Джексон Лиза. Расплата

   – «Охотится»? Фу, ты пытаешься сделать так, чтобы это звучало страшно.
   – Это так и есть, – серьезным тоном заметил он. – Мне и пытаться не нужно. Эти женщины были не просто убиты, Кристи. Они были принесены в жертву. Их пытали. Полиция обнародует больше информации об этом сукином сыне, чтобы предупредить общественность и попросить помощи в его поимке.
   – Вот и хорошо. Ты быстрее его поймаешь. – Она забросила рюкзак на плечо. – Пусти.
   – Я хочу, чтобы у тебя был телохранитель, – произнес он, используя новый подход.
   – Что? Ну уж нет, блин. – Но она видела, что он говорит серьезно. – Сам подумай. За мной по всему кампусу будут ходить какие-то парни, словно я дочь президента или что-то в этом роде. Нет уж, Бенц. Такого не будет. И не вздумай втихаря заниматься проверкой моих друзей. Это не сработает. Ладно, пап, мне действительно пора возвращаться на кампус. – Затем она увидела, как напрягается его шея. – Ты уже этим занялся, да? Ты проверял кого-то – только не говори, что ты проверял Брайана. Ты бы не стал. – Она все поняла по его глазам. – Ты иногда можешь быть такой сволочью!
   – Ты знала, что у него были неприятности с законом?
   – Да, он мне об этом рассказывал. Половая связь с лицом, не достигшим совершеннолетия. И он не ладит со своей родней. Ладно. Да. Я знаю. А теперь пусти. – Она пулей вылетела из комнаты. – Пора повеселиться.
 
   Собаки сводили его с ума. Они выли от рассвета до заката и потом.
   Избранник напомнил себе, что ждать ему недолго. До второго декабря осталась едва ли неделя... и ему нужно провести это время, занимаясь поркой Бибианы, пока собаки будут смотреть и становиться все голоднее.
   Он перекрестился у алтаря. Затем переоделся в уличную одежду, окинул взглядом свое отражение в зеркале, улыбаясь при мысли о своей следующей миссии. Она носила более личный характер, чем остальные... Бибиа-на... Сестра... пришло время встретиться... Как это случилось, что его мать, названная в честь Бернадетт из Лурда, оказалась такой шлюхой? Женщиной, способной отдать своего ребенка, единственного сына, затем выйти замуж за того самого человека, который зачал этого мальчика, и завести еще детей – девочек, – которых она сохранила. Она ни разу не попыталась с ним связаться. Ни разу не попробовала объяснить. Такое впечатление, что его вообще не существовало.
   Это возмутительно, это грех.
   Кому был отдан этот сын? Деревенским жителям! Провинциалам! Паре фермеров, которая не могла иметь собственных детей. Им он был нужен лишь для работы. Он трудился от восхода до заката. Строгое толкование католической догмы у этих людей было искажено необходимостью выживать. Его, сына, которого так отчаянно желали, они пороли и проклинали, держали как в рабстве. Ему постоянно твердили, как дорого обошлось родителям его приходское образование, на котором, конечно, они настояли. Он учился в строгой школе, учебном заведении, где не было девочек, никаких развлечений, в школе, где все было сосредоточено на учебе и высшем образовании. Там он блистал, и ему удалось получить стипендию. Там же он узнал, что у него было иное призвание, что господь выбрал его для страданий. Бог во всей своей мудрости выбрал его для избавления земли от грешников... сначала от родителей, но медленно... чтобы это казалось естественным.
   Сначала «несчастный случай» с трактором, который сделал его отца калекой. Затем через некоторое время он принялся подмешивать добавки к удобрениям в его лекарства, в высокий стакан с приятными на вкус и отпускаемыми без рецепта средствами от всех болезней, начиная от кашля и заканчивая запором. С его «матерью» тоже было легко. Она верила в «природные» травы, пилюли, в которые с легкостью можно было что-нибудь подмешать, капсулы, которые было так просто подменить. Она была полуслепой, такой доверчивой. Никто ничего не подозревал. Когда они усыновили его, им обоим было далеко за сорок, и затем, когда он обрел свое призвание, когда господь впервые заговорил с ним, их здоровье уже начало ухудшаться.
