Страница:
Для Голсуорси с его воображением и характером сама мысль о такой ситуации казалась невыносимой; поэтому из искры сочувствия неизбежно должно было возгореться пламя любви. Первый раз после того памятного вечера Ада и Джон встретились во время крикетного матча между командами Итона и Хэрроу в 1893 году. После этого они часто виделись в обществе сестер Джона, хотя поворотным моментом в их отношениях стала встреча во время Пасхи в 1895 году на Северном вокзале. В сентябре того же года они стали любовниками. (3 сентября 1916 года Джон записал в своем дневнике: «Сегодня двадцать первая годовщина нашей свадьбы, правда, тогда еще «де-факто», а не «де-юре»».)
Нельзя не отдать должное решительности Ады, поведение которой бросало вызов общепринятой морали: Ада, тридцатилетняя замужняя женщина, становится любовницей Джона Голсуорси. Она вновь оказалась объектом презрения и жалости «порядочных» людей. Самым ужасным было то, что она поступила так же, как в свое время ее мать. Наверное, тогда ей часто вспоминалась старая поговорка: «Яблочко от яблоньки...» Но Джон был для Ады идеалом мужчины – красивый, хорошо воспитанный, умный и, главное, благородный и невероятно добрый.
Он был человеком, который никогда ее не обидит, не предаст, который защитит ее от всех насмешек и обид жестокого мира.
К тому же его любовь к Аде была возвышенной и романтичной, почти как в эпоху рыцарства:
Аде (1895)
Посвящается А.
Интимный смысл этих до сих пор не публиковавшихся стихотворений подчеркивается тем, что они были спрятаны Адой в маленькой, всегда запертой шкатулочке для драгоценностей. Эти любовные стихи не предназначались для посторонних глаз, они – единственное письменное свидетельство любви Джона и Ады, так как, овдовев, Ада уничтожила все адресованные ей письма Джона. Стихи были найдены через много лет после ее смерти, запертые в шкатулке вместе со старыми треснувшими очками Джона на черном шелковом шнурке и ленточкой от ордена «За заслуги».
Глава 8
Нельзя не отдать должное решительности Ады, поведение которой бросало вызов общепринятой морали: Ада, тридцатилетняя замужняя женщина, становится любовницей Джона Голсуорси. Она вновь оказалась объектом презрения и жалости «порядочных» людей. Самым ужасным было то, что она поступила так же, как в свое время ее мать. Наверное, тогда ей часто вспоминалась старая поговорка: «Яблочко от яблоньки...» Но Джон был для Ады идеалом мужчины – красивый, хорошо воспитанный, умный и, главное, благородный и невероятно добрый.
Он был человеком, который никогда ее не обидит, не предаст, который защитит ее от всех насмешек и обид жестокого мира.
К тому же его любовь к Аде была возвышенной и романтичной, почти как в эпоху рыцарства:
Аде (1895)
Милая! Ты отдыхаешь в тени —
Глаза подними, на меня взгляни...
Поверь, тебя люблю я сильнее,
Чем тис, что стоит, листвой зеленея,
Чем неба яркая синева,
Чем алые розы, густая трава,
Чем ветер, веющий с юга.
Нам не прожить друг без друга!
Любимая! Только тебя я люблю!
Посвящается А.
Бог ясного светила,
Всегда ее храни,
Чтоб небо не сулило
Ей пасмурные дни.
Бог сумерек и ночи,
Пусть крепко спит она,
Когда сомкнешь ей очи
Ты поцелуем сна.
Интимный смысл этих до сих пор не публиковавшихся стихотворений подчеркивается тем, что они были спрятаны Адой в маленькой, всегда запертой шкатулочке для драгоценностей. Эти любовные стихи не предназначались для посторонних глаз, они – единственное письменное свидетельство любви Джона и Ады, так как, овдовев, Ада уничтожила все адресованные ей письма Джона. Стихи были найдены через много лет после ее смерти, запертые в шкатулке вместе со старыми треснувшими очками Джона на черном шелковом шнурке и ленточкой от ордена «За заслуги».
Глава 8
НАЧАЛО ТВОРЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
Десять лет, начиная с 1894 года, Голсуорси, по его собственному выражению, находился «в оковах». Его занимали только две вещи – литература и любовь к Аде, но к каким непредсказуемым результатам приведут обе эти страсти? У него были сомнения, причем очень серьезные, относительно того, что дело его жизни – писать книги; характер его отношений с Адой также был очень неопределенный и не мог удовлетворить его.
Пока он все еще работал в адвокатуре и в 1894 году имел собственный кабинет в Пейпер-Билдингз, № 3, в Темпле. В наброске к речи, подготовленной Голсуорси много лет спустя для произнесения при получении Нобелевской премии, он вспоминает «маленькую узкую комнату в «Иннер-Темпле» в Лондоне, которая именовалась моим «кабинетом» и благодаря которой существовал мелкий клерк по имени, кажется, Джордж. В этой комнате, похожей на монашескую келью, я написал начальные и, как это ни странно, последние страницы своего первого произведения».
Примерно в то же время Голсуорси ушел из родительского дома на Кембридж-гейт, № 8 (хотя время от времени он туда возвращался, возможно, тогда, когда менял квартиры). Его первое собственное жилье находилось на Пэлэс-стрит, № 3, в Бакингем-гейт, он снимал его вместе с однокашником по Оксфорду Джорджем Монтегю Харрисом. Харрис, написавший воспоминания о Голсуорси для книги Мэррота, отмечает, что уже тогда он проявлял повышенный интерес к жизни рабочих; он «любил поздно вечером бродить в бедных районах города, прислушиваться к разговорам тамошних жителей, иногда заходил в ночлежки». Он подчеркивает также полное отсутствие у Голсуорси интереса к политике, причем до такой степени, что, когда Харриса в 1895 году выдвинули кандидатом на выборах в парламент, «он (Голсуорси) совершенно не помогал мне, не интересовался развитием событий в день выборов, а когда я после всего вернулся домой, он читал книгу и даже не спросил меня о результатах голосования». Неудивительно, что даже спустя столько лет Харрис чувствовал обиду, вызванную равнодушием к его делам со стороны Голсуорси.
