Барбара была тронута искренним сочувствием и прошептала: «Вы так добры, сир», прежде чем вспомнила, как часто таким теплым обращением король обольщает тех, кому следовало бы его лучше знать, и волна раздражения смыла ее благодарность. В это мгновение до нее дошел подлинный смысл слов Генриха, и в ней снова поднялась тревога.
   — Но ваша доброта напрасна. Мой отец и мой муж не могли встретиться. Отец не ответил на вызов Лестера и не принимал участия в битве. Вы должны знать, сир, что мой отец никогда не одобрял всего, что делал Лестер, и был очень рассержен, когда узнал об условиях Кентерберийского мира.
   — Но он не отказался признать Оксфордские соглашения, — сказал Генри, отдернув руку.
   — Милорд, вы сами одобрили соглашения в их первоначальном виде. Это граф Лестер изменил их до неузнаваемости.
   При этих словах Барбара почувствовала угрызения совести. Но она знала, что никакая сила на земле не примирит теперь короля с Лестером. Было бы лучше, если бы король, чувствующий свой долг, и ее отец, который искренне хотел приносить пользу королевству, были бы свободны и распорядились властью так, чтобы из крушения планов Лестера можно было извлечь какую-то пользу.
   — Вы знаете, что мой отец любит вас, — продолжила она. — Я не могу сказать, сколько раз он говорил мне о ваших детских проделках и о том, как ваша доброта спасала его от гнева отца. Это было связано с лошадьми, но я не помню точно, что произошло…
   Барбара замолчала, приглашая его продолжить. Генрих тут же начал пересказывать давно знакомую историю, приукрашивая ее подробностями, о которых она раньше не слышала. Когда принесли суп, Барбара наполнила чашу и подала королю. За обедом она старалась осторожно напомнить о тех случаях, когда отец поддерживал Генриха. Было непонятно, обратил ли король внимание на ее старания. Сказав, что желает отдохнуть, он тепло улыбнулся, погладил ее по руке, назвал хорошей девочкой и отпустил.
   Спускаясь по лестнице, Барбара вновь и вновь вспоминала их разговор. Возможно, ей следовало более открыто выступить в поддержку отца? Нет. Если бы она надоедливо толковала о его разрыве с Лестером, в хитром уме короля проснулись бы подозрения. А любые объяснения свелись бы к рассмотрению ошибок короля, а это было бы глупо.
   Значит, она поступила правильно: утешила короля, заставила его почувствовать себя в безопасности и сообщила, что Норфолк не поддерживает Лестера. Она связала отсутствие отца на поле сражения с его любовью к королю, а Генрих всегда хотел, чтобы его любили. Теперь нужно было сообщить отцу последние новости.
   Барбара стояла на пороге гостевого дома, глядя на двор. Дождь утих, лишь слегка моросил, хотя в отдалении еще были видны вспышки молнии и слышались раскаты грома. Она поспешила к себе. Приказав Клотильде купить у монахов два пера, лист пергамента и чернила, она взяла подсвечник и села писать подробное письмо. Беви и Льюис уже готовились отвезти его Норфолку.
   Буря прошла, и последние лучи заходящего солнца на мгновение заглянули в узкое оконце, вновь исчезнув за монастырской стеной.
   Перечитав еще раз письмо, Барбара почувствовала облегчение. Она понимала, что, одним из первых узнав о победе Эдуарда, отец сможет собрать силы и выступить с предложением о мирных переговорах. Если он будет прощен, а она постаралась сделать все, от нее зависящее, в остальном надо положиться на здравый смысл Эдуарда. Поскольку Норфолк не сражался при Льюисе и Ившеме, принц захочет принять новую клятву верности от него и взять минимальный штраф, вместо того чтобы лишить его собственности. Барбара на мгновение закрыла глаза, прошептав благодарственную молитву: она была уверена, что теперь отец в безопасности. Она открыла глаза, чтобы дописать письмо.
   Чья-то тень упала на стол. Барбара хотела приказать человеку отойти от света. Но, подняв глаза, быстро вскочила и неистово рванулась через стол к Альфреду, который стоял с другой стороны скамьи и молча смотрел на нее.
   — Ты не ранен?
   — Всего лишь несколько синяков. — Его голос звучал безжизненно, кожа имела серый оттенок, а глаза с безразличием остановились на ней.
   — Мой любимый, мой дорогой, что случилось? — прошептала она, подойдя к нему и взяв за руку.
