Страница:
Она замолчала, посмотрела, как Сибель поднимает и расправляет платье из богатого, прочного, почти немнущегося шелка, и подумала о том бесчисленном множестве раз, когда вынимала этот наряд из сундука для того, чтобы проветрить его. Саймон надевал его всего лишь три или четыре раза. В тот период, когда королем был Джон, Саймон не нуждался в придворных нарядах, а для обычных дел и встреч с соседями и вассалами это платье было слишком роскошным. Но тщательный уход ничуть не состарил ткань.
Может, с чьей-то точки зрения, такой дар Уолтеру показался бы кощунством, но Сибель была очень молода, и ей понадобятся сила, настроение и мудрость, которыми дополнял молодую Элинор Саймон. Элинор боялась, что весь груз Роузлинда падет вскоре на эти хрупкие плечи, ибо настанет и ее смертный час, а Джоанна будет прикована к Джеффри и двору.
– Скажи мне, Сибель, – внезапно спросила Элинор, – ты еще девственница?
Сибель покраснела.
– Да, но...
Смех Элинор подтвердил, что ей понятен смысл появившегося румянца и этого «но», и она избавила внучку от необходимости завершать фразу.
– Да, – сказала она, – бери эти платья. Твой Уолтер все больше и больше напоминает мне моего Саймона. Это платье, что ты сейчас держишь, Саймон надевал на нашу свадьбу. Это был мой подарок ему.
– И оно будет нашим подарком Уолтеру, – пылко сказала Сибель. – Спасибо вам, бабушка.
Она направилась к выходу, унося наряд, но Элинор остановила ее.
– Пошли с платьем служанку... и отправь записку, если хочешь. Мужчины сейчас знакомятся с соглашением и очень заняты. Тебе тоже нужно будет прочитать его, но ты сможешь сделать это как-нибудь и на досуге, поскольку контракт написан мною. Можешь не сомневаться, что в нем отражены твои интересы и интересы твоих будущих детей.
Сибель кивнула в знак согласия и спросила:
– Где вы нас устроите?
– В южной башне. – Элинор улыбнулась. – Там вам никто не будет мешать. Эдит будет прислуживать тебе. Можешь оставить себе ее и ее дочь, Адель. Девочка пока не обучена, но Эдит знает свое дело.
Сибель снова кивнула и вышла в прихожую, где нашла письменный столик Элинор и черкнула несколько строчек, объясняя Уолтеру предназначение платья. Затем наверх поднялась Рианнон в сопровождении служанок и слуг, которые несли ванну и чаны с горячей и холодной водой.
– Почему это семейство устраивает все свадьбы зимой? – прохныкала она, дрожа от холода всем телом и влезая в ванну.
– Потому что зимой ночи длиннее, – ответила Элинор, лукаво усмехнувшись. – Сейчас тебе холодно, но позже тебя согреют, и ты получишь хорошую компенсацию за неудобства.
Такой же диалог, но только в других словах, состоялся между Уолтером и Саймоном примерно часом позже в главной палате южной башни, где Уолтер тоже принимал ванну, поставленную рядом с очагом. По сути дела, он имел гораздо больше оснований для жалоб, поскольку огонь, несмотря на то, что горел в полную силу, какую только могли позволить размеры камина, разожгли уже после прибытия его отряда, и он еще не успел обогреть комнату, в то время как в апартаментах Элинор пламя горело денно и нощно круглый год. Учитывая данные обстоятельства, купание Уолтера длилось недолго. Он лишь несколько раз окунулся в воду, что счел вполне достаточным для удовлетворения потребности в ритуальном очищении. Сибель не станет на это сетовать, подумал он, когда Адам и Саймон принялись энергично вытирать его. Она не возражала против его нечистоплотного состояния в Клиро или Рыцарской Башне.
Эта мысль успокаивала его и согревала так же, как теплая ткань, которой растирали его Адам и Саймон. Его несколько встревожила их реакция на великолепное серое платье и записку, которую он нашел, когда они вошли в башенную комнату. Оба отнеслись к одеянию с необыкновенным почтением, а затем почти с тем же трепетом посмотрели на него – а ведь ни Саймон, ни Адам ни перед кем не испытывали благоговейного трепета. Очевидно, этот подарок скорее обладал огромной значимостью, нежели ценностью, хотя он сам по себе выглядел весьма дорого. Однако ни Саймон, ни Адам не рассказали ему о том, что этот наряд принадлежал первому мужу леди Элинор, а в записке по этому поводу ничего не было сказано.
Облачившись в это одеяние, Уолтер узнал не больше того, что уже знал, если не считать, что платье было довольно теплым для такой тонкой ткани в сравнении с шерстяной одеждой. Второе потрясение наступило, когда Уолтер вошел в зал, и Иэн, вскочив на ноги, закричал:
– Саймон! Саймон! – В следующее мгновение прежде, чем леди Элинор успела схватить его за руку, а лорд Джеффри воскликнуть: «Нет, Иэн, это Уолтер, мужчина Сибель», Иэн сам покачал головой, засмеялся и вытянул в направлении Уолтера руки. – Извини меня, Уолтер, – сказал он, улыбаясь. – Я как раз думал о первом муже моей жены, спрашивая себя, а что бы он сказал Генриху – ибо Саймон был прямолинеен и очень мудр, – и получилось так, будто бы он сам появился передо мной. Ты очень похож на него телосложением и походкой.
– И, будем надеяться, способностью здраво мыслить, – добавила леди Элинор, поднимаясь рядом с мужем. – Это моя вина, Иэн. Я хотела сказать тебе, что Уолтер будет одет в платье Саймона. Я подумала, что ему очень подойдет этот цвет, и он действительно ему к лицу. Но вы с Джеффри отвлекли меня проблемой нашей встречи с королем. Давайте отложим ее в сторону. Пора бы нам взглянуть, как дети будут смотреться рядом.
Уолтер не успел ничего сказать, но оно было, пожалуй, и к лучшему, ибо он порывался отрицать всякое сходство с личностью, перед которой, похоже, благоговел каждый обитатель Роузлинда. Как только смысл этого подарка прояснился, шелковое платье, которое несколько мгновений назад казалось таким легким, внезапно стало в десять раз тяжелее его полного вооружения. Иэн был стар; Адама связывали собственные обширные поместья. К тому же ему наверняка с самых пеленок внушали мысль, что он никакого отношения к Роузлинду не имеет, так, чтобы не оспаривал право своей сестры на эти земли; Джеффри приковывали ко двору и к землям, на которых он выполнял обязанности королевского кастеляна, кровные узы и политическая необходимость, и у него бы просто не хватило времени для управления таким огромным поместьем, как Роузлинд; Саймон всегда говорил, что он никоим образом не причастен к ответственности за Роузлинд.
