И снова Уолтер пересилил себя и собирался было уже предложить сэру Гериберту присесть, когда Сибель закричала:
   – До сих пор? Увы, но я не подумала об этом. Как жестоко с моей стороны задерживать вас своей болтовней, когда вы, наверное, так устали. Сэр Роланд, пусть ваша жена позаботится о нуждах сэра Гериберта, и прошу вас, велите ей подготовить для нас сытный ужин с пирогами и свиным студнем, если это возможно. Сэр Гериберт, должно быть, в спешке засвидетельствовать свою преданность забыл пообедать, и лучше будет, если он сядет за стол, переодевшись в чистую и теплую одежду.
   Сэр Роланд без лишних слов церемонно поклонился и удалился. Это могло встревожить Уолтера, поскольку в Роузлинде не были приняты церемонные отношения между вассалом и его господином, но он заметил, что на смену удивлению на лице сэра Роланда пришло скорее понимание, чем злость. Уолтер использовал уход сэра Роланда как предлог вернуться к тому, что собирался сделать, поблагодарил сэра Гериберта в общих словах за его немедленный ответ на вызов и пригласил мужчину присесть, пока для него подготовят все необходимое для удобств.
   Уолтер указал Гериберту на кресло с высокой спинкой, скрывавшей зал. В известном смысле такое место считалось почетным, а следовательно, предназначалось для гостей. Кресло было повернуто лицевой стороной прямо к огню и наилучшим образом обеспечивало тепло, а высокая спинка до некоторой степени предохраняла сидящего от шума и сквозняка зала. К тому же она, безусловно, предохраняла сидящего от лишних глаз.
   Если сэр Гериберт и почувствовал страх или подозрение, то не выказал этого. Не успел он проникнуться и беспокойством, ибо, едва устроился в кресле, как в зал торопливо вошла леди Энн с двумя самыми симпатичными в замке служанками. Сэра Гериберта увели под поток извинений за любые недостатки относительно его приема, которые, возможно, явились результатом спешки.
   После его ухода в зале на некоторое время воцарилась тишина. Уолтер пытался упорядочить свои впечатления; Сибель сидела спокойно, но постоянно следила за теми, кто приходил и уходил из зала. Среди слуг она заметила несколько совершенно незнакомых ей лиц. Они носились туда и обратно: некоторые тащили поклажу, другие, казалось, следили за тем, чтобы ничего не упало и не затерялось, и что странно – все они частенько проходили совсем близко от того места, где сидели они с Уолтером.
   Возможно, обычно высокородные дамы не знают лиц серфов, которые несут службу во второстепенных замках, но это не входило в традиции Роузлинда. С пеленок Сибель приучали знакомиться со своими людьми, не только с кастелянами и их семьями, но, по мере возможности, и с простыми крестьянами. Поскольку Сибель не представили ни одного нового слуги, ей стало ясно, что это были люди Гериберта. Возможно, их действия были невинными, но поступок, могущий вызвать недоверие Уолтера к их хозяину, был бы весьма неблагоразумным.
   Когда Сибель пришла к такому заключению, Уолтер сказал:
   – Что вы думаете...
   – О, я думаю, это необыкновенно мило и чутко со стороны сэра Гериберта пылать таким желанием познакомиться со мной, – перебила его Сибель притворным высоким голосом. – Вы не знаете, он женат? Если так, мне очень жаль, что он не привез с собой свою жену.
   Уолтер моргнул и тотчас же понял, что, хотя голова Сибель была повернута к нему, взгляд ее блуждал по залу. Уолтер не нуждался в ударе по голове, чтобы постичь это предупреждение. Вероятно, Сибель заметила нечто, что упустил он.
   – Мне стыдно признаться, но я не знаю этого, – спокойно заметил Уолтер. – Наши отношения с братом оставляли желать лучшего, поэтому я никогда не встречал сэра Гериберта прежде.
   Сибель ответила на это, а затем сделала незначительное замечание по поводу того, что они могли бы устроить небольшой праздник в честь гостя.
   – Я не выдержу, – взмолилась она, – если все ваши разговоры будут сводиться лишь к войне. Вам известно, Уолтер, что вы не можете принимать в ней участие еще несколько недель. Пожалуйста, пообещайте мне, по крайней мере, на сегодняшний вечер, не обсуждать ссору графа Пемброка с королем.