   При этих нежных словах в его глазах появилось больше чувства, и она поцеловала его в губы. Он высвободил руку и прижал ее к себе. Она почувствовала, как он дрожит, и услышала неровное дыхание, словно он всхлипнул. Он крепко обнимал ее, опустив голову и зарывшись лицом в ее волосы. Это была радостная встреча, без слов подтверждающая, что он действительно не ранен. Немного погодя он тяжело вздохнул и отпустил ее. Молча, словно старик с больными суставами, он сел на скамью. Присев рядом с ним, она взяла его руку, нежно сжала, подняла и поцеловала его пальцы. Его руки пахли кровью, но она не отшатнулась, а ждала, ничего не говоря.
   — Война окончена, — наконец сказал он. — Лестер мертв, и вместе с ним все его сторонники — Питер де Монфорт, Деспенсер…
   Барбара прикусила губу, чтобы не вскрикнуть. Деспенсер мертв! Значит, Альва свободна и богата. И она будет в безопасности, потому что Роджер Бигод будет защищать ее. Он не участвовал в сражении при Ившеме и является сыном верного королю человека. Ее внимание снова вернулось к мужу. Он назвал имена других убитых, потом замолчал и потер лицо.
   — Не думаю, что я когда-либо видел столько знатных покойников. А Лестер, — он вздрогнул, — был не прав. Он был хорошим человеком, но напрасно навязывал свою волю королю Генриху, помазанному на царство. Но если бы я встретил того, кто отрубил ему голову и руки…
   — О Боже, — выдохнула Барбара и тоже вздрогнула.
   — Эдуард был доволен. — Голос Альфреда стал еще безжизненнее.
   — Эдуард умеет ненавидеть, — холодно заметила Барбара, коснувшись его щеки, чтобы привлечь внимание. — Это ужасно, но все не так плохо. Раз Эдуард получил удовлетворение за свое оскорбление, он не затаит месть. Смерть Лестера, возможно, сделает его не таким грубым по отношению к тем, кто остался жив.
   Альфред повернул голову и осмысленно посмотрел на нее, затем медленно кивнул.
   — Со временем это забудется, но, вероятно, ты права. — Но он снова вздрогнул. — Война — не турнир. Я ненавижу ее. Генрих де Монфорт тоже мертв.
   — О, мне очень жаль, — воскликнула Барбара. Но, увидев лицо Альфреда, она задержала дыхание и прошептала: — Он погиб от твоей руки?
   — Я пытался убить Гая, а Генрих встал между нами, и я его ранил. Если бы не это, возможно, он остался бы жив. Он спас от смерти Хемфри де Боуэна и двоих сыновей Питера де Монфорта. А Гай… Гай тоже выжил.
   — Плохо, но это доказывает, что рана, нанесенная Генриху, не имела значения. Ты ведь ранил Гая, а он жив. На самом деле это меня не беспокоит. Он ничего собой не представляет.
   Альфред сжал губы и покачал головой.
   — Он очень опасен. Не знаю почему, но я чувствую это. У него плохие намерения. Я едва не заколол его, когда обнаружил живым рядом с телом Генриха. Я должен был его убить. Но не смог заставить себя заколоть безоружного человека.
   — Ты сделал то, что считал правильным. Давай забудем о Гае. Он нас не тронет.
   Альфред ничего не ответил. Барбара была обеспокоена незнакомым выражением на лице мужа и его отчаянием. Альфреда редко глубоко трогали дела, не касавшиеся его семьи.
   — По крайней мере, над Генрихом не надругались.
   — Нет. И Эдуард не будет мстить. Он искренне огорчен. Он даже распорядился, чтобы тело Генриха отвезли в аббатство с почестями, и он будет присутствовать на его погребении.
   — Я рада, — сказала Барбара и подумала, что лучше предупредить Альфреда о сиятельном госте. — Ты знаешь, что здесь король?
   — Здесь? — воскликнул Альфред, а потом решительно сказал: — Барби, Эдуард отпустил меня. По правде говоря, мне не хотелось бы видеть его, по крайней мере, некоторое время. У нас есть несколько часов, чтобы уехать. Поехали.
   — Но ты устал и огорчен.
   — Завтра мне будет еще хуже. И если мне придется полежать день-другой, я хочу, чтобы ты была рядом.
   Барбара сразу встала, вспомнив, что здесь ей не позволят остаться с мужем на ночь.
   — Ты не ранен? — снова спросила она. — Тебе не повредит, если ты поедешь верхом?
   — Я клянусь в этом.
   — А Дедис выдержит?
   — Он устал, но несколько миль до Бигфорда вполне одолеет.