Именно Саймон, первый супруг Элинор, первоначально нес на своих плечах бремя Роузлинда, затем оно досталось Иэну, а теперь, как это понимал Уолтер, груз перекладывали на его плечи. Но он был третьим сыном в семье; от него не приходилось ожидать многого, и пока рядом была Сибель, он вел бы беззаботную жизнь, не отвечая ни за что, кроме своего небольшого поместья. Даже после замечания Джеффри о том, что Роузлинд и все принадлежащие ему почести передавались по наследству по женской линии, Уолтер не задумался над этими словами должным образом, а лишь почувствовал облегчение, поскольку Джеффри пребывал в расцвете своих жизненных сил, и Уолтер ошибочно решил, что пройдет еще немало лет, прежде чем эти земли перейдут в его руки. Его внимание было сосредоточено на гражданской войне и на собственности, которая после смерти брата считалась его.
В минуту панического замешательства Уолтеру захотелось сорвать с себя платье Саймона, словно мягкие шелковые складки душили его. Затем леди Элинор и лорд Иэн разделились, встали по обе стороны от него, и Уолтер увидел Сибель. «Золотая богиня», – так назвал ее принц Ллевелин. У Уолтера перехватило дыхание.
Нижнее платье из золотистого шелка имело столь идеальную завершенность, что, казалось, сверкало стальным блеском; верхний наряд отливал более темным золотом, и его металлическое сияние таило в себе некую угрозу. Ее красновато-коричневые волосы затеняли оба платья и, согласно свадебному обычаю, свободно ниспадали по плечам и спине до самых бедер. Топазы вокруг шеи и на обруче, обрамлявшем голову, излучали яркий свет, но не столь яркий, как ее глаза.
Какое-то мгновение Сибель казалась такой же недосягаемой, как бесценное видение Святой Девы, но затем ее теплые, красные губы осветились улыбкой, и Уолтер вспомнил, как ее тело извивалось под его весом. Да, она была девственницей, но не видением и отнюдь не святой. Определенно не святой, подумал он, когда леди Элинор, взявшая его за одну руку, и лорд Иэн, державший другую, легко подтолкнули его вперед. Возможно, блеск в глазах Сибель был вызван страстью, но не радостями обета безбрачия и не небесами, где, по общему мнению, не было супружеской жизни.
Уолтера вели к Сибель, но тут его подтолкнули с одной стороны, а с другой потянули направо. Он чуть было не вырвался, страстно желая добраться до своей путеводной звезды, но заметил, что Джеффри и Джоанна взяли Сибель за руки с двух сторон и повели ее так же, как вели его. Позади них выстроились вассалы. Именно в этот момент процессии до Уолтера дошло, что они направлялись к часовне, и он вспомнил слова Джеффри: «Ты можешь получить Сибель и Роузлинд, но только как единое целое».
Тяжелый, усыпанный драгоценностями подол платья Уолтера, казалось, путался у него в ногах, а тяжесть всего наряда давила ему на плечи, но лишь только перед ним возник образ Сибель, как Уолтер понял – он бы, подобно Атланту, принял на свои плечи весь мир, если бы от этого зависело счастье Сибель. И в эту минуту платье стало легким и теплым, мягкая ткань облегла кожу, и ему стало интересно, что бы ему сказал сейчас тот человек, прямолинейный и мудрый. Но тут перед ним возник священник, и лорд Джеффри вложил в руку Уолтера руку своей дочери.
Сибель взглянула в открытое лицо человека, который должен был вот-вот стать ее мужем, и почувствовала, что с этой минуты жизнь ее потечет спокойно и гладко. Может быть, Уолтер не обладал столь красивыми чертами, но Сибель знала, что в нем было все, что она так хотела видеть в мужчине: ум, сила и целеустремленность. Уолтер почувствовал, как бремя ответственности внезапно свалилось на его плечи, но Сибель несла этот груз все свои юные годы. Ее воспитывали и готовили к этому, но тем не менее это был тяжелый груз. И вот она почувствовала, как половину тяжелого бремени сняли с ее плеч. Ее рука спокойно покоилась в руке Уолтера. Она с радостью и облегчением повторяла слова, которые должны были связать их на всю жизнь.
Для Сибель такая свадьба была идеальной. Она неоднократно бывала на придворных свадьбах и всегда мысленно содрогалась, представляя себя на месте невесты, которая в течение нескольких дней становилась центром общего внимания. Если бы от нее потребовали этого, она бы выполнила свой долг со спокойной улыбкой на лице (так она выполняла немало неприятных обязанностей), но тихая церемония, свидетелями которой являлись лишь самые любимые люди и преданные вассалы, доставляла ей огромную радость и покой.
Все члены семьи и вассалы закричали «Горько!», и слуги, вместившиеся в часовне, весело загудели, как только Сибель и Уолтер, обменявшись клятвами верности, слились в долгом поцелуе. Затем все отправились на ужин, спокойную, веселую трапезу, хотя и включавшую в себя более изысканные, чем обычно, блюда. Рианнон пропела балладу о Джерейнте и Эниде – эту самую нежную сагу о любви, хотя она содержала в себе немалое предостережение от глупостей, причиной которых становилась мужская гордость и женская скрытность. Наконец, Сибель и Уолтер остались одни в южной башне.
Сибель раздели перед мужем донага, но это испытание ничуть не смутило его, поскольку все присутствующие являлись близкими ей людьми, а сам Уолтер уже видел ее обнаженной и был явно очень доволен. Никто не отпускал грубых шуток и не делал непристойных намеков. Не та чтобы Сибель была не в меру стыдлива и настолько глупа, что не улавливала остроумных замечаний в отношении первой брачной ночи. Она умела отличить белое от черного, но никогда не думала, что щекотливые, романтические минуты, когда два человека соединялись на всю жизнь, подходили для подобных острот.
Как только были произнесены последние наилучшие пожелания и задернуты прикроватные занавески, вся свадебная процессия покинула комнату. Уолтер дождался, пока закрылась дверь, поднялся с постели и раздвинул занавески.
