Страница:
Пока не наступил вечер и не стемнело, Барбара сидела с вышиванием. Она усердно работала иглой, вышивая золотых птиц на широкой темно-голубой ленте, которая должна была украсить ворот ее свадебного платья из искрящегося голубого шелка. Она пожалела, что не сказала Альфреду, что они с Клотильдой сами сошьют ее свадебное платье. Это известие если и не облегчило бы его страдания, то, по крайней мере, рассеяло бы тучи и сомнения в его душе. Тут она тряхнула головой и напомнила себе, что не Должна бороться с его сомнениями. Если она уступит ему, то скоро перестанет быть желанной.
Эта мысль несколько отрезвила Барбару, но подавить свои великодушные порывы было нелегко. «Когда кто-то любит, он хочет отдавать», — подумала Барбара и вздохнула. Она недолго задержалась после того, как зажгли свечи, и отправилась в спальню. «Было бы лучше притвориться, что я ничего не знаю, если он не вернется и будет отсутствовать всю ночь».
Однако обдуманные намерения рухнули, потому что он не пришел и тогда, когда она поднялась, чтобы позавтракать, несмотря на то что Барбара пролежала в постели намного дольше, чем обычно. Сначала это скорее забавляло, чем задевало ее, но к тому времени, когда она уже пообедала в одиночестве, а он все еще не вернулся, она начала испытывать беспокойство. Помимо всего прочего, Альфред был чужеземцем в Англии. Возможно, он вступил в схватку с кем-то или столкнулся с опасными грабителями.
Беспокойство и тревога нарастали, и она не могла приняться за работу, хотя Клотильда многое успела сделать, занимаясь ее туникой бледного кремового цвета, которую она должна будет надеть под свадебное платье. Барбара рассеянно оглядела комнату, и ее взгляд остановился на корзине у пустого камина, в которой хранились доспехи Альфреда. Его шлем лежал на корзине, щит был прислонен к стене, но меча не было. Значит, он вооружен, отметила она с облегчением.
Барбара еще раз взглянула на щит. В нем что-то было не так. Она считала, что знает этот щит лучше, чем свое собственное лицо, и была уверена, что могла бы узнать его среди сотен других даже на поле брани во время рукопашной схватки. Золотой, четыре красных палаты — да, все правильно. Так выглядело и оружие Раймонда Беренгера, и этот знак до сих пор носила королева Элинор, так же, как и остальные дочери Беренгера. Черная дуга на правой стороне герба на фоне красных и золотых полос — тоже верно. Отец Альфреда был внебрачным ребенком Раймонда Беренгера. Кроме того, там должен был быть изображен полумесяц, отмечавший, что Альфред — второй сын… Но вместо него на щите красовалось наклоненное копье. Конечно, его отец умер, и Альфред мог выбрать свою собственную эмблему с оружием, отличающимся от фамильного.
Барбара с тревогой смотрела на склоненное копье. Ее серебряное зеркало было призом за победу на турнире. Он выиграл его, выполняя ее желание, и она до сих пор помнила волнение, такое сильное, что оно чуть не свело ее с ума; то же самое она чувствовала каждый раз, когда наблюдала за боем, в котором он участвовал. Но тогда она была молода, слишком молода, чтобы поверить, что тому, кого она любит, могут причинить боль. С тех пор она узнала о турнирах и битвах намного больше.
Она знала, что и теперь ему часто приходится участвовать в турнирах — это служило одним из источников его дохода. Он всегда говорил, что живет на деньги, которые получает от брата за то, что находится при дворе, защищая интересы Эксов перед королем и предупреждая Раймонда о политических событиях, которые могли бы повлиять на положение семьи. Но теперь она подумала, что вряд ли деньги, полученные от брата, он тратил на вино, азартные игры и подарки женщинам. Барбара вдруг поняла, почему Альфред так хорошо разбирался в правилах выкупа пленных, — таким путем он получал дополнительные деньги: побеждая мужчин на турнирах и в рукопашных схватках, он брал с них в качестве выкупа лошадь и оружие.
О, в этом не было бесчестья. Мужчины высокого положения разыскивали победителей турниров и полагались на них. Но Альфред уже немолод — ему около тридцати. Он не сможет долго сражаться, чтобы пополнить свой кошелек. Рано или поздно он проиграет… мужчин убивают и на турнирном поле. Тут Барбара со вздохом улыбнулась. Если он сражался из-за денег, доход от Круа решит эту проблему. Ее наследство сможет оплатить вино и умеренное участие в азартных играх; к тому же ему не понадобится делать подарки женщинам, если она сможет привязать его к себе достаточно крепко.
Это снова напомнило ей об отсутствии Альфреда. Он бы не ушел, если бы она намекнула, что согласится разделить с ним ложе. В десятый раз она отложила свое шитье и наклонилась к окну, оглядывая улицу.
* * *
Когда на следующее утро она вернулась, посетив мессу в соборе, позавтракав в гостиной и побывав в магазине и на рынке, то нашла своего отца и нареченного ожидающими ее возвращения. Низкий гул мужских голосов донесся до Барбары, как только она подошла к лестнице. Обрадовавшись, что Альфред не один, она спокойно поднялась и мгновение помедлила на лестничной площадке перед тем, как заглянуть в комнату. Но единственного настороженного взгляда и нескольких слов о ней, которые она успела услышать, хватило, чтобы понять, что между мужчинами все в порядке, и она вошла в комнату, тихо вскрикнув от радости.
— Как я рада видеть тебя, отец! — воскликнула она, подарив Альфреду ослепительную улыбку, и, прежде чем поцеловать руку, которую Норфолк протянул ей, добавила: — Умоляю, скажи, что ты на меня не сердишься.
— Сержусь, но не за то, что ты приняла предложение Альфреда, — ответил Норфолк. — Я едва не свалился замертво, так был поражен, когда слуга прочитал твое письмо. После того как в течение семи или восьми лет я безуспешно пытался найти человека, который бы тебя устроил в качестве мужа, я посылаю тебя во Францию, и через день… Я не мог поверить своим ушам. Бедный Томас. Я дал ему подзатыльник, назвал болваном и заставил его прочитать это письмо дважды, прежде чем поверил, что в нем написано о твоей помолвке.
Голос Норфолка звучал весело, но во взгляде чувствовалось напряжение. И Барбара, упав на колени возле стула отца, взяла его за руку.
— Меня не заставили, отец, клянусь тебе, но все произошло так быстро… Слишком быстро, чтобы сообщить тебе об этом в письме.
