду никто не узнает, кроме членов семьи, которым известны подробности, ведь он «изменил цвет ее волос». Сама Ада полностью отождествляла себя с Ирэн, о чем свидетельствует ее письмо, написанное много лет спустя Рудольфу и Ви Саутер: «Вчера здесь была Розали, она известила нас о смерти «Сомса» (майора Голсуорси). Она сказала, что за два дня до его смерти к нему пришел приходский священник, чтобы отпустить грехи. Но майор сказал: «Не нужно. А похороны назначьте на три часа». Остроумен до последнего вздоха». Нельзя не признать, что через столько лет майор не казался ей таким скучным, как в период недолгой совместной жизни.
«Собственник» – это история борьбы Ирэн за то, чтобы освободиться от уз несчастного брака с Сомсом Форсайтом, и попыток Сомса удержать ее. Он считает, что Ирэн полностью принадлежит ему, часть его собственности, и, чтобы доставить ей удовольствие, задумывает и строит роскошный дом – Робин-Хилл, – для чего нанимает архитектора Босини. Тот, будучи уже помолвленным с дочерью молодого Джолиона Джун, влюбляется в Ирэн, покоренный ее неотразимой прелестью. Кончается роман трагедией: Босини, обезумевший из-за того, что Сомс силой овладел Ирэн, в густом тумане попадает под экипаж и гибнет.
Таков вкратце сюжет этой книги, но главной ее идеей является борьба Голсуорси с той жизненной философией, которую он называет «форсайтизмом». Молодой Джолион, «комментатор», предупреждает Босини об опасностях борьбы с Форсайтами и их собственностью:
«– Форсайт, – ответил молодой Джолион, – не такое уж редкостное животное. Наш клуб насчитывает их сотнями. Сотни Форсайтов ходят по улицам; их встречаешь на каждом шагу.
– А разрешите поинтересоваться, как их распознают? – спросил Босини.
– По их чувству собственности. Форсайт смотрит на вещи с практической – я бы даже сказал, здравой – точки зрения, а практическая точка зрения покоится на чувстве собственности. Форсайт, как вы сами, вероятно, заметили, никому и ничему не отдает себя целиком».
«Мне хочется прочесть лекцию на эту тему, – сказал молодой Джолион. – Отличительные свойства и качества Форсайта. Это мелкое животное, опасающееся прослыть смешным среди особей одного с ним вида, не обращает ни малейшего внимания на смех других существ (вроде нас с вами). Унаследовав от предков предрасположение к близорукости, оно различает лишь особей одного с ним вида, среди которых и протекает его жизнь, заполненная мирной борьбой за существование.
– Вы так говорите, – сказал Босини, – как будто они составляют половину Англии.
– Да, половину Англии, – повторил молодой Джолион, – и лучшую половину, надежнейшую половину с трехпроцентными бумагами, половину, которая идет в счет. Ее богатство и благополучие делают возможным все: делают возможным ваше искусство, литературу, науку, даже религию. Не будь Форсайтов, которые ни во что не верят, но умеют извлечь выгоду из всего, что бы мы с вами делали? Форсайты, уважаемый сэр, – это посредники, коммерсанты, столпы общества, краеугольный камень нашей жизни с ее условностями; Форсайты – это то, что вызывает в нас восхищение!»
Но Голсуорси может быть еще сильнее, еще злее. В тексте романа встречаются примеры такой язвительной сатиры, что нельзя не удивляться, как мог столь мягкий по натуре человек так злобно кусать кормящую его руку?
109Единственное объяснение этому могут дать те годы, когда они с Адой были изгнанниками общества «респектабельных» Форсайтов, хотя необходимо отметить, что это не касалось его ближайших родственников, брата и сестер, которые сразу же приняли Аду как родного человека. Приведем два примера. Первый – описание миссис Бейнз, тетки Босини:
«Эта достойная женщина, пользовавшаяся большим уважением в церковных кругах, была одной из старших жриц в храме форсайтизма, денно и нощно поддерживающих неугасимый огонь в светильнике, горящем перед богом собственности, на алтаре которого начертаны возвышенные слова: «Ничего даром, а за пенни самую малость».
Или же определение «форсайтизма», данное Голсуорси:
«Ничто в мире не может так взбудоражить Форсайта, как открытие, что вещь, на которую он положил истратить определенную сумму, обошлась гораздо дороже. И это понятно, потому что на точности расчетов построена вся его жизнь. Если Форсайт не может рассчитывать на совершенно определенную ценность вещей, значит, компас его начинает пошаливать; он несется по бурным волнам, выпустив кормило из рук».
С помощью этих нескольких цитат можно дать лишь наиболее общее представление о книге. Роман – единое целое, и судить о нем можно, лишь постепенно вникая в его структуру и художественные образы. Эта книга является удивительным достижением автора – настолько она лучше предшествующего «Острова фарисеев» и последующей «Усадьбы».
Главная «идея» романа, всегда опасная в художественном произведении, и его сатирическая направленность могли легко испортить книгу. Но она живет собственной жизнью, отражая искреннее желание автора исправить мир.
