Джексон Лиза. Расплата

   – Не думаю, что я к этому готова, – произнесла она. – То есть я знаю, что не готова.
   – Подумай об этом.
   И не собираюсь.
   – Хорошо, – солгала она.
   – Да пребудет с тобой господь, Ливви. – Он повесил трубку раньше ее. Оливия на секунду закрыла глаза.
   Он твой отец, эта мысль снова и снова проносилась в ее голове, но она не могла так легко купиться на это.
   – Он просто донор спермы. Ничего больше.
   Но он изменился. Он открыл новую страницу своей жизни.
   В это ей не очень верилось. Судя по тому, что она слышала о Реджи Бенчете, она знала, что он отпетый мошенник, человек, который может заговорить зубы кому угодно. Она не хотела иметь с ним ничего общего.
   Да, а что, если он заболеет и останется без денег... что тогда? Ты его плоть и кровь. Единственный его ребенок.
   Она решила, что ей необходима помощь, чтобы разобраться во всем этом. Заперев магазин, она залезла в сумочку, вытащила бумажник и нашла в нем карточку, которую отец Джеймс Маккларен вложил ей в руку во время беседы в соборе Святого Луи.
 
   – Какой сюрприз, – совершенно искренне воскликнул Джеймс, поднимая взгляд от стола. Секретарша уехала на день, как и отец Рой, и теперь он снова встретился с Оливией Бенчет, красивой женщиной со взлохмаченными волосами и загадочными глазами. За последние дни он не раз думал об Оливии. Больше, чем следовало. И его мысли не были чистыми. Совсем наоборот. Но это было его личным крестом, демонами, с которыми ему приходилось бороться.
   – Мне нужно с кем-нибудь поговорить, – произнесла она, не решаясь войти.
   – Заходите... пожалуйста... – Он встал и указал на один из стульев с другой стороны стола. Они были деревянными, и их сиденья стали гладко отполированными за те пятьдесят лет, которые по ним ерзали обеспокоенные, проклятые и кающиеся. – Вы пришли ко мне?
   – Да.
   – Как к священнику?
   Она заколебалась, пока садилась, и он заметил изгиб ее икры, видный из-под юбки с разрезом. Он быстро посмотрел в окно на голые ветви дуба, освещенные голубым светом ближайших уличных фонарей. На нижней ветке сидел ворон, спрятав голову под крыло.
   – Да, и, ну... я давно не была на мессе.
   – Может, в этом и проблема. – Он улыбнулся ей и заметил, что ее губы искривились.
   – Если так, то это лишь верхушка айсберга.
   – Что с вами происходит, Оливия?
   Женщина снова замялась. Она слегка покусывала нижнюю губу, словно решая, в чем может признаться.
   – Наверное, мне стоит начать с моей семьи, – сказала она, затем снова встретилась с ним взглядом. – На одно это может уйти несколько дней.
   Он поднял брови.
   – Почему бы вам не начать. Тогда мы посмотрим, куда это нас приведет и сколько времени займет. В моем распоряжении вся ночь.
   – Даже служителям бога нужно спать, – произнесла она.
   – Что вас беспокоит, Оливия?
   А что не беспокоит? – подумала она, но ответила:
   – Необходимость в совете возникла у меня из-за моего отца. На самом деле я никогда его не знала; они с мамой развелись, когда я только-только начала ходить, после этого он большую часть времени сидел в тюрьме. За убийство. – Отец Джеймс даже не вздрогнул. – В этом году он досрочно вышел на свободу, но я об этом не знала. Моя мама сообщила мне эту новость на днях, и теперь он хочет со мной встретиться. Он даже позвонил и заявил, что изменился, исправился, вроде даже священником. И, по правде говоря, я не хочу иметь с ним ничего общего...
   – Но... – приободрил он.
   – Но хотя я считаю его просто донором спермы, он все же моя кровь и плоть. Я его единственный живой ребенок, и моя старая добрая католическая вера поднимает голову. Он упомянул, что я – это все, что у него осталось. – И в том, как он сказал ей это, что-то обеспокоило ее, что-то странное.
   Отец Джеймс напряженно слушал, подперев голову руками и устремив на Оливию голубые глаза. Его квадратная челюсть была темной от щетины. На нем была черная рубашка и белый накрахмаленный воротник священника. Он был слишком привлекательным, чтобы посвятить свою жизнь богу. Он кого-то ей напоминал, но она не могла понять, кого именно. Вероятно, не слишком удачливого красавчика с телевидения или из второсортных фильмов.