Но Джордж Харрис не имел представления о переживаниях самого Голсуорси в это время. 1895 год стал решающим в отношениях с Адой. Шаг, на который они решились, прочно связал их, прочнее, чем если бы это был брак. Голсуорси постоянно чувствовал безграничное доверие к нему Ады, решившейся на такое; это доверие в будущем стало для него нелегкой ношей.
И не случайно именно в том же году он завершил свою недолгую службу на юридическом поприще; с этим было покончено. Известно, что за все время он вел всего лишь одно дело, да и то было поручено ему его родственниками по просьбе отца. Это была петиция, не требовавшая защитника, и разбирательство дела в суде заняло всего несколько минут; тем не менее старый мистер Голсуорси появился в суде, чтобы присутствовать при успехе сына. Родители Голсуорси с разочарованием отнеслись к его решению оставить юриспруденцию. Бланш Голсуорси считала, что литература не такое «хорошее» занятие, как адвокатура. На вопрос Георга Саутера она ответила, что не хочет, чтобы ее сын стал знаменитым писателем.
Именно появление Ады в жизни Голсуорси способствовало принятию этого решения. Он полностью посвятил все свое время и силы творчеству. Отец определил Джону скромную, но достаточную сумму на содержание, а учитывая то, что какие-то суммы он мог заработать и сам, начинающий писатель мог вести вполне обеспеченную жизнь[30]. Форд Медокс Форд пишет, что Голсуорси был «умеренным во всем», но это была умеренность достатка: «небольшая холостяцкая квартира, небольшая конюшня, пил он немного и одевался с той тщательно продуманной небрежностью, которая была тогда в моде». Но Форд, как и многие другие собратья Голсуорси по перу, совершенно не завидовал его материальному благополучию.
У Ады было подлинное призвание поощрять в других людях таланты; не только Голсуорси нашел в ней понимание и сочувствие, за свою жизнь она приняла участие в судьбе еще нескольких писателей. Особенно помогала она сыну своего доверенного лица Ральфу Моттрэму, чьи стихи Ада оценивала и анализировала сначала самостоятельно, а затем вместе с Джоном: «Покажите мне другие Ваши работы – в тех, которые я видела, я верю в сказанное, но у меня есть замечания по поводу композиции...» – и позднее: «Надеюсь, я смогу быть Вам полезной – я думаю, это мое предназначение – быть кому-то полезной, и это очень важно для меня». Конрад также считал ее мудрым советчиком и своим другом, одно время они даже работали вместе над переводами рассказов Мопассана.
Но, конечно, ее писателем, главной ее заботой с первых же дней их дружбы стал Джон Голсуорси. Как только она узнала о его тайных мечтах о литературе, она решительно поверила, что он станет когда-нибудь великим писателем – несмотря на то, что его первые пробы пера были достаточно слабыми. Когда Голсуорси посвятил «Сагу о Форсайтах» именно ей – «без чьего воодушевления, сочувствия и критики я не смог бы стать даже таким писателем, какой я есть», – он сделал это с абсолютной искренностью и убежденностью в сказанном. Более того, это был долг, который он так и не сумел вернуть; иногда груз благодарности весьма ощутимо давил на него.
Помимо воодушевления и уверенности в себе, которые были ему так необходимы, Ада «подарила» ему историю своей жизни, которая тронула его настолько глубоко, что, когда бы он ни обращался к ней – а он описывал ее много раз, – безысходная ситуация, в которой она оказалась, – брак с одиозным майором Голсуорси – вызывала в нем боль и сострадание.
Ада была терпеливым ментором, она знала, что лишь время принесет плоды успеха ее подопечным. «Большинство мужчин к тридцати годам еще не «созрели», – писала она Ральфу Моттрэму, подбадривая того. – Посмотрите на Конрада, на Джека Голсуорси, чьи работы я знаю лучше всего... Я считаю, что Конрад «созрел» совсем недавно, в романах «Молодость» и «Народ». Эволюция Джека Голсуорси проходит последовательнее, хотя и медленно, – но это понятно, он ведь невозмутимо и как-то необычно переходит от одного творческого метода к другому. А вот только что вышедшая книга и та, которую он начал писать, – действительно выражение его «я»» («Остров фарисеев» и «Собственник»).
Вот в таких условиях рядом с Адой (чаще в переносном, реже – в прямом смысле) Джон Голсуорси стал овладевать нелегким писательским ремеслом. «Вначале дело продвигалось очень медленно. Его все еще влекло к светской жизни; к тому же он еще не выбрал собственного пути в литературе.
Он был решительно настроен писать романы, но поначалу ему очень мешало влияние Конрада (и это весьма его расстраивало), который хорошо знал, куда он идет». Тем не менее Голсуорси упорно продолжал работать, переняв у Форда манеру писать стоя, используя огромное количество цветных карандашей, ручек и ластиков.
Голсуорси не скрывает, какую трудную борьбу он выдержал, прежде чем достиг цели; он уверяет, что «писал пять лет, прежде чем овладел самой примитивной техникой письма». Он изучал книги других писателей и, возможно, был слишком подвержен влиянию того, что читал. В его первом романе «Джослин» чувствуется сходство с произведениями Конрада (особенно с рассказом «Аванпост цивилизации»), в поздних работах заметно влияние Тургенева и Мопассана, которых он высоко ценил. В письме будущему писателю мистеру Джонсу от 5 июня 1920 года он посоветовал тому прежде всего прочесть Библию, Шекспира и У. Г. Хадсона[31].