«Книга имеет огромный успех... рецензии превосходны», – смог написать Голсуорси в апреле Ральфу Моттрэму (и дальше сообщил другие новости: «Осенью мою пьесу поставят в «Корт-тиэтр». Октябрь, ноябрь и декабрь. Предусмотрено восемь утренних спектаклей, если все будет хорошо, пьеса пойдет и вечером. Пьеса им понравилась. Она называется «Серебряная коробка»»). Это был настоящий успех, не без зависти отмеченный его собратьями по перу. «Голсуорси больше, чем я, человек будущего», – писал Форд Медокс Форд своей жене Элси, а Конрад в письме, в целом комплиментарном, комментирует: «Я слышал также, что сразу же после появления романа о нем стали много говорить – причем в журналистских кругах. Должен сознаться, что меня уже стало от этого всего мутить, когда я вдруг понял, что качественно Ваше произведение выше всех этих фальшивых восторгов. И поверьте мне, мой дорогой Джек, Ваша книга действительно очень высокого качества».
Роман много рецензировали. Мэррот отмечает: «Из сорока с лишним рецензий двадцать восемь отражали разную степень восторга, в четырех содержалась высокая квалифицированная оценка, позиция авторов еще четырех рецензий была выжидательной; и лишь один-единственный критик угрюмо писал, «что в целом книга скучна и незанимательна». Наиболее интересная статья была написана Конрадом для «Аутлук». ««Собственник», – писал он, – свидетельствует о большом таланте его автора... Основа этого таланта, как мне кажется, заложена в сочетании иронической проницательности замечательной силы с необыкновенно острым и верным взглядом на те явления человеческой жизни, которые он исследует».
Глава 16
Кроме работы над гранками «Собственника», Голсуорси в ту пору был занят более важной для него проблемой – все намеки и недомолвки этого романа были разгаданы и вызвали соответствующую реакцию у членов его семьи, которые были вполне узнаваемы. В сентябре, после возвращения в Англию, он получил письмо от своей сестры Лилиан, в котором она сообщала, как встревожил ее и сестру роман Джона. Помимо того, что она узнала многих прототипов героев романа, ее потрясла та откровенность, с которой брат рассказал историю несчастного замужества Ады. Все эти дела – такие интимные, сокровенные, если уж так нужно поведать о них всему миру, почему бы не воспользоваться для этого псевдонимом? Ее письмо не дошло до нас, о его содержании мы можем догадываться по ответу Голсуорси: «Когда я думаю о твоем письме в целом, я прежде всего воспринимаю его так: одна душа отчаянно взывает к другой, совершенно от нее отличной. Я уже давно знаю, что в основных своих взглядах мы очень не похожи. Нас роднят сочувствие к людям и терпимость, но, если копнуть поглубже, разница между нами большая. В тебе нет того трезвого – или циничного, или сатирического, или объективного начала – назови как хочешь, – которое есть во мне. Ты оптимистка, идеалистка. Я же не оптимист и не пессимист, а идеалы у меня если и есть, так не те, что у тебя.
И от искусства мы с тобой требуем разного. Тебе, например, хочется, чтобы автор, изображая конфликт, склонял читателя примкнуть к одной из сторон против другой. У меня этого нет. Я скорее ощущаю себя своего рода химиком – я более холоден, более аналитичен, всегда развиваю какую-то философскую идею и в угоду ей готов, можно сказать, исказить свои оценки. Я исхожу из тезиса, что чувство собственности не христианское и не очень пристойное чувство. Во всяком случае, я всегда занимаю позицию отрицателя, разрушителя. Мне нестерпима сама идея безупречного героя, она мне кажется такой банальной, пошлой, а главное – явно нефилософской. Возможно, даже вероятно, это недостаток, но это так, и с этим ничего не поделаешь. Я не могу воспринимать человека до такой степени всерьез. Кое-что в людях мне нравится, кое-что меня восхищает, но если я берусь писать о них, то будь уверена, что я не обойду молчанием их темные стороны. Таков мой жанр. Изменить я его не могу. Охотно верю, что это тебя огорчает.
Вопрос о личностях. Неужели ты в самом деле думаешь, что это важно? Если не считать тебя, Меб и мамы (ей, пожалуй, лучше не читать мою книгу), никто ведь о нас ничего толком не знает и не хочет знать, так что в худшем случае люди день-другой поудивляются, почему я выбрал эту тему, а потом забудут. Никто... не осведомлен хотя бы настолько, чтобы связать А. и И., тем более что я изменил цвет ее волос на золотой.
...Эта книга – несомненно, лучшее из того, что я написал, несомненно. И тут я подошел к самому трудному в твоем письме.
По существу, ты говоришь мне: не издавай. Во всяком случае, не в ближайшие годы. Прости меня, дорогая, но ты довольно легко касаешься очень болезненной темы.