   Отец Джеймс Маккларен просто не походил на священника. Хотя на нем была одежда духовного лица, и он сидел в этой старинной комнате с арочным окном и широким полированным столом, на углу которого лежала открытая Библия, его гораздо легче было представить на футбольном поле или на мостике парусника.
   Словно читая ее мысли, он улыбнулся, демонстрируя ровные белые зубы.
   – Наверное, я должен вам посоветовать прислушаться к своему сердцу, заглянуть к себе в душу, найти мужество простить вашего отца за его грехи перед вами.
   – Подставить другую щеку и отвести взгляд от всего, что он сделал?
   – Он заплатил свой долг обществу. В глазах закона его наказание закончено, поэтому остается то, что он сделал вам: покинул вас и вашу мать, что вас смущает.
   – Да.
   – Я не намерен превращать это в банальность. Ребенку тяжело, когда его покидают. Я уверен, что и вам, и вашей матери было очень нелегко. Сейчас вы взрос лая, но это не значит, что боль просто исчезнет. Вы можете сказать, что вам все равно, что вы смирились с этим, что это, вероятно, даже к лучшему, но в душе остались шрамы. И если источник боли появляется снова как сейчас, когда ваш отец решил связаться с вами, это подобно тому, как если бы с заживающей раны содрали корку. Это болезненно. Раны снова могут закровоточить. Они словно горят. В памяти воскрешаются неприятные воспоминания, которые, как мы надеялись, были давно забыты. – Взглянув на нее, он не улыбнулся, и Оливия внезапно осознала, как темно в комнате и что единственный свет, не считая уличных фонарей, исходил от тусклой настольной лампы под зеленым абажуром.
   Стены, казалось, сжимались, атмосфера сгущалась.
   Отец Джеймс произнес:
   – Я не могу вам сказать, как вы должны поступить, Оливия. Могу только предложить вам помолиться и поговорить об этом с богом. Посмотрите, что он скажет. – Священник развел руками. – Вероятно, это не тот ответ, которого вы искали, но это лучшее, что я могу предложить.
   – Вот как?
   – Что я вам скажу. Почему бы вам не пойти домой и не подумать об этом? Попробуйте разобраться в своей душе. Затем приходите ко мне снова через несколько дней, и мы это обсудим.
   – А как быть, если он снова позвонит?
   – Поступайте так, как вам подскажет сердце.
   – А что, если сердце подсказывает мне обрушить на него все ругательства, которые можно встретить в книге? – спросила она, и он усмехнулся.
   – Тогда убедитесь, что черпаете их из этой книги. – Он постучал двумя пальцами по уголку Библии, лежащей на столе.
   – Вы бы поступили именно так?
   – Я бы попытался. – Он вздохнул. – Знаете, я ношу этот воротник – он прикоснулся к белому кольцу на шее – но это не значит, что я знаю ответы на все вопросы. – Я всего лишь человек.
   – А я-то думала, вы отмечены богом.
   – Должен сказать, что мы все отмечены отцом небесным. – Он изогнул бровь. – Предлагаю вам спросить его. И затем послушать. Он ответит.
   У нее не было такой уверенности, но она не стала спорить. Как-никак она пришла к отцу Маккларену за советом. Самое меньшее, что она могла сделать, это выслушать его.
   – Спасибо, что уделили мне время.
   – С большим удовольствием, – ответил он, и блеск в его глазах и теплое рукопожатие сказали ей, что он говорит искренне. – Позвольте проводить вас. – Он вышел из-за стола, прикоснулся к ее локтю, открывая дверь, и затем прошел по вестибюлю к парадному входу. Дюжины свечей, поставленных во исполнение желаний, мерцали в темноватом нефе, и от цветных окон отражался свет нескольких ламп. – Может быть, я увижу вас на мессе в это воскресенье, – предположил он, придерживая плечом открытую дверь. Холодный ветерок ворвался внутрь, отчего крошечные огоньки свечей дико заплясали.
   – Я подумаю, – ответила она.
   Он слегка прикоснулся к ее руке.
   – Позвоните мне после того, как поговорите с богом.
   Она заглянула ему в глаза... голубые... яркие... сексуальные. Они как-то не вязались с его набожностью.