Первое появление Голсуорси на литературной арене было очень скромным и свидетельствовало о его неуверенности в себе: в 1897 году он опубликовал сборник рассказов «Под четырьмя ветрами» под псевдонимом Джон Синджон (переиначив имя товарища по университету Сент Джона Хорнби). Книга была опубликована издательством Фишера Анвина на комиссионной основе, что в те времена не было столь непрестижным делом, как сегодня. По условиям соглашения Голсуорси платил за издание книги, а издатель получал проценты с проданного тиража, ничем, таким образом, не рискуя в случае провала нового автора. Было отпечатано пятьсот экземпляров, и, хотя о книге появилось сорок две заметки в разных периодических изданиях, тираж так и не был распродан. Впоследствии Голсуорси не разрешал переиздавать эту книгу; он стыдился ее и просил Ральфа Моттрэма сжечь его экземпляр. Однако, как он сам признавал впоследствии, этот сборник стал определенной вехой на его писательском пути.
«На этот рассказ, как и последовавшие за ним, я в течение двух лет расходовал все свое вдохновение; в этом я был похож на авиаторов, которые десять лет назад (Голсуорси писал эту речь в 1932 году. – К. Д.) с огромными усилиями отрывались от земли, чтобы затем с большим сожалением вернуться на нее. Самосознание тогда во мне еще не развилось – я гордился маленьким отвратительным созданием под названием «Под четырьмя ветрами», объединившим первые мои девять рассказов, больше, чем любым другим своим произведением. В 1920 году, охваченный желанием помешать кому бы то ни было читать эту ужасную книжонку, я написал своему издателю. Оказалось, у него осталось еще двадцать экземпляров книги».
Рассказы из этого сборника читать почти невозможно, и тем более трудно судить по ним, какие произведения предстоит создать их автору в будущем. Сам Голсуорси отмечал, что эти рассказы написаны под влиянием Киплинга и частично Брет-Гарта[32]. Это в основном заметки, навеянные путешествиями, совершенными Голсуорси за несколько лет до этого. Некоторый интерес представляет рассказ «Депрессия», описывающий случай, происшедший на борту «Торренса», а также содержащий портретную характеристику Конрада. Но единственной историей, в основе которой лежала реальная жизнь, оказался последний рассказ в этом сборнике – «Полубоги». В нем Голсуорси впервые разрабатывает тему, красной нитью прошедшую через все его творчество, – мучительной любви к Аде, безысходности положения влюбленных, которые из-за превратностей судьбы не могут соединиться навек.
«Завтра кончалось все светлое в ее жизни, да и сама жизнь; она должна была расстаться со своим подлинным «я», вернуться из стремительно мчавшейся машины, в которой ее покатила насмешница-судьба, в клетку, к постылому существованию в качестве компаньонки, и устало биться крыльями о решетку; его же удел – целый сонм дьяволов-искусителей, издевающихся, беснующихся, замерших в ожидании, но всегда находящихся настороже, всегда жестоких, готовых в любой момент появиться и причинить ужасную боль.
Завтра они попрощаются со своей любовью, возможно, до самой смерти – кто знает? – с их великой и пламенной любовью, которая им все дала и все у них взяла, которая наполняла безграничной нежностью каждую их мысль и движение, которая была стара, как мир, но не устала от этой жизни, которая все знала и все понимала, для которой не существовало ни глубин, куда она не могла бы заглянуть, ни высот, которые она не могла бы покорить. Она была как дерево, посаженное во влажную, прохладную почву дружбы, постепенно и буйно разраставшееся, пока оно не покрылось прекрасной листвой полного доверия и великолепными цветами страсти».
Возможно, этот отрывок выглядит несколько напыщенно, но тема несчастной любви стала одной из главных в творчестве Голсуорси, из этого семени произросла большая часть его жизненной философии: с одной стороны, протест против пут ханжества, с другой – борьба с собственничеством, вновь и вновь становящиеся темой его произведений.
Еще до издания сборника «Под четырьмя ветрами» Голсуорси работал над своим первым большим романом «Джослин». Эту книгу автор впоследствии оценил столь же низко, как и ее предшественницу, и не разрешал переиздавать. Это произведение Голсуорси отказался публиковать на прежних невыгодных условиях. 29 января 1898 года он отправил роман Фишеру Анвину, выдвинув при этом свои условия (на самом деле все идеи по поводу материального вознаграждения Голсуорси принадлежали Конраду). «Если Вы возьмете эту книгу, – писал Голсуорси, – я предлагаю Вам следующие условия. Автор получает в случае продажи первых 500 экземпляров по 5 пенсов за книгу; в случае продажи от 500 до 2000 экземпляров – по 10 пенсов за книгу; в случае превышения этой цифры – по 1 шиллингу за экземпляр». В тот же день Голсуорси отправил в контору мистера Анвина еще одно письмо, так как вспомнил, что не подписал отправленную рукопись. «Я обнаружил, что сегодня утром по оплошности отправил Вам неподписанную рукопись; более того, на рукописи нет ни единой пометки, идентифицирующей ее. Не будете ли Вы так любезны поставить на ней имя автора: Джон Синджон, – прежде чем она попадет к читателю». Похоже», мистер Анвин счел публикацию книги сомнительным предприятием, так как Голсуорси 11 февраля вновь пишет ему: «Мне искренне жаль, что Вы не видите возможности «пускаться в рискованное предприятие» с моей книгой. Я же не намерен брать какие бы то ни было расходы на себя». Но ему и не пришлось этого делать, так как решил рискнуть другой, начинающий издатель Джеральд Дакворт.
