Страница:
Она вымыла, вытерла и убрала все тарелки, протерла столы, даже подмела пол. На фоне негромкой музыки она слышала, как быстро говорит Сара, иногда ее слова прерывались рыданиями, затем более глубоким и спокойным голосом отца Джеймса. Может быть, он помогает ей; может, ему удастся достучаться до ее души. Оливия скрестила пальцы и взмолилась о том, чтобы Сара каким-то образом нашла способ определиться со своим браком и с Лео, этим подонком-мужем.
Оливия уже собиралась было предложить дижестив, когда зазвонил телефон, и она сразу же подумала, что, возможно, это снова звонит Бенц.
– Алло?
– Здравствуй, дорогая. – Она замерла, узнав голос. Сердце стало каменным. Что ей сказать своему отцу? – Просто хотел пожелать тебе счастливого Дня благодарения.
– Тебе... тебе того же, – выдавила она, хотя не была уверена, что говорила всерьез.
– У меня нет времени заехать к тебе сегодня, и, по всей вероятности, у тебя много дел, но когда-нибудь, Ливви, нам нужно увидеться и вспомнить былые времена. Я теперь служитель господа. Ты можешь поговорить со мной.
– Не было никаких былых времен, Реджи. – нужно было в корне пресечь все эти отношения в стиле «отец–дочь».
– Правильно. Я об этом и говорю. Нам нужно преодолеть разделяющую нас пропасть, дорогая.
– Пожалуйста, не называй меня так. Никогда. Ты можешь звать меня «Оливия».
– Черт, это совсем невесело.
Она сейчас сердилась на него из-за того, что он помешал ее празднику.
– Знаешь, Реджи, для священника ты слишком много ругаешься.
– Может быть, я из церкви «говори все как есть». Я позвонил, только чтобы пожелать тебе хорошего дня. – Она почувствовала, что он собирается повесить трубку, и задумалась, стоит ли говорить грубо. Как-никак сегодня День благодарения.
– Подожди, – сказала она. – Послушай, я, гм, надеюсь, что у тебя сегодня тоже хороший день, да? – Это было лучшее, что она могла сказать.
– Да, Оливия.
– Реджи? Я хочу спросить у тебя кое-что, – произнесла она, решив рискнуть. Раз уж он позвонил, почему бы не извлечь из этого пользу. – Я тут перебирала бабушкины вещи и натолкнулась на запись о том, что у меня есть старший брат. Бернадетт это подтвердила, но она не смогла сказать мне, где он и жив ли он вообще. Я думала, может, ты что-нибудь знаешь.
– Хорошенькое дело, скажу я тебе. Я тридцать лет ни единого слова об этом мальчике не слышал, и вот тебе пожалуйста – за сегодняшний день меня уже второй раз о нем спрашивают. Я ничего не знаю, кроме того, что сказал этим детективам, которые имели наглость притащить меня в Новый Орлеан в День благодарения. Я им рассказал то немногое, что знаю. О ребенке мне ничего не говорили. Эта твоя проклятая мать так и не дала мне шанса узнать собственного сына! – Он был взбудоражен, его дребезжащий голос напряжен. – И почему сейчас все вдруг заинтересовались?
– Потому что раньше я о нем ничего не знала.
– А этот полицейский?
– Это уже касается только тебя и его, – ответила она. – Думаю, это связано с каким-нибудь расследованием.
– Да уж, черт возьми, с расследованием. Он имел наглость спросить меня, где я был, когда убили тех женщин. Будто я могу что-то об этом знать! Один раз натворишь делов, и система тебя в покое не оставит, Ливви. Я никогда не буду по-настоящему свободен, хотя я отсидел свой срок. Случись что, и полицейские непременно постучат ко мне в дверь. Послушай, если ты вдруг разыщешь своего брата, скажи ему, что у него есть отец – настоящий отец, – который хотел бы с ним встретиться. Похоже, что вся эта чертова семья гораздо больше интересуется им, чем его отцом. До свиданья, Оливия, – сердито попрощался он и с такой силой бросил трубку, что Оливия аж подскочила. Что ж, прекрасно.
Положив трубку, она решила немного выпить. Такое влияние оказывал на нее Реджи Бенчет. Доводил прямо до бутылки. Порывшись в буфете, она нашла полпинты «Черного бархата» и плеснула весьма приличную порцию себе в кофе.
– Твое здоровье, – пробормотала она и услышала монотонный голос Сары на фоне негромких звуков джаза. Хорошо. Улыбнувшись, она сделала глоток. Неплохо. Сделав еще один, она хмыкнула.
Снова зазвонил телефон.
Теперь кто? Оливия упрекнула себя за то, что ведет себя как дурочка, – она не могла удержаться от надежды, что это опять звонит Бенц.
– Оливия, позволь мне поговорить с Сарой, – попросил Лео Рестин, даже не удосужившись поздороваться. Отлично. – Я знаю, что она у тебя. Вчера вечером она звонила моей подруге, поэтому дай-ка ей трубку.
– Лео...
– Поживей! – приказал он. Оливии не понравился его тон. Она посмотрела на трубку, затем быстро ее повесила.
– Ублюдок, – прошептала она и сделала еще один глоток из своей чашки. – Как тебе понравится такое обращение?
Телефон резко зазвонил. Она подумала, не стоит ли отключить эту чертову штуку, чтобы Лео понервничал. Она осушила свою чашку.
На четвертом звонке она сняла трубку и мило произнесла:
– Алло?
– Оливия, не вешай трубку, когда я звоню, – распорядился Лео.
– Ай-ай? Не слишком-то это любезно, Лео. Нечего тут командовать. – Она стала покачивать трубку над рычагом.
– Оливия!
Вздохнув, она поднесла ее к уху. Лео едва не задыхался от ярости.
– Я хочу поговорить с женой, и если ты не позовешь ее к этому проклятому телефону, я приеду к тебе и... – Она снова бросила трубку и подумывала о еще одной порции выпивки, но телефон звонил не переставая. Она взяла трубку. Но прежде чем успела произнести хоть слово, Лео сказал:
– Пожалуйста, позови мою жену к телефону. – Его голос был напряжен. Он выдавливал слова сквозь стиснутые зубы.
– Тогда веди себя хорошо, Лео. Сегодня ведь День благодарения, – заметила она.
– Ты не имеешь права...
– Ах, ах, а-ах-хх.
– Ладно, ладно. Просто дай мне с ней поговорить.
Оливия думала, не стоит ли снова повесить трубку, когда подняла взгляд и увидела, что в арке стоит отец Джеймс и смотрит на нее.
– Проблемы? – спросил он.
– Ничего серьезного. Звонит Лео Рестин. Сара хочет с ним разговаривать?
Словно стоявшая за углом, Сара метнулась на кухню.