   – Хорошо, – пообещала она, и он отошел от нее. Но, закутываясь в куртку и обходя лужи на пути к пикапу Оливия чувствовала его взгляд. Сев за руль, она увидела, что он поднял руку, и помахала ему в ответ, затем вставила ключ в зажигание, надавила на газ и повернула запястье. Старый двигатель поскрипел пару секунд, немного помедлив, она попробовала еще раз. Усталый мотор наконец ожил, и пикап, подпрыгивая на рытвинах, выехал с парковки.
   Ее сердце учащенно билось.
   Потому что отец Маккларен прикоснулся к ней не только к руке. Гораздо глубже. Он затронул ее душу.
   – Даже не думай об этом, – сказала она себе, глядя в зеркало заднего вида. Она не могла позволить себе увлечься священником. Полицейским тоже. Эти двое мужчин были неприступными. В высшей степени неприступными. Может, в этом и заключалась ее проблема, подумала она, набирая скорость на автостраде. Может быть, она интересовалась только теми мужчинами, с которыми не просто, с кем она вряд ли сможет завести роман.
   Так почему же ты не рассказала отцу Маккларену о своих видениях? Почему не доверилась ему? Ты боишься, что он тоже может счесть тебя чокнутой, как и Рик Бенц?
   Капли начавшегося дождя брызгали по ветровому стеклу. Она включила дворники и знала, что не сможет поговорить со священником. Пока не сможет. Она будет выглядеть дурочкой. Он уже знал, что ее отец уголовник, и скоро, вне всякого сомнения, она расскажет ему о своей матери, меняющей мужей одного за другим. Поэтому сейчас она не станет заводить речь о бабушке, которая наряду с католицизмом занималась вуду, а также умолчит о том, что у нее бывают видения об убийствах... по крайней мере, о том, что одно из них было совершено священником.
   Он навсегда спишет ее со счета, если она упомянет эту маленькую подробность.
   Так что пока она придержит язык.

Глава 20

   В голове у Бенца вертелись имена святых. Святая Сесилия. Святая Жанна д'Арк. Святая Мария Магдалена.
   Все они разные. Каждую обессмертили на медальоне, который намеренно оставлялся на месте преступления. Зачем? Бенц размышлял над этим, пока его компьютер выдавал страницы информации на каждую из замученных женщин. В чем был смысл? Повернувшись на стуле он взял первую страницу о святой Сесилии, покровительнице музыкантов, поэтов и грешников. Он просмотрел ее жизнеописание, затем перешел к рассказу о ее смерти. Его нервы напряглись. Сесилия, или Цецилия, была приговорена к смерти за нежелание отречься от христианской веры. Она должна была умереть от удушья в своей ванной комнате от дыма из печи, а когда это не сработало, ее пытались обезглавить тремя ударами в шею, что также оказалось безуспешным, и после нападения она прожила еще несколько дней.
   – Господи, – прошептал он, вспомнив о сходных моментах смерти женщины в районе Сент-Джон – задымленная ванная, и затем ее голову почти отделили от тела тремя ударами, в соответствии с рапортом патологоанатома и словами Оливии Бенчет. Сделавший это чокнутый ублюдок копировал наказание, назначенное святой Сесилии, – в своем видении Оливия слышала, как убийца шептал это имя.
   По коже Бенца пробежал неприятный холодок. Он знал, что Жанна д'Арк умерла, сгорев у столба, и тело мисс Икс сильно обгорело, прежде чем оно было брошено возле статуи Жанны во Французском квартале.
   А что там с Марией Магдаленой... – полной ясности не было. Он не располагал информацией о смерти Марии Магдалены, но точно знал, что она была грешницей – предположительно проституткой, – как и Кэти Адамс, которую нашли мертвой в ее квартире в Гарден-Дистрикт. Голова Кэти была выбрита, и присутствовал запах пачулей. Он прочитал жизнеописание Марии Магдалены, и, в соответствии с Евангелием от Луки, она вытерла ноги Христа своими волосами и помазала его благовониями.
   Бенц снова почувствовал неприятный холодок. Не превратил ли убийца этот рассказ об Иисусе в нечто гротескное?
   Зазвонил телефон. Это был патологоанатом.
   – Данные стоматологической карточки Стефани Джейн Келлер полностью совпадают с данными осмотра ротовой полости жертвы, погибшей от пожара в районе Сент-Джон, – сказал он, хотя Бенц уже убедил себя что погибшая в пожаре женщина была подружкой Дастина Таунсенда.
   – Вы уверены?
   – На все сто. Несколько лет назад над ее зубами немало поработали. Я проверил с помощью рентгеновских лучей и поговорил с дантистом. Это она.