   Фрида умерла за просмотром «Опасности!»^[29] в раскладном кресле! Том – от сердечного приступа меньше чем через год.
   Просто.
   Красиво.
   Аккуратно.
   И это лишь начало, подумал он сейчас, когда услышал, как собаки завыли на фоне мягкого звучания классической музыки. Бах. Обычно успокаивающий. Но не сегодня.
   Сегодня вечером он взволнован. Ему нужно найти Бибиану, чтобы убедить ее встретиться с ним. Она будет настороженной, поэтому ему нужно действовать осмотрительно. Но, с другой стороны... у него была приманка.
   Приведя в порядок куртку, он спустился по ступенькам в подвал, где горела одинокая красная лампочка, из-за которой от старых цементных стен исходило слабое темно-красное свечение.
   Лежащая на соломе голая женщина все еще была без сознания. Ее руки были связаны у нее за спиной, одна из ее лодыжек прикована к стене. Он оставил ей ведро на тот случай, если ей нужно будет испражняться, и дал ей достаточно воды, чтобы она осталась живой. Она была неподвижна, ее лицо утратило свой естественный цвет. Он не ожидал, что она будет бороться. Глупая сучка, а не женщина. Шлюха. Пьющая... флиртующая... замужняя женщина. Он будет держать ее. Живую. Некоторое время. Пока он не заманит сюда святую Бибиану. Его руки сжались при мысли о сестре. Оливия Бенчет. Привилегированная.
   Скоро она будет принесена в жертву.
   Господь ждал ее.
   У каждой из двух собак была конура. Они лаяли и рычали. Он заметил, что у них начинают показываться ребра. Из пасти капала слюна. Он бросил каждой по кости с мясного рынка... и они, щелкая зубами, рыча и сверкая темными глазами, накинулись на эту легкую закуску.
   Женщина застонала. Ему придется позаботиться о ней. Вынуть у нее кляп, чтобы она могла напиться воды... глупая развратная шлюха...
   Она открыла один глаз, моргнула и на секунду сосредоточилась. Затем резко дернулась и отчаянно попыталась подползти к стене. От страха у нее расширились глаза. Одна из дворняжек зарычала, и женщина, быстро повернув голову, увидела собак и стала прижиматься к стене.
   Его член дернулся, когда он увидел ее ужас. Он подумал о том, что мог бы заставить ее сделать... сексуальные акты, которые он рисовал в своем воображении, его член внезапно стал твердым. Будет так просто переспать с ней. Унизить ее. Показать ей, какая она грязная шлюха... но он не мог. Это будет нечисто. Недостойно.
   Плотское удовольствие не является частью миссии. У него сильнее заболела голова. Под глазом снова начался тик. Миссия стала казаться туманной.
   Исповедаться. Тебе нужно исповедаться.
   Взор узницы остановился на его лице, искаженном спазмом, затем, когда он поймал ее взгляд, она отвела глаза и увидела выпуклость у него на брюках. Ужас охватил ее полностью... или же... в ее глазах читалось что-то еще – холодный расчет. Она планировала свой побег. Даже в своем затуманенном мозгу. Он щелкнул языком. Затем подумал было снова отключить ее, но все же решил позволить ей обдумать свою участь. Одна из собак дико залаяла, узница бросила на нее взгляд, и в ее глазах появился новый ужас. Она их ненавидела. И правильно.
   Избранник повернулся к лестнице и услышал ее хныканье. Скоро она будет умолять его подарить ей жизнь, будет обещать сделать все, что он хочет, и у него появится над ней абсолютная власть. На третьей ступеньке он обернулся и опустил взгляд на лишенную окон пещеру с красноватым светом. Она придвинулась ближе и начала умолять.