   — Тогда посиди, отдохни. Я скажу Клотильде, чтобы она упаковала вещи. — Тут она увидела письмо, лежащее на столе. — Мне нужно послать Льюиса и Беви к отцу с новостями. Я хотела послать обоих, чтобы быть уверенной, что письмо будет доставлено, но…
   — Такое небольшое расстояние мы можем проехать, не опасаясь банд. Бежавшие будут стараться незаметно добраться до дома. На нас не нападут на дороге, и у меня есть письмо принца на свободный проезд. Новость о смерти Лестера будет бежать впереди нас. Никто не осмелится ослушаться приказа Эдуарда.
   * * *
   Лошади мчались во весь опор. Они не остановились в Бигфорде, потому что было еще светло, а в трактире битком набито людей. Уже стемнело, когда они достигли Стратфорда, как раз перед закрытием ворот. Проливной дождь смыл кровь с доспехов Альфреда, а так как он был с женой и служанкой, стража не спросила, принимал ли он участие в сражении.
   Барбара знала, почему им не задали никаких вопросов. Она видела ужасную сторону правления Лестера, видела, как тирания росла, но простой народ, особенно горожане небольших городов, все еще любили его. Битва закончилась, их защитник мертв. Они подчинятся законам короля и принца, но если смогут помочь приверженцам Лестера, то будут делать это.
   На постоялом дворе, где они остановились, никто не задавал им лишних вопросов. Когда Барбара попросила принести лохань к ней в комнату, хозяева не удивились и не посоветовали сходить в городскую баню, потому что там нельзя было спрятать отметины, полученные в сражении. Жена хозяина даже глазом не моргнула, когда Клотильда спросила имя ближайшего аптекаря, и указала, куда идти, словно та спросила дорогу в уборную.
   Желание хозяина и хозяйки услужить и маленькие знаки внимания, их взгляды и невысказанная симпатия заставили Барбару всплакнуть. Она вспомнила о своих мечтах о справедливости и хорошем правительстве, которые связывала с именем Лестера, но мечты рухнули. Лестер не имел права управлять страной. Он дал власть тем, кому мог доверять по любви или по крови, — и это было повторением ошибок короля Генриха.
   Барбара прикусила губу и смахнула слезы. Она боялась, что король никогда не изменится. Эдуард стал теперь другим человеком, и он обуздает своего отца. Она едва не стала уверять в этом хозяина и его жену. Скорее всего они не поверили бы ей, но главное, она могла лишить их удовольствия нанести последний удар за Лестера, помогая его людям.
   Клотильду и Шалье предупредили, чтобы они были осторожными в разговорах, даже по-французски, и старались избегать всякого упоминания о Лестере или короле. Клотильда должна была позаботиться о Шалье, смазать его раны и отвести в постель.
   Барбара попросила добавить горячей воды в лохань для Альфреда. Его глаза были закрыты, и он не шевелился. Намочив в горячей воде тряпку, она приложила ее к его посиневшему плечу. Он шевельнулся и вздохнул, но глаз не открыл. Барбара положила горячие камни из камина в постель, чтобы нагреть ее.
   Альфред открыл глаза, когда она прошла мимо ширмы, отгораживающей лохань с водой, чтобы подложить дров в камин.
   — Вода остыла, — сказал он, и, когда Барбара повернулась к полке за кувшином, добавил: — Нет, не надо больше воды, я лучше пойду в постель, а то я здесь засну. Дай мне руку.
   Барбара подумала, что ему просто нужна помощь, и протянула ему руку, не глядя на него и продолжая искать полотенце.
   — Не играй больше со мной в эту игру, — сказал Альфред, резко дернув ее за руку так, что она споткнулась и чуть не упала в лохань.
   — Какую игру? — спросила она, ухватившись рукой за лохань и выпрямляясь.
   — Убегающую олениху, — огрызнулся он. — Я смертельно устал, робко сидя в засаде…
   — И исхитряясь нападать на львиц?
   — Ради бога, Барби, ты не веришь, что я люблю тебя и не хочу никаких других женщин, бросаются они ко мне или убегают? Я не зеленый юнец, которому нужны уверения в том, что он желанен. Я хочу покоя. Я желаю только одну-единственную женщину, которая со мной и сердцем и умом.
   — Я с тобой и сердцем и умом, и ты знаешь это. Но ты бился, чтобы завоевать и удержать. О Альфред, я не думаю, что ты заигрываешь с женщинами, чтобы тешить чувство собственного достоинства. Ты забавляешься, когда тебе скучно.
   — Это не совсем правда, по крайней мере, уже много лет. Я забавлялся, чтобы заполнить пустоту, которая была во мне, потому что у меня не было тебя.
   — Я не играю с тобой, я только пытаюсь найти полотенце. Я призналась в своей любви и не прикидываюсь, что это признание было ложью. Но я хочу, чтобы ты тоже не лгал мне. Идем, вылезай из лохани, ты простудишься. — Ее голос был вялым и лицо ничего не выражало, когда она снова потянулась за полотенцем.