– Мне нравится видеть то, что я делаю, – сказал он, с удовольствием разглядывая Сибель. Золотистый огонь ее волос и глаз ослаб, но не угас в тусклом свете ночной свечи. – К тому же теперь подошло время и для моего подарка тебе.
Сибель медленно улыбнулась.
– Наверное, с моей стороны было нескромно напоминать тебе об этом?
– Да, нескромно, – ответил Уолтер с деланной серьезностью, продолжая стоять у края кровати, наблюдая за Сибель сверху вниз, – но я выбрал тебя не за твою скромность.
– За что же в таком случае? – шутливо спросила Сибель. – За мое наследство?
Она чувствовала на себе его взгляд, но не поднимала глаз. В ответе не было необходимости. Она наблюдала, как напряглась, набухла его плоть. Подобной картины она никогда не видела прежде, поскольку к тому времени, когда нужно было раздеваться, он пребывал в полной готовности. Но с ее последними словами этот процесс внезапно оборвался, и Сибель, резко вскинув голову, увидела, как Уолтера передернуло.
– Тебе следует знать, что, когда я вошел в зал и понял истинное значение твоего дара, мне захотелось убежать прочь, – сказал он. – Каждый человек думает, что ему хочется богатства и власти, пока он не начинает понимать, что все это значит на самом деле, но я не дурак и быстро сообразил, что отдавать приказы гораздо тяжелее, чем выполнять их. Мне не захотелось ни богатства, ни власти. Но затем я увидел тебя... Ты можешь не поверить мне, Сибель, но клянусь, что и раньше, прежде чем я четко осознал, что значит быть мужем госпожи Роузлинда, я предлагал взять тебя в жены без всякого приданого.
– Я верю тебе, – прошептала она, прильнув к нему и обвив его бедра одной рукой так, чтобы можно было положить голову к нему на живот. – Отец говорил мне об этом. Ты думаешь, я бы могла шутить на эту тему, если бы у меня были какие-нибудь сомнения? К тому же я чувствовала это бремя всю свою жизнь.
– Ты? – В этом единственном слове заключался целый источник удивления. – Но ты всегда такая уверенная... – Его голос надломился, ибо Сибель откинула голову назад и подняла на него глаза.
– В душе мне очень страшно, – просто сказала она, еще крепче прижавшись к нему. – Я изучила множество правильных слов, имеющих отношение к огромному количеству обязанностей, и все же не всегда понимаю то, что говорю. – Но тут беспокойство в ее взгляде сменилось уверенностью. – Теперь ты поможешь мне все понять и разделишь со мной... – На мгновение в ее глазах мелькнула тревога. – Не разочаровала ли я тебя, любовь моя? Не прошу ли я слишком многого?
Но не успела она еще закончить фразу, как он обвил ее руками и привлек еще ближе к себе.
– С тобой меня не страшит никакое бремя.
И его тело доказало, что он говорил вполне искренне, ибо Сибель почувствовала упругость и тепло его возбужденной плоти у себя на груди. Сибель ослабила свои объятия и повернула голову так, чтобы наклонить ее вниз, слегка высвободившись из его рук, чтобы поцеловать этот источник удовольствий.
– Давай же, – прошептала она, отодвинувшись в сторону, чтобы Уолтер мог лечь на нагретое ею место, – ты обещал мне подарок. Самое время преподнести его.
26
Может, с чьей-то точки зрения, такой дар Уолтеру показался бы кощунством, но Сибель была очень молода, и ей понадобятся сила, настроение и мудрость, которыми дополнял молодую Элинор Саймон. Элинор боялась, что весь груз Роузлинда падет вскоре на эти хрупкие плечи, ибо настанет и ее смертный час, а Джоанна будет прикована к Джеффри и двору.
– Скажи мне, Сибель, – внезапно спросила Элинор, – ты еще девственница?
Сибель покраснела.
– Да, но...
Смех Элинор подтвердил, что ей понятен смысл появившегося румянца и этого «но», и она избавила внучку от необходимости завершать фразу.
– Да, – сказала она, – бери эти платья. Твой Уолтер все больше и больше напоминает мне моего Саймона. Это платье, что ты сейчас держишь, Саймон надевал на нашу свадьбу. Это был мой подарок ему.
– И оно будет нашим подарком Уолтеру, – пылко сказала Сибель. – Спасибо вам, бабушка.
Она направилась к выходу, унося наряд, но Элинор остановила ее.
– Пошли с платьем служанку... и отправь записку, если хочешь. Мужчины сейчас знакомятся с соглашением и очень заняты. Тебе тоже нужно будет прочитать его, но ты сможешь сделать это как-нибудь и на досуге, поскольку контракт написан мною. Можешь не сомневаться, что в нем отражены твои интересы и интересы твоих будущих детей.
Сибель кивнула в знак согласия и спросила:
– Где вы нас устроите?
– В южной башне. – Элинор улыбнулась. – Там вам никто не будет мешать. Эдит будет прислуживать тебе. Можешь оставить себе ее и ее дочь, Адель. Девочка пока не обучена, но Эдит знает свое дело.
Сибель снова кивнула и вышла в прихожую, где нашла письменный столик Элинор и черкнула несколько строчек, объясняя Уолтеру предназначение платья. Затем наверх поднялась Рианнон в сопровождении служанок и слуг, которые несли ванну и чаны с горячей и холодной водой.
– Почему это семейство устраивает все свадьбы зимой? – прохныкала она, дрожа от холода всем телом и влезая в ванну.
– Потому что зимой ночи длиннее, – ответила Элинор, лукаво усмехнувшись. – Сейчас тебе холодно, но позже тебя согреют, и ты получишь хорошую компенсацию за неудобства.
Такой же диалог, но только в других словах, состоялся между Уолтером и Саймоном примерно часом позже в главной палате южной башни, где Уолтер тоже принимал ванну, поставленную рядом с очагом. По сути дела, он имел гораздо больше оснований для жалоб, поскольку огонь, несмотря на то, что горел в полную силу, какую только могли позволить размеры камина, разожгли уже после прибытия его отряда, и он еще не успел обогреть комнату, в то время как в апартаментах Элинор пламя горело денно и нощно круглый год. Учитывая данные обстоятельства, купание Уолтера длилось недолго. Он лишь несколько раз окунулся в воду, что счел вполне достаточным для удовлетворения потребности в ритуальном очищении. Сибель не станет на это сетовать, подумал он, когда Адам и Саймон принялись энергично вытирать его. Она не возражала против его нечистоплотного состояния в Клиро или Рыцарской Башне.