– Кажется, ты произнесла его имя, – выпалила она. Глаза у нее все еще были мокрыми, на ресницах висели слезы, но она бросила на Оливию взгляд, говорящий: «Как ты смеешь не звать меня к телефону!», и выхватила трубку у нее из рук. – Алло? – судорожно произнесла она, затем по ее щекам снова покатились слезы. – О господи, Лео, где ты? Я так беспокоилась... – Она жестом дала Оливии понять, что желает говорить без свидетелей. Оливия покачала головой и налила себе и отцу Джеймсу по чашечке кофе. Затем она снова достала из буфета почти пустую бутылку «Черного бархата» и показала ее отцу Джеймсу. К ее удивлению, священник кивнул. Оливия налила себе и ему по приличной порции, пока Сара шептала, шмыгала и всхлипывала в трубку, и отнесла напитки в гостиную.
Хайри С, свернувшись, лежал у окна и тихо храпел.
– Вам удалось донести до нее свою мысль? – спросила Оливия, когда они сели на диван.
Отец Джеймс сделал глоток из своей чашки.
– Это особая информация, – ответил он. – Конфиденциальная.
– Я просто хочу помочь.
– Вы сделали все, что можно. Теперь все должны решать Сара и Лео.
– Подонок, – пробормотала Оливия. Ей хотелось довериться отцу Джеймсу, рассказать ему, что за бабник и жалкое ничтожество этот Лео, но она оставила свои комментарии при себе. Прежде чем у нее появилась возможность что-либо сказать, Сара выбежала из кухни.
– Мне нужно ехать. Лео хочет встретиться. – Ее глаза светились надеждой, а на губах подрагивала улыбка.
Оливия не сомневалась, что сердце ее подруги будет окончательно разбито.
– Ты уверена?..
– Да! И у меня нет времени выслушивать нотации. Расскажу обо всем, когда вернусь... – Она направилась к лестнице, затем передумала. Быстро вернувшись в гостиную, она протянула руку священнику. – Спасибо вам отец, – сказала она. – Вы... вы действительно помогли. – И потом она ушла, бегом поднимаясь по ступенькам, заскочила в ванную и снова быстро спустилась. – До встречи, – сказала она Оливии и затем озорно подмигнула. – Если только мне повезет.
Она выскочила на улицу так быстро, что Оливия себя даже по лбу хлопнуть не успела.
– Из этого ничего не получится.
– Это ее решение.
– Я знаю, знаю, но она приехала сюда ко мне совершенно сломленная, разбитая вдребезги.
– Может быть, не настолько, – предположил Джеймс и сделал глоток из своей чашки, в то время как комнату наполнили звуки старой мелодии Фрэнка Си-натры. Огонь шипел и искрился, светились красные угольки. Виски начинало действовать, и Оливия, немного расслабившись, сняла туфли. Глядя на Джеймса, сидящего на дальнем конце дивана и вытянувшего перед собой свои длинные ноги, она порадовалась, что он здесь. Без своего воротника он казался таким естественным. Таким дружелюбным и располагающим к себе. Ну просто настоящим мужчиной.
Он пристально глядел на огонь, наморщив лоб. Его челюсть была напряжена. Ум ученого и тело атлета, обычно скрытое под облачением священника.
– Вас что-то беспокоит.
– Меня? – Он поднял на нее взгляд, и на его лине мелькнула улыбка. – Нет.
– Нет, беспокоит... и не отрицайте этого. Я, знаете ли, немного медиум. – Он не ответил, и она добавила: – Это правда. Моя бабушка гадала по картам Таро и чайным листьям, и, несмотря на то, что она была благочестивой католичкой, она увлекалась вуду.
– Как человек может «увлекаться» чем-то подобным? – спросил он.
– Ну, вуду, знаете ли, состоит не только из убийства куриц и втыкания булавок в кукол, чтобы накладывать проклятия на людей.
– Я действительно знаю. – Его взгляд скользнул на нее. – Я изучал все разновидности религий и теологию, и не только в семинарии. Это одна из моих страстей.
– А другие какие?
Он усмехнулся.
– Да есть и другие... – ответил он, его голос смягчился, но он не стал вдаваться в подробности. – Ну а у вас?
– Э-э. Мы говорили не обо мне. Я сказала, что вас что-то беспокоит, и вы попытались сменить тему.
– Даже у священников бывают проблемы, – признал он, и она увидела, как свет камина играет на заостренных чертах его лица. Да, его что-то беспокоило, было видно, как он пытается скрыть грусть.
– Может быть, я смогу помочь.
– Вы уже помогли. – Придвинувшись чуть ближе, он взял ее за руку, и она с удивлением почувствовала мозоли на его коже. – Пригласив меня, позволив мне быть членом вашей маленькой компании друзей, это помогло. Это напомнило мне о том, каково быть частью семьи. – Он задержал ее руку в своей на секунду больше необходимого, затем отпустил ее.
Оливия затаила дыхание.
– У меня были скрытые мотивы из-за Сары. Кроме того, у вас есть семья.
Его глаза потемнели.
– Да, она у меня есть.
– Где она?
– В разных местах. Но... родственники умерли один за другим, у меня есть единокровный брат, но мы с ним видимся нечасто. – Несколько секунд он пристально смотрел на нее, и она заподозрила, что у него в душе Происходит какая-то борьба. – Наверное, мне пора. – Положив руки на колени, он быстро встал, словно боясь, что может передумать. – Мне еще потом на службу.
– Работа священника никогда не заканчивается? – пошутила она.
– Аминь, сестра.
Они засмеялись, и напряжение между ними разрядилось; она снова свободно дышала, когда провожала его до двери.
– Спасибо, что пришли и поговорили с Сарой.
– Всегда рад помочь. – Его голос был мягким, и она знала, что он говорит искренне. Может быть, Сара права, подумала она, подав ему куртку и наблюдая, как он просовывает руки в рукава. Он посмотрел на нее, его темные волосы ниспадали ему на лоб, и от его взгляда ее сердце едва не остановилось. У Оливии появилось неожиданное желание поцеловать его на прощание, лишь слегка прикоснуться губами к его щеке, но она не осмелилась.
Он засунул руку в карман.
– О, чуть не забыл, – сказал он, вынимая сложенный листок бумаги. – Это материалы государственного архива, поэтому я не нарушаю никаких законов церкви. Это список крещений, проведенных в тот период времени, о котором вы говорили. Исходя из даты рождения, я несколько сократил список. Надеюсь, это поможет.
– Конечно, поможет, – уверила она, когда он протянул ей компьютерную распечатку. – Спасибо.