Роман «Джослин» заметно отличался от первой книги Голсуорси, и отдельные места в нем можно по праву причислить к лучшим страницам его прозы. В целом книга была очень многообещающей и читалась с огромным интересом. Это была история любви Ады и Джона, написанная в тот момент, когда ситуация все еще оставалась мучительной и беспросветной. Положение любовников остро переживалось ими, к тому же они начали осознавать, какой вызов бросили окружающему миру и обществу, к которому принадлежали. Должно быть, Аду часто посещали те же мысли, что и героиню романа Джослин, которая часто впадает в отчаяние из-за того, что отдалась любимому ею Жилю Легару.
Сама по себе история выглядит надуманной и несколько мелодраматичной. Герой романа Жиль Легар когда-то женился на калеке Ирме; но вот уже много лет этот брак пребывает в состоянии уныния и распада. Неожиданно Жиль знакомится с молодой девушкой Джослин Ли и влюбляется в нее. (Голсуорси поменял себя и Аду местами, вероятно, с целью замаскировать реальных прототипов романа – в «Джослин» мужчина женат и находится в затруднительном положении.) Жиль признается девушке в любви, та в порыве страсти отдается своему чувству и становится его любовницей. Но любовное ослепление почти сразу сменяется в Джослин чувством отвращения к себе и отчаяния, вызванного еще и тем, что она приятельница Ирмы. Ирма догадывается о чувствах мужа к Джослин и принимает смертельную дозу морфия. Жиль находит ее в тяжелом состоянии, видит, что она приняла яд, но бросает жену на произвол судьбы и вместо оказания помощи умирающей спешит на ранее назначенное свидание с Джослин. Когда он возвращается, Ирма уже мертва. Влюбленные чувствуют, что прямо или косвенно они виновны в смерти Ирмы, и тень этой трагедии ложится на их любовь. Они расстаются, но, не в силах перенести разлуку, Джослин следует за Жилем, отправившимся в долгое морское путешествие, и в конце концов они соединяются.
Эта книга напоминала произведения романтического направления. Но, помимо чисто биографического интереса, она представляет художественную ценность благодаря одному персонажу – миссис Трэвис, прототипом для которой послужила мать Ады миссис Купер. Миссис Трэвис – тетка Джослин и ее компаньонка в путешествиях – это, пожалуй, наиболее яркий комический образ во всем творчестве Голсуорси. Молодой помощник приходского священника беседует с миссис Трэвис об ее отношении к искусству: «Не имея собственных взглядов, она считала благоразумным соглашаться со всем, что он говорил, а сама тем временем окидывала быстрым взором своих соседей, впитывая в себя впечатления от их нарядов и внешности». Или ниже: «Миссис Трэвис очень высоко ценила собственность, но еще выше она ставила комфорт; ее не интересовали вся эта музыка или картины, немногим больше нужны были ей театры, так как она чувствовала себя удовлетворенной и успокаивала свою совесть теми развлечениями, во время которых нужно было есть» (таким образом она оправдывает себя за то, что не всегда сопровождает свою племянницу Джослин). В миссис Трэвис уже проявляются зачатки собственнических инстинктов, которые станут важной отличительной чертой Форсайтов.
В этом романе проявляются острота и точность наблюдений Голсуорси, что выгодно отличает «Джослин» от «ужасной маленькой книжицы» «Под четырьмя ветрами». Роман не заслуживает того забвения, которому предал его автор, у Голсуорси были и более слабые вещи, и тем не менее они переиздавались много раз.
Желание автора упрятать это произведение в небытие, схоронить под псевдонимом Джон Синджон объясняется отчасти большой его автобиографичностью, но именно этим роман особенно интересен для исследователей жизни и творчества Голсуорси. В Джослин мы узнаем Аду такой, какой она была, когда Джон впервые ее увидел; мы также ближе узнаем Джона в тот период. На протяжении всей совместной жизни чета Голсуорси много путешествовала, однако инициатором этих путешествий был не Джон, а Ада с ее любовью к дальним странам: «Джослин ненавидела монотонную серость неба над Англией. Она испытывала могучую тягу к солнцу, к тем краям, где глаз радуется ярким краскам, где кажется, что жизнь кипит в полную силу». А вот что мы узнаем о ее характере: «Она и пальцем не пошевелит, чтобы добиться чьего-то расположения или восхищения, а все же без должного внимания она увянет, как цветок без воды». Или: «Джослин выслушивала собеседника с таким участием и была настолько лишена ложной стыдливости, что ей поневоле рассказывали о себе почти все». Как Ада или Ирэн из «Собственника», Джослин была увлечена музыкой, и игра на фортепиано доставляла ей огромное удовольствие: «Она (Джослин) много играла для самой себя, но вдруг поняла, что ей недостает серьезного лица Жиля, смотревшего на нее, и его привычки, подойдя сзади и тронув ее за плечо, сказать: «Сыграйте это еще раз»».
До конца своих дней, работая над новыми произведениями у себя в Лондоне или в загородных домах в Манатоне и Бери, Голсуорси нуждался в том, чтобы Ада «сыграла это еще раз». Музыка стала неотъемлемой частью их совместной жизни.