   Альфред медленно поднялся и позволил себя вытереть. Когда он лежал в постели, обложенный подушками, Барбара принесла ему ужин. Осушив чашу эля и накрыв ее рукой, чтобы Барбара не наполняла ее снова, он прервал долгое молчание:
   — Барби, я не лгу. Я не говорил тебе, что моя подушка была мокрой от слез по тебе и меня не радовали другие женщины, бывшие со мной. Но я не лгал тебе. Вскоре после того, как ты вышла замуж за де Буа, я понял, что сделал ужасную ошибку, не взяв тебя в жены. Но что я мог сделать — Пьер был моим другом, и я не мог наставить ему рога. И кроме того, я любил тебя. Я не хотел тебя только для постели. Ведь твое тело, которое я люблю, — только часть тебя.
   — Я рада узнать, что ты нашел утешение. Я постараюсь помнить об этом.
   — Боже милостивый, — простонал Альфред. — Почему ревнивые женщины так тупы? Подумай, что ты говоришь. Подумай о женщинах, которые были моими любовницами. Разве все они были красивы? Какой из них я верил дольше всех?
   Барбара застыла, очевидно, припоминая. Она могла многое вспомнить о женщинах Альфреда, когда была при французском дворе. Она назвала одну, затем вторую, третью и так далее. Он же сказал, что у него никогда не было с ними ничего серьезного.
   — Я расстался с Мелисанд, которая, если ты помнишь, была на несколько лет старше меня, потому что игра становилась для нее серьезной, а мое сердце уже было занято девочкой с лошадиной гривой.
   Он протянул руку к густой вьющейся копне волос. Барбара догадалась, что сейчас он обнимет ее, чтобы отвлечь и проверить ее привязанность. У нее не было желания высвобождаться из его объятий, но она не хотела прерывать разговор, не удовлетворив свое любопытство.
   — Ты не можешь сказать, что оставил мадам Жанин из страха разбить ее сердце. У нее его не было.
   Выразительные брови Альфреда поднялись.
   — Вполне справедливо. Нашу связь прервала Жанин, а не я. Но она не сказала мне почему. — Он улыбнулся, и его темные глаза озорно блеснули, когда он продолжил: — А другие — сохрани и благослови Бог этих глупых куриц — были так заняты своей красотой и настолько скучны, что в их обществе я едва удерживался от того, чтобы не заснуть.
   Барбара расхохоталась. Других она хорошо знала, так что, должно быть, он сказал правду.
   Он посмотрел на нее округлившимися глазами невинно обвиненного и добавил:
   — Можно закрыть глаза и представить себе тело, какое тебе нравится. — Его глаза превратились в смеющиеся щелочки. — Но никто не сможет насладиться телом, если ему настолько скучно, что он засыпает. В твоем обществе у меня не было таких неприятностей. Даже после тяжелого сражения и долгой скачки, когда развлечение не предложено.
   Барбара снова расхохоталась. На этот раз его слова были правдой. Можно закрыть глаза и представить себе такое тело, какое пожелаешь, но не со всяким можно вести интересный разговор. Она была довольна больше, чем прежде, потому что ее ревность была повергнута в прах.
   Продолжая смеяться, она стянула с себя одежду.
   — Мне кажется, что ты сумасшедший. Весь в синяках, избитый, ты хочешь развлечений. Я дам тебе их в полной мере, чтобы ты не искал другого тела.
   Он поймал ее и удержал на расстоянии, чтобы получше рассмотреть. Ему показалось, что он увидел ее обнаженную душу, полную надежды и легкоранимую.
   — Барби, я люблю тебя. Не пытайся спрятать от меня свою душу.
   Она наклонилась и поцеловала его.
   — Мой любимый, я ничего не могу сделать с тем, что я ревнивая женщина. Это — моя натура. Но я постараюсь не мучить тебя.
   Он вдруг засмеялся.
   — Мучай меня! Делай что хочешь! Я становлюсь старше. Мне теперь делают меньше предложений. Ты не понимаешь, как я буду польщен, когда, толстый и беззубый, я все равно останусь для тебя желанным? Делай что хочешь, только не скрывай от меня. Я не смогу вынести, если что-то встанет между нами.
   — В моем сердце больше нет секретов, — прошептала Барбара. — Я тоже люблю тебя.
   Он удовлетворенно вздохнул, наконец поверив ей, нежно коснулся ее лица, крепко обнял, чтобы она не увернулась, и ущипнул ее за щеку:
   — Если ты пустишь меня в постель, я согрею тебя, и между нами будет только любовь.