   – Спасибо. – Бенц повесил трубку и постучал ручкой по блокноту, лежащему возле телефона. Он чувствовал тошноту. Ему доводилось видеть жестокие убийства – больше, чем ему бы хотелось, – но эти преступления были на редкость отвратительными и ужасными, с особым зверством осуществленными каким-то странным фанатиком. Священником? Конечно, нет.
   – Так что думай, Бенц, думай. – Останови его, прежде чем он нанесет еще один удар.
   Что общего было у этих трех женщин помимо того, что их всех убили странным образом?
   По-видимому, им всем было меньше тридцати. Две из трех были белыми, хотя в крови Кэти Адамс смешалось несколько рас. Убийца проигнорировал расовые различия, что было странно. Но такое бывало. Он сделал пометку.
   Хорошо, что еще?
   Пока он не выяснит, кто была мисс Икс у статуи Жанны д'Арк, у него есть только Кэти Адамс и Стефани Джейн Келлер для сравнения образа жизни, знакомых и прошлого жертв. У обеих были приятели, хотя о парне Кэти не было слышно несколько месяцев. Марк Дюваль, парень и сутенер Кэти, смылся из города примерно тогда, когда произошло убийство, и все еще числился в списке подозреваемых.
   Обе опознанные жертвы жили одни – Кэти в Гарден-дистрикт, Стефани в Ковингтоне, менее чем в миле от дома своего приятеля. Кэти была студенткой неполной формы обучения в Тулейнском университете и стриптизершей. Стефани – секретаршей в страховой компании и по вечерам занималась в Лойольском университете. Который находился по соседству с Тулейном. Связь? Или совпадение?
   Бенн взял себе за правило не верить в совпадения. Он сделал еще одну пометку и задумался об оставшейся мисс Икс. Очередная студентка одного из университетов в Гарден-дистрикт?
   Оливия Бенчет – аспирантка в Тулейнском университете.
   Его челюсти сжались. Ему не нравилось, к чему все идет. Мысль, что Оливия Бенчет может быть в контакте с убийцей, пугала его. До крайности.
   А как насчет священника?
   Священник, которого видела только Оливия, – и это было в ее «видении». Не пори горячку, Бенц. Тебе нужно больше фактов, чтобы поверить, что священник мог убить этих женщин.
   Это казалось бессмысленным. Он снова принялся просматривать свои заметки, те, которые он сделал во время бесед с Оливией. Он остановился, когда добрался до листа бумаги со странными буквами и символами. Его глаза сузились, он задумался. Еще одна святая? Или слишком натянуто... он хватается за соломинку? С чего бы это священнику убивать женщин так, чтобы они походили на святых мучениц? Это не имело смысла. И почему Оливия видела, как он убивает этих женщин? Как? Какова связь? Бенц что-то упустил... что-то важное.
   Он провел рукой по лицу, услышал жужжание компьютеров и гул разговоров во внешнем офисе, затем снова взглянул на свои заметки о Сесилии. Все то же самое. За исключением... Внутри у него все сжалось, когда он прочитал о празднике. Двадцать второе ноября. Он затаил дыхание. В этот день была убита Стефани Келлер.
   Убийца сделал свое дело двадцать второго ноября не из-за того, что это был день убийства Кеннеди, а потому, что это был праздник святой Сесилии.
   «Ах он... – Бенц пробежался по страницам о Жанне д'Арк. – Праздник... тридцатого мая. – Мисс Икс была найдена у подножия статуи Жанны д'Арк тридцать первого мая. Но ее могли убить до полуночи, тридцатого мая, в день праздника. Сгорела у какого-то чертова столба? Где?» Черт. С каким же извращенным умом он столкнулись?
   И когда он снова нанесет удар? Господи, если Бенцу не изменяла память, то праздники святых бывают ежедневно.
   У него на лбу выступил пот. Это означало, что времени мало.
   Если ты прав, предупредил его разум. Может, ты проводишь связи, которых не существует.
   Черта с два. Он знал, что прав. Этот чокнутый ублюдок использовал религиозные праздники для свершения своих мерзких дел.
   Внезапно Бенцу захотелось выпить. И закурить.
   Он открыл ящик стола и стал искать пластинку безвкусной никотиновой жвачки. Это была плохая замена; она не давала ему того особого ощущения, как от настоящего «Кэмела», но придется довольствоваться этим. Пока. А о выпивке нечего было и думать.