   Поскольку Сибель едва ли обнаруживала до сего момента свое отношение к войне и графу Пемброку, Уолтер признал в этих словах очередное предупреждение. Его немного разозлил тот факт, что Сибель считала, будто он нуждается в подобном напоминании, но тут он заметил, что сэр Роланд вернулся в зал и теперь направлялся к ним. Уолтер кивнул, что означало уступку Сибель в ее просьбе, и она быстро улыбнулась, выказывая удовлетворение его согласием; однако и кивок, и улыбка заставили Уолтера уразуметь необходимость предупредить обо всем сэра Роланда.
   – Я думаю, – начал Уолтер прежде, чем кастелян успел заговорить, – что леди Сибель немало страдает от наших разговоров о войне, и она была так вежлива, что выразила свое недовольство по этому поводу в очень мягкой форме. – Уолтер говорил и улыбался, чтобы было понятно, что все это шутка. – Она только что вытянула из меня обещание, что мы будем развлекать нашего гостя более изысканными речами, чем разговоры о Пемброке и короле.
   Сэр Роланд громко рассмеялся. Его развеселила мысль, что Сибель проявляла вежливость (по крайней мере, в присутствии кастеляна и жениха), высказывая свое мнение. Однако взгляд его оставался настороженным даже во время смеха. Он был человеком умным и уже сопоставил первоначальное недоверие сэра Уолтера к сэру Гериберту с чрезмерным рвением этого джентльмена присягнуть на верность своему сюзерену. Здесь попахивало тухлятинкой.
   – Я не виню ее, – сказал он. – Боюсь, наши разговоры были до некоторой степени лишены новизны, которую столь ценят в беседе дамы. Возможно, у сэра Гериберта найдутся более интересные новости.
   Уолтеру стало ясно, что сэр Роланд предложил выход из данного положения. Гериберта нужно будет подтолкнуть на разговор. Уолтер ничего не ответил, и сэр Роланд принялся рассказывать, как он разместил людей Гериберта, но Уолтер слушал его лишь вполуха, кивая в знак одобрения, когда это казалось необходимым. На самом деле он с наслаждением думал о понимании, существовавшем между ним и Сибель.
   Как правило, Уолтеру нравились все красивые женщины, если не считать некоторых намеренно злобных особ. Над глупыми он всегда потешался; кроткие и благочестивые давали ему чувство безопасности и праведности мира, ибо кротость и благочестие являлись женскими добродетелями, даже если они делали их обладательниц невыносимо скучными; с похотливыми он развлекался, не задумываясь об этом; но больше всего ему нравились умные женщины, умеющие играть в возбуждающую игру – шахматы, спорить и здраво рассуждать. Сибель привлекала его красотой, но внимание завоевывала своим умом. Время для созревания наступило.
   Уолтер заметил, что ее сообразительность совпадала с его интересами и способствовала продвижению его целей.
   Сибель снова и снова спрашивала о празднике для сэра Гериберта, а сэр Роланд отвечал. Уолтер охотно предоставил им самим решать эту проблему. Теперь, когда он так ясно увидел пример мгновенного понимания и преданной заботы Сибель о его благополучии, он спросил себя, а не было ли в том предложении, что она неоднократно делала ему, гораздо больше здравого смысла, чем он полагал первоначально. Она настоятельно твердила, что от него будет гораздо больше пользы для дела Ричарда, как от могущественного владельца пяти крупных имений, чем как от одиночного рыцаря с небольшим отрядом.
   Несмотря на ее невинный взгляд и решительный тон, Уолтера мучили серьезные сомнения относительно искренности Сибель. Уолтер подозревал, что Сибель гораздо больше была заинтересована в том, чтобы отдалить его от бунта, чем сама могла бы в этом признаться. Не то чтобы он подозревал ее в стремлении перевести его в партию короля. Страсть, с которой она настаивала на праве землевладельцев управлять своими имениями по собственному усмотрению, не являлась притворством. Очевидно, идея абсолютной монархии нравилась Сибель не больше, чем ему самому. Однако Сибель страстно желала, чтобы остальные, уже вовлеченные в эту борьбу, продолжали драться без помощи ее жениха, и личная преданность Уолтера Ричарду весила на ее весах гораздо меньше других проблем.