– Это самое меньшее, что я мог сделать. – На этот раз она подумала, что он, возможно, наклонится и слегка коснется губами ее виска, но он этого не сделал и даже если об этом и думал, то сдержался. – До свидания, Оливия. – Он слегка сжал ее руку. – Не будьте чужой. Дверь дома господнего всегда открыта. – Она смотрела, как он поднимает воротник и неторопливо бежит к своей машине.
Джеймс чувствовал взгляд Оливии. Казалось, он прожигает ему куртку. Жар будоражил его кровь, и он, стиснув зубы, не останавливаясь, добежал до своего «Шевроле». Ему не следовало смотреть ей в глаза, и эрекция, натянувшая ткань его слаксов, являлась достаточным тому подтверждением. Да что с ним происходит, а? Он забрался в машину, завел двигатель и помахал рукой. Словно он и не думал о том, чтобы выскочить из машины, броситься обратно к крыльцу и отнести ее наверх в постель. Вот чего он хотел. Сорвать с нее одежду, забраться на нее и погрузиться в нее как можно глубже. Он отважился бросить последний взгляд в ее сторону. Она взяла пса на руки и держала это лохматое существо у груди, прислонившись к перилам крыльца.
Он жаждал большего, чем просто секса. У него щемило сердце. Красивая женщина, уютный маленький домик среди деревьев и маленькая собачонка. От всего этого в жизни он отказался. Ради своего призвания. Ради господа. Потому что он верил. Он всегда верил и знал в глубине души, что может помочь другим с их верой, что это и есть его цель в жизни, то, что ему уготовил всевышний.
Стиснув зубы, он надавил на акселератор, и машина, промчавшись по маленькому мостику, оказалась на изрезанной колеями и усыпанной листьями дорожке. Он не мог позволить себе испытывать подобные сомнения. Сейчас и впредь. Потому что потребуется совсем немного, чтобы подтолкнуть его на путь греха. Когда он выезжал на главную магистраль, машину занесло. По лобовому стеклу растекались капли дождя, и он принялся молиться.
Он проигрывал борьбу с похотью.
Глава 31
Оливия уже собиралась было предложить дижестив, когда зазвонил телефон, и она сразу же подумала, что, возможно, это снова звонит Бенц.
– Алло?
– Здравствуй, дорогая. – Она замерла, узнав голос. Сердце стало каменным. Что ей сказать своему отцу? – Просто хотел пожелать тебе счастливого Дня благодарения.
– Тебе... тебе того же, – выдавила она, хотя не была уверена, что говорила всерьез.
– У меня нет времени заехать к тебе сегодня, и, по всей вероятности, у тебя много дел, но когда-нибудь, Ливви, нам нужно увидеться и вспомнить былые времена. Я теперь служитель господа. Ты можешь поговорить со мной.
– Не было никаких былых времен, Реджи. – нужно было в корне пресечь все эти отношения в стиле «отец–дочь».
– Правильно. Я об этом и говорю. Нам нужно преодолеть разделяющую нас пропасть, дорогая.
– Пожалуйста, не называй меня так. Никогда. Ты можешь звать меня «Оливия».
– Черт, это совсем невесело.
Она сейчас сердилась на него из-за того, что он помешал ее празднику.
– Знаешь, Реджи, для священника ты слишком много ругаешься.
– Может быть, я из церкви «говори все как есть». Я позвонил, только чтобы пожелать тебе хорошего дня. – Она почувствовала, что он собирается повесить трубку, и задумалась, стоит ли говорить грубо. Как-никак сегодня День благодарения.
– Подожди, – сказала она. – Послушай, я, гм, надеюсь, что у тебя сегодня тоже хороший день, да? – Это было лучшее, что она могла сказать.
– Да, Оливия.
– Реджи? Я хочу спросить у тебя кое-что, – произнесла она, решив рискнуть. Раз уж он позвонил, почему бы не извлечь из этого пользу. – Я тут перебирала бабушкины вещи и натолкнулась на запись о том, что у меня есть старший брат. Бернадетт это подтвердила, но она не смогла сказать мне, где он и жив ли он вообще. Я думала, может, ты что-нибудь знаешь.
– Хорошенькое дело, скажу я тебе. Я тридцать лет ни единого слова об этом мальчике не слышал, и вот тебе пожалуйста – за сегодняшний день меня уже второй раз о нем спрашивают. Я ничего не знаю, кроме того, что сказал этим детективам, которые имели наглость притащить меня в Новый Орлеан в День благодарения. Я им рассказал то немногое, что знаю. О ребенке мне ничего не говорили. Эта твоя проклятая мать так и не дала мне шанса узнать собственного сына! – Он был взбудоражен, его дребезжащий голос напряжен. – И почему сейчас все вдруг заинтересовались?
– Потому что раньше я о нем ничего не знала.
– А этот полицейский?
– Это уже касается только тебя и его, – ответила она. – Думаю, это связано с каким-нибудь расследованием.
– Да уж, черт возьми, с расследованием. Он имел наглость спросить меня, где я был, когда убили тех женщин. Будто я могу что-то об этом знать! Один раз натворишь делов, и система тебя в покое не оставит, Ливви. Я никогда не буду по-настоящему свободен, хотя я отсидел свой срок. Случись что, и полицейские непременно постучат ко мне в дверь. Послушай, если ты вдруг разыщешь своего брата, скажи ему, что у него есть отец – настоящий отец, – который хотел бы с ним встретиться. Похоже, что вся эта чертова семья гораздо больше интересуется им, чем его отцом. До свиданья, Оливия, – сердито попрощался он и с такой силой бросил трубку, что Оливия аж подскочила. Что ж, прекрасно.
Положив трубку, она решила немного выпить. Такое влияние оказывал на нее Реджи Бенчет. Доводил прямо до бутылки. Порывшись в буфете, она нашла полпинты «Черного бархата» и плеснула весьма приличную порцию себе в кофе.
– Твое здоровье, – пробормотала она и услышала монотонный голос Сары на фоне негромких звуков джаза. Хорошо. Улыбнувшись, она сделала глоток. Неплохо. Сделав еще один, она хмыкнула.
Снова зазвонил телефон.
Теперь кто? Оливия упрекнула себя за то, что ведет себя как дурочка, – она не могла удержаться от надежды, что это опять звонит Бенц.
– Оливия, позволь мне поговорить с Сарой, – попросил Лео Рестин, даже не удосужившись поздороваться. Отлично. – Я знаю, что она у тебя. Вчера вечером она звонила моей подруге, поэтому дай-ка ей трубку.
– Лео...
– Поживей! – приказал он. Оливии не понравился его тон. Она посмотрела на трубку, затем быстро ее повесила.
– Ублюдок, – прошептала она и сделала еще один глоток из своей чашки. – Как тебе понравится такое обращение?
Телефон резко зазвонил. Она подумала, не стоит ли отключить эту чертову штуку, чтобы Лео понервничал. Она осушила свою чашку.