   Схватив куртку, удостоверение и наплечную кобуру он попросил секретаря передать Монтойе, что ему нужно с ним поговорить. Затем вышел на заливаемую дождем улицу и, забравшись в джип, набрал номер напарника. Он решил съездить в одно место, которого ему очень долго удавалось избегать.
   Зубы у него были стиснуты, а в голове вертелось больше вопросов, чем ответов. Он мчался по городу, досадуя на то, что иногда приходилось притормаживать. Какая ирония, что место, которого он избегал, было сейчас чертовски важно, и он, торопясь туда, превышал дозволенную скорость. Дворники смахивали потоки дождя с ветрового стекла, и потрескивала полицейская рация, хотя трудно сказать, что бы могло заставить Бенца остановиться.
   Последний поворот, и он увидел церковь. Место, куда приходят верующие. Переехав в Новый Орлеан, он был здесь раз пять. Всегда с Кристи. На Рождество, иногда на Пасху. Он никогда не заходил сюда между этими праздниками, а иногда и целый год. Все зависело от того, как он относился к богу перед приближением праздника. Он припарковался на улице и устремил взгляд на высокий шпиль церкви Святого Луки. Он, абсолютно прямой, под дождем, был устремлен вверх, словно вонзаясь в облака.
   Какая ирония, что Джеймс в конечном счете оказался здесь.
   Каковы были шансы?
   Если бы Джеймс не попросил о переводе.
   Ну не удивительно ли это? Он не раз задумывался о том, почему его единокровный брат перевелся в Новый Орлеан.
   Бенц положил в карман ключи и, не поднимая воротник, бросился к парадному входу. Кто-то давным-давно сказал ему, что бог терпелив. Он очень надеялся, что это правда.
 
   Эта женщина представляла опасность. Серьезную опасность.
   Избранник чувствовал ее присутствие и знал, что рано или поздно она приведет к нему полицию, вопрос времени. Он знал ее имя. Оливия Бенчет... считающая себе медиумом. Как и ее бабушка, захолустная жрица вуду. Но, с другой стороны, Избранник знал все о Вирджинии Дюбуа.
   Он провел исследование. Это было необходимо, чтобы понимать врагов. Как же еще господствовать над остальными?
   Стоя под горячим душем, он презрительно усмехнулся, подумав о полиции. Простаки. Идиоты. Со всем своим изощренным оборудованием, компьютерами и людскими ресурсами они все еще блуждали впотьмах. Он слушал пресс-конференцию, которая должна была предупредить жителей города о маньяке-убийце; слышал что была создана специальная группа и что дальнейшие подробности будут сообщаться по мере появления.
   Так он и поверил. Полицейские не осмелятся и словом обмолвиться о том, что они раскопали, из страха, что появится убийца-подражатель или кто-нибудь признается в преступлении, к которому не имеет никакого отношения.
   Поэтому они были осторожными.
   И глупыми.
   Он взял бритву и принялся тщательно бриться. Сначала тонкое лезвие, затем еще одно, и наконец третье, чтобы все было идеально. Лезвия были острыми, безукоризненно заточенными и мягко скользили по коже, удаляя малейшие волоски. Он начал от линии волос, медленно спустился вниз по лицу, затем шея, и грудь, и подмышки, везде, где на теле был хоть намек на волосы. Он был очень осторожен в чувствительной области вокруг мошонки и неспешно побрил ноги, наблюдая, как темная щетина уносится вместе с водой в водовороте пены.
   Рядом с душем он установил большое зеркало, и через запотевшие стеклянные двери он видел свое отражение в полный рост – голый и чистый, белая кожа покраснела от горячего душа, не видно ни единого волоска, одни лишь мускулы перекатывались под упругой кожей. Не зря ведь он каждый день занимался с гирями и на тренажерах. Волосы на голове были мокрыми, и он подумывал о том, чтобы избавиться и от них. Он должен полностью сбрить их, поскольку даже единый волосок, оставшийся на месте преступления, выдаст его. Но значительное изменение во внешности вызовет подозрение, так что гордость и тщеславие взяли верх над осторожностью. Пока волосы останутся. Расческой он убрал мокрые пряди с лица и аккуратно уложил их на голове. Когда-нибудь, возможно...
   Выйдя из душа, он не стал вытираться, чтобы кожа высохла сама на холодном воздухе. Он уже нашел следующую жертву. О, выбор был очень велик; столько грешниц, но эта рыжеволосая подойдет прекрасно. Он неделями наблюдал за ней, раздумывая, стоит ли она жертвоприношения, и, заговорив с ней, он понял. Если бы только она знала, как он собирался трансформировать ее душу. Босиком он прошел по гладкому деревянному полу к своему тайнику и протянул руку за медальоном, особым медальоном, висящим на тонкой цепочке.