Эта мысль успокаивала его и согревала так же, как теплая ткань, которой растирали его Адам и Саймон. Его несколько встревожила их реакция на великолепное серое платье и записку, которую он нашел, когда они вошли в башенную комнату. Оба отнеслись к одеянию с необыкновенным почтением, а затем почти с тем же трепетом посмотрели на него – а ведь ни Саймон, ни Адам ни перед кем не испытывали благоговейного трепета. Очевидно, этот подарок скорее обладал огромной значимостью, нежели ценностью, хотя он сам по себе выглядел весьма дорого. Однако ни Саймон, ни Адам не рассказали ему о том, что этот наряд принадлежал первому мужу леди Элинор, а в записке по этому поводу ничего не было сказано.
Облачившись в это одеяние, Уолтер узнал не больше того, что уже знал, если не считать, что платье было довольно теплым для такой тонкой ткани в сравнении с шерстяной одеждой. Второе потрясение наступило, когда Уолтер вошел в зал, и Иэн, вскочив на ноги, закричал:
– Саймон! Саймон! – В следующее мгновение прежде, чем леди Элинор успела схватить его за руку, а лорд Джеффри воскликнуть: «Нет, Иэн, это Уолтер, мужчина Сибель», Иэн сам покачал головой, засмеялся и вытянул в направлении Уолтера руки. – Извини меня, Уолтер, – сказал он, улыбаясь. – Я как раз думал о первом муже моей жены, спрашивая себя, а что бы он сказал Генриху – ибо Саймон был прямолинеен и очень мудр, – и получилось так, будто бы он сам появился передо мной. Ты очень похож на него телосложением и походкой.
– И, будем надеяться, способностью здраво мыслить, – добавила леди Элинор, поднимаясь рядом с мужем. – Это моя вина, Иэн. Я хотела сказать тебе, что Уолтер будет одет в платье Саймона. Я подумала, что ему очень подойдет этот цвет, и он действительно ему к лицу. Но вы с Джеффри отвлекли меня проблемой нашей встречи с королем. Давайте отложим ее в сторону. Пора бы нам взглянуть, как дети будут смотреться рядом.
Уолтер не успел ничего сказать, но оно было, пожалуй, и к лучшему, ибо он порывался отрицать всякое сходство с личностью, перед которой, похоже, благоговел каждый обитатель Роузлинда. Как только смысл этого подарка прояснился, шелковое платье, которое несколько мгновений назад казалось таким легким, внезапно стало в десять раз тяжелее его полного вооружения. Иэн был стар; Адама связывали собственные обширные поместья. К тому же ему наверняка с самых пеленок внушали мысль, что он никакого отношения к Роузлинду не имеет, так, чтобы не оспаривал право своей сестры на эти земли; Джеффри приковывали ко двору и к землям, на которых он выполнял обязанности королевского кастеляна, кровные узы и политическая необходимость, и у него бы просто не хватило времени для управления таким огромным поместьем, как Роузлинд; Саймон всегда говорил, что он никоим образом не причастен к ответственности за Роузлинд.
Именно Саймон, первый супруг Элинор, первоначально нес на своих плечах бремя Роузлинда, затем оно досталось Иэну, а теперь, как это понимал Уолтер, груз перекладывали на его плечи. Но он был третьим сыном в семье; от него не приходилось ожидать многого, и пока рядом была Сибель, он вел бы беззаботную жизнь, не отвечая ни за что, кроме своего небольшого поместья. Даже после замечания Джеффри о том, что Роузлинд и все принадлежащие ему почести передавались по наследству по женской линии, Уолтер не задумался над этими словами должным образом, а лишь почувствовал облегчение, поскольку Джеффри пребывал в расцвете своих жизненных сил, и Уолтер ошибочно решил, что пройдет еще немало лет, прежде чем эти земли перейдут в его руки. Его внимание было сосредоточено на гражданской войне и на собственности, которая после смерти брата считалась его.
В минуту панического замешательства Уолтеру захотелось сорвать с себя платье Саймона, словно мягкие шелковые складки душили его. Затем леди Элинор и лорд Иэн разделились, встали по обе стороны от него, и Уолтер увидел Сибель. «Золотая богиня», – так назвал ее принц Ллевелин. У Уолтера перехватило дыхание.
Нижнее платье из золотистого шелка имело столь идеальную завершенность, что, казалось, сверкало стальным блеском; верхний наряд отливал более темным золотом, и его металлическое сияние таило в себе некую угрозу. Ее красновато-коричневые волосы затеняли оба платья и, согласно свадебному обычаю, свободно ниспадали по плечам и спине до самых бедер. Топазы вокруг шеи и на обруче, обрамлявшем голову, излучали яркий свет, но не столь яркий, как ее глаза.
Какое-то мгновение Сибель казалась такой же недосягаемой, как бесценное видение Святой Девы, но затем ее теплые, красные губы осветились улыбкой, и Уолтер вспомнил, как ее тело извивалось под его весом. Да, она была девственницей, но не видением и отнюдь не святой. Определенно не святой, подумал он, когда леди Элинор, взявшая его за одну руку, и лорд Иэн, державший другую, легко подтолкнули его вперед. Возможно, блеск в глазах Сибель был вызван страстью, но не радостями обета безбрачия и не небесами, где, по общему мнению, не было супружеской жизни.
Уолтера вели к Сибель, но тут его подтолкнули с одной стороны, а с другой потянули направо. Он чуть было не вырвался, страстно желая добраться до своей путеводной звезды, но заметил, что Джеффри и Джоанна взяли Сибель за руки с двух сторон и повели ее так же, как вели его. Позади них выстроились вассалы. Именно в этот момент процессии до Уолтера дошло, что они направлялись к часовне, и он вспомнил слова Джеффри: «Ты можешь получить Сибель и Роузлинд, но только как единое целое».
Тяжелый, усыпанный драгоценностями подол платья Уолтера, казалось, путался у него в ногах, а тяжесть всего наряда давила ему на плечи, но лишь только перед ним возник образ Сибель, как Уолтер понял – он бы, подобно Атланту, принял на свои плечи весь мир, если бы от этого зависело счастье Сибель. И в эту минуту платье стало легким и теплым, мягкая ткань облегла кожу, и ему стало интересно, что бы ему сказал сейчас тот человек, прямолинейный и мудрый. Но тут перед ним возник священник, и лорд Джеффри вложил в руку Уолтера руку своей дочери.