Она ломала голову, как получше объяснить, не рассказывая того, что ей не хотелось говорить при Альфреде, когда тот встал и сказал:
— Пойду распоряжусь об обеде для нас. Я не забыл, что ты сказала мне о короле Людовике, Барби. Тебе лучше поговорить с отцом наедине.
Пока Альфред выходил из комнаты, Барбара смотрела ему вслед, благословляя судьбу за то, что отдала свое сердце такому умному человеку. Но затем она сразу повернулась к отцу, спросив:
— Ты обиделся?
— Не глупи, — отмахнулся Норфолк. — Я едва не заболел, думая о том, что с тобой будет, когда я умру. Я был сбвершенно уверен, что ты никогда не выйдешь замуж. Если Людовик не затолкнул д'Экса тебе в глотку, я просто счастлив.
Барбара почувствовала, как у нее замерло сердце. Почему это вдруг отец заговорил о том, что умрет? Бросив на него беглый взгляд, она не заметила никаких признаков нездоровья. Может, это вызвано беспокойством из-за смуты в стране? Задавать прямой вопрос Норфолку было бесполезно, так что она улыбнулась и поинтересовалась:
— О отец, ты не догадываешься, что Альфред был причиной того, что я не выходила замуж? Я всегда хотела выйти за него. Ты выбрал его моим защитником, когда оставил меня во Франции. Разве ты не помнишь?
— Конечно, помню, но это были деловые отношения. Его брат — сюзерен большей части земель вблизи Круа, и я полагал, что ему известно большинство законов и обычаев этой области.
— Так оно и было; я уверена, он сделал для меня все, что в его силах. Но я была глупой маленькой девчонкой и думала, что ты выбрал его мне в мужья. Когда король Людовик сказал мне, что для того, чтобы получить Круа, я должна выйти замуж за Пьера, ты поддержал это решение; Альфред тоже посоветовал мне послушаться, и я, конечно, согласилась. — Она улыбнулась. — Но королева Маргарита научила меня читать, и моя голова была набита романами, из-за которых ты всегда ворчишь. Боюсь, я уже тогда отдала Альфреду свое сердце.
Норфолк недовольно фыркнул, словно отгоняя от себя эту женскую напасть набивать голову всякой возвышенной дребеденью, а потом еще требовать от нормального мужчины соответствия придуманному им образу, но напряжение, исходившее от него, исчезло. Барбара засмеялась и пожала плечами.
— Отец, Альфред предложил стать моим рыцарем и защитить от Гая де Монфорта… Ладно, не надо так на меня смотреть; я рассказала ему о причинах, которые привели меня во Францию спустя столько лет. И когда я сказала, что ты тоже мог бы меня защитить, он предложил мне выйти за него замуж, и я сказала «да». Ты простишь, что я приняла его предложение без твоего разрешения, не правда ли?
Норфолк смотрел в умоляющие глаза дочери, и непрошеная нежность пополам с печалью сжимала его сердце. Он поправил прядь ее волос, которой удалось вырваться на волю, и погладил ее по щеке.
— Он хороший человек, Барби, а король Людовик позаботится о том, чтобы условия твоего брачного контракта были справедливыми. — Затем он вздохнул и погладил ее по лицу. — Времена таковы, каковы они есть, и я не жалею, что ты вернешься во Францию.
Так, значит, это правда: ее отец ожидает серьезных потрясений в Англии. Но чего он боялся — Лестера или глупого вторжения королевы Элинор? У Барбары мелькнула мысль, не сказать ли ему о плохой подготовке и неспособности тех, кто готовит вторжение, но затем она передумала.
— Я не сразу уеду, отец, не раньше моей свадьбы. Я хочу, чтобы ты присутствовал на ней.
Беспокойство по поводу вторжения не повредит ее отцу, а вот уверенность в том, что вторжение не состоится, могло бы, и серьезно, повредить ему, если бы Барбара ошибалась.
Норфолк громко рассмеялся над ее доводом.
— Я не пропущу твою свадьбу, дитя, и думаю, Альфреда не заботит, где она состоится, лишь бы это произошло поскорее. Я позабочусь о необходимых приготовлениях.
— Венчание состоится в кафедральном соборе, отец? — спросила Барбара, и Норфолк снова засмеялся.
— Конечно, — сказал он. — Я не сомневаюсь, что собрание каноников монашеского ордена не откажет в этом, даже если их епископ отсутствует. Тебя будет венчать епископ Честерский или Лондонский.
— Оба! — воскликнула Барбара.
— Почему бы и нет? — согласился Норфолк, еще раз усмехнувшись. Он наслаждался, когда Барбара вела себя, как он считал, чисто по-женски, и делал все, что в его силах, чтобы исполнить ее желания. Это будет для них приятной переменой — свадьба, на которой все будут в полном согласии.
Хотя он продолжал улыбаться, в его последних словах сквозил оттенок горечи, и Барбара спросила:
— Когда это состоится?
Он поглядел лукаво, и Барбара уже подыскивала ответ на замечание, которое готово было сорваться с его уст, — как ей не терпится изменить свое положение. Однако, прежде чем он успел сказать хоть слово, на лестнице послышались шаги. Полная благодарности, Барбара поднялась, чтобы встретить Альфреда у дверей.
— Ты как раз вовремя, — улыбнулась она. — Мой отец говорит, что может устроить, чтобы наше венчание состоялось в кафедральном соборе, обряд выполнят епископы Честерский и Лондонский. Мы должны сейчас решить, какого числа.
— Завтра, — не задумываясь, ответил Альфред.
— Епископы прибудут не раньше двенадцатого, — уточнил Норфолк с усмешкой. — И ни один из них не молод. Вы должны дать им хотя бы день, чтобы прийти в себя. — Теперь его улыбка стала откровенно ироничной. — Подержи себя в руках еще немного, Альфред. Давайте выберем четырнадцатое, учитывая возможные задержки в дороге.
— Нет, пятнадцатое, — вмешалась Барбара. — Я думаю, мое платье раньше не будет готово.
— Я не забуду нашу свадьбу, в какой бы день она ни состоялась… — начал Альфред.
Норфолк весело прервал его:
— Не давай девчонке в руки хлыст, которым она сможет тебя погонять. С ней будет трудно справиться — если она одержит верх, то станет невыносимой.