Если я не издам ее сейчас, то не издам никогда. Через два месяца эта книга умрет во мне и уже никогда не воскреснет. Она постепенно умирает уже с мая. Начата новая книга. Я просто сужу по другим своим книгам. Ни к одной из них я не мог бы вернуться, чтобы переделать ее, растения умерли, потому что их оставили без ежедневной поливки. Так будет и с этой книгой. Я не могу и никогда не смогу ее переделать.
Это проясняет картину.
Вопрос, значит, стоит так: тебе и Меб кажется, что моя книга – святотатство, но достаточно ли твердо ваше убеждение, чтобы предать ее огню? Издать ее анонимно я не могу, это значило бы и новую мою книгу, и следующую за ней тоже издавать анонимно – в них тоже участвуют и «молодой Джолион», и другие».
Это лишь небольшая часть длинного письма, написанного Голсуорси сестре в защиту своего романа; никто, утверждает он, не принадлежащий к их «семейному клану», не сможет опознать реальных героев романа, а сестра воспринимает роман таким образом лишь потому, что смотрит на него глазами «члена его семьи, ощущая в романе пульс жизни этой семьи».
Мы не знаем, как удалось брату переубедить Лилиан, но 23 марта 1906 года роман вышел в свет абсолютно в том виде, в каком его читала Лилиан, и под собственным именем автора.
Младшая сестра Голсуорси Мейбл Рейнолдс в своих «Мемуарах», посвященных брату, решительно высказывает собственное мнение по вопросу сходства героев «Саги о Форсайтах» с членами их семьи: «Я считаю, что, кроме общеизвестного примера в лице старого Джолиона, сходство остальных героев романа с членами семьи Голсуорси можно проследить лишь в общих чертах. Мой брат действительно изучил и перенес в роман многие характерны особенности и странности наших семейных отношений, но каждый представитель семьи был им настолько сильно изменен, что мнение, будто хотя бы один из героев «Саги» взят прямо из жизни, абсолютно ложное».
С момента первого знакомства сестер с рукописью «Собственника» до написания вышеприведенных строк прошло тридцать лет. Время залечило многие раны, родители давно умерли, а сам Джон к своей смерти, наступившей двумя годами раньше, почти полностью утратил сходство с «сердитым молодым человеком», впервые написавшим о Форсайтах. Джон Голсуорси, кавалер ордена «За заслуги», превратился в одного из респектабельных «столпов общества»; в его романах нет гнева, жестоких, язвительных персонажей, а лишь усталость и некоторая грусть. Голсуорси понял, как это поняли и многие другие до него, что общество может увидеть себя в зеркале, заметить, как осмеяны его безумие и несправедливость, но это заставит его лишь пожать плечами и не поведет ни к каким изменениям.
«Собственник» имел большой успех, это был первый факел, зажженный во тьме. «Остров фарисеев»провозгласил определенные идеи, но как произведение искусства он стоял очень невысоко. Форсайты же были живыми людьми; они существовали в своем мире, они были убедительны. В то же время это были аллегорические персонажи, как и герои Джона Беньяна[52] или Диккенса, они делились на людей света и тьмы.
Как часто повторял Голсуорси, ведущим его методом был «метод отрицания»; он вновь говорит об этом в письме к Лилиан: «Я всегда занимаю позицию отрицателя, разрушителя. Мне нестерпима сама идея безупречного героя, она мне кажется такой банальной, пошлой, а главное – явно нефилософской». Таким является Сомс, «собственник», утесом возвышающийся над остальными героями романа. Его стяжательство, желание обладать раскрыты во всей их уродливой силе, и в то же время он вызывает сострадание. Мы разделяем его отчаяние, когда он стучится в дверь спальни Ирэн. «Его голод могла утолить только жена, неумолимая, испуганная, спрятавшаяся от него в запертой комнате. Другие женщины ему не нужны». Образ молодого Джолиона – человека хорошего – по сравнению с ним очень невыразителен. На этом этапе, как писал Голсуорси Гарнету, ему уготована роль «комментатора» всей трилогии, и в первой книге она последовательно выражена.
Настоящий «герой» «Собственника» представляет собой сложный организм: это само семейство, клан Форсайтов, похожий на огромного спрута, каждый член которого является частью единого целого, каждое щупальце которого наделено общими чертами и питается одной кровью. Даже добросердечный Джолион, который приходится Сомсу кузеном, обладает чувством собственничества, которое он в себе презирает, а Флер – представительница третьего поколения – готова все положить на алтарь этого чувства.
Книга открывается величественным описанием семейного торжества у старого Джолиона по поводу помолвки Джун, дочери молодого Джолиона от первого брака, с архитектором Босини. Голсуорси намеренно выдвигает семью на первый план, подчеркивая таким образом важность этой темы. Более того, он прослеживает ее историю от девонширских йоменов до отца нынешнего поколения «гордого Доссета», который прибыл в Лондон, чтобы нажить состояние и оставить своим наследникам собственность и богатство.