Сибель взглянула в открытое лицо человека, который должен был вот-вот стать ее мужем, и почувствовала, что с этой минуты жизнь ее потечет спокойно и гладко. Может быть, Уолтер не обладал столь красивыми чертами, но Сибель знала, что в нем было все, что она так хотела видеть в мужчине: ум, сила и целеустремленность. Уолтер почувствовал, как бремя ответственности внезапно свалилось на его плечи, но Сибель несла этот груз все свои юные годы. Ее воспитывали и готовили к этому, но тем не менее это был тяжелый груз. И вот она почувствовала, как половину тяжелого бремени сняли с ее плеч. Ее рука спокойно покоилась в руке Уолтера. Она с радостью и облегчением повторяла слова, которые должны были связать их на всю жизнь.
Для Сибель такая свадьба была идеальной. Она неоднократно бывала на придворных свадьбах и всегда мысленно содрогалась, представляя себя на месте невесты, которая в течение нескольких дней становилась центром общего внимания. Если бы от нее потребовали этого, она бы выполнила свой долг со спокойной улыбкой на лице (так она выполняла немало неприятных обязанностей), но тихая церемония, свидетелями которой являлись лишь самые любимые люди и преданные вассалы, доставляла ей огромную радость и покой.
Все члены семьи и вассалы закричали «Горько!», и слуги, вместившиеся в часовне, весело загудели, как только Сибель и Уолтер, обменявшись клятвами верности, слились в долгом поцелуе. Затем все отправились на ужин, спокойную, веселую трапезу, хотя и включавшую в себя более изысканные, чем обычно, блюда. Рианнон пропела балладу о Джерейнте и Эниде – эту самую нежную сагу о любви, хотя она содержала в себе немалое предостережение от глупостей, причиной которых становилась мужская гордость и женская скрытность. Наконец, Сибель и Уолтер остались одни в южной башне.
Сибель раздели перед мужем донага, но это испытание ничуть не смутило его, поскольку все присутствующие являлись близкими ей людьми, а сам Уолтер уже видел ее обнаженной и был явно очень доволен. Никто не отпускал грубых шуток и не делал непристойных намеков. Не та чтобы Сибель была не в меру стыдлива и настолько глупа, что не улавливала остроумных замечаний в отношении первой брачной ночи. Она умела отличить белое от черного, но никогда не думала, что щекотливые, романтические минуты, когда два человека соединялись на всю жизнь, подходили для подобных острот.
Как только были произнесены последние наилучшие пожелания и задернуты прикроватные занавески, вся свадебная процессия покинула комнату. Уолтер дождался, пока закрылась дверь, поднялся с постели и раздвинул занавески.
– Мне нравится видеть то, что я делаю, – сказал он, с удовольствием разглядывая Сибель. Золотистый огонь ее волос и глаз ослаб, но не угас в тусклом свете ночной свечи. – К тому же теперь подошло время и для моего подарка тебе.
Сибель медленно улыбнулась.
– Наверное, с моей стороны было нескромно напоминать тебе об этом?
– Да, нескромно, – ответил Уолтер с деланной серьезностью, продолжая стоять у края кровати, наблюдая за Сибель сверху вниз, – но я выбрал тебя не за твою скромность.
– За что же в таком случае? – шутливо спросила Сибель. – За мое наследство?
Она чувствовала на себе его взгляд, но не поднимала глаз. В ответе не было необходимости. Она наблюдала, как напряглась, набухла его плоть. Подобной картины она никогда не видела прежде, поскольку к тому времени, когда нужно было раздеваться, он пребывал в полной готовности. Но с ее последними словами этот процесс внезапно оборвался, и Сибель, резко вскинув голову, увидела, как Уолтера передернуло.
– Тебе следует знать, что, когда я вошел в зал и понял истинное значение твоего дара, мне захотелось убежать прочь, – сказал он. – Каждый человек думает, что ему хочется богатства и власти, пока он не начинает понимать, что все это значит на самом деле, но я не дурак и быстро сообразил, что отдавать приказы гораздо тяжелее, чем выполнять их. Мне не захотелось ни богатства, ни власти. Но затем я увидел тебя... Ты можешь не поверить мне, Сибель, но клянусь, что и раньше, прежде чем я четко осознал, что значит быть мужем госпожи Роузлинда, я предлагал взять тебя в жены без всякого приданого.
– Я верю тебе, – прошептала она, прильнув к нему и обвив его бедра одной рукой так, чтобы можно было положить голову к нему на живот. – Отец говорил мне об этом. Ты думаешь, я бы могла шутить на эту тему, если бы у меня были какие-нибудь сомнения? К тому же я чувствовала это бремя всю свою жизнь.
– Ты? – В этом единственном слове заключался целый источник удивления. – Но ты всегда такая уверенная... – Его голос надломился, ибо Сибель откинула голову назад и подняла на него глаза.
– В душе мне очень страшно, – просто сказала она, еще крепче прижавшись к нему. – Я изучила множество правильных слов, имеющих отношение к огромному количеству обязанностей, и все же не всегда понимаю то, что говорю. – Но тут беспокойство в ее взгляде сменилось уверенностью. – Теперь ты поможешь мне все понять и разделишь со мной... – На мгновение в ее глазах мелькнула тревога. – Не разочаровала ли я тебя, любовь моя? Не прошу ли я слишком многого?
Но не успела она еще закончить фразу, как он обвил ее руками и привлек еще ближе к себе.
– С тобой меня не страшит никакое бремя.
И его тело доказало, что он говорил вполне искренне, ибо Сибель почувствовала упругость и тепло его возбужденной плоти у себя на груди. Сибель ослабила свои объятия и повернула голову так, чтобы наклонить ее вниз, слегка высвободившись из его рук, чтобы поцеловать этот источник удовольствий.
– Давай же, – прошептала она, отодвинувшись в сторону, чтобы Уолтер мог лечь на нагретое ею место, – ты обещал мне подарок. Самое время преподнести его.
26
Когда Сибель и Уолтер согласились на столь поспешную женитьбу, большая часть приготовлений по поводу свадебного торжества была урезана. Однако Элинор не захотела отказывать простому люду в удовольствиях и оповестила все близлежащие фермы и деревни о том, что следующий день объявляется праздничным, а в городке Роузлинда каждый получит бесплатную еду и эль. Пока Уолтер и Сибель приятно проводили время друг с другом, мясники забивали скот, свиней и овец, слуги готовили ямы для жарки, а дровосеки по специально полученному разрешению рубили деревья для костров. Городские пекари делали замес теста для хлеба и пирогов, в десять раз превышающий обычный, пивовары выкатывали на улицу бочонки с элем и пивом, а виноторговцы откупоривали бочки с вином.