Конфликт в романе «Джослин» не разрешен, битва за Аду еще не выиграна. К моменту окончания «Собственника» все было закончено; Босини не пришлось отбивать Ирэн у Сомса – она уже была если не формально, то в душе независима. Но Джослин и Жиль находились в разладе с собственной совестью, роман полон боли, вызванной их внутренней борьбой. «Инстинкт призывал его биться за свое счастье, вопреки боли и гонениям; ее – сложив руки на груди, ожидать решения своей участи». Судьба поставила их – Аду и Джона, Джослин и Жиля – в ужасное положение: двое подчиняющихся общепринятым условностям людей из-за своего чувства, из-за убежденности в том, что они имеют право на это чувство, вынуждены начать по-новому воспринимать и самих себя, и те моральные ценности, на которых они были воспитаны. Но это способствовало созреванию Голсуорси-писателя. «Зло крылось не в тех неприятностях, которые он причинил любимой женщине, и не в его преступном нежелании исправить содеянное, а значительно глубже – в сути его характера и в отсутствии силы воли, – он чувствовал, что именно это доставляет ему страдания и будет доставлять их всегда». Поняв это, Голсуорси принялся исследовать глубины собственной души. Для него это было несколько необычным занятием: он не являлся человеком, склонным к самокопанию, к тому же терпеть не мог жалеть себя. В центре большинства его книг находится реальная жизнь – страдания узников, отверженных, несчастных в браке женщин (не мужчин, заметьте, – Жиль в своем роде уникален) и, конечно же, животных – но никогда его собственные переживания. Роман «Джослин» интересен тем, что в нем Голсуорси как бы исследует собственные страдания, старается изучить их природу, подвергает критическому анализу самого себя. В последующих книгах этого уже нет, он переходит от субъективного изложения к объективному: Шелтон из «Острова фарисеев» – это Голсуорси, но, в отличие от Джослин, он уже не мучается от собственной боли, он, скорее, наблюдает чужие страдания, чем страдает сам.
Когда Джослин настигает Жиля в Сингапуре, их новые взгляды определены обстоятельствами, а не внутренней убежденностью. Как говорит Джослин один из персонажей романа – Нильсен: «В соответствии с законами морали каждому мужчине и женщине определено его место, и они, как и всякая тварь божья, в конце концов его находят». Они действительно «в конце концов его находят», но все еще очень неспокойны и неуверены в себе.
Критики прохладно приняли роман «Джослин», лишь «Сатердей ревью» дала ему положительную оценку, отметив, что роман «выделяется из общего потока литературы» и что его автору присущи «проницательность и юмор, хотя он не умеет строить сюжет». Конрад, который всегда был склонен переоценивать работы своего друга, пишет Голсуорси: «Эта книга хороша. И вдохновляет», – хотя год спустя в письме своему польскому родственнику он замечает: «Не могу назвать этот роман значительным, хотя его автор – человек очень приятный и добрый». В домашней обстановке Конрад называл Голсуорси «бедный Джек», потому что тот был очень озабочен ходом своей работы, а Форд Медокс не без оснований добавлял: «В те дни дело продвигалось туговато».
Пока он все еще работал в адвокатуре и в 1894 году имел собственный кабинет в Пейпер-Билдингз, № 3, в Темпле. В наброске к речи, подготовленной Голсуорси много лет спустя для произнесения при получении Нобелевской премии, он вспоминает «маленькую узкую комнату в «Иннер-Темпле» в Лондоне, которая именовалась моим «кабинетом» и благодаря которой существовал мелкий клерк по имени, кажется, Джордж. В этой комнате, похожей на монашескую келью, я написал начальные и, как это ни странно, последние страницы своего первого произведения».
Примерно в то же время Голсуорси ушел из родительского дома на Кембридж-гейт, № 8 (хотя время от времени он туда возвращался, возможно, тогда, когда менял квартиры). Его первое собственное жилье находилось на Пэлэс-стрит, № 3, в Бакингем-гейт, он снимал его вместе с однокашником по Оксфорду Джорджем Монтегю Харрисом. Харрис, написавший воспоминания о Голсуорси для книги Мэррота, отмечает, что уже тогда он проявлял повышенный интерес к жизни рабочих; он «любил поздно вечером бродить в бедных районах города, прислушиваться к разговорам тамошних жителей, иногда заходил в ночлежки». Он подчеркивает также полное отсутствие у Голсуорси интереса к политике, причем до такой степени, что, когда Харриса в 1895 году выдвинули кандидатом на выборах в парламент, «он (Голсуорси) совершенно не помогал мне, не интересовался развитием событий в день выборов, а когда я после всего вернулся домой, он читал книгу и даже не спросил меня о результатах голосования». Неудивительно, что даже спустя столько лет Харрис чувствовал обиду, вызванную равнодушием к его делам со стороны Голсуорси.
Но Джордж Харрис не имел представления о переживаниях самого Голсуорси в это время. 1895 год стал решающим в отношениях с Адой. Шаг, на который они решились, прочно связал их, прочнее, чем если бы это был брак. Голсуорси постоянно чувствовал безграничное доверие к нему Ады, решившейся на такое; это доверие в будущем стало для него нелегкой ношей.
И не случайно именно в том же году он завершил свою недолгую службу на юридическом поприще; с этим было покончено. Известно, что за все время он вел всего лишь одно дело, да и то было поручено ему его родственниками по просьбе отца. Это была петиция, не требовавшая защитника, и разбирательство дела в суде заняло всего несколько минут; тем не менее старый мистер Голсуорси появился в суде, чтобы присутствовать при успехе сына. Родители Голсуорси с разочарованием отнеслись к его решению оставить юриспруденцию. Бланш Голсуорси считала, что литература не такое «хорошее» занятие, как адвокатура. На вопрос Георга Саутера она ответила, что не хочет, чтобы ее сын стал знаменитым писателем.
Именно появление Ады в жизни Голсуорси способствовало принятию этого решения. Он полностью посвятил все свое время и силы творчеству. Отец определил Джону скромную, но достаточную сумму на содержание, а учитывая то, что какие-то суммы он мог заработать и сам, начинающий писатель мог вести вполне обеспеченную жизнь[30]. Форд Медокс Форд пишет, что Голсуорси был «умеренным во всем», но это была умеренность достатка: «небольшая холостяцкая квартира, небольшая конюшня, пил он немного и одевался с той тщательно продуманной небрежностью, которая была тогда в моде». Но Форд, как и многие другие собратья Голсуорси по перу, совершенно не завидовал его материальному благополучию.