«Тем, кто удостаивался приглашения на семейные торжества Форсайтов, являлось очаровательное и поучительное зрелище: представленная во всем блеске семья, принадлежащая к верхушке английской буржуазии... Этому наблюдателю представлялась возможность прозреть туманные пути развития общества, уяснить себе кое-что о патриархальном быте, о передвижениях первобытных орд, о величии и падении народов. Он уподоблялся тому, кто, следя за ростом молодого деревца, живучесть и обособленное положение которого помогли ему уцелеть там, где погибли сотни других растений, менее стойких, менее сильных и выносливых, в один прекрасный день видит его в самый разгар цветения, покрытым густой сочной листвой и почти отталкивающим в своей пышности.
Пятнадцатого июня 1886 года случайный наблюдатель, попавший около четырех часов дня в дом старого Джолиона Форсайта на Стэнхоп-гейт, мог увидеть лучшую пору жизни Форсайтов – пору их цветения».
В этой сцене, открывающей роман, точно определены время и место действия. Голсуорси вводит нас в самое сердце семьи, знакомит с ее особенностями. Здесь находятся главные герои романа – Ирэн, Сомс и Босини, но их проблемы кажутся эфемерными по сравнению с делами всей семьи. Они как актеры на сцене – отыгрывают свою скоротечную жизнь, любовь и ненависть, но в итоге, когда они умолкнут, останется семья, которая сильнее их.
История жизни Ирэн – это, конечно же, история жизни и самой Ады. Голсуорси признает это в письме к Лилиан, хотя он и наивно полагает, что Аду никто не узнает, кроме членов семьи, которым известны подробности, ведь он «изменил цвет ее волос». Сама Ада полностью отождествляла себя с Ирэн, о чем свидетельствует ее письмо, написанное много лет спустя Рудольфу и Ви Саутер: «Вчера здесь была Розали, она известила нас о смерти «Сомса» (майора Голсуорси). Она сказала, что за два дня до его смерти к нему пришел приходский священник, чтобы отпустить грехи. Но майор сказал: «Не нужно. А похороны назначьте на три часа». Остроумен до последнего вздоха». Нельзя не признать, что через столько лет майор не казался ей таким скучным, как в период недолгой совместной жизни.
«Собственник» – это история борьбы Ирэн за то, чтобы освободиться от уз несчастного брака с Сомсом Форсайтом, и попыток Сомса удержать ее. Он считает, что Ирэн полностью принадлежит ему, часть его собственности, и, чтобы доставить ей удовольствие, задумывает и строит роскошный дом – Робин-Хилл, – для чего нанимает архитектора Босини. Тот, будучи уже помолвленным с дочерью молодого Джолиона Джун, влюбляется в Ирэн, покоренный ее неотразимой прелестью. Кончается роман трагедией: Босини, обезумевший из-за того, что Сомс силой овладел Ирэн, в густом тумане попадает под экипаж и гибнет.
Таков вкратце сюжет этой книги, но главной ее идеей является борьба Голсуорси с той жизненной философией, которую он называет «форсайтизмом». Молодой Джолион, «комментатор», предупреждает Босини об опасностях борьбы с Форсайтами и их собственностью:
«– Форсайт, – ответил молодой Джолион, – не такое уж редкостное животное. Наш клуб насчитывает их сотнями. Сотни Форсайтов ходят по улицам; их встречаешь на каждом шагу.
– А разрешите поинтересоваться, как их распознают? – спросил Босини.
– По их чувству собственности. Форсайт смотрит на вещи с практической – я бы даже сказал, здравой – точки зрения, а практическая точка зрения покоится на чувстве собственности. Форсайт, как вы сами, вероятно, заметили, никому и ничему не отдает себя целиком».
«Мне хочется прочесть лекцию на эту тему, – сказал молодой Джолион. – Отличительные свойства и качества Форсайта. Это мелкое животное, опасающееся прослыть смешным среди особей одного с ним вида, не обращает ни малейшего внимания на смех других существ (вроде нас с вами). Унаследовав от предков предрасположение к близорукости, оно различает лишь особей одного с ним вида, среди которых и протекает его жизнь, заполненная мирной борьбой за существование.
– Вы так говорите, – сказал Босини, – как будто они составляют половину Англии.
– Да, половину Англии, – повторил молодой Джолион, – и лучшую половину, надежнейшую половину с трехпроцентными бумагами, половину, которая идет в счет. Ее богатство и благополучие делают возможным все: делают возможным ваше искусство, литературу, науку, даже религию. Не будь Форсайтов, которые ни во что не верят, но умеют извлечь выгоду из всего, что бы мы с вами делали? Форсайты, уважаемый сэр, – это посредники, коммерсанты, столпы общества, краеугольный камень нашей жизни с ее условностями; Форсайты – это то, что вызывает в нас восхищение!»
Но Голсуорси может быть еще сильнее, еще злее. В тексте романа встречаются примеры такой язвительной сатиры, что нельзя не удивляться, как мог столь мягкий по натуре человек так злобно кусать кормящую его руку?