Утром свадебная процессия вернулась в палату новобрачных, чтобы осмотреть простыни. Простыни были должным образом перепачканы кровью, но лишь только их показали и унесли, чтобы припрятать в качестве свидетельства на случай, если непорочность невесты будет когда-либо подвергаться сомнению, серьезность и важность рассеялись.
– Хорошо, что кровь – это просто кровь, и никто не способен определить, чья она и откуда, – усмехнулась Сибель. – Спасая мое доброе имя, ты позабыл о других своих дарованиях. Самое постыдное заключается в том, что у меня, как и у бабушки, не было девственной плевы, и мы не знали об этом. Подумать только – все твои переживания, связанные с тем, чтобы я легла на брачное ложе невинной девственницей, оказались напрасными.
Уолтер тоже смеялся. Несмотря на то, что он не нашел препятствия, когда входил в нее, он ничуть не сомневался в девственности своей жены. По сути дела, он знал, что причинил ей ощутимую боль, хотя потратил немало времени, чтобы основательно подготовить ее, так что вручение обещанного подарка оказалось делом не легким. Уолтер не сомневался, что он прокладывал путь, которым никто не пользовался прежде. Проснувшись перед рассветом и занявшись любовью во второй раз, они не испытали таких трудностей. И все же ее последние слова омрачили его.
– Мои переживания были вызваны другой причиной, – сказал он.
В голосе Уолтера прозвучали такие странные нотки, что Сибель остановилась и вернулась к нему. Она как раз направлялась к двери, намереваясь позвать Эдит и Адель, чтобы те помогли им одеться.
– Чем же тогда, милорд? – спросила она, прекратив смеяться.
Он покачал головой.
– Ничем. К тебе это не имеет никакого отношения, моя возлюбленная жена. Нам повезло, что мы смогли разделить любовь и наслаждение, не опозорившись и не совершив греха перед лицом Бога и всех людей. – На мгновение на его лице промелькнуло раскаяние, затем он улыбнулся. – Давай лучше оденемся, если мы хотим успеть на мессу. Кроме того, по всей видимости, мы должны спуститься в городок и показаться перед тамошним людом. Помимо этого, мне необходимо переговорить с твоим отцом и дедом. Я не могу оставить Дэя во главе Рыцарской Башни. Мне нужно назначить нового кастеляна, и этот человек должен иметь большой жизненный опыт.
– И жену, которая знает, как справляться с хозяйством замка, – коротко добавила Сибель.
Когда Уолтер не захотел рассказать ей о том, что же его беспокоило, ее всю пробрал неприятный холодок. Однако в течение напряженного дня она забыла об этом инциденте, ибо раскаяние больше не появлялось на лице мужа, а сам Уолтер выглядел явно счастливым. Судя по виду, его ничуть не тяготила необходимость предстать перед людьми. А когда он общался с купцами Роузлинда или с серфами и рыбаками, которые отовсюду стеклись в городок, чтобы насладиться щедрыми дарами, в его манерах не было ни робости, ни беспокойства.
По сути дела, Уолтера ничуть не тревожил такой тип обязанностей. Как сын, а позже брат графов Глостерских, он привык замещать их в подобного рода делах и имел отличную практику общения с простым людом, начиная от могущественных хозяев гильдий и кончая самым последним серфом.
День и вечер они провели за обсуждением планов на ближайшее будущее. В путь решили тронуться следующим утром, надеясь застать короля в Оксфорде, ибо Джеффри знал, что Генрих намерен снова отправиться на запад после совершения религиозных обрядов в Бромхольме. Рианнон предложила отправиться в путешествие с двором и утешить Генриха своим пением, которое его восхищало. Если Генрих примет ее, это послужит очередным швом в прохудившемся кафтане его отношений с баронами, поскольку она являлась дочерью Ллевелина.
После этого Уолтер поднял проблемы Рыцарской Башни. Джеффри и Иэн тотчас же согласились, что Уолтеру необходимо немедленно позаботиться о своей собственности. Ему не обязательно было оставаться со двором.
– У меня как раз есть для вас человек, – сказал Джеффри, когда Уолтер заговорил о подходящем кастеляне. – Сэр Джон – человек средних лет с преданной и хозяйственной супругой. Кроме того, у него есть сын, который может взять на себя управление замком, во главе которого он сейчас стоит. Таким образом, молодой Джон поднаберется опыта, к тому же это всего лишь временная мера. Когда в Рыцарской Башне будет наведен порядок, вы сможете выбрать человека на свое усмотрение, и сэр Джон вернется в Одихем. Я почти уверен, что подберу место для его сына к тому времени, так что мы все извлечем из этого пользу.
– Да, – сказал Иэн, – и необходимость официального введения в должность кастеляна послужит благовидным предлогом для вас с Сибель, чтобы не задерживаться слишком долго со двором. Но ты должен немедленно написать кастелянам Барбери, Торнбери и Фой и вызвать их к себе для принесения феодальной присяги верности. Боже упаси, чтобы нынешний покой оказался лишь затишьем перед новой бурей, но если это действительно так, ты должен завладеть своими землями до того, как начнется эта буря.
– Верно, – согласился Джеффри. – Сэр Джон присоединится к нам в Оксфорде. Я сегодня же пошлю к нему гонца. Одихем находится не очень далеко.
– Если вы отправитесь на запад, – вставила Элинор, – не забудьте остановиться в Клиро и принять присягу верности у сэра Роланда, Сибель.
– Но спешить с этим нет никакой необходимости, – возразила Сибель. – Сэр Роланд уже знает, что Клиро является частью моего приданого, а его преданность не оставляет сомнений.
– Конечно, но никогда не вредно возобновлять клятвы верности, – мягко уточнила Джиллиан.
– Ты права, Джиллиан, – согласилась Элинор, нежно улыбнувшись своей невестке, которая некогда была в этой жизни всего лишь тихой, забитой, попираемой опекуном сиротой, а теперь справилась бы с целым королевством, окажись она у власти. – Однако моя главная цель заключается не в этом. Если я хорошо помню запад страны, то Рыцарская Башня – самый северный замок Уолтера, а Голдклифф – самый западный. Следовательно, Клиро находится ближе этих замков к Торнбери и Фой, по крайней мере, на день пути. Барбери необязательно принимать во внимание, поскольку вы сможете вызвать его кастеляна в поместье под Брейдоном.