   Святая Екатерина Александрийская.
   Он почувствовал, как при мысли о миссии у него забурлила кровь. Сегодня вечером... до полуночи. Он представил, как она будет молить сохранить ей жизнь, плакать и каяться, предлагать ему себя... Не важно, каким образом она станет выторговывать себе жизнь, не важно, сколь отчаянно она будет это делать. Ее кровь все равно прольется.
   Он надел цепочку на запястье и снова бросил взгляд в зеркало. Прекрасная будет ночка. Да. Очередное жертвоприношение.
   Да, но затем ему придется произвести корректировку. Потому что внучка Вирджинии Дюбуа, дочка потаскушки Бернадетт, может все ему испортить.
   Если не станет одной из его мучениц.
   При этой мысли он улыбнулся. Она должна умереть. Она представляла угрозу, и у него были личные причины лишить ее жизни, причины, которые она еще не могла постичь. У него были намечены другие жертвоприношения, но... по такому случаю он может внести изменения в график.
   Святая Оливия. Как красиво звучит. Очень красиво.

Глава 21

   – К вам пришли... офицер полиции, – сообщила секретарша Ванда, постучав в дверь кабинета и сразу же ее открывая.
   Отец Джеймс Маккларен посмотрел поверх своих очков и прочитал любопытство в поднятых белых бровях Ванды. Худощавая и морщинистая, с глазами, которые за очками казались совиными, она нервно облизала губы.
   – Его зовут... что? – Она обернулась, и Джеймс услышал глубокий голос, который сразу же узнал – А да... детектив Ричард Бенц, – сказала она, снова поглядев на отца Джеймса Маккларена.
   Джеймс ощутил стеснение в груди. Спокойная классическая музыка, которую он слушал, казалось, стала затихать. Что могло привести сюда его единокровного брата? Только одно. Кристи. Во рту у него пересохло.
   – Пригласите его, – сказал он, отворачиваясь от экрана компьютера. Составление проповеди для следующей недели придется отложить.
   Ванда отошла в сторону, чтобы пропустить Бенца, и Джеймс вооружился терпением. Любой разговор с Бенцем превращался в противоборство.
   – Отец, – сказал Бенц, кивнув, и Джеймс, вставая, выдавил улыбку.
   – Спасибо, Ванда, – произнес он, бросая взгляд на женщину, все еще стоящую в дверях. Она поняла намек и удалилась, с мягким стуком закрыв дверь. Джеймс протянул через стол руку. Он немного расслабился. Если бы с Кристи что-нибудь случилось, это было бы видно по лицу Бенца. А сейчас его брат выглядел обеспокоенным, но не преисполненным отчаяния или горя. – Давно не виделись. Как ты, Рик?
   Бенц быстро и сильно, по-медвежьи, пожал ему руку.
   – Нормально. – Он сел на один из стульев для посетителей, и Джеймс вспомнил, как часто, будучи мальчиком, он смотрел снизу вверх на старшего брата. Как близки они тогда были. Когда они были детьми, Рик всегда был рядом с ним. Когда они росли, Бенц научил его бросать бейсбольный мяч, выбивать двадцать два очка и таскать выпивку у отца из шкафчика. Рик смеялся над набожностью Джеймса и однажды как следует разобрался с Фредди Мейсоном, после того как он со своими дружками поколотил Джеймса на школьном дворе, назвав его неженкой и маменькиным сынком. Рик сшиб Фредди с ног, затем, когда его приятели постарше сбежали поджав хвост, Рик обратил свой гнев на единокровного брата и хорошо погонял его пинками. Он сказал Джеймсу, что Фредди был прав. Джеймс настоящий маменькин сынок, а всю это чушь насчет бога и церкви нужно забыть, или у него будут большие неприятности. Для Джеймса настали трудные времена.
   На следующей неделе он попросил Рика показать ему, как боксировать, и в следующем году, когда Джеймс подрос на шесть дюймов и набрал тридцать фунтов, он уже мог сам за себя постоять. В то время они дружили, и Джеймс всегда испытывал благоговейный страх перед своим более сильным братом; ребенком, который вырос, не зная собственного отца, полицейского, застреленного при исполнении служебного долга.
   Несмотря на это, они избрали себе в жизни разные пути, и в конечном счете Джеймс предал старшего брата. С тех пор он за это расплачивался.