На четвертом звонке она сняла трубку и мило произнесла:
– Алло?
– Оливия, не вешай трубку, когда я звоню, – распорядился Лео.
– Ай-ай? Не слишком-то это любезно, Лео. Нечего тут командовать. – Она стала покачивать трубку над рычагом.
– Оливия!
Вздохнув, она поднесла ее к уху. Лео едва не задыхался от ярости.
– Я хочу поговорить с женой, и если ты не позовешь ее к этому проклятому телефону, я приеду к тебе и... – Она снова бросила трубку и подумывала о еще одной порции выпивки, но телефон звонил не переставая. Она взяла трубку. Но прежде чем успела произнести хоть слово, Лео сказал:
– Пожалуйста, позови мою жену к телефону. – Его голос был напряжен. Он выдавливал слова сквозь стиснутые зубы.
– Тогда веди себя хорошо, Лео. Сегодня ведь День благодарения, – заметила она.
– Ты не имеешь права...
– Ах, ах, а-ах-хх.
– Ладно, ладно. Просто дай мне с ней поговорить.
Оливия думала, не стоит ли снова повесить трубку, когда подняла взгляд и увидела, что в арке стоит отец Джеймс и смотрит на нее.
– Проблемы? – спросил он.
– Ничего серьезного. Звонит Лео Рестин. Сара хочет с ним разговаривать?
Словно стоявшая за углом, Сара метнулась на кухню.
– Кажется, ты произнесла его имя, – выпалила она. Глаза у нее все еще были мокрыми, на ресницах висели слезы, но она бросила на Оливию взгляд, говорящий: «Как ты смеешь не звать меня к телефону!», и выхватила трубку у нее из рук. – Алло? – судорожно произнесла она, затем по ее щекам снова покатились слезы. – О господи, Лео, где ты? Я так беспокоилась... – Она жестом дала Оливии понять, что желает говорить без свидетелей. Оливия покачала головой и налила себе и отцу Джеймсу по чашечке кофе. Затем она снова достала из буфета почти пустую бутылку «Черного бархата» и показала ее отцу Джеймсу. К ее удивлению, священник кивнул. Оливия налила себе и ему по приличной порции, пока Сара шептала, шмыгала и всхлипывала в трубку, и отнесла напитки в гостиную.
Хайри С, свернувшись, лежал у окна и тихо храпел.
– Вам удалось донести до нее свою мысль? – спросила Оливия, когда они сели на диван.
Отец Джеймс сделал глоток из своей чашки.
– Это особая информация, – ответил он. – Конфиденциальная.
– Я просто хочу помочь.
– Вы сделали все, что можно. Теперь все должны решать Сара и Лео.
– Подонок, – пробормотала Оливия. Ей хотелось довериться отцу Джеймсу, рассказать ему, что за бабник и жалкое ничтожество этот Лео, но она оставила свои комментарии при себе. Прежде чем у нее появилась возможность что-либо сказать, Сара выбежала из кухни.
– Мне нужно ехать. Лео хочет встретиться. – Ее глаза светились надеждой, а на губах подрагивала улыбка.
Оливия не сомневалась, что сердце ее подруги будет окончательно разбито.
– Ты уверена?..
– Да! И у меня нет времени выслушивать нотации. Расскажу обо всем, когда вернусь... – Она направилась к лестнице, затем передумала. Быстро вернувшись в гостиную, она протянула руку священнику. – Спасибо вам отец, – сказала она. – Вы... вы действительно помогли. – И потом она ушла, бегом поднимаясь по ступенькам, заскочила в ванную и снова быстро спустилась. – До встречи, – сказала она Оливии и затем озорно подмигнула. – Если только мне повезет.
Она выскочила на улицу так быстро, что Оливия себя даже по лбу хлопнуть не успела.
– Из этого ничего не получится.
– Это ее решение.
– Я знаю, знаю, но она приехала сюда ко мне совершенно сломленная, разбитая вдребезги.
– Может быть, не настолько, – предположил Джеймс и сделал глоток из своей чашки, в то время как комнату наполнили звуки старой мелодии Фрэнка Си-натры. Огонь шипел и искрился, светились красные угольки. Виски начинало действовать, и Оливия, немного расслабившись, сняла туфли. Глядя на Джеймса, сидящего на дальнем конце дивана и вытянувшего перед собой свои длинные ноги, она порадовалась, что он здесь. Без своего воротника он казался таким естественным. Таким дружелюбным и располагающим к себе. Ну просто настоящим мужчиной.
Он пристально глядел на огонь, наморщив лоб. Его челюсть была напряжена. Ум ученого и тело атлета, обычно скрытое под облачением священника.
– Вас что-то беспокоит.
– Меня? – Он поднял на нее взгляд, и на его лине мелькнула улыбка. – Нет.
– Нет, беспокоит... и не отрицайте этого. Я, знаете ли, немного медиум. – Он не ответил, и она добавила: – Это правда. Моя бабушка гадала по картам Таро и чайным листьям, и, несмотря на то, что она была благочестивой католичкой, она увлекалась вуду.
– Как человек может «увлекаться» чем-то подобным? – спросил он.
– Ну, вуду, знаете ли, состоит не только из убийства куриц и втыкания булавок в кукол, чтобы накладывать проклятия на людей.
– Я действительно знаю. – Его взгляд скользнул на нее. – Я изучал все разновидности религий и теологию, и не только в семинарии. Это одна из моих страстей.
– А другие какие?
Он усмехнулся.
– Да есть и другие... – ответил он, его голос смягчился, но он не стал вдаваться в подробности. – Ну а у вас?
– Э-э. Мы говорили не обо мне. Я сказала, что вас что-то беспокоит, и вы попытались сменить тему.
– Даже у священников бывают проблемы, – признал он, и она увидела, как свет камина играет на заостренных чертах его лица. Да, его что-то беспокоило, было видно, как он пытается скрыть грусть.
– Может быть, я смогу помочь.
– Вы уже помогли. – Придвинувшись чуть ближе, он взял ее за руку, и она с удивлением почувствовала мозоли на его коже. – Пригласив меня, позволив мне быть членом вашей маленькой компании друзей, это помогло. Это напомнило мне о том, каково быть частью семьи. – Он задержал ее руку в своей на секунду больше необходимого, затем отпустил ее.
Оливия затаила дыхание.
– У меня были скрытые мотивы из-за Сары. Кроме того, у вас есть семья.
Его глаза потемнели.
– Да, она у меня есть.
– Где она?
– В разных местах. Но... родственники умерли один за другим, у меня есть единокровный брат, но мы с ним видимся нечасто. – Несколько секунд он пристально смотрел на нее, и она заподозрила, что у него в душе Происходит какая-то борьба. – Наверное, мне пора. – Положив руки на колени, он быстро встал, словно боясь, что может передумать. – Мне еще потом на службу.