У Ады было подлинное призвание поощрять в других людях таланты; не только Голсуорси нашел в ней понимание и сочувствие, за свою жизнь она приняла участие в судьбе еще нескольких писателей. Особенно помогала она сыну своего доверенного лица Ральфу Моттрэму, чьи стихи Ада оценивала и анализировала сначала самостоятельно, а затем вместе с Джоном: «Покажите мне другие Ваши работы – в тех, которые я видела, я верю в сказанное, но у меня есть замечания по поводу композиции...» – и позднее: «Надеюсь, я смогу быть Вам полезной – я думаю, это мое предназначение – быть кому-то полезной, и это очень важно для меня». Конрад также считал ее мудрым советчиком и своим другом, одно время они даже работали вместе над переводами рассказов Мопассана.
Но, конечно, ее писателем, главной ее заботой с первых же дней их дружбы стал Джон Голсуорси. Как только она узнала о его тайных мечтах о литературе, она решительно поверила, что он станет когда-нибудь великим писателем – несмотря на то, что его первые пробы пера были достаточно слабыми. Когда Голсуорси посвятил «Сагу о Форсайтах» именно ей – «без чьего воодушевления, сочувствия и критики я не смог бы стать даже таким писателем, какой я есть», – он сделал это с абсолютной искренностью и убежденностью в сказанном. Более того, это был долг, который он так и не сумел вернуть; иногда груз благодарности весьма ощутимо давил на него.
Помимо воодушевления и уверенности в себе, которые были ему так необходимы, Ада «подарила» ему историю своей жизни, которая тронула его настолько глубоко, что, когда бы он ни обращался к ней – а он описывал ее много раз, – безысходная ситуация, в которой она оказалась, – брак с одиозным майором Голсуорси – вызывала в нем боль и сострадание.
Ада была терпеливым ментором, она знала, что лишь время принесет плоды успеха ее подопечным. «Большинство мужчин к тридцати годам еще не «созрели», – писала она Ральфу Моттрэму, подбадривая того. – Посмотрите на Конрада, на Джека Голсуорси, чьи работы я знаю лучше всего... Я считаю, что Конрад «созрел» совсем недавно, в романах «Молодость» и «Народ». Эволюция Джека Голсуорси проходит последовательнее, хотя и медленно, – но это понятно, он ведь невозмутимо и как-то необычно переходит от одного творческого метода к другому. А вот только что вышедшая книга и та, которую он начал писать, – действительно выражение его «я»» («Остров фарисеев» и «Собственник»).
Вот в таких условиях рядом с Адой (чаще в переносном, реже – в прямом смысле) Джон Голсуорси стал овладевать нелегким писательским ремеслом. «Вначале дело продвигалось очень медленно. Его все еще влекло к светской жизни; к тому же он еще не выбрал собственного пути в литературе.
Он был решительно настроен писать романы, но поначалу ему очень мешало влияние Конрада (и это весьма его расстраивало), который хорошо знал, куда он идет». Тем не менее Голсуорси упорно продолжал работать, переняв у Форда манеру писать стоя, используя огромное количество цветных карандашей, ручек и ластиков.
Голсуорси не скрывает, какую трудную борьбу он выдержал, прежде чем достиг цели; он уверяет, что «писал пять лет, прежде чем овладел самой примитивной техникой письма». Он изучал книги других писателей и, возможно, был слишком подвержен влиянию того, что читал. В его первом романе «Джослин» чувствуется сходство с произведениями Конрада (особенно с рассказом «Аванпост цивилизации»), в поздних работах заметно влияние Тургенева и Мопассана, которых он высоко ценил. В письме будущему писателю мистеру Джонсу от 5 июня 1920 года он посоветовал тому прежде всего прочесть Библию, Шекспира и У. Г. Хадсона[31].
Первое появление Голсуорси на литературной арене было очень скромным и свидетельствовало о его неуверенности в себе: в 1897 году он опубликовал сборник рассказов «Под четырьмя ветрами» под псевдонимом Джон Синджон (переиначив имя товарища по университету Сент Джона Хорнби). Книга была опубликована издательством Фишера Анвина на комиссионной основе, что в те времена не было столь непрестижным делом, как сегодня. По условиям соглашения Голсуорси платил за издание книги, а издатель получал проценты с проданного тиража, ничем, таким образом, не рискуя в случае провала нового автора. Было отпечатано пятьсот экземпляров, и, хотя о книге появилось сорок две заметки в разных периодических изданиях, тираж так и не был распродан. Впоследствии Голсуорси не разрешал переиздавать эту книгу; он стыдился ее и просил Ральфа Моттрэма сжечь его экземпляр. Однако, как он сам признавал впоследствии, этот сборник стал определенной вехой на его писательском пути.
«На этот рассказ, как и последовавшие за ним, я в течение двух лет расходовал все свое вдохновение; в этом я был похож на авиаторов, которые десять лет назад (Голсуорси писал эту речь в 1932 году. – К. Д.) с огромными усилиями отрывались от земли, чтобы затем с большим сожалением вернуться на нее. Самосознание тогда во мне еще не развилось – я гордился маленьким отвратительным созданием под названием «Под четырьмя ветрами», объединившим первые мои девять рассказов, больше, чем любым другим своим произведением. В 1920 году, охваченный желанием помешать кому бы то ни было читать эту ужасную книжонку, я написал своему издателю. Оказалось, у него осталось еще двадцать экземпляров книги».
Рассказы из этого сборника читать почти невозможно, и тем более трудно судить по ним, какие произведения предстоит создать их автору в будущем. Сам Голсуорси отмечал, что эти рассказы написаны под влиянием Киплинга и частично Брет-Гарта[32]. Это в основном заметки, навеянные путешествиями, совершенными Голсуорси за несколько лет до этого. Некоторый интерес представляет рассказ «Депрессия», описывающий случай, происшедший на борту «Торренса», а также содержащий портретную характеристику Конрада. Но единственной историей, в основе которой лежала реальная жизнь, оказался последний рассказ в этом сборнике – «Полубоги». В нем Голсуорси впервые разрабатывает тему, красной нитью прошедшую через все его творчество, – мучительной любви к Аде, безысходности положения влюбленных, которые из-за превратностей судьбы не могут соединиться навек.