Альфред засмеялся и упомянул об использовании маневров для того, чтобы завлечь противника. Было ясно, что Норфолк шутит, и он испытал от этого огромное облегчение. Альфред был совершенно не уверен в положении дел, которое ему предстояло застать по возвращении; он опасался, что Барбара пожалуется отцу и Норфолк вышлет его из страны. Правда, разумом он доверял ей и был прав. Чтобы она ни сказала отцу, это совершенно его успокоило. Тем не менее Альфред был озадачен больше, чем всегда. В какую игру она играет с ним? И зачем?
После того как они отобедали, Норфолк спросил с некоторым вызовом о королеве Элинор, сводных братьях короля и вторжении. Альфред ответил, что не думает, что это произойдет скоро, если вообще произойдет. И когда Норфолк с некоторым сомнением выразил надежду, что это правда, Барбара принялась самоотверженно защищать Альфреда, повторив отцу все, что сказал ей сэр Хью Бигод.
После этого, хотя Норфолк казался задумчивым, он охотно позволил Барбаре отвлечь его расспросами о Джоанне и ее детях. Когда ее любопытство было удовлетворено, он встал и сказал Альфреду, что если тот серьезно собирается венчаться пятнадцатого, то им лучше сходить в кафедральный собор и позаботиться о приготовлениях. Альфред живо согласился, но, когда они отправились в путь, вспомнил, что забыл спросить у Барбары, не хочет ли она, чтобы Шалье оставался ночевать в доме. Ей он сказал, что не вернется, останется в замке, как и в предыдущую ночь, поскольку она ясно дала понять, что счастливее в его отсутствие.
К его негодованию, она, кажется, не заметила скрытого упрека в его предложении, а сладко улыбнулась и ответила, что он может оставить Шалье при себе: Клотильда справится и одна. Но ему показалось, что в глазах ее играл смех, и, в конце концов, он вернулся обратно.
Он увидел Барбару в последнем свете уходящего дня. Она купалась в розовом сиянии, которое тронуло нежной краской ее щеки и положило загадочные темные тени у глаз.
— Прошу прощения, что вторгаюсь к тебе и нарушаю твой покой, — сказал он.
— Твой приход никогда не будет нежеланным, — ответила она, откладывая в сторону работу и поднимаясь.
Ее голос был теплым, она обрадованно сделала несколько шагов, но вдруг смущенно остановилась, почти испуганная; он разрывался между гневом и желанием утешить ее. Вместо этого он объяснил, что послужило причиной его возвращения: Генрих де Монфорт прибыл в замок С принцем Эдуардом и другими важными пленниками и просил, чтобы Барбара посетила принца и рассказала ему о его жене и дочери.
Он больше ничего не сказал, пока они не расположились в садике на постоялом дворе. Когда слуги, накрыв стол, удалились, он обеспокоенно спросил:
— Ты можешь пойти и рассказать принцу, что с принцессой Элинор и его дочерью все в порядке?
— Конечно. — Она явно удивилась его вопросу. — Тревога не сломит принца, а лишь добавит больше горечи. Мне жаль и Генриха де Монфорта, ему поручено неблагодарное дело. Я не могу вообразить, что творилось в голове его отца, когда он поставил сына в положение тюремщика. Он сделал бы гораздо лучше, если бы возложил ответственность за содержание Эдуарда на кузена Генриха — Питера де Монфорта или на одного из епископов.
— Никто не согласился бы с тобой с большей радостью, чем сам Генрих, — заметил Альфред, вонзая в ломоть хлеба свой нож для еды.
— Что за червь точит тебя, Альфред?
Он пристально посмотрел ей в лицо.
— Ты знаешь, я не разделяю твоего мнения о праве Лестера заставить короля подчиниться воле его баронов. Я не очень рад тому, что потерял обычное право мужа требовать, чтобы жена разделяла его мнение, но я знал, что ты сторонница Лестера, еще до того, как попросил твоей руки, и, во всяком случае, я не настолько глуп, чтобы требовать от жены перемены лояльности. Никто не может изменить веру, как меняют платье.
— Я не принадлежу ни к какой партии, — возразила Барбара, нежно сжав его руку, прежде чем отпустить ее. — Уверена, я говорила тебе об этом раньше. Это правда, я думаю, что королю Генриху нужна узда. Никто не сдерживал его, и он годами высасывал соки из своего королевства, чтобы прокормить банду чудовищ, которые выпрыгнули из проклятой утробы его матери в результате ее второго брака. Мне не жаль, что власть перешла в другие руки. Поскольку Лестер и его сторонники — победители, а мой отец поддерживает Лестера; я довольна, что они будут наставлять короля на путь истинный. — Она вздохнула. — Все, что угодно, только не война. И я беспокоюсь лишь о том, чтобы в Англии воцарился мир и чтобы моего отца, дядю, двоюродных братьев и сестер, всех, кого я люблю, не разбросало по разные стороны.
Альфред тоже вздохнул:
— Тогда ты хотела бы, чтобы принц Эдуард поддержал условия мирного договора, которые предложил Лестер, даже если это означает отказ от права стать королем?
— Почему обязательно отказаться от престолонаследия? Он станет прекрасным королем. Однако какая разница, что пообещает Эдуард? Никакая клятва, данная под давлением, не свяжет ему руки. Я совершенно уверена, архиепископ или Папа освободят его от клятвы.
— Барбара! Что ты говоришь?! — В голосе Альфреда звучал неподдельный ужас. — Недостойно давать лживую клятву!
Она нетерпеливо пожала плечами:
— Заставлять человека клясться против его воли, пользуясь своим преимуществом, тоже недостойно.
— Женщина! — прорычал Альфред.
— Мужчина! — так же резко ответила Барбара. Она была удивлена, когда это слово сорвалось с ее губ. Она не позволила бы себе такого тона с отцом; если бы это произошло, он дал бы ей пощечину. Альфред только возвел глаза к небу и собрался оспорить ее доводы со своих позиций. Она начала верить, что замужество, если только ревность не расстроит его, может оказаться вратами на небеса.
Альфред не стал уничтожать первую причину, которую она считала неопровержимой. Сдавая позиции, она видела его удовлетворение, и ей хотелось уступать еще. Однако во втором вопросе уступил Альфред, признав, что Эдуард уже очень озлоблен, потому Генрих де Монфорт и пригласил ее посетить принца, чтобы хоть немного его утешить. Эдуард не оспаривал условия договора, предложенные парламентом после битвы при Льюисе. Возможно, он уступил этим предложениям, чувствуя вину или страх, но Барбара думала, что отчасти он сделал это потому, что соглашение связывало его только на время правления отца. После смерти короля он был бы свободен.