– Вы хорошо помните запад страны, леди Элинор, – сказал Уолтер, – и собрать людей в Клиро благоразумней не только из-за расстояния, но и по другой причине. Возможно, не все из них окажутся такими же трусами и предателями, как сэр Гериберт. Есть даже шанс, что один из них или даже все они – люди порядочные. Зачем нужно, чтобы они чувствовали себя неловко, увидев, что я не только сменил кастеляна Рыцарской Башни, но и весь гарнизон замка?
– К тому же в том, что ты вызовешь их в это время, не будет ничего необычного, – добавила Сибель, – поскольку ты должен объявить им о нашей женитьбе, и они смогут стать свидетелями присяги верности, которую принесет мне сэр Роланд. Эта присяга подчеркнет тот факт, что за тобой находится вся сила Роузлинда.
Вся семья одобрительно загудела. Уолтер поудобней уселся в кресле, выложенном подушками, которое для него поставили рядом с камином. В самом начале беседы, в целом сосредоточенной на проблемах королевства, он спросил себя, неужели его личные интересы были столь незначительны, что их отодвинули на задний план. Теперь он понимал – раз уж он стал членом клана Роузлинда, его дела не могли быть забыты никоим образом. Он улыбнулся, вспомнив, как недовольно отзывался Саймон о своей матушке и сестре, как о женщинах, которые с радостью отдадут десять бушелей пшеницы, но только после того, как пересчитают все зернышки в каждом колоске и проведут основательное расследование, если вдруг не досчитаются хотя бы одного зерна.
По сути дела, Уолтер не видел в этом никакого изъяна. Отношение Саймона к собственности предков всегда приводило его в недоумение. Стоило им с Рианнон предложить сыграть при дворе определенную роль, как они тотчас же потеряли всякий интерес к мелким деталям и исчезли. Сам Уолтер не любил, когда с ним хитрили, и прилагал все усилия, чтобы этого не происходило. Он оглядел всех присутствующих, и его удовлетворение стало еще сильнее. Он не видел ни одного изъяна в поступках всей семьи, ставшей отныне его.
Во всем соблюдалось приличие и порядок. Несмотря на то, что все присутствующие женщины были гораздо богаче и могущественнее своих мужей, в кресле сидела только леди Элинор, и то оно было более низким и не таким изящным, как кресло лорда Иэна. Кроме того, эту привилегию давал ей возраст. Джоанна, Джиллиан и Сибель занимали стулья в ногах у своих мужей, что вполне отвечало приличиям, если кресел не хватало, и делало их похожими на простых, раболепных женщин. Это обстоятельство успокаивало, хотя Уолтер отлично понимал, что оно не имело никакого значения. Затем он поправил свою мысль: оно не имело никакого значения, поскольку каждая жена уверенно облокотилась на своего мужа, так же как Сибель опиралась на его ноги. Рука Адама покоилась на плече Джиллиан, и она поигрывала его пальцами; Джеффри рассеянно поглаживал одним пальцем Джоанну по щеке. Играть роль покорных жен для создания видимости этим женщинам позволяли доверие к своим мужьям и уверенность в собственной силе.
Утром свадебная процессия вернулась в палату новобрачных, чтобы осмотреть простыни. Простыни были должным образом перепачканы кровью, но лишь только их показали и унесли, чтобы припрятать в качестве свидетельства на случай, если непорочность невесты будет когда-либо подвергаться сомнению, серьезность и важность рассеялись.
– Хорошо, что кровь – это просто кровь, и никто не способен определить, чья она и откуда, – усмехнулась Сибель. – Спасая мое доброе имя, ты позабыл о других своих дарованиях. Самое постыдное заключается в том, что у меня, как и у бабушки, не было девственной плевы, и мы не знали об этом. Подумать только – все твои переживания, связанные с тем, чтобы я легла на брачное ложе невинной девственницей, оказались напрасными.
Уолтер тоже смеялся. Несмотря на то, что он не нашел препятствия, когда входил в нее, он ничуть не сомневался в девственности своей жены. По сути дела, он знал, что причинил ей ощутимую боль, хотя потратил немало времени, чтобы основательно подготовить ее, так что вручение обещанного подарка оказалось делом не легким. Уолтер не сомневался, что он прокладывал путь, которым никто не пользовался прежде. Проснувшись перед рассветом и занявшись любовью во второй раз, они не испытали таких трудностей. И все же ее последние слова омрачили его.
– Мои переживания были вызваны другой причиной, – сказал он.
В голосе Уолтера прозвучали такие странные нотки, что Сибель остановилась и вернулась к нему. Она как раз направлялась к двери, намереваясь позвать Эдит и Адель, чтобы те помогли им одеться.
– Чем же тогда, милорд? – спросила она, прекратив смеяться.
Он покачал головой.
– Ничем. К тебе это не имеет никакого отношения, моя возлюбленная жена. Нам повезло, что мы смогли разделить любовь и наслаждение, не опозорившись и не совершив греха перед лицом Бога и всех людей. – На мгновение на его лице промелькнуло раскаяние, затем он улыбнулся. – Давай лучше оденемся, если мы хотим успеть на мессу. Кроме того, по всей видимости, мы должны спуститься в городок и показаться перед тамошним людом. Помимо этого, мне необходимо переговорить с твоим отцом и дедом. Я не могу оставить Дэя во главе Рыцарской Башни. Мне нужно назначить нового кастеляна, и этот человек должен иметь большой жизненный опыт.
– И жену, которая знает, как справляться с хозяйством замка, – коротко добавила Сибель.
Когда Уолтер не захотел рассказать ей о том, что же его беспокоило, ее всю пробрал неприятный холодок. Однако в течение напряженного дня она забыла об этом инциденте, ибо раскаяние больше не появлялось на лице мужа, а сам Уолтер выглядел явно счастливым. Судя по виду, его ничуть не тяготила необходимость предстать перед людьми. А когда он общался с купцами Роузлинда или с серфами и рыбаками, которые отовсюду стеклись в городок, чтобы насладиться щедрыми дарами, в его манерах не было ни робости, ни беспокойства.