109Единственное объяснение этому могут дать те годы, когда они с Адой были изгнанниками общества «респектабельных» Форсайтов, хотя необходимо отметить, что это не касалось его ближайших родственников, брата и сестер, которые сразу же приняли Аду как родного человека. Приведем два примера. Первый – описание миссис Бейнз, тетки Босини:
«Эта достойная женщина, пользовавшаяся большим уважением в церковных кругах, была одной из старших жриц в храме форсайтизма, денно и нощно поддерживающих неугасимый огонь в светильнике, горящем перед богом собственности, на алтаре которого начертаны возвышенные слова: «Ничего даром, а за пенни самую малость».
Или же определение «форсайтизма», данное Голсуорси:
«Ничто в мире не может так взбудоражить Форсайта, как открытие, что вещь, на которую он положил истратить определенную сумму, обошлась гораздо дороже. И это понятно, потому что на точности расчетов построена вся его жизнь. Если Форсайт не может рассчитывать на совершенно определенную ценность вещей, значит, компас его начинает пошаливать; он несется по бурным волнам, выпустив кормило из рук».
С помощью этих нескольких цитат можно дать лишь наиболее общее представление о книге. Роман – единое целое, и судить о нем можно, лишь постепенно вникая в его структуру и художественные образы. Эта книга является удивительным достижением автора – настолько она лучше предшествующего «Острова фарисеев» и последующей «Усадьбы».
Главная «идея» романа, всегда опасная в художественном произведении, и его сатирическая направленность могли легко испортить книгу. Но она живет собственной жизнью, отражая искреннее желание автора исправить мир.
«Книга имеет огромный успех... рецензии превосходны», – смог написать Голсуорси в апреле Ральфу Моттрэму (и дальше сообщил другие новости: «Осенью мою пьесу поставят в «Корт-тиэтр». Октябрь, ноябрь и декабрь. Предусмотрено восемь утренних спектаклей, если все будет хорошо, пьеса пойдет и вечером. Пьеса им понравилась. Она называется «Серебряная коробка»»). Это был настоящий успех, не без зависти отмеченный его собратьями по перу. «Голсуорси больше, чем я, человек будущего», – писал Форд Медокс Форд своей жене Элси, а Конрад в письме, в целом комплиментарном, комментирует: «Я слышал также, что сразу же после появления романа о нем стали много говорить – причем в журналистских кругах. Должен сознаться, что меня уже стало от этого всего мутить, когда я вдруг понял, что качественно Ваше произведение выше всех этих фальшивых восторгов. И поверьте мне, мой дорогой Джек, Ваша книга действительно очень высокого качества».
Роман много рецензировали. Мэррот отмечает: «Из сорока с лишним рецензий двадцать восемь отражали разную степень восторга, в четырех содержалась высокая квалифицированная оценка, позиция авторов еще четырех рецензий была выжидательной; и лишь один-единственный критик угрюмо писал, «что в целом книга скучна и незанимательна». Наиболее интересная статья была написана Конрадом для «Аутлук». ««Собственник», – писал он, – свидетельствует о большом таланте его автора... Основа этого таланта, как мне кажется, заложена в сочетании иронической проницательности замечательной силы с необыкновенно острым и верным взглядом на те явления человеческой жизни, которые он исследует».
Глава 16
«СЕРЕБРЯНАЯ КОРОБКА»
Сразу же после бракосочетания Голсуорси переехали в свой первый дом, на Аддисон-роуд, 14. По словам Моттрэма, это был обыкновенный дом, снаружи похожий на деревенский, но у него был маленький, очень уютный дворик, выходивший в Холланд-парк, поэтому из комнат открывался вид на деревья и лужайки и создавалось впечатление, что вы находитесь за городом. «Вся моя энергия ушла на устройство этого небольшого жилья, – сообщала Ада Моттрэму. – В нем было необыкновенно спокойно, тишину нарушал лишь крик фазанов в Холланд-парке». Кроме того, они вновь жили недалеко от своих родных: их ближайшими соседями были чета Саутеров, которые жили на Холланд-Парк-авеню, а по другую сторону парка на Тор-Гарденз жила младшая сестра Джона Мейбл со своим мужем Томасом Рейнолдсом. Ада обладала несомненным талантом окружать себя элегантной обстановкой: в гостиной стояло ее пианино, располагались коллекции фарфора и «великолепные образцы вышивки по шелку, которыми она украшала все вокруг». Моттрэм отмечает, что этот дом был в то же время очень современным: в нем была ванная комната (редкость в те дни), чтобы приглушить звуки, под ковры был положен линолеум, а утренний чай подавали на подносе (что тоже было нововведением).
Хочу еще раз напомнить, что в образе жизни Голсуорси не было ничего «богемного». Джон мог высмеивать Форсайтов, но жизненный уклад у них был одинаковым: у него не было финансовых проблем, счета оплачивались вовремя; питались Голсуорси в определенные часы, их прислуга жила в полуподвальном этаже, Ада выходила к ужину в вечернем туалете, а Джон в первые годы семейной жизни появлялся в «сюртуке и серых брюках».