– Работа священника никогда не заканчивается? – пошутила она.
– Аминь, сестра.
Они засмеялись, и напряжение между ними разрядилось; она снова свободно дышала, когда провожала его до двери.
– Спасибо, что пришли и поговорили с Сарой.
– Всегда рад помочь. – Его голос был мягким, и она знала, что он говорит искренне. Может быть, Сара права, подумала она, подав ему куртку и наблюдая, как он просовывает руки в рукава. Он посмотрел на нее, его темные волосы ниспадали ему на лоб, и от его взгляда ее сердце едва не остановилось. У Оливии появилось неожиданное желание поцеловать его на прощание, лишь слегка прикоснуться губами к его щеке, но она не осмелилась.
Он засунул руку в карман.
– О, чуть не забыл, – сказал он, вынимая сложенный листок бумаги. – Это материалы государственного архива, поэтому я не нарушаю никаких законов церкви. Это список крещений, проведенных в тот период времени, о котором вы говорили. Исходя из даты рождения, я несколько сократил список. Надеюсь, это поможет.
– Конечно, поможет, – уверила она, когда он протянул ей компьютерную распечатку. – Спасибо.
– Это самое меньшее, что я мог сделать. – На этот раз она подумала, что он, возможно, наклонится и слегка коснется губами ее виска, но он этого не сделал и даже если об этом и думал, то сдержался. – До свидания, Оливия. – Он слегка сжал ее руку. – Не будьте чужой. Дверь дома господнего всегда открыта. – Она смотрела, как он поднимает воротник и неторопливо бежит к своей машине.
Джеймс чувствовал взгляд Оливии. Казалось, он прожигает ему куртку. Жар будоражил его кровь, и он, стиснув зубы, не останавливаясь, добежал до своего «Шевроле». Ему не следовало смотреть ей в глаза, и эрекция, натянувшая ткань его слаксов, являлась достаточным тому подтверждением. Да что с ним происходит, а? Он забрался в машину, завел двигатель и помахал рукой. Словно он и не думал о том, чтобы выскочить из машины, броситься обратно к крыльцу и отнести ее наверх в постель. Вот чего он хотел. Сорвать с нее одежду, забраться на нее и погрузиться в нее как можно глубже. Он отважился бросить последний взгляд в ее сторону. Она взяла пса на руки и держала это лохматое существо у груди, прислонившись к перилам крыльца.
Он жаждал большего, чем просто секса. У него щемило сердце. Красивая женщина, уютный маленький домик среди деревьев и маленькая собачонка. От всего этого в жизни он отказался. Ради своего призвания. Ради господа. Потому что он верил. Он всегда верил и знал в глубине души, что может помочь другим с их верой, что это и есть его цель в жизни, то, что ему уготовил всевышний.
Стиснув зубы, он надавил на акселератор, и машина, промчавшись по маленькому мостику, оказалась на изрезанной колеями и усыпанной листьями дорожке. Он не мог позволить себе испытывать подобные сомнения. Сейчас и впредь. Потому что потребуется совсем немного, чтобы подтолкнуть его на путь греха. Когда он выезжал на главную магистраль, машину занесло. По лобовому стеклу растекались капли дождя, и он принялся молиться.
Он проигрывал борьбу с похотью.
Глава 31
Кристи повернулась, нанесла сильный удар ногой, затем кулаком по боксерскому мешку, свисающему с потолка ее спальни. Бах. Мешок принял удар, качнулся, затем вернулся в прежнее положение, словно желая получить еще.
– Мало тебе, да? Вот, так еще! – Она была в поту, ее волосы начали виться, но она вспомнила все движения тэквондо, которые выучила еще маленькой. Словно езда на велосипеде, подумала она.
Мешок раскачивался как безумный; ее бывший инструктор, мастер Ким, не назвал бы его достойным спарринг-партнером, но мешок хорошо подходил для необходимой ей тренировки и разрядки, как физической, так и душевной. Еще один удар ногой с разворота, затем боковой удар ногой и наконец шаг и удар кулаком.
– Умри, – прорычала она мешку. Она почти перестала злиться на отца. Почти.
Итак, он вернулся поздно с работы? Значит, это День благодарения? А что еще нового? Он раньше доводил ее маму до бешенства – БЕ-ШЕН-СТВА – всей этой полицейской фигней. В то время Кристи этого не понимала, она была маленькой. Но она узнавала напряжение, которое усиливалось между ее родителями всякий раз, когда папа с головой уходил в расследование какого-нибудь дела. Он никогда не изменится. Работа прежде всего.
Нет, на самом деле это было не так. Она искренне верила, что она у него на первом месте. Рик Бенц любил ее независимо от того, является он ее «настоящим» отцом или нет. Как странно, что ее дядя, священник, – ее биологический отец, в то время как Рик, человек, который ее вырастил, и которого она по-прежнему считала «папочкой», – в действительности ее дядя. Чушь, чушь, чушь. Она нанесла мешку еще несколько быстрых ударов, затем завершила серию рубящим ударом по горлу – что ж, если бы у мешка было горло, он был бы уже мертв!
Бенц просунул голову в дверь.
– Давай, Кассиус. Пришло время давить картошку.
– Кто?
– Ну знаешь... Кассиус Клей.
– А, да. Али. Великий.
– Нет, это Гретцки.
– Хоккеист.
– Мухаммед Али был величайшим.
– Ты слишком много знаешь об этом дерь... ерунде, – заметила она. – Сейчас, я только схожу в душ и сразу же примусь за дело. – Он собрался было возразить, но она указала длинным пальцем на его нос. – Даже не думай о том, чтобы тронуть мою картошку, ясно? Я выйду из душа через десять минут. Картошка подождет.
Прежде чем он успел что-либо сказать, она метнулась в ванную, заперла дверь и включила воду. Она не уложилась в десять минут, но не прошло и получаса, как она закончила мыться, вытерлась, надела свой любимый тренировочный костюм, собрала волосы в «конский хвост» и размяла эту чертову картошку.
Бенц с трудом нарезал переваренную индейку, и хотя начинка была похожа на кашу, а подливка выглядела так, словно она вся была в прыщах, консервированный клюквенный соус, тыквенный пирог и шоколадные эклеры, которые он купил в местной булочной, компенсировали это. Он постарался. Кристи будет довольна. Он поставил свежие цветы в вазу на ее ночной столик, ее любимая набивная зверушка, серый енот с недостающим пуговичным глазом, лежал на подушке у нее на кровати, и он даже сумел отыскать две свечи, которые зажег и поставил на крошечный кухонный стол, чтобы «просто была соответствующая обстановка». Они сидели за столиком, придвинутым к стене, а раковина и остальные три стола были заставлены грязной посудой. Но это не имело значения.