«Завтра кончалось все светлое в ее жизни, да и сама жизнь; она должна была расстаться со своим подлинным «я», вернуться из стремительно мчавшейся машины, в которой ее покатила насмешница-судьба, в клетку, к постылому существованию в качестве компаньонки, и устало биться крыльями о решетку; его же удел – целый сонм дьяволов-искусителей, издевающихся, беснующихся, замерших в ожидании, но всегда находящихся настороже, всегда жестоких, готовых в любой момент появиться и причинить ужасную боль.
Завтра они попрощаются со своей любовью, возможно, до самой смерти – кто знает? – с их великой и пламенной любовью, которая им все дала и все у них взяла, которая наполняла безграничной нежностью каждую их мысль и движение, которая была стара, как мир, но не устала от этой жизни, которая все знала и все понимала, для которой не существовало ни глубин, куда она не могла бы заглянуть, ни высот, которые она не могла бы покорить. Она была как дерево, посаженное во влажную, прохладную почву дружбы, постепенно и буйно разраставшееся, пока оно не покрылось прекрасной листвой полного доверия и великолепными цветами страсти».
Возможно, этот отрывок выглядит несколько напыщенно, но тема несчастной любви стала одной из главных в творчестве Голсуорси, из этого семени произросла большая часть его жизненной философии: с одной стороны, протест против пут ханжества, с другой – борьба с собственничеством, вновь и вновь становящиеся темой его произведений.
Еще до издания сборника «Под четырьмя ветрами» Голсуорси работал над своим первым большим романом «Джослин». Эту книгу автор впоследствии оценил столь же низко, как и ее предшественницу, и не разрешал переиздавать. Это произведение Голсуорси отказался публиковать на прежних невыгодных условиях. 29 января 1898 года он отправил роман Фишеру Анвину, выдвинув при этом свои условия (на самом деле все идеи по поводу материального вознаграждения Голсуорси принадлежали Конраду). «Если Вы возьмете эту книгу, – писал Голсуорси, – я предлагаю Вам следующие условия. Автор получает в случае продажи первых 500 экземпляров по 5 пенсов за книгу; в случае продажи от 500 до 2000 экземпляров – по 10 пенсов за книгу; в случае превышения этой цифры – по 1 шиллингу за экземпляр». В тот же день Голсуорси отправил в контору мистера Анвина еще одно письмо, так как вспомнил, что не подписал отправленную рукопись. «Я обнаружил, что сегодня утром по оплошности отправил Вам неподписанную рукопись; более того, на рукописи нет ни единой пометки, идентифицирующей ее. Не будете ли Вы так любезны поставить на ней имя автора: Джон Синджон, – прежде чем она попадет к читателю». Похоже», мистер Анвин счел публикацию книги сомнительным предприятием, так как Голсуорси 11 февраля вновь пишет ему: «Мне искренне жаль, что Вы не видите возможности «пускаться в рискованное предприятие» с моей книгой. Я же не намерен брать какие бы то ни было расходы на себя». Но ему и не пришлось этого делать, так как решил рискнуть другой, начинающий издатель Джеральд Дакворт.
Роман «Джослин» заметно отличался от первой книги Голсуорси, и отдельные места в нем можно по праву причислить к лучшим страницам его прозы. В целом книга была очень многообещающей и читалась с огромным интересом. Это была история любви Ады и Джона, написанная в тот момент, когда ситуация все еще оставалась мучительной и беспросветной. Положение любовников остро переживалось ими, к тому же они начали осознавать, какой вызов бросили окружающему миру и обществу, к которому принадлежали. Должно быть, Аду часто посещали те же мысли, что и героиню романа Джослин, которая часто впадает в отчаяние из-за того, что отдалась любимому ею Жилю Легару.
Сама по себе история выглядит надуманной и несколько мелодраматичной. Герой романа Жиль Легар когда-то женился на калеке Ирме; но вот уже много лет этот брак пребывает в состоянии уныния и распада. Неожиданно Жиль знакомится с молодой девушкой Джослин Ли и влюбляется в нее. (Голсуорси поменял себя и Аду местами, вероятно, с целью замаскировать реальных прототипов романа – в «Джослин» мужчина женат и находится в затруднительном положении.) Жиль признается девушке в любви, та в порыве страсти отдается своему чувству и становится его любовницей. Но любовное ослепление почти сразу сменяется в Джослин чувством отвращения к себе и отчаяния, вызванного еще и тем, что она приятельница Ирмы. Ирма догадывается о чувствах мужа к Джослин и принимает смертельную дозу морфия. Жиль находит ее в тяжелом состоянии, видит, что она приняла яд, но бросает жену на произвол судьбы и вместо оказания помощи умирающей спешит на ранее назначенное свидание с Джослин. Когда он возвращается, Ирма уже мертва. Влюбленные чувствуют, что прямо или косвенно они виновны в смерти Ирмы, и тень этой трагедии ложится на их любовь. Они расстаются, но, не в силах перенести разлуку, Джослин следует за Жилем, отправившимся в долгое морское путешествие, и в конце концов они соединяются.