По сути дела, Уолтера ничуть не тревожил такой тип обязанностей. Как сын, а позже брат графов Глостерских, он привык замещать их в подобного рода делах и имел отличную практику общения с простым людом, начиная от могущественных хозяев гильдий и кончая самым последним серфом.
День и вечер они провели за обсуждением планов на ближайшее будущее. В путь решили тронуться следующим утром, надеясь застать короля в Оксфорде, ибо Джеффри знал, что Генрих намерен снова отправиться на запад после совершения религиозных обрядов в Бромхольме. Рианнон предложила отправиться в путешествие с двором и утешить Генриха своим пением, которое его восхищало. Если Генрих примет ее, это послужит очередным швом в прохудившемся кафтане его отношений с баронами, поскольку она являлась дочерью Ллевелина.
После этого Уолтер поднял проблемы Рыцарской Башни. Джеффри и Иэн тотчас же согласились, что Уолтеру необходимо немедленно позаботиться о своей собственности. Ему не обязательно было оставаться со двором.
– У меня как раз есть для вас человек, – сказал Джеффри, когда Уолтер заговорил о подходящем кастеляне. – Сэр Джон – человек средних лет с преданной и хозяйственной супругой. Кроме того, у него есть сын, который может взять на себя управление замком, во главе которого он сейчас стоит. Таким образом, молодой Джон поднаберется опыта, к тому же это всего лишь временная мера. Когда в Рыцарской Башне будет наведен порядок, вы сможете выбрать человека на свое усмотрение, и сэр Джон вернется в Одихем. Я почти уверен, что подберу место для его сына к тому времени, так что мы все извлечем из этого пользу.
– Да, – сказал Иэн, – и необходимость официального введения в должность кастеляна послужит благовидным предлогом для вас с Сибель, чтобы не задерживаться слишком долго со двором. Но ты должен немедленно написать кастелянам Барбери, Торнбери и Фой и вызвать их к себе для принесения феодальной присяги верности. Боже упаси, чтобы нынешний покой оказался лишь затишьем перед новой бурей, но если это действительно так, ты должен завладеть своими землями до того, как начнется эта буря.
– Верно, – согласился Джеффри. – Сэр Джон присоединится к нам в Оксфорде. Я сегодня же пошлю к нему гонца. Одихем находится не очень далеко.
– Если вы отправитесь на запад, – вставила Элинор, – не забудьте остановиться в Клиро и принять присягу верности у сэра Роланда, Сибель.
– Но спешить с этим нет никакой необходимости, – возразила Сибель. – Сэр Роланд уже знает, что Клиро является частью моего приданого, а его преданность не оставляет сомнений.
– Конечно, но никогда не вредно возобновлять клятвы верности, – мягко уточнила Джиллиан.
– Ты права, Джиллиан, – согласилась Элинор, нежно улыбнувшись своей невестке, которая некогда была в этой жизни всего лишь тихой, забитой, попираемой опекуном сиротой, а теперь справилась бы с целым королевством, окажись она у власти. – Однако моя главная цель заключается не в этом. Если я хорошо помню запад страны, то Рыцарская Башня – самый северный замок Уолтера, а Голдклифф – самый западный. Следовательно, Клиро находится ближе этих замков к Торнбери и Фой, по крайней мере, на день пути. Барбери необязательно принимать во внимание, поскольку вы сможете вызвать его кастеляна в поместье под Брейдоном.
– Вы хорошо помните запад страны, леди Элинор, – сказал Уолтер, – и собрать людей в Клиро благоразумней не только из-за расстояния, но и по другой причине. Возможно, не все из них окажутся такими же трусами и предателями, как сэр Гериберт. Есть даже шанс, что один из них или даже все они – люди порядочные. Зачем нужно, чтобы они чувствовали себя неловко, увидев, что я не только сменил кастеляна Рыцарской Башни, но и весь гарнизон замка?
– К тому же в том, что ты вызовешь их в это время, не будет ничего необычного, – добавила Сибель, – поскольку ты должен объявить им о нашей женитьбе, и они смогут стать свидетелями присяги верности, которую принесет мне сэр Роланд. Эта присяга подчеркнет тот факт, что за тобой находится вся сила Роузлинда.
Вся семья одобрительно загудела. Уолтер поудобней уселся в кресле, выложенном подушками, которое для него поставили рядом с камином. В самом начале беседы, в целом сосредоточенной на проблемах королевства, он спросил себя, неужели его личные интересы были столь незначительны, что их отодвинули на задний план. Теперь он понимал – раз уж он стал членом клана Роузлинда, его дела не могли быть забыты никоим образом. Он улыбнулся, вспомнив, как недовольно отзывался Саймон о своей матушке и сестре, как о женщинах, которые с радостью отдадут десять бушелей пшеницы, но только после того, как пересчитают все зернышки в каждом колоске и проведут основательное расследование, если вдруг не досчитаются хотя бы одного зерна.
По сути дела, Уолтер не видел в этом никакого изъяна. Отношение Саймона к собственности предков всегда приводило его в недоумение. Стоило им с Рианнон предложить сыграть при дворе определенную роль, как они тотчас же потеряли всякий интерес к мелким деталям и исчезли. Сам Уолтер не любил, когда с ним хитрили, и прилагал все усилия, чтобы этого не происходило. Он оглядел всех присутствующих, и его удовлетворение стало еще сильнее. Он не видел ни одного изъяна в поступках всей семьи, ставшей отныне его.
Во всем соблюдалось приличие и порядок. Несмотря на то, что все присутствующие женщины были гораздо богаче и могущественнее своих мужей, в кресле сидела только леди Элинор, и то оно было более низким и не таким изящным, как кресло лорда Иэна. Кроме того, эту привилегию давал ей возраст. Джоанна, Джиллиан и Сибель занимали стулья в ногах у своих мужей, что вполне отвечало приличиям, если кресел не хватало, и делало их похожими на простых, раболепных женщин. Это обстоятельство успокаивало, хотя Уолтер отлично понимал, что оно не имело никакого значения. Затем он поправил свою мысль: оно не имело никакого значения, поскольку каждая жена уверенно облокотилась на своего мужа, так же как Сибель опиралась на его ноги. Рука Адама покоилась на плече Джиллиан, и она поигрывала его пальцами; Джеффри рассеянно поглаживал одним пальцем Джоанну по щеке. Играть роль покорных жен для создания видимости этим женщинам позволяли доверие к своим мужьям и уверенность в собственной силе.