Лучше всего было то, что он не налил себе и капли «Уайлд Тёрки» или чего-нибудь еще, чем он раньше любил промочить горло в праздник. Это были тяжелые времена. И сейчас она поняла, почему. Насколько она помнила, он пил много, вероятно, с тех самых пор, как выяснил, что она в действительности не его дочь, но, с Другой стороны, после того случая, когда он по ошибке застрелил мальчишку, он пристрастился к бутылке... Она помнила ссоры родителей, каждый праздник превращался в настоящую битву. Другие дети с нетерпением ждали Рождества, но она чувствовала, как нарастает напряжение, и, когда ей еще не исполнилось тринадцати, хотела, чтобы всех этих праздников не было. И затем погибла Дженнифер. Рик бросил пить навсегда. Кристи считала, что он заслужил пятерку за свои старания.
Они уже почти закончили есть горячее, когда он завел речь обо всех неприятных темах одновременно.
– Ты уже разговаривала с Джеем?
Кристи потыкала вилкой в раздавленную картошку.
– Да. По телефону. Мы поссорились.
– Ты ему объяснила, что происходит?
– Вообще-то нет. – Она сейчас не хотела думать о Джее.
– А тебе не кажется, что следовало бы?
– Объясню, когда буду готова, хорошо? – обиженно ответила она. Заметив, как приподнялись его брови, она вздохнула и положила вилку на стол. – Я повидаюсь с ним завтра или в субботу. Я не хотела скандалов в День благодарения. К чему портить праздник?
Морщины на лбу ее отца стали еще глубже, но он кивнул, очевидно, решив не давить на нее.
– Ты права. И мне не стоит вмешиваться.
– Хорошая мысль. – Она ткнула в его сторону вилкой. – Но я поговорю с ним до отъезда. – Она съела еще несколько кусочков и решила, что пора завести речь о Брайане. Отец все равно узнает. – Мне кажется, тебе нужно знать, что я кое с кем встречаюсь.
– Кое с кем. Я думал, ты встречаешься с кучей разных парней. – Он отрезал кусочек индейки и наколол его на вилку.
– Ну-у-у... Я же вроде как должна была выйти замуж за Джея.
– Вроде как.
– Поэтому я особо никого и не искала, но этот парень, он помощник преподавателя, и не тревожься из-за того, что он немного старше.
– Немного – это насколько? – Бенц прекратил есть и пристально смотрел на нее.
Может, ей следовало помалкивать.
– На несколько лет, и это несерьезно, да.
– Надеюсь. Я не знал, что помощникам преподавателей разрешено встречаться со студентками.
– Это осуждается, если помощник преподавателя назначен в твой класс, и да, я могу угадать твой следующий вопрос, папа. Брайан назначен в мой класс, но поверь, это никак не повлияло на мою оценку по философии. По правде, ты, наверное, подумал обратное.
Бенц нахмурился сильнее. Надо же, она откровенничает!
– Боже мой, даже не думай об этом, папа, у меня хорошие оценки, а не блестящие. И предмет Заростера трудный. Философия религии. Господи, и зачем я только на него записалась? Но в действительности у меня нет ни одного легкого предмета. Там не так, как в школе. Заростер, Саттер и Нортрап – трое самых трудных преподавателей на кампусе, и я занимаюсь у всех троих.
– Это не так уж плохо, – заметил он, снова принимаясь за сырую начинку. – Трудные – это хорошо.
– А что насчет странных? Готова поклясться, что мне достались самые странные преподаватели в этом колледже. Даже госпожа Уайлдер, математичка, довольно странная. Могу поспорить, что она держит двенадцать кошек и вяжет для них маленькие свитера. – Кристи засмеялась своей шутке, надеясь развеселить своего отца, но из этого, конечно, ничего не вышло. Он даже не улыбнулся.
– Почему ты считаешь своих преподавателей странными? – спросил он и на этот раз отложил вилку в сторону.
– Не знаю. Просто они странные. Представь себе людей, которые всю свою жизнь поглощены одним предметом и являются частью мира науки. Они просто обречены быть немного того. – Она пожала плечами. – Ладно, хватит меня допрашивать. Оценки у меня будут хорошими. Давай не будем сейчас об этом думать. Сегодня День благодарения.
Он собирался что-то добавить, но передумал.
– Да, наверное. – Один уголок его рта приподнялся. – Я рад, что ты дома.
– Что ж, я рада, что приехала, хотя должна признать, что некоторое время это было на волоске. Когда ты опаздывал, я подумала: «К черту все это, я останусь в колледже».
– Из-за помощника преподавателя? Брайана?
– Он имел к этому некоторое отношение.
– У него есть фамилия?
– Да, есть... – Она колебалась, но решила, что отец со своими связями в полиции все равно сумеет раскопать нужные сведения. – Томас. А теперь пообещай. Поклянись, что не будешь пробивать его по компьютеру на работе. Ему не нужно, чтобы вторгались в его частную жизнь. Хватает и того, что в мою вторгаются.
– Не...
– Да, папа, вторгаются, и не только потому, что ты мой отец, а потому что ты параноик-полицейский и родитель-одиночка.
– Параноик? – Зазвонил телефон, и Кристи дернулась.
Она думала о Брайане, которому дала свой номер. Хотя, с другой стороны, это мог быть Джей. Она подняла трубку и быстро произнесла:
– Алло?
После небольшой паузы прозвучало:
– Кристи?
– Да?
– Это дядя... это Джеймс.
Ей стало тошно. Ее биологический отец. Священник. Брат ее папы. Она бросила взгляд на отца. Бенц пристально смотрел на нее.
– Привет, – выдавила она. – Как поживаешь?
– Я просто хотел пожелать тебе счастливого Дня благодарения.
– О, да. Тебе тоже, – сказала она, и мысли закружились у нее в голове. Как ей отделаться от разговора? Она не хотела с ним говорить. Никогда. Вот черт! И подумать... Она не хотела продолжать мысль. Когда-то она ему доверяла. Когда она считала его «дядей Джеймсом» и не понимала неприязненного отношения Бенца к своему брату, ревности, мелькавшей в его глазах. А теперь она все знала и не хотела разговаривать с ним. Никогда. Для нее Бенц всегда был ее отцом. И точка. Он всегда заботился о ней. Всегда. Даже когда у него были тяжелые запойные периоды, она никогда не сомневалась, что он любит ее. О, он сводил ее с ума, конечно, но разве не все отцы изводят своих детей? Этот парень – Джеймс – он козел и настоящий подонок. Она никогда не хотела больше его видеть. Но вот он позвонил и говорит таким спокойным невозмутимым голосом, что ее тянуло блевать.