   Да, она начинала понимать. Он ее хозяин. Он один решает ее судьбу. Он ощутил слабую нежность к ней, закованной и голой. Но у него была работа. Время не стояло на месте. Он почувствовал сожаление и уколы совести. Иногда его миссия казалась ему ошибочной... в другие моменты он знал, что прав. У него в голове стучало. Помни, ты чистильщик, тот, кому господь повелел избавить землю от грешных женщин. Речь идет о чистоте. И возмездии.
   Избранник боролся с болью, а его мозг пронзали сомнения. Он нуждался в совете, наставлении. Он знал, что его миссия истинна, но искал дополнительное подтверждение. Он с шумом вдохнул, борясь с агонией, бушующей в голове. В отличие от приятной остроты ударов кнута, от удовольствия, которое доставляло прикосновение кожаных ремней, сейчас он испытывал чистейшую агонию. И эта мука была абсолютно другой. Она ослепляла. Подрывала силы. Ему нужно было с кем-нибудь поговорить. С отцом Джеймсом... да...
   Женщина издала еще один сдавленный крик, и Избранник отвернулся от нее. Прежде чем выключить свет, он бросил взгляд через плечо. Она испытывала только страх. Она и понятия не имела, что он собирается сделать ее бессмертной, что она станет святой.
   Его бремя было тяжелым. Он погасил свет и произнес:
   – Спокойной ночи, Сара.
 
   – ...это все будет в моем рапорте, – говорил офицер Кельвин Смит, один из помощников шерифа, назначенных наблюдать за Оливией Бенчет, – но я подумал, что вам будет интересно узнать, что помимо ее подруги Сары Рестин, которая уехала в аэропорт, у госпожи Бенчет имелся еще один регулярный посетитель. Он приезжал к ней на День благодарения и затем остался у нее ночевать на следующую ночь. Я не слишком об этом беспокоился, потому что видел, как она его приветствует, и они, очевидно, знакомы друг с другом, но теперь это мне кажется странным.
   Бенц весь напрягся.
   – Он остался на ночь? – повторил он, и его кровь вскипела от ревности.
   – Да, и вот что странно. Я недавно проверил номера его машины, и оказывается, его машина принадлежит церкви.
   – Что? – прошептал Бенц, и ревность уступила место страху. – Церкви? – Нет!
   – Да. Этот парень чертов священник.
   Бенц вскочил на ноги. Ему хотелось попасть на другой конец линии и придушить звонящего. В глубине души его терзал страх.
   – Как его зовут? – спросил он, представляя, как Оливия лежит где-нибудь связанная. И ее пытают. В его мозгу проносились яркие образы Лесли Франц, привязанной ремнями к колесу смерти, и Стефани Джейн Келлер, прикованной к раковине.
   – Отец Джеймс Маккларен. – Офицер засмеялся. – Наверное, даже священникам иногда нужно оттягиваться по полной.
   Бенц заскрежетал зубами.
   – Почему вы не позвонили мне сразу?
   – В смысле?
   – Разве вы не знаете, что мы ищем священника? Что серийный убийца...
   – Господи, нет! Я был в отпуске. Только что вернулся в город и заступил на дежурство. Мой напарник ничего не говорил о том, что подозреваемый священник.
   – Где она сейчас?
   – Не знаю. В настоящий момент я не на дежурстве.
   – Проклятье. Выясните и перезвоните мне. На сотовый. И пошевеливайтесь. – Он дал этому идиоту свой номер. – Все понятно?
   – Да, сэр.
   – Повторите мой номер.
   Смит повторил.
   – Что мне делать? – спросил он.
   – Молись, Смит, – ответил Бенц. – Затем сиди на месте. Думаю, ты уже сделал достаточно. – Выругавшись, Бенц со стуком швырнул трубку. Затем большими шагами вышел из кабинета и помчался вниз по ступенькам. Не прошло и пяти минут, как он уже сидел в своем джипе. Включив передачу, он постарался не думать о гротескных образах, которые преследовали его. Оливия и Джеймс... любовники... как Дженнифер и Джеймс... нет. Нет! Он стукнул кулаком по рулю и включил фары.