— Прошу прощения, Альфред, — вмешалась она, когда он замолчал, поняв, что его не слушают. — Я, кажется, сказала что-то, чего совершенно не имела в виду, естественно, ты не можешь обещать убедить принца согласиться на то, о чем сам не имеешь ни малейшего понятия. Если ты сделаешь это, он причислит тебя к своим врагам и не станет слушать. Мне думается, ты должен попытаться его утешить, чтобы он не отказался сделать то, что лучше для него же, и вывести королевство из состояния злобы и ненависти.
Вместо ответа Альфред наклонился и поцеловал ее. Не отдавая себе отчета, Барбара привлекла его ближе. Ее губы сами собой прильнули к его губам и ответили на поцелуй, а руки обняли его за плечи. Он начал приподнимать ее, чтобы крепко прижать к себе. Со стуком и грохотом столик опрокинулся, и содержимое чашек и бутылей полилось на пол.
8.
Эта мысль несколько отрезвила Барбару, но подавить свои великодушные порывы было нелегко. «Когда кто-то любит, он хочет отдавать», — подумала Барбара и вздохнула. Она недолго задержалась после того, как зажгли свечи, и отправилась в спальню. «Было бы лучше притвориться, что я ничего не знаю, если он не вернется и будет отсутствовать всю ночь».
Однако обдуманные намерения рухнули, потому что он не пришел и тогда, когда она поднялась, чтобы позавтракать, несмотря на то что Барбара пролежала в постели намного дольше, чем обычно. Сначала это скорее забавляло, чем задевало ее, но к тому времени, когда она уже пообедала в одиночестве, а он все еще не вернулся, она начала испытывать беспокойство. Помимо всего прочего, Альфред был чужеземцем в Англии. Возможно, он вступил в схватку с кем-то или столкнулся с опасными грабителями.
Беспокойство и тревога нарастали, и она не могла приняться за работу, хотя Клотильда многое успела сделать, занимаясь ее туникой бледного кремового цвета, которую она должна будет надеть под свадебное платье. Барбара рассеянно оглядела комнату, и ее взгляд остановился на корзине у пустого камина, в которой хранились доспехи Альфреда. Его шлем лежал на корзине, щит был прислонен к стене, но меча не было. Значит, он вооружен, отметила она с облегчением.
Барбара еще раз взглянула на щит. В нем что-то было не так. Она считала, что знает этот щит лучше, чем свое собственное лицо, и была уверена, что могла бы узнать его среди сотен других даже на поле брани во время рукопашной схватки. Золотой, четыре красных палаты — да, все правильно. Так выглядело и оружие Раймонда Беренгера, и этот знак до сих пор носила королева Элинор, так же, как и остальные дочери Беренгера. Черная дуга на правой стороне герба на фоне красных и золотых полос — тоже верно. Отец Альфреда был внебрачным ребенком Раймонда Беренгера. Кроме того, там должен был быть изображен полумесяц, отмечавший, что Альфред — второй сын… Но вместо него на щите красовалось наклоненное копье. Конечно, его отец умер, и Альфред мог выбрать свою собственную эмблему с оружием, отличающимся от фамильного.
Барбара с тревогой смотрела на склоненное копье. Ее серебряное зеркало было призом за победу на турнире. Он выиграл его, выполняя ее желание, и она до сих пор помнила волнение, такое сильное, что оно чуть не свело ее с ума; то же самое она чувствовала каждый раз, когда наблюдала за боем, в котором он участвовал. Но тогда она была молода, слишком молода, чтобы поверить, что тому, кого она любит, могут причинить боль. С тех пор она узнала о турнирах и битвах намного больше.
Она знала, что и теперь ему часто приходится участвовать в турнирах — это служило одним из источников его дохода. Он всегда говорил, что живет на деньги, которые получает от брата за то, что находится при дворе, защищая интересы Эксов перед королем и предупреждая Раймонда о политических событиях, которые могли бы повлиять на положение семьи. Но теперь она подумала, что вряд ли деньги, полученные от брата, он тратил на вино, азартные игры и подарки женщинам. Барбара вдруг поняла, почему Альфред так хорошо разбирался в правилах выкупа пленных, — таким путем он получал дополнительные деньги: побеждая мужчин на турнирах и в рукопашных схватках, он брал с них в качестве выкупа лошадь и оружие.
О, в этом не было бесчестья. Мужчины высокого положения разыскивали победителей турниров и полагались на них. Но Альфред уже немолод — ему около тридцати. Он не сможет долго сражаться, чтобы пополнить свой кошелек. Рано или поздно он проиграет… мужчин убивают и на турнирном поле. Тут Барбара со вздохом улыбнулась. Если он сражался из-за денег, доход от Круа решит эту проблему. Ее наследство сможет оплатить вино и умеренное участие в азартных играх; к тому же ему не понадобится делать подарки женщинам, если она сможет привязать его к себе достаточно крепко.
Это снова напомнило ей об отсутствии Альфреда. Он бы не ушел, если бы она намекнула, что согласится разделить с ним ложе. В десятый раз она отложила свое шитье и наклонилась к окну, оглядывая улицу.
* * *
Когда на следующее утро она вернулась, посетив мессу в соборе, позавтракав в гостиной и побывав в магазине и на рынке, то нашла своего отца и нареченного ожидающими ее возвращения. Низкий гул мужских голосов донесся до Барбары, как только она подошла к лестнице. Обрадовавшись, что Альфред не один, она спокойно поднялась и мгновение помедлила на лестничной площадке перед тем, как заглянуть в комнату. Но единственного настороженного взгляда и нескольких слов о ней, которые она успела услышать, хватило, чтобы понять, что между мужчинами все в порядке, и она вошла в комнату, тихо вскрикнув от радости.
— Как я рада видеть тебя, отец! — воскликнула она, подарив Альфреду ослепительную улыбку, и, прежде чем поцеловать руку, которую Норфолк протянул ей, добавила: — Умоляю, скажи, что ты на меня не сердишься.
— Сержусь, но не за то, что ты приняла предложение Альфреда, — ответил Норфолк. — Я едва не свалился замертво, так был поражен, когда слуга прочитал твое письмо. После того как в течение семи или восьми лет я безуспешно пытался найти человека, который бы тебя устроил в качестве мужа, я посылаю тебя во Францию, и через день… Я не мог поверить своим ушам. Бедный Томас. Я дал ему подзатыльник, назвал болваном и заставил его прочитать это письмо дважды, прежде чем поверил, что в нем написано о твоей помолвке.