– Я бы хотел увидеть тебя, – сказал он. – Я на днях говорил с твоим отцом – моим братом, – и он предложил, чтобы я не навязывался, но я действительно хочу сказать, что я думаю о тебе и о нем. Мои молитвы с вами.
– Хорошо. Спасибо. – Она быстро повесила трубку и заметила, что у нее вспотели ладони, сердце сильно колотилось, и, мельком взглянув на себя в зеркало, она увидела, что ее кожа стала белой как мел.
– Джей? – спросил Бенц, и она покачала головой, садясь на стул.
– Отец Джеймс Маккларен.
– Черт! Я же сказал ему не... – Бенц осекся.
– Он просто хотел пожелать нам обоим счастливого Дня благодарения. Знаешь, папа, в этом нет ничего угрожающего.
– Верно.
– Но это странно. Я имею в виду, это какое-то безумие. Клянусь богом, мы, должно быть, самая ненормальная семья в мире.
Он засмеялся и бросил свою салфетку на тарелку.
– Мы даже не входим в ведущую десятку в этом городе. Просто когда я думаю, что навидался всякого, случается что-нибудь еще. Хочешь верь, хочешь нет, но нашу семью все еще можно назвать живущей в пределах нормы.
– О да, точно.
В это было трудно поверить.
– Это все потому, что имеешь дело с одними подонками.
– Я о том и говорю.
Кристи не могла купиться на это. Она помогла ему убрать со стола, затем нарезать пирог толстыми кусками, но она знала, что их семья далеко не нормальная. Что может быть нормального, когда биологический отец – ее дядя, а человек, вырастивший ее, – полицейский-алкоголик, случайно убивший мальчишку при исполнении служебных обязанностей, а ее мать, вероятно, наглоталась транквилизаторов и совершила самоубийство, направив мини-фургон на дерево. Что бы там ни говорил Бенц, их семья очень далека от нормы.
– Мало тебе, да? Вот, так еще! – Она была в поту, ее волосы начали виться, но она вспомнила все движения тэквондо, которые выучила еще маленькой. Словно езда на велосипеде, подумала она.
Мешок раскачивался как безумный; ее бывший инструктор, мастер Ким, не назвал бы его достойным спарринг-партнером, но мешок хорошо подходил для необходимой ей тренировки и разрядки, как физической, так и душевной. Еще один удар ногой с разворота, затем боковой удар ногой и наконец шаг и удар кулаком.
– Умри, – прорычала она мешку. Она почти перестала злиться на отца. Почти.
Итак, он вернулся поздно с работы? Значит, это День благодарения? А что еще нового? Он раньше доводил ее маму до бешенства – БЕ-ШЕН-СТВА – всей этой полицейской фигней. В то время Кристи этого не понимала, она была маленькой. Но она узнавала напряжение, которое усиливалось между ее родителями всякий раз, когда папа с головой уходил в расследование какого-нибудь дела. Он никогда не изменится. Работа прежде всего.
Нет, на самом деле это было не так. Она искренне верила, что она у него на первом месте. Рик Бенц любил ее независимо от того, является он ее «настоящим» отцом или нет. Как странно, что ее дядя, священник, – ее биологический отец, в то время как Рик, человек, который ее вырастил, и которого она по-прежнему считала «папочкой», – в действительности ее дядя. Чушь, чушь, чушь. Она нанесла мешку еще несколько быстрых ударов, затем завершила серию рубящим ударом по горлу – что ж, если бы у мешка было горло, он был бы уже мертв!
Бенц просунул голову в дверь.
– Давай, Кассиус. Пришло время давить картошку.
– Кто?
– Ну знаешь... Кассиус Клей.
– А, да. Али. Великий.
– Нет, это Гретцки.
– Хоккеист.
– Мухаммед Али был величайшим.
– Ты слишком много знаешь об этом дерь... ерунде, – заметила она. – Сейчас, я только схожу в душ и сразу же примусь за дело. – Он собрался было возразить, но она указала длинным пальцем на его нос. – Даже не думай о том, чтобы тронуть мою картошку, ясно? Я выйду из душа через десять минут. Картошка подождет.
Прежде чем он успел что-либо сказать, она метнулась в ванную, заперла дверь и включила воду. Она не уложилась в десять минут, но не прошло и получаса, как она закончила мыться, вытерлась, надела свой любимый тренировочный костюм, собрала волосы в «конский хвост» и размяла эту чертову картошку.
Бенц с трудом нарезал переваренную индейку, и хотя начинка была похожа на кашу, а подливка выглядела так, словно она вся была в прыщах, консервированный клюквенный соус, тыквенный пирог и шоколадные эклеры, которые он купил в местной булочной, компенсировали это. Он постарался. Кристи будет довольна. Он поставил свежие цветы в вазу на ее ночной столик, ее любимая набивная зверушка, серый енот с недостающим пуговичным глазом, лежал на подушке у нее на кровати, и он даже сумел отыскать две свечи, которые зажег и поставил на крошечный кухонный стол, чтобы «просто была соответствующая обстановка». Они сидели за столиком, придвинутым к стене, а раковина и остальные три стола были заставлены грязной посудой. Но это не имело значения.
Лучше всего было то, что он не налил себе и капли «Уайлд Тёрки» или чего-нибудь еще, чем он раньше любил промочить горло в праздник. Это были тяжелые времена. И сейчас она поняла, почему. Насколько она помнила, он пил много, вероятно, с тех самых пор, как выяснил, что она в действительности не его дочь, но, с Другой стороны, после того случая, когда он по ошибке застрелил мальчишку, он пристрастился к бутылке... Она помнила ссоры родителей, каждый праздник превращался в настоящую битву. Другие дети с нетерпением ждали Рождества, но она чувствовала, как нарастает напряжение, и, когда ей еще не исполнилось тринадцати, хотела, чтобы всех этих праздников не было. И затем погибла Дженнифер. Рик бросил пить навсегда. Кристи считала, что он заслужил пятерку за свои старания.
Они уже почти закончили есть горячее, когда он завел речь обо всех неприятных темах одновременно.
– Ты уже разговаривала с Джеем?
Кристи потыкала вилкой в раздавленную картошку.
– Да. По телефону. Мы поссорились.
– Ты ему объяснила, что происходит?
– Вообще-то нет. – Она сейчас не хотела думать о Джее.
– А тебе не кажется, что следовало бы?
– Объясню, когда буду готова, хорошо? – обиженно ответила она. Заметив, как приподнялись его брови, она вздохнула и положила вилку на стол. – Я повидаюсь с ним завтра или в субботу. Я не хотела скандалов в День благодарения. К чему портить праздник?
Морщины на лбу ее отца стали еще глубже, но он кивнул, очевидно, решив не давить на нее.
– Ты права. И мне не стоит вмешиваться.