   Проскочив на красный сигнал светофора, он обдумывал полученную информацию. Джеймс? Джеймс – убийца? Он подходил по росту, был атлетического сложения, почти подходил по возрасту, если верить профайлеру Норму Стоуэллу, и черт... у него были голубые глаза... не так ли? Но почему же Оливия связалась со священником после своих ужасных видений? Это казалось бессмысленным. Что она сказала? Что ходила в церковь Святого Луки, потому что это ближайшая церковь к месту пожара, унесшего жизнь Стефани Джейн Келлер? И она попросила отца Джеймса, приходского священника, достать список младенцев, которых крестили примерно в то время, когда родился ее брат?
   Бенц обогнул припаркованный фургон. Ошибался он? Он предполагал, что убийца каким-то образом связан с Оливией, но он мог и ошибиться... и теперь Оливия, возможно, расплачивается за это своей жизнью! Он нажал на клаксон, когда немолодой водитель «БМВ» подрезал его.
   Раздалось пиканье сотового телефона. Он нажал кнопку, готовясь к худшему. Что нашли еще одну жертву, что этот сукин сын сумел добраться до Оливии...
   – Бенц слушает, – резко произнес он.
   – Рик? Это Оливия. – Она казалась напуганной, потерявшей голову от страха. О господи. Нет...
   – Где вы?
   – На работе... но что-то не так... я это чувствую, – сказала она. – Он... его раздирают противоречия. Он запутался. Убийца хочет с кем-то поговорить...
   – С кем? – Он успокоился. По крайней мере, она в безопасности. Цела и невредима.
   – Не знаю... но у меня такое чувство, что ему нужно отвести душу, что он сделает что-нибудь еще более страшное... он в отчаянии.
   – Оставайтесь на месте. Я буду у вас через пять минут. – У ближайшего светофора он развернулся и поехал к Французскому кварталу.
 
   ...Избранник осторожно крался в тенях церкви Святого Луки. Он ходил по этим залам раньше и знал скрытые ниши и входы в помещения. В случае чего он легко сможет спрятаться или убежать. Ему была знакома крытая аркада и сады, он использовал крошечную прозрачную панель в витраже, чтобы заглядывать внутрь.
   Бесшумными шагами он прошел мимо алтаря, затем, когда его глаза привыкли к тусклому освещению, внезапно остановился.
   Он был не один.
   Алтарный мальчик, все еще одетый в сутану и стихарь, возился в ризнице и пил вино священников из золотого потира. У хулигана была почти бритая голова, и в тусклом свете поблескивала сережка.
   Избранник скользнул в темную нишу. У него снова начинала болеть голова. Не обращай внимания на мальчишку. Он не входит в твои планы.
   Или входит? Возможно...
   Бесстыдно злоупотребляя своей привилегией, четырнадцатилетний воришка наливал еще вина в потир – в потир – и затем, словно у него были все права, подносил освященную чашу к губам и глушил священный напиток, будто это было обычное разливное вино.
   Какое святотатство!
   Глумиться над святым.
   Стоя в тени, Избранник осознал, что его привела сюда не нужда в исповеди, а нечто другое. Ему предстояла работа. Господь послал его сюда наказать еретика в облачении алтарного мальчика. И... еще одна причина, тесно связанная с его предназначением. Да... мальчишка поможет ему отвлечь внимание полиции. Прекрасно.
   Вытащив из кармана маленький нож, Избранник стал двигаться бесшумно и быстро. Еретик, уличенный в своих грешных деяниях, ничего не заметил. Как и не слышал щелчка выдвинувшегося лезвия. Его губы были в вине, а его озорная улыбка окружала чашу, когда он, вне всякого сомнения, думал о том, как будет хвастаться перед своими собратьями в школе.
   Но у него не будет такой возможности.