Голос Норфолка звучал весело, но во взгляде чувствовалось напряжение. И Барбара, упав на колени возле стула отца, взяла его за руку.
— Меня не заставили, отец, клянусь тебе, но все произошло так быстро… Слишком быстро, чтобы сообщить тебе об этом в письме.
Она ломала голову, как получше объяснить, не рассказывая того, что ей не хотелось говорить при Альфреде, когда тот встал и сказал:
— Пойду распоряжусь об обеде для нас. Я не забыл, что ты сказала мне о короле Людовике, Барби. Тебе лучше поговорить с отцом наедине.
Пока Альфред выходил из комнаты, Барбара смотрела ему вслед, благословляя судьбу за то, что отдала свое сердце такому умному человеку. Но затем она сразу повернулась к отцу, спросив:
— Ты обиделся?
— Не глупи, — отмахнулся Норфолк. — Я едва не заболел, думая о том, что с тобой будет, когда я умру. Я был сбвершенно уверен, что ты никогда не выйдешь замуж. Если Людовик не затолкнул д'Экса тебе в глотку, я просто счастлив.
Барбара почувствовала, как у нее замерло сердце. Почему это вдруг отец заговорил о том, что умрет? Бросив на него беглый взгляд, она не заметила никаких признаков нездоровья. Может, это вызвано беспокойством из-за смуты в стране? Задавать прямой вопрос Норфолку было бесполезно, так что она улыбнулась и поинтересовалась:
— О отец, ты не догадываешься, что Альфред был причиной того, что я не выходила замуж? Я всегда хотела выйти за него. Ты выбрал его моим защитником, когда оставил меня во Франции. Разве ты не помнишь?
— Конечно, помню, но это были деловые отношения. Его брат — сюзерен большей части земель вблизи Круа, и я полагал, что ему известно большинство законов и обычаев этой области.
— Так оно и было; я уверена, он сделал для меня все, что в его силах. Но я была глупой маленькой девчонкой и думала, что ты выбрал его мне в мужья. Когда король Людовик сказал мне, что для того, чтобы получить Круа, я должна выйти замуж за Пьера, ты поддержал это решение; Альфред тоже посоветовал мне послушаться, и я, конечно, согласилась. — Она улыбнулась. — Но королева Маргарита научила меня читать, и моя голова была набита романами, из-за которых ты всегда ворчишь. Боюсь, я уже тогда отдала Альфреду свое сердце.
Норфолк недовольно фыркнул, словно отгоняя от себя эту женскую напасть набивать голову всякой возвышенной дребеденью, а потом еще требовать от нормального мужчины соответствия придуманному им образу, но напряжение, исходившее от него, исчезло. Барбара засмеялась и пожала плечами.
— Отец, Альфред предложил стать моим рыцарем и защитить от Гая де Монфорта… Ладно, не надо так на меня смотреть; я рассказала ему о причинах, которые привели меня во Францию спустя столько лет. И когда я сказала, что ты тоже мог бы меня защитить, он предложил мне выйти за него замуж, и я сказала «да». Ты простишь, что я приняла его предложение без твоего разрешения, не правда ли?
Норфолк смотрел в умоляющие глаза дочери, и непрошеная нежность пополам с печалью сжимала его сердце. Он поправил прядь ее волос, которой удалось вырваться на волю, и погладил ее по щеке.
— Он хороший человек, Барби, а король Людовик позаботится о том, чтобы условия твоего брачного контракта были справедливыми. — Затем он вздохнул и погладил ее по лицу. — Времена таковы, каковы они есть, и я не жалею, что ты вернешься во Францию.
Так, значит, это правда: ее отец ожидает серьезных потрясений в Англии. Но чего он боялся — Лестера или глупого вторжения королевы Элинор? У Барбары мелькнула мысль, не сказать ли ему о плохой подготовке и неспособности тех, кто готовит вторжение, но затем она передумала.
— Я не сразу уеду, отец, не раньше моей свадьбы. Я хочу, чтобы ты присутствовал на ней.
Беспокойство по поводу вторжения не повредит ее отцу, а вот уверенность в том, что вторжение не состоится, могло бы, и серьезно, повредить ему, если бы Барбара ошибалась.
Норфолк громко рассмеялся над ее доводом.
— Я не пропущу твою свадьбу, дитя, и думаю, Альфреда не заботит, где она состоится, лишь бы это произошло поскорее. Я позабочусь о необходимых приготовлениях.
— Венчание состоится в кафедральном соборе, отец? — спросила Барбара, и Норфолк снова засмеялся.
— Конечно, — сказал он. — Я не сомневаюсь, что собрание каноников монашеского ордена не откажет в этом, даже если их епископ отсутствует. Тебя будет венчать епископ Честерский или Лондонский.
— Оба! — воскликнула Барбара.
— Почему бы и нет? — согласился Норфолк, еще раз усмехнувшись. Он наслаждался, когда Барбара вела себя, как он считал, чисто по-женски, и делал все, что в его силах, чтобы исполнить ее желания. Это будет для них приятной переменой — свадьба, на которой все будут в полном согласии.
Хотя он продолжал улыбаться, в его последних словах сквозил оттенок горечи, и Барбара спросила:
— Когда это состоится?
Он поглядел лукаво, и Барбара уже подыскивала ответ на замечание, которое готово было сорваться с его уст, — как ей не терпится изменить свое положение. Однако, прежде чем он успел сказать хоть слово, на лестнице послышались шаги. Полная благодарности, Барбара поднялась, чтобы встретить Альфреда у дверей.
— Ты как раз вовремя, — улыбнулась она. — Мой отец говорит, что может устроить, чтобы наше венчание состоялось в кафедральном соборе, обряд выполнят епископы Честерский и Лондонский. Мы должны сейчас решить, какого числа.
— Завтра, — не задумываясь, ответил Альфред.
— Епископы прибудут не раньше двенадцатого, — уточнил Норфолк с усмешкой. — И ни один из них не молод. Вы должны дать им хотя бы день, чтобы прийти в себя. — Теперь его улыбка стала откровенно ироничной. — Подержи себя в руках еще немного, Альфред. Давайте выберем четырнадцатое, учитывая возможные задержки в дороге.
— Нет, пятнадцатое, — вмешалась Барбара. — Я думаю, мое платье раньше не будет готово.
— Я не забуду нашу свадьбу, в какой бы день она ни состоялась… — начал Альфред.