Важное место в их жизни занимал спаниель Крис, которого Ада называла «нашей главной собачкой»; он спал на кровати Джона или на одном из диванов и стал одним из главных героев «Воспоминаний». Оба Голсуорси очень любили животных. У них не было детей – по словам Рудольфа Саутера, его дядя считал, что у Ады слишком хрупкое здоровье, и не мог «позволить» ей иметь детей. Поэтому Крис был для них как «дитя». Пес появился у них еще в то время, когда они были любовниками. Когда он умер, Ада была неутешна. Но относились ли они к животным «сентиментально»? Что касается Джона, я определенно могу сказать, что нет. Вряд ли может быть сентиментальным человек, который часами наблюдал на бойне, как животных режут самым безжалостным образом, чтобы затем описать на бумаге их почти человеческие страдания.
Следовало ожидать, что после долгих лет скитаний по гостиницам за границей Голсуорси будут готовы прочно осесть в своем новом доме. К октябрю Ада привела его в порядок, но в это же время она стала ощущать, что лондонский климат ей вреден. «Я все время вожусь с нашим домиком, – писала Ада Ральфу Моттрэму. – Он уже почти совсем готов. Джек ужасно простудился, поэтому мы не смогли уехать на уикенд за город. Зимой Норвич не такая черная дыра, как Лондон, здесь я не могла даже наслаждаться сегодня утром медного отлива солнцем, которое просвечивало через ржавого цвета облака. Вместо этого мне пришлось все время закрывать платком нос, чтобы успокоить ощущение щекотки в легких». И, наверное, из-за здоровья Ады они решили вновь отправиться в путь, на сей раз в гостиницу «Болд-Хед» в Салкомбе в Девоне.
Здесь они провели зиму 1905—1906 годов, Голсуорси правил гранки «Собственника» и написал свою первую пьесу «Серебряная коробка» (первоначально названную «Сигаретница»). Голсуорси находил также время интересоваться политикой: «Предстоящие выборы очень нас взбудоражили. Не помню, писала ли я Вам, что Джек предпринял утомительное путешествие в Лондон и обратно, чтобы проголосовать?» – писала Ада Моттрэму в феврале. По словам Мэррота, Гарнету первому пришла идея, чтобы Голсуорси написал пьесу для только что возникшей антрепризы Ведренна – Баркера[53]; сначала Голсуорси отказался, но все же эта мысль «засела» у него в голове, и в начале 1906 года он принялся за работу. «Я пишу пьесу, – сообщает он Моттрэму, – надеюсь закончить ее на этой неделе. Я хотел бы, чтобы ее поставили, но мало в это верю. Театральным режиссерам приходится просматривать за неделю до сорока пьес, а у меня нет оснований полагать, что моя пьеса лучше других».
Голсуорси был настроен слишком пессимистично. «Серебряная коробка» была принята к постановке с быстротой, почти уникальной в истории театра. Автор отдал пьесу в субботу, в воскресенье ее прочли и Грэнвилл-Баркер, и Бернард Шоу, а в понедельник Баркер сообщил, что ее будут ставить.
Решение Голсуорси писать пьесу явилось, скорее всего, следствием тех трудностей, которые он испытывал в работе над романом «Даная». Читая фрагменты этой книги, опубликованной Адой после смерти писателя (что было не очень мудрым поступком с ее стороны), мы можем понять, почему Голсуорси пребывал в унынии. Сюжет развивается очень вяло, образы безжизненны, их слишком много, и они скучны (некоторые из них появились вновь в романе «Усадьба», но в более завершенном виде). Молодой Джолион, вновь выступающий в роли «комментатора», неуклюж. Раньше он был поклонником главной героини Данаи, теперь же это некий прихлебатель без определенных занятий. За обеденным столом у Энтони, отца Данаи, он скучно рассуждает о негативных сторонах христианства и буржуазного общества. Исходя из всего этого, Голсуорси решил сжечь эту рукопись (однако, как выяснилось, оставался еще экземпляр).
Молодой Джолион также на ближайшие четырнадцать лет исчез из поля зрения писателя; несомненно, он наскучил Голсуорси, как, впрочем, и другие участники обеда у Энтони!
Поэтому работа над пьесой принесла ему чувство явного облегчения. Работа продвигалась легко, и уже в начале марта Голсуорси обратился к Гарнету за советом и критическими замечаниями, которые тот сразу же детально изложил. (Гарнет сам одно время писал пьесы, но безуспешно. Поэтому мгновенный успех Голсуорси должен был немного его уязвить.) «Пьеса хороша и в настоящем виде, – писал он, – но будет лучше, если кое-что Вы все же переделаете». И далее он прилагает целый перечень необходимых, с его точки зрения, изменений. С некоторыми из них Голсуорси согласился, и уже позже, после постановки пьесы, он смог написать Гарнету: «Я заметил, что две фразы, которые Вы мне предложили для «Серебряной коробки», вызывают в зале наибольший смех».