   Избранник дернул голову язычника назад, и перед ним открылось белое горло. Мальчишка закричал, но было уже слишком поздно. Избранник рукой в перчатке зажал ему рот, а другой перерезал горло. Полилась кровь. Потир, сверкая, покатился по полу. Не обращая внимания на попытки мальчишки сопротивляться, Избранник приволок его по темной аркаде к алтарю и оставил там не только в качестве жертвы, но и предупреждения.
   Вытерев нож о черный подол сутаны мальчишки, он улыбнулся. Вот его цель. Избавлять мир от грешников. У него в крови играл адреналин, когда он закрыл свое смертоносное оружие и снова растворился в темноте. На улице, вдыхая тяжелый воздух, насыщенный испарениями от Миссисипи, он заметил, что головная боль исчезла.
 
   – Не-е-ет!
   У Оливии подогнулись колени. Она начищала маленькие пирамидки в «Третьем глазе» и бросила взгляд на свое отражение в стекле. Но за своим отражением она заметила что-то более темное, перекошенное лицо, широкое и злое. Своим внутренним взором она увидела маленькое остро заточенное лезвие. Оно скользнуло вниз. Брызнула кровь. Оливия упала, сбивая подсвечники, держатели для фимиама и рамы для картин.
   – Что, черт возьми, происходит? – воскликнула Тавильда, отодвигая занавеску из бусин и обнаруживая упавшую Оливию, держащуюся за голову руками. – Оливия? Господи боже мой, с тобой все в порядке? Может, мне позвонить девять-один-один? – Она уже достала из своей сумочки сотовый телефон и стояла на коленях рядом с Оливией. – Дорогая...
   – Нет, со мной будет все в порядке, – прошептала Оливия. Голова у нее раскалывалась, а слезы застилали глаза. Но с ней не будет все в порядке. Пока это чудовище на свободе.
   – Ну, мне не кажется, что все в порядке. У тебя такой вид, будто ты увидела привидение. Я позвоню в...
   Распахнулась входная дверь, звякнули колокольчики. Рик Бенц, окинув помещение взглядом, перепрыгнул через тележку, на которой были выставлены необычные рождественские украшения, и оказался рядом с Оливией.
   – Что случилось? – спросил он.
   – Она упала! – ответила Тавильда. – А какого черта вы тут делаете? Мне казалось, она дала вам отставку.
   – С вами все в порядке? – спросил он, не обращая внимания на коллегу Оливии.
   – Да, но он снова принялся за свое, – сказала она, дрожа.
   Бенц обхватил ее руками, и она прильнула к нему, слыша, как Тавильда неодобрительно щелкает языком и говорит: «Ну и ну».
   – Расскажите, – настаивал Рик. – Что вы видели?
   – Он кого-то убил. Быстро, ножом, не думаю, что это было запланировано. – Она с трудом дышала. – Это было неожиданно... и на нем... не было маски. Я видела его лицо. – Она вздрогнула и навалилась на Бенца.
   – Он кого-то убил? О чем, черт возьми, вы говорите? – вмешалась Тавильда.
   Оливия едва ее слышала.
   – Но образ на этот раз был искаженным. Словно он смотрел в одно из этих зеркал в комнате смеха... У него... голубые глаза и темные волосы и... кажется. – Она зажмурилась. – Я мельком увидела какое-то кольцо.
   – Обручальное?
   – Нет... я точно не знаю... но в нем был камень. – Она дрожала. – О господи, я думаю... кажется, жертвой стал ребенок... – Она прильнула к нему, и по щекам у нее потекли слезы. – Девочка в длинном черном платье с передником... или... – Она нахмурила брови и покачала головой. – Я... точно не знаю...
   – Мы все проверим, – пообещал он, желая ее успокоить. Но не мог. Сообщений об убийстве пока не поступало. – Вы можете описать, где это происходило?
   Она кивнула.