Норфолк весело прервал его:
— Не давай девчонке в руки хлыст, которым она сможет тебя погонять. С ней будет трудно справиться — если она одержит верх, то станет невыносимой.
Альфред засмеялся и упомянул об использовании маневров для того, чтобы завлечь противника. Было ясно, что Норфолк шутит, и он испытал от этого огромное облегчение. Альфред был совершенно не уверен в положении дел, которое ему предстояло застать по возвращении; он опасался, что Барбара пожалуется отцу и Норфолк вышлет его из страны. Правда, разумом он доверял ей и был прав. Чтобы она ни сказала отцу, это совершенно его успокоило. Тем не менее Альфред был озадачен больше, чем всегда. В какую игру она играет с ним? И зачем?
После того как они отобедали, Норфолк спросил с некоторым вызовом о королеве Элинор, сводных братьях короля и вторжении. Альфред ответил, что не думает, что это произойдет скоро, если вообще произойдет. И когда Норфолк с некоторым сомнением выразил надежду, что это правда, Барбара принялась самоотверженно защищать Альфреда, повторив отцу все, что сказал ей сэр Хью Бигод.
После этого, хотя Норфолк казался задумчивым, он охотно позволил Барбаре отвлечь его расспросами о Джоанне и ее детях. Когда ее любопытство было удовлетворено, он встал и сказал Альфреду, что если тот серьезно собирается венчаться пятнадцатого, то им лучше сходить в кафедральный собор и позаботиться о приготовлениях. Альфред живо согласился, но, когда они отправились в путь, вспомнил, что забыл спросить у Барбары, не хочет ли она, чтобы Шалье оставался ночевать в доме. Ей он сказал, что не вернется, останется в замке, как и в предыдущую ночь, поскольку она ясно дала понять, что счастливее в его отсутствие.
К его негодованию, она, кажется, не заметила скрытого упрека в его предложении, а сладко улыбнулась и ответила, что он может оставить Шалье при себе: Клотильда справится и одна. Но ему показалось, что в глазах ее играл смех, и, в конце концов, он вернулся обратно.
Он увидел Барбару в последнем свете уходящего дня. Она купалась в розовом сиянии, которое тронуло нежной краской ее щеки и положило загадочные темные тени у глаз.
— Прошу прощения, что вторгаюсь к тебе и нарушаю твой покой, — сказал он.
— Твой приход никогда не будет нежеланным, — ответила она, откладывая в сторону работу и поднимаясь.
Ее голос был теплым, она обрадованно сделала несколько шагов, но вдруг смущенно остановилась, почти испуганная; он разрывался между гневом и желанием утешить ее. Вместо этого он объяснил, что послужило причиной его возвращения: Генрих де Монфорт прибыл в замок С принцем Эдуардом и другими важными пленниками и просил, чтобы Барбара посетила принца и рассказала ему о его жене и дочери.
Он больше ничего не сказал, пока они не расположились в садике на постоялом дворе. Когда слуги, накрыв стол, удалились, он обеспокоенно спросил:
— Ты можешь пойти и рассказать принцу, что с принцессой Элинор и его дочерью все в порядке?
— Конечно. — Она явно удивилась его вопросу. — Тревога не сломит принца, а лишь добавит больше горечи. Мне жаль и Генриха де Монфорта, ему поручено неблагодарное дело. Я не могу вообразить, что творилось в голове его отца, когда он поставил сына в положение тюремщика. Он сделал бы гораздо лучше, если бы возложил ответственность за содержание Эдуарда на кузена Генриха — Питера де Монфорта или на одного из епископов.
— Никто не согласился бы с тобой с большей радостью, чем сам Генрих, — заметил Альфред, вонзая в ломоть хлеба свой нож для еды.
— Что за червь точит тебя, Альфред?
Он пристально посмотрел ей в лицо.
— Ты знаешь, я не разделяю твоего мнения о праве Лестера заставить короля подчиниться воле его баронов. Я не очень рад тому, что потерял обычное право мужа требовать, чтобы жена разделяла его мнение, но я знал, что ты сторонница Лестера, еще до того, как попросил твоей руки, и, во всяком случае, я не настолько глуп, чтобы требовать от жены перемены лояльности. Никто не может изменить веру, как меняют платье.
— Я не принадлежу ни к какой партии, — возразила Барбара, нежно сжав его руку, прежде чем отпустить ее. — Уверена, я говорила тебе об этом раньше. Это правда, я думаю, что королю Генриху нужна узда. Никто не сдерживал его, и он годами высасывал соки из своего королевства, чтобы прокормить банду чудовищ, которые выпрыгнули из проклятой утробы его матери в результате ее второго брака. Мне не жаль, что власть перешла в другие руки. Поскольку Лестер и его сторонники — победители, а мой отец поддерживает Лестера; я довольна, что они будут наставлять короля на путь истинный. — Она вздохнула. — Все, что угодно, только не война. И я беспокоюсь лишь о том, чтобы в Англии воцарился мир и чтобы моего отца, дядю, двоюродных братьев и сестер, всех, кого я люблю, не разбросало по разные стороны.
Альфред тоже вздохнул:
— Тогда ты хотела бы, чтобы принц Эдуард поддержал условия мирного договора, которые предложил Лестер, даже если это означает отказ от права стать королем?
— Почему обязательно отказаться от престолонаследия? Он станет прекрасным королем. Однако какая разница, что пообещает Эдуард? Никакая клятва, данная под давлением, не свяжет ему руки. Я совершенно уверена, архиепископ или Папа освободят его от клятвы.
— Барбара! Что ты говоришь?! — В голосе Альфреда звучал неподдельный ужас. — Недостойно давать лживую клятву!
Она нетерпеливо пожала плечами:
— Заставлять человека клясться против его воли, пользуясь своим преимуществом, тоже недостойно.
— Женщина! — прорычал Альфред.
— Мужчина! — так же резко ответила Барбара. Она была удивлена, когда это слово сорвалось с ее губ. Она не позволила бы себе такого тона с отцом; если бы это произошло, он дал бы ей пощечину. Альфред только возвел глаза к небу и собрался оспорить ее доводы со своих позиций. Она начала верить, что замужество, если только ревность не расстроит его, может оказаться вратами на небеса.
Альфред не стал уничтожать первую причину, которую она считала неопровержимой. Сдавая позиции, она видела его удовлетворение, и ей хотелось уступать еще. Однако во втором вопросе уступил Альфред, признав, что Эдуард уже очень озлоблен, потому Генрих де Монфорт и пригласил ее посетить принца, чтобы хоть немного его утешить. Эдуард не оспаривал условия договора, предложенные парламентом после битвы при Льюисе. Возможно, он уступил этим предложениям, чувствуя вину или страх, но Барбара думала, что отчасти он сделал это потому, что соглашение связывало его только на время правления отца. После смерти короля он был бы свободен.