В своей драматургии Голсуорси более дидактичен, чем в романах. В «Серебряной коробке», как и в последующих пьесах «Схватка», «Правосудие», «Толпа» и «Без перчаток», идеи автора провозглашаются открыто и громко. Поэтому создавалась опасность, что пьесы будут больше похожи на проповедь, чем на развлечение. Это заметил Гарнет, хотя он слишком хорошо знал своего друга, чтобы понимать, что назидательность является составной частью его характера. «Пятая картина хороша и правильно сделана технически, но, по моему мнению, она не совсем соответствует главной идее в целом. Да и сама главная идея мне не совсем нравится – по-Вашему, для богатых существуют одни законы, а для бедных – другие». Но эта идея была «ведущей» идеей всей пьесы. Голсуорси имел опыт работы в суде. Он был убежден в своей правоте и намеревался любой ценой доказать свою точку зрения.
В основе сюжета пьесы лежит история кражи серебряной сигаретницы из дома Джона Бартвика, члена парламента. Украл сигаретницу Джонс – муж приходящей домработницы Бартвиков. В состоянии опьянения Джонс следует за Джеком, сыном Бартвиков, к ним в дом, выпивает с Джеком еще и уносит сигаретницу и кошелек женщины, с которой только что расстался Джек, «ради смеха» вытащивший кошелек из ее сумки. На следующее утро является женщина с требованием вернуть ее деньги, и родители Джека узнают о скандальном поведении их сына. У миссис Бартвик ужасный характер; она изображена очень активной, но ее образ слишком условен, чтобы быть убедительным. Эдвард Гарнет считает, что ей зритель верит меньше всего, и Голсуорси вынужден защищать ее от критики: «Что касается миссис Бартвик, Вам этот тип женщин просто незнаком, хотя он очень распространен в семьях, принадлежащих к средней и крупной буржуазии, – этакая «серая мышка» с железной волей. Очень упрямые женщины. Вы встречаете их десятками в магазинах Хэррода, а я могу просто познакомить Вас с некоторыми из них. Они мужественны и не идут на компромиссы». Кульминацией пьесы является судебное заседание. Джеку, благодаря влиятельности родителей, удается избежать суда, в то время как несчастного Джонса, у которого нет могущественных друзей, приговаривают за кражу к тюремному заключению. Его последними словами являются следующие: «И это – правосудие?! А с ним как же? Он напился! Он взял кошелек... он взял кошелек, но... он вышел сухим из воды – денежки выручили... Правосудие!»
Хочу еще раз напомнить, что в образе жизни Голсуорси не было ничего «богемного». Джон мог высмеивать Форсайтов, но жизненный уклад у них был одинаковым: у него не было финансовых проблем, счета оплачивались вовремя; питались Голсуорси в определенные часы, их прислуга жила в полуподвальном этаже, Ада выходила к ужину в вечернем туалете, а Джон в первые годы семейной жизни появлялся в «сюртуке и серых брюках».
Важное место в их жизни занимал спаниель Крис, которого Ада называла «нашей главной собачкой»; он спал на кровати Джона или на одном из диванов и стал одним из главных героев «Воспоминаний». Оба Голсуорси очень любили животных. У них не было детей – по словам Рудольфа Саутера, его дядя считал, что у Ады слишком хрупкое здоровье, и не мог «позволить» ей иметь детей. Поэтому Крис был для них как «дитя». Пес появился у них еще в то время, когда они были любовниками. Когда он умер, Ада была неутешна. Но относились ли они к животным «сентиментально»? Что касается Джона, я определенно могу сказать, что нет. Вряд ли может быть сентиментальным человек, который часами наблюдал на бойне, как животных режут самым безжалостным образом, чтобы затем описать на бумаге их почти человеческие страдания.
Следовало ожидать, что после долгих лет скитаний по гостиницам за границей Голсуорси будут готовы прочно осесть в своем новом доме. К октябрю Ада привела его в порядок, но в это же время она стала ощущать, что лондонский климат ей вреден. «Я все время вожусь с нашим домиком, – писала Ада Ральфу Моттрэму. – Он уже почти совсем готов. Джек ужасно простудился, поэтому мы не смогли уехать на уикенд за город. Зимой Норвич не такая черная дыра, как Лондон, здесь я не могла даже наслаждаться сегодня утром медного отлива солнцем, которое просвечивало через ржавого цвета облака. Вместо этого мне пришлось все время закрывать платком нос, чтобы успокоить ощущение щекотки в легких». И, наверное, из-за здоровья Ады они решили вновь отправиться в путь, на сей раз в гостиницу «Болд-Хед» в Салкомбе в Девоне.
Здесь они провели зиму 1905—1906 годов, Голсуорси правил гранки «Собственника» и написал свою первую пьесу «Серебряная коробка» (первоначально названную «Сигаретница»). Голсуорси находил также время интересоваться политикой: «Предстоящие выборы очень нас взбудоражили. Не помню, писала ли я Вам, что Джек предпринял утомительное путешествие в Лондон и обратно, чтобы проголосовать?» – писала Ада Моттрэму в феврале. По словам Мэррота, Гарнету первому пришла идея, чтобы Голсуорси написал пьесу для только что возникшей антрепризы Ведренна – Баркера[53]; сначала Голсуорси отказался, но все же эта мысль «засела» у него в голове, и в начале 1906 года он принялся за работу. «Я пишу пьесу, – сообщает он Моттрэму, – надеюсь закончить ее на этой неделе. Я хотел бы, чтобы ее поставили, но мало в это верю. Театральным режиссерам приходится просматривать за неделю до сорока пьес, а у меня нет оснований полагать, что моя пьеса лучше других».