   – У меня такое чувство, что это было в церкви... Он убил девочку в каком-то темном месте и затем оттащил ее к алтарю. – Нет, это было неправильно, у жертвы не было волос. Тяжело сглотнув, она посмотрела через плечо Бенца на стойку с бусинами для Масленицы, но он знал, что ее интересуют не они; она смотрит внутрь, своим внутренним взором наблюдает место преступления. – Не знаю почему, но обстановка казалась мне знакомой... хотя я видела лишь небольшие фрагменты... видение было ярким и жестоким, а убийца... убийца был в ярости. – Оливия вздрогнула в его руках, затем, словно осознавая, как близко друг к другу они находятся, она, казалось, взяла себя в руки и мягко отстранилась. Затем закусила губу. – Думаю, это могло происходить в церкви Святого Луки, – произнесла она, и ее лаза потемнели. – Я мельком видела яркие цвета, красочные панели в витраже, которые я раньше замечала в той церкви. Картина была искаженной, но... я почти уверена, что убийство произошло там. У него внутри все сжалось.
   – Тогда мне лучше это проверить. – Он потянулся а своим сотовым телефоном, собираясь позвонить в участок, но ее пальцы обвились вокруг его запястья.
   – Я с вами.
   – Нет, не стоит.
   – Вы слышали, что сказала дама, – вмешалась Тавильда. – Я видела, что с ней происходило, и думаю, вам лучше взять ее с собой.
   – Если вы меня не возьмете, я просто последую за вами. Нет! – воскликнула она, словно наконец поняла. – Это было не платье, а мантия. Как та, которую носят мальчики из хора... или алтарные мальчики. – Она встретилась с ним взглядом, и он увидел страх и тревогу в ее глазах. Признавала она это или нет, она тоже думала, что Джеймс мог иметь ко всему этому какое-то отношение.
   И мысль об этом изводила ее.
 
   Значит, ты больше не хочешь быть священником? Откажешься от своих обетов? Изменишь навсегда всю свою жизнь из-за женщины?
   Отец Джеймс подошел к церкви и обнаружил, что задняя дверь приоткрыта. Снова. Прелат О'Хара часто забывал ее запирать, и когда Джеймс говорил, что не помешала бы охрана, он, фыркнув, неизменно повторял: «Двери дома господня всегда открыты». То же самое ты сказал Оливии, когда пытался уговорить ее ходить на мессу.
   Оливия. При мысли о ней его сердце екнуло. Та ночь, когда они едва не занялись любовью, была душераздирающей, и утром она встретила его на кухне чашечкой кофе, затем, засунув кулаки в карманы халата, она извинилась за ужасную ошибку, а вина, отразившаяся в ее больших золотистых глазах, вторила его собственному страданию. Он выпил кофе, съел приготовленный ею завтрак, выдавил из себя несколько неудачных шуток, которые сейчас заставили его поморщиться, и вышел на улицу, где царило холодное утро. Все время, что он ехал к церкви, он думал о ней, не обращая внимания ни на другие машины на дороге, ни на собирающийся дождь.
   Сейчас, когда он большими шагами вошел в заднюю дверь церкви, он заметил, что замок не был закрыт. Нужно будет поговорить с прелатом. Теоретически «открытая дверь в дом господень» – это прекрасно, но непрактично. Мало ли что может случиться: воровство, вандализм или что-нибудь похуже. Отец Джеймс считал, что не нужно способствовать неприятностям.
   За исключением тех случаев, когда дело касается женщин.
   Поежившись от такого направления своих мыслей, он прошел по заднему коридору и почувствовал беду... какой-то холодок в воздухе. Затем он заметил, что потир валяется на полу ризницы, и вино разлилось... Что за дела, а? Волосы у него на затылке поднялись. Он подобрал чашу и затем сел на корточки, приглядываясь к пятнам на полу... вино, да... но... стены были забрызганы чем-то багрово-красным... сердце у него заколотилось. Это не вино. Кровь. Чья-то кровь.