— Прошу прощения, Альфред, — вмешалась она, когда он замолчал, поняв, что его не слушают. — Я, кажется, сказала что-то, чего совершенно не имела в виду, естественно, ты не можешь обещать убедить принца согласиться на то, о чем сам не имеешь ни малейшего понятия. Если ты сделаешь это, он причислит тебя к своим врагам и не станет слушать. Мне думается, ты должен попытаться его утешить, чтобы он не отказался сделать то, что лучше для него же, и вывести королевство из состояния злобы и ненависти.
Вместо ответа Альфред наклонился и поцеловал ее. Не отдавая себе отчета, Барбара привлекла его ближе. Ее губы сами собой прильнули к его губам и ответили на поцелуй, а руки обняли его за плечи. Он начал приподнимать ее, чтобы крепко прижать к себе. Со стуком и грохотом столик опрокинулся, и содержимое чашек и бутылей полилось на пол.
8.
На грохот примчались слуги постоялого двора. Все было быстро приведено в порядок, и они продолжили трапезу в полном молчании. Щеки Барбары пылали, а Альфред, подбодренный удачей, пробовал все блюда подряд. Однако после глотка вина Барбара спокойным голосом заговорила о чем-то несущественном. Единственный ее взгляд сказал Альфреду, что теперь она вооружена вдвойне и почти рассержена; остаток времени они провели в беседе о разных пустяках.
Так как Барбара очень хорошо разбиралась в политическом положении группировок в конфликте, она сдерживала сумасбродные идеи, возникавшие в голове Альфреда. Он же не поддался искушению остаться вместе с Барбарой на ночь, так как не ожидал перемен в ее поведении. Кроме того, ему нужно было обдумать, как выполнить обещание, данное Людовику, и увидеть принца и в то же время не солгать Генриху де Монфорту. В этом он преуспел, а что касается Барби… Альфред улыбнулся, и его крепкие белые зубы засияли на темном фоне лица: ему осталось ждать всего четыре дня.
* * *
На следующее утро, сразу после восхода солнца, Альфред отправился к Генриху де Монфорту. Он заявил, что очень хочет поговорить с принцем, но чувствовал бы себя исключительно глупо, если бы на предложения парламента, которые следовало еще раз изложить Эдуарду, но уже устами старого друга, принц ответил отказом не менее резким, чем если бы перед ним находился противник.
— Моя настойчивость приведет лишь к тому, что Эдуард рассердится и на меня и еще более озлобится. Но я постараюсь дать ему понять, что ты очень страдаешь и искренне желаешь предоставить ему больше свободы. Если мне удастся ослабить его ненависть, ты сам сможешь представить ему условия мирного договора в лучшем свете.
— Я не могу обещать ему больше свободы, пока он не согласится…
— Генрих, выслушай меня. Я буду выглядеть предателем и к тому же дураком, если стану настаивать на том, чтобы он принял условия мирного договора, с которыми я незнаком, условиями, которые просто не готовы, чтобы мне их сообщили.
— Увы, — огорченно вздохнул Генрих, — окончательный текст еще не подписан, хотя Эдуарду уже известно большинство положений. Все, о чем я прошу, — чтобы он рассмотрел их.
— Бесполезно. И я скажу тебе почему. Из всего сообщенного мне можно догадаться, что Эдуард слишком рассержен сейчас, чтобы вести себя разумно, и не имеет значения, кто к нему обратится. Неужели ты не видишь, что, если его гнев и обида утихнут, вероятность того, что он обдумает действительные достоинства предложений, а не отвергнет их, не рассматривая, существенно возрастет?
— Но что я могу сделать? Ты не знаешь, каким он стал теперь.
— Могу догадаться, — возразил Альфред. — Я видел Эдуарда в плохом настроении. Еще можно что-то предпринять, по крайней мере, уменьшить напряженность между вами. Сначала Барбара расскажет ему, что его жена и ребенок находятся в безопасности и наилучшем здравии. Это сразу смягчит его. Затем я напомню ему, какие несчастья он навлек на себя необузданным гневом. Я могу предложить, в обмен на более разумное поведение и ограниченное обещание не пытаться бежать, разрешение с твоей стороны, скажем, часовой прогулки по стене или еще чего-нибудь.
Генрих де Монфорт, обдумывая сказанное, прищурил свои светло-серые глаза, но спустя мгновение отрицательно покачал головой.
— Нет, если он попросит то, что я не смогу ему дать, он рассердится еще больше.
— Тогда скажи мне, что ты мог бы позволить ему, и я предложу ему это, — сразу откликнулся Альфред. — О, еще лучше: пусть наш первый визит будет очень краток. Позволь Барбаре утешить его, рассказав об Элинор и ребенке. Вечером, после того, как ты узнаешь, как подействовало на него наше посещение, я снова зайду к тебе, и мы решим, следует ли мне поговорить с ним еще раз или нет.
— Благослови тебя Бог, — сказал Генрих. — Я останусь твоим должником, а вместе со мной — мой отец и вся Англия, если ты сумеешь умиротворить принца.
Утром Альфред привел Барбару в замок. Их с Альфредом разоружили, забрав все, что можно было использовать в качестве оружия, даже маленькие ножики для еды. То, что Альфред только грустно покачал головой и отстегнул свой поясной меч, заставило Барбару оборвать свой протест на полуслове, так что она не смогла выдавить из себя и двух слов, когда вручала Генриху свой украшенный драгоценностями, почти игрушечный, нож для еды.
Немного погодя, пока Генрих де Монфорт обменивался ничего не значащими фразами с Альфредом, ее негодование прошло. Ей всегда нравился Генрих де Монфорт, который не был чрезмерно горд и праведен, как Лестер, но унаследовал от отца совестливость. Генрих чувствовал себя очень неловко, и ей было жаль его, поэтому она слабо улыбнулась в ответ на его добрые пожелания по поводу предстоящей свадьбы. Он сказал, что охотно согласится стать свидетелем.