   Мысль о том, что земли, принадлежащие Уолтеру, должны будут еще некоторое время оставаться во власти других людей, была для Сибель отвратительна, и она даже не пыталась скрывать этого. Уолтер пришел бы в ужас от жадности своей будущей жены, если бы ему не было ясно, что она думала главным образом не о потерянной выгоде. По сути дела, она очень серьезно заявила, встревожено нахмурив брови (что немало позабавило Уолтера, поскольку подобным жестом она наверняка надеялась убедить его в правдивости своего утверждения), что, коль уж его брат был таким никудышным хозяином, возможно, им придется несколько лет вкладывать в земли огромные усилия прежде, чем у них появится надежда привлечь к работе людей.
   Однако, кроме непреодолимого желания Сибель заняться землями, Уолтеру не давало покоя еще одно чувство, которое он не мог четко определить. Он полагал, будто Сибель считает, что его связь с Ричардом ставит в неловкое положение ее семью. Ему и в голову не приходило, что Сибель опасается за его благополучие; она намекнула на свою тревогу только однажды, на турнире, и, когда Уолтер задумался над этим, он счел это наполовину шуткой, такой же, как и его ответ ей. Таким образом, он решил, что Сибель побуждает его заняться делами поместий, дабы предотвратить незаконные действия внутри клана, известного своей преданностью королевскому дому. Уолтера тоже волновала эта проблема, но свои ранние обязательства он считал первостепенными.
   Теперь он спрашивал себя, а не права ли была Сибель, несмотря на свои предубеждения? Возможно, было бы благоразумнее поговорить с Ричардом и прямо спросить, какой шаг лучше будет способствовать его целям. Уолтер криво ухмыльнулся. Ричарду можно было верить не больше, чем Сибель. Естественно, он выберет то, что, по его мнению, принесет большую пользу Уолтеру, если только поддержка Уолтера действительно не станет решающим фактором между победой и поражением. Тем не менее, разговор с Ричардом не был лишен здравого смысла. Уолтер считал, что разгадать намерения Ричарда гораздо легче, чем понять Сибель.
 
   Как следует устроившись, сэр Гериберт выругал себя за то, что оценивал качества одного брата по качествам другого. Его прежний сюзерен был столь эгоистичен, что не видел ничего, кроме того, что хотел видеть. Сэра Генри без труда можно было подстрекнуть с помощью самых порочных способов пуститься по пути, который быстро вел к таким крайностям, что даже самый преданный кастелян мог получить прощение, пожалуйся он королю. А подобные жалобы, имеющие под собой прочную основу, могли привести умного человека к расположению короля, а следовательно, к богатству и могуществу. Из всего того, что слышал Гериберт, король Генрих не уступал по глупости его прежнему хозяину Генри.
   Смерть сэра Генри закрыла эту дверь, но его убийство открыло другую тропу, гораздо более легкую и приятную. По насмешкам и проклятиям своего прежнего хозяина Гериберт знал, что Уолтер являлся сторонником дела бунта. Каждый день Гериберт ждал, что Уолтера объявят вне закона. Тогда ему просто пришлось бы отправиться к королю и заверить того в личной преданности. С подобной ситуации он смог бы начать свое восхождение наверх.
   Но король не объявлял Уолтера вне закона. Сэр Гериберт предполагал, что у Уолтера имеются влиятельные друзья, прикрывающие его от гнева короля. Однако Гериберт не сомневался, что, если Уолтер прикажет ему присоединиться к Пемброку, у него появится необходимый для достижения его целей рычаг. Тогда он смог бы отправиться к королю и заявить, что его силой толкают на открытое неповиновение своему сюзерену, поскольку он не поддерживает бунт. Таким образом, он бы получил прямую вассальную зависимость.
   Позже, присоединившись к сэру Уолтеру и Сибель, сэр Гериберт оделся соответственно ситуации встречи со своим новым сюзереном в непринужденной обстановке – не слишком парадно, но и не по-простецки; и вел он себя теперь безупречно. Несмотря на то, что Гериберт явно хотел поговорить о бунте Пемброка, он элегантно присоединился к строгой критике Сибель в отношении этой темы. Вместо этого он рассказывал о новостях с границы северного Уэльса, хотя и с некоторой скромностью отрицал, что хорошо знаком с ситуацией. Более того, хоть он и сказал, что управляемые им земли истощены поборами, но не сказал ни одного дурного слова о своем прежнем хозяине.
   Спустя некоторое время Уолтер ощутил беспокойство. Сэр Гериберт нравился ему все меньше и меньше, и это тревожило его, поскольку подозрения казались совершенно необоснованными. Уолтер не привык полагаться на свою интуицию в отношении большинства людей и сознавал, что с самого начала с предвзятостью отнесся к этому человеку. Он понимал, что был несправедлив в своей неприязни к сэру Гериберту из-за того, что тот недолюбливал его брата и обладал такой безукоризненной, красивой внешностью.