Голсуорси был настроен слишком пессимистично. «Серебряная коробка» была принята к постановке с быстротой, почти уникальной в истории театра. Автор отдал пьесу в субботу, в воскресенье ее прочли и Грэнвилл-Баркер, и Бернард Шоу, а в понедельник Баркер сообщил, что ее будут ставить.
Решение Голсуорси писать пьесу явилось, скорее всего, следствием тех трудностей, которые он испытывал в работе над романом «Даная». Читая фрагменты этой книги, опубликованной Адой после смерти писателя (что было не очень мудрым поступком с ее стороны), мы можем понять, почему Голсуорси пребывал в унынии. Сюжет развивается очень вяло, образы безжизненны, их слишком много, и они скучны (некоторые из них появились вновь в романе «Усадьба», но в более завершенном виде). Молодой Джолион, вновь выступающий в роли «комментатора», неуклюж. Раньше он был поклонником главной героини Данаи, теперь же это некий прихлебатель без определенных занятий. За обеденным столом у Энтони, отца Данаи, он скучно рассуждает о негативных сторонах христианства и буржуазного общества. Исходя из всего этого, Голсуорси решил сжечь эту рукопись (однако, как выяснилось, оставался еще экземпляр).
Молодой Джолион также на ближайшие четырнадцать лет исчез из поля зрения писателя; несомненно, он наскучил Голсуорси, как, впрочем, и другие участники обеда у Энтони!
Поэтому работа над пьесой принесла ему чувство явного облегчения. Работа продвигалась легко, и уже в начале марта Голсуорси обратился к Гарнету за советом и критическими замечаниями, которые тот сразу же детально изложил. (Гарнет сам одно время писал пьесы, но безуспешно. Поэтому мгновенный успех Голсуорси должен был немного его уязвить.) «Пьеса хороша и в настоящем виде, – писал он, – но будет лучше, если кое-что Вы все же переделаете». И далее он прилагает целый перечень необходимых, с его точки зрения, изменений. С некоторыми из них Голсуорси согласился, и уже позже, после постановки пьесы, он смог написать Гарнету: «Я заметил, что две фразы, которые Вы мне предложили для «Серебряной коробки», вызывают в зале наибольший смех».
В своей драматургии Голсуорси более дидактичен, чем в романах. В «Серебряной коробке», как и в последующих пьесах «Схватка», «Правосудие», «Толпа» и «Без перчаток», идеи автора провозглашаются открыто и громко. Поэтому создавалась опасность, что пьесы будут больше похожи на проповедь, чем на развлечение. Это заметил Гарнет, хотя он слишком хорошо знал своего друга, чтобы понимать, что назидательность является составной частью его характера. «Пятая картина хороша и правильно сделана технически, но, по моему мнению, она не совсем соответствует главной идее в целом. Да и сама главная идея мне не совсем нравится – по-Вашему, для богатых существуют одни законы, а для бедных – другие». Но эта идея была «ведущей» идеей всей пьесы. Голсуорси имел опыт работы в суде. Он был убежден в своей правоте и намеревался любой ценой доказать свою точку зрения.
В основе сюжета пьесы лежит история кражи серебряной сигаретницы из дома Джона Бартвика, члена парламента. Украл сигаретницу Джонс – муж приходящей домработницы Бартвиков. В состоянии опьянения Джонс следует за Джеком, сыном Бартвиков, к ним в дом, выпивает с Джеком еще и уносит сигаретницу и кошелек женщины, с которой только что расстался Джек, «ради смеха» вытащивший кошелек из ее сумки. На следующее утро является женщина с требованием вернуть ее деньги, и родители Джека узнают о скандальном поведении их сына. У миссис Бартвик ужасный характер; она изображена очень активной, но ее образ слишком условен, чтобы быть убедительным. Эдвард Гарнет считает, что ей зритель верит меньше всего, и Голсуорси вынужден защищать ее от критики: «Что касается миссис Бартвик, Вам этот тип женщин просто незнаком, хотя он очень распространен в семьях, принадлежащих к средней и крупной буржуазии, – этакая «серая мышка» с железной волей. Очень упрямые женщины. Вы встречаете их десятками в магазинах Хэррода, а я могу просто познакомить Вас с некоторыми из них. Они мужественны и не идут на компромиссы». Кульминацией пьесы является судебное заседание. Джеку, благодаря влиятельности родителей, удается избежать суда, в то время как несчастного Джонса, у которого нет могущественных друзей, приговаривают за кражу к тюремному заключению. Его последними словами являются следующие: «И это – правосудие?! А с ним как же? Он напился! Он взял кошелек... он взял кошелек, но... он вышел сухим из воды – денежки выручили... Правосудие!»