Улыбка исчезла, когда она проходила мимо двух стражников, стоящих в начале освещенной факелами лестницы. Барбара не смогла подавить дрожь, когда один из них отодвинул тяжелый засов и отпер дверь камеры Эдуарда. Ее рука, крепко сжимавшая руку Альфреда, ослабла. Она боялась увидеть принца грязным и закованным в кандалы, но в действительности все оказалось не так уж плохо. Было сделано все, чтобы сырая комната — обычная кладовая — стала более уютной: земляной пол устилал толстый слой камыша, и душистый аромат трав смешивался с запахом плесени, влажной земли и каменных стен. Лучи света, падающего из высоких бойниц в западной стене, пронизывали мрак, который в глубине комнаты рассеивался свечами, связанными вместе и вставленными в прикрепленные к стене треножники, предназначенные для факелов. Посередине комнаты стоял огромный трон. У Барбары перехватило дыхание, она поспешила вперед и присела в реверансе. Когда же она взглянула вверх, ее взор затуманился слезами, — на нее смотрело скорее мраморное изваяние, чем человеческое лицо.
Так как Барбара очень хорошо разбиралась в политическом положении группировок в конфликте, она сдерживала сумасбродные идеи, возникавшие в голове Альфреда. Он же не поддался искушению остаться вместе с Барбарой на ночь, так как не ожидал перемен в ее поведении. Кроме того, ему нужно было обдумать, как выполнить обещание, данное Людовику, и увидеть принца и в то же время не солгать Генриху де Монфорту. В этом он преуспел, а что касается Барби… Альфред улыбнулся, и его крепкие белые зубы засияли на темном фоне лица: ему осталось ждать всего четыре дня.
* * *
На следующее утро, сразу после восхода солнца, Альфред отправился к Генриху де Монфорту. Он заявил, что очень хочет поговорить с принцем, но чувствовал бы себя исключительно глупо, если бы на предложения парламента, которые следовало еще раз изложить Эдуарду, но уже устами старого друга, принц ответил отказом не менее резким, чем если бы перед ним находился противник.
— Моя настойчивость приведет лишь к тому, что Эдуард рассердится и на меня и еще более озлобится. Но я постараюсь дать ему понять, что ты очень страдаешь и искренне желаешь предоставить ему больше свободы. Если мне удастся ослабить его ненависть, ты сам сможешь представить ему условия мирного договора в лучшем свете.
— Я не могу обещать ему больше свободы, пока он не согласится…
— Генрих, выслушай меня. Я буду выглядеть предателем и к тому же дураком, если стану настаивать на том, чтобы он принял условия мирного договора, с которыми я незнаком, условиями, которые просто не готовы, чтобы мне их сообщили.
— Увы, — огорченно вздохнул Генрих, — окончательный текст еще не подписан, хотя Эдуарду уже известно большинство положений. Все, о чем я прошу, — чтобы он рассмотрел их.
— Бесполезно. И я скажу тебе почему. Из всего сообщенного мне можно догадаться, что Эдуард слишком рассержен сейчас, чтобы вести себя разумно, и не имеет значения, кто к нему обратится. Неужели ты не видишь, что, если его гнев и обида утихнут, вероятность того, что он обдумает действительные достоинства предложений, а не отвергнет их, не рассматривая, существенно возрастет?
— Но что я могу сделать? Ты не знаешь, каким он стал теперь.
— Могу догадаться, — возразил Альфред. — Я видел Эдуарда в плохом настроении. Еще можно что-то предпринять, по крайней мере, уменьшить напряженность между вами. Сначала Барбара расскажет ему, что его жена и ребенок находятся в безопасности и наилучшем здравии. Это сразу смягчит его. Затем я напомню ему, какие несчастья он навлек на себя необузданным гневом. Я могу предложить, в обмен на более разумное поведение и ограниченное обещание не пытаться бежать, разрешение с твоей стороны, скажем, часовой прогулки по стене или еще чего-нибудь.
Генрих де Монфорт, обдумывая сказанное, прищурил свои светло-серые глаза, но спустя мгновение отрицательно покачал головой.
— Нет, если он попросит то, что я не смогу ему дать, он рассердится еще больше.
— Тогда скажи мне, что ты мог бы позволить ему, и я предложу ему это, — сразу откликнулся Альфред. — О, еще лучше: пусть наш первый визит будет очень краток. Позволь Барбаре утешить его, рассказав об Элинор и ребенке. Вечером, после того, как ты узнаешь, как подействовало на него наше посещение, я снова зайду к тебе, и мы решим, следует ли мне поговорить с ним еще раз или нет.
— Благослови тебя Бог, — сказал Генрих. — Я останусь твоим должником, а вместе со мной — мой отец и вся Англия, если ты сумеешь умиротворить принца.
Утром Альфред привел Барбару в замок. Их с Альфредом разоружили, забрав все, что можно было использовать в качестве оружия, даже маленькие ножики для еды. То, что Альфред только грустно покачал головой и отстегнул свой поясной меч, заставило Барбару оборвать свой протест на полуслове, так что она не смогла выдавить из себя и двух слов, когда вручала Генриху свой украшенный драгоценностями, почти игрушечный, нож для еды.
Немного погодя, пока Генрих де Монфорт обменивался ничего не значащими фразами с Альфредом, ее негодование прошло. Ей всегда нравился Генрих де Монфорт, который не был чрезмерно горд и праведен, как Лестер, но унаследовал от отца совестливость. Генрих чувствовал себя очень неловко, и ей было жаль его, поэтому она слабо улыбнулась в ответ на его добрые пожелания по поводу предстоящей свадьбы. Он сказал, что охотно согласится стать свидетелем.
Улыбка исчезла, когда она проходила мимо двух стражников, стоящих в начале освещенной факелами лестницы. Барбара не смогла подавить дрожь, когда один из них отодвинул тяжелый засов и отпер дверь камеры Эдуарда. Ее рука, крепко сжимавшая руку Альфреда, ослабла. Она боялась увидеть принца грязным и закованным в кандалы, но в действительности все оказалось не так уж плохо. Было сделано все, чтобы сырая комната — обычная кладовая — стала более уютной: земляной пол устилал толстый слой камыша, и душистый аромат трав смешивался с запахом плесени, влажной земли и каменных стен. Лучи света, падающего из высоких бойниц в западной стене, пронизывали мрак, который в глубине комнаты рассеивался свечами, связанными вместе и вставленными в прикрепленные к стене треножники, предназначенные для факелов. Посередине комнаты стоял огромный трон. У Барбары перехватило дыхание, она поспешила вперед и присела в реверансе. Когда же она взглянула вверх, ее взор затуманился слезами, — на нее смотрело скорее мраморное изваяние, чем человеческое лицо.