   К счастью, Сибель не позволила этой ситуации затягиваться слишком долго. Вскоре после того, как подали вечернюю трапезу, она подобрала минуту, когда сэр Гериберт ответил на заданный вопрос, а Уолтер как раз раздумывал, о чем бы таком спросить, чтобы это не содержало оскорбительного намека.
   – Милорд, – сказала она, – не мне указывать вам, что делать, но по вашему виду я прихожу к заключению, что вы чем-то обеспокоены. Вам известно, что вы еще не вполне здоровы. Я думаю, вас мучает боль. Не лучше ли вам отправиться спать? Да и сэр Гериберт, должно быть, тоже устал после долгой поездки. Утром мы проснемся со свежими силами. – Она улыбнулась милой, извиняющейся улыбкой. – И утром я займусь своими женскими обязанностями, так что вы сможете поговорить друг с другом о том, что вас интересует прежде всего.
   Никто не возражал против этого предложения. Уолтер и сэр Гериберт поднялись, по сути дела, почти одновременно, невнятно выражая свое согласие. Леди Энн кивнула служанке, ухаживающей за Уолтером, а сама направилась с сэром Герибертом, чтобы убедиться, что в его палате имеется всё необходимое. Сибель и сэр Роланд посидели еще некоторое время, тихо переговорив сначала о проблемах поместья, а затем, очень коротко, о людях, сопровождавших сэра Гериберта. Затем они тоже отошли ко сну.
   Спустя несколько часов тихо и осторожно открылась дверь, затем закрылась. Вдоль стены двинулась тень, едва заметная в тусклом свете свечей, горевших близ разожженного камина, темную накидку венчал надвинутый на лицо капюшон, предназначенный для того, чтобы скрыть отблески бледной кожи. У дверей в комнату Уолтера тень остановилась, голова в капюшоне повернулась и оглядела зал. Бледная на фоне темной ткани рука, выскользнувшая из-под складок накидки, нащупала ручку двери. Дверная щеколда щелкнула, и фигура нырнула в узенькую щель.

18

   Улегшись в постель, Уолтер не мог успокоиться от мыслей, сменявших друг друга, но перво-наперво его терзали подозрения к сэру Гериберту. Стоило ему отбросить их и попытаться сосредоточиться на более полезных и успокаивающих соображениях, как эти подозрения возвращались снова. В конце концов, вздыхая от досады на собственную глупость, он поднялся, нащупал под подушкой длинный охотничий нож и проделал в прикроватном занавесе небольшую щель ниже матраса, чтобы через нее можно было видеть. Он понимал, что, даже если его подозрения не основывались на предубеждениях и являлись правдой, сэр Гериберт и не подумал бы напасть на него в месте, где он был всего лишь чужим человеком. Тем не менее нож служил символом спокойствия и осторожности Уолтера.
   Эта осторожность помогла ему погрузиться в сон, беспокойный сон, удерживавший его на грани пробуждения. Таким образом, когда в передней щелкнула дверная щеколда, Уолтер заворочался. Рука его скользнула под подушку и схватила нож прежде, чем он успел проснуться, но глаза открылись, и он увидел, как в его опочивальню нырнула через дверной проход тень. Уолтер не заметил ее сквозь щель в занавесе, но он чувствовал, что та двигалась к голове кровати. Занавес едва заметно дернулся, когда к нему прислонилось тело. Уолтер поднял нож.
   В следующее мгновение три вещи произошли столь стремительно, что невозможно было сказать, какая из них случилась первой. Рука схватила край занавеса, голос Сибель прошептал: «Уолтер», и Уолтер едва успел отклонить кончик лезвия так, что он разрезал длинную полосу занавеса, а не вонзился прямо в грудь Сибель.
   – Уолтер! – воскликнула Сибель чуть громче обычного шепота.
   – Что вы здесь делаете? – с негодованием, но не громче ее спросил Уолтер.
   – Мне нужно поговорить с вами, – ответила она. – Я заметила, что слуги сэра Гериберта снуют взад и вперед, навострив уши, когда его нет рядом, и решила, что у нас не представится другой возможности побеседовать наедине без лишних глаз и ушей.
   Уолтер не ответил тотчас же, пережидая волну головокружения и тошноты, явившихся следствием того, что он чуть не наделал беды из-за своих необоснованных подозрений. Прошла и злость на Сибель.