   Вскочив на ноги, он почувствовал, что в воздухе все еще витает зло. Затем с пересохшим горлом и бешено стучащим сердцем он прошел по кровавому следу к алтарю, на котором...
   – О господи!
   Джеймс остановился как вкопанный. Он просто не мог поверить в ужасное зрелище, явившееся его глазам. На алтаре лежал алтарный мальчик. Из раны на шее текла кровь. Джеймс бросился к нему, но, оказавшись рядом, увидев его смертельно бледное лицо, в котором не было ни кровинки, понял, что он мертв.
   – Прошу тебя, господи, нет, – крикнул он. Этот мальчик – Микки Гейнс... сорванец, которому не слишком везло в жизни. Джеймс решил проверить, бьется ли у мальчишки сердце, и ничего не услышал. И мальчик не дышал.
   Джеймс видел смерть раньше, успокаивал умирающих, но никогда не видел такого зверства. Он сделал несколько неуверенных шагов назад, затем побежал в церковный кабинет и лихорадочно набрал 911. Руки, рубашка и трубка были перепачканы кровью. Он услышал ответ оператора.
   – Помогите, – крикнул он. – Тут мальчик... он мертв. Микки Гейнса убили здесь, в церкви Святого Луки, – заорал он в трубку. – О господи, пришлите кого-нибудь. Позвоните Рику Бенцу! Вызовите сюда немедленно детектива Бенца!

Глава 34

   Когда до церкви Святого Луки оставалось лишь пять кварталов, у Бенца зазвонил сотовый телефон.
   – Детектив Бенц, – ответил он... затем, маневрируя на дороге, выразительно выругался в трубку. – ... Да я уже почти на месте. Буду там максимум через две минуты. Позвоните Монтойе! – Он дал отбой и снова выругался. Его лицо побледнело. Он включил фары и сирену. – Похоже, вы были правы, – сказал он Оливии, не отводя взгляда от дороги и чуть снижая скорость на повороте. Шины джипа протестующе взвизгнули, когда он обогнул припаркованный развозной фургон.
   – Нет... – Даже зная правду, она не хотела в это верить.
   – Алтарный мальчик.
   – В церкви Святого Луки? – Оливия, испытывая в душе чувство пустоты и какого-то оцепенения, навалилась на дверцу. У нее в голове снова промелькнула жуткая картина убийства мальчика, и она почувствовала себя ответственной за случившееся, будто каким-то образом она могла предотвратить трагедию. Глаза наполнились слезами. Ребенок. Этот изверг убил ребенка!
   – Каким образом вы связаны с церковью Святого Луки? – спросил Бенц, искоса бросая на нее взгляд.
   Сердце у нее словно остановилось. Чувство вины заполнило пустоту в ее душе.
   – Я уже сказала, что знаю священника. Именно он дал мне список имен мальчиков, которых крестили приблизительно в то время, когда родился мой брат. – Она посмотрела в окно на улицы, мерцающие в свете фонарей. Церковь Святого Луки с побеленными стенами, шпилем и колокольней виднелась вдали, возвышаясь над соседними зданиями.
   Для Оливии церковь всегда являлась символом веры, утешения и успокоения, но сегодня она представляла собой средоточие всего самого темного и злого в мире. Вздрогнув, она сложила руки на животе, когда Бенц заехал на парковку и нажал на тормоз.
   Послышался отдаленный заунывный вой еще одной сирены.
   Бенц открыл дверцу, затем оглянулся и посмотрел на Оливию.
   – Вам лучше остаться здесь.
   – И не подумаю. – Она уже толкнула дверцу и вылезала на испещренную выбоинами парковку. Тремя быстрыми шагами она догнала Бенца и поднялась по ступенькам ко входу в церковь.
   С мигающими огнями на парковку с ревом заехала еще одна полицейская машина. Сразу же за ней следовала машина «Скорой помощи». Она с визгом остановилась перед церковью. Из нее с шумом выскочили врачи и присоединились к спешащим внутрь.