Эта книга напоминала произведения романтического направления. Но, помимо чисто биографического интереса, она представляет художественную ценность благодаря одному персонажу – миссис Трэвис, прототипом для которой послужила мать Ады миссис Купер. Миссис Трэвис – тетка Джослин и ее компаньонка в путешествиях – это, пожалуй, наиболее яркий комический образ во всем творчестве Голсуорси. Молодой помощник приходского священника беседует с миссис Трэвис об ее отношении к искусству: «Не имея собственных взглядов, она считала благоразумным соглашаться со всем, что он говорил, а сама тем временем окидывала быстрым взором своих соседей, впитывая в себя впечатления от их нарядов и внешности». Или ниже: «Миссис Трэвис очень высоко ценила собственность, но еще выше она ставила комфорт; ее не интересовали вся эта музыка или картины, немногим больше нужны были ей театры, так как она чувствовала себя удовлетворенной и успокаивала свою совесть теми развлечениями, во время которых нужно было есть» (таким образом она оправдывает себя за то, что не всегда сопровождает свою племянницу Джослин). В миссис Трэвис уже проявляются зачатки собственнических инстинктов, которые станут важной отличительной чертой Форсайтов.
В этом романе проявляются острота и точность наблюдений Голсуорси, что выгодно отличает «Джослин» от «ужасной маленькой книжицы» «Под четырьмя ветрами». Роман не заслуживает того забвения, которому предал его автор, у Голсуорси были и более слабые вещи, и тем не менее они переиздавались много раз.
Желание автора упрятать это произведение в небытие, схоронить под псевдонимом Джон Синджон объясняется отчасти большой его автобиографичностью, но именно этим роман особенно интересен для исследователей жизни и творчества Голсуорси. В Джослин мы узнаем Аду такой, какой она была, когда Джон впервые ее увидел; мы также ближе узнаем Джона в тот период. На протяжении всей совместной жизни чета Голсуорси много путешествовала, однако инициатором этих путешествий был не Джон, а Ада с ее любовью к дальним странам: «Джослин ненавидела монотонную серость неба над Англией. Она испытывала могучую тягу к солнцу, к тем краям, где глаз радуется ярким краскам, где кажется, что жизнь кипит в полную силу». А вот что мы узнаем о ее характере: «Она и пальцем не пошевелит, чтобы добиться чьего-то расположения или восхищения, а все же без должного внимания она увянет, как цветок без воды». Или: «Джослин выслушивала собеседника с таким участием и была настолько лишена ложной стыдливости, что ей поневоле рассказывали о себе почти все». Как Ада или Ирэн из «Собственника», Джослин была увлечена музыкой, и игра на фортепиано доставляла ей огромное удовольствие: «Она (Джослин) много играла для самой себя, но вдруг поняла, что ей недостает серьезного лица Жиля, смотревшего на нее, и его привычки, подойдя сзади и тронув ее за плечо, сказать: «Сыграйте это еще раз»».
До конца своих дней, работая над новыми произведениями у себя в Лондоне или в загородных домах в Манатоне и Бери, Голсуорси нуждался в том, чтобы Ада «сыграла это еще раз». Музыка стала неотъемлемой частью их совместной жизни.
Конфликт в романе «Джослин» не разрешен, битва за Аду еще не выиграна. К моменту окончания «Собственника» все было закончено; Босини не пришлось отбивать Ирэн у Сомса – она уже была если не формально, то в душе независима. Но Джослин и Жиль находились в разладе с собственной совестью, роман полон боли, вызванной их внутренней борьбой. «Инстинкт призывал его биться за свое счастье, вопреки боли и гонениям; ее – сложив руки на груди, ожидать решения своей участи». Судьба поставила их – Аду и Джона, Джослин и Жиля – в ужасное положение: двое подчиняющихся общепринятым условностям людей из-за своего чувства, из-за убежденности в том, что они имеют право на это чувство, вынуждены начать по-новому воспринимать и самих себя, и те моральные ценности, на которых они были воспитаны. Но это способствовало созреванию Голсуорси-писателя. «Зло крылось не в тех неприятностях, которые он причинил любимой женщине, и не в его преступном нежелании исправить содеянное, а значительно глубже – в сути его характера и в отсутствии силы воли, – он чувствовал, что именно это доставляет ему страдания и будет доставлять их всегда». Поняв это, Голсуорси принялся исследовать глубины собственной души. Для него это было несколько необычным занятием: он не являлся человеком, склонным к самокопанию, к тому же терпеть не мог жалеть себя. В центре большинства его книг находится реальная жизнь – страдания узников, отверженных, несчастных в браке женщин (не мужчин, заметьте, – Жиль в своем роде уникален) и, конечно же, животных – но никогда его собственные переживания. Роман «Джослин» интересен тем, что в нем Голсуорси как бы исследует собственные страдания, старается изучить их природу, подвергает критическому анализу самого себя. В последующих книгах этого уже нет, он переходит от субъективного изложения к объективному: Шелтон из «Острова фарисеев» – это Голсуорси, но, в отличие от Джослин, он уже не мучается от собственной боли, он, скорее, наблюдает чужие страдания, чем страдает сам.
Когда Джослин настигает Жиля в Сингапуре, их новые взгляды определены обстоятельствами, а не внутренней убежденностью. Как говорит Джослин один из персонажей романа – Нильсен: «В соответствии с законами морали каждому мужчине и женщине определено его место, и они, как и всякая тварь божья, в конце концов его находят». Они действительно «в конце концов его находят», но все еще очень неспокойны и неуверены в себе.
Критики прохладно приняли роман «Джослин», лишь «Сатердей ревью» дала ему положительную оценку, отметив, что роман «выделяется из общего потока литературы» и что его автору присущи «проницательность и юмор, хотя он не умеет строить сюжет». Конрад, который всегда был склонен переоценивать работы своего друга, пишет Голсуорси: «Эта книга хороша. И вдохновляет», – хотя год спустя в письме своему польскому родственнику он замечает: «Не могу назвать этот роман значительным, хотя его автор – человек очень приятный и добрый». В домашней обстановке Конрад называл Голсуорси «бедный Джек», потому что тот был очень озабочен ходом своей работы, а Форд Медокс не без оснований добавлял: «В те дни дело продвигалось туговато».