   – Вы тоже считаете сэра Гериберта небезопасным человеком? – спросил он, присев в кровати.
   – Не знаю, – ответила она, откинув капюшон и усевшись на краю ложа. – Когда он только появился, его действия показались мне странными, а любопытство его слуг, по-моему, слишком чрезмерным, но это может быть связано с беспокойством – все-таки первая встреча с новым хозяином. – Она вопросительно наклонила голову. – Вы говорите, что он небезопасен. Вы и потом о нем так думали?
   Уолтер выразил свои сомнения, учитывая собственное не совсем справедливое отношение, и Сибель кивнула. Усаживаясь, она отдернула прикроватный занавес, и теперь пламя ночной свечи озаряло ее лицо; однако в тусклом, неровном свете оно выглядело иначе. Глаза были темными и таинственными; на висках и щеках играли тени, скрывая свежий, девичий румянец; а полная нижняя губка, блестевшая в волнах света, побуждала на сладострастное искушение. За несколько часов, минувших с того момента, как Уолтер расстался с ней, Сибель, казалось, превратилась в женщину с большим жизненным опытом.
   – В таком случае, что вы скажете Ричарду, если вернетесь к нему немедленно, как вы и намереваетесь поступить, судя по тому, что говорили? – спросила она. – Ведь Гериберт откликнулся на ваш вызов. По вашим словам, вы пока не уверены в том, что он из себя представляет на самом деле, что приписываете ему скверные качества вашего брата, будто и он скрывает свои пороки за маской благонравия. Не благоразумнее ли будет написать об этом Ричарду и провести с Герибертом некоторое время, чтобы составить о нем лучшее мнение?
   Сибель с радостью восприняла признание Уолтера в том, что он сбит с толку своими собственными мыслями. Она высказала предположение, что им было бы хорошо задержаться в Клиро до тех пор, пока не захлопнется ловушка Ричарда. Она действительно думала, что Уолтер подобрал идеальное определение этому человеку, назвав его небезопасным. Однако если бы она призналась, что и она, и сэр Роланд разделяли мнение Уолтера, он бы, вероятно, разрешил эту проблему по-своему. Сибель чувствовала, что сомнения не могли причинить Уолтеру особого вреда, в то время как убежденность заставила бы его немедленно отправиться в Аск или Абергавенни, что могло привести к его гибели.
   Уолтер слышал ее слова, но не нашел в них того здравого смысла, который убедил бы, что письмо послужит его намерениям так же, как и разговор с Ричардом. Губы Сибель являли собой более убедительный аргумент, нежели издаваемые ими звуки. Уолтер очень медленно, будто в трансе, потянулся к ней, и их губы соприкоснулись. Он не заключил Сибель в свои объятия, и она не обняла его. Их рты осторожно слились, но слияние это было необыкновенно гармоничным. Спустя несколько минут, бесконечно долгих и в то же время не ведающих, что такое время, Уолтер чуть отстранился от нее.
   – Позволь мне любить тебя, – прошептал он. – Я не причиню тебе никакого вреда.
   Сибель не ответила на это, а лишь подвинулась вперед и снова прикоснулась к его губам. Она не имела понятия, что имел в виду Уолтер. Словно в тумане она вспомнила, что собиралась удерживать себя, оставив соблазн для свадьбы, так, чтобы Уолтер уехал в Англию подальше от опасностей войны, но в этот момент незначительное соприкосновение губ оказалось сильней самых трезвых доводов. Она не могла удержаться от искушения. Ей необходимо придумать что-нибудь еще, чтобы заманить его в Англию, твердила она себе, когда пальцы Уолтера нашли завязку на ее ночной рубашке и развязали ее.
   Накидка уже лежала на полу, хотя Сибель не помнила, чтобы его руки расстегивали пряжку, державшую ее. Он легко и осторожно снял с нее рубашку. «Он делал это и раньше, делал много раз», – подумала Сибель, скидывая тапочки, но даже эта мысль не могла разорвать цепей, сковывающих их едва касающиеся губы.
   Вот он обвил рукой ее обнаженную талию и, откинув ногой одеяло, положил девушку на кровать рядом с собой. Снова Сибель подумала о том, какими умелыми были его движения. Она вся трепетала, но сама не понимала, холодом была вызвана ее дрожь или возбуждением и волнением. Она не боялась акта любви – она жаждала его всем телом, но у нее не было опыта. Не разочарует ли она его по сравнению с теми, другими женщинами?