– Хорошая мысль. – Она ткнула в его сторону вилкой. – Но я поговорю с ним до отъезда. – Она съела еще несколько кусочков и решила, что пора завести речь о Брайане. Отец все равно узнает. – Мне кажется, тебе нужно знать, что я кое с кем встречаюсь.
– Кое с кем. Я думал, ты встречаешься с кучей разных парней. – Он отрезал кусочек индейки и наколол его на вилку.
– Ну-у-у... Я же вроде как должна была выйти замуж за Джея.
– Вроде как.
– Поэтому я особо никого и не искала, но этот парень, он помощник преподавателя, и не тревожься из-за того, что он немного старше.
– Немного – это насколько? – Бенц прекратил есть и пристально смотрел на нее.
Может, ей следовало помалкивать.
– На несколько лет, и это несерьезно, да.
– Надеюсь. Я не знал, что помощникам преподавателей разрешено встречаться со студентками.
– Это осуждается, если помощник преподавателя назначен в твой класс, и да, я могу угадать твой следующий вопрос, папа. Брайан назначен в мой класс, но поверь, это никак не повлияло на мою оценку по философии. По правде, ты, наверное, подумал обратное.
Бенц нахмурился сильнее. Надо же, она откровенничает!
– Боже мой, даже не думай об этом, папа, у меня хорошие оценки, а не блестящие. И предмет Заростера трудный. Философия религии. Господи, и зачем я только на него записалась? Но в действительности у меня нет ни одного легкого предмета. Там не так, как в школе. Заростер, Саттер и Нортрап – трое самых трудных преподавателей на кампусе, и я занимаюсь у всех троих.
– Это не так уж плохо, – заметил он, снова принимаясь за сырую начинку. – Трудные – это хорошо.
– А что насчет странных? Готова поклясться, что мне достались самые странные преподаватели в этом колледже. Даже госпожа Уайлдер, математичка, довольно странная. Могу поспорить, что она держит двенадцать кошек и вяжет для них маленькие свитера. – Кристи засмеялась своей шутке, надеясь развеселить своего отца, но из этого, конечно, ничего не вышло. Он даже не улыбнулся.
– Почему ты считаешь своих преподавателей странными? – спросил он и на этот раз отложил вилку в сторону.
– Не знаю. Просто они странные. Представь себе людей, которые всю свою жизнь поглощены одним предметом и являются частью мира науки. Они просто обречены быть немного того. – Она пожала плечами. – Ладно, хватит меня допрашивать. Оценки у меня будут хорошими. Давай не будем сейчас об этом думать. Сегодня День благодарения.
Он собирался что-то добавить, но передумал.
– Да, наверное. – Один уголок его рта приподнялся. – Я рад, что ты дома.
– Что ж, я рада, что приехала, хотя должна признать, что некоторое время это было на волоске. Когда ты опаздывал, я подумала: «К черту все это, я останусь в колледже».
– Из-за помощника преподавателя? Брайана?
– Он имел к этому некоторое отношение.
– У него есть фамилия?
– Да, есть... – Она колебалась, но решила, что отец со своими связями в полиции все равно сумеет раскопать нужные сведения. – Томас. А теперь пообещай. Поклянись, что не будешь пробивать его по компьютеру на работе. Ему не нужно, чтобы вторгались в его частную жизнь. Хватает и того, что в мою вторгаются.
– Не...
– Да, папа, вторгаются, и не только потому, что ты мой отец, а потому что ты параноик-полицейский и родитель-одиночка.
– Параноик? – Зазвонил телефон, и Кристи дернулась.
Она думала о Брайане, которому дала свой номер. Хотя, с другой стороны, это мог быть Джей. Она подняла трубку и быстро произнесла:
– Алло?
После небольшой паузы прозвучало:
– Кристи?
– Да?
– Это дядя... это Джеймс.
Ей стало тошно. Ее биологический отец. Священник. Брат ее папы. Она бросила взгляд на отца. Бенц пристально смотрел на нее.
– Привет, – выдавила она. – Как поживаешь?
– Я просто хотел пожелать тебе счастливого Дня благодарения.
– О, да. Тебе тоже, – сказала она, и мысли закружились у нее в голове. Как ей отделаться от разговора? Она не хотела с ним говорить. Никогда. Вот черт! И подумать... Она не хотела продолжать мысль. Когда-то она ему доверяла. Когда она считала его «дядей Джеймсом» и не понимала неприязненного отношения Бенца к своему брату, ревности, мелькавшей в его глазах. А теперь она все знала и не хотела разговаривать с ним. Никогда. Для нее Бенц всегда был ее отцом. И точка. Он всегда заботился о ней. Всегда. Даже когда у него были тяжелые запойные периоды, она никогда не сомневалась, что он любит ее. О, он сводил ее с ума, конечно, но разве не все отцы изводят своих детей? Этот парень – Джеймс – он козел и настоящий подонок. Она никогда не хотела больше его видеть. Но вот он позвонил и говорит таким спокойным невозмутимым голосом, что ее тянуло блевать.
– Я бы хотел увидеть тебя, – сказал он. – Я на днях говорил с твоим отцом – моим братом, – и он предложил, чтобы я не навязывался, но я действительно хочу сказать, что я думаю о тебе и о нем. Мои молитвы с вами.
– Хорошо. Спасибо. – Она быстро повесила трубку и заметила, что у нее вспотели ладони, сердце сильно колотилось, и, мельком взглянув на себя в зеркало, она увидела, что ее кожа стала белой как мел.
– Джей? – спросил Бенц, и она покачала головой, садясь на стул.
– Отец Джеймс Маккларен.
– Черт! Я же сказал ему не... – Бенц осекся.
– Он просто хотел пожелать нам обоим счастливого Дня благодарения. Знаешь, папа, в этом нет ничего угрожающего.
– Верно.
– Но это странно. Я имею в виду, это какое-то безумие. Клянусь богом, мы, должно быть, самая ненормальная семья в мире.
Он засмеялся и бросил свою салфетку на тарелку.
– Мы даже не входим в ведущую десятку в этом городе. Просто когда я думаю, что навидался всякого, случается что-нибудь еще. Хочешь верь, хочешь нет, но нашу семью все еще можно назвать живущей в пределах нормы.
– О да, точно.
В это было трудно поверить.
– Это все потому, что имеешь дело с одними подонками.
– Я о том и говорю.
Кристи не могла купиться на это. Она помогла ему убрать со стола, затем нарезать пирог толстыми кусками, но она знала, что их семья далеко не нормальная. Что может быть нормального, когда биологический отец – ее дядя, а человек, вырастивший ее, – полицейский-алкоголик, случайно убивший мальчишку при исполнении служебных обязанностей, а ее мать, вероятно, наглоталась транквилизаторов и совершила самоубийство, направив мини-фургон на дерево. Что бы там ни говорил Бенц, их семья очень далека от нормы.