   Увлекая ее на кровать, Уолтер освободил руку и быстро натянул одеяло. Но он не пытался овладеть Сибель, а лишь гладил ее щеку, волосы и руку. В постели было тепло и мягко. В голове Сибель не осталось никаких мыслей, одни ощущения: нежное трепетание от сладостного поцелуя и теплое покалывание в тех местах, где Уолтер гладил ее.
   Его рука скользнула вниз вдоль ее руки, миновала пальцы, бедра, и остановилась ниже поясницы. Там один палец начал описывать маленькие круги. Несмотря на их слившиеся губы, Сибель вздохнула. Она пошевелила ногой, но не для того, чтобы избавиться от прикосновений Уолтера, а затем, чтобы увлечь его к более активным действиям. Он тоже вздохнул или же просто сделал выдох, который сдерживал. По какой-то причине это еще больше возбудило Сибель, но его рука снова последовала вверх вдоль ее тела, скользнула по животу и замерла на груди. Рука раскрылась, и пальцы заиграли набухшим соском. От охватившей ее дрожи Сибель будто задохнулась.
   Это прервало поцелуй, но Уолтер опустил голову и заключил в рот трепещущий сосок. Освобожденная рука снова скользнула вниз вдоль ее тела и остановилась, наконец, внизу ее живота. То ли боль, то ли удовольствие – это ощущение не знало определения – охватило все естество Сибель, но она ни за что на свете не пожелала бы прерваться. Да и сама она не могла оставаться безответной. Ее рука опустилась вниз, чтобы в точности скопировать его движения. Она почувствовала, как он глубоко вдохнул, а выдох скорее напоминал стон. Сибель застонала в ответ и потянулась всем телом к нему – этому источнику мучений.
   Тут Уолтер вдруг мгновенно прервал разом все действия, подняв голову и руку. Сибель издала низкий протестующий звук, но не успел он еще затихнуть, как Уолтер уже накрыл ее тело своим. Сибель не знала, как поступить дальше, но инстинкт всегда умнее разума, и ее ноги чуть раздвинулись, чтобы впустить возбужденную плоть Уолтера. Она почувствовала, как он плотно сжал ее ноги своими. Удерживая ее таким образом, он принялся снова целовать ее, горячо и требовательно; тело его чуть покачивалось. Удивление новыми ощущениями чуть заглушило возбуждение, но лишь на мгновение. Вскоре Сибель снова застонала и покачнулась в такт его движениям, побуждаемая почти болезненной потребностью в удовольствии – либо острой потребностью в боли. Она хотела чего-то большего; что-то в этом было незаконченное. Но она не могла остановиться, чтобы решить, чего же она хочет; она реагировала все неистовее, отдаваясь ритму его тела; тревожная боль пульсировала в ее животе, пока не достигала своего апогея, на секунду став и вовсе невыносимой, а потом превратившись в восхитительную теплую волну, которая окатила все тело. Это было так прекрасно, что Сибель почудилось, будто она воспарила.
   Некоторое время она не чувствовала ничего, кроме угасающего чувства борьбы, сладостного наслаждения, хотя и смешанного с ощущением потери. Затем она поняла, что Уолтер все еще движется, задыхаясь от усилий или досады. Она страстно желала помочь ему, но не знала как, пока не вспомнила, насколько чувствительными оказались ее бедра. Она принялась гладить его ягодицы, так же, как и он, описывая своими пальчиками нежные круги. Мышцы Уолтера мгновенно сжались, губы прервали поцелуй, а голова склонилась вниз, до боли сжав ей шею и плечо. Уолтер конвульсивно вздрогнул несколько раз, затем застонал и замер.
   Сибель вытянула руки и нежно обняла его. Она чувствовала какое-то удивительное смущение, смешанное с ощущением теплого спокойствия, и была готова лежать вот так, обнявшись, до бесконечности, несмотря на то, что вес Уолтера затруднял ей дыхание. В связи с этим она пришла в замешательство и немного обиделась, когда Уолтер убрал ее руки и скатился с нее. Однако он тотчас же привлек ее к себе, и она оказалась как бы сверху, в объятиях его здоровой руки. Это удивило Сибель еще больше. Что же должно было произойти теперь? Но ничего не происходило. Уолтер лежал и не шевелился. Поначалу он дышал довольно тяжело, затем его дыхание успокоилось.